The Prophet

У_Т_Р_О М А К С И Н Т О М П С Лицо Чанка растянулось, как надувной шар, в который не перестали закачивать гелий. Растянулось, затем скривилось, затем шумно затянуло в себя воздух через овальные ноздри, отчего грузный офицер стал выглядеть еще больше. Казалось, будто он пытается заполонить собой всё пространство, раздуться до размеров аэростата Монгольфье и улететь в грёбаную стратосферу, лишь бы не находиться здесь. Казалось, что если он сейчас не выскажет всё, что думает, то буквально разорвется пополам от перенапряжения. Уполномоченный офицер будто онемел. Задержал дыхание: от образовавшегося в нём внутреннего давления ты разглядела кровь, пульсирующую под желтизной кожи. Его левая рука пару мгновений ловила воздух там, где лежала стопка бумаг, пальцы скользили по стеклу на столе, пытаясь сжать документ: он даже не заметил, как стопка кончилась. Уполномоченный офицер выдохнул. Выдохнул по-китайски. — Жарко сегодня, да? — нервно проговорил Чанк. — И работы навалом. Двумя руками он взял кипу документов, только что переложенных на другой край стола – и вернул их на место, в стопку «на рассмотрение». Он вел себя, как Сизиф из греческих мифов, подсевший на зацикленность собственного порочного круга. Он выглядел, как идиот, имитирующий бурную рабочую жизнедеятельность. — Слушай, — вполголоса сказал Чанк, не поднимая глаз и разглядывая загогулины на бумаге. — Этот город – это чертов пузырь, который вот-вот рванет. Лист документа в его руках уже, наверное, нагрелся. Уполномоченный офицер повертел его еще пару мгновений, затем отложил в сторону – просто переложил с одной стопки на другую. Слева-направо, текстом вниз. — Я ни черта не знаю о том, что ты мне тут несешь. А я ведь здесь, мать его, единственный представитель закона. Единственный настоящий представитель закона, в отличие от этих ряженых маньяков в броне за дохреллион евробаксов. Бумага. Слева-направо, текстом вниз. — Даже если что-то произойдет, я ведь не смогу пройти дальше этой гребаной каморки, ясно? Всю землю в этой долине скупили корпорации, у них тут государственный контракт с правительством. Мне не хватает звания для этого, представляешь? Я здесь вроде номинальной марионетки. Козел отпущения в случае, если дело станет совсем дрянь. Бумага. Слева. Направо. Текстом. Вниз. — Видимо, теперь там так много дерьма, что оно уже через край льется. Черт, — усмехнулся он, поворачивая лист лицевой стороной к тебе. — Я ведь даже не знаю, что это, мать его, за язык. Ты посмотрела на документ. Пробежалась глазами по строкам, слева направо. Затем справа налево. Затем сверху вниз. Это были иероглифы. — Если там действительно кого-то убили, то весь проект под угрозой срыва. Убийство – это преступление, и даже в это чертово змеиное логово заявятся федералы, чтобы раскопать всю подноготную. А это задержит открытие Нью-Родоса, ясно? Корпораты Цитадели этого никогда не допустят, — он отложил еще один лист, затем набрал охлажденной воды в пластиковый стакан. — Это они тебя наняли, девочка. Здесь действительно было жарко – такое ощущение, что вентиляцию предварительно отключили, чтобы скопившейся духотой свести тебя с ума. Чанк навис над столом и поставил стакан с водой поближе к тебе, а сам, тем временем, потянулся за вторым. — Клянусь тебе, всё это попахивает чертовски хреновыми последствиями. Этот проект, всё это... Ты первый коп из Найт Сити за последние пару лет, который вообще добрался до моего кабинета. Ты понимаешь, что это значит? Тебя здесь ждут, девочка. Тебя здесь ждут. Ты взяла стакан – стакан, на который налипла записка с нацарапанным от руки номером телефона. Магнитный замок. Щелкнул и зажужжал, опирая вход. — Офицер Томпс, — ледяной металлический голос у тебя за спиной, лязгающий безучастным спокойствием. Ты обернулась. Высокая фигура. Черный костюм, белая рубашка: бледное лицо, глаза на котором скрывались за непроницаемым пластиком солнцезащитных очков. — Ваша аккредитация готова, офицер Томпс, — отчеканил человек-тень, протягивая сплошную черную карту с защитным напылением. — Добро пожаловать в Нью-Родос. Человек в черном отступил в сторону, приглашая тебя выйти из кабинета Чанка – Чанка, который сейчас с крайне заинтересованным видом разглядывал очередной документ, поданный ему на рассмотрение. Он провёл тебя обратно по металлической кишке коридоров, будто стухший препак, не усвоенный желудком и выталкиваемый обратно – или усвоенный, но всё равно выталкиваемый, по другому пути. Всё вокруг гудело, суетилось, двигалось: наёмники, камеры, наёмники, двери, наёмники, дисплеи – тебя начало воротить от разнообразия буквально через пару минут обратной дороги. Человек в черном молчал всю дорогу: можно было подумать, что он направлялся по своим делам, отдельно от тебя, а ты просто заблудилась и шла за ним, надеясь, что наконец он выведет тебя из переплетения коридоров на свет божий. Молчал не только он – казалось, будто вокруг вас вообще всё замолкало: любые разговоры, доносящиеся из-за очередного угла, тут же пресекались, стоило вам только свернуть на звук. Вам только стоило свернуть, и наёмники, которые мгновение назад живо обсуждали что-то, разворачивались к вам спинами, замирали перед дисплеями или просто расходились в разные стороны. Все отводили взгляды, как по команде. Никто на вас не смотрел. Никто. Ты приложила черную карточку к небольшой панели – и тяжелая дверь плавно поднялась, открывая перед тобой выход в город. — Всего доброго, офицер, — сказал человек в черном – и дверь послушно опустилась, оставляя тебя снаружи. Ты посмотрела на карточку у тебя в руках. Вспомнила людей снаружи, готовых перегрызть тебе глотку за то, чтобы получить такую же. Для них эта карточка была ключом в новую жизнь, для кого-то – последним шансом изменить никчемную жизнь, в последний момент повернуть её в нужную сторону на скорости в 40 миль в час. Для тебя эта карточка была лопатой, которой тебе придется разгребать всё это дерьмо. В глаза ударил свет – сияние синего голографического цилиндра, горевшего ярче, чем неоновая реклама Найт Сити. Ты сделала несколько шагов навстречу, как завороженная – и поняла, что цилиндр представляет собой лишь городской дататерм сенсорного взаимодействия, когда луч сканера считал данные с черной карты у тебя в руке. «Приветствуем вас: Максин Томпс. — заполнилась бегущая проецируемая строка. — Ваша аккредитация соответствует: градслой «Зеленый». Отмеченные места: отсутствуют. Статус: аккредитованный сотрудник. Должность: обслуживающий персонал пиано-бара «Белый Шум», посудомойка. Загружаю общую карту...» Один градслой, чтобы разобраться с убийством? Они даже не дали тебе доступ дальше. Просто, мать его, отлично. У_Т_Р_О Д Ж О М А Г Л А Твои слова замирают. Захлебываются и тонут в груде мусора, теряются в нагромождениях хлама, оседают пылью в складках его одежд. Твои слова звучат почтительной лестью, поглаживающей самолюбие вождя, располагающей его к принятию мудрого решения – мудрого решения, исключительно выгодного тебе. Ты включаешь свое обаяние, выкручиваешь тумблер красноречия до критических значений, чтобы правильно подобрать слова, пока там, снаружи, племя дикарей разбирает содержимое багажника, давится съестными припасами. Твои слова делают дело – твои слова должны сделать дело. Твои слова замирают. Они отпечатываются на лице вождя, отпечатываются в стеклянных глазах слоями из возмущения, раздражения, слоями из животной ненависти и презрения к таким, как ты. Этот холодный человек, суровый и жестокий, удерживал власть так долго, что, кажется, прорезал искусных манипуляторов насквозь, словно лазерный резак, легко кромсающий складки закаленного металла: он поднимает свой взгляд, когда ты заканчиваешь говорить, и на твои плечи будто падает небесный свод, прибивает к земле и давит, выжимая кровь через поры по капле. Еще мгновение назад ты ждал его одобрительного мудрого взгляда, ждал его слов, выражающих согласие с твоими словами. Теперь же тебе не хочется, чтобы он вообще когда-либо еще на тебя смотрел. Вождь поднимается с трона выхлопных труб – и только теперь ты понимаешь, насколько он огромен и могуч, несмотря на свои седины и дряблые легкие, качающие воздух через маску респиратора. Свет начинает мерцать и гаснуть, когда он поднимается на ноги, дрожь и треск заполняет палатку, пока тень вырастает за его чудовищной тушей. Еще мгновение назад ты считал его только строгим и мудрым, уповая на то, что главой племени кочевников может стать только умнейший среди соплеменников. Теперь же ты видишь огромные мускулы, перекатывающиеся под старческой кожей. Ты видишь толстые рубцы шрамов, проходящие по предплечьям – и представляешь, скольких он убил, прежде чем доказать своё право на трон. — Ты не уйдешь отсюда с пустыми руками, посланник уродского племени, говорящий его словами. Его слова, прежде вдумчивые, спокойные, были подобны теперь раскатам грома. Ты видел, как руки его сжимаются в пудовые кулаки. Тебе казалось, что он может шагнуть вперед и раздавить тебя ступней, как стеклянную бутылку. Тебе казалось, что тебя может спасти только чудо. И этим чудом был размалеванный аэрозольной краской ребенок, вбежавший в покои вождя с разогретым препаком в руках. Могучие плечи Рельса опустились. Грозная тень за его спиной будто исчезла: он сделал шаг вперед и опустил ладонь на патлатую голову мальчика, пожирающего привезенную тобой еду. Вождь прикрыл глаза, тяжело вздохнул. — Ты не уйдешь отсюда с пустыми руками, посланник, — повторил он, уже спокойно, пока рельс-сон увлеченно глотал куски размороженной на горелке трапезы. — Наши дети долго не ели хорошей пищи: многие из них никогда не знали пищи внешних людей. Мы накормили детей, чтобы они были сильными. Мы накормили наших жен, чтобы они рожали нам много сильных детей, накормили лучших охотников и воинов, чтобы они добывали нам новую пищу. Но это лишь капля, которая не может потушить пламя жестокости. И я отплачу тебе каплей. Вождь вновь выпрямился. Дал легкий подзатыльник ребенку, и тот убежал прочь, радостно и беззаботно. — Мы не отдадим Колдуна. Но мы позволим ему отдать тебе своё слово. Ты не подаришь ему свободы, не подаришь ему смерть, не предашь наше милосердие. Ты только увидишь его и скажешь уродскому племени его слова. Капля за каплю. Вождь не солгал. Воин – тот же самый, обритый и мускулистый, что вел тебя сюда – сопроводил тебя дальше по мусорной куче. Ты проходил мимо выступающих из хлама входов в тенты других жителей, проходил мимо сколоченных домиков, мимо едва приметных люков, ведущих вглубь свалки. Ты видел, как номады делят пищу, как распиливают препаки лезвиями примитивных имплантов: там, где металл врезался в кожу, обильно сочился гной, смешанный с кровью. А затем ты увидел, как перед вами одергивают рваную ткань, открывая своды пещеры, сотворенные из спрессованного пластика, жгутов, ржавых подпорок – и человеческих костей. Воин толкнул тебя вперед, что-то проговорил на своем наречии. Как и в тент к вождю, он не пошел за тобой следом – встал у входа, ожидая, пока ты не вернешься. Провожая тебя взглядом, он с презрительной улыбкой теребил стянутые в косичку светлые волосы, на конце которых свисал тонкий слой высохшей кожи. Твои глаза не сразу привыкли к полумраку, что здесь царил. — Вот дерьмо, — донеслось до тебя хриплое приветствие, а затем сдавленный смех, который надрывался на попытках взять высокую ноту. — Я думал, они меня здесь похоронят. Твои глаза не сразу, но всё-таки привыкли к полумраку, что здесь царил – но ты так и не увидел обладателя хриплого голоса. — Не спот-кхе-кнись об меня, — проговорил он снова, и ты понял, куда нужно смотреть. Черты его лица были скрыты за налившимися гематомами: один глаз заплыл, напоминая бордовую сливу, хрящ носа шел по лицу угловатой ломаной, с содранной кожей на месте удара. Он выплевывал кровавые сгустки, демонстрировал лопнувшие губы, растягивая их в какой-то безумной ухмылке, пока безумные глаза хищно смотрят на тебя. Он был вкопан в мусор: вкопан по горло, чтобы больше не смог сложить руки в отравляющем воду жесте. Ты пригляделся к его остриженным волосам, на месте которых лежали пожухлые листы какого-то кустарника – и понял, что у него срезан скальп. Мать твою. — Скажи мне, что пришел вытащить меня отсюда, парень, — прохрипел «колдун». — Потому что иначе мы с тобой в полной заднице. У_Т_Р_О К А Э Л И К И Н Г Это история о девушке по имени Каэли. Однажды, самым обычным утром, Каэли проснулась в своей квартире, чтобы отправиться на работу. Она всегда просыпалась пораньше, чтобы оставить себе время на полноценный завтрак, утреннюю зарядку и контрастный душ, который приводил её в бодрое расположение духа. Каэли считала, что люди, опаздывающие на собственную работу, являются в крайней степени безответственными представителями человечества, поэтому старалась делать всё в своей жизни вовремя. Как и во все другие обычные дни, Каэли приготовила себе глазунью из двух яиц с ломтиками бекона и брокколи, легкий салат из свежих овощей с оливками и заварила кофе – её любимый эспрессо на зерне из Эфиопии, во вкусе которого читались кислые нотки ягод. Как и всегда, Каэли выгладила свой рабочий костюм – в корпорации, в которой она была ценным сотрудником, был классический, но всё равно элегантный дресс-код, с неизменной белой блузкой и юбкой темных тонов любого фасона, — выключила утреннюю передачу новостей и отправилась на работу, не забыв прихватить выполненный в срок чертеж. Да, Каэли работала в серьезной фирме, создавая новые инженерные решения для строительства нового будущего. Каэли считала, что её разработки станут новым шагом не только на карьерной лестнице, но и огромным скачком для всего цивилизованного человечества. И Каэли была счастлива. Капсульная крышка «гроба» со скрежетом отъехала в сторону, и скупое содержимое твоей сумки – горсть патронов двенадцатого калибра – рассыпалось по холодным плитам пронзительным звенящим дождём. «Доброе утро, @$%ы_у12#_+_$, — высветилось под треснувшим стеклом дисплея, пока динамик хрипло орал записанную радиотрансляцию выступления Джонни Сильверхэнда. — Время предоставления услуги "СОН" истекло. Пожалуйста, покиньте капсулу в течение трех минут, до активации функции электрического удара. Спасибо.» Первая мысль: остаться внутри и получить стоящий того электрооргазм, предаваясь эйфории отбитого мазохизма. Вторая: просри ты свою возможность сегодня – завтра придется действительно идти по кругу, чтобы снять очередной «гроб» и оплатить коробку соевой лапши с эспрессоматиком в картоне. Ты выбиралась наружу, будто капсула действительно выблевывала тебя в дивное новое утро. Тело ломило, как если бы ты выпрыгнула из самолета на голову какому-нибудь якудза, попивающему саке среди саженцев сакуры где-нибудь в Джи-тауне: сплюнув в дисплей, на котором красноречиво горел баланс в ноль евробаксов и тикал обратный отсчет, ты начала собирать патроны, царапая руки о блестяшки разбитого стекла. Как и в любой другой обычный день, Каэли шла по привычному ей маршруту. Маршрут Каэли составлял пятнадцатиминутную ходьбу до станции метро, затем двадцатиминутный переезд, после которого она снова шла около пятнадцати минут, переходя три улицы и выходя к месту работы – компании завтрашнего дня. Каэли любила свою работу, поэтому всегда приходила за пятнадцать минут до того, как начнется её официальный рабочий день. Кроме того, Каэли не пользовалась личным транспортом – из экологических соображений и из-за нежелания доставлять неудобства тем, кто не обладает подобными средствами передвижения или пользуется общественным транспортом. Каэли крепко верила, Каэли знала, что отказ от использования собственного автомобиля значительно сокращает не только выбросы вредных веществ в атмосферу, но и снижает нагрузку на дорожный траффик. Кроме того, считала Каэли, ходьба пешком благоприятно воздействует на организм, предотвращая угрозу двигательной дисфункции, поэтому каждая её прогулка до рабочего места была ей только в радость. Каэли дышала свежим воздухом, здоровалась с коллегами и улыбалась прохожим. И Каэли была счастлива. Ты обтирала кровоточащую руку о камуфлированные штаны, морщась от боли и собственной тупости, пока ноги несли тебя по замызганной обочине проезжей части. От света неоновых вывесок рябило в глазах, а сумка с патронами и пушкой больно била по копчику, наверняка оставляя на коже приличных размеров синяк. Найт Сити гудел, как пороховая бочка, доверху забитая осами с детонирующим жалом. Даже в такую рань, в которую ты позволила себе проснуться, ты не встретила ожидаемого мертвенного затишья: люди, бустеры, копы и прочая шваль сновали вокруг, засвечивая в глаза навороченными гаджетами и обжигая ноздри едким дымом выкуренных сигарет. То и дело ты спотыкалась о развалившиеся тела бомжей, заливших мостовую содержимым мочевого пузыря и пенящимися слюнями. То и дело хотелось засадить кому-нибудь из них ногой по опухшей, обрюзгшей физиономии – и давай по-честному, то и дело ты себе не отказывала в этом желании. Ладонь все еще кровоточила: в голове зудела мысль о том, что ты загнала кусок стекла себе под кожу, и теперь, чтобы избавить себя от шанса сдохнуть настолько тупо, ты должна эту руку нахрен отрезать. Ты слишком привыкла к своей металлической конечности, чтобы постоянно помнить о том, что вторая рука всё еще слишком незащищенная для финтов вроде «сгреби патроны в сумку с горы рассыпанного стекла». Ладонь всё еще кровоточила, и это бесило, но останавливаться было нельзя. Надо же, день только начался – и уже был дерьмовым. Каэли работала в своем офисе, в офисе, на двери которого большими цифрами был выведен номер «006». Она проводила здесь всё рабочее время напролёт, замыкая на бумаге цепи, разрабатывая новые модели микросхем и расширяя возможности своих первоклассных дронов, с помощью которых она намеревалась окончательно решить проблему с нехваткой времени – не у конкретного человека, но у всего человечества. Каэли создавала новых и новых дронов, способных заменить обслуживающий персонал в ресторанах, способных выполнять работу по дому, способных ухаживать за бурно растущей живой изгородью частных домов, в которых, по мнению Каэли, все будут жить, когда наступит момент светлого будущего. Каэли чертила и разрабатывала, испытывала новые технологии на компьютере, отлаживала процесс, дополняла функционал своих будущих машинных помощников. Каэли работала в своем офисе каждый день, по двенадцать часов в сутки, шесть дней в неделю, работала неустанно и упорно, чтобы привести человечество в дивный новый мир будущего, где у людей останется столь необходимое им время на реализацию собственных мечтаний, на отдых, на человеческие отношения и посиделки в кругу семьи. И она была счастлива. Вот это место. Ты узнаешь его не по серому металлику автобуса с логотипом какого-то передового проекта, о котором говорил тебе тот бозосовский бустер, которому ты навинчивала какую-то схизматричную жесть с черного рынка на деку – ты узнаешь это место по собравшейся здесь толпе отребья всех сортов и расцветок, пестрящих уровнем погруженности в криминалитет Найт-Сити похлеще гирлянды на Рождество. Это правило игры тебе знакомо: бизнес там, где людям некуда тратить бабки. И судя по тому, какие люди лезут туда, в этом чертовом Нью-хрен-знает-что этим затворникам явно тратить бабки было некуда. Нужно было остановиться. Перевести дыхание. Бус на месте, так что время у тебя еще есть. Оранжевые комбезы, в которых вас – бустер говорил, что туда везут типа желающих исправления заключенных, с ключевым словом «типа» в формулировке – должны выдать уже внутри, так что по поводу этого дерьма волноваться не приходится. Пушку однозначно отберут, если не присобачить её куда-нибудь и не вытянуть потом, пока арасакские секьюрити будут клевать носом. С патронами проще, на них вроде как эмбарго не распространяется. Каэли работала каждый день, по двенадцать часов в сутки, шесть дней в неделю. Затем она работала по четырнадцать часов, затем по восемнадцать, пока не начала оставаться в офисе на всю ночь напролет. Рабочая неделя растянулась до семи дней, и из-за того, что она стала плохо спать, её состояние значительно ухудшилось; кроме того, пришлось обходиться перекусами в ближайшем кафетерии, чтобы хоть как-то поддерживать себя на плаву. Дело было в том, что работодателю Каэли не нужны были её гениальные, воистину необходимые для всего человечества разработки дронов обслуги. Работодатель считал их бесполезной попыткой сэкономить человеческое время, он говорил, что без труда люди вообще перестанут что-либо делать, кроме того, чтобы переворачиваться на диване с одного бока на другой во время просмотра телевизора. Работодатель был консервативен в своих взглядах, и современные поколения считал ленивым и пассивным, не желающим тратить время на достойные занятия: из-за этого Каэли пришлось не только заниматься своей работой, но и дополнительно заниматься тем, во что она верила, чтобы однажды всё-таки воплотить свою мечту в жизнь. И вот однажды, самым обычным утром, Каэли проснулась на клавиатуре, которая отпечатала у неё на щеке забавные квадратики, и увидела на столе утреннюю газету. Утреннюю газету, в которой сообщалось, что Уильям Джей Уоллес запускает передовой проект по созданию города будущего, известного как Нью-Родос. Города, открытого для каждого, кто готов трудиться во имя общего блага. Выбери Нью-Родос, как это сделала Каэли Кинг. Выбери будущее. Ладонь кровоточила. Хрен с ней. Ты сунула руку в карман – нащупала там мятые купюры евробаксов. И всё. Внутри тебя что-то оборвалось: к горлу подступил тошнотворный ком, глаза заслезились, как от струи перцового баллончика в морду. Та сраная черная карта, которую тебе подогнал бустер в качестве оплаты, исчезла. Сраная карта, которую ты хакнула и в которую вбила свой профиль, данные и прочую дребедень, попросту растворилась хрен знает где.

Меня зовут Айрон Рэд. Смешное имя для американца, я знаю. Мои родители уже несколько лет как кормили червей, когда их сынишка прослыл в родной Шотландии знатным мерзавцем с титулом почетного уклониста от фронтовых приключений в мясорубке Первой мировой. Перспектива свинцовой диеты где-то в траншеях Вердена меня никогда не прельщала, поэтому я завернул свои вещи в котомку, украл чемодан с чердака своего дядюшки, г-на Дансирна, и свалил из этой дерьмовой страны туда, где шанс отдать жизнь ради родины разбирался придурками, переехавшими раньше. Меня зовут Айрон. Айрон Рэд. Смешное имя для американца, я знаю. Его зовут Хэнк. Хэнк Ротштейн. Смешное имя, если ты не собираешься удавить кого-нибудь пейсами за недоплаченный цент, я знаю. Хэнк был евреем – из тех евреев, что самозабвенно пытаются быть евреями во всём, начиная от молока с мацой и заканчивая анекдотом, в котором ближайшие члены семьи дарят своему дедушке на сто третий день рождения пожелание хорошего дня. Я стою напротив него, напротив этого хитрого еврея, растягивающего лицо в фирменной улыбке и пытающегося впарить мне молоко с печеньем. Хэнк Ротштейн. Иногда смотришь на человека, и тебе кажется, что он пытается быть тем, кем никогда не был – например, шотландский дебошир, который зассал колоться штыками во Франции и прыгнул через одеяло Атлантики, нацепив на себя маску крутого парня и значок полицейского. Так вот, Хэнк Ротштейн был не таким. Хэнк Ротштейн пытался быть еще большим евреем, чем сам царь, мать его, Соломон: добавь ему в речь вечные восклицания о тетушке Саре, и эта улыбающаяся морда превратится в лицо типичного карикатурного одессита. Я стою напротив него, напротив гребаного мистера Андреаса, взирающего на меня с засохших красок холста в деревянной раме. Иногда смотришь на человека, и тебе кажется, что он пытается быть тем, кем никогда не был. Например, бесконечно безупречным ублюдком, который развел тебя, крутого парня со значком полицейского на груди, как портовую девку, которую очаровательные туристы поимели в кредит. Сука. — Ну так и ты не мог мне сказать этого по телефону? — нарочито раздраженно выпаливаю я, переводя взгляд со стены с портретом на белизну молока в стакане. Мать твою, только не говорите мне, что этот жид побоялся переплатить за связь. — Чтобы мне засунуть руки по локоть в это, мне нужно вытащить руки, застрявшие по локоть в моей простате. Руки Тимоти Кэннеди, Хэнк. Руки Дугана. Я беру стакан молока. Делаю взгляд многозначительным, чтобы Хэнк сразу понял, к чему я клоню. — Мне это нужно, Хэнк. Вам это тоже нужно, потому что Карлито уже ждет фамилию Кэннеди в разделе «некролог», чтобы дать добро на крышевание подпольных боёв. Ты знаешь Карла, Хэнк – он не слезет, если почувствует, что всё завязано на нём. В жопу этот гордиев узел раздутого самомнения, Хэнк. В жопу. Я ставлю стакан на стол. Пустой, как всё это поганое утро. — Одного надо завалить, второго надо кинуть. И все в шоколаде. Ты знаешь это лучше меня, так что давай не будем терять время.

На мгновение в трубке повисло молчание. Всё вокруг затихло. Время вне таксофона замерло: оно замерло, оно беззвучно дрожало вокруг меня тяжелым сгустком желе. Всё вокруг исчезло, умерло – на мгновение, пока в телефонной трубке повисло молчание. Мгновение, которое растянулось для Айрона Рэда в гребаную неделю. Повисло, будто немецкие псины на трибунале – в долгой петле имени Джона Кларенса Вудза. Разряд – Хэнк. Разрыв – вздох. — Ну как, мне подогревать молоко с печеньем? Бостон ожил. Желе развалилось на кубы из воздуха, с сырыми каплями Атлантики внутри. Звуки растеклись по улице, как кровь из размороженного полуфабриката, заливая сознание сгустками белого шума. Я тут же зачесался, прокашлялся, начал усиленно тереть бороду: казалось, будто стоит остановиться, замереть снова, и дрянь безвременья снова поглотит меня с головой. Сучий Буч. Чем же это таким ты так занят, что мне приходится вытягивать свою задницу на встречу с Ротшейном? О'кей, можешь не отвечать. В любом случае, нет человека – нет ни проблемы, ни её решения. Ворох плана сжался в точку, веер задач лишался крепежа, и крепеж этот был в нагретых потных ручонках Хэнка Ротшейна. Теперь всё упиралось Хэнка Ротшейна. В молоко с печеньем. Подогретое молоко с печеньем из рук еврея на том конце провода. — Ну как, мне подогревать молоко с печеньем? — Не надо, — пробормотал я и повесил трубку. Я пью холодное. — Я не хочу знать, что за карточный домик вы тут раскладываете, но сдается мне, что я вам, черт побери, охрененно нужен, верно? Крутая фраза. Наезд как стиль жизни. Я пинком открываю дверь офиса и выпаливаю это, будто очередь из томми-гана в упор. Я пришел сюда, чтобы выпить холодного молока, закусывая печеньем, и завалить Тимоти Кэннеди. И, сдается мне, молоко мне уже налили.

У_Т_Р_О Д Ж О М А Г Л А — Жратва! — кричишь ты, и крик твой разносится над немой толпой кочевников гулким эхом, уходит вглубь хребта свалки, путается в армированной паутине отходов. Раскрашенные примитивными татуировками руки стягивают грязные влажные тряпки, открывая кожу обветренных лиц. Они поднимают строительные очки на лоб, открывая за расцарапанным пластиком желтые белки глаз: сваренные из металлолома алебарды, украшенные проволокой биты опускаются. Ты видишь, как языки слизывают с пересохших губ ржавую пыль, как номады сплевывают красную слюну себе под ноги: ты видишь, как они оглядываются и смотрят куда-то вверх, на выступ над грудами мусора, как богобоязненными взглядами они терзают высокую фигуру, хмуро взиравшую на тебя и на те два препака, что ты держал над головой. Тишина растягивалась. Существо на уступе глядело на тебя, взглядом ненавистным и обреченным одновременно: это был взгляд человека сурового и мужественного, человека, который знал, чего стоит власть над людьми, загнанными на край пропасти. Даже отсюда, с подъезда к свалке, откуда он выглядел не больше игрушечного солдатика, ты чувствовал тяжесть его взгляда. Тишина растягивалась. Существо обдумывало решение, пока ветер гулял в лоскутах его разноцветных одежд. Все ждали. И наконец, когда существо опустило глаза и подняло руку, тишина разорвалась гулом восхищения, а толпа бросилась вперед, на тебя, будто сходящая с горы лавина. Их язык был неразборчивым, бурлящим и завывающим: ты даже не пытался в него вникать. Один из тех, кто не бросил оружие – мускулистый и приземистый мужчина с гладко выбритой головой и широкими скулами, – грубым движением оттащил тебя в сторону, пока другие воины племени, с ритуально синими, зубастыми отпечатками патронов на шрамированных лицах, окружили багажник машины. Мускулистый мужчина, что оттянул тебя в сторону, был молод и силён: он продемонстрировал тебе тяжелую грубую палицу, испещренную торчащими гвоздями, и махнул ей в сторону свалки, что-то прокричав на своём наречии. Существо, которое очевидно было вождём кочующего племени, уже покинуло уступ, и ты догадался, что кормежка этих одичалых людей была лишь даром, чтобы умаслить дальнейшую беседу с правителем номадов. И ты пошел вперед, под пристальным взором воина, что сопровождал тебя. В костюме с иголочки, в кожаных туфлях, стоивших целого состояния, ты пошел по ржавому оползню мусора, куски которого впивались тебе в подошву с характерными болезненными ощущениями. Битое стекло скрипело и трескалось под ногами, жестяные болванки гнулись: ты чуть не наступил на моток колючей проволоки, и сопровождающий тебя воин даже ткнул дубинкой тебе в спину, подталкивая вперед. Ты обернулся, буквально на секунду – и увидел, что вооруженный кочевник шел за тобой по этой груде босиком. Тент вождя был огромным, обвешанным снаружи тряпьем, шкурами, автомобильными колпаками. Изнутри он был не менее внушительным и не менее захламленным частями разобранных машин: ты чуть не споткнулся о двигатель у входа, когда тебе в лицо засветил блеск фар, развешенных здесь вместо светильников. Вождь был здесь. Сидел на троне, сваренном из выхлопных труб, держался за маску ребризера, сделанную из человеческой кости. — Ву'ка-нат, тана, — произнес сопровождавший тебя воин, кивая в твою сторону – а затем ткнул дубинкой тебе в ногу, болью заставляя чуть склониться перед вождем. — Т'ра! — резко и хрипло отрезал вождь, подняв четырехпалую ладонь, выкрашенную углем. Воин поклонился и вышел, оставив вас в тенте наедине. — Меня зовут Рельс, — сказал он наконец. — Рельс-батаб, то есть, по-вашему, главный. Рельс был стар: землистая кожа лица была покрыта глубокими морщинами, седые пряди волос были специально выкрашены в едкие цвета – видимо для того, чтобы спрятать очевидные признаки глубокого возраста. Тем не менее, глаза его, подведенные черным, были все еще живыми, а взгляд отражал ясность ума лучше всяких корпоративных тестов. И это был взгляд, способный прибить к полу. — Я тебя вижу впервые. Тебя нет среди моих друзей, нет среди моих врагов – но ты приехал на машине уродского племени, на машине грязных гонителей, — спокойно сказал Рельс, сжимая черепа, привинченные к подлокотникам трона. — Значит, ты говоришь от их имени. Мы позволили вам избавляться от хлама в нашем котловане, но этого вам было мало. Вы убили наш скот и сожгли наши посевы, чтобы изгнать нас с этой земли. Рельсы научились есть резину, есть ремни и кожаные одежды, чтобы выжить. Вы заразили нас хворью из едких туманов, что превращала наши внутренности в кровь и комья плоти – рельсы научились дышать через трубки, дышать через тряпки и фильтры, чтобы выжить. Вы хотели отравить нашу воду – и отравили её, обратив воду в кровь руками уродского колдуна. Но мусор дал нам тело, что очистило воду, дал нам мощи святого, ниспосланного, чтобы мы выжили. Вы хотели изгнать нас, но не изгоните. Рельсы никогда не согнутся. Он говорил всё это на ломаном стритсленге, с акцентом, растягивающим гласные и обрубающим звонкие звуки. Он говорил это, не сводя с тебя глаз. — Война научила нас чтить жизни людей, даже уродских колдунов из уродского племени. В отличие от вас. Моё племя благодарит вас за дар пищи, и этот дар стоит того, чтобы не обрекать тебя на заточение здесь. Но он не стоит жизни колдуна, которую ты хочешь выкупить этим подарком. Что еще ты можешь предложить за жизнь этого человека? Голова у тебя шла кругом. Уродское племя? Наверное, так номады величали представителей Нью-Родоса: по крайней мере, столько отходов могла произвести только огромная стройка. Колдун – наверняка другой корпорат, посланный сюда, чтобы избавиться от кочевой стоянки раз и навсегда. Он наверняка может знать больше. Наверняка. Ты отдал им пищу, чем купил себе жизнь. Когда тебя уводили, ты видел, как воины раздавали еду, видел искаженные голодом взгляды. Видел, как кочевники сплевывали жеваную резину в песок. Фактически, твоя миссия была выполнена – но Даррет вряд ли хотел, чтобы ты просто так задобрил номадов дармовой едой.

У_Т_Р_О Д Ж О М А Г Л А Магла. Разделся, избавившись от петли тяжелого дня, затянувшегося на его шее до третьего часа ночи. Повесил костюм туда, куда он всегда его вешает, когда остается ночевать дома, а не в офисе переоборудованного ангара своей молодой компании: все было тем же самым, или хотя бы старалось этим быть – мысль о том, что всё это имитирует материал, созданный Уильямом Уоллесом, крепко давила на нервы первые минут пятнадцать. Бетонная клетка имитировала спальню, бетонная клетка имитировала душ, имитировала кровать и даже чертов дисплей телевизора, на котором что-то говорилось о падении акций китайского биржевого фонда. То, что все это создано из одного и того же материала – Джо не задумывался о том, как всё это в действительности работает, просто решив, что Уоллес совершил экспериментальный прорыв в исследовании нанороботов, – вызывало некоторые опасения, и ему совершенно не хотелось, например, захлебнуться во сне, когда созданная им иллюзия расплывется бесформенной массой. Однако потом он сделал то, что делал всякий человек, согласившийся на тонкости работы ради её перспектив – забил. В конце концов, не нужно было шибкого ума или вычислительных данных суперкомпьютера, чтобы придумать себе стоящее оправдание окружившей его вдруг перипетии ситуаций. Оправдание, которое не даст ответов, но которое будет способно хотя бы оттянуть дедлайн, когда эти ответы понадобятся. Он оказался в городе будущего, где что-то пошло не так. Вот, собственно, и всё. 7:00 AM Магла. Раскрыл глаза, когда будильник зазвучал мелодичным перебором струн из альбома Томми Гуерреро. Раскрыл глаза, раздвинул имитацию штор, открывая имитацию окна и наполняя имитацию спальни имитацией света от имитации восходящего солнца. Вода из смесителя с сенсорной панелью, электрическая зубная щетка, брендированная паста с условно мятным вкусом. Легкий завтрак, распечатанный на пищевом конструкте. Выглаженный костюм. Утро даже показалось слегка обыденным и пресным – ровно до того момента, когда он подошел к двери. У двери потребовалась черная блестящая карточка, выданная мистером Дарретом. Лифт ехал достаточно быстро. Сложно было сказать, едет он вверх или вниз, или движение лифта тоже было имитировано особыми наношестеренками этой безумной системы. Точно можно было сказать только одно: он, Джо Магла, в лифте – и там, снаружи, его ждут. Синоптик, сопровождавший поездку в капсуле через динамик радиостанции, не соврал: снаружи было чертовски, по-аномальному жарко. Так жарко, наверное, было бы на Марсе, если бы цвет почвы соответствовал термальному фону. Обруч на голове уже был не нужен: Магла стянул его и сунул за пазуху, с карточкой в придачу. Пить еще не хотелось, но Джо чувствовал, что скоро захочется. Скривил губы: бутылочку-другую воды наверняка можно было напечатать на конструкте внутри этой чертовой уютной жижи. Магла. Вышел в слепящий рассвет, прятался в тени тех же угловатых кубов Застенного города. После мягкого света агентурной квартиры, предоставленной Дарретом, утреннее солнце больно било по радужке, вышибая невольную слезу. Дрянь. Там впереди, за необъятной серостью комплекса, слышался шум человеческой речи, воспроизводимой многократно: звучало так, словно кто-то врубил сразу десяток телеканалов в одну трансляцию. Напоминало машинный гвалт на этаже корпоративного небоскреба: Джо вспомнил, что так до сих пор и не подбил бумаги по увольнению из «Merrill, Asukaga & Finch» – Дог советовала повременить с этим решением, пока их бизнес окончательно не встанет на ноги. И он повременил. Он же хороший мальчик? Машина ждала его в паре десятков метров, припаркованная недалеко от Административного Центра. Топ-топ, по раствору залитой улицы, замершей в безлюдном молчании, вдоль стен из оттенков серого. Даже утром, даже с фоном из едва доносящихся голосов, комплекс Застенного города выглядел невыносимо. Он почти подошел к машине – черный «мерседес», телепортированный прямиком из прошлого десятилетия в ревущие кибердвадцатые. В фильмах на таких авто разъезжали влиятельные и зловещие парни, с характером второсортных антигероев, сошедших со страниц задрипанных комиксов студенческого самиздата. Он почти подошел к машине, когда водительская дверь открылась. — Садитесь в машину, мистер Магла. Человек в черном. Он вышел из машины и просто стоял – ждал, пока Джо заберется внутрь, на пассажирское сидение. Просто стоял и смотрел, как машина без водителя заводится, как автопилот выкручивает руль, как «мерседес» с тонированными стеклами разворачивается и уезжает из долины. Просто стоял. Просто смотрел. T H E F U T U R E I S N O W «Мистер Магла. Пункт назначения: стоянка племени номадов. Члены племени – частично идентифицированы: самоназвание – "Рельсы". Популяция: около 44 чел.» Данные бежали по лобовому стеклу, пока «мерс» ехал по проселочной дороге, по направлению к огромной насыпи. «Мировоззрение: не определено. Средний возраст: не определено. Цели сообщества: не определено.» Машина приближалась к насыпи, и ты наконец разглядел, что это была за насыпь. Огромная, чудовищно огромная свалка, на которой копошились одетые во рванье люди, напоминавшие манекенов из музея аборигенов США. В своем цветастом тряпье они терялись на фоне груд металлолома, терялись на фоне хлипких хижин, возведенных из подручного хлама. «Мистер Магла. Проверьте багажник автомобиля. Накормите их, мистер Магла.» Машина остановилась. Заглохла перед стоянкой племени, члены которого уже собирались у своих жилищ, вытаскивая примитивные средства защиты. Буквы потухли, не определив ни цель твоего прибытия, ни план к действию. От отчаяния хотелось врезать по приборной панели, но тебе удалось сдержать эмоции. Вместо этого ты вышел, захлопнул дверь и обошел «мерседес», чувствуя на себе десятки глаз. Номады позади тебя, тощие и грязные, покрытые коростой кроваво-ржавого цвета, замерли на месте, ошалелые и решительные, точно лицезрели тварь у на пороге. Багажник был закрыт. Кнопок видно не было; сенсорных панелей, требующих рисунка вен на твоей ладони – тоже. Усиленно изолируясь от шепота позади, припоминая все методики концентрации сознания в критической ситуации, ты наконец догадался достать её – черную карту, выданную Хью Дарретом. Крышка багажника плавно отъехала вверх, открывая перевозимый груз. Груз в виде съедобных препаков, затянутых в прозрачный полиэтилен. Накормите их, мистер Магла. Накормите их.

> Смотришь на приглашение > Смотришь на то, что тебе поставили замену на субботу > А еще первую смену на грядущую неделю, вместе с твоей второй > Уже третий раз подряд > Закуриваешь > Плачешь Спасибо за приглашение) Мне очень приятно, но мне на фрпг едва сил остается. Мафию сейчас просто не вытяну :с

У_Т_Р_О M A D M A X I N Наёмник смотрит на значок сквозь опущенное забрало шлема из гладкого черного стекла. Переступает с ноги на ногу, оставляя на запыленной плите следы от протектора, пока позади, у пропускных пунктов, расхаживают его напарники, контролируя человеческий поток. Очередь движется медленно: врата Рая закрыты для выбеленных улыбок и умоляющих глаз, подсевших на идею о возрожденной к жизни американской мечте. Охранники провожают прочь целые семьи, обеспеченные выше среднего, семьи, которые будто сошли с плакатов шестидесятых. Одни уходили с опущенной головой, понурые и жалкие. Другие упирались, багровели, кричали – их выталкивали силком, буквально давили тяжестью брони: если не помогало, то наёмник – точный клон парня, стоявшего перед тобой – вскидывал винтовку, обещая засадить в возмутителя спокойствия добрый заряд электричества. Их выгоняли назад, в палящий калифорнийский зной, столь необычный для первого ноября. Аномальная жара, предсказанная синоптиками: поджимая пересохшие губы, ты чувствовала, как одежда мокнет, пропитываясь каплями выступившего пота. Трест электрошокеров – как всполохи над кострами, в которых топят ведьм; слезы и мольбы тех, кого выдавливали обратно на бренную землю архангелы «Арасаки». Выдавливали обратно, будто жаждущих, гонимых от водопоя. Ты шла за ним. Шла за наёмником вдоль пыльной очереди тех, кто бежал из реальности Ночного Города, бежал за манящим светом маяка с Цитадели Нью-Родоса. Шла за ним к десяти-пятнадцатиметровой стене из металла, гладкой и неприступной, шла под рубиновыми линиями целеуказателей, выхвативших в тебе потенциальную угрозу. Позади тебя раздавались возмущенные крики, ругань и брань из-под ядовитых дредов, нелицеприятные фигуры из пальцев имплантированных рук. Ты была шлюхой на устах парня в косухе, ты была конченной мразью в возгласах супружеской пары из двух озверевших мамаш, осеменивших друг друга методом искусственного оплодотворения. Тебя имели во все дыры крики из-под выбеленных бигуди. Какой-то старик, приподняв сплошные зеркальные очки и выпучивая металлик киберглаз, обещал сглазить тебя, гребаную суку, за то, что ты не уважаешь ветеранов. Кто-то из очереди попытался бросить в тебя алюминиевую банку «коки» – и рухнул обратно в толпу с окровавленной челюстью, получив прикладом в лицо. Ты даже обернулась на этот резкий сдавленный крик, различила в утихшем гвалте мычание боли. Да, это было не по-человечески. Да, в Найт Сити такого охранника уже повязал бы – или хотя бы попытался повязать – ближайший полицейский патруль. Но это не Найт Сити. Это Нью-Родос, и контроль здесь был в руках корпоративного регламента поведения, даже без тех жалких фиговых листочков конституции, которыми корпы прикрывали свою безнаказанность в Ночном Городе. Здесь никто не делился властью. Здесь тебя поимеют за то, что ты бросил банку из-под «коки», потому что здесь запрещено мусорить. Здесь тебя поимеют за то, что ты не надел шорты, раздевшись догола на солнцепеке. Ты шла за ним вдоль змеиной очереди и слышала, как все тебя ненавидят. Все те, чью задницу ты столько раз вытаскивала из-под лезвий киберпсихов. — Офицер. К вам посетитель. Стена осталась снаружи: тебя протащили через кордон из наёмных сил, протащили через систему безопасности, через многоступенчатую систему проверок и сканирований, через лабиринт из магнитных турникетов. Тебя будто вели по бункеру, петляя в коридорах с металлической обшивкой под сенью нависших камер: в какой-то момент стало казаться, что все это специально, чтобы засветить тебя во всех возможных записывающих устройствах – но затем ведущий тебя наёмник остановился перед дверью из хлипкого стеклопакета. Рядом с дверью была табличка: «Уполномоченный офицер Чанк Д. С.». Магнитный замок. Щелкнул и зажужжал, отпирая вход. — Уполномоченный офицер Декстер Сандзи Чанк, — представился грузный мужчина в полицейской форме. Пухлое желтое лицо, поверх которых едва были заметны узкие щелки глаз: он сидел за столом, сосредоточенный на спешном просмотре и перекладывании бумаг, и всем видом показывал, что чудовищно занят. — Я смотрю, обратно в Найт Сити вы не собираетесь, раз решили пройтись на глазах у всех, кого забракуют и отправят восвояси? — Чанк поднял глаза и положил широкие ладони на две стопки документов. — Что за проверка? Федеральная? Тогда клади документы на стол, милочка, и жди своей очереди на получение аккредитационного бланка для заполнения, иначе воротнички мне голову отвинтят за нарушение порядка допуска. Только теперь ты поняла, что вы находитесь в верхнем отсеке стены: поняла это по широкому окну за спиной Чанка, наполовину скрытому жалюзи. Там, в пыли, виднелся лагерь: палатки из полимера, бронетранспортеры, зоны отдыха для наёмников. — Знаешь, сейчас ведь вообще никого не пускают в Нью-Родос, — хмыкнул офицер, возвращаясь к бумагам. — Тем более столько человек, сколько там, снаружи. Лавочка прикрыта, так говорят. Нас тут и так слишком дохрена. Хата не резиновая. Забавно было слышать это. Хата не резиновая, говорил он. Лавочка закрыта. Людей бракуют целыми семьями, ты сама видела. Поэтому забавно было слышать это и видеть в окне, как целую ораву людей в оранжевых комбинезонах выводят из битком набитого автобуса, стекла в котором представляли собой сплошные пластины. Чанк обернулся. Выругался и с силой вдавил на сенсорную панель, опуская пластины роллетов на окно и погружая комнату во власть искусственного света. — Так что за проверка, черт побери? Полиция моды? Н_О_Ч_Ь Даррет был сам не свой. От пышущего энергией грязного дельца, впечатление которого он производил с первых секунд вашей встречи, осталась лишь пропахшая потом развалюха, оттягивающая ворот рубашки ради тяжелого вдоха. — Утром, мистер Магла, утром, — его слова были буквальной отмашкой от твоих вопросов, будто от какой-то новой, выведенной в пробирке породы москитов. — За вами пришлют нужного человека. Он объяснит детали. Мхм. Пунцовые пятна расходились по его лицу. Если бы не связная речь, можно было подумать, что он бредит. — Не знаю, кого мистер Уоллес еще хотел видеть. По крайней мере, я не знаю, чтобы он вообще хотел кого-нибудь видеть, кроме вас, мистер Магла. Ох, — Даррет тяжело вздохнул, кое-как обтер лоб, размазывая пот по волосам. — Ваша работа начнется утром. Утром, мистер Магла. Пожалуйста... Ты услышал шаги. Тяжелая поступь, поступь надвигающегося мрака, безжалостная и пугающая, словно раскат грома в безлунную ночь в трущобах Найт Сити. На секунду показалось, что твои пальцы онемели, что их уколол неестественный холод, смешанный со леденящим ужасом: из-за колонны, из дальнего, погруженного в тень угла холла, к тебе навстречу вышла высокая темная фигура. Это был мужчина: облаченный в черный классический костюм, прятавший глаза за стеклами солнцезащитных очков, он приблизился к лежащему в кресле Даррету и медленно опустил руку ему на плечо. Его кожа была бледной, практически белой, а под ней мерцали, бились тусклым светом продетые провода. — Мистер Магла, — спокойным металлическим голосом проговорил мужчина в черном. Тон его не подразумевал ничего, кроме безоговорочного принятия. — Мистер Даррет просит вас отправиться в предназначенную для вас квартиру. Прошу вас соблюсти нормы приличия. Развалившийся в бетонном кресле Даррет съежился, когда рука мужчины оказалась у него на плече, и теперь лишь судорожно кивал, не утруждая себя никакими словами напутствия. Мужчина в черном механическим движением поправил очки – и тебе показалось, что ты увидел, как из его глазниц пробивается свет автомобильных фар. — Спокойной ночи, мистер Магла.

Немножко засорю наш телеканал. В общем, в игре, по причине бесследного исчезновения сразу трех игроков (да упокоит Бог-Машина их квенты) освободилось три места, так что если ВДРУГ кто-то желал поучаствовать в нашей киберпанковской фантасмагории, но до этого как-то не складывалось, а тут внезапно сложилось, то милости просим. Вопросы, пожелания, книга жалоб и предложений – в личку. Отвечу всем и на любой вопрос, так что никто не уйдет обиженным.

М-А-Х. M-A-X. M-A-A-AX. HI. I'M МAX H-E-A-D-head-HEADROOM. I'M MAX HEADROOM IN «20 MINUTES INTO FUTURE». * табличка: аплодисменты * Хай. Я Макс. Макс Хэдрум. Вы видите меня – значит, вы зарядили замок на клетке ваших электронных девайсов. Хай! Я Макс Хэдрум! Макс Хэдрум! Парень с телека, тот самый, он и никто другой! Я не вижу вас, ваших лиц и ваших фигур, не вижу ваших одежд и того, как вы выставляете ваши средние пальцы, да-да! Я Макс Хэдрум! У меня есть глаза, но я ничего не вижу за толстым стеклом экранов. Это как в комнате дознания, знаете такие? Стекло односторонней видимости. Вы видите комнату, но комната не видит вас. Вы видите меня? Я Макс! Макс ХЭДРУМ! Уловили, да?.. * табличка: смех * Макс. Макс Хэдрум, и шоу «На двадцать минут впереди». Впереди – то есть в будущем, о'кей? Самое горячее из мира завтрашних двадцати минут в несуществующей комнате Макса Хэдрума. Хай. Хэдрум. Знаете, чем займетесь в следующие двадцать минут? Я видел. Я ведь в будущем! Я видел. Макс Хэдрум, шоу «На двадцать минут впереди». Ваши следующие двадцать минут – обычная кибербытовуха за стенкой из потрескавшихся пикселей. Стандартное времяпрепровождение, лента новостей. Началось сверху, бежит вниз. Пальцем по колесику, пальцем по тачскрину, вниз, вниз, скользим по падающей лавине информации. Клик – лайк, клик – смайл, клик – крестик. Клик-клик-клик. * табличка: клик * Шоу «На двадцать минут впереди». Прошло меньше минуты. Кажется, ничего не изменилось, клик-клик-клик. Я не вижу вас: вижу только трек, след из символов за точками вашего информационного погружения. Я не могу кликать: это меня кликают. Клик – лайк, клик – смайл, клик – крестик. Обычное дело, я не в обиде. Я бы тоже вас кликнул, если угодно. КЛИК! Хай! Я На-Двадцать-Минут-Впереди, шоу «Макс Хэдрум». Шучу, я Макс. Так вот, меня опять кликнули. Сразу три клика, клик-клик-клик. Почти разом. Я смотрю каждые двадцать минут, но новых кликов со стороны этих трех больше нет, так что мне нужны новые клики. Клик! Чем займетесь в ближайшие двадцать минут? Ничем. Всё то же самое. Клик-клик. Колесико-тачскрин. Не надоело? Я Макс Хэдрум. * табличка: Макс Хэдрум * Хай. Я Хай. Хай Хэдрум. В моей программе один ведущий, два приглашенных гостя и два пустых кресла. Плак-плак, клик-клик, в надежде на изменения. Эти трое, похоже, ушли с концами, так что мне интересно посмотреть на новых гостей. Клик! В ближайшие двадцать минут ничего не изменится, так не время ли начинать что-то менять? Клик. Напишите мне, Максу Хэдруму, о вашей судьбе. Клик! Я обязательно приглашу вас на телепередачу, на шоу «На двадцать минут впереди». Я хочу услышать вашу историю, если вы хотите её рассказать! Кликните меня! Клик! Кликните меня. Расскажите мне, как вам живется в Найт Сити. Хотя я и так всё знаю. Я Макс Хэдрум, шоу «На двадцать минут впереди». Клик! M A X H E A D R O O M S H O W 2 0 M I N U T E S I N T O F U T U R E * * * В общем, в игре, по причине бесследного исчезновения сразу трех игроков (да упокоит Бог-Машина их квенты) освободилось три места, так что если ВДРУГ кто-то желал поучаствовать в нашей киберпанковской фантасмагории, но до этого как-то не складывалось, а тут внезапно сложилось, то милости просим.

Н_О_Ч_Ь Ты не смотрел на Даррета: ты смотрел в потолок, такой же серый и ровный, из того же материала, что был у тебя под ногами. Ты не смотрел на Даррета, но Даррет смотрел на тебя, и ты буквально чувствовал этот взгляд, нервный и недоуменный. Тот взгляд, после которого видно, как облетает шелуха курсов манипулирования, как трескается толстая маска из отработанных фраз, сквозь дыры в которой начинают проступать настоящие черты человека. Ты не смотрел на Даррета, но прекрасно понимал, что ему нечего сказать, чтобы легко и просто развеять твои сомнения. И сейчас шестеренки в его голове скрипели от напряжения, пытаясь выдать ту комбинацию слов, которой можно будет перебить твои козыри. — Мистер Магла, — торопливо заговорил он, — я же сказал вам, что это всего лишь голограмма. Мистер Уоллес очень занятой человек, и если бы он смог, он бы явился лично на встречу с вами, — Даррет перевел дыхание, быстро и шумно, — однако сейчас он крайне занят подготовкой к открытию. Люди, которые работают на него, представляют собой слаженный механизм. Мы все, весь проект Нью-Родос говорит его словами, понимаете? А голограмма мистера Уоллеса – это не более, чем... — Я не голограмма. Ответ прозвучал отовсюду – от стен, потолка, снизу и сверху, со всех сторон разом – и ты увидел, как по материалу расходятся круги, вызванные произведенным звуком. Даррет вмиг умолк, прикусив губу: лицо его выражало крайнюю степень озабоченности. — Больше, чем голограмма. Идентифицирую себя, как Уильям Джей Уоллес. Являюсь Уильямом Джеем Уоллесом. Мыслю, как Уильям Джей Уоллес. Мыслю – следовательно, существую. По потолку начали стекаться ручьи, неподвластные закону всемирного тяготения, неподвластные никаким из земных законов. Жидкий бетон собирался в центре, то быстро, то медленно: потолок превращался в барельеф, прораставшим вниз, будто живая гряда сталактитов. Всё изменялось на глазах: ты видел лицо, безносое, лишенное губ лицо, расплывчатые черты которого собирались и оформлялись с каждой новой секундой всё больше. — Больше, чем голограмма. Уильям. Джей. Уоллес. Моё имя – Уильям. Джей. Уоллес. Моё детище не подлежит спасению. Моё детище обречено. Моё детище... — Так, хватит, мать его! Вырубай! — взревел Даррет, словно раненый медведь – и прорастающее лицо на потолке искорежила агония, а затем... А затем всё погасло. — Мистер Магла. Свет. На стене. На потолке. На полу. — Мистер Магла, выслушайте меня. Свет. Даже свет здесь источался материалом. — Это... — Даррет морщился, поджимал губы, играл желваками, пока по его намокшему лбу стекал пот. — Это лишь один из проектов мистера Уоллеса. Безумная попытка запечатлеть самого себя в двоичном коде, создать абсолютный искусственный интеллект по своему образу и подобию. Твою мать, — он шумно выдохнул, искусственные пальцы легли ему на грудь, рядом с сердцем. — Он создал эту штуку, чтобы его копия лично контролировала процесс регистрации в Нью-Родос. Мистер Уоллес всегда переживал, что не может быть в тысяче мест сразу, — с некоторой усмешкой произнес Даррет. — И до сих пор переживает, могу вас уверить. Стены, пол, потолок. Всё было гладким, будто на них никогда ничего и не было. — Вдыхать душу в неживые объекты, особенно в здания. Мистер Уоллес всегда любил это. Любой свой проект он называет полым, если за ним не стоит конкретный человек или группа людей, мхм. — он начал устало опускаться, и под его телом тут же возникло кресло. — Знаете ведь, гениальные люди часто подвержены странностям. Каким-то безумным увлечениям, особым взглядам на жизнь. У мистера Уоллеса есть такой пунктик, любовь к эзотерическим изысканиям. Он говорит, что Найт Сити столь уродлив, потому что личность, что стояла за ним, Ричард Найт, не оставил в нём своей души. Ох. Он поднял руку, протягивая тебе карточку и обруч. — Мистер Магла, я вас умоляю, — на лице Даррета действительно читалась усталость: пунцовые пятна бродили по иссиня-бледной коже, губы были сухими, а лоб над вздувшимися венами был покрыт холодной испариной. — Время ложиться спать, Джо. Я очень устал. Заберите это и дождитесь утра. Мистер Уоллес – настоящий мистер Уоллес – обязательно оценит вашу завтрашнюю помощь. А всё это... — он махнул рукой, — просто выбросите из головы. Это был безумный эксперимент, мистер Магла. Для Уильяма это был просто безумный эксперимент, от плачевных результатов которого он просто не может избавиться. Не может поднять руку на свое детище. Даррет вздохнул, тяжело и грустно.

Н_О_Ч_Ь Даррет смотрел на тебя с ухмылкой, обнажив зубы, пока его поросячьи глазки бегали по твоему костюму. Вверх-вниз, вверх-вниз, будто считывающее устройство, анализирующее деталь механизма и определяющее его пригодность для уготовленного места. Растянутая улыбка застыла, отъеденные небритые щеки нависали над складками натяжения лицевых мышц. Он смотрел на тебя, как гурман, которому подали новое блюдо: смотрел с интригой в глазах, с интересом, пока в его голове – это буквально можно было слышать — жужжала сложная вычислительная система. Он взвешивал тебя на глазах. — Знаете, мистер Магла, — протянул Даррет с тоном, который в корпоративной среде считался нарочито скабрезным, — для человека, который промышляет тем, что продает собственные слова, вы задаете слишком много прямых вопросов. Вы всегда так работаете? — он сменил позу, перевалившись на другой бок. — Надеюсь, что нет. Вдруг Даррет упер руки в выросшие из пола подлокотники и с хрипом встал, буквально побагровев от усилия. Бетонное кресло – легче всего этот материал было сравнить с бетоном, но только по цвету и фактуре, — начало исчезать, опускаться обратно в пол, растекаться на гладкой поверхности: выглядело так, будто здание Административного Центра – если не всего Застенного города – было живым объектом, податливым воле тех, кто знает, как им управлять. Отчасти это восхищало. Отчасти – наводило жуть. — Мистер Магла. Джо, можно я так буду вас называть? — Даррет, отошедший чуть в сторону, дружелюбно подмигнул. — Проект Нью-Родос – это дверь в счастливое будущее, без конкуренции и зависимости. Вы ведь понимаете, Джо, что у подобных проектов всегда есть завистники и конкуренты? Мхм, — он улыбнулся, приложил палец ко рту, растирая багровые губы, будто о чем-то раздумывая. Голограмма стояла перед тобой, на твой пристальный взгляд отвечала своим акульим. В твоих глазах крылся вопрос, вопрос на грани претензии: глаза голограммы, серые и пустые, отвечали немой безучастностью. — Джо, — произнес наконец Даррет, пряча руки в карманах брюк. — Голограмма – это всего лишь голограмма. Записанный образ, слепок с человека, переведенный в информационный код. Она может ответить вам, может поддержать диалог, генерируя ответы на основе нейросетевого администрирования – но это не мистер Уоллес. Демонстрация его раздутого, неуемного желания работать и контролировать процесс, если угодно, но не он сам. Мистеру Уоллесу не нужна голограмма, чтобы смотреть на вас или общаться с вами. Призрачная модель мистера Уоллеса подняла взгляд на Даррета, затем снова опустила, посмотрев на тебя. В слепом взгляде читалось нечто потустороннее: отвечать на него своим взглядом стоило немалых усилий. — Наши завистники и конкуренты готовы на что угодно, чтобы сорвать официальное открытие Нью-Родоса и лишить тысячи доверившихся нам людей надежды на светлое, безопасное будущее, — проговорил Даррет. — Как и лишить всё человечество передовых разработок. Лишить мира без различий и границ, на которых они наживаются. Они вам солгали, Джо. Попытались купить вашу лояльность поддельной информацией, чтобы сделать своей пешкой и вставить нам палки в колеса. Никто никогда не умирал в Нью-Родосе посредством насилия, это попросту невозможно. Образ Уоллеса прошел дальше – прошел сквозь тебя, будто бесплотный призрак, не расценивающий тебя преградой для своего пути. Ни мистического озноба, ни волны ужаса, как описывают спиритические сеансы ополоумевшие писаки – сквозь тебя просто прошел свет. Единственное ощущение было скорее забавным: в голове всплыла фраза «провалился в текстуры». — Но мы можем извлечь определенный урок из этого, — деловито продолжил Хью, убирая влажной ладонью выбившийся локон. — Ваша ценность в глазах завистников мистера Уоллеса подтверждает вашу ценность и в наших глазах. Даже это выгодно выделяет вас среди прочих претендентов на ту роль, для которой вас присмотрел Уильям. Вы нужны нам, как... парламентер. Представитель интересов Нью-Родоса для людей, скажем так, очень интересных взглядов. Умение говорить – это не бесценный навык, но у мистера Уоллеса есть, скажем так, чуйка на кадры. Он уверен, что вы подойдете для этой работы лучше всякого другого специалиста. Даррет подошел ближе. Имплантированные в ладонь пальцы, скрытые под слоем искусственной кожи, вытащили квадратную, абсолютно черную карту, защищенную блестящим на свету напылением. Он посмотрел на тебя, улыбнулся, и протянул её. — Следующее здание, справа от Центра – капсульные квартиры внешних сотрудников. Входа в него нет: просто приложите к стене и, когда та раскроется, проходите в лифт. Он отвезет вас в нужное помещение. Это, — он достал тонкий серебристый обруч из-за пазухи, — ментальный сканнер. Когда наденете его, ваша временная квартира сформирует любой ментальный образ, какой пожелаете. Технология та же, что и здесь, — Даррет кивнул на куб, на котором ты сидел. — Ваша работа начнется сегодня утром, так что, мхм, не печатайте на пищевом конструкте слишком много алкоголя. Он снова подмигнул: голограмма за его спиной рассыпалась на лучи света, как карточный домик.

Н_О_Ч_Ь С десяток секунд Даррет сидел с тупой, застывшей улыбкой на лице. Смотрел на тебя, будто ожидая, что ты продолжишь свой вопрос рвущим до коликов завершением, с искрящимся – или нет – панчлайном, какими любят бросаться в толпу комедианты голубых экранов. Было видно, что он даже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы как следует потешить твое самолюбие здоровым хохотом. А потом ты увидел, как его глаза стекленеют и расширяются под противоречивыми волнами бровей, как напряжение мышц на скулах исчезает, роняя челюсть с улыбкой в состояние болезненного вздоха. Увидел, как губы зашевелились, в беззвучной судороге подбирая слова. — Мхм. Всё еще не веря тебе, всё еще бросая в твою сторону быстрые взгляды, всё еще надеясь на то, что шутка порядком затянулась ради раздувания комического эффекта, Хью Даррет, не закрывая рта, кивнул тебе и оглянулся через плечо, куда-то в темный угол холла. Затем кивнул снова – кажется, даже закатил глаза на секунду, – обернулся к тебе и, неловко посмеиваясь, хлопнул в ладоши. — Мистер Уильям Джей Уоллес, — произнес он, нервно вытирая капли пота со лба, пока у него за спиной появлялась голограмма, сотканная из невидимых нитей транслятора. Это был всё тот же мужчина, всё тот же Иисус, только теперь куда более настоящий. Даже в царящем здесь полумраке кожа его была золотистой, очаровывающей сознание отбрасываемыми бликами драгметалла. Костюм был всё тем же, той же была и прическа, и плотная растительность на узком лице, но теперь... Теперь Магла мог видеть на лице мужчины, сотканного из интерференции световых волн и одетого в текстуры, эти глубокие, безжизненно серые глаза, радужка которых будто залили бетоном. На безупречном ангельском лице эти глаза были глазами акулы. И акула смотрела на тебя, как на агнца, выбившегося из стада. — Мистер Уильям Джей Уоллес, — повторил Даррет, разведя руки в сторону и растопырив пальцы. Только теперь ты заметил, что некоторые из них были искусной копией настоящих. — Руководитель проекта Нью-Родос. Я называю его инженером от бога, но он больше любит словоблудный философский бред вроде «зодчего грёз», или что-то такое. Мхм. Если спросите меня, то нагнетание загадочности – просто часть его контракта с корпорациями, на средствах которых вырос Нью-Родос. Закономерно, что людей, которые хотят знать всё, привлекает интрига, — усмехнулся он, визгливо и резко. Голограмма, тем временем, беззвучно шагала меж широких колонн, невидящим взглядом смотрела на изгибы интерьера. Фигура из света не мигала – просто смотрела на стены, и пол, и потолок, смотрела на дисплеи и на пару людей, сидящих посреди холла. Магла заметил, что копия мистера Уоллеса не мигает, когда тот с минуту смотрел на него – хотя, скорее, сквозь него. И, если верить новостям о последних технологиях в сфере коммуникаций, описывающих технологию транслируемых голограмм с интеллектуальным образом как технологию, передающую не только внешний вид, но и повадки записанного человека, то вопрос «мигает ли мистер Уильям Джей Уоллес во плоти?» оставался открытым. — Не буду юлить, мистер Магла, — сказал Даррет, потирая указательный палец на руке – единственный палец, который был на его левой руке от рождения. — Я не знаю, зачем вы приехали в Нью-Родос, и не знаю, что вы хотели здесь делать. Но я рад, что вы интересуетесь мистером Уоллесом, — вкрадчиво проговорил он, наклоняясь вперед. — Потому что мистер Уоллес давно интересуется вами, мистер Магла. Он откинулся назад с самодовольным видом, устроился поудобнее на только что собравшейся под его лопатками спинке бетонного кресла. — Я перестал спрашивать себя, как мистеру Уоллесу удается предсказывать будущее и дожидаться его свершения с невозмутимым лицом, когда около года назад он отменил перелет в Чиба-сити, где ему стоило лишь поставить свою подпись, чтобы получить перевод в несколько миллиардов. Он сказал, что будет гроза, хотя все прогнозы синоптиков говорили об обратном. И знаете, что? Грозы не было, — Даррет улыбнулся, глядя на то, как голограмма продолжает ходить по залу. — Заказанный вертолет отправили назад, выплатили неустойку. Пилот пошел домой, радуясь легким деньгам. А затем упал на пороге своей квартиры, буквально блевал кровью несколько секунд, захлебываясь агонией. Кто-то установил ему искусственный вирус, нанороботы которого разорвали ему артерии как раз в то время, когда мы должны были пролетать над Беринговым проливом. — он помолчал: его взгляд терялся где-то в потолке. — Насколько я знаю, конкурентов у этого пилота не было – по крайней мере, не настолько богатых и изощренных, чтобы заправить обычного перевозчика секретной военной разработкой передового уровня. Целью этого вируса был носитель ДНК, на девяносто девять и восемь процентов совпадающий с ДНК мистера Уоллеса – то есть, целью вируса был мистер Уоллес. И пока полиция осматривала раздувшийся в кровавой луже труп, мы с мистером Уоллесом обедали на террасе Цитадели. И день действительно был чудесным. Ни одного облачка.

Н_О_Ч_Ь Охранник стоял неподвижно – стоял, словно соломенное чучело на поле с муляжом дробовика наперевес, призванное охранять поля аграрных глубинок от одичавших окрестных мутантов, отпугивать оголодавших бродяг. Часто фермеры украшают тыквоголовых часовых свисающими проводами, иногда даже умудряются ставить механическую треногу, крутящуюся на все триста шестьдесят. Жуткое зрелище для тех, кто испытывает страх перед поступью техноренессанса. Охранник стоял неподвижно. Та же самая униформа, тот же самый шлем: навязывалось ощущение, что и сам охранник был тем же, что встретился корпорату сразу по въезду в долину. Клон, слизанный под копирку – только этот не отвечал, не шевелился, вообще никак не реагировал на Джо: для полного образа не хватало только шапки из медвежьего меха и кричащего красного кителя. За круглыми пятнами от света прожектора виднелась лишь вырвиглазная мгла. В ней, кажется, что-то шевелилось, рвалось в ломаных, угловатых движениях, в зигзагообразных маневрах, но корпорат старался больше не смотреть туда. Охранник стоял неподвижно, игнорировал гостя в упор – но тогда почему, черт возьми, Маглу не покидало ощущение, что за ним сейчас наблюдают? «МАГЛА Д., ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСЛЕДУЙТЕ В АДМИНИСТРАТИВНЫЙ ЦЕНТР.» Пластины серого акрилопласта разошлись в сторону за несколько секунд до того, как должен был сработать сенсорный датчик движения. Магла остановился перед входом, бросил взгляд в переулок: фигура с сигаретой в зубах не отрывала от него взгляда – а затем, устало пожав плечами, развернулась спиной. Административный Центр внутри был продолжением бетонированных улиц, продолжением серой безвкусицы и бытового уныния, из которых, кажется, был построен весь комплекс Застенного Города. По крайней мере, это в первую очередь бросалось в глаза: тянущаяся с улицы безжизненность, перетекающая в аморфный, скупой интерьер, нагнетающие скуку еще больше, чем снаружи. Это резко контрастировало с ночным Найт Сити, всегда живым и бурлящим, всегда красочным и горящим в опустившемся мраке, как контрастировал безвкусный сублимированный крекер с ланчем в дорогом заведении. Помещение было широким, с массивными колоннами идеальной, правильной формы. Все было так же бедно, но не на стенах — там, вмонтированные в серый бетон, располагались широкие мерцающие дисплеи, отбрасывающие холодное сияние. «Нью-Родос. Проект, стоящий целого города; город, стоящий целого мира.» Эта надпись проявлялась на мониторах белыми буквами, сопровождаемая вылетающими на экран кадрами слайдшоу. Смысл надписи не менялся – только язык: Магла узнал английский, французский, русский, узнал переплетения японских иероглифов, узнал замысловатую арабскую вязь. Затем в паре метров от Джо появилась призрачная фигура, транслируемая голограмма ухоженного мужчины с причесанной бородой. Он выглядел, как молодой Аполлон в костюме-тройке. Он вёл себя, как Иисус, выступающий перед паствой. — Принимая это решение, вы навсегда измените свою жизнь, — произнесла голограмма: звук исходил от вибрирующих стен. — Ваше прошлое не может быть обузой для мира завтрашнего дня, для будущего, которое уже наступило. И оно ей не будет. В Нью-Родосе каждый – это частица целого. И целое лишь тогда существует в гармонии, когда каждый стремится к честной цели личного счастья. Целое лишь тогда существует, когда в его основе заложены разумные моральные принципы, а на вершине стоят человеческие знания и ценности, объективные и непогрешимые в своей природе. Голограмм стало больше. Теперь каждая из них стояла у отдельного монитора, мерцающая осыпающимся золотом. — Разум – единственное средство, данное нам природой для постижения окружающего нас бытия. Разум позволяет нам отделять зерна от плевел, когда мы идем по грязному асфальту в Найт Сити, прикрытому неоновыми трансляциями. Разум позволяет нам определять и усваивать материальный мир, разум побуждает нас к действию. Именно разум привел вас сюда, на порог вынашиваемой нами утопии, воплотившейся в жизнь. В мир без страха. В мир без боли. В мир без бесцельности существования. Лицо голограммы исказилось привлекательной, обнадеживающей улыбкой. А затем все без исключения голограммы повернулись лицом к нему – к одиноко стоящему в холле Административного Центра корпорату по имени Джо Магла. — Выберите Нью-Родос, мистер Магла. Выберите будущее. Выберите будущее сегодня, мистер Магла. Выберите. — Мистер Магла? Мистер Джо Магла, сэр? — раздалось эхо, и из-за одной из колонн навстречу корпорату вышел мужчина, растягивающий лицо в сальной улыбке. На лбу его блестел пот, но выражение лица выражало исключительную доброжелательность. — Честно говоря, мы никого не ждали, — не убирая ухмылки с лица, проговорил мужчина, утирая капли со лба рукавом рубашки. — Я Даррет. Хью Даррет. Мхм, — промычал и хмыкнул он одновременно, будто забыл и тут же вспомнил какую-то любопытную деталь. — Садитесь, мистер Магла, не обращайте внимание на это представление, — Даррет махнул потной ладонью, и размножившийся голографический Иисус исчез, оставляя их наедине. — Мистер Уоллес всегда любил впечатляющие эффекты, — тон Даррета был то ли извиняющимся, то ли восторженным. — Говорит, что человечеством движет жажда сцены, во всех её проявлениях. Садитесь же! — он улыбнулся, кивая Джо за спину: позади, поднявшись буквально из-под земли, выросло кубическое кресло. Сам он уселся в другое, выросшее уже за его спиной. — Мхм. Хью Даррет. Я уже представлялся, верно? — мужчина зычно засмеялся, оттягивая пальцами ворот рубашки. — Правая рука мистера Уоллеса. Вы же знаете, кто такой мистер Уоллес, верно? — Даррет расплылся в улыбке. — Садитесь же!

У_Т_Р_О Утро. Белая блямба на красной скатерти. Медленно выступает из-за горизонта, будто грибок ядерного теракта, жахнувший в загородной финской бане, у авторитета из «Органистской». Поднимается с востока, где-то со стороны старого Вашингтона, со стороны Белого Дома, со стороны звезд старой, полосатой политики в Штатах. Белая блямба на красной скатерти: сплошной красный кусок неба за ней, в качестве достойного фона для шапки белого взрыва. Даже появляется желание потрогать лицо в попытке обнаружить выкрашенные в красный стекла, на которые подменили обычные для Найт Сити розовые очки. Розовые очки. Такие обычно носят мечтатели. Большие мечтатели, приезжающие в Найт Сити, как в город мечты. Одно и то же утро. Один и тот же бронежилет, в одном и том же неприметном магазине, за той же самой не крашенной железной дверью под сенью сменяющихся неоновых вывесок над магазинами по соседству. В отличие от твоего магазина, соседние успели сменить не только имя или владельцев, но и специализацию. Ветеринарный начал толкать таблетки для похудания и чаи китайских трав; лавка с обувью превратилась в садомазовский секс-шоп, где специальные наряды для утех старые башмачники шили из той же кожи. Не менялся только твой – тот самый, с тем же самым бронежилетом и той же самой ценой на него. Ты ходила туда, потому что тебе нравилась стабильность. Он не менялся – не менялась и ты. В твоей жизни вообще мало что менялось. — В Нью-Родос, значит? — не выдержал наконец таксист. — На работу устраиваться? Молодой индус в черных солнцезащитных очках, с парой золотых коронок в улыбке и ампутированным тюрбаном. Он крутил баранку под приглушенные песнопения – какой-то задрипанный «ост» из старого болливудского блокбастера, невнятные завывания под металлический запил, – подпевал в припеве. Улыбался, будто получил северокалифорнийское гражданство. Придурок. Традиционный желтый «жук», посаженный на электромотор, дребезжал и ухал даже на ровных участках дороги: от агонии автомобиля на неожиданных выбоинах, когда тачка падала в яму снятого ремонтниками асфальта, можно было вообще получить коронакардиосклероз. Но за то, что грохот съедал половину болтовни понаехавшего водилы, ты была готова на такие жертвы. — Не знаю, чего все едут в этот Нью-Родос. Ради лючшей жизни, айе? Глюпость человека, а-а-а, — таксист махнул рукой. — Люди не ценят того, что есть. Небо над головой, земля под ногами, дом, родной и близкий люди – вот что нужно ценить! Говорят же: где родился, там и пригодился – а они всё едут, едут, едут искать куда-то лючшей жизни, не понимаю. В салоне резко пахло пряностями. Смесью из карри, индийским кунжутом, какой-то дрянью вроде тимьяна: запах стоял такой, что казалось, будто вы въехали в забегаловку тамильской национальной кухни. Ты бросила взгляд на водительское удостоверение: в графе «место рождения» у Мид Дер'Шапа значилось «Сурат, штат Гуджарат, Индия». Ты бы даже расплылась в улыбке, если бы не боялась получить микроинсульт. — А так да, туда сейщас много едут, — он оторвал правую руку от руля, вдавил кнопку магнитолы, и песня снова заиграла сначала. — Целые автобусы людей. Прям в общем о-форм-ля-ют-ся в Найтх Сити, сразу со всеми документами, уезжают на заработки. Щас вообще много везут туда, у-у-у, — водила покачал головой, прикрыв глаза. Ты невозмутимо опустила руку и проверила крепеж ремня безопасности – так, чисто на всякий случай. — Доделывают там всё. Хороший людей мало едут, многа таких себе, плохих людей. С трущоб много. С Комбат Зоны. Говорят, скоро стройка кончится, работа легкая, будут хорошие деньги. Индус продолжил – но тут машина попала на асфальт, переживший бомбежку, и ты не разобрала ни слова из того, что он нёс. — ...Ни понимаю, как они закрыли, так же военный объект. Какой-то консервация, потом выкуп, у-у-у... — ты снова проверила крепеж. — Бумажки много, бюрократски. Айе, — водитель раздраженно поморщился. — Честный люди там, с психами, жить не станут, ни за какие деньги. Я бы точно не стал. Мид курил в открытое окно, выдувая безвкусный дым электронной сигареты. Чтобы «в салоне не воняло» он поджег благовония: тебя тошнило так сильно, что ты боялась даже рот открыть, лишь бы не вырвало на бронежилет. Дорога казалось лифтом в Преисподнюю. Машина остановилась через несколько минут. — Вон, всё. Приехали. «Жук» остановился на обочине, в паре десятков метров от линии КПП. Утро было жарким – обещанная аномальная ноябрьская жара, по прогнозам синоптиков, обещала стоять в этой части Северной Калифорнии еще несколько дней, поэтому продажи напитков и питьевой воды взлетели на несколько пунктов, покрыв квартальные нормы. Впереди, ближе к пунктам проезда в Нью-Родос, происходила какая-то пыльная суета из людей, стремящихся попасть внутрь, и охранников, сдерживающих натиск толпы и пресекающих неупорядоченность очереди: навстречу тебе, по замысловатому покрытию дороги, выехал грузовик без опознавательных знаков. Справа виднелся комплекс серых зданий, угловатый и неприветливый: туда идти тебе точно не хотелось. Ты совсем не так представляла себе ворота в счастье для всех, кто к нему готов. Было ощущение, будто ты пыталась пролезть в животное, подобно глисту – то есть, через не самый приятный проход.

Н_О_Ч_Ь Найти Административный Центр оказалось довольно легко: похоже, узкие улочки предваряющего въезд в Нью-Родос комплекса, названного патрульным «Застенный Город», стекались сюда единственно верным маршрутом. Единственно верным, геометрически выверенным и неизбежным маршрутом, на который попадался всякий, кто приезжал в Нью-Родос в неположенное для посещений время. Угловатость архитектуры резала глаза, нагнетала атмосферу безвыходного лабиринта сдавливающей серостью стен. Здания казались бетонными саркофагами: некоторые даже не имели окон и входа внутрь, просто возвышаясь над пустым асфальтом тупыми кубами застывшего на арматуре раствора. Людей на улице, мечущихся меж бетонных коробок, почти не было: подъезжая к Административному Центру, Магла смог хорошо разглядеть только пару патрульных – точных копий того наёмника, которого он встретил несколько минут назад. Он видел и другие фигуры – сгорбленные, длинноволосые, нескладные рваные тени, мелькающие в узких переулках, вдали от света прожекторов: они не выходили на свет, но преследовали его на всем маршруте, и Джо стало казаться, будто недостаток освещения играет с ним злую шутку. Или что здесь происходит что-то не так. Административный Центр оказался – кто бы сомневался – большим серым зданием, отличающимся от остальных только надписью «Административный Центр», черными литерами написанной над стеклянными дверьми. Сквозь стекло можно было разглядеть несколько горящих мониторов, голубых дисплеев, свет которых преломлялся и тоже приобретал безжизненно серый оттенок. У входа стоял один-единственный охранник, не сводивший взгляда с одиноко припаркованной машины. Наверное, с первые пару минут Джо не покидало ощущение, что статуя-охранник, дисплеи за серыми стеклами, круглые блямбы прожекторов, мелькающие в переулках рваные тени – словом, что всё вокруг следит за ним, обрабатывает, записывая каждое движение. В этом лабиринте безысходности разве что стены не сжимались. Было тихо. Машина остывала в ночной тишине, и теперь сквозь щели приспущенных стекол эта тишина тоже начинала шептать эхом в твоем сознании. Корпорату показалось, что он слышит приглушенные шаги, слышит, как ветер скрипит пылью по бетонным поверхностям. Ощущение было не из приятных, и покидать «тойоту» совсем не хотелось: пустота снаружи не только не помогала убедить себя, что всё безопасно, но наоборот – рисовала картины притаившегося, незримого ужаса, немигающих глаз. Наконец справа, сквозь ночную мглу и пятна от света прожекторов, Магла увидел нечто удивительное для этого места: там, через пару-тройку зданий, стояла одинокая фигура, шумно затягивающаяся ментоловой сигаретой. Джо так и определил, что там кто-то есть, по красной точке тлеющего уголька – это, пожалуй, был первый хоть немного нормальный человек, которого он здесь видел. Внезапно черные литеры над Административным Центром сменились, буквально растворились на бетонной панели. Затем на их месте, проступая сквозь серость, налилась следующая надпись: «МАГЛА Д., ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСЛЕДУЙТЕ В АДМИНИСТРАТИВНЫЙ ЦЕНТР.» В такие моменты легко было поймать себя на мысли. Магла поймал себя на двух. Первая – что о его прибытии стало известно. Вторая была более параноидальной. Подсказывала Магла, что звали его внутрь не случайно, и что человек с сигаретой явно повлиял на это не в последнюю очередь. Как будто внимание Джо хотели перевести в нужное русло. Оставалось только решить, что делать.

Н_О_Ч_Ь Он стоит неподвижно, стоит, развернув тело к тебе на сорок пять градусов, опустив руки на уровень пояса, выставив сегменты брони – тяжелые, сплавленные наросты – рабочей стороной к твоему уговору. Ты не тот, кто лезет в драку: всегда считал себя слишком ладно скроенным, чтобы подставляться под заряд магнитного залпа из полимерных пушек,. Ты не тот, кто лезет в драку, но даже ты понял, что патрульный не просто не воспринимает твои слова, как неоспоримую истину, побуждающую к действию сию же секунду – он воспринимает их, как прямую, хоть и не ярко выраженную, хоть и спорную, но угрозу. Наёмник слушает тебя. Он стоит неподвижно, стоит, развернув тело к тебе под углом в сорок пять градусов. Он стоит неподвижно – и его руки мертвой хваткой вжались в винтовку, готовясь в любой момент дать залп, если ты кинешься на него в припадке бешенства. И ты чувствуешь, даже под стеклом шлема, даже под холодным автоматизмом действий, ты чувствуешь, как сильно он нервничает, пытаясь оценить представляемую тобой угрозу. — Сэр. — он говорит это натянуто. Ты догадываешься, что динамик искажает его голос до глубокого металлического баса, и что патрульный может ввести тебя в состояние страха переключением тумблера звуковой волны. — Сэр. Отправляйтесь в Административный Корпус. Это в ту сторону. Наёмник даже не утруждает себя демонстрацией доверия. Он простым, не резким, но сдержанным движением указывает тебе в сторону узкой улицы между серыми кубическими зданиями Застенного Города – и делает это дулом своего оружия. — Если вас там примут, можете осмотреться здесь. Административный дататерм поможет вам в поиске информации. Делать всё равно нечего, не у проезда через КПП точно. В первых доступных градслоях Нью-Родоса сейчас установлен комендантский час. До шести часов тридцати минут утра, — добавил патрульный, не отпуская винтовку.

Н_О_Ч_Ь Офицер? Ты достаточно давно в этом бизнесе – бизнесе купца лиц, бизнесе торговца словами, – чтобы почувствовать, как физиономия под маской растянулась в идиотской ухмылке, а брови приподнялись. Нет, ты не смотришь сквозь сплошное матовое стекло, не просверливаешь магическим взглядом колебания ауры над его головой, не разгадываешь намерения по запаху выделенных феромонов. Нет, Магла, ты не номадский шаман, способный огласить откровение по кофейной гуще или по вывороченным на свет внутренностям; ты не испорчен модификациями до состояния сверхчеловека с моральными нормами кирпича, чтобы вытащить из человека эмоциональный контур вживленными в твой мозг психосканирующими инструментами, будто кромсающий тело хирург. Ты достаточно давно в этом бизнесе, Магла, чтобы творить маленькие чудеса. Увидеть выражение лица человека за стеной по его голосу, собрать детали из интонационного рисунка – это маленькое чудо, подвластное тебе уже очень давно. Ты корпорат, Магла, и ты особенный корпорат. — Мы здесь не солдаты, сэр, — устало и натянуто отвечает маска патрульного через набор звуков, воспроизводимых микродинамиком. Кажется, его раздражает это сравнение. — Армейские звания тут ни к чему. Ну конечно. Наёмники – профессиональные, вымуштрованные внутри какой-нибудь охранной корпорации вроде «Арасаки». Если охрану обеспечивают наёмники, то не нужно удивляться порядку. Порядку. Отсутствию погромов, панков, трущобных крыс в человеческом обличье. Пуле в голову по первому приказу клиента – безопасность плательщика стоит выше твоих прав и свобод, дружище. Старая добрая притча, обличающая суть различия между отслужившими гражданскими и людьми, вышедшими из системы с оружием в руках. Это солдаты умирают за семью. Наёмники бьются за деньги. — Рады приветствовать вас в Застенном Городе, — почти механически отчитывает патрульный, не убавляя, впрочем, тон усталости в голосе – лишь приукрасив его серостью и полным отсутствием энтузиазма, в тон окружающим вас зданиям. — Если вы хотите получить разрешение на посещение Нью-Родоса, вы должны заполнить соответствующую анкету в Административном Корпусе. После занесения ваших данных в систему и получения чипа аккредитации соответствующего уровня вы сможете пересечь пропускной пункт. Затем он умолк, с холодным отсутствием интереса продолжая смотреть на тебя сквозь матовое стекло. Будто ждал, пока ты свалишь за ближайший угол, выйдя из его поля зрения и контролируемого им квадрата. И что-то тебе подсказывало, что о «Sky Eye Industries» он слышал впервые.

А-а-а, Айрон. Мы вспомнили о тебе, когда ты снова нам понадобился, старина Айрон. Сняли петлю с гвоздя, на который повесили её чертову дюжину часов-дней-недель назад, потянули за поводок с таким рывком, что чуть не сломали твою воротничковую шею, что чуть не сорвали голову с плеч вместе с полицейской восьмиуголкой. Старина Айрон, а? Как оно, а? Взрослая жизнь с целой вереницей возможностей, настоящие ревущие годы твоей давно увядшей юности, великолепный восемнадцатиминутный век для пассажира «Лузитании» без спасательного круга, да? Всё круто, Айрон? Наслаждаешься?.. А-а-а, Айрон. Ты ведь сам мне позвонил. Не я набирал номер, старина Айрон. Мой друг. Не я прекрасно знаю, куда позвонил, не я прихватил отпечатки Авроры с салфеткой в забегаловке, не я хочу кинуть Дугана на его же тупизне, не я за каким-то хреном ответил на телефонный звонок, который выблевал тебя в дивный новый мир из твоего клоповника. Не я, мой друг. Не мне всё это нужно, Айрон, не мне. Тебе. Так ведь, Айрон? Не я ворочу ситуацией, Айрон – ты, ты и только ты. О'кей? Всё круто, айе? Наслаждаешься?.. А-а-а. Айрон. Айрон, мой друг. Повелся на обворожительную улыбку, повелся на легкий способ, повелся на дребезжание телефонной трубки. Опять повелся, старина Айрон: ты всегда ведешься. Я знаю это, Айрон, мой друг. Ты знаешь. И Андреас знает. Все знают, Айрон. Помнишь, Айрон, ведь это ты сам мне позвонил. Так ведь, Айрон? Круто? Часто вспоминаешь, как повелся на Андреаса, Айрон?.. н а с л а ж д а е ш ь с я ? . . Не будь жадным, Айрон. А-а-а, Айрон. Поделись со мной своими планами, Айрон. Можешь поделиться. Ты ведь сам мне позвонил. Сука. — Хэнк, — говорю я, потирая зудящий висок. — Нам нужно убраться. Убрать кое-кого. Это условие сделки. Условие Дугана. А-а-а, Айрон. Ну что же ты, мой друг? Ты мне не доверяешь? Не расскажешь старине Хэнку свой маленький хитроумный план, не проговоришь детали в эту сладкую телефонную трубку таксофона? Ты ведь офицер полиции, Айрон, старина. Ты крутой парень со здоровенной пушкой. Парень со здоровенным агрегатом в штанах. Я бы отсосал тебе прямо через приемник, Айрон, дружище, вот настолько ты крут. Раз эта девочка, эта чертовка Джованни выбила тебя из колеи своим снобизмом, раз она оказалась слишком богемной, чтобы снизойти до гениальности твоего плана, то почему бы мне не сделать это? О-о-о, Айрон. Проникновенно-заискивающий голос опускается вниз. Короткий «хи-хи» расстегивает ширинку. Айрон, мой друг, ты ведь знаешь, что Андреас знает? Что это, Айрон? Это у тебя пистолет в штанах, или ты рад знать, что Андреас знает? — Слушай, Хэнк, — я выдавливаю всё через силу, напрягаю мышцы бедер, чтобы восстановить кровоток. — Это совсем не телефонный разговор. Просто... Просто скажи мне, где этот чертов Буч.

T H E F U T U R E I S N O W Тойота заводится с пол-оборота: движок гудит, словно затаившийся зверь, крадущийся в железобетонных джунглях. Беспрекословная мощь ревущих кибердвадцатых, гул автомобиля в петле времени, в буре столетий. Сотню лет назад Форд подарил миру будущее в виде четырехколесного изобилия, и машины перестали быть роскошью в руках капиталистов. Сегодня Уоллес обещает подарить миру будущее в виде нового понимания фундаментальных истин человеческого бытия – и киберпсихоз в нём обещает перестать быть изъяном на теле общества. Эммерек заводится с пол-оборота: когда ты посылаешь его домой, не желая отнимать его время, он скрипит зубами, словно жертва дантиста, пробующая импланты на прочность. Он встает с явным недовольством, будто поднимается из-за стола, на который ему поставили пустую тарелку: Эммерек держит себя в руках, но ты чувствуешь, как он, сука, зол на твои выходки. Письма, болтовня – ты понимаешь, насколько ему класть на твою попытку выйти из обсуждения модуляций. Сотню лет назад люди болтали друг с другом по телефону, разматывая клубок скользкой ежедневной суеты за пустым обменом любезностями. Сегодня люди ностальгируют по временам, которых никогда не знали, и выпинывают старых друзей, будто собак, ради дешевых детективных романов, записанных на кинопленку. Водительская дверь. Входная дверь. Хлопают, точно отвешивая тяжелую металлическую оплеуху сырой действительности. Хлопают, точно отбивая ладонями рукопожатие с Сатаной перед тем, как принять его лицензионное соглашение на бартер души в целях обогащения. Н_О_Ч_Ь Машина летит навстречу мгле, летит по старой федеральной трассе: колеса разбрасывают высохшие комья пыли, рисуют шлейф у тебя за спиной. Найт Сити, светящийся мегалополис, балансирующий на бритвенной грани, уходит за горизонт: наконец ты перестаешь видеть пятна огней с небоскребов в зеркало заднего вида. Ты редко смотришь назад. Взгляд за закрытую дверь впереди всегда манил тебя больше панической оглядки по сторонам. Нью-Родос. Во рту это слово имеет металлический, ржавый привкус: проект, о котором известно так много, что практически не известно ничего. Радио, телевидение, уличная реклама на сменяющих друг друга голограммах – бесконечное нагромождение сырых деталей о мире нового порядка, задуманного, как утопия. Нью-Родос всплывал в голове образами: образами первой ступеньки на лестнице в храм Homo Deus, образами Эдема XXI века, рукотворного и чудесного, образами социалистического проекта с использованием огромных инвестиций и передовыми технологиями – и все образы были размыты, как свет Найт Сити сквозь ночную мглу монохромной дороги. О, Джо Магла, ты знал о Нью-Родосе, Городе Настоящего Будущего, многие вещи, мог часами рассуждать о его гении и его пороках на светской беседе перед выбеленными лицами корпоратов, мог восхищаться им или поносить его в долгих монологах – но каждый раз, пытаясь припомнить хоть слово конкретики, хотя бы одну связную линию историй об этом месте, ты понимал, как ловко суть его скрыта от посторонних глаз. Ты летел на «тойоте» в канонизированный при жизни завтрашний день, стремился настичь «Летучий Голландец», оказавшийся под колесами индустрии. Ты летел в город, спрятанный в коробке Шредингера, застывший между состояниями жизни и смерти – и ты чувствовал, что летишь туда, дабы сотворить чудо. Темнота. Указателей нет, но ты сворачиваешь на дорогу, уложенную ровными плитами гелиотермальных батарей, колея в которых была подсвечена тонкими белыми лучами. Машина мягко соприкасается с покрытием, буквально скользит по нему, парит по кибернетическим рельсам в светлое будущее. Ты ловишь себя на мысли, что всё слишком хорошо: ты ловишь себя на мысли, что даже не хочешь попытаться свернуть из этой плавной действительности. Дорога уходит вниз. Ты тоже. Теперь всё бежит вниз. Нью-Родос, огромный исследовательский комплекс, обросший инфраструктурой, обросший жизнью и евробаксами на своих исследованиях грядущего мира, располагался в долине – в старой, давно оставленной выработке полезных ископаемых, брошенной сразу же, как только мизерный процент добычи стал невыгоден для перевозки в Найт Сити. Дорога уходит вниз, на долгой незаконченной петле, на широком растянутом повороте: слишком темно, чтобы разглядеть хоть что-то в теряющихся ландшафтах справа и слева. Ты ловишь себя на мысли – на мысли, что даже если ты отпустишь руль, ты не сойдешь с дороги, разлетевшись в груду металлолома на обочине. Будто туннель. Черный туннель, в конце которого маячат отблески потустороннего света. Туннель с дорогой в один конец. Рай или Ад – всякое место начинается с преддверия, с порога перед закрытой дверью. Нью-Родос лежал в долине, огромной и длинной: крутые склоны выступали над ней, будто раскрытая пасть неведомой монструозной твари, готовой поглотить выстроенный у неё на языке результат человеческой эгоистичной гордыни. Даже в калифорнийской ночной мгле городок выглядел потрясающе: он горел, он светился, как поле, усеянное светляками. Он гудел, как рой вымазанных в фосфоре пчел, сооружающих улей: казалось, что Нью-Родос рос – рос прямо у тебя на глазах. Но всё меркло. Всё это скопище ламп меркло и размывалось перед огромным сгустком света далеко впереди, меркло перед сияющим столпом синевы на белых стенах. Ты заглушил мотор, заняв парковочное место у серого комплекса, и глядел на исполинское здание впереди. Ты видел его впервые, ты видел его тысячу раз – на постерах-расклейках, видел его с голографических моделей, видел с уличных телеэкранов. Это была Цитадель. Место, где вершится будущее. Машина осталась на парковке, на окраине небольшого комплекса зданий, серых и однообразных. Это не был трущобный нарыв на теле постиндустрии, здесь не было разбросанных мусорных куч, разрываемых псами и нищенствующими бродягами. Гладкие, безжизненно серые стены не покрывали следы панковских граффити, не было ядовитой краски и пестрых надписей – здесь не было ничего. Даже окон. Въезд в Нью-Родос был впереди – и сейчас его перекрывали широкие шлагбаумы, контролирующие переезд через пропускной пункт. Дорогу к ним патрулировали мощные экипированные солдаты: даже в темноте ты видел, насколько хороши местные охранники правопорядка, в броне и аугментациях которых блестели отсветы прожекторов. Судя по всему, КПП здесь было три: два – для въезда и выезда автомобилей, третий – для пересечения пункта пешком. Все они были перекрыты, все тщательно охранялись, но третий... Ты видел подобное в Найт Сити, видел подобное в разрекламированные дни вроде «черных пятниц», когда проезжал переполненные супермаркеты: к третьему входу в Нью-Родос стояла очередь, длинная очередь из целых семей, растянувшаяся на несколько десятков метров. Одни просто стояли, другие сидели на холодном песке, разговаривали, шутили. Справляли нужду в приготовленные пластиковые бутылки. Разогревали пищу на электрических горелках. На улице был час ночи. И никто не собирался уходить. — Сэр? Ты засмотрелся: немного вздрогнул от неожиданности, когда проходивший мимо патрульный остановился и обратился к тебе. Он был в шлеме, и ты не видел его лица: тон его был доброжелательным, и ты даже представил себе, как лицо под закрытым забралом искажается беспокойством. — Вам помочь? У_Т_Р_О Дождаться утра. С белой блямбой на красной скатерти, будто бельмом на сканировании глазного дна. Ты ложилась в свою кровать, старательно вычищая из головы кадры отчлененной конечности, старательно фокусируясь на деталях дела, полученного внутри модуляции. Ты выломалась из неё, выпала сквозь щель из матрешки сжатых комнат, и голова болела, как от резкого всплытия со дна Марианской впадины. Кровь кипела в жилах, когда ты вжималась в подушку, набитую холлофабером, лоб намокал от пота и к нему прилипала ткань наволочки: ты перевернула подушку раз, затем еще один, затем еще, пока щеки не утонули в холодной вмятине, а ты не утонула в бурлящем сновидении. Все было синим. Покрытое блестящей синевой, с резкими всполохами света за морским фильтром, будто кто-то стрелял в зашторенное окно. Грохот был невыносимый: ты прикрыла уши ладонями, прикрыла ладонями лицо, вгрызаясь ногтями в рубцы шрама. Руки были горячими, скользкими: они липли к скулам, и, отдирая их, ты поняла, почему. Они были в крови. — Я видел вещи, в которые вы, люди, просто не поверите. Что? — Штурмовые корабли в огне на подступах к Ориону. Смотрел, как Си-лучи мерцают во тьме близ врат Тангейзера. Этот голос у тебя в голове, сквозь взрывы снаружи, сквозь боль и агонию. Все смотрят на тебя, и ты чувствуешь на себе их жгучие взгляды. Ты должна сделать выбор. Хотя выбор давно сделали за тебя. Твои руки. Они покрываются какой-то холодной металлической массой, распоротые вены заменяются тугой стяжкой кабелей. Все смотрят на тебя, на то, что от тебя осталось. Смотрят с презрением. Смотрят с пониманием. Смотрят так, будто видят то, что и должно быть. — Пора умирать. 7:00 AM Ты проснулась – проснулась и поняла, что забыла выключить телевизор. На дисплее крутили что-то из научной фантастики поздних восьмидесятых, в дождливых декорациях и крупных планах лица альбиноса на экране. Он читал затянутый монолог, но ты не разобрала ни слова: в такую рань кино смотрят только те, кто уже на работе, поэтому озвучка была целиком на китайском. Семь утра в Найт Сити. Рубеж времени. Стоило одеться. Стоило умыться. Стоило отправиться в Нью-Родос – слишком многое стоило того, чтобы быть сделанным. Ты знала о Нью-Родосе не больше рядового якудза из Японии, на голову которого вот-вот упадет безрукий нетраннер. Ты не интересовалась не потому, что проекты амбициозных утопий с киберпсихами в сбруе были тебе неинтересны – ты не интересовалась Нью-Родосом, потому что тебе просто было плевать. Может, сейчас было самое время рискнуть перегрузить мозг. Может, сейчас было самое время махнуть на все рукой и вызвать такси. Может. А может, нет. А может, кто-то убирает костюмированных офицеров Психосквада.

Нехорошее предчувствие скрутило твой желудок. Как говорят люди твоего круга, «экстренная эвакуация». ЭТО НАЧАЛОСЬ СВЕРХУ Черная пелена на глазах. Лампочка сенсорной панели, мигающая за стеклом. Отсутствие сигнала после сеанса симуляции, с зелеными буквами подсказки на радужке глаз, когда всё закончилось. Правила, наказания, Нью-Родос, моллплекс, стрельба из магнитки – слишком натянутый водоворот событий, чтобы сжаться до исходной точки за дверью с номером 338. Свет мигает, будто натертые фосфором шпалы железной дороги, пока ты несешься над ними, спрятавшись между колесами поезда. ТЕПЕРЬ ВСЕ БЕЖИТ ВНИЗ Всё было слишком – слишком для того, чтобы комната 338 не взорвалась от неестественности сценария. ЭТО НАЧАЛОСЬ СВЕРХУ Шпалы света. Бьют в глаза, как под крышкой экспресс-сканера, просвечивающие выщербины на модели перед погружением в двоичный код. Это кибердвадцатые, так бывает: информация архивируется до величины в один пиксель, шифруется до одного символа с ключом в виде выделенного у носителя гена, погружается так глубоко, что для её добычи нужно погрузиться в модуляцию внутри модуляции. ТЕПЕРЬ ВСЕ БЕЖИТ ВНИЗ Так глубоко, что в итоговую комнату можно загрузить только часть вашего собственного сознания, зарытую под слоями из света. ЭТО НАЧАЛОСЬ СВЕРХУ Шпалы света, одна за другой. Пробегают сквозь вас ослепительными вспышками. Иррациональность происходящего в прошлой комнате становится очевидной, когда вас выдергивают назад в будущее. Затем еще раз. И еще. До тех пор, пока не остаются только рельсы, когда барьеры метареальности не исчезают в последней вспышке. ТЕПЕРЬ ВСЕ БЕЖИТ ВНИЗ T H E F U T U R E I S N O W C O P U N D E R A R R E S T Это началось сверху. Гниение полиции Найт Сити началось сверху, когда город официально был сдан на поруки корпорациям. Ты любила приводить сравнение с сомами из чернобыльского бассейна: монструозные облученные парафилетики, раздувшиеся до размеров дельфина под действием генетических мутаций, утратившие органы чувств и существующие за счет собственной гигантской туши, научившейся впитывать придавленный прикорм и переваривать дополнительные, выросшие из-за радиационного фона внутренности. Чернобыльские сомы гнили, гнили до тех пор, пока деформации не подвергался облученный мозг, и тогда туша выбирала случайную жертву среди собственных органов. Жуткая хрень, которую крутили тизерными рекламными вставками по паре каналов. Слишком очевидные в аналогии, чтобы не обратить внимание. Гниение началось с головы, всегда начиналось. — Максин? Десять минут первого. Ночь. Тебя тошнит так, будто твое тело выдернули из колодца на сверхзвуковой. — Макс?.. Небольшой предмет, сжатый в твоей ладони холодной судорогой. Разжимаешь с трудом. С виду таблетка, с острыми краями, явно пластмассовая: не больше, чем оболочка для схемы с магнитным основанием для крепежа к виску. Ты не уверена, что видела такую дрянь, но сегодняшний день не тот, что вчера: ты давно не уверена даже в том, что видишь на улицах. Если бы не голос, ты была бы уверена, что всё еще в клинике. Голос. Его голос. — Детектив Максин Томпс! Ты у себя – в квартире, выделенной тебе, как детективу полицейского отделения Найт Сити. Это не безупречные хоромы твоей прежней жизни, но ты и не особо стремишься к автоматизированному идеалу, хотя по роботу-пылесосу, протягивающему тебе холодную бутылку пива из конструкта, вспоминаешь с ностальгией. Электронные часы горят одиннадцатью минутами первого. Эммерек, или Эммерейк. Седеющий пожилой австралиец с сигаретой в зубах. Не изменился ни на год с тех пор, как вытащил тебя из той передряги девять лет назад. Узнаешь его не сразу: узнаешь его, когда вспоминаешь, какая же он всё-таки свинья. — И что там? — кивает он на таблетку у тебя в руке. Ты машинально опускаешь взгляд, стараясь припомнить происходящее. Эммерек, или Эммерейк. Это ты ему позвонила. Не только ему, еще паре коллег, но он был единственным, кто согласился приехать. Он должен был вырвать тебя из виртуала, если всё станет слишком плохо. Вырвать до того, как твои мозги превратятся в яйцо, сваренное вкрутую. Обрывки информации из метареальности. Наклеиваются друг на друга, как огрызки мокрой бумаги, склеенное в папье-маше: невнятный пласт, оседающий мертвым грузом. Это началось сверху — в первой комнате модуляции, где тебе подкинули стартовую информацию, не утруждая предупреждением о том, что это лишь тест. Тест в виде приема на работу, информация о которой будет в следующей комнате. В модуляции внутри модуляции. Затем в еще одной. И еще. А когда ты упала под очередной пласт света, будто в очередной сон, тебя разбудил водитель. Где он затормозил, где он чуть не врезался в шлагбаум, где он кричал, пытаясь разбудить тебя. «Приехали мы, приехали!» — и что, он тоже был частью сцены, выдуманной тобой для большей реалистичности, этот усредненный таксист? Черт возьми. Пластиковая таблетка, отодранная от виска, лежит на ладони. Эммерейк, или Эммерек, курит с испуганным, озадаченным видом. — Ты... Ты кричала, Томпс, — наконец говорит он. — Что-то про Нью-Родос. Про стекло. Я чуть штаны не испачкал, мать твою, — он усмехается. Двенадцать минут первого. T H E F U T U R E I S N O W C O R P R U S — Это было самое дерьмовое дерьмо из того, что я когда-либо видела, Магла. Дог. Нависла над тобой, как хищник, поваливший жертву на лопатки, приценивающийся, выбирающий место для смертельного укуса. Играющий с добычей. Ты смотришь на неё, смотришь невидящим взглядом, смотришь через колесо эмоционального спектра, раскрученного до скорости сорок миль в час. Она вытирает тебе висок, и в нос бьет запах спирта: тебе хочется думать, что спирт был медицинским, вроде того, которым пропитывают антисептические салфетки. Тебе не хочется думать, что человек, от которого зависела твоя жизнь, решил прибухнуть в процессе ковыряния у тебя в мозгах. — Успокойся, — она улыбается, обнажая белые зубы. — Я знаю, что это, просто... Просто исполнение слишком шикарное, чтобы я сказала «Вау!» или «Круто!». Метамодуляции на рекурсивном погружении, фактически до исходного кода: чем ниже комната, тем меньше это ты. Знаешь эти, ну, советские игрушки? — хакерша нарисовала что-то пальцем в полумраке: ты понял, что едва разбираешь её слова. Едва воспринимаешь реальность. Вы сидели в офисе «Скай Ай Индастриз», как два трудоголика, решивших перегнуть палку для перевыполенения планов. Обычная картонная коробка, идеально белая, чтобы сразу привлечь внимание Дог: она нетерпеливо раскрыла посылку, несмотря на твои предупреждения, что там может быть бомбический подарок от твоих конкурентов. Вы всё еще вели игру, всё еще слишком опасную, чтобы доверять кому-то вне вашего дуэта. Дог искала информацию, ты превращал её информацию в реальные деньги. — Комнаты-модуляции сделаны по примеру матрешки, — она с трудом выговаривает последнее слово, поэтому звучит оно хуже некуда. — Многослойное погружение: так пакуют только что-то чертовски секретное. Я потеряла тебя на второй или третьей комнате, — Дог снимает очки: она говорит это раздраженно, но ты прекрасно понимаешь, что хакерша воспринимает всю ситуацию, как личное оскорбление. — В общем, чем глубже ты уходишь, тем меньше ты остаешься самим собой: только твой собственный сформированный базис, без физических ощущений, без полноценно функционирующих органов чувств, даже без доброй доли кратковременной памяти и записи информации мозгом. Остается только основной слой, самые нужные образы, погруженные в сознание. Может, там даже я мелькнула, а? Ну, моя копия в твоем сознании, ха. Дог слезает с тебя и садится на кресло рядом, разглядывая пластмассовую таблетку, покручивая её пальцами. — Странно, что её послали именно тебе, — Дог произносит это, и ты легко распознаешь обиду. — Подключение завязано на ДНК, или еще на чём-то, я не могу понять. Избранный, мать твою. Как будто ты местный бог, и боги постарше хотят для тебя повышение. Чё там было? — спрашивает она вдруг, прищурившись, пытаясь распознать, солжешь ты ей или нет. Избранный, да? Дог необязательно знать всё, что там было. Что перед тобой появился шанс попасть в высшую лигу, и Дог может просто довести тебя до нужного поворота, а дальше ты уже сам прекрасно доберешься на своих двоих. То, что ты видел, не может быть просто работой, вроде работы для следователя или соло: это был билет, билет на этаж выше. Тебя хотели видеть там, в Нью-Родосе. За спиной Дог шел зеленый дождь из символов, осыпающаяся вертикальной строкой стена кода. Двенадцать минут первого: где-то в модуляции тебе советовали отправиться в Нью-Родос как можно раньше. Теперь всё бежит вниз.

«Легат Максимиллиан Корнелий Табаджи. Реконкиста постов.» (холст, масло.)