Rеi

– Нас остановили. Мы вернулись ни с чем, – обнимает поверх рук и целует больную голову. А отпустив и отступив на шаг, сдержано кивает себе за спину, где лежит раненная. – С ней. С ней, с ней, с ней, с ней, словно река, в которую обвалился мост и его ломанный остов стал для реки плотиной Плотина, стена, деформация, боль, отчаяние. Вкус рисовой водки, ускользающий запах манго. Оранжевый, потому что кашая окрашивается близко растущими цветами. Стоп. Стоп! – Я не смогла её там бросить, – говорит тихо, не оборачиваясь к доктору, словно бы потеряв к нему всякий интерес. На белой коже уже проступили следы от сильного хвата, содранные ногти о стил. – Макс сказал, что оттуда не возвращаются. Что ей уже не помочь. "Я не смогла бросить там своё будущее". – Там были прошлые сталкеры. Им нужны вы с Максом. Когда наберёте достаточно. В глаза – не скажет. Только ей, немой свидетельнице горизонта событий. Не жалея сонную и больную голову того, кому на самом деле предназначаются эти слова.

Серый перестал быть просто цветом. Он обрёл звук, нахлынувший потоком воды из лопнувших стен. Прижимая к себе ношу, словно пытаясь удержать своё подобие в рамках нормальности, удержать себя, в руках, крепко, и не дыша от накативших волн. Зрение, вкус, слух и даже гравитация сыграли в шутку, стоило ей расфокусироваться от охватившего ранее раздражения, оставшись наедине с кандидатом в покойники. Серый накатил на неё и задушил собой. Такараи боялась пошевелиться. Даже дышать. Словно ещё движение, и серый заполнит даже её лёгкие. Она знает это ощущение, как синестезия перекручивает сигналы мозга, который готов снова замкнуться на себе, только бы не гибнуть. Не взорваться в черепной коробке... ... цветом. Пальцы разжались, и тело незнакомой девушки стало оседать... лишь в последний момент рефлекс её собственного тела вынудил подхватить обратно. Бездумно. Бессмысленно. Чей-то голос обещал поражение "ей не помочь". Не довести дело до конца, сдаться, отступить и позволить сталкерам решать судьбу. Плакать. Бить стены до исступления. Замкнуться и уйти. Всё это поочередно и одновременно. Но приходится оторваться от земли, сколько бы времени ни прошло, и сделать первый шаг, новый шаг навстречу знакомому отсеку. Усилие на этот шаг также грозит инсультом — на снежно-белую, полупрозрачную кожу незнакомки падает ярко-красная капля. Какой цвет у времени? Мозговая активность зафиксировала гибель личности, гибель высшей нервной деятельности, подменив безумием, программой выживания, всё, что делало из животного китаянку, с чуть плосковатым круглым лицом, некогда живыми волосами, не спутанными в комья, возможно, учёную. Очень хочется думать, что не жертву заранее продуманного эксперимента. Один. Четверо. Пятеро. Десять мутантов, выращенных из эмбрионов до взрослых особей. Мёртвый китаец. Трое живых. Они ждут. Сейчас кажется, что она спит, укрытая одеялом. Иоко могла уничтожить крохи её разума электрошоком, но солдат знает только об эффективности. Медлит лишь в силу непонимания ситуации, чего не случалось уже годы, их тренировки приучили быть готовыми ко всему. Проклятье на голову генерала Вана! Проклятье на всех его предков! Иоко оседает на ближайший стул и охватывает руками голову. Ей тридцать. Её мир, тщательно выстраиваемый три десятилетия грозил рухнуть под мерное сопение Айзека Флинна. Ей нужно разбудить доктора, вручить ему безнадёжную загадку и разделить одну трудность на две головы. Ты им нужен, Айзек, узник своего прошлого. Но она просто смотрит. Как единственная причина не сойти с ума забывается во сне и снах. Берет передышку, тайм-аут, сбегает туда, куда Иоко нет доступа. Где для неё уготована лишь чёрная и вязкая пустота безвременья. Когда в настоящем далёком небе зреет опасная гроза и высокий гром зовёт на битву. Такараи рывком поднимается и подходит к спящему. Чтобы разбудить напористым, тяжелым и жарким поцелуем, не позволив душе бросить её одну в этих руинах, в которые же и заманил.

— Спасибо, я умею разговаривать, — хмыкнула, не желая деградировать до уровня бешеной азиатки. Не для того было потрачено столько лет и усилий, чтобы вычленять все междустрочные смыслы, и чтобы сейчас оказаться насквозь пропитанной обилием чужих мыслеформ. Она внимательно посмотрела на стул, попытавшись повторить трюк с оружием, но смогла усилием воли лишь сдвинуть его на несколько сантиметров, вместо недоступной ей деформации. Пожимает плечами. — Это бесполезная трата сил. Пнуть ногой предмет она и так может. И головная боль. Такараи забирает безвольное, оглушенное, а может быть уже и мёртвое тело, чтобы уйти добавить Айзеку работы. Посидеть в регенераторе и послушать, насколько же все они бесполезны против опытных сталкеров. Лучше уйти, чем действтельно сорваться и пристрелить. х

За облаком дыма не видно, с какой силой сжимаются пальцы на собственных предплечьях. Ваш мир. Мой мир. И все остальные здесь — неразумные, неоперенные птенцы. Скот на убой. — Валяй, — из уст Иоко это жаргонное слово звучит искусственно и натянуто. Погибнет он сам или с пилотом на пару — ей будет всё равно, ловить за шиворот великовозрастного ребёнка дело неблагодарное. Она поднимает руки с зажатой меж пальцев дымящей сигаретой, словно признавая снисхождение божества пред ликом. — Если у вас действительно есть эта.. это общение без слов, то отвлекать кинетиков от вас это смешно. Они будут знать, прочтут в голове. И легко деформируют как оружие, так и сам спецназ. Выбросят к ихору в лучшем случае, умирать от лучевой и обратиться в тонкокостных мутантов, в реальном — просто уберут угрозу, расчистив путь до Макса и Айзека . — Отнесу её в медицинский отсек, — кивает на тело, больше ставя в известность сумрачного капитана. — Если не выживет, так будет полезна. И упокоена, думает Иоко, чувствуя ком где-то в горле и на сердце. Тушит сигарету просто об стол, оставляя на ней первый круглый след.

— Не хватит, — для себя резюмирует эта раздражающая женщина, стряхнув пепел на пол. Неожиданно неплохой табак, упакованный в недорогую пачку с нарисованной на ней женщиной и надписью на английском Akhtamar, кажется, что-то ближневосточное. В ней даже бумага была.. несублимированной. Какой-то шершавой и живой на ощупь против гладкости любого материала будущего. Идеальных фруктов. Идеальной гладкой бумаги и идеальной поверхности парителя. Чтобы не порезаться, не получить занозу. Каждая поверхность автоматически обрабатывается антисептиком. Бумажные деньги заменила электронная валюта или продезинфицированное золото. Шершавость материала против пары жизней. Какой достойный обмен. Знать бы ей, что она нужна для исполнения "плана". У тех сталкеров тоже был план, были недели и годы для подготовки, и мальчик стремился ему следовать. Вы спрашиваете и у Иоко? Она удивленно отвлекается от сигареты, склонив голову на бок, но что-то никто не спешит отвечать. — Не удивляет, — полуяпонке, четверть симке уже странно чему-то удивляться. — Прямая радиация убивает. Из чистого хрониума можно сделать сыворотку и сбить процент.

Нам нужно уходить. - как можно более отчётливо произнёс он. - У меня получилось поговорить с ними. И уж этим ребятам стереть нас в кашу не составит труда. Какого чёрта! И давно Эдвард подрабатывает энцефалографом, и указывает что делать? И смеет потом предъявлять претензии, словно бы сам великий Бодхисаттва спустился с небес! Сдвинуть лейтенанта с места после показательного выступления с деформацией, показав, что они лишь запертые до поры до времени в инкубаторе подопытные, которым позволено жить, но только пока... ... вы раздражаете. Повторит на инглиш, на ханьюй, на пхасатхай, на нихонго. Чьи-то руки тянули за плечи и уводили, и в этом был привкус предательства. Людям нужно лекарство, а они поджали хвост и сбежали при первой же трудности. Презрение себя, раздражение на Эдварда и Макса с их подводными играми, жаждой ихора и снова на собственную слабость им противостоять. Спасибо, парень с грибами на футболке, что вчера подвёз, но больше не звони. Общий канал "Обнаружена женщина, возможно, сталкер на высоких уровнях. Я не знаю, что от неё осталось, но она слаба и бешена, сейчас в отключке, в камбузе". Она пишет "я не знаю". Она признаёт, что уже ничего не знает. Её тошнит от мысли, что придётся просто так убить, просто чтобы не мешала. Или просто тошнит, организм противился самой идее еды, но требовал пополнения ресурсов. Лучше через капельницу, в обход, напрямую в кровь. А сейчас, сумрачным взглядом смерив фигуру Эдварда, затем Макса, в их возбужденном, почти радостном обсуждении нового плана, Такараи курила. Настоящие сигареты, выхваченные из аномалии на столе прозекторской. И даже система вентиляции не могла справиться с завесой дыма вокруг фигуры лейтенанта, сбросившего ношу на ближайший стул. Табак. Чистый табак с привкусом жёлтого порошка. Ядучий, тяжёлый и отталкивающий дым. Чтобы чистый кислород не отравлял так лёгкие. Думаю, вдвоём с механизмом блокировки шлюза справимся. План безумный, конечно, и риск осложнения технических работ на такой глубине огромен. Лейтенант усмехается, с такой горечью и насмешкой, как никогда ранее. Она умеет слышать больше, чем хочется инженеру Ферранту. Найти себе очередной повод окунуться в пустоту без души. — Вы с Айзеком не должны набирать процент, вы их спровоцируете, — как же раздражает эта самоуверенность, это безграничное желание деградировать до сталкера, в каждом новом решении инженера. — Эдвард пойдёт с Хельмой. Или сделать вывод из вашей этой, — салютует сигаретой и рисует ею круг над головой как передачу мыслей телепатией, — здравомыслия уже не хватит? Инженеру Ферранту для генерации искромётных идей не нужна нога, думает Иоко, погасив взгляд жёлтых глаз и остановившись на предмете своих мыслей.

Убейте её, - бросает Макс в сторону капитана и лейтенанта. - Её не вернуть. – Нет, – сталкеры никого не слушают, и она не слышит, что не вернуть. В этом и различие между идейными и жертвами, теперь это точно знает. Она должна шанс, ведь стилсьют, уже привычная вторая кожа и не такое нападение выдержит. В бок брыкающегося существа упирается ствол. Не для того чтобы убить, а чтобы после треска электрического заряда отправить жертву экспериментов в пустые сны. Иоко ненавидела сны всеми фибрами души. Девушка обмякает и повисает на руке очень злого и разочарованного лейтенанта. Это тело, это биологический мусор, брошенное под машину прогресса. Айзек говорил, что несмотря на все свои тайны, он остаётся врачом. Несмотря на все соблазны, лейтенант остаётся защитником. И ей нужна эта чёртова сыворотка за тремя телами. И даже если придётся прогрызать путь через них, ей. нужна. чёртова. сыворотка. – Стойте! Опытный в общении, самой смешно, лейтенант выходит ближе. Упрямый, жёсткий, не менее злой. Более злой и задёрганный этими переходами и взбрыками. А было всего шестнадцать шагов, она считала. – Мы уйдём, но нам нужен чистый ихор, – чеканя каждое слово. Каждое. Слово. Пульсирующее. В голове. – Образец. И мы его заберем. Перезаряжайте гарпуны, берите в руки оружие против сильных, но прямолинейных наркоманов, в которых превращаются они сами. Против жалких, слабых людей, поддавшихся потустороннему шепоту. Она не слышит песен и не видит сны. И это прекрасно. И это – быть человеком, больше, чем глупым увлеченным учёным, влюбленным в риск. – Отдайте мне образец чистого ихора и мы уйдём. Или будет бойня. Будет бойня. Что быстрее - луч плазменной энергии или кинетика? Ей почти хочется это узнать, подстёгиваемая адреналином. Но лучше бы просто драть когтями, чтобы узнать, кто сильнее на самом деле. Без фокусов и оружия. Но сейчас с ним. Иоко готова стрелять.

На этот раз получилось, и это только треть. Треть от возможного, когда слова уже не помогут. Они будут продвигаться вглубь, они будут пить отравленную кровь, и преображаться. В большее, чем люди, в меньшее, чем люди. Чистые элементали из первородных стихий. Их больше пяти, и вот теперь знают, что такое время. Стирающее наносное, излишнее и гуманное. Отмирает зажатое запястье, восстанавливается кровообращение, но фигура не движется, оставшись за границей точки напряжения. Пальцы медленно сжимались, пока внутреннее животное замирает в нечеловеческом страхе. Иоко слышит, как прогибается металл обшивки, как просачиваются первые капли.. первые, перед полной разгерметизацией отсека. Мозг знает, что будет и как это будет, и в замедленной реакции проживает этот момент как долгие минуты. Это лишь звуки и мысли, неверная интерпретация внутреннего как внешнее. Голос пожилого психолога объясняет феномен, о подавлении сенсорной коры, о дефиците процесса мониторинга, о том., что это необходимо, чтобы человек не сошёл с ума. Спокойно и размеренно говорит, пока лопается обшивка. Если шлюзом пользовались часто, его прочность снижена, металл устал... В руках пузырёк с жёлтым порошком. Не нужно снимать шлем или перчатки, чтобы его вдохнуть, принять, дать пропитать себя, и почувствовать спокойствие, чтобы галлюцинация отступила. И только тогда Иоко оборачивается к протекающему шву, чтобы обнаружить его совершенно сухим. И капли крови, упавшие с ножа путешественника во времени. – Идём дальше, – говорит, но не узнаёт собственный голос. Да он и не нужен. Потому что здесь присутствует нечто большее, и оно скользит по оголённым нервым. И ей не удастся убедить себя, что всё под контролем. До двери четыре шага, ещё восемь в шлюзовой. Иоко видит первобытную планету, до начала эры людей. Широкие, сочные листья, напитаны влагой, словно фикусы отражают солнечную энергию. Такараи думает, что именно с таких первобытных растений и были взяты схемы для городских солнечных подстанций. Эффективность рождается в простоте. В воздухе разлит озон, после или до новой большой грозы. Высокий гром разрезает пласты несуществующего неба, чтобы выжать из него амброзию жизни. Которая вот уже некоторое время пристально следила из зарослей за не пахнущей ничем, потенциально невкусной, но живой черной фигурой, рассеянно исследующей её территорию. Или веткой странной, перекотиполем. Хищник был смущен, но крепость зубов и когтей, перистые атрофированные крылья и генетический опыт охоты вынудил напасть! Нет, нет, нет, домой! Из кустов выпрыгнул велоцераптор, и Иоко прервала очередной поход на ту сторону. В безопасный, скучный отсек шлюзовой. Вместе с ней вихрь мелких листочков осел на пол. Пронзительно зелёных на светло-сером. Словно мантия для лесной куноичи. Идём дальше. Вперед и вглубь. Не то аномалий, не то себя. Найти под тонкой скорлупой последних достижений цивилизации опасное, антисоциальное.. найти себя темнице. В безопасности для других, "нормальных" людей. Переполненная, воющая и грязная, слипшаяся человеческая масса под тусклым светом факелов за решеткой общей камеры. Их никто не контролировал, не охранял, бросив словно крыс пожирать друг друга. Человек будущего брезглив и не желает касаться это прошлого. Грязный, окровавленный палец вдруг направлен в сторону растерянной Иоко, узник что-то кричит своим беззубым ртом, смеётся, думает, что сошёл с ума. К дьяволу такие путешествия. Почему она никогда не попадает в бар?.. ======================== За спинами команды Марго раздаётся истошный крик. Из ниоткуда выскакивает растрёпанная полуголая молодая азиатка и бросается на Иоко в приступе отчаянного безумия. Колотит стил кулаками, кусает крепления, царапает, срывая ногти и размазывая кровь по прозрачному забралу. Иоко говорила вчера, они уже здесь, и уже заражены. Закончилось это плачевно для китайца, и в этом провидение, а не её рука. И это злит, почему, почему её никогда не слушают? Против уверенности – раздражение, злость недостойного воина. Фигура Марго впереди, а значит ей вести переговоры, пробуйте, капитан, возможно, получится у вас, а не глупой Иоко. Из аномалии или просто прорехи реальности выпадает фанатичная девушка. Тонкие, почти просвечивающая кожа, грязные волосы, кровь, кровь повсюду, закидывает голову, защищая крепления шлема стила. Сдирает с себя этот комок бешенства и заламывает руки, прижав к себе, не то как смирительная рубашка, не то как щит. Как минимум, одна потенциальная родительница мутантов. Как минимум, одна ушедшая в себя от ужасов реальности. Ихор истончает кости, вымывает разум. Это – ваше жалкое будущее?

Знакомый взгляд, отстраненный, лишь на досадную муху на пути к цели. Таким был голос, грозивший смертью всем, кто вторгся на его территорию. Помешал его миссии. Неизвестно, общей ли сейчас с остальными. – Сопротивляйтесь! – она хочет бороться за этого белого парня. И срывается и без того не самый мелодичный голос на хрип, и вся боль сейчас воплощена в едином слове. Вере, религии, убеждению в лучшее, чтобы достучаться до того Макса, который тихо сидел в реакторном отсеке. И лишь сейчас надел маску из брони и отстранился от людей. Рука, сжимающая запястье перехвачена другой – сломать конечность будет совсем не кстати. Решится сталкер сломать помеху или боль, чужая боль отрезвит ещё его. Больше, чем человека, меньше, чем человека. Иоко не оглядывается на Марго, возможно только мешает её подстёгивающему мотиватору. Давить на любое чувство, даже если на стыд или злость. Только бы сворованная душа начинала возвращаться. И не пришлось жать на курок. Сейчас только тянет на себя, если не со всей машиной смерти, то хотя бы свою руку. – Вы проходили это, вы проходили это с Айзеком, – спокойно, почти мантрой, промывающей путь в сознание, повторяет лейтенант. – Он вас ждёт. Вы помните, зачем мы здесь? Помните, что от вас зависит?

Он возвращается к команде. Со стила капает вода. В глазах лихорадочный блеск. Дыхание отрывистое. И рваные движения. Он прижимается к стене. Глаза закрыты. Он помнит. Теперь всё просто. – Макс.. Макс, не поддавайтесь, – рука на плече назвавшего себя химерой. Сколько бы Иоко не злилась на суше, в море, в их заплывах, он може рассчитывать на то, что за этим вежливым обращением солдата кроется истинное участие. – Что случилось, куда вы попали?.. Она осматривает на предмет ран, пока дозиметр поёт свою песнь. Здесь, рядом, опустившись на колено перед потерявшим ориентацию в пространстве. Дарит ему свою. И рука на плече, сжимает. Как и та, что увела от опасности вчера. Сопротивляйся, Макс, ну же!

Коридор до шлюза, Иоко, Макс, Эдвард, Марго Инженер перед глазами запестрил как плохо отлаженная голограмма. На какие-то толики секунды, но тревожа своим присутствием пылинки, танцующие в воздухе. Верно чувствует, идёт на зов откуда-то из глубин себя, чего плоским материалистам не понять. Но каждый шаг растит знакомую паранойю, ту самую, которая вынуждает сначала кричать "нельзя!" на мнимую и реальную угрозу, а только потом обдумать её в минутах полного покоя. Когда ничто вокруг не шевелится и не стремится ухватиться за возможность перенестись подальше. На всякий случай, Иоко прикодит оружие в готовность прежде чем ступить на минное поле. Поле, которое может привести её куда-то очень далеко, поле, каждый шаг в котором делается с осторожностью и замиранием сердца. Три вершины, три квинтэссенции пройдено без подрыва, и ощущение собственной уверенности подводит. Как расслабившийся мускул подводит уверенный ритм в беге. Иоко открывает глаза на скале у моря. Огромный кедр протянул свои ветви к нему в радости самого факта существования на этом благословленном берегу. Люди возвели вокруг него лестницу, лишь подчёркивая и укрепляя природную красоту, встраивая себя как гармоничный элемент. - Eres tan extraña y fora del no-res... - ???!!! Девочка. Белое платьице, мороженое и косички вокруг круглого лица. Иоко отвлеклась на кедр и не заметила, что вокруг на смотровой площадке есть другие люди. Загорелые, больше темноволосые, с пивом, вином и улыбками. - ¿De donde eres? Она не понимает. Ничего не понимает из череды музыкальных звуков странного языка. Но снимает шлем, опускаясь перед ребёнком на колени и пытаясь объяснить ей.. что-то, одними лишь жестами. Она пришла из моря. И в море вернётся. Время пребывания в аномалии: 5 минут. Лейтенант замеряет, прежде чем уйти. В море уйти. Очень далеко и надолго. Часы не лгут. Время растягивается, и растерянный взгляд после контакта с живым человеком из прошлого скрыт за вновь надёжно защёлкнутым шлемом. Иоко не признает, что инженер был прав во всём. Разве что только частично. Оп, и перепрыгивает последнее наваждение.

– Вам синюю таблетку или красную, капитан? Хьюстон, на сей раз без автопилота. Нам не нужны проблемы. Рейдерский захват по всем правилам, и ни мгновения пощады. И за спиной сияющего космонавта верная служанка легко улыбается, как заведенная игрушка, и потирает виски. Отсчёт времени пошёл. – Попробуй только снять больше, reijii, – прежде чем натянуть шлем, хафу-пилоту задел на будущее соревнование. И в брошенном взгляде хитрости столько, сколько угроз было в рубке за пределами слышимости камер и чинов. ____________

– Моё мнение я озвучила, – есть изъян в том, что Иоко не может лгать, лишь учится, со временем, молчать. Иногда получается. Сейчас этот набор из трубок и игл в руках, и его нужно правильно подсоединить к организмам, и не перепутать, всунув в пазы европейского стандарта северо-американскую вилку. Иначе напряжение у Марго будет... зашкаливающим. Или коротнёт. Иоко смотрит на руки, на тело больше, чем в глаза капитана. Или не стремится нарушать неприкосновенность этих самых зыбких Я. Или просто старается не налажать, припоминая схему из дневника. – Могу лишь отстреливать угрозу на их пути, и всё. Пойдём через АЗ или по воде? И не дожидаясь ответа, за спиной у женщины слышен смешок. – Я сегодня исполняю роль вашей служанки, госпожа, затягивая... на вас... корсет, – и с этими словами Марго почувствовала, насколько эта метафора имеет общим с реальностью, рывком упакованная в костюм, как в средневековую женскую пытку. Иоко: фонарь, табельное, сетемёт, нож. Баллон и ребриз, если по воде. (?)

Сказал, и ушёл в свои мысли, так и не уточнив, помогать надевать Марго этот высокотехнологичный костюм или ушёл, чтобы не смущать женщину, вынужденную обнажиться. Помолчав, лейтенант обращается к капитану с некоторой долей неуверенности. – Могу я помочь? Расходятся после парада планет научные светила, и одно из них пересекается со спутником Деймосом в собственном перигелии. С удивлением, приятным удивлением понимает, что это професор, напоминающий о первом разговоре над пожёванными грядками их блудной кошки. Когда все ещё грозило закончиться простыми перебранками между мирными, вдохновленными учеными и злобным, но хорррошеньким спецназом. – Кх.. спасибо, – едва не сбившись на тайский, Иоко отвечает взглядом на взгляд и кивает в благодарности за благословение. Всё по прежнему. Просто немного иначе. – И вы берегите себя, и девочек. Она улыбается, пускай немного устало и вымученно. Всё как всегда, просто немного иначе. И червь в голове не может этому помешать.

– Мы забирали с Архимеда, Аника и Майте знают, где запас, профессор, – отвечает Иоко, вчера забрав оттуда два экземпляра для Макса и Эдварда. Хотя в таких условиях контроль за распространением оружия тоже казался больше условностью. – Они хрупкие, одного выстрела хватает. Гипнотизёры? И глаза, блуждающие за профессором. Чёрт, странные фантазии лезут в подобном месте. – О, Аника ещё говорила, что нашли одного пугливого, – лейтенант заметно расслабилась, когда неопределенность оказалась решена. – Это если вам с докторами будет скучно. Приручать, прыгая по лаборатории, и пытаться не отравить неизвестное существо, это, наверное, очень увлекательно? А ещё следует наведать Майте. Цепь событий раскидывала их с сержантом по разным берегам, против основных заветов отрядов котиков. И виделись они либо мельком, либо когда то одна, то другая пребывала в объятьях Морфея. Если подумать, тоже мужчины.

Иоко скользнула взглядом по инженеру. Который нашёл в себе силы уйти, хотя предсказывал совсем другое. Сейчас высказать всю то общее непонимание оказалось сложнее в паре слов, не растекаясь в подозрения и паранойю. Что-то было не так. Но это что-то было столь же зыбким, как секунды, проведенные в первых аномальных прыжках. – Что мы обязаны сломаться, как остальная группа учёных, – подбирая слова, резюмировал солдат. Возможно, критичность многоопытного путешественника и отсутствие веры, которые подводили к логичному варианту "лечь и застрелиться" или же "броситься в первую же дыру с ихором и провести там остаток дней". Для лейтенанта, который боролся за реальность как она есть, такой подход казался токсичным. А ещё негативно влиял на позицию самой Марго. На её крепость. Кто-то обязан быть скалой в бушующем море. Это не прогулка по набережной, а Иоко – не напуганная девчонка из бара, случайно заставшая перестрелку. Годами выбивала право носить оружие, годами боролась за то, чтобы считаться достойной, и не желала терпеть снисхождение. – В моих интересах закончить с этим как можно скорее и с наименьшими потерями. Готова выдвигаться по сигналу.

Иоко прикусила губу, прочувствовав холодок по коже. – Вероятно, ответы.. и некоторые сталкеры, там, – учёному не нужно говорить, что именно может обнаружить группа на чужой территории. Если только напомнить, что у Китая нет моральных императивов, есть только миллиарды населения и движение красного поезда вперёд. В котором легко пожертвовать как сотнями, так и тысячами жизней. – Капитан, – с некоторой усталостью, видя откровенное нежелание Макса брать врученную ему ответственность решать за другие жизни, она напоминает Марго и всем присутствующим о субординации. Пусть это и жестоко, но устраивать междусобицу Такараи не будет. – У нас есть расхождения с господином Феррантом по отношению сталкеров к ихору. То, что слышат они, мне, при сходных анализах и процентах, было недоступно. Прежний, скрытый за медицинскими картами изъян, похоже, играл Иоко на руку. На кулак, готовый бить в заданную цель. Цель определяете вы, капитан. У многоголового дракона никогда не будет покоя. – Определите, где и с кем моя помощь будет наиболее полезна. Здесь, для охраны учёных, в генной лаборатории или при заборе материала с мутантами акул. Или же, мы последовательно проведём забор и осмотр. И всё равно ящерицы, упрямо думает Иоко, вспоминая перелив кожи тех существ. Риск для солдата это сопровождение и неизбежное условие. И ночь на регенераторе этого не изменит.

Мнение профессора Рэннела было глотком свежего воздуха в ставшем душным кругу. Она не сходит с ума, если есть кто-то извне, разделяющий её мысли. – У всех со вчера примерно одна степень заражения, один-два процента разницы, – уточнила данные Иоко. – Вопрос в том, нужны ли для осуществляющего забор профессиональные навыки. Резкий взгляд метнулся к звуку покашливания, восприняв это как тревожный звоночек возможного заражения. Но нет – доктор Бьёрк выглядела здоровой и не собиралась расставаться со своими органами, по крайней мере, настолько, насколько позволяли её показатели. – Эмбрионы? – нахмурилась, пытаясь представить, был ли забор данных... – Марго, в числе штата учёных были женщины, или они привезли замороженные клетки? И в ком именно их сумели вырастить до такого.. – Профессор Рэннел, вы не видели репродуктивных.. машин в лаборатории? Так, просто интересно... ... интересно, было это на живых людях или гуманнее, в каких-нибудь танкерах, по типу искусственных маток. Боги, противники евгеники и геномной конструкции сейчас бы ликовали.

На последнем имени Иоко вопросительно приподняла бровь – Эдвард? Выбрать пилота на суше в качестве бойца и разведчика? А их с Майте оставить в безопасном куполе перебиваться шахматами в экзокортексе? – Здесь может быть больше одного живого сталкера, тел остальных мы не нашли, – сдержано отзывается лейтенант, внутри звеня раздражением. – Но наши дела их мало занимают.

Вдохнула поглубже, намереваясь выдать что-то из формальных ответов, передумала и выдохнула, что больше напомнило вздох. – Пока ничего, с чем Айзек не справится, – посмотрела на стакан воды в руках и продумала свои следующие слова. – Нужно только время. То самое Время, с которым изгои играли, подобно богам. Кивает подрезанному в крыльях пилоту, прикованному к средневековой пытке со штырём в голове, как её... европейцы развлекались. Остановить их хаотичное, безумное движение одиночек и фанатиков в своё время смогла только чёрная чума. Иоко подумала, что не от всех побежденных болезней древности, была привита вся команда, и чем это может грозить в перспективе маленького замкнутого пространства. Явление голодного профессора сводило все три вектора времени в одну точку, сколько бы услышавшие песнь ихора не торопились вновь разомкнуть временные линии. Эти военные бывают такими надокучливо-медленными, желая побеседовать вроде и при всех, но словно с глазу на глаз. – Макс предложил вчера подобраться к отсеку с материалом со стороны шлюза, – опустив долгий путь от точки выхода до позорного падения, Иоко отвечает на высказанный вопрос профессора Рэннела и невысказанный Марго. – Иначе придётся пройти наверняка несколько аномальных зон всей толпой, так как там обитает местная... фауна. Доктор Бьёрк проведет анализ и выяснит, насколько далеко от человека ушли эти транс-существа, перескочившие эволюцию словно ученики-саванты. – И она не ценит вторжение на свою территорию, – Макс сделал два выстрела, Эд один. И Иоко не могла сказать наверняка, пополнили ли они запас, а значит были потенциально бесполезны за огневой поддержкой котиков.

– Пора, – кивает с признательностью, не возражает, и не уходит. Иоко Такараи последовательна в словах и делах, проверяя эталонную щетину своей щекой. Это тоже тест, тест на постоянство. И немного времени в тишине, приглаживая оголённые нервы. Минуты навеянного сна, безбрежных морских просторов и тёплых муссонов, разнеженное убаюкивание на чуть заметных волнах. – Сайай, – куноичи оборачивается уже на выходе, касаясь рукой проёма отсека. – Помни, ты нам тоже нужен здоровым. *** – Доброго, – лейтенант сверяется с внутренним временем, и заканчивает фразу с определенной неуверенностью, – полудня? Да, кажется, полудня. Собранная, с военной выправкой и отсутствующей фантазией на лень – такая, как ежедневно на подводной Архимед или на любой из ведомственных баз, вчера отхватившая радиации Иоко появилась на спонтанном внутреннем собрании. С которого двое уже собирались уйти с общей целью. Желудок помнил, как его пытались перекрутить на новый манер и не соблазнялся видами сублимата в свинге, предпочитая заполнить внутренюю пустоту самым важным элементом жизни – водой. – Как себя чувствуете, Макс? – вчерашнее ударило не только по Иоко и она хотела знать, всё ли хорошо у остальных.

Патетика возымела эффект – если прямоходящие амфибии были просто агрессивной фауной, то обратное течение времени на единицу человека сжало внутренним холодом. И тонкое одеяло с климат-контролем базы, океан с его глубинами сейчас были не при чём. Если это была шутка, то сейчас её следовало пояснить. Или видеть, как всё принимается за чистую монету. Как за лёгкостью возрожденной проступают стальные черты избравшего путь воина, защиты, помощи. Это всё, на самом деле, что умеет Иоко. Иногда в армию уходят за ответами на простые вопросы, чтобы не искать их в лицах случайных прохожих по реке жизни. – Полярное влияние ихора на старый взрыв может.. запустить ваше время? И нахождение на этой станции для вас особенно опасно? – интерес больше напоминает профессиональный, осторожный, даже суровый. Чтобы получить информацию, отмерять и прийти к общему знаменателю – тактике, обеспечивающей лучший исход, и с минимизацией рисков. Радость бывает заразна. Но Идея считается наиболее опасной. Если вдруг времени окажется мало, и накопление изотопа приведет к набегающим за считанные минуты прожитым годам, если это время будет потрачено на тёплые, но длинные разговоры.. Идея, даже малая крупица может поглотить и уничтожить, если дать ей прижиться. – Проведи тесты на себе и своём друге. Мне так будет спокойнее, – не скрывает своё беспокойство, практически распоряжаясь свободным временем их общего врача, как сейчас возвышается в походной мантии из одеяла. Просто не может быть с той, кто заслуженно или нет носит звёзды. – Максу может грозить первому, он уже слышал песнь чистого ихора. И Эдвард тоже, несмотря на металл. Но Эдвард, так случилось, не застыл во времени, пока. У вас в карте, доктор, есть данные о его слабости к адреналину и веществам? Если нет, сестра с доступом к лекарствам на "Архимеде" внесёт. Ещё одна сторона, которую стоит учесть. Послушай. – Здесь всем нужна сыворотка, – констатирует факт, пока чистота разума позволяет. Пока следит, как пытаются закрутить генетически упрямые в своей прямоте линии пальцы огненного лиса. – Мы тренированы справляться с болью. И если не получилось у меня, смогут Марго и Майте, они обе крепче. Я.. я видела, как ушёл в себя этот сталкер. Только не могу понять его смерть, в точке стабильной аномалии было очень тихо и спокойно. Если только он не покончил там с собой. Ками, лучше бы сказать, как ценит заботу, но нет, рациональное выведение позиции. Ценит. Но не уходит от возможной боли. Это радиация, пусть и с другими свойствами. А значит будет боль, будет атрофия желудочно-кишечного тракта, будет кровь бедна на кислород, и тело заагонизирует, пока разум поиграет в великих создателей. – Я останусь, если ты считаешь, что полевые вылазки с таким процентом могут быть угрозой, – котик знает, что её оружие и навыки опасны для других, но и полезны в той же мере. Но долго хмуриться не в традициях солнечных народов, и легко перекинув чёрных змей за спину, гипнотизируя желтыми в свету ламп глазами, Такараи угрожает мужчине, упираясь ладонью в неизменно-тренированную грудь. – Меня жгли с ведьмами на костре. И если вдруг я потребую мстить за шестнадцатый век, начну с наиболее похожего на инквизитора из того времени.

– Хочет, – а сама ловит касание и может вечно терпеть жажду сухим касанием пустыни, огнями преисподней. Каждому дракону нужна пещера, куда и для кого он сможет притащить свои сокровища. Сегодня их не было, все ушли в руки учёным, техникам, но в будущем – обязательно. Но дракон непостояннен, и вот уже вместо гладких чешуек и гибкого хвоста, обвивающего в тесный кокон, показывает зубки и покусывает золотые руки, норовя отхватить кусочек в охоте. Такараи взирает гордым хищником, тихо смеётся и возвращает доктора в свои крепкие объятья. Её так много, ей так хочется высказать в этом жесте всё, и поддержку, и доверие, и какой-то невозможный подъем, который и пугает и манит. Словно сейчас вокруг горы, леса, треск веток в огне и небо с яркими звёздами. И мужчина пахнет огнём и виски, из алюминиевой походной фляги. Когда ждали. Минутами. Часами. Биением крови. – Состояние удовлетворительное, – выдыхает на ухо медицинскими терминами. И это уже не сон, а реальность. Реальность? – Мы почти добрались, только встретились с местным жителем. Ты был прав, Айзек. Это сложно принять. И об этом невозможно рассказать. Вот, вот оно, в чём должен быть смысл и опущенных слов, и завязанных линий и вот сейчас прямого взгляда, с которым так сложно. Так долго носить это в себе, так долго помнить, в этой голове, по щекам льнут руки Иоко, в этих глазах с тенями вокруг. – Ты похудел, – замечает женщина с сожалением. – Мы постараемся закончить с этим как можно скорее. Чтобы для всех это был только эпизод их жизни, а не её закат.

Обитель здравомыслия, около девяти утра Ни шелеста прибоя, ни ветерка из окна, которые встречали на атолле базы агенства. Запертые в консервной банке с заразой в ней. И либо кто-то ножом вскроет крышку, затопив свежим кислородом внутренности, либо отрава сделает непригодными. Их всех сделает непригодными. И желание маленькой рыбки изменить положение, сжав плавнички в кулаки... о, этот сюжет можно продать американцам для нового голофильма о рыбках. На котором вырастут новые поколения океанологов. Или солдат-тюленей. Иоко порывисто садится, на лету подхватив слетающее одеяло и прижав к груди. Растерянность первого вдоха сменяется решительностью, в свою очередь предначертывая действие в зажатой пружине. Зажатой фигуре у мониторов, глухих голосах, ханьской угрозы, чтобы убирались с территории. Метком броске на одном лишь наитии в шелесте листьев. И сейчас - расположенные полукругом столы медицинского отсека, часть которых занята или была занята. На коже следы от инъекций, но общее ощущение, словно прикладывались тяжелым предметом, обмотанным в ткань. Или тащили сюда волоком за ногу. Любяще, и в отместку за понукание. Ревизия успешна, хотя кажется, что блуждающий взгляд по рукам, ногам и первичный самоосмотр лишен всякого смысла. Для побывавшей в нутре реактора, лейтенант чувствовала себя превосходно, и могла игнорировать последующие неудобства. Словно на всё тело наложен эластичный бинт чтобы дальше отрабатывать удар. Только через пот, боль и слёзы приходит чёткость и закалка. Зажатой фигуре с планшетом в руках, в изгибе которой чувствуется долгое ожидание, долгая работа, остаётся только встретить первую утреннюю ласточку, которую своими руками сотворил из куска глины. Такараи подтянулась к краю и распустила словно парус полотно покрывала, на миг скрывшего женскую фигуру, чтобы после охватить её в свободном запахе. Босые ноги касаются пола, принимают на себя вес и это последний тест, чтобы тут же не упасть, зацепившись за ближайшую лампу. Не падает. Тест пройден. Пройден до места, где, наверное, уже ждали. – Извини за эту ночь, – её отряд доставил хлопот и бессонных ночей, и сейчас, после стольких пауз, замешательств и брошенных слов, Иоко не прячется за традиционным ваи. Замирает в нескольких шагах, сохранив выверенную дистанцию личного. А потом делает шаг вперед. Как и всегда, поддаваясь и преодолевая сомнения. Как всегда, имея шанс ошибиться.

Какого чёрта... ... промедление. По капле стекает поток заряженных частиц. Падение байтов на живую клетку. Волна информации на чувствительный нейрон. Заражая связи между ними. Меняя фокус, немного, понемногу. Преображая действительное и возможное. Один из сотен возможных векторов времен, один из человечески-продуманных, стирая прежде крепкие границы реального, раздирая когтями завесу до дыр. Это поезд краски, сошедший с рельс под солнцем в зените. Этот воздух был острым. Как перец чили. Как апрель. Я не справилась, Марго, я не успела. Спокойной ночи, Марго. Иоко. Всё. Какого чёрта?... ... жизнь разлетелась на частицы, и уже не собрать вариант начальный. Люди бы выпрыгнули из горящего здания, другие загадали желание на падающей комете. Одних волосы горели бы жарко, других одежды пропахли селитрой. Но беженцы задохнулись в дыму. Был 2118 год. Не услышали, когда им кричали, желающие кричать подошли ближе и вспыхнули. По цепи рук передавался огонь, и тем, кто поверил, и тем, что не видел. Люцифер был на вахте. Серый силуэт у мониторов, и на лице отсвечивает поток. Поток заряженных частиц. Падение байтов на живую клетку. Теперь в обратном порядке. Словно дверь клетки теперь выбита, с ноги, и выставлена для прогулок. Попинать ядро, отпить из митохондрий. Сопротивление таяло в цифрах и знаках. Цифры жестоки в реальности. Знаки, символы жестоки к реальности. Эта вода холоднее северных льдов. Мята и дерево. Алмаз и соль. Го́лоса. Два. Ноль. Какого чёрта! ... возрождение. Не шевельнуться, но кость плавится в этом кресле, в открытых глазах пустота. Боли нет, но болит всё, разбито. Не Рагнарёк, а Помпеи, погибшие под вулканом. Выпаленная долина с силуэтами гипсовых слепков, здесь были дома, а здесь красили ткани. Людей, пытавшихся укрыться от огня и людей, удивленных, пораженных, сраженных его истинным обликом. Всё было словно по-старому, но как-то иначе. Штрихами от старой жизни. Без прыжков в прошлое, без бессмертных сталкеров и подводных чёрных источников. Без розы. Красной. Зачем они так спешили? Подстёгивал страх, увлекали случайные мгновения, перехватывало дыхание, крошило крепость костей. Отступила острая мигрень, за несколько часов став спутницей каждого хаотичного решения, и пустота без эха божественного проклятия, без щекочущей под кожей вечной паранойи близости аномалии, без потребности держать руку на оружии против своих – свобода. Иоко подняла руку, изучить нить из собственной вены, через которую выходил отработанный состав регенерационного комплекса. Были причины поступать именно так, смешивая кровь с ихором и позволить править балом подземному ёкаю. С малым риском против большего. Вы услышите отчёт, и не услышите о побеге от ответственности. Свобода. Доброго утра, сайай. Снова в строю, снова авангард. Океан поступает мудро, смывая следы прибоем. Возможно, однажды, никто здесь и не вспомнит об изгоях, учёных, и воинов. Время восстановления: 9:00 PHT