Vuvuzela

А слугу тоже надо запоминать. Где я могу, не вызывая подозрений, смотреть на кого-то из них? - Да уж найдем где-нибудь, - ответил Гай, припомнив вчерашнюю охоту за служанками. - Возможно, даже у него в кабинете. Дело в том, что скопировать Двельта, конечно, хорошо, но ты ведь не можешь заодно скопировать его ключи? Если мы не сможем достать их, все равно придется ломать дверь, чтобы пошарить в его вещах, и будет много шума. Но если нет другого выхода, придется рисковать.

- Могу скопировать сестру. И тебя - тут кучерявый зарделся от волнения. - могу. Всех вас. Теперь Гай смотрел на увлекшегося фактами псайкера во все глаза - так, что слова Пфелла попросту пропустил мимо ушей. Конечно, из этой способности можно было извлечь пользу, но мысль о том, что Леман в любой момент может изобразить его, Гая, была... настораживающей. Даже пугающей. Невольно вспоминались упомянутые в хрониках случаи, когда достойнейшие, казалось, священники, вдруг начинали творить ужасные вещи, становясь ересиархами - но были ли это те самые люди, которые принимали сан? Да нет, быть не может. Пока что из наблюдений за колдовством можно было сделать один вывод - какие бы причудливые формы оно ни принимало, у него есть предел. К тому же и сам Леман... представить его великим чернокнижником было сложно. - Сколько же тебе потребуется времени, чтобы скопировать Двельта? - спросил он. - Не уверен, что у нас его будет много. Почему бы тогда не перекинуться в кого-нибудь из его слуг?

Платить Двельту компенсацию у Гая никакого желания не было - если вспомнить историю с барменом, получалось, что аколиты и без того швырялись деньгами налево и направо, спонсируя еретиков. К тому же спокойный разговор с распорядителем, которого на самом деле больше всего хотелось пристрелить, не сходя с места, обещал быть неприятным испытанием. Однако они здесь не для того, чтобы бежать от неприятностей... - Допустим, - нехотя согласился он. - Если мы достаточно убедительно сыграем свою роль, это может усыпить его бдительность. Весть о том, что Леман умеет копировать лица других людей, клирик принял стоически, хотя манера колдунов таить свои возможности до последнего начинала его порядком раздражать. Как будто носишь в кармане две галлюциногенные гранаты, которые в любой момент могут взорваться - и остается только гадать, что случится потом. Он лишь спросил: - И что, любого человека можешь скопировать? Полностью?

Нельзя не отметить: у вас тут всего-навсего двадцать четвертый век, а уже изобрели стиллсьюты, леденящие в паху. У нас сороковое тысячелетие, но эту бесспорно важную функцию приходится осуществлять по старинке, холодным душем. Какими разными путями движется прогресс...

Ну, первая книжка бодрая, в духе сочинений Дюма: оболтус Рейневан идет из пункта А в пункт Б, по пути регулярно попадает в плен, но каждый раз из кустов (зачастую в буквальном смысле) набигают какие-нибудь рояли и спасают его. Следующие две книги в основном посвящены отжигам (тоже в буквальном смысле) католиков и гуситов. Перед Сапычем носится призрак Сенкевича, скорбно завывая. Латыни все больше и больше, а я никак не соображу, как в своей электронной книжке включить сноски. В итоге

- Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit, - ответил Гай с уверенностью, которой, впрочем, в душе не испытывал. Слова Артурии переплетались с тем, о чем думал он сам, когда решалась судьба пленных, но едва ли стоило говорить ей об этом: как она может обрести уверенность, если священник мучается сомнениями? Для Гая исповедников на этом пути быть не могло. - Мы можем не знать всевышнего замысла, и тем не менее все служим его исполнению. Каждый умеет что-то, что недоступно другому. Поодиночке мы были бы беспомощны, но вместе... - Милорд Сальваторе сказал, что я должна присматривать за псайкерами. Возможно, мне больше ни о чём и не следует думать. Клирик посмотрел на Пфелла: тот лежал себе и, видимо, спокойно спал. Во всяком случае, на приветствие не ответил. Что ж, возможно, даже у колдунов было свое предназначение: находиться под присмотром святой сестры. Отогнав дурацкую мысль, он коротко сжал ладонь Артурии и закончил: - Вместе мы сделаем то, что должно.

Отвлекшись от мыслей о мертвецах, Гай поднял глаза на мнущуюся Артурию. - Не знаю, - честно ответил он, глядя на ее взволнованное лицо. - Думаю, исповедь принесла ему облегчение, но надолго ли? На каждом колдуне лежит груз его... способностей, а я, возможно, иногда бываю с Леманом слишком жестким. Впрочем, ему об этом знать не обязательно, - тут же добавил клирик. - Нам предстоит провести вместе еще много времени и я надеюсь, что оно пойдет ему на пользу. Помолчав, он негромко спросил: - А тебя, сестра, ничего не гнетет?

Клирик же, глянув на пылающие щеки, едва заметно вздохнул. Вчера Артурия была рядом весь вечер, пока они искали записи капеллана, но теперь, когда на ней не было нескольких десятков килограмм керамита, Гай вдруг поймал себя на не вполне подобающих духовному отцу чувствах. Он напомнил себе, что Аббатство Священной Чаши неспроста было отделено от остального мира - в том числе и от обычных приходских священников вроде него самого. Воистину, это было мудро... Вернувшись в бар, по-прежнему на редкость неуютный, Гай поприветствовал остальных. Молчаливое присутствие скорчившегося в путах трупа Сида придавало сборищу весьма зловещий оттенок. "Выбросить в трюмы, не оставлять же его здесь навечно", - запоздало подумал он.

Услышав за спиной ойканье, Гай в свою очередь вздрогнул и запустил-таки лезвие себе под кожу. Вытирая пробежавшую по шее тонкую красную струйку, он вышел в коридор следом. - Ave, сестра. Когда будешь готова, соберемся в баре, надо определиться, что делать теперь.

Проснувшись, Гай снова не смог сообразить, день сейчас или ночь - он даже не знал, сколько они проспали. Неудобства испытывал не только Леман: когда клирик поднял голову со своей импровизированной подушки, затекшая шея отчетливо хрустнула, а на скуле остался багровый отпечаток лежавшего в мешке амулета-черепа, придавая ему некое сходство с Артурией, которая еще спала, разметав светлые пряди волос по псайкерской шинели. Сам колдун так и остался сидеть, прислонившись к стене, глаза его тоже были закрыты. Машинально потирая успевшую зарасти щетиной щеку, Гай некоторое время смотрел на спящих, и взгляд у него был довольно угрюмый. Наконец он встал и направился вниз, в душевую. На полу виднелись потеки крови. Откуда они взялись? Гай не помнил, были это следы пребывания в душевой пленного безмолвного или что-то случилось здесь после. Впрочем, напрягать память сейчас было неудобно: в данный момент он со скрипом водил одним из своих ножей по подбородку и большую часть внимания тратил на то, чтобы к крови на полу не прибавилась его собственная.

Гай же тем временем стряхнул с рясы крошки и, отвернувшись от стены, на которой виднелись следы сариссы, соскребавшей нечестивый символ, склонил голову. Он тоже предпочел бы молиться в одиночестве, но если уж ему удалось дочитать молитву о смирении в первое их утро на корабле под аккомпанемент псайкерского мурлыканья и шарканья, должно было получиться и теперь. Закончив, клирик вытянулся сбоку от входа превращенной волею судьбы в dormitorium комнатушки и, подложив под голову свой вещевой мешок, смежил веки. Не снимая сапог.

- А тебе какая молитва помогает больше всего? - взглянул он на Гая. - Над дверями моего дома висела литания Долга, - не сразу ответил клирик. - Была ли она помощью... Скорее напоминанием, что есть вещи, которые нужно делать, невзирая на слабость.

Леману, однако, повезло - Гай и сам уже успел сообразить, что питание с воспитанием смешивать не стоит. Молиться, когда за спиной слышна работа челюстей, не менее сложно, чем жевать, созерцая склоненный в молитве затылок. - Ладно, - сказал он мягче. - Не забудь, для тебя это особенно важно. Тем не менее, вспомнив представшую перед глазами скульптуру, клирик наконец ощутил смутный укол подозрения. "Я с тобой еще поговорю", - мысленно пообещал он, смерив псайкера непроницаемым взглядом. И взял себе кусок мяса.

Колдун, отреагировавший на появление клирика, словно на мальчишку-официанта в кабаке, очевидно уже отошел от владевшего им на исповеди смятения и вернулся к своему обычному состоянию. То есть к непотребному нахальству. - Suum cuique, - холодно сказал Гай, разворачивая сверток. Сделав Артурии приглашающий жест, он снова переключился на псайкера. - Поскольку ты о еде уже позаботился, пора подумать о душе. Молился ли ты на ночь, брат Леман?

Псайкер замолчал, не смея потревожить покой сестры ни единым, даже самым слабым движением. Он обратился в гранитный монумент и был доволен этим. Дверь открылась, и появившийся на пороге Гай удивленно воззрился на гранитный монумент, чем-то напоминающий знаменитый "Император оплакивает примарха Сангвиния" работы Ферруса Кромвеля. Правда, у владыки Империума, держащего на коленях голову умирающего примарха, не было такого довольного выражения лица...

Не сразу, но Гай тоже подвернулся под руку бойкому торговцу, который уже успел продать Пфеллу три порции гроксятины. От мяса священник не отказался, мрачно поглядев на предложенную бутылку с амасеком: был соблазн выпить на ночь и провалиться в сон, где нет отрезанных шестипалых рук, чудовищно изуродованных мутантов и бормочущих псайкеров, но возвращаться к аколитам, разя винными парами... нет уж, брат Север, прими все, что заслужил. - Вам покрепче? - кисло осведомился торговец, доставая банку с листьями рекафа. - Послабее, - буркнул Гай. - Спать мы собираемся... - Другое дело, - повеселел торговец. Со свертком под мышкой клирик направился обратно к обиталищу бармена.

- Пока останемся, - вздохнул Гай. - Если только не убедимся, что он не сможет нам напакостить. Между тем желудок клирика напомнил, что заботясь о пище духовной, он совсем забыл о пище телесной. Вручив Леману ключ от комнаты, он сказал: - Я пошел за припасами, скоро вернусь.

Спасибо. Мне... нужно было сказать все это. Вслух. Да, только вот что с тобой делать теперь? Гай не знал. Легко было сказать "молись", словно псайкер не делал этого без подсказки. И эти видения - были они предвестниками чего-то ужасного или просто следствием пережитых колдуном потрясений? Если бы он только мог быть уверен... - Мой долг - выслушать каждого, кто пожелает облегчить душу перед Императором, - сказал он вместо всего этого. - А теперь спустимся, пока сестра Артурия не решила, что моя жизнь в опасности.

- Зато теперь становится понятнее, почему милорд Сальваторе заинтересовался мной, верно? Что ж, может быть проклятье обернется на поверку благословением? Что ты думаешь обо всем этом теперь? Вот оно. Направь меня, отче, ибо сбился с пути и не знаю, что делать. А что знает сам святой отец? Молитвы не помогают... Он вспомнил, как бормотал псайкер прошлой ночью и снова почувствовал бегущие по спине мурашки. И о чем только думал милорд Сальватор, когда подбирал аколитов для этого полета? Вместе с мурашками Гай вдруг ощутил тяжесть молота, оттягивающего пояс, и старался не смотреть на кудрявый висок. Он справился бы лучше - набил руку на еретиках внизу... - В мудрости своей Господь наш Император посылает нам испытания, - сказал он наконец. - Быть может, от того, как ты пройдешь его, будет зависеть то, чем оно обернется в итоге - даром или проклятьем, - он рывком поставил псайкера на ноги. - Молись, брат Леман. Молись и верь в силу Его.

- Они смотрят... - повторил Гай, чувствуя, как по спине против воли пробежал холодок. Он склонился над стоящим на коленях псайкером и стиснул его руку. - Кто - они?

- Ты прав, брат, мне... не следует вешать это на тебя. - грешник поднялся на ноги без видимого труда, отряхнул колени. - Эгоистично с моей стороны.- тут Леман виновато улыбнулся. - У тебя и без меня проблем по горло. Гай словно воочию видел, как захлопнулись створки раковины, которую выстроил себе псайкер. Конечно, каждая исповедь была проблемой. Грязные мысли, скверные поступки, ежедневные мелкие подлости - все темные закоулки человеческой души открывались перед ним, когда он слышал: "прости мне, отец, ибо я согрешил". И он должен был понимать и прощать, даже если не мог первого и не хотел второго. Да, тайны, услышанные священником на исповеди, умирают вместе с ним - и это неудивительно, потому что их очень хочется похоронить и не вспоминать больше. И тем не менее, вряд ли Леманом двигала забота о нем. Гай услышал достаточно, чтобы усомниться в безобидности того, что он желал скрыть. И что с ним делать теперь? Надавить? Кто знает, что колдун выкинет после этого. Успокоить, сказать, что никому не выдаст? Но он не был уверен, что сможет сдержать это обещание. - Лучше бы мне услышать это сейчас, как священнику, - сказал он медленно, - чем после, но уже как инквизитору.

Миг смятения, испытанного Гаем, прошел. Ответные слова были жесткими и спокойными: - Будь честен перед самим собой. Bonorum vita vacua est metu, жизнь честных свободна от страха. Отчего ты чувствуешь себя лжецом, если тайну твою никому не нужно знать?

Стоя на коленях, Леман не мог видеть лица священника. Гай исповедовал многих и привык владеть собой, даже когда от услышанного ему хотелось протянуть руки и стиснуть за горло обнаженную перед ним душу, но сейчас он все равно порадовался этому. Потому что никто еще не исповедовался в том, что думал о нем самом. А ведь многие, наверное, думали. Святые истины суровы, и он тоже был суров - ибо помимо власти прощать имел власть наказывать, и для многих грешников путь к прощению выходил далеко не таким легким, как они рассчитывали. Теперь же перед ним на коленях стоял этот колдун, который мучился и наказывал сам себя... не из-за того, что ослушался приказа, но из-за того, что затаил досаду на Гая Севера. К такому клирик готов не был. - Господь простит тебе, как я прощаю, - сказал он, поборов замешательство. - Есть что-то еще, в чем ты хотел бы исповедаться, брат?

Гай помедлил. Пару часов назад он был готов исповедовать сестру Артурию, но не ожидал, что нужда в духовнике появится у псайкера. Что он услышит от этого кудрявого голубоглазого парня, каждый раз приоткрывающего дверь в обиталища демонов? - Исповедь очищает душу, - сказал он наконец, сплетая пальцы в аквилу. - Склони голову и обратись помыслами к Господу нашему Императору, чтобы он услышал тебя. Я приму твою исповедь.

Вспомнив наконец об исчезнувшем Лемане, клирик повернулся к Артурии: - Схожу посмотрю, что там со вторым колдуном. - и, поскольку было бы затруднительно подниматься по узкой лестнице в ярнову каморку, находясь под всесторонней опекой святой сестры, добавил: - Останься пока здесь. *** Наверху Гай и в самом деле обнаружил Лемана, сиротливо стоящего под дверью - он совсем забыл, что оставил ключ у себя. Внутрь заходить не хотелось, но разговаривать на лестнице было глупо, поэтому он открыл дверь и пропустил псайкера вперед. - Что ты хотел сказать? - спросил он, не глядя в сторону остатков свитого Зеккой гнезда.