Yambie

Этот мертвец ходячий... а Соус, Соус.. ему долго не быть всё равно..

к дяде Морфиусу хочу он хотя бы и чёрный исчо =/

- И частью являются – разве обхитрить когда-то, невнимательные детишки, смогут, хоть и бегут голову сломя? – хриплый смешок, а хвост возмутиться. Бичом по траве ударит и повиснет после над головой тифлинга, как змей безликий – не надо рога рисовать, да нужен ли теперь будет нимб? Вода, огонь? И воздух и земля? Как тройка незаметно в воздухе раствориться – крошки с лепестками тоже унесёшь, не вернёшь? Или как четвёркой – в единое целое сольёшься с матерью спокойной и останешься там, где тело спит на века, но останется ли там навечно? Опустит веки хвостатый. Не померкнет ухмылка – смеяться в эти минуты будет долго-долго, но тоску затаит. И в смерти, и в жизни потери одинаковы, а Келемвор, наверно, уже заждался. - Пойдем за молоком и за жертвой, даже если ею окажутся невинные томаты… Хихикнет только и гримасу зажмурит. Соусу переместиться остаётся, чтобы удобно было обоим. Бродяга кивнёт много раз предложению Лирлин-Лин-Лир, однако забавном теперь кажется – не ребёнок. Подрос, хоть и немного, окреп. Пора вина бутылью наслаждаться и ногами махая, хвостом, сидя на толстой ветке.

- Голоден, ты, дьявольский потомок? Голоден твой спутник – может ему снова немного подрасти, чтобы гордым охотником стать? – поймает внимание глаз Бродяги и проведет по губам своими – память, вложенная в проказы боли. А может охотник не вырасти никогда? Лапы длиннее не будут, уши меньше и хвост послушный, как осанка гордая, что прочие коты завистью прониклись? Из памяти исчезнет данное имя, и мордочка недовольная являться будет в грёзах искажённых? Смело бездны глубокие посмотрят прямо в поляны зелёные. И заметят – всё растут и растут ромашки вечные, как колодца два водой насыщают. Клацнет клыками, лукаво по-хитрому, толкнув легонько лбом лба. - Дьявол ли потомок? А может демон? Запутать легко, когда выделяться хотят первые – смертные слушать внимательно не станут и затем потомкам обижаться, - щуриться, носом острым гримасничает, как только кончиком его коснётся мягкой шёрстки. – Встанешь прямо, а, Соус? Встанешь гордо и покажешь – не ребёнок больше и жизнь ценишь? Что Соус скажет? Что Лирлин-Лин-Лир скажет? – смело-смело смотрит со смешинками в окнах души – гости они, но тоска прячется скромно за материей тёмной.

Звонко рассмеётся и из объятий не отпустит, но позволит Соус – не упадёт, не мяукнет, но поскорее на плечо острое коготками взберётся? А руки свободны, пальцы тонут в огненном дожде. Как и хвост замолчал. Гребешком ткань нащупывает алую. И этот жмуриться смущённо, язычком змеиным острия клыков нащупывая, но хвастается колдунье – и больнее, и острее, и крови больше, но необходима жидкость густая, когда в Аду повидано было больше? Не увидит, не услышит больше, но проживёт много-много лет и ночей, как хвостатый надеяться смеет? Роком указаны слова. Бесчестные человеческие создания. Капризные. Тщеславные, но не докажут – правда у всех своя. Ладони крепче талию девичью обнимут, и лоб макушки огненной коснётся. Уйдут? Исчезнут? Умрут? Думать, да гадать не хочет, как со словами играть – в стихи, песни превращая и раздумывая о божественных причудах. Простишь, Лирлин-Лин-Лир, за то, кому Бродяге быть?

В книгах ищут ответы. Во тьме – свет. В солнце – луну. В глазах чужих – правду. Разные все, индивидуальны, да не поверят только, что у других история богатой может оказаться. Как память одного хранит частицу кристалла живого. Как окна души другого – осколок то, красный аль синий. Как третий меньше в сердце хранит, а четвёртый – больше и красочней жизнь посудить могут. Верят только, что их жизнь – богатства несметные, как чают других законами обременять. Примут одни. Другие отвергнут. И откроет глаза тифлинг – разны, разны тут все! Не воины! Не рыцари! Не слуги! Не рабы! Незачем учить, как сами себя познают, будто нектар сладкий и горькость водицы мутной. Пальцы скользнут по поверхности холодной, гладкой. Вернёт душе тепло плоть, а веки зажмурятся довольно и голову чуть-чуть приподымает. Эгоисты – людишки. Видит образ, как слова щекочущие ушами ловит. Рога непривычны, да только, но ухмыльнётся уголками губ тифлинг, – хихикнет смущённо, опираясь на ладони - помощь. Мокрая одежда, да дырок – летайте-летайте шустро, птички, и хвостатый с вами вместе кружить будет! Смеясь, ладонями махая, голову от неба не отрывая, как душой воспевая любовью к жизни. Это они так называют легкомыслием? Безответственностью? Жестокостью? Они скучны, когда сердце духу, - покровителю любимому, - открывать отказываются, да всецело, обижая, глупые. Бродяга встанет прямо. На миг спина линией прямой останется, а затем привычно сгорбится, как ветку мальчишка ломает, смеясь. Уж разве боль забыл? И взгляды острые? И прикосновения разные? Забыл, как сердце колотилось бешено? Щёки кровью наливались? Хвост минуту каждую не замолкал? А ладони комок щекотал, как губы губ касались? Привыкнет к одному – монстром посчитают. Примут без раздумий. Как прячут в сознании, а забывают – бессердечные. Руки потянуться к кронам деревьев, как ребёнок счастливый ладошки к матери протянет. Та, посмеиваясь, на руки возьмёт и кружить долго-долго с чадом родным будет, но, не замечая, как пальчики в волосах шелковистых путаются. Ощущая, как смешки шею щекочут. Однообразны полукровок сны, раз к боли лелеют и острие завораживает. Раз домом дебри огненные считают – мечтают, как мир страдать вечно будет. А колдунам сны снятся, но какие? Предка наследие, может, лучше лесов кровавых? Меньше боли и горечи – фруктов нелюбимых, но цвета дедушки дорогого? Меньше страха, слабости, пороков? Ведь показала – разве духом не сильна? И этот ближе не подошёл, как картина целой осталась, но творец сохранить решил и большинства мнения – отрадно-отрадно, но чужие. Почему осталась? Почему не ушла? К башне высокой? В сад маленький, спокойный, чистый? И упрёки посыплются, как ливень упрямый пойдёт, по макушкам нагло стуча. Этот услышит мяуканье недоумевающее, и в сердце иголка кольнёт. Если, если, если ближе и останется стоять ровно, покуда хвост болтает, - Соуса и Риган видеть рад. Но одиноко лежит в стороне копьё. Котёнок брошенным себя ощутит. Об этом ли разве ребёнок каждый мечтает? Прости, Соус. Прости, матушка. Прости, Лирлин-Лин-Лир. Жизнь выбирают чаще? Смерть? Живи, солнце, живи, дорогая. Трава не расцветёт, как зайчики-лучики не пробегут по полянам и луне некого закрывать за собой будет, защищать, как и не вырастут деревья из песка мёртвого, в горы постепенно превращаясь могучие. Молчишь, Соус? Голодным был тоже хозяин – рыбка котёнку в молчание долгое, пока животик не насытиться, а хвостатый хихикая, наблюдая, да плечами острыми дёргая.

Бродяга - нет. Как ляжет карта, так голову опустит в эпилоге лучше если к моменту тому пальцы до клавы доберутся

Чего? :mellow:

Тянется позади дорожка. Почти, как деревья и их кровы – тропинки закончатся тонкими ветвистыми линями, травинками вместо душистой листвы, а может парой норок зверьков мелких, как глаза горделивого оленя. По ногами хрустят ветки, шумы подают маленькие, - пробегающие мимо, - комки, кои словно о потерянном напоминают, но вмиг исчезают, забывать заставляя. Уже и не смотрит, какое небо над головой. Что погибло, а что новый росток даёт – успеет жизнь потерять лишь из-за невнимательности хвостатого бродяга. Так звали. Ветер посоветовал, как шепчут сами боги – хотят совет дать верующим своим, но слышат немногие. Нет ценности в материальности. Духовность гармонию приносит, а мятеж, бунт, внутренний в око мгновенье конструкцию разрушит, кои ребёнком тщательно собиралась из кубиков прозрачных. Не замечает, как шаг на бег переходит. Не замечает, как по-звериному теперь, - но глаза опустив и дыша часто, - убегает, бежит, но куда? Далеко-далеко, отдаляясь от толпы. От гнева ненужного. От ответственности бессмысленной. От упрёков пустых. И родного, тем более, пока сердце ликовать не будет. Может… голова посоветовала. Он остановиться, как пальцы рук камня коснуться. Нос поверхности шершавой, холодной едва коснётся, а глаза увидят пропасть светлую. Нет, нет, нет… тут уже не светло. Тут уже не тепло. Тифлинг хвостатый осторожно спуститься вниз. Взгляда бездн не сведёт с тропинки-водицы журчащей, как мальчишка следом за шариком ярким пойдёт – семью потеряет, душу, но вспомнят о нём, когда вырастет. Ужасные поступки, кровавые… Заметишь, Леви Бродяга, как свет ускользает вуалью. Глаза жмурятся, а улавливают серые контуры, как мелком по камню проводили. Пальцы опираются на камень, на корку дерева. Хвост, наглец, тянется назад, но ведь часть тифлинга! Этот скользит, спотыкается, ощущая, как силы покидают. А может сам хочет? Сапоги ступают по водице. Журчание растёт в бой, и тёплое тело обнимет слабый холод. Леви может остаться здесь... на время, возможно. Щуриться, гримасничает по смешному. Острым носом теребит, как клювом и чихает, ладонями плечи обнимая. Тифлинг подходит ближе, в воду по колено. Жмурится и дрожит – холод же ощущает, как термиты, бегающие, по телу всему. Но смелости хватит, дабы по пояс зайти. И с опаской ладони коснуться глади. Подушечками пальцев играя, как по точкам окарины. Где Соус? Где Риган? Кастис? Где огненная голова? Назад не убежит. Боится. Знает теперь – видела! Как теперь посмотрит?.. Хорошо чернокнижником быть. В роду есть тот, к кому чином стремишься. А этот бы остался там, где был месяцами назад – с куницей жадной, песней мух, с трупом и запахом стойким, но также уловимым едва хвои чистой. Болью в ногах, как гордости души, - кувшина наполненного, - пройденного пути. Бродяга зажмурит глаза. Зажмурит и окунётся в воду, слушая теперь звук гулкий, подобно эха барабана.

с подарочком. наверно. лучше *ловят рыбку, собирают цветы, штопают одежду, пилят рога*

*смотрят чарлист, вспоминают, как забили на запугивание* умение "лечение". значение умножаешь на три - столько раненому прибавляется хп. только ручками надо работать. как оказалось - желательно опытными

ню... и бой, и демона-лик, и рыжик рядом - наблюдателя в качестве, испугался, что и она испугается =( одному поэтому захотелось побыть.. побить рекорд пребывая под водой

Бродяга себя не лечил. и ран, по сути, не получил. его физически измотала форма демона.. хм... наверно, поздно у всех протягивать бумажку и просить, чтобы имя подписали =.=

Бродяга подлатал раны Каури (+63), а потом ушёл, уйдя в невидимость.. как она уже захочет дальше - может поспать

Не дарит тьма счастливые сны – из песка золотого, цветов экзотичных самых, кои мир не видал ни разу и как грёзы, - нет им права на жизнь. За что извиняешься, огненная голова? Ладонь острую давишь маленькими. Белыми, детскими. Нежны ещё, хоть кровь и песок воедино смешались, как любовника два. Душу, тело, разум отдают – ответственность несут, а насколько ветряно сознание в минуту ту? Ладони собственные скользнут по голове, нащупывая черты. По волосам, серым, отросшим. По бугоркам на висках – как змеи кожа, но тверда, как камень. Наградили грехом. Что за чёрт без рожек? Пора и вырасти из лет детских, но польститься Проклятых Лорд верующим тифлингом? Нет, безумство этот из объятий не отпустит. Украдкой зацепит на огненные пряди – за что прощенья просишь, - спросит всё же, - если этого предок далеко не благороден? Может, был, камбион искренний. Может, был инкуб бесчестный. А знает только – кровь предка откликается, но мало образов дарит. Этот прощенья просил. Встанет, пошатываясь, но мимо тело клирика пройдёт. - Рано в объятия бога любимого, - к остроухой подойдёт, осмотрит, как лекарь опытный. И сласти, главное, к боли не лишён. Время пройдёт, чтобы раны подлатать. Звенья нужные найти и исправить, как поэт стихов строки художник - картины краски. Внимание необходимо тоже. Тому и жмуриться, губы клыками кусая. И как словом магии – царапин нет, однако трещины заметны. Синяки не сольются в цвет один единственный. Глаза бездны многозначительно посмотрят на сестрицу леса, прежде взглядом поискав. Не знает этот, где живут две капли. Может, поможет орк и лесная девица душе родной? Поспит, видно, проснётся, но как ада повторного не видеть ей... [Лечение +63хп] И всё так же мимо-мимо тела аасимара пройдёт, мимо опоры в виде женщины чёрной. Помощью и вниманием, - как родственников пара, - не уделит второму раненому. Не будет просьбы слушать. Не будет выслушивать упрёки в спину. Надоели... оставьте в покое и забудется, как сон. На прощанье хвост гребешком взмахнул, а тело, - руки плечи обнимают, как голова опущена виновато, - исчезнет из поля зрения. Куда ушёл? Куда убежал? Не найдут и шагать далеко, как позволить себе может беглец.

Не вечны мечты о покое. Как гармония – с собой, с природой, с обществом хаотичным… и последнее это есть мятеж. За что прощать? Почему прячут в уголках тайных разума? Этому… этому впору прощенья просить, но зачем – правда, не на стороне этого? Справедливость? Закон? Пустая ваза за-кон и вдребезги всего-то разбить. Ведь пользы нет на деле. Неохотно веки откроются, как занавес сцены, но знакома тогда Лирлин-Лин-Лир с безднами куплетами? Покраснели глаза, громко дышит с жадностью воздух поглощая, и хвост постучит по почве зелёной. Исказиться гримаса. Губы задрожат. Кого винить? Себя этот винит, пальцами травинку осязая, как волосы земли. Шёлковые, густые, а умирает быстро. Говорят - не вечная красота. - Прости, - проговорит же сдавленно, клыками губу нижнюю кусая и глаза жмуря.

Бродяга не хочет вставать... пинками только.. тепла не лишайте, позязя... =(

Разум не захочет возвращаться. Тело не послушается мимолётного желания. И что же они там кричат? О какой помощи просят? Что за упрёки? Что за просьбы? И глухие звуки – такие далёкие, неуловимые, как душа ребёнком стремится поймать светлячка, да невелика жизнь насекомого. Замолчите! Языки прикусите! Сами друг другу помогайте, глупцы! Самовлюблённые людишки… души заблудшие. И родные. Из безразличия. Ненависти. Как когда-то скупыми казались огненные змеи и разговоры навязчивые – не скрывал страха, что одного бросят. И как разгорался гнев, будто ребёночку желаемое не дали. Макушку чёрную вспоминал и с обидой проклинал, обнимая белый влажный пух. Как верил зря. Легкомысленно рассуждал. А Бешаба поощряла? Слушала ли Лейра? И осудит тогда Келемвор, когда всё же спуститься придётся, да осознать – упустил тифлинг ступеньку одну? Не кричите! Замолчите… дайте поспать. Тело не захочет пошевелить и пальцами, хвостом – безнадёжны порывы. Разум не захочет, дабы сон прерывали, но, сколько боли, воспоминаний, принесёт тогда? Как гореть начнёт щека, а язык змеиный – соль влажную вкушает? И не различит образа. Не сдержат глаза глубокие хрусталики. Почему ты такая трусиха? Почему ты такая слабая? А она смотрела и скорби достаточно, и вины, и печали. Порывисты объятия. Горячи слова её. Оставьте, наконец, этого одного. Оставьте со своими жалобами. Со своим лицемерием! Оставьте и душе радостное – не будет же дела потом… - Солнышко моё, милый.. просыпайся, - тихо-тихо шепнет, толику сил отдавая Бродяге. Дыхание частое. Плечи задрожат и глаза зажмурится. Чувствует, чувствует ведь, что новое что-то есть, да знать не хочет. Голос узнает. Тепло и прикосновенья, запах пряностей слабый, кои с пылью и кровью смешался – дурманящий аромат. Пальцы сжались в кулаки, мычание предательское и вымученная гримаса. Губы поджал… тело ломит от боли… не надо… оставь. Не надо, солнце. Не надо, сестрица любимая.

будет-будет сейчас... поднимаем поленье

Тяни за хвост. Или не тяни о_о или уменьши до размеров Гоша. или оставь, дыхание не забудь нащупать..

Раунд 5 Гордиться зверь силой своей. Ловкостью, голосом и взмахами лап с хвостом массивным. Гордиться доспехом – из чешуи, кожи крепкой и огня внутри резвого, свободно от правил бессмысленных, скучных, подавляющих. Устаёт зверь и рычит тише. Опускает все лапы четыре, а голову-череп с рогами, - в короне виде, - откинет назад. Зачем бежишь? От чего бежишь? Глупый, самонадеянный дьявол. В меньшинстве вы… в меньшинстве останетесь вы. И видят сны сочные, яркие – полукровки далёкие, но родные предкам своим? Видят сны сладкие. Как огонь мир пожирает, а из недр демоны выходят. Кричат, рычат, ликуют, тесаками махают, и дух выпускают – не закрывайте себя, скажут же на деле, не закрывайте. И королёк будет там. Жестами рук, общаясь с детьми огненными. Да поймёт ли старец, что на пиршество плоть его пойдёт, и хрипеть будет, мучаясь. Кости хрустят. Мясо пожирают. Демоны общаются. Огонь вечно-вечно петь будет. Бродяга, кукла тряпичная, упадёт на песок. Из огня, из песка, из капель алых и эха забытого. Выпучены глаза-бездны – ясна в них боль, как радость и разочарование. Что чувствовал, потомок танар’ри? Сын матери человеческой? И радость, и тепло. Как любовь получил, кои добивался с трудом. Власть? Удел тэйцев великих. Но печаль быстро пришла. Не заметит огненная голова хрусталики на щеках. Не услышит шепот «прости этого, прости», а заметит только, как тифлинг руку подымет. Пальцы, пальцы… не подведи магия. Не подведи сила. Всё тело ломит в боли! Не понимаешь! Прекращай, мразь! - Ух… ходи, - просит жалобно и в единое целое конус яркий уйдёт, - ухо… ди… Устремится змеёй. Исказиться в звере облике. Обнимет дьявола оставшегося и через глотку, как червь, проникнет. Телу тифлинга же безвольно упасть. Прости, солнце, прости, Лирлин-Лин-Лир, что видеть пришлось, но не встанет этот. Дайте поспать. Барбазу1: 229-38=191

Раунд 4 Почему не видишь? Почему не слышишь? Зациклившись на белом одном, а не замечаешь – позади тварь скалит зубы и едва пластины шевелятся, как бы сами бабочек крылья. Угасшие. Изуродованные. Дни минуют, как ужас красок родиться – разве не увидят они должной красоты? Когти пронзят спину дьявола. Смейтесь, смейтесь, смейтесь зубастые рыбки! Царапины ничтожные, о, как боли много. Словно огонь осознал и против ребёнка пошёл – руку подымет на кровь собственную, плоть. Но демон назад отступит, выдавив недоумевающий рык и сжав когти четырёх лап в кулаки. Гарргон: 220-54=166 Барбазу1: 457

Раунд 3 Мог бы мысли читать – много нового узнал бы. Разум гневом охвачен. Огонь не угасает, а вечен он, как память предка? Жив или мёртв? И пленница родная, кто жизни далёкой начало дала? Смеются теперь зубастые ротики. Над силами меньших, над попытками врага и глаза золотые, огненные, смотрят с упрёком. Кровожадно – сущность свою не скроет. Так посмотри же, кто перед тобой, отродье неба падшего! Быстры и стремительны танар’ри. Не думают, цели не ставят, а лезут напролом – в пекло, в пекло, к смерти в объятия, но числом больше дьяволов. Этот остановиться, - шаги пути скудны, - рык издав, и ударит кулаком по щеке высшего из дьяволов. Не нравиться? Унижен? Удивлён? Вечная эта война… Гарргон: 551-57=504 *Оглушён* Барбазу1: 457

Раунд 2 Королёк спой этому колыбель. Отдай рук пару лишних и спой колыбель. Чувствуешь боль? Ощущаешь вкус железа во рту? Хрипишь, хрипишь, хрипишь, голову-череп откинув назад, а этот смеётся. Радости, любви, печали и ненависти. Как насыщен этот звук! Разве не слышите? Даром вас ценным наградили, глупцы! Вечность молодости – вечность жизни, но ищете вы? Мусор… - Боль… но… Упрямо идёт вперёд. Из царапин на лице, - напоминавших трещины на камне, - сыпется серый песок, уголки губы растянулись от уха до уха, словно их натянули узкой ниткой. И скалит-скалит клыкастые зубы, кои вмиг начинают чернеть, пока из замкнутых ворот с едва уловимыми щелями медленно стекает чёрная жидкость – по подбородку и капая на оголённую грудь с маленьким амулетом в виде кристалла на шее. Кровь… кровь… о, как же они не понимают? Этот зов? Эти сны? Ослеплённые своим высокомерием… видящие вплоть идеалы! Люди? Разве назовёшь их людьми? А кто человек? Кто прав? Кто виноват? Какой путь выбирают? Каков правилен? А кои гибель принесёт? Но рискуют, всё равно рискуют, хоть не все всегда сознательно. Простишь ты, Бродягу? Простишь за вид, простишь за кровь, сестрица любимая? Чёрная жидкость течёт изо рта, ноздрей, глаз и ушей, а кожа сереет, - всё появляющиеся и появляющиеся трещины, как необходимые узоры белоснежной вазы, но вмиг посыплется песок – искусства больше нет. Исчезает кожа, как кажется со стороны, облезает, как ящерица из плена старой шкуры выползти пытается. Казалось и одежда, - нитка за ниткой, - исчезнет в огненных бликах и перед ними всеми станет иное существо. Сплошной скелет, которого обнимает пламя. Не фиолетовое. Красное. Рыжее. К коему привыкли жители Бездны и Девяти кругов Ада. Но едва услышат хруст – нет, нет, нет… это только начало. Пыль подымится над головами, а кости начнут преобразовываться, выдавая жуткие звуки хруста. Парочка изгибов в ногах. Они станут толще… длиннее! Вырастут шипы, а лишние косточки пальцев на носках отломаются, как ветки дерева рукой озорного мальчишки, как отрастут когти дикого зверя. Рёбра срастутся, и напоминать будут зубы капкана. От хвоста останется проволока, а на месте том, - где шея, плечи, локти, - мясо, мышцы ещё будут пульсировать, истекая алыми каплями, а череп исказиться и из челюсти вырвется пронзительный стон. И боли, и радости он полон… скелет перед ними, - в изысках не лишённый, очарования, да сразу кто заметит любопытства ради, жутко-прекрасного ценители, а не страха? - уродливый скелет. Недолго будут тешиться зрелищем этим. Когда огненные блики не заставят себя больше ждать и, о, боль, как много счастья ты приносишь? Огромная лапища, - лишь мгновеньями назад на её месте была нога скелета с шипами, - с грохотом стукнет по земле. Выглянут рога в короне виде, и едва уловимые золотые маленькие глаза чудища. Не стоит перед ними теперь уродец. Не стоит перед ними больше слабый. О… а не знали? Как меньший свергнет большего? Как слабый унизит сильного? Танар’ри? Баатезу? Не может быть больше названий. Он знает, от кого корни растут. Дитя матери своей. Потомок предка своего. Когти четырёх лап сжались в кулаки. Пластины, заменявшие щёки, едва заметно шевельнулись, прежде чем демон издал кровожадный рык. Даже маленькие зубастые ротики на дельтах, - схожие, как массивные латы доспехов, - завизжали так, будто начали насмехаться над всеми, кто стоял ниже. По-звериному согнёт спину зверь и резво взмахнёт длинным хвостом, да будь ящерицей с кровью горячей. На четвереньках демон подбежит к дьяволу, подстрекателю, рыча. Глубоко дыша. Остановившись и путь недолог, как когти лапищи новоприбывшего раздерут лицо баатезу в кровь. Гарргон: 629 Барбазу1: 500 Барбазу2: 500/2=250=205 Барбед: 600 Имп6: 12

Раунд 1 ХП180-36=144 Скажешь больно? Одиноко? Безнадёжно говоришь? А ушки юнца наглого спрятать стараешься – омерзителен звук, ненавистны голоса и гнев рождают указания любые, да не знает никто из присутствующих. Кто божество? Кто судья? Этот сам себе мудрец. Слышишь шепот? Видишь крылья? Бабочки это, бабочки! Мыши наглые, щипающие кожу, летающие и хихикающие. Пронзительны голоса, как сирены вой, и котёнок ад свой познает, мяукая безнадёжно. Беги, Соус. Убегай к огненной голове. Лучший дом солнца – худший луны бессердечной. Ладони его на уши лягут, но не прекратит кричать. - Леви, - тихо шепчет, тихо зовет по имени в поиске антрацитовых глаз. Слышит, слышит имя своё – от рождения дано или исправить хотели предков легкомысленных? Но не посмеет глаза поднять. Пискнет, как ребёнок. Съёжит плечи, как слабый. Беги же, Соус. Убегай к Лирлин-Лин-Лир. Послушается ведь, хоть слова не было сказано… Убирайтесь, мыши… убирайтесь в небытие, крысы! Гарргон: 800 Барбазу1: 500 Барбазу2: 500 Барбед: 600 Имп1: 100-99=1 (заморожен) Имп4: 100-99=1 (заморожен) Имп5: 100-57=43 Имп6: 100