Во сне сбываются мечты?
Дети хранят множество тайн, недоступных взрослым. Маленькие шпионы, узнающие с легкостью места спрятанных карамелек, истинные взаимоотношения между людьми и выхватывающие секреты из рук самих богов. Высшие, как и взрослые, всегда подпускают детей к себе, не чувствуя угрозы. Рыцари никогда не обидят ребенка, зная цену его жизни в пока ещё неокрепшем теле. Даже если у мальчика за спиной будет спрятан острый осколок. За изнанкой моря было обязательно что-то спрятано, и только рожденные его солью надёжно хранили эти тайны.
Этого мало, чтобы остудить пыл девочки, ежедневно приходящей на пляж в поисках ракушек. Зачем их ей так много, когда уже все руки и шея укрыты тяжелыми гроздьями, царапающими то тут, то там кожу. Девочка из тех, кто знает секрет морского ветра, невидимый остальными.
Знает, почему опасны волны морские и каждый день приветствует их, помахав ладошкой и после ощутив соленые брызги на щеках. Ласковые радужные поцелуи.
Ладонь зарывается в мелкие кудряшки, и человеческий котенок блаженно жмурится, прижимаясь к цветастой юбке. Она видит больше, чем другие.
- Почему тоскуют те, кто заслужил полета?
- Не разочаровывайся в этом восходе. Не обвиняй мир, малышка. Они станут сильнее. Ведь ты хочешь, чтобы я снова пришла?
- В этом небе столько боли, я его согрею… обещай, что будешь приходить. Обещай!
- Я буду приходить к тебе, милая, - девушка наклоняется, и весь мир для малышки окрашивается в теплые переливы золота, и губы, касающиеся ее лба, самые нежные. Самые любящие. Они ей шепчут. – Смотри, какого цвета облака у солнца.
Небеса окрасились ярким, густым и нереальным светом.
Больше не было смысла закрывать глаза и бояться удара нависшей угрозы. На каменный монолит была положена подушка – кто-то дал себе труд позаботиться о владыческой попе. Рыжая явственно ощутила себя собой – и начала извиваться, словно прикованная цепями к могущественному.. артефакту? По ногам, укрытым дорогими тканями, струилась чистая энергия, проникая вглубь и насыщая ее.
Начала кричать, сопротивляясь только ради самого сопротивления.
Колдунья даже бровью не повела за все время церемонии.
Лирлин даже не повернула голову, чтобы сосчитать фигуры за своей спиной. Поблизости их было около десятка. Тела со знакомыми лицами бездыханно лежали у ног. Лишь маленькое, тягуче-ленивое желание. Рыжая знала все необходимое и даже больше. Нежилась в ослепительном свете, мало-помалу накапливая его в себе. И закрыла глаза.
Людей не спрашивают, как они хотят закончить свою жизнь. Всегда банально и незримые мечты о крепкой семье, необъятной власти и золоте, что дождём будет падать с широких ладоней. Будет это красота, которую не посмеют осквернить похотью. Будет стойкая вера, что отдалит личность от родных и близких. Будет это просто счастье, чью суть он никогда не сможет объяснить. Ноги зачастую сами ведут по тропе, а глаза… глаза не смотрят в этот момент. Вместе с мыслями они канули во мрак. Нет больше цветущей поляны с белоснежной беседкой, где оба будут пить чай. Башня будет тянуться ввысь, а черепа будут пополняться, приветствуя незваных гостей, но уже дорогих чёрной душе.
Разве спрашивают мертвецов – хотели они такой участи? Разве спросили его? Дух скалится. Дух кричит. Дух стремится ухватиться за соломинку жизни и вместе с лёгкими вкусить в первый раз воздух, как младенец принимает первую боль вместе с матерью.
Дух кричит. Дух стремится к жизни.
Эта тундра кажется бесконечной, хотя чёрные окна отчаянно пытаются найти что-то живое кроме сухой травинки. Камни трещат друг об друга, как их касается нога, а хвост общается с ветром, ловля гребешком свист. Тяжестью нависает на голову с острыми плечами. Почему бы нет? Что прячет за собой туман? Что-то ценное, нечто могущественное и большое. Дорога остаётся бесконечной, пока глаза правильно не присмотрятся.
А Бродяга не обернётся назад. Чтобы найти то, что ищет на обратном пути. Упущенное вначале и давшее знать о себе в конце. Картина не так важна художнику, когда присутствуют люди. Их жесты, их мимика, их действия – улыбки, смех, плач, горе и безразличие. Маленькая девочка в серой толпе будет единственным ярким пятном на готовом холсте, но правители королевств будут возмущены столь опрометчивым поступком творца к их личностям.
Когда-нибудь ты увидишь этого седым старцем, что-то бубнившего себе под нос и вечно-молодым болтающим хвостом... а зубы целыми хоть останутся?
Самое большое счастье для смертного – уйти в то время, когда сам того решает. Когда долги уплачены и единственной целью остается встреча с полноценной свободой. Не зря люди так цепляются за возможность мучить себя и остальных вечность. Право, наделенное с рождения, связывая в одну нить ласковые улыбки и синяки, неизменно появляющиеся у любого идущего своей дорогой существа. Кто-то будет держать одну нить как моё, своё и присвоенное. А кто-то только для того, чтобы не дать упасть. Круг незамкнут и на нитях сохраняются яркие капли цвета сапфира.
Время не ценит холсты, святыни, но чествует тех, кто сверг. Время закроет глаза на всё. Но ты не время. Ты — человек. Твое дело – выживать всегда и в любой ситуации. Потому что так завещали предки. Потому что есть зависимые именно от твоей красной жидкости.
Становилось холодно, и камень под ногами жадно впивается трещинками в плоть и тепло ещё напоенного кровью тела. Время жалит и сковывает тисками. Мало рыжей было этого дня?
Холодно… Теперь стало холодно и больно.
Тень похожа на конус на его щеках. Врождённые пятна, а для других – краска, что выделяет из серой толпы. Вещи не уходят вместе с мертвецом по ту сторону. Они остаются в том мире, вправе других использовать их в нужном назначение… или придать огню, как память ушедшему и тотчас дар природе.
Голос Богов в ветре!
Прислушайся, огненная голова, разве не слышишь, как поёт тебе Сун? Верующая Сун. Дочь Сун. Почему бы тебе не поставить себя в круг с Великим Божеством и полубогиней, как смертная? Этому незачем ставить себя с кем-то. Можно лишь слушать. Идти на зов, где заканчивается кровавая река. А может что-то светлое? Может летописи лишь обманывают сознание? Как и молитвы, что воспевают в храмах жрецы? Почему то к чему покровители привязываются – для них не может быть так, как хотят они? Где Ловиатор прощает им грехи и смывает с ладоней алую жидкость. Где Бешаба гладит покровителя по голове, утешая, повествуя горькую правду. Этого Келемвор не провожал. Не видел. Не ощущал латную перчатку на локте.
Никто не поёт. Никто не танцует.
Идёшь слепо? Заблудился? Слушаешь журчание ручья, а не скрип дерева, чью мёртвую корку обнимают языки огня? Но ходишь, ходишь, ходишь и руки тянуться к тени, как уголки губ расширяются в ухмылке, а из уст выходит хриплый смешок. Тут не так холодно, огненная голова. А может просто этот тёплый? Страннику с колючей гривой не так одиноко в тумане, когда есть смысл гоняться за тенями. Хоть самую вечность, но сердце будет ликовать, и смеяться вместе с хозяином.
Вот и все?
Бешаба почему? Чем он провинился перед тобой? За какие прегрешения ты оставила без своей защиты? Ведь молился тебе, наверняка, молился! Но ты не слышала его. Или не желала слышать? Признавайся, мерзавка! А ведь просьба могла быть высказанной неверно. Что тогда исполнять, вмешиваясь в годы существа. Замысел остается за двойным дном, хотя шкатулка уже опустошена.
Ко всему привыкаешь, и к крови и дрожи собственного тела. Разве сюда должна была привести песня для ручейка, наперекор всему спускающегося вниз, чтобы напоить русокосую девочку с замаранными щеками. Вода растворяет кровь и дарит ее всем, кто нуждается в малых каплях.
А может быть теням можно позволить кружить? Выполняя обещание, поднимается голова и нервно оглядывается на зов. Знакомый зов. Забытый голос. Да только не понять, за что терзают горло своими иглами носящие лаву под кожей.
- Вот и все? – спрашивает громче огненная голова. Глаза потускневшие, окна дома, который остался пустой коробкой. В которой нет радостного мяуканья и веселых догонялок.
- Всё? – переспрашивает хриплый голос, а гребешок касается ткани, осязая искусство из бархата.
Яркое платье. Яркие украшения. Яркие перья, что украшают огненную голову. Подходит синий к красному? Как зелёный к жёлтому? Вода превратиться в море крови, а на зелёной поляне будут расти множество жёлтых цветков – пушистых, как шерсть котёнка и со стойким запахом самого пряного на вкус напитка. Они будут тянуться к солнцу. Когда-то из них вырастут деревья, а спустя века – могучие горы уступившие корой крепкому камню. Чем выше ступаешь, тем сильнее колит кожу холод.
Этому разве холодно?
А огненной голове холодно?
Два окна, которые прячут в себе семейную идиллию. Большая семья, в которой изо дня в день не прекращаются ссоры и тихий шорох любовников, чьи руки аккуратно касаются друг друга, боясь разочаровать близкого сердцу. Два окна пусты… почему? Потому что этого не спросили? Потому что было больно не так как раньше? Бродяга злился, но куда деть злобу? Куда деть смех? Смысл выражать эмоции, когда для души нет причин её выражать?
- Что-то закончилось? – спросил хвостатый тифлинг. Спина сгорблена. Глаза покраснели, а вместе с тем появился ещё одни конусы вокруг веки, что тянутся к скулам.
Как новое начало? Как новый конец? Что это всё значит? Он всё равно ничего не решит.
- Лирлин-Лин-Лир, - ладони тянуться, пальцами дотрагиваясь веснушек, но ухмылка искренняя, как и смех, - пуста, как яма. Пуста, как шкатулка. Это конец для Лирлин-Лин-Лир? А конец ли для Бродяги? Этот хочет пожить ещё немного…
Прозрачные руки, обессилевшие пальцы. Ты не примешь такую Лирлин-Лир-Лир? Много часов было проведено в темноте и даже кудряшки раскручиваются, по прихоти тяжелой воды, а не легкого дыхания ветра. Время появится и укачает в своей колыбели колдунью, чтобы и дальше она была готова. К тому, чтобы вовремя принять свой последний вдох.
Лирлин робко рассмеялась, погладывая на хвост, руки, ухнув в черноту глаз и поманив ее к себе поближе.
Леви оказался в ее руках. Теперь стало меньше, чем одна боль, но на время, подобно вину, лихорадкой расползаясь по коже. Веселый Бродяга. Смешливый Бродяга. Теплый потомок собственного отца демона.
Может быть… Пальцы ведут по темным линиям, знакомясь и поддаваясь обманчивой надежде.
- Бродяга сможет проснуться. Ведь сможет? Так было обещано Лирлин. Только сколько дорог не пройдет, будет видеть чужие лица. Бродяга вечен, такие не умирают. Твое имя сохранит тебя. Веришь мне? – шепчет, глотая слезы. – Вспомнишь крики и прикосновения губ? Вспомнишь мелкие порезы и верность Кастис?
Пожалуйста, не убегай, Бродяга. Больше не холодно и не страшно, пальцы двигаются и могут прижимать к себе то, что стало дорога. Люди хотели бы не отпускать свое никогда.
Камни поют свою симфонию. Они зовут, но тифлинг спешить не будет. Он согласится. Он будет бегать тут вечно, посмеиваясь и гоняясь за тенями, пока через короткое время не услышит грубый бас цепей, что утащат его прочь отсюда.
Это конец, огненная голова? Или это шанс, Лирлин-Лин-Лир?
Губы тянуться к щеке, касаются влаги, осушая её и так же со второй. Поцелованная солнцем должна гореть. Должна беззаботно порхать, как бабочки водяной земли, но сиять лучами огненного шара.
- Если с севера подует южный ветер, если луну заменит солнце, а ледяные горы украсит покров зелени, то вернёт Ао всех незаслуженно убитых? Вернёт желанных детей, любимых рыцарей и бродяг, что за спиной носили истории? Только эстет получит самый вкусный десерт. Только тот, кто стремиться к своему духу – узнает Истину, найденную в Ветрености? – пальцы путаются в кудрях, глаза видят каждую ценность изумрудов, а губы исказились в ухмылке, и не позволяют хозяину отдаваться горечи.
Знает Бродяга, что такое печаль? Знает. В Тэе была и семья. Всего было немного. Люди, называвшее себя родителями этого. Было немного счастья, немного печали, немного смеха, немного слёз. Было смущение от взрослой дамы в лёгких одеяниях и сверкающих украшениях. Был смех от упавшего в грязь работорговца, посрамившего себя перед семьёй. Демоны тонкие натуры, но люди дотошные.
- Этот верил Лирлин-Лин-Лир. Этот делал больно Лирлин-Лин-Лир. Но с Лирлин-Лин-Лир слова путались. Путали других. Этот, - он оглянулся, - будет долго здесь ходить? Этот не знает. Этот будет тешить себя памятью, когда будет грустно. Будет смеяться, когда памяти захочет дать жизнь. Этому нравиться повторять твоё имя, - Бродяга захихикал и смущённо отвёл глаза в сторону, хотя лоб коснулся лба, слабо толкнув, - Лирлин-Лин-Лир. Ты пожелала этому доброго утра? Покормила грушей? Шоколадом? Весёлая Лирлин-Лин-Лир. Бедная Лирлин-Лин-Лир. Сильная Лирлин-Лин-Лир. Поцелованным солнцем не идут хрусталики, но маска милее от этого.
Губы тянуться. Ладони осязают, как первые отстраняются.
- Смейся, Лирлин-Лин-Лир. Будешь смеяться? Люди не забывают. Люди прячут. Память вечна. Память – знание. Смейся, Лирлин-Лин-Лир.
К чему шанс, как думаешь, Бродяга, стать решетом, через который со временем будут проплывать рыбки. Смех будет отражением по ту сторону плана кровавой скалы, и со временем голос окрепнет и станет тоньше, чувствительнее.
- Боли не было, и неудач тоже. А может быть лучше бы и были? Отмерянные щедрой рукой, но и поцелуев, - губы коснулись уголков губ, и девушка, виня случайного ящера, Многоликого, рок и каждый камень темной цитадели, укусила щеку Бродяги, - их могло быть больше. Колдунья тебя послушается, и обещает помнить. Только для себя. Может быть, ты будешь слышать песни, а может быть, вернешься и вернешь соскользнувшее с рук?
Болезненное повторение ошибок, пока не усвоен урок. Леви торопится, не признаваясь даже самому себе. Или яркому пятну гостьи этого унылого места. Только это мало, чтобы закрылись изумрудные глаза.
Можно запомнить все, если обращать внимание на каждую морщинку, а пальцами узнавать то, что скрыто под завитками волос на затылке. Повезло Леви, считать он начал раньше. Лирлин прогадала, доверившись другим. Помнить будет меньше, но от этого ни легче, ни менее ярко. Жадный человечек. Щека – на миг или всю вечность – касается плеча тифлинга в покорном жесте.
Откуда он создает серу? Что ему снилось? Какой нектар увидел бы в своих мечтах? И зачем ему – несомненно высшему – бы отвечать на такие вопросы.
Она хотела бы сказать, что есть к чему возвращаться в прошлом. Теперь – есть? Неминуемо зная, что будет и переживая раз за разом? О нет, дорога поведет дальше, даже если потащит за волосы. Но девушка пойдет добровольно. Ухмыляясь, улыбаясь и, наконец, смеясь. Со временем, но память останется.
- Истину, найденную в Вечности, узнает, - снова шепот и глубокое дыхание, чтобы не слышали демоны. Чтобы не отнимали солнце, которое не слепит. Успокаивает. – В Единстве хранится секрет на дне обманчиво пустой шкатулки. Он там и будет. Он укроет невысказанную тайну, Леви.
- Солнце! – воскликнул тифлинг, положив запачканные ладони на рыжие кудряшки. Тянуться, как бесконечность и всё равно игривые, когда хозяйка покрасила лицо в тёмные тона. – Будет весело, - продолжал Бродяга, - если у этого вырастут рога? Уши длинные, как у эльфа и даже больше? Хвосту не будет так скучно.
Нос уткнулся в огненную макушку, а плечи предательски вздрагивают в смехе.
В смехе?
Ладони держат бывалую тень. Удерживают в руках палящий подушечки пальцев шарик. Этот когда-нибудь досчитает веснушки и провесит на дереве, удерживая колени согнутыми, дольше, видя перед собой картинку медленно падающих полукровок к небу. Возьми солнце! Утащи с собой в пропасть и смейся, смейся, утешаясь девичьей красотой. Как слова за словами заставят рождаться стрекоз и бабочек. Кружится в бесконечном вихре, путая весь мир и круг Великих Божеств, которые смеют, стоят ближе к Ао. Жалуешься ли ты над одним из потомков двух миров? Услышишь смех, режущий, как клинок тэйского рыцаря? И внемлешь словам, что для каждого покажутся тебе красивой обёрткой без сладкой ириски? Этого не спрашивали. Этот не винит Бешабу.
Может так и лучше?
Смейся, огненная голова. Каждому демону симпатична невинность. Духовная, как драгоценный камень, – огоньки изумруда, – который ни один из них никогда не сможет подержать в когтистых ладонях.
- Этот запомнит. Этот вернёт? Как решают Божества, как играет Грех, но когда природа поступит против Королевств – круг приносит то, что случается, разы в века… этот говорит глупости? Этот несёт чушь? Этот хотел быть мудрым, но этот мудрый для себя, а не для других, - Бродяга оборачивается и печально опускает брови, а ладони касаются щёк поцелованной солнцем.
Стараешься заглянуть в душу. В глаза! Но как много продолжают скрывать. Неискренние и вероломные.
Бродяга криво усмехается и смеётся. Улыбающимися и скалящими зубы губами касается лба. Замирает? Смотрит в глаза и ищет. Его никто не спрашивал. Но он смеётся. Просит и огненную голову, чьи собственные и хвостатого слова заплетались в косички: ручьём, огнём, ветром и листвой.
Спасибо, Лирлин-Лин-Лир. Смейся, Лирлин-Лин-Лир.
Бродяга запомнит. Вернёт? Слушай шепот Божеств внимательно.
- Я хочу проснуться… - девочка смотрит на выросшее посреди боли и крови яркое дерево. Касается его коры, гладит, царапает и сдирает ее, пока пальцы не орошает чужая алая соль. Пробует на вкус.
Приходит понимание. Девочка устраивается у корней дерева, защищая себя объятьями и, улыбаясь, засыпает.
