Kult: Kuon

[Kult: Kuon]

Запретные тайны. Закрытые наглухо двери, единственное предназначение которых – прикрыть чей-то позор. Скрытое зло, которое существует лишь для того, чтобы клинок правосудия обрушил на его уродливую голову семеро беспощадных кар. Рэн знавал и не такие преграды. Каждая рушилась перед ним. Каждую он сокрушал. История, впрочем, умалчивает, какие именно это были преграды. А злые языки крестьян, досужих до грязных слухов, толкуют, что это были двери обитателей его собственной деревни, беззащитных перед безумным гневом своего хозяина, содержимого лишь отчаянной жаждой слепого отмщения.

Когда-нибудь истина вскроется. Пусть даже этот мир имеет печальное свойство забывать самые страшные прегрешения, которые смертные нагло совершают пред взором богов.

Рэн положил ладонь на рукоять клинка, и обратился к Шики.

– Если ты готова с ними поговорить, – своим неизменно мрачным тоном промолвил он, – я буду стоять рядом. Они не посмеют напасть первыми. Если будем пробиваться силой, – он оценивающе взглянул на гарнизон замка, – то мой меч проложит нам путь.

Неизменно самоуверенный, Рэн не сомневался, что сможет в одиночку разобраться со стражей, будто с горсткой мелких бандитов. И каким-то мистическим образом до сих пор обстоятельства оказывались на его стороне. Но никакая удача не вечна под луной.

[Kult: Kuon]

Сцена затянулась. Рэн, по старой привычке, достаточно философски воспринимал процесс наблюдения за последней агонией. В таковом были признаки некоторой абсолютной завершённости. Будто кольцо замыкалось само на себе. А Рэн ценил симметрию мгновения, ценил её во всём – в боевом ли искусстве, в смерти ли, или же в романтических отношениях.

Наблюдать за последним штрихом на холсте было всё-таки немного приятно. Даже если это всего лишь холст жизни очередного бродячего пса, рождённого в придорожной канаве.

Однако здравый рассудок подсказывал, что предназначение ещё лежит впереди. В том самом месте, где сошлось пересечение теней, где подлинное зло устроило свой собственный подлунный фестиваль. Где он, возможно, сможет выволочь на свет крупицы правды, пригвоздив их к земле клином правосудия.

Услышав просьбу Накатоми, Рэн посмотрел на него тяжёлым взглядом.  
Но спорить не стал.

— Задерживаться здесь всё равно нет никакого смысла, — проговорил он, обращаясь к своим спутникам, — незачем барахтаться в паутине. Стоит пойти дальше. Туда, — Рэн многозначительно качнул головой в сторону замка, — где скрывается паук.

Ведь она тоже где-то там, среди глубокой тьмы. Ждёт его. Вероятно, ей плохо. Эти негодяи заставляют Юки страдать, исполняя запретные ритуалы, которые разлагают как нежное тело её, так и драгоценную душу. Он медленно убьёт их, вырвет их гнилые сердца, заставит их ближайших сподвижников съесть эти сердца, а после убьёт и этих тоже.

Где-то в глубине себя Рэн, может, и догадывался, что правда может выглядеть совсем не так. По ночам. Когда сомнение подкрадывалось, как ядовитая змея. Но страхам, рождённым на границе бессознательного, обычно суждено там и остаться.

До времени.  
Пока не настанет роковой час.

[Kult: Kuon]

Прошло совсем немного времени, а всё успело обагриться красным. Кровь есть столп жизни. Кровь – это война. Кровь – это отмщение. При её виде Рэн чувствовал, как в его сердце расцветает сад паучьих лилий. Будто всё вновь встаёт на свои места. Становится простым. Чёрно-белым. Ведь в такие моменты есть мы. И есть мёртвые.

Не повезло последним, что ещё сказать.
Не сложилось.

— Прожил пёсью жизнь, — презрительно процедил Рэн, лишь мимолётным взглядом удостоив бродячего урода, приставшего к Мако, и который теперь валялся на земле, словно зловонная куча бесполезного тряпья, — помер, как собака. Вы только гляньте, какой интересный вышел... праздник, — в последнее слово он вложил некий странный, почти неуместный оттенок. Будто ценитель кругленьких рисовых моти, явно довольный их вкусом.

Благородство перед лицом смерти всегда вызывало почтение. Совсем как в кукольном театре для детей, двое героев этой сцены на своём примере показали два нравоучительных примера. Как не следовало бы. И напротив, как надлежит. Мисима не только знал некоторые неудобные подробности прошлой жизни последнего наследника Ватанабэ, те самые, которые Рэн предпочёл бы скрыть. Этот человек не боялся гибели. Он всегда смотрел ей в лицо.

Война издавна являлась кузницей душ, омываемой реками крови. Ты либо оканчиваешь под её молотом свои дни, либо рождаешься заново. Не всегда это перерождение сулит радость, но оно неизбежно для всякого, кто считает себя вправе отнимать чужие жизни. Однажды ты просто пересекаешь этот рубеж, катаной своей прорезая себе сверкающий путь сквозь океан живой плоти. И нет обратного пути для тебя более.

Рэн давно позабыл о беззаботных днях своего детства. Став воином, ему пришлось безжалостно отбросить большинство человеческих чувств.

Нет.
Конечно же, не все.

Иное он помнил так, будто это случилось вчера. Как они вместе с Юки подолгу играли в семейном саду, среди теней сакур и клёнов. Пытались поймать солнечный свет, лучики которого мелькали в нежной листве. Валялись на земле, и смех звенел в воздухе, как звонкие переливы храмовых колокольчиков. То были прекрасные игры.

[Kult: Kuon]

Казалось, не так и часто встречались вещи, способные заставить его ощутить искреннее удивление. Место, где вырос Рэн, и которое принадлежало его семье, одно время славилось странностями. Иные из них были толка весьма отталкивающего. Быть может, это и необычно, однако Рэн намного быстрее выходил из себя, когда дело касалось смертных, нежели когда речь шла о божествах и духах. Плоть всегда можно пронзить клинком, утолив алчность той беспощадной ярости, которая редко оставляет его наедине с самим собой. Периодически сменяется, правда, мертвенным отчаянием. Душными летними ночами. Под монотонное стрекотание цикад.

Но тайное не поддаётся контролю столь же легко. Всегда ускользает. Надлежит преследованию. Взывает к расчётливости. И просит щепотки смелости в довесок. А ярость? Ах. Она всегда приходит. Но потом.

В мгновение встречи.

Тьма облекла замок Такато своей бледной вуалью.
Не было нужды числиться в среде мудрых, чтобы догадаться об этом. Не было нужды зачитываться старинным письмом, чтобы осознать. Что-то назревало. Разбухало, будто опухоль в чреве больной роженицы, в любой момент готовая перекусить плод пополам, а после – размножиться по всему телу, неся с собой заразу, смрад и гниение.

Они ничего не видели. Этот глупый сброд продолжал веселиться и поминать своих мёртвых, будто ничего не произошло. Свиньи всегда оканчивают свой путь на бойне. Все эти люди ничем не краше свиней. Такие же беспечные.

И визжать будут не менее громко.
Когда настанет их время.

Рэн старался отогнать от себя мысль, что сам был ничем не лучше, чем они. Когда? Когда-то. Не так и давно. Но пропажа Юки слишком сильно его надломила. И размышления в человеконенавистническом ключе – наименьшее из зол, им сотворённых с той поры.

Совсем рядом также происходило нечто необычное. События сменялись слишком быстро, но Рэн будто не обращал на них внимания, угрюмо уставившись в одну точку. На замок Такато.

— Там обитает зло, — проговорил ронин ледяным тоном, как бы беседуя с самим собой, — если кто-то из вас дорожит своей жизнью, то лучше держитесь подальше, — он мрачно взглянул на остальных, — но если не задавать вопрос, то и ответ не услышишь. А некоторые ответы, — он сделал задумчивую паузу, подчёркивая акценты, — стоят риска.

[Kult: Kuon]

Мир вокруг освещали россыпи праздничных огней. Всё сияло. На лицах этих случайных людей мелькали улыбки. Их мимика отражала их мечты, будто вырезанные на коже остро заточенной швейной иглой. Их память о былом, о тех, кто ушёл раньше.

Почтение. Светлая печаль.
Надежды.

Рэн Ватанабэ тяжело шагал вдоль беззаботной толпы, не особенно вглядываясь в происходящее на празднике Бон. Как крылатая тень ворона, который приносит несчастливые весточки. Он даже толком не смотрел по сторонам. Счастье этих людей ложилось на язык чем-то кислым. Вызывало горькие чувства, которых Рэн желал избежать. Прохожие настороженно расступались, когда видели перед собой сумрачную фигуру ронина, один вид которого навевал мысли о мгновениях войны, смерти и жестокости.

Ему здесь не место.

Ветхая хижина с протекающей крышей. Вот тот удел, который уготован для него в эти дни. И бесконечные воспоминания, которые он проматывал в своей голове, обнимая маленькую куклу. О том, как было раньше. О временах, когда Юки была с ним. И как он поцеловал её в губы. Впервые, по собственной инициативе. Под мягким, чарующим светом бумажных фонарей. На точно таком же празднике Бон. Много лет назад.

После этого случая Юки не разговаривала с ним несколько дней, но Рэн знал, что ей понравилось. Ведь ей не могло не понравиться. Просто не могло.

Рэн подумывал о том, чтобы уйти. Но что-то понуждало его остаться. Он чувствовал, как внутри растёт горечь утраты, растравленная ожившей памятью. Сегодняшний день навеял слишком много всего. Чрезмерно, чтобы вынести. Тем не менее, за эту боль хотелось цепляться. Будто она – то немногое, что позволяло сохранить остатки человечности. Не шибко много, но достаточно, чтобы не перейти черту, которая отличает нас от чудовищ.

Он не знал, что его представления о человечности искажены. Те, кто мог сказать ему об этом, давно были мертвы. А другим просто не хватало смелости.

Или было попросту безразлично.

[Kult: Kuon (Запись/Обсуждение)]

As you can imagine...

...those who had fallen this far...

...had been so worn down by their tortures in the seven other hells...

...that they no longer had the strength to cry out.

~◈~

始まり  

Имя: Рэн Ватанабэ

Архетип: Мститель

Род занятий: Бродячий ронин

• Стойкость: +1
• Рефлексы: +2
• Сила воли: 0

• Насилие: +3
• Восприятие: +2
• Харизма: +1
• Разум: 0
• Душа: -1
• Хладнокровие: -2
• Интуиция: -3

Тёмный секрет: Психическое заболевание

Достоинства: Кодекс чести. Око за око. Инстинкт выживания

Недостатки: Подавленные воспоминания. Клятва мести

物語  

Вершина ближайшей горы скрывалась за густым туманом. Костерок тихо потрескивал рядышком, пышные кроны деревьев мешали моросящим каплям мелкого дождя окончательно затушить пламя. Рэн сидел, прикрыв глаза. Сложно было сказать, медитировал ли он, либо просто пребывал в томительной полудрёме.

Бакалейщик Акутагава на днях сообщил, что где-то в этой области скрывается шайка мелких бандитов. Говорил он об этом со своей неизменно кислой миной, конечно. Будто с грязью разговаривал. Но Рэн знал, что Акутагава обходится так со всеми, его это не шибко трогало. Обычное дело для людей благородного происхождения, потерявших всё в этой жизни. Что же до бандитов, то может, стоило расспросить их. Может даже, что с пристрастием.

Постаравшись восстановить душевное равновесие, Рэн отправился в путь. Он знал, что дело это не займёт много времени. Ничтожества с большой дороги никогда не представляли серьёзной угрозы для истинного воина. И тем более для человека, рождённого в клане, история которого была выкована в горниле войны.

Конечно же, они ничего не знали.
Не стоило и надеяться, право.

Даже когда Рэн выдавил глазное яблоко одного, чтобы показать остальным пример. И когда особенно дерзкий язык другого пришлось прижечь раскалённым металлом. Не помог и хруст переломанных пальцев третьего. Сколько спеси, а в итоге ничего дельного. Только хриплые мольбы о милосердии. Псы бродячие. Рэн перебил их всех. По крайней мере, торговый путь стал безопаснее. Но Рэн не мог прогнать мысль, что всё оказалось впустую.

Когда он пришёл домой, вокруг сгущался предвечерний сумеречный мрак. На самом деле это место едва ли могло называться домом. Так, временная стоянка перед тем, как вновь пуститься в бесконечные странствия.

Покосившееся от времени строение близ шахт, известных своей дурной славой. Меж прогнивших досок крыши завывал ветер. Дерево тоскливо скрипело. Если здесь внезапно объявится душа умершего, то будет выглядеть предельно органично. После череды трагических событий все чуждались этих земель. Городские поговаривали даже порой, что они прокляты. Неудивительно, если теми же самыми шахтёрами, о которых слышал Рэн, и для спасения коих так ничего путного и не было сделано.

Вот Рэн бы так со своими людьми не обошёлся.
Он бы их...

Взор Рэна на секунду помутнел.
К горлу подступил комок невыносимой тошноты. Острый, подобно заточенной игле. Перечно горький. Напоминание о былых преступлениях. О том, что он их всех убил. Своими собственными руками. 

Голова в очередной раз раскололась от внезапно накатившей боли. Волнами. Одна за другой. Алые. Как водная гладь  под буйными вихрями шторма. Волны океана, обагрённого кровью. Память в очередной по счёту раз обрисовала картины самых страшных часов его жизни.

Когда пропала Юки.
Его сестра и смысл жизни. Его предназначение. Его любовь.

Сколько сил пришлось потратить на поиски. Столько судеб возложить на алтарь разбитых надежд. Рэн не сомневался, что он играет с могущественным врагом. Некая организация, которая использует для достижения своих целей невероятные силы. Само зло.

Его не пугала перспектива запятнать себя – лишь бы возмездие настигло виновных. И если в процессе придётся пожертвовать ещё тысячами, он решится на подобное, не сомневаясь.

Ведь только одна человеческая жизнь обладает подлинной ценностью.
И это жизнь Юки.

Дождь за окнами усиливался, превращаясь в ливень. Повеяло сыростью. Казалось, что где-то совсем за гранью чувств, на почти неуловимом уровне, к дождевой сырости примешивались смеси совсем иного порядка. Многократно более отталкивающие.

Древесная гниль.
Разложение плоти. Аромат распада. 

Солнце окончательно скрылось за горизонтом, на горы опускалась ночь. Под сенью согбенных клёнов, вдали от хижины, на мгновение сверкнули странные, болезненного цвета огоньки, но сразу же погасли. Должно быть, просто грёза наяву. Рэн так сильно устал.

Сбросив с себя многочисленные слои ткани, он улёгся на спальник. Ливень безжалостно хлестал по дряхлым доскам крыши. Где-то в соседней комнате, сквозь пробоину, вода стекала внутрь дома. Заснуть, как всегда, не получалось. Беспокойные мысли проносились в голове, будто недоброе наваждение. Рэн притянул к себе небольшую куклу. Внутри опять что-то кольнуло. Осколок тепла. Он вспомнил лицо Юки, её неуверенную улыбку. Эта кукла была подарком от одной девушки, Мако, за маленькую услугу, которую оказал ей Рэн. Кукла изображала Юки. Почти такая же идеальная, как несравненный оригинал. Прижав куклу к себе, Рэн наконец-то смог провалиться в тревожный сон.

И видел он смерть, и боль, и отчаяние. Беспросветность, но и крошечную щепотку надежды, от которой с каждым днём оставалось всё меньше. Ненависть, но и страсть. Порочную и запретную. Непроглядно тёмную, как ониксовый камень. 

А потом?.. 
А потом настал рассвет. Блеклый. Пепельный.

Столь же туманный, каким был вчера.

Hide  

[СНЕЖНОГОРСК]

Вера повертела рюкзачок в руках. Сонина вещица. Такие знакомые значки. Она часто разглядывала их издалека, пытаясь выцепить взглядом каждый, чтобы сохранить в памяти. Только лишь из простого любопытства, или же?.. К горлу подступил очередной комок. Настолько вероломное вторжение в частную жизнь человека, важного для неё по столь многим пунктам, казалось Вере неправильным. Будто она переступала очередной незримый рубеж. Обычно Вера без проблем залезала в похожие рюкзаки однокурсниц, в большие спортивные сумки парней из колледжа, когда те не видели.

Но сейчас всё иначе.

Из её головы никак не лезло ошеломляющее осознание, что в момент своей смерти Соня всё-таки была не одна. Никто ей не помог, никто её не спас. Никто не воспользовался шансом починить сломанный миропорядок. Но с ней кто-то был. Этот "кто-то" вполне мог быть человеком, подтолкнувшим Соню к финальной черте. Может, не специально, но последствия налицо. А она его ещё и любила. Вера сжала кулаки. В ней закипала злая ненависть, смешанная с болезненным, стыдным чувством, похожим на ревность. Глухую, совершенно бессмысленную. Этот человек за всё ответит.

Однако видения, как и сны наяву, к делу не пришьёшь, а вот рюкзачок вполне реален. Вера посмотрела на него. В глазах её отражалась обречённая решимость. Она знала, как именно ей придётся сейчас поступить. Она догадывалась, что Соня наверняка бы не одобрила, что какая-то опустившаяся девчонка, сидевшая на тяжёлой химии, копается в её вещах.

Прости, Соня.
Пожалуйста, прости. Это необходимо сделать.

Выбора нет.

Она нервно взялась за молнию. В первый раз непослушные пальцы сорвались, но во второй она всё-таки смогла открыть рюкзак.

Всё. Обратный путь закрыт.
— Твою же мать, — с любопытством присвистнула Вера, — да здесь ведь целое состояние лежит. Любой барыга за такое...

Она не закончила предложение. В голове, почти невольно, зародились нехорошие мыслишки. Вера могла бы всё это толкнуть на чёрном рынке. Часть забрать себе, часть продать за баснословные деньги. Это надолго бы её обеспечило. Лёд, Снег. Травка. Какое богатство, вы только представьте.

А потом ей вспомнилось лицо Сони. Вспомнилось, как Соня раскладывала перед ней карты, предсказывая, что всё будет хорошо. Щёки залила пламенная краска.

— Какое же я... всё-таки ничтожество, — прошептала Вера. В этот момент она искренне себя презирала. Может, Волкова была права, в конце-то концов? Может, таким, как она, не положено расхаживать под солнцем, воздух коптить? Может, лучше прямо сейчас со всем покончить.

Застегнув молнию, Вера захватила рюкзачок с собой. Необходимо показать его остальным. Многое проясняет. На кухне всё ещё раздавались голоса, поэтому Вера тихонько присела в тёмном уголке, решив дождаться Фета. Как же всё-таки удачно, что она разворотила эту вентиляционную решётку. Иногда всё складывается слишком хорошо. Даже стрёмно становится. Всегда ждёшь какого-то подвоха.  

[СНЕЖНОГОРСК]

Взлом прошёл очень гладко. Даже, пожалуй, неожиданно гладко, учитывая, что вчера вечером Вера напилась вдрызг. Фет отлично понимал, что делает, и Вера ощутила маленькое и гордое удовлетворение оттого, что её помощь тоже пригодилась. На что-то она всё же была способна, и какая разница, что общество вряд ли поймёт и не факт, что сможет оценить полезность подобных навыков? Мнением общества Вера не интересовалась никогда.

К счастью, странная песня по радио играла достаточно громко, так что женщина на кухне не заметила, как они вошли. И не услышала, как Вера схватилась за дверной косяк, отчаянно сражаясь с минутным помутнением. Сознание обволокло мятное облако пустоты, и где-то в глубинах этого облака скрывалось алое эхо бесчисленных злых шёпотков. С сониной квартирой связано слишком многое. А ещё что-то здесь невольно напоминает о стародавних вещах, про которые хочется забыть навсегда.

Вера рассчитывала, что Фет сможет, так или иначе, справиться с незваной дамой. Последней не следовало быть здесь так же, как и им самим, так что сильного шума ждать, вероятно, не стоит. В крайнем случае на помощь, пожалуй, может подоспеть Михаил? Вера была откровенно слабовата в вещах, для которых требуется хоть какая-то физическая мощь. Пока остальные выигрывают время, она осмотрит всё необходимое.

Краем глаза она заметила, что разговор протекает весьма колоритным образом, а обстановка на кухне становится почти пикантной. Это вызвало небольшую улыбку. Что же, тем лучше. Людям свойственно пускать в ход свои самые лучшие качества, чтобы добиться желаемого. Вера сама всегда так делала, хотя качеств этих в ней нынче осталось сильно меньше, чем было когда-то.

~ ✧ ✧ ✧ ~

Вера двигалась как можно тише, разглядывая стены сониной квартиры, в которые, как материальный токсин, въелась бесконечная печаль. Она пыталась выцепить взглядом необычные детали. Возможные аномалии? Признаки ненормальных явлений. Всё, что не смогли раздолбать менты, пока толпились здесь, на что им не хватило сноровки, чувствительности. Внутреннего взора, быть может?

Порой Вера останавливалась ненадолго, чтобы перевести своё дыхание, вдруг сильно участившееся. Она разрывалась от вереницы бесчисленных эмоций. Многократно усиленная тоска из-за утраты человека, с которым, по собственной робости, даже не смогла... Не смогла что? На мгновение Вера схватилась за грудь. Что-то внутри сжималось от боли.

Перед глазами промелькнуло наваждение, сотканное из золота. Она будто вновь услышала те невероятно жестокие, незаслуженно жестокие слова, которые в тот день разрубили её сердце надвое. Тогда её даже не попытались понять, а просто ногой спихнули с обрыва. Кажется, она всё ещё продолжает падать. И нет руки, способной приостановить процесс этого падения, этого погружения в бескрайнюю черноту. Её больше нет.

Вера должна была попасть сюда в другое время, в другом контексте, при других обстоятельствах. Этот чёртов город обожал издеваться над ней. Он предлагал Вере всё то, чего она смутно желала. Правда, сначала пропустив её мечты через несколько искривлённых зеркал, а потом – через мясорубку. Принимай то, что осталось, дорогая. Смотри, не подавись! А если подавишься, то так тебе и надо.

Вера расхаживала по опустевшей квартире, не замечая, как по щекам текут слёзы. Вот здесь Соня умерла, страдая. О чём она думала в свои последние часы? Был ли кто-то, способный положить руку на плечо, сказать, что всё в порядке? Нет. Наверное, никого не было.

Внутри всё перекручивало от боли.
Надо взять себя в руки, сжать пальцами последний пучок оставшихся сил. Иначе выйдет, что она пришла сюда напрасно. А поплакать, чёрт возьми, и дома можно.

[СНЕЖНОГОРСК]

~ ~ ◈ ~ ~

Тем вечером Вера, вместе с остальными, отправилась обратно в ДК. Она чувствовала необходимость проводить Михаила и убедиться, что с ним всё в порядке. Всё-таки парень пережил, без преувеличения, довольно сложный день. Но имелась и иная причина, не проговорённая вслух и в полной мере не осознанная самой Верой. Первое время она слишком боялась остаться наедине со своими собственными мыслями. И опасалась, что произошедшее днём повторится вновь, но на этот раз рядом не окажется никого, способного протянуть руку помощи, даже просто поддержать, хотя бы одним своим присутствием. В полном одиночестве, ночью, перед лицом невообразимого? Нет. Не сегодня.

Вера, как всегда, была немногословна. Здесь было тепло, и это главное. Не только физически, но и в каком-то сокровенном плане тоже. Будто оттаивал лёд абсолютного одиночества. Постепенно, частичка за частичкой. Её лёд, ставший, пожалуй, даже родным, за столько-то лет. Таким привычным. Маской. Надёжным плащом.

Везде, где есть люди, появляется общность. Большой круг огромной общности, внутри неё множество кругов поменьше, малых общностей. Такова социальная природа человека, в абсолютном одиночестве люди звереют, медленно начиная терять себя, свою человечность. Великая пустота пытается поглотить то, что ещё осталось. Сначала чуть-чуть, осторожно, а потом становясь всё быстрее и наглее, прожорливее.

Вера шла тропой одиночества. Её окружал пепельный аромат трагичного прошлого, а люди будто чувствовали это, и сторонились. Однажды она попала в очень плохую компанию, навсегда потеряв из-за этого свою самую дорогую, единственную подругу. Вера предпочитала как можно меньше размышлять о тогдашних событиях. Каждая подобная мысль колола, как швейная игла. На сердце появлялись кровавые капельки. Незачем ранить себя ещё больше. Она пережила всё это. Едва-едва, растеряв в процессе много чего-то очень важного. Но пережила. Всё закончилось.

Она помнила. Овальные очки в толстой оправе, цветные волосы. Лёгкая бородка.
Смешливый, бунтарский и озорной взгляд, в котором иногда мелькали странные, непонятные мысли. Ненормальные, пропитанные вязкой маслянистой тьмой, которая так плохо сочеталась с внешним образом буйного экстраверта.

Порой воспоминание о нём вспыхивало в голове Веры, как воспалённый, гнилой нарыв. И к горлу подступала тошнота. Она не помнила его имя. Не желала помнить. За именами скрываются двери, которые не стоит открывать. И за каждой такой дверью обитает свой собственный маленький монстр.

Надвигалась ночь, Вере стало заметно спокойнее. Память о дневных приключениях поблекла, всё произошедшее вновь начало казаться чем-то нереальным, почти сновидением. Появилось желание всё-таки вернуться домой. Она не привыкла засыпать в месте, где собирается много посторонних людей. Приобретённая асоциальность начинала намекать о себе, и чем дальше, тем настойчивее.

Вера обычно была склонна уступать каждой своей слабости. В конце концов она распрощалась со всеми, кто ещё оставался в ДК, кого она знала. И, шагая по тёмным улицам, направилась к своей панельке.

~ ✧ ✧ ✧ ~

В квартире было непривычно тихо. Голубоватый свет телеэкрана по-прежнему освещал загаженную комнату женщины, которая дышала одним лишь прошлым, тоннами алкоголя заливая томящую бессмысленность своей полужизни. Вера настороженно посмотрела на неё. Неуклюже развалилась в кресле, как мешок с опавшей листвой. Что-то будто не так?

Вера совершенно не желала, чтобы этой ночью ей ещё и скандал очередной устроили, но проверить стоило. Если померла, то может начаться такая юридическая возня, которая нынче абсолютно некстати. Ещё и родственники внезапные объявятся со своими правами на квартиру, пойдёт судебная волокита, день за днём. Денег на юриста нет. Её, конечно же, выбросят на мороз, где всё и закончится. В любой другой день? Да пожалуйста. Но только не сейчас.

Вера тихонько подошла, присмотрелась внимательнее. Вроде дышит. На щеке что-то блестит. Похоже, Тихонова-старшая плакала во сне. Меньше всего Вера была расположена сочувствовать этой женщине. Поджав губы, она захватила с собой пару бутылок, которые, похоже, ещё даже открыты не были. Этой ночью спиртное ей самой пригодится.

~ ✧ ✧ ✧ ~

Она лежала на постели, пустым взглядом разглядывая стенку напротив. Там висел давно забытый календарь, который не меняли, кажется, несколько лет. Грустные девочки с тушью, размазанной по задумчивым лицам. Оттенки чёрного, оттенки розового. Страница, застывшая где-то в потерянном межвременье. Как и вся её жизнь.

На компьютере был открыт сайт, где рассказывалось о самых влиятельных тайных организациях оккультного толка, на которые можно теоретически свалить ответственность за всё, пережитое днём. Но чем больше Вера вчитывалась, тем сильнее ей казалось, что вся эта тонна информации только запутывает, ничуть не приближая к разгадке. В конце концов ей окончательно наскучило.

Облачко дыма от косяка травы поднимались к потолку. Вера не потрудилась закрыть шторы, тусклое уличное освещение бросало по углам необычные, глубокие тени. Создавалось впечатление, что там, в уголках этих, бурлит и шевелится нечто живое. Только и ждёт момента, чтобы вырваться. Обрести свободу.

Вера допивала вторую бутылку, в глазах болезненно двоилось.

Она начала говорить сама с собой, обсуждая какие-то причудливые глупости, лишённые как логики, так и смысла, однако с каждым сказанным словом язык заплетался всё сильнее. Голова Веры, в конце концов, склонилась на плечо. Она провалилась в тревожный сон, полный бессвязных сновидений. И сон этот длился дольше обычного.

Когда она проснулась, солнце давным-давно встало. Перевалило далеко за полдень. Всё раскалывалось и болело, как после удара полицейской дубинкой наотмашь. Вера с огромным трудом поднялась с кровати и направилась в ванну, пошатываясь. Она взглянула в зеркало, но быстро отвела глаза.

Ей не хотелось смотреть на это лицо.
В животе всё скрутило.

Кое-как умывшись, она начала собирать вещи. Неизвестно, что им там пригодится, но как минимум стоит прихватить принадлежности для взлома, чтобы разделаться с опечатанной дверью. Вера сомневалась, что в нынешнем состоянии ей хватит сноровки даже упаковку лапши из продуктового стянуть, но стоило всё же дать себе один шанс. Не то чтобы она часто вламывалась в чужие квартиры, впрочем.

~ ✧ ✧ ✧ ~

Атмосфера местечка, где совсем недавно проживала Соня, представляла собой настоящий образец постсоциалистического депрессивного жилого блока. Правда, в этом городе в целом радостные места не особо часто встречались, напротив. Скорее, их не было вообще, тебе всегда приходилось выбирать между "плохим" и "очень плохим".

Но конкретно здесь каждый камешек, каждая кривая лавчонка и каждый побитый фонарь будто прятали в себе какую-то особенно острую тоску. Горечь о неведомом будущем, печаль о мечтах потерянного детства, которые так и не исполнились. Каждый шаг напоминал тебе о множестве тупиков, которые лежат перед тобой, и о том, что никаких перспектив не осталось, что для тебя, приятель, всё давно кончено.

Вера присоединилась к остальным, напустив на себя привычную унылую физиономию. И помрачнела ещё больше, когда заметила, что в окошке горит свет. Именно там, где он сейчас, по всем признакам, не должен гореть.

— Опять какая-то дьявольщина, — безразлично заключила она вместо приветствия, кивнув на окно, — похоже, нас кто-то опередил. Показываться, правда, не спешит, — пожала Вера плечами после нескольких минут ожидания, — если мы не собираемся играть в приличных гостей, то я принесла с собой инструменты, — многозначительно добавила она, — пригодятся. А теперь пошли. Настало время нанести небольшой визит, — после этих слов сердце будто камнем придавило.

Что-то ей подсказывало, дельце закончится плохо. Они ведь сейчас как мотыльки, летящие на пламя церковной свечки. В этом тревожном свете был будто намёк, некое предупреждение. Красный знак запрета, который они прямо сейчас собираются демонстративно проигнорировать. Вчерашнего приключения, видимо, оказалось недостаточно, но отступать Вера не планировала точно. Если ввязываться, то с головой. Слишком поздно размышлять.

Внезапно Вера вспомнила, что последний раз она была в комнате другой девушки тогда, в тот самый роковой день, несколько лет назад. Вместе с ■■■■■. И что-то сжалось внутри. Во всём этом чувствовалось нечто почти непристойное, неправильное. Вера понимала, что такие мысли, в сущности, абсурдны. Её однокурсницы регулярно ходят друг к дружке домой, и только она живёт одна. Напридумывала себе скрытых смыслов. Как глупо, какая же дура.

И, тем не менее, отделаться от неуместного стыда не получалось.
Вера попыталась запихнуть его на самую дальнюю полку подсознания, чтобы хотя бы сейчас не мешался. Времени на самоедство всегда достаточно, но сейчас слишком важный момент, чтобы терзать себя этой чушью.

Пришла пора поиграть в троицу заправских взломщиков.

[СНЕЖНОГОРСК]

Вера стояла с широко раскрытыми глазами, уставившись в стену, на которой поверх чего-то, что было там раньше, неизвестный человек нарисовал белый квадрат, закрасив тем самым оригинал, но сделав это недостаточно хорошо – белое пятно само по себе всё ещё слишком выделялось. Раздражало взгляд и одновременно притягивало его.

Ей так хотелось понять, что же там кроется, за этой ослепительной белой краской, хотелось стереть её к чертям, обломав о кирпич свои ногти, до крови, если потребуется. Закрашенное граффити – это приговор, что повседневность выносит безымянным истинам, которые пытается донести улица. Опознавательный знак, который никто никогда больше не сможет прочесть. Шифр, чей удел – остаться навек сокрытым.

А потом случилось нечто. Поразительное, страшное нечто, оно вышибло почву из-под ног, и Вера пошатнулась, всё её тело сжалось, а по спине пробежала дрожь священного ужаса. Этот момент озарения напомнил ей некий мистический, почти религиозный феномен, будто высоко за облаками прогремел божественный голос, и бывший гонитель в один миг сделался самым верным апостолом.

В памяти, как при ускоренной перемотке видеоплёнки, пронеслись страшные и немыслимые картины минувшего дня. Будто непреодолимая, чудовищная, многорукая сила всей своей жестокой мощью обрушилась на хрупкую клеть разума Веры, ломая, круша, перемалывая челюстями, растягивая и поглощая. Больно, очень, очень больно. Она желала, чтобы это прекратилось, и в то же время нет, не желала, совершенно не желала – напротив, хотела открыться. Пламенный перст вновь выжигал на её сердце письмена, которые невозможно, нельзя забыть. Как вообще это могло случиться? Как такое в принципе могло вылететь из головы, да как ей только совести хватило?

Вера вспыхнула, лицо залила краска. Беспомощное осознание собственной вины захлестнуло её с головой. Она обхватила себя руками. Если бы только можно было провалиться сквозь землю, Вера, вероятно, прямо сейчас летела бы в самый центр планеты.

С её глаз в этот миг, казалось, спала пелена, вязкое марево, уродливое порождение порочной связи двоих любовников – сна разума и самообмана. Очертания зимнего города исказились, и всё, всё стало совершенно иным. Таким же, но иным, как если бы поменялся глобальный оттенок на фотографии, в одном месте изменился цветовой баланс, а в другом – точка белого.

Вера пыталась что-то сказать, но лишь открывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Она потеряла дар речи, она глотала слова, подобно человеку, просидевшему дома несколько лет, чьим обществом всё это время были персонажи манги. Вера и раньше с трудом выражала свои чувства, но сейчас? Уместных слов просто не находилось. Она очутилась там, где начинаются и где заканчиваются дороги всякой души живой, у врат великого молчания. Будто прикоснулась к чему-то невыразимому, неизмеримо более высокому и оттого манящему, отчаянно, вплоть до горьких, тоскливых укольчиков в самое сердце. Такое случается, когда вспоминаешь первую любовь своей юности. Для Веры, правда, то была вторая.

Она поняла, что так нельзя, что если так продолжится, то она потонет прямо здесь, в своём же собственном океане воспоминаний, ничего не замечая и никого не слушая, и даже если произойдёт нечто страшное, город вдруг подвергнется бомбардировке, а на улицах взвоют сирены – она так и продолжит стоять, бессмысленно уткнувшись в эту кирпичную стену, на этот белый квадрат. Надо собраться. Вытащить себя за волосы. Один-единственный раз в жизни. Вера цеплялась за каждый повод, лишь бы выбраться из состояния странного священного трепета, в который её ввергло внезапное изменение модуса реальности.

Вера резко обернулась и подбежала к Михаилу.
— Застегнись поплотнее, — недовольно пробурчала она, отводя глаза, в которых всё ещё сияли льдистые, полубезумные отблески, — мы же там почти замёрзли из-за тебя. Ты ведь не думал, что мы тебя бросим?.. — Вера не стала ждать и сама проверила, насколько плотно на Михаиле сидит пальто и на все ли пуговицы оно застёгнуто. В этот момент она чуть-чуть походила на заботливую сестру, которая печётся о своём чрезмерно смелом братце.

Телефон Вера проверять не стала.
Ей почти никто не звонил, а немногие звонки, которые до неё доходили, всегда заставляли Веру нервно дёргаться – либо спам, либо из колледжа звонят, чтобы сообщить об исключении, либо... либо то, о чём размышлять ей было очень неуютно.

[СНЕЖНОГОРСК]

Пытка продолжалась.

Едва она спаслась из криокамеры, не успела ощутить облегчение от мысли, что никто ещё не исчез, что неведомое нечто никого пока не успело затащить в свою прожорливую пасть, как один из тех, с кем судьба свела Веру, сам, сломя голову, бросился навстречу собственной гибели. Сказочное безрассудство.

Ещё и без верхней одежды.
Серьёзно?

Вера, пошатываясь, встала, и неуверенно направилась к двери.
Ей абсолютно не хотелось идти навстречу неизвестным опасностям, которые прячет в себе белая мгла. Всё тело ныло от холода, ломки и страха, она отчаянно желала забиться под самый дальний столик кафе и ничего, совершенно ничего не предпринимать. Она в принципе ненавидела действовать, её жизненным путём последние несколько лет был чистокровный эскапизм, а здесь, так или иначе, тебе придётся идти вперёд, а хочется этого или нет – то совершенно неважно.

— Слушайте, он же замёрзнет там до смерти, — Вера обернулась к остальным, поочерёдно на всех посматривая, — я... я согласна. Мы должны пойти, — заявила Вера бесцветным тоном, за которым скрывался скверно спрятанный страх, страх обречённого человека, — должны, — повторила она, будто пытаясь убедить себя саму, что риск в данном случае оправдан.

Да, она была немного знакома с Михаилом, и именно поэтому прекрасно сознавала, что парень способен наворотить много очень странных дел, которые, в лучшем случае, заставят окружающих покрутить пальцем у виска, а в худшем могут закончиться крайне плачевно для самого Миши.

Вера должна была уделить ему побольше внимания. Раньше. Пока ещё было можно. Но она оказалась слишком занята своими собственными переживаниями, и это сыграло с ней злую шутку. В очередной по счёту раз, кто бы сомневался.

Сколько можно тонуть в молоке, можно ли попытаться исправить хоть что-то? Вылезти из кувшина, сбежать прочь?

Что же.
По крайней мере, стоит попытаться.

[СНЕЖНОГОРСК]

Запас стойкости подошёл к концу, не продержавшись и нескольких минут. Несколько ободряющих слов оказались последним штрихом, а явное предчувствие скорого распада собственного тела стало для Веры настоящим эмоциональным шоком. Нет, только не такая смерть. Лучше приложиться головой о железную балку. По крайней мере так ты точно будешь уверена, что духовная часть твоей личности не останется здесь, привязанная к этой метафизической тюрьме, заключённая в ледяном аду навеки. Теперь Вера чувствовала лишь всеобъемлющую панику, мысли хаотично вертелись в голове, как снежинки в диком, первобытном танце, бесконтрольно летящие в разные стороны.

Она еле-еле дотащилась до выхода, последовав за Сашей. Вера промёрзла до костей, едва живая от холода, а чёртово пальто грело немногим сильнее, чем рваное одеяло, на котором дрыхли местные бомжи.

Думать было невероятно сложно. Голова полнилась тысячью голосов, некоторые принадлежали маленькой трусливой Вере, иные, совсем слабые – Вере рациональной, многие – Вере отчаявшийся, или Вере, которая в тысячный по счёту раз хочет просто лечь и тихонечко умереть в уголке, наплевав на всё, включая своё недавнее, откровенно показное спокойствие духа.

Среди всей этой прорвы мыслей Вера смогла выцепить парочку. Особенно, как ей показалось, важных. Согласно первой, на кухне они всё-таки дотронулись до какой-то невидимой струны, до которой, быть может, дотрагиваться не стоило. Ситуация заметно усложнилась. Вера не знала, о какой конкретно незримой струне шла речь, и она сомневалась, что, если отмотать прошлое назад, ошибки удастся избежать.

Ведь место, в которое их занесло – одна сплошная ловушка.
И эта мысль подводила её к очевидным выводам, к той самой второй мысли. Если они оказались в ловушке, то наверняка где-то поблизости должен прятаться охотник.

Неспроста подпространство раскрылось именно здесь, сейчас, в этот день и в этом месте. Неизвестные, чертовски сильные акторы пытаются помешать им докопаться до правды, пытаются предотвратить расследование, способное пролить свет на обстоятельства смерти Сони. Всё это просто не может быть банальным совпадением.

Но кто? Кто поместил ловушку им под ноги, кто расставил по краям сцены мистические якоря, внутри которых развернулось локальное междумирье? Иллюминаты, розенкрейцеры? Может, местное отделение мирового оккультного закулисья? Масонская ложа? Комитет трёхста? Нормально соображать в этот момент Вере толком не удавалось, и на память ей некстати приходило множество наименований, почерпнутых из конспирологического интернет-фольклора, который она так любила.

Вера рухнула на кресло в уголке, где сидела в самом начале.
Её била крупная дрожь.

— Там, — она едва смогла выдавить из себя что-то связное, дрожащим пальцем указывая назад, на кухню, — зверски холодно. Там никого нет. Никого живого, точнее, — подчеркнула Вера, — и всё насквозь обледенело, криокамера буквально, — не спрашивая разрешения, она приложилась к бутылке. На этот раз пить алкоголь было невероятно приятно. О его качестве Вера даже не задумывалась.

— Мы... нам стоит поразмыслить над тем, что делать дальше, — на одно ужасное мгновение Вере показалось, что её плоть вновь распадается на маленькие частички, покрывается сетью пиксельных помех. Глаза Веры расширились от ужаса, но наваждение миновало. Она окинула взглядом собрание. Вроде бы никто пока не исчез. Ведь никто, правда?

Память опять становилась податливой, как желе, лишённое формы. Ей казалось, что она забыла некую важную вещь, но была не уверена, что это за вещь и существует ли она вообще, не является ли образцовым примером ложного воспоминания, порождением игры её сознания, бьющегося в истерике от липкого, скользкого страха.

Возможно, стоит просто подождать, закрыть глаза? Посидеть так несколько минут, и всё пройдёт, она проснётся, обнаружит себя в собственной постели, заметит, что она напрочь раздавлена после самой тяжёлой дозы за всю жизнь, что она лишилась остатков способности к различению вымысла и реальности.

Это ведь даже не первый раз, когда она настолько глубоко проваливается в свои наркотические сны. И сейчас наверняка то же самое, иначе просто не может быть, разве нет?

Надо просто взять и проснуться наконец.
Всё снова станет так, как раньше.

Как бы ей хотелось в это верить. Но, несмотря на бредовые желания, Вера понимала: они действительно по уши влипли в серьёзные проблемы. И нет иного выхода, кроме как попытаться прорыть себе тоннель наружу. Глотая холодную, мокрую землю, грязный снег, жутких насекомых и прочую дрянь, какая попадётся в процессе. Архитектор этой грёбаной ловушки не оставил им выбора.

Техническая информация  

Состояние Spooked.

+ 1 бит.

Hide  

[СНЕЖНОГОРСК]

Вера открыла дверь, ведущую на кухню. Происходящее там не поддавалось никаким логическим объяснениям, однако порой, чтобы сохранить уверенность в себе, либо же, как минимум, базовую видимость таковой, следовало отбросить логику. Некоторые вещи ей просто не поддаются, они существуют независимо, по своим собственным, внутренним законам.

В конце концов, человеческая логика – это просто конструкт.
Некая система, созданная людьми для максимально комфортного описания мира, данного нам в ощущениях. Она эффективна, когда речь заходит о контроле над тем, что поддаётся контролю, но напрочь ломается, как только на горизонте событий появляется нечто, неспособное уложиться в её рамки, нечто слишком огромное, или же наоборот, беспредельно крошечное и мимолётное, настолько, что ускользает, как только попытаешься коснуться.

Как утренний морок во время сонного паралича.

Вера вошла на кухню, приняв на себя демонстративно мрачный, решительный вид человека, который повидал в своей жизни некоторое дерьмо. Она старалась не задевать силуэты, застывшие в замороженном стазисе безвременья. Вера понятия не имела, что произойдёт, если войти с ними в контакт, и не очень-то хотела пробовать.

Кажется, за всю свою жизнь она ещё никогда не попадала в подобные передряги. Она видела множество явлений, само существование которых являлось неправильным с точки зрения законов физики, но сейчас она сама попала внутрь подобного явления. На краю сознания играли безумные искорки, искорки паники и страха. Она не знала, сможет ли выбраться, сможет ли кто-то вообще выбраться, какого дьявола происходит. И самый главный вопрос: из-за чего.

Не знала, но отчаянно старалась делать вид, что всё хорошо.
Чтобы не спятить окончательно.

Саша стоял напротив форточки. Судя по всему, закрыли её совсем недавно. Теплее, впрочем, пока ещё не стало, по ощущениям здесь сейчас настоящая морозилка. Вера поёжилась в очередной раз. Похоже, парень был шокирован не меньше, чем она.

— Если тебе от этого станет легче, — унылым тоном промолвила Вера, подходя к Саше откуда-то сбоку, — я всё это тоже прекрасно вижу. Тени, похожие на людей. Аномальный холод, — она дохнула на руки, пытаясь немного их согреть, — что-то пошло не так. Вляпались мы, короче, — Вера пожала плечами, — попытаемся выбраться. Вместе, — не то чтобы они стояли перед большим количеством вариантов выбора, — иначе рискуем застрять здесь надолго. Только, — она постаралась выбрать как можно более мягкий тон, — только помни. Ты не сошёл с ума. И мы все, — она сделала короткую паузу, — пока ещё живы.

Бессильно, содрогаясь от предположений, каждое из которых было безнадёжнее предыдущего, Вера, тем не менее, пыталась казаться крутой, выказывая напускное спокойствие перед лицом кошмара, нарастающего, как снежный ком. Она догадывалась, что долго такими темпами не протянет. Её поддержки по жизни не хватало даже на одного-единственного человека, на неё саму. Однако сейчас Вере жизненно необходимо было убедить саму себя, что её чувства всё ещё принадлежат ей и находятся под её контролем.

Если поддаться эмоциям именно в этот момент, то всё, песенка спета.
Она, может, и не против была бы умереть. Но только не таким нелепым способом, не в этой дыре между мирами.

И не сейчас.

[СНЕЖНОГОРСК]

Вера ничего не ответила на скептический комментарий Егора, лишь слегка пожав плечами. На её лице мелькнула грустная, немного ностальгическая улыбка.

Атеисты.
Склонные отчаянно держаться за множество условностей своей повседневной жизни. Они продолжают это делать, даже когда холст реальности на глазах покрывается трещинами и рвётся, открывая глазам невыразимый горизонт истинного мира, для которого материя является лишь ширмой.

В чём-то Вера им завидовала. Быть такими толстокожими, не бояться один-единственный раз свернуть не туда, не в тот переулок, и навсегда потерять там себя, свою личность, последние крохи своего рассудка. Жизнь в мире простых вещей. Как классно, должно быть.

Ответ Егора напомнил Вере одну историю из её прошлого. Вроде и не так давно это было, всего-то несколько лет назад, но с тех пор, казалось, миновал срок в несколько жизней, настолько сильно и так радикально всё поменялось.

✧ ✧ ✧

Как-то раз Вера, вместе со своим отцом и с ■■■■■ отправилась за покупками на местный вещевой рынок. Тысяча мелочей, приятных для глаз, а в продуктовых лотках много вкусностей. То были самые снежные и холодные декабрьские деньки, город застыл, ожидая новогодних праздников. Всё вокруг замело, сугробы по колено.

Они как раз возвращались, в обеих руках пакеты с покупками. Счастливое время, почти беззаботное детство. На повороте им пришлось пройти через небольшой замёрзший парк, и тут внимание Веры привлекло нечто необычное. На снегу, в нескольких метрах от тротуара, расположилась рыжая кошка с пышной, блестящей шёрсткой. А вокруг неё – распустившиеся цветы. Кошка свернулась клубком, цветы сияли всеми красками лета. Флоксы, бальзамин, бегонии, георгины. Ромашки, маки и одуванчики.

Такие яркие.
Казалось, даже ярче, чем в летний сезон.

И это зимой. В декабрь. Ненормальная картина. Вера остановилась, приблизилась. Кошка не обращала на неё внимания. Вера присмотрелась повнимательнее и заметила, что кошка какая-то странная. Её печальный взгляд был устремлён в одну точку, лежавшую где-то вдали. Будто в бесконечность. Она не обращала внимания на Веру, хотя дворовые кошки, как правило, при виде человека сразу же драпали. Как кошка, так и цветы вокруг неё едва заметно подёргивались цепочкой странных визуальных искажений, немного расплываясь по краям, совсем как мираж в пустыне.

— Погодите, — крикнула Вера остальным, — здесь кошка. И цветы, — она протянула руку, стянув перчатку и попытавшись погладить кошку, но рука прошла сквозь пустоту и уткнулась в холодный снег.

— Какая ещё кошка в таком месте, — снисходительно усмехнулся отец, не замечая ничего необычного, — давай, дочурка, пойдём домой, а то замёрзнешь. Не копайся в снегу голой рукой.

Вера, ощутив непонятное упрямство и привычное раздражение оттого, что ей снова не верят, попробовала схватить пучок ромашек, но вновь ничего не вышло. Пальцы ухватили лишь пригоршню мокрого снега.

— А нечего было шмаль ночью курить, — от ■■■■ последовало ироничное замечание с самодовольным смешком, сказанное, тем не менее, достаточно тёплым тоном, — я же говорю, заведёт тебя эта дорожка не в те дебри. Понятное дело, будет всякая херь мерещиться.

Отец Веры промолчал, сделав вид, что ничего не слышал. Он любил свою дочь и позволял ей очень много вещей, которые другие родители никогда бы не разрешили своим детям. Быть может, даже слишком многое позволял. И на слишком многое закрывал глаза.

Несколькими месяцами позже Вере рассказали, что на том месте, где ей привиделись цветы с кошкой, когда-то стоял деревянный крест, который власти города поставили в память о ветеранах, погибших на великой войне. Потом на этом кресте местные малолетние сатанисты распяли котёнка, а потом, спустя ещё какое-то время, по приказу новой городской администрации крест демонтировали и отправили на свалку. От клумбы с цветами, высаженными вокруг памятника, тоже ничего не осталось, а раньше там и флоксы росли, и георгины.

Призрачные цветы, призрачная кошка. Может, и правда шмаль виновата, так сходу и не отличишь. Но если странность видишь не только ты, но и остальные, то в достоверности происходящего становится сложно сомневаться, разве что ты совсем Фома неверующий.

Но ведь даже Фома в своё время признал, сколь сильно ошибался.

✧ ✧ ✧

— Да, конечно, — Вера, наконец, заставила себя что-то сказать, чтобы развеять гнетущую тишину, которая ненадолго воцарилась в зале для гостей, — но мы не сможем конструктивно поговорить, пока здесь стоит такой дикий холод, — она добавила это не для красного словца, у Веры зуб на зуб не попадал, причём дело было далеко не в одной температуре, — а ещё, — она попыталась подобрать слова, чтобы звучало не слишком глупо, — а ещё у меня несколько дурные предчувствия. Пожалуй, я тоже пойду, загляну на кухню, — Вера встала, — две головы лучше, чем одна.

Она не хотела честно признаться, что ей было просто немного боязно оставлять Сашу в одиночестве. Вера имела теоретическое представление о том, что такое пространственные аномалии, как они функционируют и как легко потеряться в такой навсегда, просто приняв парочку неверных решений. Можно, в конце концов, просто привлечь к себе внимание кого-то из тех, кто живёт вовне. Такие встречи редко заканчиваются добром для человека, особенно неподготовленного.

Обхватив себя руками, чтобы хотя бы чуть-чуть спрятаться от холода, который пробирался сквозь дырявое пальто и жестоко покалывал тело, Вера направилась на кухню следом за Сашей, с трудом представляя, что именно ей предстоит там увидеть, но смутно догадывалась, что ничего хорошего.

[СНЕЖНОГОРСК]

Вера протёрла глаза кулаком.
То, что происходило вокруг, явно выбивалось из привычного ритма вещей. Другой человек на её месте мог бы начать сомневаться, не приняла ли она утром очередную дозу. Чисто машинально, не отдавая себе в том отчёта, как нередко и бывает. Но за всю свою жизнь Вера повидала немало странных штук. Набитая с годами интуиция подсказывала ей, что это как раз оно самое. Очередная странность. Масштабы, правда, на сей раз несколько побольше калибром, что чуть-чуть пугало.

Вера была стопроцентно уверена, что не сидит под химией, иначе бы ей не пришлось так страдать всё это время.
И что она не пьяна. Пока ещё нет.

— Эй, — осторожно начала Вера, — мне только кажется, или со снегом что-то не так? — она мгновение помолчала, — а ещё больно тихо, — Вера поёжилась, — не нравится мне всё это, если честно.

Она встала, чтобы вновь накинуть на себя своё поношенное пальто, которое сбросила, когда садилась за столик. По влажной от пота подкладке пробежала лёгкая полоска изморози. Вера даже не удивилась. "Вот и пригодилось пойло, — невесело подумала она, — с ним мы хотя бы согреемся".

Чертовщина какая-то.

[СНЕЖНОГОРСК]

Мир перед её глазами подёрнулся алой дымкой. Во всём теле горело невыносимое желание. Вера молча выслушивала, как общаются между собой остальные, со всей силы делая вид, что с ней всё в порядке, что она в норме, что ей, в конце концов, ничего не требуется. Однако сейчас она поняла – необходимо что-то сказать. На то, чтобы продолжать притворяться мебелью, сейчас требуется заметно больше сил, которыми Вера, будем откровенны, не располагает.

И, в конце концов, пара глотков дрянного алкоголя может чуть-чуть ей помочь.
Совсем малость. Рассеять танец демонов, которые хотят устроить очередную вальпургиеву ночь в её голове.

Она протянула руку к бутылке.
— В деле, — немногословно, почти безразличным тоном, с непроницаемым выражением на лице ответила Вера. Она не стала ничего обещать. Она знала, что грош цена её обещаниям, что она не всегда способна держать под контролем вещи, которые с ней происходят.

Однако всё же Вера обладает какими-то знаниями. Она неплохо ориентируется во тьме этого города и на опыте знает, какова может быть жизнь за гранью закона. Во тьме в целом комфортнее, чем во свете – не так видно, что ты насквозь больна.

По крайней мере, она попытается помочь. Сделает всё, что только можно.

Чтобы поднести Соне последний подарок.
Чтобы было не так больно.
Чтобы починить этот сломанный мир.

Если поблизости нет часового мастера, придётся ей самой стать этим мастером.
Она сделала глоток из бутылки. Дешёвое пойло обволокло её горло огненным водопадом, даря Вере странное чувство целостности. Свежести.

Вера вернула бутылку в центр стола, предоставляя и остальным шанс присоединиться к алкогольному причастию.

Во всём этом было ощущение единства.
— И я бы на твоём месте, дружище, — мрачным тоном произнесла она, обращаясь к Михаилу, — была бы поосторожнее с метафорами.

Она сомневалась, что странный парень, с которым она регулярно общалась в психдиспансере, делилась переживаниями, ожидая своей очереди к тому омерзительному врачу, был способен совершить по-настоящему страшный поступок, поставив жирную точку в тетрадке своей жизни. Не смешно, короче. Хотя, судя по всему, сегодня день не самых смешных шуток.

[СНЕЖНОГОРСК]

Утром её разбудило громкое воронье караканье под окнами. Несколько чёрных птиц расселось на фонарных столбах и ближайших к ним деревьях. В комнате Веры стоял холод, который просачивался внутрь сквозь форточку, оставленную слегка приоткрытой. Краска на оконных рамах давно облезла, на одном из стёкол виднелась трещина. Вера знала, что тепло расслабляет, а спать слишком долго ей не хотелось. Не сегодня. Правда, была и ещё одна причина. В эти дни даже сон не доставлял ей прежней радости.

Вчера она сидела перед толстым монитором до последнего, всеми силами пытаясь избежать очередной дозы. Она нуждалась в химии. Сейчас, пожалуй, даже больше, чем когда-либо. Столь незабвенно чёрных дней, подобных нынешним, в её жизни было не столь и много. Несколько лет прошло с последнего раза.

Она не любила вспоминать.
Прошлое должно остаться в прошлом.

Есть множество пространственных плоскостей как в оттенках серого, так и в чёрном спектре. Ты как-то выживаешь, тянешь эту лямку, но потом падаешь на самое дно. Тебе кажется, что всё, гаже не станет, пытаешься найти некое умиротворение в таких мыслях, но внезапно трухлявые доски этого дна ломаются под твоим весом, и ты падаешь вновь, ещё дальше, туда, где множество острых штырей ожидают момента, чтобы пронзить твоё сердце, израненное ещё после первого падения.

А что потом? Потом тебе приходится учиться вновь.
Как жить, когда всё внутри кровоточит. Как делать вид, что тебе плевать. Как притворяться, что ты ко всему безразлична. Как смотреть на мир с пустым выражением в глазах, чтобы этот мир не увидел, как тебе больно, и не решил надругаться над твоим страданием.

Падающего всегда толкают.
Надо просто сделать вид, что не падаешь, даже если ты на всех парах летишь в пропасть. Иначе нельзя. Иначе твоя чёртова жизнь сожрёт тебя окончательно.

Вера встала с постели, открыла банку с энергетиком и начала одеваться. На душе скребли кошки. Взгляд непроизвольно тянуло в сторону ящика, в котором Вера держала химию. Сопротивляться было больно. Сопротивляться не хотелось, эта боль казалась такой несправедливой, незаслуженной.  "Правильно сделала, что вчера сдержалась, — подумала она, — иначе спала бы до сих пор". 

Накинув на себя старое, потрёпанное шерстяное пальто с десятком разноцветных заплаток, Вера поспешила открыть дверь, не обращая внимания на сонное старушечье бормотание насчёт того, какая же Вера неблагодарная шлюха, за дозу наверняка готовая отдаться первому встречному. От безнадёжной алкоголички подобные вещи было особенно иронично слышать.

Она открыла дверь в кафе "Холодок". Не самая надёжная, довольно жалкого вида, дверь, тем не менее, настолько пропиталась сумрачной мощью вечной зимы, что Вера еле-еле смогла сдвинуть её с места. "Им бы сделать с этим что-нибудь, — с лёгким раздражением пронеслось в голове Веры, — такими темпами она обледенеет окончательно".

В кафе собралось несколько человек. Некоторые пришли, некоторых она с первого взгляда не заметила. Вера подумала, что с этими людьми её соединяет та невидимая, хрупкая ниточка, которая так легко обрывается, которую пытаешься сберечь сколь возможно долго. Не всегда получается. Чаще всего не получается, на самом деле.

Это ниточка памяти.
О Соне.

В отдельные часы, полные какого-то особенного отчаяния, Вера размышляла об этой трагедии и не могла поверить, что нет больше звёздочки, что взошла на стальной, безжалостной глади северных небес. Она наполнила её повседневность смыслом, впервые за много-много лет, а потом исчезла с альбома жизни, будто никогда и не было её.

Как же много хотелось сказать ей.
В стольких вещах признаться. Вера знала, что Соня всегда поймёт. Создавалось впечатление, что такая, как она, не может умереть по определению. Но приходится смотреть фактам в лицо. Сони больше нет, а это значит лишь одно – мир вокруг поломан начисто, с ним что-то не то на фундаментальном уровне. Будто какой-то ключевой закон отказывается работать, либо работает совершенно неправильно.

Механизм вселенной даёт очевидные сбои.
Найдётся ли часовщик?

Вера вошла внутрь, кивнув остальным, и с мрачным видом устроилась где-то в уголке.
Кого-то она знала с детства, а кого-то встречала только мельком. Но встревать в разговор первой Вере было в любом случае неуютно.

[СНЕЖНОГОРСК Запись/Обсуждение]

...but tonight we're still alive
we're watching the world end one more time
leaving our thoughts and fears far behind...

~◈~

Нити жизни  

За окном психдиспансера было пасмурно. Накрапывал мелкий, отвратительный дождик.
На стене, рядом с креслом доктора, болтался пучок обрезанных кем-то проводов. Какая же грубая работа. Если проследить взглядом за ними, то провода эти уходили вверх, к грязно-жёлтому потолку, и терялись где-то там, выше, на втором этаже. На потолке было полно пятен. Наверное, от влажности.

Вера пялилась на провода.
— Ну?.. — в напряжённой тишине послышался хриплый, прокуренный голос доктора, — чего беспокоит? Есть жалобы какие?

Вера молчала.
В точке соединения потолка с разорванной линией проводов, где находилась маленькая выемка, связывавшая кабинет доктора со вторым этажом, будто мелькнула какая-то тень. Ещё мгновение, и выемка стала, казалось, чуточку более размытой. Как если бы круги по воде пробежали, только там не вода. Откуда там, наверху, вообще может быть вода? Это же голое пространство, там ничего нет. Только пустота.

Глаза Веры едва заметно расширились. Она попыталась всмотреться пристальнее, но всё исчезло. Это была просто стена, провода и потолок. Ничего особенного.

— Значит так, — доктор прокашлялся, молчание Веры его несколько раздражало, — вот рецепт, как обычно, пить два раза в день, — он сделал маленькую паузу, всмотревшись в Веру чуть пристальнее, — что за молодёжь пошла, смотреть на вас тошно, — нахмурившись, едва заметно процедил он себе под нос, — давай, иди, мне ещё следующего принимать.

Вера выдавила из себя что-то вроде прощания, схватила рюкзак и вышла из кабинета, слегка пошатываясь. Как же она ненавидела моменты, когда такое происходило рядом с кем-то, когда она была не одна. И особенно – рядом с этим проклятым врачом.

Она слишком хорошо помнила все его гнусные наклонности. И ещё она точно знала, что не хочет по его милости попасть в психушку. Будь он проклят, выродок. Ещё и весь вечер пятницы пришлось на это потратить.

Вера возвращалась домой, шлёпая в своих потрёпанных кроссовках по сумеречной слякоти Снежногорска. Грязный, изгаженный автомобильными парами снег. Он не может растаять полностью, но в то же время он бессилен, не способен превратиться в лёд. Не вода, не снег, а нечто среднее. Фактор неопределённости. Одновременно и жив, и мёртв. "Он ведь совсем как мы, он нас воплощает", — мельком подумалось Вере. Половина уличных фонарей не работала, а другая половина работала так, будто издохнет через пять минут.

Как же гадко на душе.

✧ ✧ ✧

Ключ едва проворачивался в замке. Пришлось приложить некоторую силу, чтобы справиться с ним. "Заменить бы его, или хотя бы смазать", — прошептала Вера. Но где взять деньги? А сама с замком возиться Вера не очень хотела, как бы не испортить его окончательно. Слишком важная вещь. Единственный слой, который отделяет её квартиру от всего того, что там, за дверью, в оплёванном подъезде, где никто никогда не убирает пакеты с гниющим мусором, ошмётки от семечек, использованные сигареты.

Впрочем, говоря откровенно, "её" квартирой это помещение могло называться крайне условно.

Наконец, дверь под номером 404 со скрипом отворилась. Вера, всеми силами стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, стянула кроссовки и попыталась прокрасться в дальнюю комнатушку. Не вышло.

Из средней комнаты вылетела бутылка, попав Вере прямо по голове.

Было больно.

— К-какого хера опять п-припёрлась, тварь неблаго... ик.. неблагодарная?.. — откуда-то из полутьмы раздался истошный, булькающий, почти бессвязный женский вопль. "Снова она за своё", — обречённо подумала Вера.

Средняя комната была освещена лишь голубоватым свечением маленького телевизора, где диктор читал новости на фоне бело-сине-белого флага. На экране мелькали какие-то фигуры в костюмах, красная ленточка. Происходило что-то торжественное, но Вере было неинтересно, что именно. Рана от бутылки начинала кровоточить.

— А вот в-во времена Эвальда... — голос зашёлся отчаянным кашлем, — в его в-времена таких, как ты, не было. Такой дряни, как ты, в н-нашем городе... ик... не было места, все делом занимались, — человек, сидевший в тени, будто подумывал, какие ещё оскорбительные вещи можно выплюнуть Вере в лицо, но словесная нищета явно мешала, — а я, между прочим, в твои годы НИИ р-работала, ик, страну п-поднимала, — в голосе послышалась хмельная гордость, — а ты... ик... ты просто дворовая дрянь.

Когда не спит, она может чесать языком до бесконечности. Вера давно к такому привыкла. Не стоило и внимания обращать. Преподаватель истории в колледже, по совместительству занимавшийся региональными хрониками и историей Снежногорска, как-то однажды подтвердил, что мама Веры действительно работала в НИИ. Уборщицей, унитазы чистила. Но сколько тщеславия в итоге, а, сколько пьяной спеси.

Эта женщина для Веры всегда была просто "старухой". Либо по фамилии, "Тихонова". Либо просто "она", но "мамой" Вера никогда её не называла. Что-то есть такое странное в этом слове, с трудом применимое к этой женщине. Вера не вполне понимала, что именно. Скорее, просто чувствовала.

Устало вздохнув, Вера направилась в ванную, пытаясь не вслушиваться в визгливые вопли из комнаты с телевизором. Преследовать Веру она всё равно не станет. Последние годы Тихонова-старшая почти не встаёт со своего кресла. Смерть отца окончательно её сломила. Отец, наверное, был единственным человеком, которого Тихонова-старшая за всю свою жизнь хотя бы немного любила.

В те годы эта квартира даже слегка напоминала гнёздышко любящей семьи.
А впрочем, нет. Не напоминала.

Вера, сколько помнила, всегда была здесь лишней. Нежеланным гостем на чужом празднике жизни. Её мать слишком поздно поняла, что ребёнок – это чересчур, что следовало аборт сделать. Не сделала. Вот и итог.

✧ ✧ ✧

С пластырем на виске, Вера пустыми глазами смотрела в толстый экран компьютера, купленного отцом в кредит, который семья едва смогла выплатить после его смерти. Ещё через некоторое время Тихоновой-старшей вздумалось продать компьютер, чтобы закупиться на вырученные деньги водкой. Помешало сделке лишь то, что Вера, угрожая кухонным ножом, в ярости вытолкала мать из своей комнаты.

С того самого дня они по-настоящему возненавидели друг друга.

Компьютер был единственной отдушиной для Веры.
Во всяком случае, единственной законной.

Буквы на экране едва складывались в слова. Слова почти не складывались в предложения. Где-то за окном завыл бродячий пёс, а следом другой, и третий тоже. Крупные капли холодного дождя барабанили по проржавевшему водостоку. Откуда-то снизу послышался глухой удар, приглушённый женский крик, тяжёлое сопение, всхлипы. Стены здесь были будто из поролона. Назавтра обещают заморозки. Скорее бы, как же достал чёртов дождь. Как же всё это достало.

Вера пыталась читать новую статью со своего любимого сайта о сверхъестественном. Что-то о ноосфере, о том, что в радиопомехах можно отыскать точки соприкосновения с иными слоями реальности. Она старалась, но не могла уловить суть. Она слишком устала. Неужели она не имеет права немножечко расслабиться?

Рана на голове жестоко саднила.

Слегка дрожащими руками Вера открыла нижний ящичек стола, достав оттуда маленькую, неприметную металлическую коробочку серого цвета. Судорожно вдохнув её содержимое, она закрыла коробочку и открыла другой ящик, в котором, под кипой учебных бумаг, неряшливо исписанных какими-то математическими формулами, лежал серебристый медицинский шприц. Помедлив всего полсекунды, Вера вколола себе его содержимое, а потом, не раздеваясь, рухнула на постель. В висках пульсировало. Сегодня, быть может, она наконец-то сможет выспаться.

The Garden | Сад

Город сиял тысячью разноцветных огней. Она шла по улице, и в то же время она, казалось, преодолевала океан. Говорят, где-то за краем света есть страна, улицы которой – это реки. Она забыла, как та страна называется.

Она попыталась вспомнить, но не смогла.
А потом это стало неважно.

Стайка сущностей, каждая из которых, казалось, источала свой собственный внутренний свет, увлекла её дальше, в глубь тёмного лабиринта, вдоль запутанных улиц, монументальных колонн и тысячелетних крепостей. Огней всё меньше и меньше, гомон бесконечного праздника затихал. Город шпилей и соборов, город, где все и всегда счастливы, город, стоящий на великих водах бытия, на водах тишины.

На водах бессмертия.

Казалось, где-то вдалеке слышались псалмы, нежные песнопения. Странная, эклектичная архитектура сменилась ароматом кедров и пихт. Под босыми ногами – лишь хвойный покров и мягкая почва.

Она обнаружила, что вокруг неё сгустился зеленоватый туман, а деревья будто бы придвинулись ближе. Она вдруг осознала, что не помнит своего имени. Как же её звали? Боже мой, да это ведь неважно вовсе. Имя, да? Право слово, как смешно. В этом месте не было имён. В этом месте не было чего-либо, что можно наречь, здесь человек лишён своей извечной власти над вещами.

Её окружал первозданный лес.

Двигаясь дальше, она обнаружила, что её ноги больше не касаются земли. Более того, она заметила, что больше её не сковывают законы материи, теперь она может отбросить кандалы пространственно-временного континуума. Теперь она свободна.

Какое счастье.

С этого момента одна картина сменялась другой, как если бы кто-то в бешеном ритме перематывал видеоплёнку. На смену великой радости приходило великое горе, ей хотелось одновременно и дьявольски смеяться, и безутешно рыдать. Она была лесом, она была небом и землёй, она была пением, она была той бездной, что в вечности взывает к иным безднам гласом водопадов своих, в её сердце рождалось эхо эпох, она была всем, и всё было ею, и не было места во всей вселенной, где она могла бы спрятаться от головокружительного чувства единства, от этой восхитительной, неслыханной космической гармонии.

Но потом она почувствовала, что вокруг клубится благоуханный дымок от кадильницы, а тысяча ангельских голосов поёт: "осанна". Как горизонт искажается, будто фигура очередной знаменитости на страницах смятого журнала, а голову пронзает страшная, мучительная боль. Она отчаялась, она поняла, что не хочет просыпаться, не хочет видеть вокруг себя всё это, только не снова, не хочет страдать, никогда, никогда больше, пожалуйста.

Но её мольбы так и не были услышаны. Лес вокруг неё растворился в сумрачных красках морозного утра, а небесной красоты пение было прервано волнами радиоэфира.

Всё закончилось.

✧ ✧ ✧

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

Yambie × Rane

В понедельник утром Вера решила оставить первые пары без внимания. Её ожидали дела поинтереснее. Предстояло заскочить в одно заведение на краю Снежногорска, чтобы разобраться с кое-какими личными делами. Ненадолго, ещё и на часовой перерыв удастся попасть, чтобы во дворе колледжа позависать в одиночестве. А потом, отметки ради, можно заявиться на остальные занятия. Всё равно никто не заметит, что её не было, а если и заметят, то совершенно не удивятся.

Вера брела по улице, без особого интереса осматривая окрестности. Всё это она видела неоднократно. В конце концов, вся её короткая жизнь прошла в этом городе. Продуктовые магазинчики, одинаковые ряды жёлтых и голубых панелек. На том углу продают цветы, на этом обычно побирается местный пьяница, выпрашивая очередную копейку себе на спиртное.

За поворотом расположился смешанный рынок. Фрукты и овощи, какая-то простенькая одежда, блестящие побрякушки. Проходя вдоль неряшливо обставленных лотков и запачканных дорожной грязью газелей, Вера заметила небольшое оживление в одном конкретном месте. Вокруг уличного музыканта собралась маленькая группа слушателей. С добрый десяток пар глаз устремился на импровизированную сцену. Многим захотелось поддержать независимого исполнителя парой монеток.

В голове пронеслась шальная мысль.
"Они все отвлеклись, — невольно подумала Вера, — а я как раз к тому парню шла, — она внимательно осмотрела слушателей, — может, удастся что-то стянуть, чёрт его знает".

— Оля, не спи, — тихий голос тонет в отзвуках шестиструнной гитары. Мелодия кажется смутно знакомой, но в итоге всё равно не представляет особого интереса для одного молодого человека.

Он представлял корабль с недальновидными, вечно скучающими моряками, которые собрались на зов коварной сирены. Они кидают ей подношения из латуни и никеля, иногда даже мятую бумагу, чьи порванные края заклеены прозрачным скотчем. Моряки завороженно вздыхают и глупо улыбаются, а когда магия сирены спадёт на нет, то она, скорее всего, с горечью будет разглядывать добытый улов.

Другое дело девочка, которая стояла рядом с этим молодым человеком с нелестными мыслями в отношение артиста и его слушателей. На вид ей можно было дать лет девять-десять, со спутником явственно проскальзывали какие-то схожие черты: русые волосы, брови с изломом, едва оттопыренные уши. С неподдельным детским восхищением девочка смотрела на музыканта, молитвенно сложив бледные ладошки, когда как парень откровенно скучал.

Она сняла со спины портфель, вынула маленький кошелёк бежевого оттенка, которому впору носить с собой взрослому, а не ребёнку. Вытащив несколько монет, она начала пропихиваться вперёд, скромно извиняясь перед старшими, чтобы подойти поближе к музыканту.

Парень же остался стоять в стороне, держась подальше от толпы, как от огня, но при этом старался не упускать из виду мелкую фигурку.

Вера со скучающим видом подошла к собранию. Она высматривала кого-нибудь, человека, достаточно увлечённого, чтобы забыть про небезопасность места, в котором находится, и о том, что в толпе всё-таки стоит быть поосторожнее.

В этом городе живёт множество людей, чьё финансовое положение давно находится ниже отметки прожиточного минимума. Доверие ко всем подряд, а тем более к незнакомцам – прямой путь к разочарованию. Вера заметила, что какая-то девчонка пытается пробраться к сцене. В таком энтузиазме, похоже, что ничего вокруг себя не замечает. Рюкзак болтается в слепой зоне. На нём что-то блеснуло. Брошка. Милая такая брошка.

Вере показалось, что нет ничего зазорного в том, чтобы подарить этой маленькой девочке немного жизненного опыта. Та почти добралась до сцены. Вне всякого сомнения, она захочет постоять там немного, дослушав исполнение до конца. Надо же, какой восторг на её лице. Вере даже немного жаль было отравлять столь непосредственное детское счастье, но жизнь есть жизнь, ничего не поделаешь, и чем раньше ты её познаешь, тем для тебя же полезнее.

Медленно лавируя между спинами зрителей, Вера приблизилась к девчонке. Она окинула взглядом стоящих вблизи людей. Вроде никто на неё не смотрел. Приятно быть незаметной. Вера подошла к девочке, протянула руку и умелым движением отцепила брошь. Неплохой, похоже, улов. Должно быть, ему понравится.

"Ну, вот и отлично, — подумала Вера, — плюсик в коллекцию. Сейчас по-быстрому сбагрю всё это, а потом можно идти на пары", — и потихоньку, не делая резких движений, начала отдаляться от сцены.

Блаженное неведение, а Олю по всей видимости благословили оным с чрезмерным достатком. Но больше всего, пожалуй, злили люди, которые её окружали. С восторгом, светлой горечью, приятно-покалывающим эхом ностальгии, они всё равно оставались безучастны.

Никто никому не должен.

Ну, конечно.

Саша привстал на цыпочки, заметив, что к сестре ненавязчиво подошла какая-то девушка. Он не мог похвастаться завидной проницательностью, читать людей как книги, определяя по жестам и словам их цельный образ, который они сами порой затрудняются выстроить у себя в голове. Но о намерении девушки догадаться не сложно, как и почему она подошла именно к Оле.

— Эй, — вышло... как-то сдавленно и смущённо. И только заметил, что цветастым значкам уже не составляет компанию сверкающие пятно на детском портфеле. — Эй! — уже крикнул Саша и бросился с места, не заботясь о том, что кого-то заденет.

Бегал он быстро, а поэтому успел схватить воровку за запястье, когда та уже отдалилась от толпы. Хватка вышла цепкой. Неприятной. Саша дёрнул девушку за руку и когда он едва увидел её лицо, то ощутил смятение. Хватка стала слабее, но руку воровки он не отпустил.

— Верни то, что забрала, — раздражённо сказал Саша. Несколько людей мимолётно бросили взгляд в их сторону. Некоторые смотрели с осуждением и неприязнью на парня. — Слышишь, что говорю? Быстро вернула!

Вера нервно дёрнулась, попытавшись вырваться. Обычно её не ловили на воровстве, ещё и в таких людных местах. Публичная ссора ей была совершенно некстати. Довольно скоро всем окружающим станет ясно, что, собственно, происходит. И тогда фокус общественного негодования мгновенно переключится на неё.

Какой-нибудь умник ещё и ментов может позвать.
А у неё как раз сейчас назначена встреча.

— Да не ори ты так, — прошипела Вера, — на, забирай эту штуку, — сунула она ему брошь, — только отпусти уже, больно вообще-то, — она взглянула на парня, явно избегая смотреть ему в глаза, — я извиняюсь.

"Чёрт возьми, — внутри Вера кипела от злости, — мне надо скорее сматываться отсюда. Вот же не повезло в историю вляпаться", — в панике думала она.

Вера в этот момент не подозревала, что настоящие неприятности ещё только ожидают её, причём довольно скоро.

Взгляд Саши сделался хмурым, когда он принял в свободную ладонь украденную брошь. Пытливые мысли спрятались за пеленой белой вьюги и оставили покалывающее ощущение пустоты в груди.

— Прости, — отпуская руку девушки, сказал он. — И за то, что случится позже, — ещё тише добавил, быстро отвернувшись от неё.

Музыка стихла.

Саша подошёл к Оле и поторопил её покинуть рынок. Девочка растерянно посмотрела в сторону Веры, пока та не исчезла за тёмными силуэтами жителей Снежногорска.

Последние слова парня немного обеспокоили Веру.
Ей показалось, что в них крылась если не прямая угроза (вряд ли прямая, на самом деле, если принять во внимание его тон) то, скорее, предвестие чего-то страшного. Будто огромная хищная птица накрыла её своими крыльями. Не спрятаться от неё, не скрыться. От ментов можно скрыться, от потерявших берега хулиганов с района тоже, но от этой птицы – нет.

Однако слишком задумываться обо всём этом сейчас не было времени. Ей повезло, что лёгкой ссорой отделалась. Даже не сказать, что ссорой, а так.

Вера поспешила подальше и от сцены, и от рынка вообще, не оглядываясь. Скоро она доберётся, не опоздать бы. Он не особо любит, когда опаздывают, особенно если опаздывает такой малозначительный человек, как Вера.

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

✧ ✧ ✧

За окном валил густой снег, ревела вьюга. Грязное стекло, полное разводов и странноватых пятен. В уголке кто-то нацарапал сердечко, а кто-то его перечеркнул и нацарапал поверх сердечка ругательство. В этой задрипанной норе никто никогда не протирал окна. Пристанище для нищих пьянчуг на самой окраине Снежногорска. Настолько убогое, насколько это возможно.

Сюда приходили студенты, сбежавшие с лекций, чтобы закинуться наркотой. Сюда приходили работяги, потратившие большую часть зарплаты на оплату кредитов и коммунальных услуг. Сюда приходили потерянные люди, чтобы залить свою тоску дрянным алкоголем.

А ещё здесь проводились сделки.

Теневой рынок краденого в Снежногорске был поделен между множеством дельцов. Некоторые пытались играть по-крупному, но Вера с такими не связывалась, предпочитая плавать на относительно безопасном для себя мелководье. За годы безнадёжного детства воровство стало частью её повседневной жизни. Стащить колбасу из универсама, или стянуть серёжки школьной знаменитости в раздевалке для девочек? Вообще запросто. Для Веры воровство находилось вне рамок морали, это был просто очередной инструмент, способ сделать жизнь удобнее, выжить.

Вера сидела за одним из столиков и безразличным взглядом смотрела в окно, подперев лицо правой рукой. Пейзаж открывался безрадостный. Бесконечная череда линий электропередач, уходившая куда-то вдаль, в безвременье, между ними скорчилось несколько заброшек и недостроенная стоянка. Одно из окон четырёхэтажного дома, построенного ещё в прошлом веке, уютно светилось, затерянное в снежной мгле.

Про себя Вера немного завидовала. Она хотела бы там оказаться.
Может, в этой квартире жила дружная семья, и сейчас они все вместе наряжали ёлку, готовясь встречать новый год. Папа только вернулся с завода, мама приготовила для него пюрешку с курочкой. Картина почти пасторальная.

На сердце защемило.

— Привет, битая, — на соседнее кресло взгромоздился лысый парень с татуировкой православного креста на лбу, — что принесла сегодня?.. — в его улыбке сквозило что-то ироническое. Он и так прекрасно знал – никакого добра, характерного для воров-профессионалов, Вера и на этот раз не предложит.

— Вот здесь, — отрывисто отвечала Вера, выкладывая на стол старый, потрёпанный мешок, на котором в нескольких местах виднелись заплатки, — серебряное колечко, немного ёлочных украшений. Между прочим, они старые, — пояснила Вера, будто пытаясь оправдаться, — ещё две виниловые пластинки, — она немного помедлила, — и кассетный плеер.

Парень повертел колечко перед глазами.
— За смесь много не дам, — он скривился, — вот было бы чистое серебро, тогда да, — он внимательно изучил остальное, — в целом вещицы не сказать, чтобы много стоят. Один плеер дороже, чем все они, вместе взятые, — он пожал плечами, — но нам же много и не надо, да?

Вера вспомнила, что ещё была брошь, которая ей так и не досталась. Интересно, сколько она могла стоить? Вряд ли дорого, на рюкзаках драгоценности обычно не развешивают. Невелика потеря, короче, жаль только, что лишнее внимание к себе привлекла.

— Без проблем, — ответила она, кивнув, — давай уже заканчивать.

Избытка слов в таком деле не требовалось.
На очередную порцию химии ей не хватало совсем чуть-чуть.

Вскоре она распрощалась с дельцом и ушла в метель. Вера по жизни не слишком общительной была, и этот парень не являлся исключением.

Вера знала, что он бывший студент, однажды свалил с пар, совсем как она сейчас, так и не вернулся. Мелкий воришка, который пытается пробиться в высшую касту. Наверняка плохо кончит, но по крайней мере проведёт интересную жизнь, думала Вера. Всё лучше, чем выучиться на пятёрки и пойти работать кассиром в местный продуктовый.

✧ ✧ ✧

Во дворе колледжа мальчишки играли в футбол. Вера примостилась подальше как от них, так и от маленькой группы девочек, которые неодобрительно поглядывали в её сторону, ехидно перешёптываясь между собой.

Вера прекрасно знала этих девчонок.
Она их ненавидела.

Вера сидела рядом с заброшенным фонтаном, воды в котором давно не было, а вместо монеток на мёрзлом, припорошенном снегом дне валялись бычки от сигарет. На фонтане можно было заметить полустёртую мемориальную табличку. Слов не разобрать, да Вера и не вглядывалась особо. Этот фонтан давно использовался всеми исключительно на ролях мусорного ящика.

Прямо перед ней кругами расхаживали двое серых голубей, осторожно посматривая на Веру. Крыло одного из них было подбито, птица хромала и явно была недавно кем-то ранена.

Отломив кусочек от буханки хлеба, который удалось утянуть из ближайшего магазинчика, пока никто не видел, Вера лёгким движением бросила его вперёд, поближе к птицам. Голубь с подбитым крылом попытался было ухватить еду первым, но здоровый голубь грубо отпихнул его, забрав хлеб себе.

На лице Веры мелькнула тень грустной улыбки. Она отломила хлебный кусок и вновь отправила его в полёт. Пока голубь с подбитым крылом, прихрамывая, тащился в сторону еды, здоровый голубь вновь умыкнул хлебушек. Вера слегка поджала губы, отломила третий кусочек и бросила его поближе к больному голубю. На этот раз почти получилось, но здоровый голубь с откровенной злобой набросился на хромого сородича, стащил хлеб прямо у того из-под носа и улетел с добычей на крышу колледжа.

Вера вздохнула. "А мы с тобой в чём-то похожи, — подумалось ей. — Это всегда они, всегда. Не оставляют в покое, даже последние крохи пытаются отнять", — в глазах Веры мелькнула ненависть, направленная на кого-то неизвестного. "Ничего... Иди сюда. Может, мне удастся хоть что-то выправить".

Она медленно опустилась на колени, протянув вперёд руки с зажатым в них хлебным кусочком. И застыла в такой позе, почти не шевелясь.

Сзади послышались смешки.

Прошло немного времени, и в результате Вера всё-таки смогла оказать раненой птице базовую помощь. Через какое-то время голубь вновь смог летать. Остатком от украденной в магазине буханки она накормила ворон, которых Вера любила не меньше, чем голубей. Эти и не пытались соревноваться за её внимание, а сразу же, схватив хлеб, полетели к ближайшим деревьям.

Порой Вера задумывалась, помогла бы она человеку, попавшему в аналогичную ситуацию? Она понятия не имела, как ответить на этот вопрос.

Наверное, ответ будет сильно зависеть от человека. И ситуации.

✧ ✧ ✧

День заканчивался.

Вера сидела на последней паре, вяло поигрывая перед собой авторучкой, перекатывая её по столу туда-сюда. Парта находилась почти в самом конце зала, так что никого особо не волновало безделье Веры. Соседи что-то конспектировали, ей же было откровенно скучно и просто хотелось поскорее вернуться домой.

В колледже она всегда чувствовала себя крайне неуютно, но присутствие здесь давало ей ощущение хотя бы какой-то будущности. Ложное, она это прекрасно понимала, но даже за ложь порой хочется цепляться, чтобы не погрузиться в полную беспросветность. Если она вылетит из колледжа, то ей прямая дорога в мелкое ворьё. По правде, даже этот исход выглядел слишком положительно. Скорее, она просто помрёт от голода и передоза на одной из местных заброшек.

Колледж оставался тем местом, которое продолжало дарить ощущение ускользающей нормальности, мешало окончательно сползти в котёл, полный бреда, зависимостей и нищеты.

Наконец, звонок.
Все начали потихоньку расходиться. Преподаватель равнодушным тоном пожелал учащимся хороших выходных. Вера поспешила выскользнуть из аудитории, пока её не позвали для дополнительной беседы. Не хватало ещё здесь задерживаться.

Вера направлялась по коридору к раздевалке, как вдруг её резко окликнул чей-то голос.

Она обернулась. Перед ней стояла девчонка с насмешливым лицом, и две широкоплечие подружки по бокам от неё. Те самые, которые наблюдали за ней, когда она кормила голубей рядом с фонтаном.

Они были хорошо одеты.

Вера с деланым спокойствием посмотрела на них. Внутри клокотала ненависть.

— Чего опять надо, Лиз?.. — обречённым тоном спросила она, — я тебе больше ничего не должна, я давно расплатилась.

Насмешливая девчонка прыснула, двое её подружек расхохотались в такт. Она была красивой, её пышные золотистые волосы нежно струились по плечам. Немытые волосы Веры, мышиного цвета, с небольшой белизной, на фоне такой роскошной причёски смотрелись максимально блекло. Злое и высокомерное личико не особенно портило облик, придавая Лизе своеобразное жестокое обаяние. Между тем, усталое лицо Веры, с глубокими чёрными кругами под глазами, не вызывало ничего, кроме жалости. И смутного желания отправить Веру либо к врачу, либо в полицейский участок.

— Мы там были, — мелодичным голосом пропела Елизавета Волкова, — мы видели тебя. Что ты там делала?

— Голубей кормила, — апатично ответила Вера, — что непонятного?

Лиза злобно сощурилась.

— Не строй из себя дуру, знаешь ведь, о чём я говорю, — она придвинулась ближе, — мы смотрели выступление в клубе. Ты на неё пялилась, как помешанная, — Лиза пальцами мягко покрутила прядь своих золотистых волос, — какого чёрта?

Вера молчала.

— Давай-ка по-дружески поболтаем, — широко улыбнулась Волкова, — помогите мне, девочки.

"Вот же блядь, — отчаянно подумала Вера. — Всё-таки влипла".

✧ ✧ ✧

Прохладные лучи заходящего зимнего солнца отражались от кафельных стен, бросая по углам случайные блики. День подходил к концу, все расходились по домам. За окном потихоньку зажигались редкие фонари – обледеневшие, с них свисали сосульки. Жёлтый электрический свет освещал кристаллы льда изнутри, проходил сквозь них, создавал иллюзию чего-то тёплого. Будто свечи перевёрнутые. Свечи зимы, свечи вечного холода. Есть в этом зрелище что-то ностальгическое.   

На стенах были намалёваны граффити, желанием стереть их никто особо не горел. В дальней кабинке на полу лежала парочка использованных шприцов и смятая чьей-то ногой банка из-под энергетика. На подоконнике бесхозно валялся потерянный неизвестной студенткой розовый платочек с изображёнными на нём японскими иероглифами и анимешным котёнком. Там же была опустевшая упаковка от дешёвых крабовых чипс.

Две пары тонких рук с неожиданной силой затащили Веру в женский туалет. Ключ несколько раз повернулся в замке, после чего Лиза с самодовольной улыбочкой положила его в карман своих джинс.

— Откуда ключ взяла? — поинтересовалась Вера, всеми силами стараясь сохранить каменное выражение на своём лице.

— Это запасной, — ехидно ответила Елизавета, — копия, — она не стала уточнять, каким образом ей досталась копия.

— Ага, — скучающим тоном бросила Вера, — ясненько, — и замолчала.

Атмосфера заметно сгустилась. Лиза ничего не говорила. Она просто в упор смотрела на Веру. Она улыбалась, но в глазах её горело величайшее отвращение, как если бы перед ней стояло мерзкое насекомое. На Лизе была красочная тёплая кофточка модной вязки, в стиле колор-блок, явно привезённая сюда из столицы. Вера стояла в потрёпанной чёрной рубашке. Она отводила взгляд.

— Слышь, мурло, — отбросив свои неумелые попытки в этикет, процедила Лиза, — ты кем себя возомнила вообще, а?

Вера открыла было рот, но ей не дали и слова вставить.

— Наркоманка грёбаная, выкормыш пьяницы. От тебя даже твой собственный отец сбежал, чтобы не видеть твою кислую харю, — Лиза плюнула Вере в лицо, — музыку, значит, решила послушать? Возомнила, что обладаешь хорошим вкусом? Вы только гляньте, — обратилась она к своим подругам, — малышка Тихонова и хороший вкус, — Лиза многозначительно поцокала языком, её спутницы заржали в полный голос, по-мужски.

Вера стояла с непроницаемым выражением, которое давалось ей с большим трудом. Внутри кипела ненависть и яростная жажда напрямую высказать Лизе всё, что она о ней думает. Но Вера знала – если начать сопротивляться, её изобьют. Её, скорее всего, в любом случае изобьют, но так хотя бы не придётся в местной больнице неделю лежать, как в прошлый раз.

Лиза стояла, надменно скрестив руки, и видела, что Вера молчит. Вопреки ожиданиям, это взбесило её ещё больше. Лиза терпеть не могла, когда её игнорируют, она жаждала внимания, она привыкла всегда быть в центре кадра. Неважно, какой фильм жизнь пытается снять на этот раз, Лиза должна играть в нём ключевую роль. А эта погань ещё смеет так высокомерно на неё смотреть. Проклятье, как же Лиза её ненавидит, слизь ползучую. Так и прикончила бы.

Лиза схватила Веру за волосы и со всей силы приложила её лицом об стену.

— Ты, — тихим голосом, прерывающимся от бешенства, процедила Лиза, — вошь грязная. Твой отец валяется в овраге, небось, его труп собаки давно сгрызли. Герой войны, сука, ёбаный, а дочка на наркоте сидит, дрыхнет на парах, — Лиза с размаху ударила Веру по щеке свободной рукой, на запястье которой, в нежном вечернем свете, мелькнул милый золотой браслет с алым камешком, — ничтожество. Давай, скажи что-нибудь, чего молчишь? А?

Лизе на самом деле было плевать, чем занимается Вера. И она сама, и её подруги регулярно закидывались "Снегом", а хорошие оценки Лиза умудрялась получать только благодаря личным связям с преподавателями. При этом Лиза была старостой и обожала заботиться о чистоте. Бедная, кое-как подобранная одежда Веры каждый раз являлась для неё чем-то вроде личного оскорбления, которое невозможно простить.

А вечное безразличие со стороны Веры больно задевало её самолюбие.

Когда-то, много лет назад, они пытались дружить, вместе смотрели фильмы. Но Лиза никогда и никому об этом не расскажет. Она похоронила эти воспоминания. Вера сделала то же самое.

— Отстань, — яростно прошептала Вера, — просто отстань уже. Не лезь ко мне со своими претензиями, я же к тебе не лезу, — распаляясь, Вера повысила тон, — я многое могла бы сказать, но молчу, так чего ты не оставишь меня в покое? — здесь она поняла, что всё-таки хватила лишнего.

Лиза Волкова ничего не ответила, однако выражение её лица заметно изменилось. Теперь она смотрела на Веру не только с презрением, но и с неприкрытой ненавистью. 

Волкова кивнула своим подругам:
— Подержите-ка её.

Веру схватили за плечи с обеих сторон.
Хватка каменная, не вырваться. Эти девчонки что, в свободное время тренируются в какой-то бойцовской секции?

— Как ты смеешь так со мной говорить, — Лиза всем своим видом источала яд, — я тебе сейчас покажу, —  трясущимися от неистовства руками она сорвала с Веры рубашку, — кто здесь власть, — и лифчик тоже сорвала, — мы будем править этим городом, и мы, — подчеркнула она последнее слово, — вычистим его от таких, как ты, гнильё ты помойное.

Одежду Веры Лиза демонстративно выбросила в мусорку, до краёв наполненную грязной туалетной бумагой. А потом грубо швырнула Веру на немытый пол, придавив её грудь ногой, одетой в стильные кеды с пятиконечными звёздами. Своя сменка. Жёсткая подошва больно въелась в обнажённую кожу. Как же тошнотворно.

"Конечно же, — отстранённо подумала Вера, — какой-то дорогой бренд. Родители, наверное, заказали. Таких во всём городе раз-два и обчёлся".

— Ты, наверное, думаешь, что ты здесь самая умная, да? — Лиза вдавила ногу ещё сильнее, у Веры по краям глаз выступила пара слезинок, — смотришь на меня и мнишь, что это я плохая, выскочка, одна ты в белом пальто. Стоит и со стороны наблюдает, важная, сука, шишка, охренеть просто, — Вера начала задыхаться, — сегодня я покажу на практике, как обслуга вроде тебя должна обходиться с начальством. Запомни этот урок.

Она схватила Веру за волосы и потащила к открытому унитазу. Лиза была не сказать, чтобы сильной, всю серьёзную работу за неё, как правило, делали подруги, но с Верой, ослабевшей от химии и беспорядочного образа жизни, она могла без особого труда справиться.

Лиза обеими руками засунула голову Веры в унитаз. Лицом вниз. Одна из её подруг, хихикая, нажала на кнопку слива. Вера наглоталась ледяной воды с привкусом хлорки, её волосы насквозь вымокли. Она совсем ослабла.

В этот момент в голове Веры молнией вспыхнуло имя.
И она всё поняла.

“Как знала, — уныло подумала Вера, — как знала же, что простой ссорой на рынке дело не кончится. Бумерангом прилетело”. На самом деле ничего она, конечно, не знала, но размышлять таким образом в максимально хреновой ситуации было намного легче. Фальшивый контроль над собственной участью. Деревянный щит судьбы.

Лиза подняла Веру за волосы. На лизиных щеках выступил румянец, она раскраснелась от удовольствия, пряди золотистых волос растрепались, спадая ей на глаза. В этот момент она казалась особенно симпатичной. Губы Лизы сегодня были накрашены. Мерцали блёстками в вечерней полутьме. Красиво. Почти свидание.

— Каково, а? — прошептала Лиза, — тебе же наверняка нравится, — она провела своими острыми ногтями по груди Веры, — грязная извращенка. Все люди должны знать своё место, такова правда этой жизни, — высокомерно отчеканила она, вонзив один из своих ногтей в открытую кожу, по которой пробежала струйка крови.

“Жёлтый лак, — пронеслась в голове Веры неуместная мысль, — с ромашками”. 

— Эй, — бросила Лиза одной из своих подруг, — сигарету сюда.

Лиза закурила свободной рукой, дохнув на Веру ароматным дымком, а потом прижгла ей шею сигаретой. Было мучительно больно, пришлось стиснуть зубы, лишь бы не закричать. Такого удовольствия она им не доставит. 

— Ну вот, — торжественно заявила Лиза, — вот-вот-вот, прекрасно, ты только посмотри на себя, ещё и душ приняла, — усмехнулась она, — и волосы чистые, а то ты их, наверное, недели две как не мыла, — Лиза самодовольно кивнула сама себе, она всё ещё дрожала от возбуждения, — ты мне ещё благодарна должна быть. Ну, бывай.

Отряхнув руки, Лиза направилась к выходу. Её подруги, как обычно, пошли следом за ней. На пороге она остановилась, оглянувшись через плечо, и метнула на Веру ненавистный взгляд:

— Вали с этого города, слышишь? Вали, — бросила она напоследок, — иначе прибьём.

И громко хлопнула дверью.

✧ ✧ ✧

Ночь.

Вера едва дотащилась домой. Голова раскалывалась, во всём теле горела немыслимая усталость, ожог на шее непрерывно зудел, давал о себе знать, активно напоминая Вере о её недавних унижениях. Во взгляде Веры было что-то мертвенное. Сейчас ей не хватало сил даже на ненависть. Волосы пропахли хлоркой, от одежды несло отталкивающим запахом общественной уборной. Вера насквозь замёрзла.

"Сука, — только и могла в это время думать Вера, — сука, сука, сука. Вечно, со мной, всегда, каждый чёртов день, — обрывки мыслей роились в голове, как стайка пчёл, — больше они никого так не прессуют, твою же мать, так какого хера это всегда должна быть я".

Мать Веры спала перед телевизором. Пол вокруг неё был усеян водочными бутылками и банками из-под пива. От её кресла несло затхлой вонью. Тихонова-старшая храпела на весь дом. На телеэкране крутили новогоднее кино, а мужик в шерстяной шапке стоял перед рождественской ёлкой, широко улыбаясь.

Вера покосилась на экран. В животе что-то оборвалось, она почувствовала резкий приступ тошноты и её вырвало прямо на коврик рядом со входной дверью.

"Ничего, — горькая, вымученная улыбка исказила её лицо, — стало ненамного грязнее, чем раньше. Потом... потом уберу".

Ввалившись в свою комнату, Вера открыла ящик, где лежала серая коробочка. Втянув носом химию из неё, Вера сразу же вколола себе очередную инъекцию. Руки тряслись, как после встречи с легионом призраков.

"Задолбалась, — со смертельной усталостью подумала Вера, — как же я сегодня задолбалась. Просто дайте мне спокойно умереть наконец". Она бросилась на так и не заправленную с утра постель, сжала обеими руками подушку. И мгновенно провалилась в глухое, отчаянное, беспробудное забытье.

✧ ✧ ✧

The Feast | Пир

Во дворце был величайший праздник. Сегодня все вокруг отмечали наступление первого дня тысячелетнего царства, давно обещанного пророками. Церемония коронации королевы вот-вот должна состояться. Все ожидали этого момента с нетерпением, но сначала Дьявол, владыка поднебесья и князь мира сего, закатил неслыханную вечеринку, на которую прибыли гости со всех краёв света.

Она сидела в центре праздничного стола. Не было видно начала этому столу, и не было у него конца. Казалось, этот стол соединял собой горизонты, и если разделить его надвое, то вселенная рухнет, после чего наступит непроглядная тьма. Лишь Дух Господень будет вновь витать над водами, и всё вернётся к началу, к первым минутам, когда Демиург создавал наш мир, и десятки тысяч иных миров, помимо нашего.

Она улыбалась до ушей.
Она наконец-то вновь была счастлива.

— Хвала, — маленький фавн, сидевший напротив королевы, поднял свой кубок, до краёв наполненный искрящимся вином, — хвала королеве цветов, небесной невесте.

Его тонкий голосок был подхвачен оглушительным хором, возносившим прославления королеве, хором из сотен тысяч голосов, полных любви и обожания. Где-то свысока послышалась торжественная мелодия церковного органа.

— Мы собрались здесь, друзья, — пробасил Дьявол, одетый в чёрный деловой костюм, только из ателье премиум-класса, — чтобы провозгласить начало новой космической эры. Я правил этим миром миллионы лет, но теперь, — он преклонился перед королевой, — моё время прошло, и я вручаю жезл власти в руки той, которая по-настоящему достойна, которая своей добротой доказала, что способна спасти все души, затерянные во грехе и отданные мне мудростью божественной Софии, — Дьявол сделал торжественный жест, — так давайте же отметим этот день так, как если бы он был последним днём нашей жизни. До дна!

И тогда начался пир. Все ели, смеялись, делились последними новостями. Архитектура места, где проводилась последняя вечеринка, непрерывно менялась. Порой напоминала она древний собор, а порой – поле из одуванчиков с близлежащей горной грядой. Говорят, за грядой этой раскинулась загадочная солнечная империя, где никогда не бывает восходов и закатов, а огненное небесное светило сияет и день, и ночь.

Королева оживлённо болтала то с фавном, то с двумя лепреконами – супружеской парой, прибывшей сюда из зелёной страны холмов и курганов, а порой обменивалась мудрыми философскими мыслями с Дьяволом, своим старым школьным приятелем, с которым они вместе гоняли дворовых собак. Они выросли в одной пятиэтажке и провели вместе всё своё детство. Как давно это было.

— Знаешь ли ты, что мир – это просто материальная тюрьма, из которой, рано или поздно, нам всем предстоит вырваться, чтобы познать истинную свободу? — спросил Дьявол спокойным, почти преподавательским тоном.

Она кивнула.
— Со смертью человека ничего не кончается, это просто продолжение пути, — отвечала она своему приятелю, — наш истинный дом не здесь, он где-то там. Высоко-высоко.

О да, она знала, ещё как знала.
Этот мир просто не мог быть конечной точкой. Всё не может быть настолько абсурдно и жестоко, она не верит в это, она не хочет верить, нет-нет, ни за что.

Ненадолго перед её глазами будто пронеслась серия телевизионных помех, как от канала, с которым нет нормальной связи. Лишь на мгновение. К горлу подступил горький комок, но здесь собрание неожиданно оживилось, и это её отвлекло.

На пир явилась возлюбленная королевы, великая золотая леди, большой босс из далёкой северной страны, которая занимает шестую часть суши. Со всех сторон послышались приветствия, а маленький фавн даже преклонил колена.

И вновь пошли обильные возлияния, а воздух зала с готическими сводами, который одновременно был бесконечной поляной, полной луговых цветов и одуванчиков, наполнился ароматом священных курильниц. А потом кто-то включил дарк-фолк и все начали танцевать.

Она почти потеряла себя в вихре безграничной радости. Прошли годы, минуты, часы, секунды, века и мгновения, день сменился вечером, а затем ночью. Небо, усыпанное серебристой россыпью неведомых созвездий, украсилось мириадами огней, мириадами ослепительно красочных фейерверков.

Как же это было прекрасно.

В головокружительном танце королева сплелась со своей возлюбленной, изящной красоты девушкой с пышными золотистыми волосами, шелковистые пряди которых спадали ей на лицо. На губах её сияли блёстки, а запястье украшал милый браслет с алым камешком, блеснувший в нежном вечернем свете. Они держались за руки. Простая рука королевы, ногти потрескались, ничего не накрашено. И её рука, с длинными, ухоженными ногтями.

Жёлтый лак. Ромашки. Как же тепло, как уютно.

Они обняли друг друга, леди с золотистыми волосами запечатлела на губах королевы жаркий поцелуй, и время вдруг остановилось, звёзды прекратили свой ход. Вся вселенная застыла, превратившись в мечту, в сплошную сонную грёзу, полную надежд и магии.

Она хотела, чтобы так всё и закончилось. Она хотела заморозить этот момент в вечности. Она мечтала остаться здесь. Навсегда. Хотя бы на этот раз. Однако дальний край сознания медленно начала заполнять чернильно-густая чернота, полная смутных предчувствий.

— Дамы и господа, — неожиданно обратился к собранию Дьявол, — прошу вашего внимания.

Музыка резко стихла, танцы прекратились, послышались обеспокоенные шепотки.

— Сегодня наша королева должна нас покинуть, — промолвил он печально, — но однажды мы увидим её вновь. Быть может, через мгновение. Быть может, через сотню лет. Время – это перекрученная, изорванная спираль, и в разных мирах оно течёт по-разному, — Дьявол вновь поднял кубок, — попрощаемся же сейчас. До дна.

Она почувствовала смертельный ужас.

— Наверное, это какая-то ошибка, — пролепетала она, обращаясь к Дьяволу и ко всем остальным одновременно, — сегодня же... сегодня же назначенная дата, так что, что же опять случилось?

Дьявол покачал головой.

— Твой путь ещё не окончен. Не сегодня, — он пристально посмотрел на неё, — но однажды ты вернёшься сюда, в свой славный дом. И пусть он лишь один из многих, его двери всегда открыты для тебя. А теперь, — во взоре Дьявола показалась глубокая скорбь, — прощай, небесная невеста.

Она рухнула на колени, схватившись за голову. Мир вокруг неё начал стремительно разрушаться. Все гости вдруг куда-то исчезли, стол для пиршества был смят, стены собора посыпались, как карточные, одуванчики завяли.

— Я не хочу, — по её щекам покатились густые слёзы, — разрешите остаться, я всё сделаю, всё, что попросите, просто... — она не смогла договорить, её голову пронзила мучительная боль, и она закричала, от страха, от горя, от одиночества и от невыносимого страдания.

Если и есть нечто, достойное зваться адом на земле, то это был он.
Настоящий ад.

✧ ✧ ✧

Она проснулась.

На улице опять стояла ночь, но за снежной пеленой в любом случае ничего не разглядишь, даже если захочешь. На полу валялась серая коробочка, её содержимое было высыпано на пол, в ногах Веры лежало несколько помятых книг по оккультной тематике. Из соседней комнаты доносились вопли телевизора, где крутили очередную новогоднюю программу.

Вера вцепилась в подушку, всё её тело сотрясалось от сдавленных рыданий, а слёзы градом лились по щекам. Шею невыносимо жгло, горло болело. Похоже, она простудилась, придётся ещё и лекарства покупать.

Проклятье.

✧ ✧ ✧

Вера протирала стаканы за барной стойкой ДК. Она смотрела прямо перед собой, но, казалось, почти ничего не видела. На её груди всё ещё был заметен красный след от обувной подошвы. И новенький пластырь на месте пореза. По крайней мере, за одеждой не разглядишь. Незачем привлекать к себе заинтересованные взгляды. Иногда закрытый шмот – это отличный выход.

Сегодня она пыталась быть особенно старательной. Вера не знала, сколько ещё здесь продержится, но местная атмосфера позволяла расслабиться, подавить в себе неприятные воспоминания. Не впервой. Она всю жизнь занималась чем-то подобным. Она вообще эксперт по таким делам, если в этом ремесле в принципе можно называть себя экспертом.

Пока ещё она не знала, что вскоре её ожидает новый удар, связанный именно с этим местом, с человеком, который, как она почувствовала с первого взгляда, стал важной частичкой её маленького личного мира. С той, которая смогла понять её проблемы, и которая не оттолкнула её, как это сделала... Как, в своё время, это сделали другие.

Она наслаждалась экспериментальной музыкой, попутно выполняя довольно простенькую работу. Вера в принципе слушала всё подряд, если оно отзывалось в её сердце. А музыка, игравшая в ДК, отзывалась почти всегда.

✧ ✧ ✧

Под вечер воскресенья Вера решила не возвращаться домой ещё хотя бы какое-то время. Ей была отвратительна перспектива вновь выслушивать старушечью ругань. К тому же слишком свежи были воспоминания о том, как она валялась в своей кровати, истекая соплями, и плакала, будто годовалый ребёнок. Тогда ей почти совсем снесло крышу. Только вспомнишь, сразу передёргивает.

Свесив ноги, Вера сидела на одной из железных балок недостроенной автостоянки, владелец которой обанкротился в годы дефолта, а сама стоянка попала в юридический ад, став в итоге гнёздышком для молодёжных банд и представителей депрессивных субкультур. Сегодня, впрочем, здесь никого не было, кроме Веры. Погода слишком дрянная.

Подняв взгляд повыше, можно было увидеть над собой индустриальный лес, ощетинившийся множеством проржавевших балок и свай, торчащих из бетона то здесь, то там. Высоко наверху виднелся широкий овальный проём, где изначально должен был находиться стеклянный потолок, но сейчас там зияла дыра, окровавленная сквозная рана, и непроглядный ночной небосвод с ревущей в облаках вьюгой.

Унылое местечко.
Большего Вере сейчас и не требовалось. Здесь точно приятнее, чем дома.

Она закуталась потеплее, плотно обмотав вокруг шеи шарф, который, по некоторым признакам, был сшит не меньше полувека назад. Она смотрела вдаль, ни о чём особенно не думая. Планов на будущее у неё не было. Какие планы? Смех, да и только. Может, её в конце концов действительно кто-нибудь зарежет. Может, так даже лучше, чем это непрерывное барахтанье в кипящем масле. К чёрту такую жизнь.

Она посмотрела вниз. До земли довольно далеко, а ещё в процессе можно напороться на железный штырь. Если повезёт, то смерть придёт мгновенно, если не очень, то придётся чуть-чуть пострадать, но умрёшь в любом случае.

Вера задумчиво склонила голову набок.
Какая интересная мысль.

Странности начались именно в этот момент.

Сперва очень громко зазвонил маленький кнопочный телефон, лежавший в кармане куртки.

"Да кто в такую поздноту, — раздражённо подумала Вера, но сразу прервала сама себя, — стоп. Стоп, я же его выключила. Я точно помню, как выключала..."

Она ошалело уставилась на экран телефона, который явно был всё это время выключен, если судить по идеальному заряду аккумулятора. Тем не менее, прямо сейчас телефон работал, а звонок проходил.

"Номер неизвестен", — высветилось на экране телефона Веры.

"Офигеть, — Вера, не веря своим глазам, смотрела на экран, — полуночные звонки от незнакомцев, обожаю. Нахер катитесь", — она попыталась отклонить вызов.

Не сработало. Телефон продолжал звонить. При этом звонок, казалось, становился всё громче, и Вера начала опасаться, что он привлечёт к ней нежелательное внимание.

"Да что с ним такое", — она нажимала на красную кнопку снова и снова, а телефон не успокаивался. "Номер неизвестен".

Мрачно вздохнув, Вера решила принять вызов. Её терзали смутные опасения. Очень ей не нравилось, что подобное происходит именно здесь и именно сейчас. На душе становилось всё неуютнее, тревога нарастала.

— Алло, — Вера приложила мобильник к уху, — чего надо?

Ответом стал сплошной шум телефонных помех.

— Я ничего не слышу, — раздражённо проговорила Вера, повышая тон. Вьюга усиливалась, снег становился всё гуще и гуще, — вы вообще кто?..

Из трубки вновь послышался странный шум, но сейчас он, казалось, был не таким непрерывным, как в первый раз. Ещё мгновение, и сквозь пелену плохой связи Вера смогла расслышать обрывки чьего-то голоса.

— У... у.., — <неразборчиво>, — уходи, — <шум>, — ух... уходи оттуда, — <очень громкий шум>, — сл... — <помехи>, — слышишь меня? — по ушам Веры ударил оглушительный треск, сменившийся визгливым техническим писком.

— Я не понимаю, что вы хотите мне сказать, — непонятная тревога в сердце давила на Веру сильнее и сильнее, она начала оглядываться, не следит ли кто за ней.

— Ск.. ско... — <треск>, — скорее, уходи, Ве... — <шум>, — Верк... — <помехи>, — н... н-не риск... — <техношум>, — о... опасн... — Вера поледенела. Этой формой имени её за всю жизнь не называл никто, кроме одного человека.

И этого человека больше нет в мире живых.

— Скажите, — выдавила она из себя голосом, прерывающимся от колючего страха, смешанного с болезненным интересом, — своё имя, — её трясло, — и откуда вы узнали мой номер.

Телефон разрывался от какого-то непонятного шума. Было чувство, что, помимо плохой связи, там слышалось что-то ещё. Нечто, чего не должно там быть.

— Я... я б-б... — <шум>, — не продерж... — <помехи>, — он... они... — <грохот>, — н... наступают, — <треск>, — б... будь, — <грохот>, — осторожна, — звонок сорвался.

"Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети", — заключил бесстрастный женский голос. Экран погас.

"Выключился, — дрожащими руками Вера нащупала кнопку включения, — да с какой стати аккумулятор разряжен? Только же был полный заряд, вот буквально только что", — впрочем, включить телефон вновь ей так и не удалось.

Она поняла, что больше не может здесь оставаться. Вся эта ситуация слишком действовала ей на нервы. Обычно Вера довольно флегматично относилась ко всяким необычным вещам, которые видела с детства. Но здесь? Отвратительная погода, ветер с каждой минутой становится всё сильнее, мрачное окружение, абсолютное одиночество, изолированность. Ещё и голос этот. Было в нём, в конце концов, что-то до боли знакомое, по неясной причине именно это пугало её сильнее всего остального.

Вера спустилась вниз. Видимость была практически нулевая, знакомые участки на стройке приходилось искать на ощупь, продвигалась Вера медленно. Наверное, от непонятного звонка всё-таки вышла некоторая польза. Ещё час, и снежные завалы здесь станут совсем непроходимыми. А спрыгнуть Вера, в конце концов, так и не решилась.

"Наверное, это всё-таки был пранк", — неуверенно подумала она. Что-то, по правде, во всём этом казалось ей глубоко неправильным, но она не могла понять, что именно. Она любила размышлять о необычном, но конкретно об этом случае размышлять отчего-то совсем не хотелось.

Или, во всяком случае, не сегодня.

✧ ✧ ✧

The Void | Пустота

Она плыла по далям бескрайнего тёмно-синего пространства. Порой ей казалось, что со всех сторон её окружают воды первозданного океана, на глубоком дне которого погребено мировое древо жизни. А порой она полагала, что на самом деле это всё – межзвёздные просторы, и движется она в самое сердце вселенной, чтобы раскрыть там некую великую истину.

Она не знала.
По правде, она и не желала знать.

Какая разница, что за декорация предстала перед ней на сей раз? Все эти сюжеты в любом случае не имеют никакого значения. Просто способ занять себя.

Способ забыться.
Вновь.

Мимо проплыл огромный кит, а следом за ним – стайка резвых дельфинов. Сердце её полнилось покоем отчаяния. Никаких больше надежд, никакого намёка на свет, никаких робких планов. Дружеское ли тепло, или что-то большее. Велика ли разница? Всё закончилось.

Она больше не увидит её улыбку.
Всё закончилось, даже не начавшись. Как глупо. Только и способна, что терять. Вся жизнь – сплошная насмешка. Может, и рождаться не стоило.

Стоило умереть в больнице, на руках медсестры. Ах, если бы только ей предоставили право выбора. Но даже такая привилегия – это слишком. 

Перед её взором предстали руины летнего дворца, покрытые разноцветными кораллами, заросшие зелёным мхом. Стёкла были выбиты. Множество маленьких осколков плавало вокруг неё. Она приблизилась, всматриваясь в сцены, запечатлённые на этих осколках. Крохотные вспышки тепла в холодном мире. Уголёк дружбы, ныне погребённый под толщей воды.

Течение увлекло её вперёд, прочь от осколков, прочь от руин, оставшихся позади. Но впереди ничего не было. Она пыталась зацепиться взглядом, будто в поисках небесного руководства, будто надеясь, что кто-то подаст ей руку, подаст ещё раз, в этой химической мгле, в лощине тихого, безбрежного отчаяния.

Но осталась только тьма. Вечная, абсолютная тьма. Она окутывала её, как вуаль, лишая последних красок, обесцвечивая. Мир становился монохромным. Он всегда таким был, просто однажды она позволила себе, ненадолго расслабившись, поверить в иллюзию, будто в нём всё же есть какие-то тёплые цвета. Тогда она жестоко ошиблась. Опыт – это не про неё, и она повторила свою ошибку, но бытие сказало своё слово ещё раз, чтобы делом подкрепить свой первый приговор.

Не осталось больше ничего, кроме как медленно, безвольно дрейфовать в этом царстве пепельного опустошения. Пока не проснёшься.

И не попытаешься прожить ещё один бесполезный день.

[СНЕЖНОГОРСК Запись/Обсуждение]

Привет. Мне тоже хочется.

[Любовь в DA]

Весьма печально, что Огрена нельзя выбрать. Мне он нравится. Такой тупой и брутальный, прямо образец спутника жизни для моего персонажа-гномки. В первые прохождения кувыркалась с Зевраном, но теперь он начал казаться слишком смазливым, слишком манерным и стал откровенно раздражать. Алистер... Окей, будем честны, Алистер – нытик, хотя его юмор, пожалуй, по-своему очарователен. Однако увы, в последнее время мне чаще доставляет издеваться над бедолагой-рыцарем, чем окутывать его сетями любви. Недавно впервые начала романтическую линию с Лелианой. И... Просто очарована. 

[Какая миссия (локация) бесит вас больше всего?]

Мои предпочтения, наверное, могут показаться нетипичными. Скажем так, Лотеринг раздражает по той же причине, по какой устаёшь от постоянного прохождения стартового подземелья в каком-нибудь TES IV. Долго, знакомо, не слишком интересно. Скучно. И ещё Убежище с горным храмом. В последний раз удалось разнообразить процесс, когда для виду согласилась на осквернение, а потом перебила всех культистов аккурат под носом их собственной чешуйчатой пророчицы. Глубинные тропы интересны своей жестью и погружением в прошлое гномов, а Тень... Чёрт возьми, это же Тень, а я от магов и магии DA буквально без ума. Конечно, я её люблю, и проходится совсем незаметно. Но Лотеринг и Убежище... Хмф.

[Сколько раз вы прошли Dragon Age:Origins?]

В 11.03.2019 в 08:49, АльфаБета сказал:

Спустя 9 лет, я снова увлечена Дао. Нетленка, что сказать. 

А что у вас с ним случилось? Я его всегда отправляла воевать за деревню. Обычно выживал. Но вот в последнем прохождении помер. Хотя в пати два маги с отхилом были, почти всех отхилила, его как-то упустила. Было лень переигрывать, оставила как есть.

И его с почестями похоронили? )0

У меня все стабильно живы, хотя играю на кошмаре, а из хилов – только мой персонаж, ориентированный больше на магию духа и энтропию, с одним-единственным лечащим заклинанием. Приходилось каждые две секунды ставить тактическую паузу, оценивая ситуацию. С лотерингским торговцем всё просто. В последнее прохождение вообще помогла ему, ибо жрица начала бесить. Отыгрыш такой отыгрыш, хех. 

[Console Perk]

Аналогичная история с Microsoft Office, кстати говоря. В итоге через iTunes вынуждена была подписаться. Когда увидела региональные ограничения на сайте, то помню свою реакцию, по-настоящему взбесилась. Довольно интересно, сколько подписчиков теперь останется? Как бы таскаться пешком каждый месяц в магазин неудобно, а годовой Gold позволить могут далеко не все. После нескольких лет удобной онлайн-подписки это отбивает всякое желание поддерживать сервис звонкой монетой, откровенно говоря. Через консоль, к слову, подписаться тоже нельзя? Я её с прошлого года не включала, не уверена, как оно. Но если нельзя, то это полный, глубокий и жалкий отстой.

13 минут назад, Agckuu_Coceg сказал:

некоторых других версий глобального интернет-магазина

Нет информации, какие именно страны, помимо РФ, затронула эта бредовая политика?

Ну. Чтобы не так обидно было, хе.

[Сколько раз вы прошли Dragon Age:Origins?]

Не помню точно. Первый раз прошла, когда совсем мелкой была. Тогда игра показалась довольно страшной (кровь, порождения тьмы, безнадёга) и тяжёлой (слишком быстро убивают, лол), что забавно, ибо сейчас с лёгкостью на кошмаре. Раза три - за эльфийку-мага. Один раз за благородного гнома, и за человека голубых кровей тоже где-то... Один. Интересно, что каждое новое прохождение воспринимается как истинное. В твоём собственном персональном каноне точно. Наверное, такой эффект рождается, в первую очередь, благодаря глубокому погружению в образ персонажа. Ему сочувствуешь, даже если ведёт себя, как редкостная сволочь - все помнят момент с жадным торговцем в Лотеринге, да? Хотя во время предпоследнего прохождения за магессу моя героиня казалась практически святой. Сейчас воротит от такого, а тогда всем помогать было приятно. Чувствуешь себя прямо хорошей такой.