Rеi

– Флинн, кажется, – японское произношение чужой фамилии твёрдое и без мягкости других гуманитарных языков. Иоко не могла бы быть сэйю юных невинных героинь, выражающих восторг в диапазоне дисканта. Дабуру-Иоко не могла быть никем иным, кроме как военной. Рука у неё тяжелая. Эдоваро-кун напрасно считал себя ценным, получая в награду за самонадеянность рядовой день ликвидатора радиационной утечки из прошлого. Он и подозревать не мог, что лейтенант искала в процессе заплыва ближайшую генно-модифицированную рыбину, чтобы ей скормить тело. И посмотреть, что получится, если фонящим мутантом накормить другого мутанта, ихором ихор. Вдруг переместится? Кажется, профессор Рэннел говорил, что у неё возможно будущее в сфере науки. А пилот Симидзу утверждал, что учёный это не только носитель диплома. Вот и она зафиксирует все доступные результаты эксперимента, в папочку будущей научной диссертации. Сложно сказать, смогла ли она дезактивировать частицы с костюма Эдварда о пропитанную этим же элементом воду океана. Или то, что прислоняет штормящего "ученого"-естествоиспытателя с обратной стороны накренившейся переборки сухого отсека, тем самым создаёт новую маленькую аномальную зону. Кажется, именно концентрация этого элемента и рождала лакуны, но почему именно в той точке, где проваливалась, солдат ещё не думала. Больше похожа на рыбака, что притащила молодого тунца и думала, куда сбросить тушку до разделки. – Эдоваро-кун, слушайте меня внимательно, – Иоко опустилась на одно колено перед отхватившем радиационного излучения и погружения, снимает с блондинистой головы шлем. Бледное лицо, и ранее не отличавшееся румянцем, обострившаяся щетина и капли на висках перед чайным взглядом обеспокоенного морского котика. – Я соберу остальных участников экспедиции и отправлю к вам врача. Ваше дело – не уснуть, и считать людей, направления и рекламу на перекрёстке Сибуя. – Будет тошнить – не сдерживайтесь, я в вас верю. Связь будет включена, и я услышу ваши предсмертные пожелания. Лейтенант сжимает плечо пилота и ищет отклик. Удостоверившись, кивает, потом ещё, и только тогда поднимается в россыпи капель с омытого водами костюма. Словно забытых и неоцененных в своём полёте алмазах, пока не разобьются о суровое покрытие пола. Красота хрупка в мгновении и бессмысленна в вечности. Холод остудит пылающий разум, сковывая субмарину в ледяные объятья и царапая щеки. Но выбор против него не кажется Такараи лучше. Она клялась защищать жизнь, а не тайны. Кают-компания, общий сбор – Подача питания в нижней базе восстановлена, – начинает она в общей комнате, ставшей временным убежищем, и с облегчением пересчитывает светлые и тёмные головы в вертикальном их положении. – Но пространство внизу опасно, возможно, смертельно опасно. Возможно, для кого-то выпущенная из ниоткуда стрела в голову, пять зивертов и топор варвара перед носом перестраховщина, и паникёрство, и узость правил злых вояк, но обрекать на подобные приключения она не может. Не может объяснить, насколько просто за секунду времени, не там и не тогда, лишиться жизни. Оказаться на пересечении пули или под ногой слона. Младший офицер не стремится войти в сплетение связей между людьми в кают-компании, остановившись на грани между привычным и защищая часовым от того, что там. За её спиной, за переборкой, в океане. Верят ей люди или нет, но это желание не допустить новых смертей на личное кладбище. Должны верить, что ситуация максимально под наблюдением, если не контролем. И что между научным интересом и угрозами ему есть те, у кого хватит сил дать возможность уйти. – У нас объявлена эвакуация, вы знаете, – английский так хорош для протокола. И так сух, и так спокоен, английский принадлежит империи, что прошла все вехи истории, все её болезни, – но мы можем выстрелить спасательной капсулой наверх. Остров Эуа недалеко, и у нас достаточно сигнальных ракет, на случай, если подведет электроника и наши поисковые маячки. За регионом ведется постоянное наблюдение, и вам быстро окажут помощь. Потеряться в новом мире, даже поплавком в двадцати километрах от берега, опытные океанологи в переносных батискафах не должны. Иоко держит спину ровно, выстраивает прямые слова, и их неспешность может быть как результатом лингвистического кровесмешения, так и желанием донести факты из мира, где их смяли подобно тем стульям. Хочется присесть. И пить. И парить. Хочется пережить это с бокалом в руке и понимающим другом. Ровно как во время подготовки и адской дюжины дней в штормах. Но где-то глубоко внутри уже был тот слом, и теперь на его месте уплотнение для мозгоправа. Время гордиться собой и своими успехами в поимке и приручении опасных схождений разума. Вы видите руки, они не дрожат. – Внизу аномальные зоны и зашкаливающий радиационный фон. Стильют от него не защищает, как и любое другое оборудование, возможно, поможет сыворотка, которую изготовит доктор Леманн, – ровный взгляд к доктору со старым-новым именем, ценные навыки и знания которого могут уберечь от участи задохнуться разложением собственных органов. Могут и не помочь, ввиду новых обстоятельств и угрозы потери ценных знаний. Извините, доктор, но вас нужно потревожить. – Возле шлюза сейчас Эдвард с острой лучевой болезнью, боюсь, моей одной дозы ему не хватит. Максом занимается капитан Брук. ... но это лишь отложенная смерть. Берет на себя смелость утверждать, что дальнейшие объяснения доктору Флинну не нужны, и один из "верующих" наверняка остаётся. Со стороны, она кажется себе скучной и даже высокомерной в своём всезнании. – Ситуация вышла за пределы пары видов мутировавших животных. Те видения, что у нас были, это и есть проявление аномальной, высокорадиоактивной зоны. В ней человек может встретить, похоже, что угодно. Могут на него напасть, можете увидеть улицу или лес, после запуска реактора должно добавиться точек к тем, которые мы уже нашли. Мы не можем ждать здесь, пока дообследуют комплекс, "Архимед" не выдержит. Но он подождёт, пока каждый из вас примет решение об эвакуации. Я надеюсь, оно не будет поспешным или геройским, – да-да, поврежденный как "Архимед" субдоктор Сабельников, это для вас. – В этом нет чести. Вы специалисты и знаете, какие последствия может нести каждый дополнительный зиверт. Мы с Тэмпл вам поможем в любом случае, но повторюсь, защиты от излучения у нас нет. Для тех, кто пострадал от аварии, нужно мнение доктора или профессора. Извините, но мы не знаем, как случайное попадание в такую зону отразится на сломанных костях и других травмах. А кому очень хочется посмотреть на последствия, прошу ассистировать доктору Леманну в лечении лучевой. сила воли: 1

– Мне казалось, что учёный это человек с убеждениями, а не мальчик с пальцами в розетке, – имидж, может, и сохранился, а вот с уважением намечались проблемы. Иоко достаёт личный шприц с радиопротектором, маленький цилиндр с жёлтой пометкой. Традиционный маркер вот уже два с половиной века в стандартной аптечке, рядом с наркотическими обезболивающими и капсулами от боевых-отравляющих веществ. Со второго раза надетый на пилота шлем вновь пропускает воздух, а под сосцевидный отросток черепа с правой стороны шеи впускается содерживое инъектора, чтобы разнести системой сосудов вещество до мозга, если там ещё что-то осталось, и прояснить разум. Если было что прояснять. Надевает и застёгивает шлем обратно, словно шапку. – Доктор Леманн осмотрит вас на "Архимеде", – потом, потом, все вопросы потом, только знакомая работа и имена. Ей хочется поскорее уйти, а потому мужское геройтво остаётся без внимания, пилота буквально готовы тащить на себе до шлюза, мимо знакомых аномальных зон. – И даст молока, если вдруг ваш организм отвергнет почки. Не поможет, но утешит любопытного мальчика. Особенно, когда об этом сообщают таким будничным тоном без тени солнечного веселья.

– Пилот Симидзу решил остаться, – констатирует солдат отсутствие Эдоваро-куна. Такараи вполне ожидает рано или поздно обнаружить его тело и констатировать остановку сердца. Мигает несколько раз свет, словно пробивая себе по забитым коммуникациям путь. Иоко поднимает взгляд наверх и несколько секунд позволяет глазам привыкнуть к бликам за шлемом. Но за эти несколько минут не смогла привыкнуть к ситуации. Воздух с отравой, которым она дышит, слова, которые слушает и впитывает Марго, возбуждение, пронзившее пилота, и отчаянная решимость Макса Ферранта. От этого всего веяло нездоровым. Тлетворным дыханием лесных пожаров. Скорбью жёлтых домов. То, во что предстоит провести группу мирных ученых. Или хотя бы позволить им сделать выбор. – Да, мэм, – неизменно. Негибко и неизменно. Отсутствует пометка в карте, отсутствует сомнение и дрожь. Любая болезнь берет своё начало из сердца, а сердце резонирует страхом или любовью. Или болью, когда нет ни страха, ни любви. Все это обитает в лакунах аномальных зон вместе с мириадами вопросов. Презревшие правила, носившие тайны, сбросившие оковы, и все это разительно не вяжется со вчерашним днём. Тяжелое дыхание за спиной привлекает внимание лейтенанта, и та наставляет на цель оружие. Все же Симидзу решил не сегодняшним числом публиковать собственный некролог, только весь вид его говорил, что всё может решиться вне желания, и что порой осознание приходит поздно. Дозиметр пискнул на носителя аномальных мутаций. – Решили нахвататься нового вида дозы? – без жалости к любителю острых впечатлений, но с некоторой задержкой опускает оружие. На фоне происходящего выросшие из тела пилота шипы, тентакли или острые колышки уже не кажутся совсем невозможным сценарием.

сразу виден единственный адекватный человек ^^

Мы называли. И много было "нас"? Тех, что считали, что в 2051 году была уничтожена планета. Газовый анализатор не показывает отклонений. Не удивительно, ведь он способен распознать молекулы по внутренней базе данных, и против тайных разработок может просто не сработать. Шесть лет назад они натолкнулись на частоту, что лишь престарелый приёмник прошлого века сумел зафиксировать. Увы, информация осталась в тайне, а все последующие исследования – засекречены. Тогда сказали "ни один из существующих на Земле приборов не настроен на воспроизведение подобных волн". – Aye, ma'am, – полный напряжения взгляд и беспрекословное подчинение приказу. Но не без промедления, пока лейтенант думала о радикальном решении проблемы. У любой защиты есть изъян, и кованный собственным, она почти уверена что собственным изобретением, Феррант не неуязвим. Реальность, в которой не выжжет лучевая в несколько вдохов, не изменит всю воду в её теле, Иоко вполне нравилась. Если кэп считает важным рисковать собой, такова её камма.

Нужен маркер, что-то более удобоваримое, чем просто оставленный на месте перехода стул. Даже если его искаженная молекулярная сетка и служит достаточным предупреждением "не наступать". Инженер не видит другого пути, как продолжать. Нет, не просто запустить реактор, но продолжать подвергаться радиации. Так, как описывают влияние химиката или среды на человека, сначала будет лишь жжение, потом начнёт отпадать кусками плоть, обнажатся кости. И не обойдёшься аллергией на ваниль. – И как быстро переходы станут длиннее? – сухо интересуется Иоко, удерживая оружие в боевой готовности. – У нас раненные, а на меня только что напали древние бойцы в кругу песка. Я надеюсь, мы найдём в этом зыбком пространстве небольшой безопасный уголок, пока не станет ясно, что делать с подлодкой. На схеме была целая рекреационная зона, безопасные кровати, но поручиться за них было невозможно. Если только самим не проползти каждый угол в поисках аномальных зон. Лучше подальше от реактора, поближе к шлюзу. Если его металл ещё не изношен переходами. Кстати, об этом стоит спросить всё у того же Макса.

Если ты вдруг понял, что погружаешься в безумие, – ныряй. А... ... возвращаться туда, где они выпадали из настоящего и тащили перья - действительно хорошая идея? Нет, действительно? Шансы были у Водного дома. Эвакуации раненных в спасательной капсуле. Словно синяя таблетка для реального мира. Двое подталкивали к красной. Заглянуть вглубь. А... ... перемещение субмарины во времени и пространстве. Когда учёные добились телепортации сверхмалых тел и с потерей до 34% изначальных элементов. Пятьдесят лет молодости. Зависимость. И положительные изменения в лице социопата-пилота. Виртуальная симуляция просочилась сквозь трещины мироздания сюда, подобно тому как вода промывала сейчас все трещины на борту Архимеда. Среди этого всего лишь мутировавшие, недружелюбные жители подводной базы не вызывают вопросов. И трое из них находились на борту. Марго, почему на этот раз, при знаниях о стимулирующих галлюциногенных газах, триптоминах и сальвиноринах, мы не объявляем код красный? Три котика на борту с реальным оружием – против трех мутировавших. Почему мы соглашаемся играть по навязанным правилам. Почему сейчас можем так легко и смело смотреть в глаза безумцам. Они – пауки, что латаю прорехи человеческого полотна. Пока Иоко проверяла раненных, уже всё было решено триумвиратом. Марго понравилось бы, что vir с латыни – мужчина. Иоко тоже нырнула за красной таблеткой. В глубину. В темноту. В тишину. 20:07 PHT Каждый шаг – это мина. Подорваться на которой значит вступить в кружок долгожителей-безумцев. При температуре близкой к нулю, там, где, казалось, только недавно те самые местные обитатели пили кофе, и вот сорвались в безопасность, подальше от второго вторжения. Росчерком пера на стекло шлема падают капли крови. Разрезанное грубо тело, на одной силе и мощи, ещё не коснётся земли у ног солдата, как яркое и светлое видение затухнет. А с ним и крик: – Агрон! – и солнце в зените. Второй раз пережить легче, только боевой рефлекс зажимает приклад. Пальцы смазывают кармин с пределов обозрения, тоже красный. В таких условиях разместить раненных будет проблематично, Такараи оглядывается в поисках идеи для метки. Чтобы подобно сказкам от Айзека отметить хлебными крошками важный путь. Пусть будет стул, скрученный спиралью времен. Что это, мать его было? Я много чего принимал в жизни, но сейчас я трезвее дельфина. Иоко обернулась, чтобы проверить, жив ли самонадеянный пилот и промолчала. Пусть отвечает тот, кто так настойчиво стремился вниз и вглубь. Пилот Симидзу думал, в своём уме ли был. 21:00 JST В провинции старого Ниппона вечернее время измеряется не нитями, что удерживают секундную стрелку от бешеного круговорота. В провинции старого Ниппона вечернее время измеряется взмахом крыльев талантливой юдзё. Вот она, преодолевая реки закона и ветра тревог, вливается в течение общих масс. Разговоры, шумы, гул такси и электрокаров, реклама, запад, восток, Китай. Она спешит на мидзу сёбай, торговлю водой, но стремится продать не только воду, но всё своё искусство – беседу и танцы. Она раздобыла тушь и листья клёна, пытаясь сохранить драгоценные крупицы, омытые водой. Долг в сотнях тысяч кредитов за воспитание маленького ребенка в двадцать втором веке кажется неподъемным. Лейтенант Такараи понимает, что уже ноябрь, но не знает, какого века. И что прикормленные патрули давно не ходят по этим улицам. Лейтенант Такараи не успевает ничего сказать. Застревает лишь бликующая 矢 на вывеске. Всё по прежнему. Всё на острие стрелы. Два чтения одного иероглифа. Выбирай сама, каваии Иоко-кун. В реальности стрела торчала из шлема капитана Маргариты Брук. То есть, стрела. Совсем стрела. Реакторный отсек геологической базы, прилипчивые следы на ботинках стила от разлитых жидкостей, и слуховые датчики ловят весенний перезвон, какой бывает если углубиться в рассветный парк ранней весной. Яркая песнь жизни. – Эдвард... – первое слово за всё время посвящено имени пилота. Стилсьют блокирует потерю влаги, но голос Иоко звучит с хрипотцой. – Вы говорили, перед взрывом привиделся лес?..

Иоко оборачивается и видит вместо старой базы смазанное зеленое пятно. Вы были правы, доктор Реманн, поверить будет сложно. Вы не были правы, доктор Реманн. Эта тайна отравит не только вас. Спохватывается, спешит сохранить то, что возможно, молясь только чтобы не было жертв. Как у хирургов есть своё маленькое кладбище, так и у солдат порой целые поля могли заполниться именами потерь из списков. Неопознанных. Незамоленных. Вынужденных блуждать между миром живых и мертвых, отвергнутыми и озлобленными. Скрежет металла ей не показался. Смятый давлением, стонущий. Она говорила Эду, что попытается его спасти, а если нет, то задраит рубку. Люк туда был загерметизирован, по ногам хлестала морская вода. Подлодка больше похожа на творческое переосмысление форм и смыслов, нежели на округлую, идеальную цеппелину, вершину тонких вычислений. Иоко слетает вниз, на третью палубу, стараясь не думать о состоянии носовых отсеков, в которые ушли работать учёные. Но все кроме пилота оказались в кают-компании, живые и самостоятельно сориентировавшиеся. Не так плохо для мирных, верно? Даже кошка бережёт лапы от переливающейся по полу воды, по мере крена заполняющей дальнюю часть жилого отсека. – Макс, идите проверять системы, – Иоко кладет руку на плечо инженеру и чуть сжимает. – Мы побеспокоимся о людях. Вам нужен кто-то в помощь?

Это называли мелтдаун. Срыв, если в будничной речи. Когда вдруг с рельс накатанного объективизма поезд внимания глухо падает в горную пропасть. Странное напряжение, выцепившее из пределов собственной головы в субъективное. То, что не разделишь с другими. Есть энергия, но нет команды её использовать. Есть воображение, живое, насыщенное многими событиями и угольками мира, вулкан, что стремительно извергает… … огонь. Живое пламя перед глазами. Полутьма первобытного жилища кочевых народов, скрепленное из дерева и шкур. Иоко знала, каково ночевать в яранге и не хотела повторять этот опыт. Среды рыбы, вечной мерзлоты и тяжелого ежедневного труда. Узнала это место. Их вертолёт должен был совершить аварийную посадку и четыре дня пережидал поднявшуюся бурю. Узнала это место за пятнадцать тысяч километров от последней точки пребывания. Да? Приступ купирован, словно и не было, а она продолжает думать о вареве из найденных в тундре трав и мяса. О сморщенных маленьких руках чукчей. Запах оленьего меха задержался на вдохе и теперь медленно отравлял воспоминанием синтетическое настоящее, патентированный воздух. В контрасте со стерильным похоже на гниение. Это нормально, говорит Макс. Пожалуйста, не спорьте, замечает Айзек. На ботинках дока появилась пыль и песок, на перчатках Макса что-то вязкое. И несколько пёрышек, окутавшие фигуру Марго. То, чего не существует в их реальности и отличает сон от яви. Придётся играть по правилам этого сна. Даже в нём винтовка будет стрелять. Даже если мелкодисперсной рыбой или фиалками. Все отошли, а Иоко задержалась, витая в своих мыслях. Но это видение было более устойчиво, нежели яркое мгновение на далёком севере. А потом Иоко первой слышит скрежет по общей связи, и даже во сне это кажется ей важнее любой другой загадки.

Позже, ЧП "Архимеда" Центр мира сейчас не только на двух фигурах, что лгут или говорят правду. Бьют молотом по всем чувствам, сминают без малейшей жалости реальность. Ей нужен вейп. И капсулы, заказанные отдельно. Но рука замирает на полпути. Слух забивает рокот разгерметизации и скрежет металла. Здесь нет иллюминаторов, нет окон, чтобы посмотреть, как сплюснута теперь подводная лодка и живые в ней оказались в ловушке. Лейтенант отступает на шаг и прикладывает ладонь к уху. Другая держит на весу заряженное оружие. – Архимед, что у вас? Архимед, подтвердите статус, – голос срывается на хрипотцу. – Архимед, подтвердите статус. Изотоп хрома, путешественники во времени или о чём говорил доктор Айзек, доктор Леманн или доктор Флинн сейчас подождут. На борту не осталось ни одного опытного безопастника. Майте ближе всех к выходу. Но сориентируется ли сама, без приказа извне?

Иоко слушает переливы голосов и эмоций в них с всё растущим беспокойством. Не простая лихорадка, галлюцинации, более похожее на приступ давно залеченной шизофрении из уст подводного инженера. Так говорят об очень давно знакомых кошмарах. Доктор, скажите ему что-то, уведите... доктор? И вы больны? Безумцы! Или же вы – больше, чем просто доктор и просто инженер? То, о чём говорила с самого начала.

Но впервые за долгое время не следует исполнительного "aye, aye" от деятельной сиамки. Она долго и пристально смотрит на инженера Ферранта и в копилку подозрений падает ещё один факт близкого расположения Водного дома к этой станции. – У меня складывается ощущение... что вы сами собираетесь остаться здесь, – вокруг третьего глаза (проницательность: 10) собираются морщинки. – И знаете больше нас. Кажется, у него жар, но без сканера не сказать наверняка. Не коснуться пальцами, не ощутить тепло, а делать это губами.. ситуация не настолько критична. Хотя резкие перемены могут вынудить на многое, пока доктор собирается и выплывает на помощь.

– Но... Откуда в этом юном теле столько силы? Иоко осекается и помогает упрямцу, если уж тот твёрдо решил умереть молодым. Только сейчас взгляд брошен на показатели внутреннего воздуха, и они мало чем отличаются от такового на "Архимеде". Инженер болен и знает это, если старый друг или знакомец знает для него лечение, рецепт. Знает и улыбается так безумно, растянув губы маской подводного трикстера. Знает, и лезет в какой-то самоубийственной настойчивости. Безнаказанно. Щелкают другие клапаны и второй ребриз сброшен, он повисает на креплениях за спиной. Им важно иметь свободные руки. В глазах, что так настойчиво допытывались правды, плещется сдержанная тревога. Словно стакан с бурей внутри накрыли рукой и не выпускают наружу. – Да, доктор Леманн, – по-военному чётко отзывается солдат. – Макс.. с вами уже такое было? Знакомые круги под глазами, было, возможно, ещё в "Водном доме". На схожей широте, тогда как у лунного модуля симптом не проявлялся. Или действовал вовремя принятый препарат. Ионично, подводный инженер с непереносимостью глубин. Как если бы пилот был с хрупкими костями.

Я сам. Больной. Разбитый на части. Она ловит руки и перехватывает крепче, удерживая в сидящем положении. Не спешите, инженер Феррант, скоро будет помощь. Не спешите вставать. Смотрите на Иоко, слушайте её голос, нельзя отключаться. Вам не позволят упасть снова. – Что именно болит? – спрашивает о дыхании, о сердце. Передать данные доктору могут двое других котиков, если тот не подключён к общей частоте. – Капитан, нужно отвести Макса на Архимед для осмотра медика, Темпл отведёт, – Иоко оборачивается к постигшей прямоту очередного коридора Брук.

Так, наверное, чувствует себя хирург, заглядывая через эндоскопическую камеру во внутренности усыпленного организма. Где-то тлеет аварийная система, подобно слабому кровообращению, не давая удобные стены на разграбление океану. Иоко наводила фонарь на стены, надписи и трубы. За этими толстыми переборками танцевали потревоженные вторжением частицы ила, подобно странным летним снежинкам. Так и зазевалась, простив момент, когда инженер сменил вид прямоходящих в более удобный для этой среде. Маленькой, сжатой креветочки на дне океана. Мгновение ушло, чтобы проверить фигуры Темпл и Брук, тех странный приступ не тронул. – Стоп! – последовал сигнал. Лейтенант опустилась рядом с инженером и пожалела, что где-то в складках стила не носит портативный сканер для отслеживания метрик. –Макс, вы меня слышите? Подайте знак, если да. Возможно, придётся провести замену на Хельму, подумала Иоко, пробуя достучаться до скованного болью или страхом сознания. За мутным стеклом не видно, в каком состоянии человек, и не продуман отдельный внешний монитор, из соображений безопасности и замкнутости контура самого стила. Лишний выход только понижает защиту, работать в которой можно даже при взрыве атомной станции.

Первое мгновение Такараи-сан выглядела удивленной. Но потом дуги бровей опустились до маски сочувствия. Даже не своему капитану, остальным, что сейчас рвали метафизику связей и временные линии новых пересечений. Отрезали себе возможность удивиться, принять участие сперва отдалённо, наблюдать у безопасного монитора и готовить гипотезы, чтобы самим проверить после. Или собраться и подумать о том, какими могут быть миграции газобрюхов, ради которых снарядили эту всю подводную цеппелину, затеять жаркий спор. Десятки несуществующих видов, обнаруженных ранее, вдруг потеряли всякий смысл за некогда брошенной геологической станции по известной координате. Международные агенства тем и отличаются от жестких корпораций – лёгким флёром бардака и паникёрства. То есть, официальным языком протоколами "в" и директивами "на". И упираясь всеми конечностями в зыбкие факты и домыслы, они словно пауки латали прорехи в ткани человеческого существования. Крайне редко, могли предвосхитить катастрофу, чаще ликвидировали тяжелые последствия. Долго, муторно, с борьбой против сопротивления местных. Распутывая ложные слухи и пересекая океаны песка с минимальным запасом оды. Цена их равнодушия велика. Её можно измерить в цифрах экономических и цифрах жизней. В рейтингах красных и зеленых, присвоенных регионам. Только одно объединяло все подобные работы с учёными – их святая убежденность, что военные не миротворцы, а очень даже вредители их покою и деятельности. В лучшем случае – глупые котики на поводке у серых кардиналов в погонах. Иоко поймала себя на улыбке, слушая вдруг ставшего соловьём мира пилота. Словно его болевой точкой вдруг оказалась общая неопределенность и цели. – Пора перманентно носить с собой табельное оружие, – на переходе в шлюз шутит лейтенант, но шутки там всего-лишь доля. Иначе их не воспринимают всерьёз, согласно избранной роли. Пусть лучше ворчат и обижаются, чем умирают, если резкий прорыв трубы вдруг окатит неповоротливого, непривычного к таким условиям и неожиданным ситуациям учёного. – Жалко, дроны остались в Водном доме. И это. Их. Работа. Оберегать мягкой, но крепкой рукой от огня. Лезть в незнакомые дыры первыми, чтобы если занесло, вспомнить «Houston, we've had a problem».

– Видели?.. Запоздалый, заторможенный вопрос от дежурящего солдата в рубке. Тем самым нервирующего хрупкое душевное равновесие пилота. Прорыв света там, где о нём лишь блёклое воспоминание, резал тьму подобно солнечному ветру около полюса. Но что могло создавать потоки плазмы небиологического происхождения здесь, где плотность водорода создает совсем другие законы. Не небесные. – Эдоваро-кун, если будут ещё скачки выше 0,2, постарайтесь отследить источник. И сразу перекидывайте нам, – пальцы потанцевали по креслу пилота, не касаясь тела. Потанцевали ещё и исчезли в полутьме. – О любой мелочи! Рекомендации по составу группы? Кто сможет оказать необходимую консультацию из ученых? – Капитан, биологи могут спуститься в наземное, – или подводное? подводно-наземное, – сооружение, когда мы убедимся в его первоначальной безопасности и запустим генератор. Эвакуировать малую группу будет легче и практичнее. Можно запросить информацию по станции за это время, – что отнюдь не значило, что им её предоставят. Или не в течении четырнадцати календарных дней. Иоко раздраженно махнула хвостом, вспоминая о своих столкновениях с машиной китайской бюрократии.

– Когда лопнет мой кислородный бак, это будут последние слова по общей связи, – обещает лейтенант и давится дымом и смехом. А после неумело копирует Джеймса Ловелла с его насквозь американским акцентом. – Дайте мне достаточный рычаг, и я сдвину Землю! Хьюстон, у нас проблема. Без лжи во спасение, надежды, почти сразу отбой. Кто-то поёт шахиду, кто-то перебирает имена Будды, а существам из тьмы свои символы. – О, я знаю, что астронавтам нужно для атмосферы, – повернувшись, набирает по старинке, на панели, несколько слов, и пространство заливает музыка. На миг отвлекается, слушает и себя и смеётся ещё. – Для атмосферы, Марго... Ками, сколько аллюзий на воздух. И на Архимеда, если подумать. – Вот.. вот что у меня играло, во время извлечения ящика, – песня из памятного альбома, связанного с Аполлоном-13. – Назовём это извлечением с применением подручных средств. Назовём. Скажем. Прикроем. Каждая встреча может стать фатально последней. Что проходит сержант сейчас, давно уже замылилось памятью. Все это проходят, а потом приходят в рубку послушать Битлов. Что-то было сказано, что-то услышано. Не только за бортом головоломка и неведомое, но и в его стенах. Украденные мгновения прочувствовать энергию другого. Иоко парит и вслушивается в знакомые слова. Как когда-то другая японка с её именем.

Мигали десятки, сотни сенсоров, метрик, уведомлений на мониторах, складываясь в многомерную электронную картину жизни. Которая текла параллельно реальному миру. Такараи достала из любимой кофты, где чуть выше груди располагалась эмблема "Умбры", вейп и запарила. Как можно курить цветы понимали извращенцы и азиаты-хентаи. Тоже извращенцы, в переводе, и не обязательно помешанные на сексе. Молчание. Затяжка. Дым заполняет пространство и лёгкие. В этой капсуле подмешано успокоительное. Отдельный сет от зыбкости внешнего мира. – Скоро появится связь, – напоминает после небольшой задержки, глядя на бесконечное течение формул и на волны сканирования. – Они могут потребовать доклад и груз. Тогда причастных спишут на берег, и Китай не даст им распространяться о своей акватории. Единственное место, вне баз, камер, метрик, пока кораблю ничего не угрожает. Чёрный ящики и вживленные чипы не в счёт.

Бактериям – ни малейшего шанса для народа тридцатых-сороковых широт Земли. Эдоваро-кун имеет прекрасную возможность доказать свою приверженность традициям и принять душ снова, до скрипучей чистоты. Или переброситься парой слов с доктором Бьёрк. Или... это приказ капитана. От лейтенанта уже приписка к социализации. Иоко боднула носом голову кошки и легко поднялась, не замечая громоздкости стила. Но его нужно снять, повесить на именной крючок и пожелать всех благ создателю. Один из гениальных детей, савантов, младше её самой лет на пять. – Здесь не будут стоять над душой, – кресло в рубке одно, и оно уготовано Королеве. Офицер Её Подводного Величества прибивается к одной из панелей и вытягивает длинные ноги. И ощутив несоответствие слов и позы, тихо смеётся. – Только я.

Коты умеют читать мысли. Тревожное мау, неуверенный кивок головы и долгий взгляд на вышестоящего. Как слегка собираются в складки морщинки, уходит взгляд в себя, предчувствуя беду. Запах страха ли, печали ли, затаённой боли. Коты умеют читать лица. Но не сиамы, что бросили беглый взгляд на вечно отстраненного блондина, а после открыли панель ввода на личном комме. Оцелот – Маргай "Подмените пилота на вахте, пусть разомнет ноги, глаза и уши".

Если бы Иоко была настоящей кошкой, её ушко дрогнуло бы в направлении разговора. А так она почти незаметно впитывала странные отношения между седовласым мужчиной и облупленной долгой службой в самых разных уголках Земли Марго. – Можно пустить сканер по стенкам жёлоба в поисках потенциальных пор и ходов.. – тут в ноги ткнулась Панацея, прервав официальный ход предположения. Игнорировать желания они Иоко не привыкла, а потому присела, тем самым скрыв макушку за креслом доктора Бьёрк и тихо прошептала старшине. – Кацу-доно, вы хотите мне что-то сообщить?... И с охотой ткнувшаяся в армированные пальцы голова любвеобильной, своенравной русской, намекала на неисполнение лейтенантом своих прямых обязанностей. Почитания и любви. А там, может... может и сообщит своенравный дух что-то недоступное людям.

Такараи кивает на неуверенный вопрос. Гораздо более уверенно. – Сканеры "Архимеда" не нашли зон интереса в этой части жёлоба, – запрашивает у себя и выводит для наглядности относительно пустую карту последних данных эхолокации. Мелкая рыбёшка, приманивающая ещё более мелких хребетников своим маленьким огоньком. – Нет причин здесь задерживаться и дальше нагружать обшивку субмарины. "Водный дом" находится недалеко от острова, к тому же, там действительно остались неопределенные моменты. – Макс.. вы не хотели дать ему какое-то личное имя? Как носят виллы в Эдмонтоне, – лейтенант обернулась к инженеру, что безучастно сидел на кофеиновой игле, и задала давно тревожащий её вопрос. И добавила немного тише, мягче. – Мне кажется, пора.

Хийя. С таким рвением у руководства научной части, будет непросто убедить их остаться в стороне. Одна гипотеза. Одно предположение. Энтузиазм за двоих, пребывающих в благоговейном пред светилом молчании. Иоко потерла лоб, восстанавливая в уме череду событий, обнаружение хризолитовых глубин, маленькие анемоны. Она думала тогда взять ещё одну для алтаря. – Сканер не показал состав воды, вероятно для подводного течения она была обычным сгустком метана и солей.. или он был занят обнаружением, хм, – она запнулась, – кровососов. Какое неприличное название. И во взгляде волей-неволей проглядывается осуждение за ненаучность и откровенность именования. Блюсти лицо в компании, где никто не слушается, остаётся последним стойким оплотом для воспитанной в азиатском духе коллективизма. Не раболепия, ибо ни один предок не знал подчинения и рабства вынужденного. Ладони солдата упёрлись в кресло, облюбованное доктором Бьёрк. Почти бездумно, все ещё плывя по призрачным глубинам рек потустороннего. – Второй выход, предположительно, может вести вглубь скалистых пород жёлоба или с выходом в тот подводный лес. Но нужна тяжелая техника, стила недостаточно. Лейтенант старается не косить взглядом на Марго. Троих минимум можно было бы доправить у Эуа на сушу, тех, для кого международное расследование может оказаться непосильной ношей. Здесь связи нет, но возле острова она непременно появится и напомнит о себе.

Это же как надо облучиться от общего молитвенного уранового камня, чтобы креветке захотелось размножиться с осьминогом. А потом им вдвоём с дельфинами. Иоко задумалась над процессом выведения гибридов природным путём. Подумала, что скучно живёт, если не зовут на подобные вечеринки. Всего-то за лунным модулем сплавать вековой давности. – В мировом океане четыре миллиарда тонн руд и не было зафиксировано, чтобы их вымывание водой качественно отразилось на эволюции видов, – покачала головой, озвучив результаты предварительного анализа. – А в случае сливных отходов с аварий океан просто пустел. Наша техника засекла бы повышенное колебание фона. В стилсьюте не холодно, не жарко, но теперь он кажется темным, кажется, вода проникла к шее при отсоединении ребриза и слегка мешала. Солдат повела плечом, стараясь унять дискомфорт. – Профессор, – обратилась Иоко к светилу. – Я не присутствовала, но по отчётам лес вокруг острова Эуа и исследованный вами с Майте располагается примерно на одной линии, рядом же находился грот с пираниями. Может, я мешаю зеленое и синее, но не могут эти растения быть одним видом, приспособленным к разным глубинам и... высотам? И выхода у любой линии два, один, возможно, где-то в недрах самого острова с дружелюбными местными. А зеленое и синее японцы мешали исторически. Одним словом на два, по меркам европейцев, цвета. Словом их отряда.