Yambie

ню, так пусть чутка без сознания полежит, нэ... >_>" *кашляют в кулак* плохая новость фуфычки, для нас >< если, Эльха, ты не возражаешь - на место орка бросили стойкость. парниша прошёл. можно тогда на месту атаки бросок?

можем кинуть оглушение... если повезёт..

Смотри, дитя, - да будь, Риган-копьё могла говорить, а хвост песни распевать, - как борются за жизнь зверя. Слышишь, как звенит сталь? Крики боли, жажды, стоны и хрипы глухие? Видишь, доспехи кровавой вуалью покрываются, но взамен старой – будь она белой или серой. У войны цвет один. Зло уступит. Добро уступит. Равны себе два борца. Почему этот отошёл? Почему этот промолчал? Копьё по голове! Лезвие в грудь… Для того тебя воскрешали, Бродяга, как о присутствие своём, форма хаотичная – заявляет с минуты на минуту, не сомневайся, не горюй. Келемвор ему судья. А глаза со святоши не спадут, как корни крепко дерево держат – ждите плоды свои, людишки, ждите нектара чистого или грязного. От труда зависимого. От труда разного. Ты не аасимар. Ты не благородный потомок своих предков. А если даже небожители грешны, то нет Рая на земле? В иллюзиях? Скука грешная, но только. Ты не аасимар. Кукла лишь всего-то, как этот. Никогда не поймёшь. Разочарование Бродяга на душе испытает, - горечь, обида ли, да правилен выбор? - а хвост болтает-болтает – будет ему, что рассказать, но о чём хозяин сам предпочёл бы молчать. Опустит глаза, поникнет. А вот крепче ладонь сожмёт копьё. Ответственность? Риган бежать велела. Жить жизнью своей и умереть смертью своей. Свободу познать, но так же быстро в решениях своих заблудиться. Будет ли, интересно, орку-вождю жалеть о чём-либо? Бродяга с хвостом пожеают удачи в Плане Фугу, да сколько дорога будет лежать в мир астральный.

орка убили? *клацуют пальцами по калькулятору*

- А я - свое. И могла бы убить его заклятьем, не тратя дыхание на бесплодные разговоры с тобой, Бродяга. Но не стану этого делать. Взгляд с упрёком – сердце наизнанку! Женщина глупая, да поболтать любит более, чем демон хвостатый рожицы корчащий и о смехе позабывший. Не скажет Бродяга более – взгляд расскажет красочней и больше, чем слова раздвоенного языка. Будь свободна лучше, чёрная женщина, тогда, чем зависимой быть мужа руки.

- Не тебе судить о черствости, Бродяга. Не тебе. И не тебе принимать решение за всех, как и не мне. Мы доверили это Иллару. Как он решит, так и будет. - Толпа судит верно, а императора слова не закон единый – себе лишь доказываешь с упорством. Этот принял своё решение, - взмахнул хвостом, будь то, напевая свист мелодичный, но был скуден. Ждал ли ответа святоши? Плохого? Лучшего? Окончательно мнение сложиться и правителя слушать перестанут. Если осталась милость… если осталась, если не испорчен, то не убивай – пытку не продолжай. Умрёт без помощи чужаков, да на то будет лучше иллюзии простой.

- Не прячь за богов свои решения, Бродяга. Принимай ответственность. Хочешь отпустить орка живым? Это возможно. Но готов ты заплатить цену этого решения нашими жизнями? Жизнью Лирлин? Ответь мне, Бродяга и я не стану настаивать на убийстве этого орка, - Рисса почти с презрением смотрела на тифлинга. Как просто думать, что тобой руководят боги, а не ты сам. Былые воспоминания Тэя – оживут в лице смуглого лица и только болью, болью отдаётся эхом обида детских лет. Не истинно верует женщина. Не верит в дары любимой богини, а куда попадёт, как умрёт? - Решение этого – оставить орка в покое, отпустить. Решение твоё – убить. А боги судьи, глупая, вровень смертным, как решают жизнь на земле, как бураны призывают, как голод приглашают и как Ао выбирает, кто из них заменит мертвеца на престоле божественном. Этому не дорога твоя жизнь, - бездны блестят, упрекают, но смотрят вопросительно на аасимара, но не говорит, - этот… может помочь случайно кому-то другому, как толчок разума мёртвого. Лирлин-Лин-Лир в Раю. Спит огненная голова. И радуется душа этого, что солнце не мёрзнет под свистом холода. Впервые. Рад, а не плачет. А орка в живых оставили, спросили и лишь, не терзая ли его вопросами: убьют или не убьют? Этот не позволит. Пусть уходит. Пусть будет и произойдёт, что случайностью называют. Решение этого, а не ваше. Этот не будет думать стадным разумом. Не говори об ответственности - черствое твоё сердце и таким же осталось. Крепко сжимают ладони копьё. Останется на месте и пытку не продолжит.

- Вернется к остальным, вновь попадет под действие кристалла и снова обратится против всех, да еще и о нас расскажет. Попытается вывести своих из-под влияния кристалла - умрет. Станет изгоем-одиночкой - умрет. А племя без вожака передерется за лакомый кусок и ослабит себя. - Умрёт, умрёт, умрёт, умрёт! – воскликнет Бродяга, хвост петлёй взмахнётся над землёй. – Благородство – защитить своё племя. Судьба – попасть во власть чужого. Но как не лучше сразу жизни лишить, чем разговоры тянуть – кощунство со стороны вашей. Варвары, а не люди. Благородства вровень семенам скудным. Риган молчит. Она не будет спорить. Хвост поддерживает хозяина, но болтает слишком много. Бродяга… чего тебе с того? Лишь встать между белым и чёрным. Лишь встать между кровью и светом. Встать, успеть напротив аасимара. - Убить хотите, так мимо этого пройдите. Но раз оставили жить – живёт пусть дальше. Боги распорядятся, а не чужаки теперь.

Шеп, Бродяга задел спину Риссы, но не столь таким образом, чтобы та вонзилась в копьё, а для того и то было бы неожиданностью. Хотел сказать "хватит", то предупредил бы в личке, ей богу =__=

Нууу, помню, что кидался ещё в первом кругу. Дальше подножки, а число им - единицы. Бродяга всю игру не прыгал на голове Риссы. Шепи, если хочешь кокнуть Риссу, то написал бы нам в личке. Копьё Бродяга всё равно не держит таким образом, чтобы та себе грудь проломила, а если поскользнулась, то упал бы вместе с ней на землю -__-

Это что сейчас было? :huh:

Они о смерти знают больше – Келемвор следит. Горюет над словами, сказанными, Безжалостного, да не будет сострадания со стороны сурового и верного положенным догмам своим. Этот не плакал, когда люди чужие умирали, а смеялся пуще-пуще. Ведь, есть в смерти нечто чарующее… скажете, нет? Оно есть! Да, говорят одни, смотрят неправильно. Говорят другие – не так много понимания. - Если отпустим, то он обрушит на нас все свое племя. Не говоря уже о том, что нынешний владелец кристалла узнает, что его действия больше не тайна. Убить, - с сожалением, но твердо ответила Рисса. А что ниже спины? А что в голове? Риган бы «упрекнула» чёрную женщину по-своему. - Против этот, - выскажется Бродяга, наконец, гримасу корча от недоумения. – Могила горбатого исправит – исправила этого, а в лучшую сторону? Поступки не остаются незамеченными, а если в сторону чью-то, то на сердце ляжет. Память сохранит, - и взгляд бездн в сторону орка, - оставьте в покое. Пусть уйдёт. Оставьте его. Запомнит, если большое сердце пожелает. Злобнее племя без вожака, чем с живым и целым. Отчаяние будет двигать толпой. Тайны не вечны - всем известно. Взмахнёт хвост гребешком, а в укор ли, подтверждение? Мысли у всех разные.

- Не люблю, - мотнул головой Гош, попытавшись поймать длинный хвост, который гладил его по тёмным вихрам торчавшим из-под капюшона. - Жить люблю. А ты теперь не одинок. Радуйся, пока можно. - Радуйся и ты, Гэм-Джи, - указ, наставление, подколка? Жизнь, что не состоит серых красок кромешной ночи, - будь, никого нет у тебя. Будь, никого нет у этого. Искры радости, что дарит случайность, когда под небом стоишь один, но не покажется – обманешь самого себя. Во благо себе. Трудно жить унынием. Хвост смеялся над хином, повиснув над головой хозяина. Шмыгает носом последним, когда ветер щекочет и закрывает ладонями уши, урча.

Всё равно – уши внимательно навостри. Бездны вопросительно уставились на чёрную макушку, а нет ли там букашки, что доскажет то, что хин недосказал? Гребешок хвоста только, - раз мог, - дотянулся к чёрным концам, проводив от макушки к затылку, а Бродяга фыркнул. Вспомнил, кто отдельно от хозяина живёт! - Думает, Гэм-Джи, что без иллюзий, воспоминаний чужих и желаний, не смог бы изменить себя? – возвращает хихиканье. – Как святые – пороки? Как тёмные – благородства? Может быть, может быть, но мила этому жизнь за пределами клетки. Одиноко, кажется, но один с целым. С зелёным, жёлтым и белым. Миром! Но не говори, как лучше, - морщинки хитрят, но ухмыляется, как разум скверный ожидает подвоха, - разве любишь боль, пить из кувшина серебряного её?

Но не может остаться! Воля Альмы на копья брать живых, и иллюзии картины некогда не удостоен был мертвец – только став частью обманки. Так Лирлин-Лин-Лир и Бродягу никто не станет слушать, ибо мудр для себя. Так щенята и котята беспризорные учатся выживать. - Попробую, пожалуй. Идём? Ты не замёрз? Или тебя огонь изнутри греет? А правда что у тифлингов в крови горячая лава течёт? Брови сузятся, а взгляд бездн обратиться сверху вниз. Странно быть большим, но беззащитным. Странно быть маленьким, но ловким. - Метисы получают лучшее от своих родителей, - выдавит смешок хитрый, но отвернёт голову в сторону далеко не от смущения, - полукровки – лучшее от своих предков. Тифлинги рождаются и не от баатезу с танар’ри. Ведьмы ночные, говорят, и духи злые, - ракшаса звероподобные, - в их числе. Но огонь кипит во многих. Во многих и не так сильно, как у этого, - Бродяга съёжил плечи и скорчил гримасу, пошевелив усами, а хвост взмахнул бурю снега маленькую в сторону халфинга.

- Соус - всего лишь маленький котёнок. А ей нужна забота, - Гош посмотрел на тифлинга. - Ты должен был остаться с ней. Так было бы лучше. Ей лучше, и он снова уставился себе под ноги на хрустящий снег. Безжизненность возвратите. Упрёки и восклицания? Ухмылка сникла быстро. - Котёнок, который пойдёт на рукавицы мягкие, но нет души и разума в его синих глазах? И выбор, коим пренебрегают лучшие, - святоша, а, святоша, сколько из себя мага напыщенного строить будешь? – не дают оставить на месте, где хотел бы остаться навеки, и дёргают за хвост, вопреки крикам. Глаза посмотрели на гусиный предмет. Тут улыбнётся снисходительный душой, но не тот, кто мечётся меж листвой деревьев. - Ей лучше – когда проснётся? Этому лучше – наблюдать день ото дня, как спит, будто мертвец и убивать дух этого, смех? От времени к времени, - окарина упала в снег и бесшумно, а Бродяга выдавил смешок, но отвернулся от хина. Шагай дальше. Свои мнения. Беги не оглядываясь. Замкнутый круг.

- Как она там сейчас? Как думаешь? А вдруг, она уже очнулась? А нас нет... - Соус с ней, вместе. Одиночество ли ей в удел? - хмуриться тифлинг на вопросы мелкого хина. Упоминания щедры? Упоминаниями пренебрегают. Краем глаз зацепить фигуру мерзавца божественного и хвост бросит дерзость в сторону убегающего труса. Бродяга оскалил клыки и заурчал, как зверь недовольный, что трапезу делить придётся.

- Как тебе сказать, - Гош неловко взял дудочку рукавицей и покрутил перед глазами, - Сэм здорово играл. Играет. А я, ну пробовал. Но не шедевр игра, точно. Надо будет вспомнить, когда в тепле будем. Может Кан умеет? Должен уметь. А где ты её взял? Захочет ли бард белокурый играть на окарине? Теперь и Бродяге впору неловко чувствовать себя, но сомнений больше – детской злости, невинной взору и усталости взрослого. - Где взял? – переспросил. Разве не много хлама выбрасывают за пределы дома, а сам хранит память каждого – память каждого уносят чужаки.

Теряйте себя и несколько раз на жизнь. Когда растерянность – любовница страха. Нет, думаешь, назад пути… Бродяга не знал, как в таверну вернётся назад, но хотел ли тогда, если спросят прохожие случайно? Нет, не хотел. А туда, где вечно тепло и солнце лучами щипает глаза разные. Где, - как остальные чины высокие думают, - раздробленные земли, но рабства там просто нет. Альма обещал об острове, где тифлинги жить смогут, - будет их сколько? – а теперь сдержит обещание? Не в этот раз, когда голоса предложения принял. Не в этот раз, когда слуга обманывать не может. Вера в жизнь лучшую – яростным стремление заставить других верить и это разве не привлечёт дворнягу, чем лица каменные, не живые, обыденные? Люди, как люди. Небо, как небо. Холодно только и даже Риган впору было жаловаться, как хвосту – едва свернулся он в трубочку. Нет гривы у тебя, Бродяга, густой, но потомок танар’ри – воинов Бездны. Ноги тонут, скользят по неравномерной белой поверхности, но видом не выдаёт своего присутствия, - сольётся с картиной, как ранее, единой кляксы кисти одной, - а только смех будет доноситься до ушей маленьких, больших. - Гэм-Джи умеет играть на этом? Должен уметь! Длинные ладони протянули инструмент белый. С вытянутым горлышком и несколькими маленькими дырочками, как создающие узоры, как проходы насекомых мелких. Предмет гусиный, а, помнит Бродяга, называли окариной.

гости все в голове или неодушевлённые предметы .__. *шепотом* надо занять тифлинга без средств связи..

нэ, Зу, Бродяга как обычно: устроил с комнатой разборку и убежал, выбив окно, сорри...

viva la vita Милы сны – у всех разные. Потребность в них, как в еде и плохо душе, разуму, телу, коль вместо мечтаний с кошмарами, лишь пустота тьмы кромешная была. Королёк даже молчал, но, Бродяга, разве говорил он раньше? Жесты были его языком. Как впервые – смерть принимаешь, но больше на два и похож будет на паука. Зачем? Это подарок. Не ощущаешь, как силы стремительно растут? Пламя горит с пущим гневом, а одежда исчезает – ребёнок ты снова и холод режет белую кожу, но не забывает… уголки пятен чёрных. Даггеры на лице, змеи на спине и браслеты от локтя и к кистям рук! Разве не мило? А ненароком коснулся подушечками пальцев висков? Два бугорка – нет семьи без уродов. Хотел бы лучше понимать королька, но так и знаешь, что пугает тварь рогатая. Когда очнётся один и забудутся все – новый лик затронутого планами, да как не испугаться? Как не упрекнуть с боязнью присущей? Что нельзя контролировать силы данные без разума трезвого, а этот не хотел. И боялся, и метался. Кричать бы на всех не переставал, а душа с телом хотели сны видеть. Довольствоваться иллюзиями… а грешными? Был огонь в этот раз, но вместо искр-бабочек - то листья порхали, кои об осени предупреждали, когда лес купаться будет в лучах солнца. Соскучился по осени в морозных краях… Казан. Его звали Казан. Волосы вороньего пера и черты прямые гордые. Глаза серые? Кажется… кажется этому, что ошибся, когда просил выродка выползти с повозки. Но тут мягко и тепло, однако просил – хвост дёрнул, зубы оскалил в ответ, готовый серой задушить, а не подпалить и с ног до макушки. Почему сны никто не помнит? О радужных лабиринтах? О растениях высоких и лазурном озере? Пасти огромной, девы мрачной и тьме бесконечной – рок неудач, разочарований, потерь. И это пока падал вниз, вниз, вниз, вниз! Почему не помнят? Как смысл того, что не наделён внимательностью? Как безразличие – награда везунчику, но наказание творцу? - Червь… Голос отрешён, а Казан впору устал. - Не говори, что туда не зайдёшь, малый, - а ведь почти в один рост смотрят друг другу в глаза, но разница десятками уйдёт – юн ещё демон и удивятся другие, - мне, честно сказать, не показалось, что ты терпим к холоду… докажешь другое? - Червь! – заорал, взмахнул хвостом, как плетью и человек рыкнул, схватив упрямца за локоть. Зря? А только сильнее закричал. Срывая глотку, и хрип станет отчётливее слышен. Хотел на колени упасть, клубочком свернутся, руками голову закрыть – с чего бы страх так вежливо в дом приглашать, Бродяга? Надеясь, что непривычное умрёт. Лес душистый вернётся, украсит бездны глубокие, но видишь белоснежную вуаль. Изредка золото. Есть тому причина – вот, что криками доказать стараются звери? Запомни, что нянчиться долго не будут, а скоро ключ предложат к клетке. Живи в богатстве и изыске! - А вставить святоше ключик в ухо? В рот? Или нос? Вдруг щелчок этот услышит? Вдруг шестерёнки песенки лепетать станут? Вдруг аасимар станет душой петь и вспомнит – не только жена, чёрная, одна живая рядом, а другие. Не дети, но упрекают. Со стороны ошибки яснее выглядят, чем с виду собственного. Не обманывает аасимара его же женщина? Не послушает других. Решит тогда любимая? И зависимы, как хрупкие существа – есть к кому обратиться, к кому прижаться, ибо щенок неопытный, кои мать потерял раньше, чем положено. А сильны и несчастны те, кому не повезло быть щенками в доме большом. Шавками становятся и богам удел… лишь быть своры вожаком. Монологи Бродяга слышать не желал. Отсутствовал хвост. Смех исчез. Внутри червя тоже было тепло и мягко. Пахло вкусно, но страх остался. В темноте сжимаясь, материей тонкой укрывшись с головой и дёргаясь, стараясь, сны поймать пальцами длинными, но глаза открывались часто. Кто-то ходил, согреваясь и болтая. Кто-то, оставаясь в желудке червяка, но нет страха – непривычен обществу зов дикий. Бродяга почти заснул. Успокоился? Чтобы не думать о грядущем и забыть, о миновавшим. Но разуму скверному привычное стало жутким и более чем дерево, кои скрипит под ногами. Было лицо знакомо? Глаза маленькие огненные. Не было носа, но есть зубы острые с парой пластин вместо щёк… огнём дышал, как дракон-убийца и то, что жизнь задержало, поддержкой став, ожило, будто червей скопище внутри. А рога, возможно, как корона ему шли… - Не хочет, не хочет, не хочет! Отпусти, мразь! Порвана в клочья материя. В хлам вещи окружающие, - под стуки громкие и крики, - скопились, как тихо звякнул ключ. Руки бьют прозрачный тупик и кровавые разводы – плата небольшая, пока Риган немым вопросом помощи не попросят. Комнату свист охватил. Гость её, временный… а он был разве здесь, если не ветер?

Как родитель опекает безрассудного ребёнка? Когда-то скажет – не птенец больше, прыгай с обрыва, дурень. Доказать! Докажите, что достойны своих богов, а не играть в слепых котят, коим очевидное нужно и благодать – ничего более. Всё даром вечно даваться не будет. Преграда появится, стоит задуматься… а слушают? Видят? Осязают? Мудр для себя. Жив для себя. Слушает себя. Предоставлен себе. А любит? Многих можно любить и многое, пока не родятся сомнения – серые семена, которые никогда плоды не принесут, но лелеешь грёзами о подобных цветом бутонах. Плотнее сжался и пожалел, что рядом нет Соуса, а только молчаливая Риган. Так зажмурь глаза. Намного приятней. Не думай – безопаснее. Как ручейком стекаются невольные мысли, перерождаются в водопад, а вскоре вода вспыхнет кровавым оттенком. Так лаву пустит к себе. Так любовник поглотит её. Прекрасны для демонского отродья сны его. Крики, пламя и боль чужая, а он наблюдатель. Тот, кто есть. Для себя самого. Всегда привычно. Всегда милы. Не исправите сущность, а эти сами решат, как за них размышляют. Королёк… лишние у тебя пары рук, да и выглядишь неважно в этот раз. Что расскажешь в этот раз? Остаться в этой повозке и заснуть на века, как, возможно, так предок отдыхает. Проснётся, когда Леви Бродяга умрёт. И не видеть, не слышать никого больше, канув клубочком в глубоком дне морском, но красным, как солнце. Солёные… Быстро хвостатый заскучал за иллюзорным комком. x

Безбожник? Безбожник?! Оникс недовольный в сторону полукровки. Знакомого? Упрёк не скрывает – хочешь вечность прожить не стене? Теряя чувства, словно отрубили части тела? Теряя сознание, и скука будет единственным весельем. Ведь недовольны, остались боги тем, что жалкое создание не выбрало сторону одного. Безбожник… и гнусное решение. - Боги творят… или глупцы, кои верят в них? Как поэту дозволено быть безумцев, но убийцей – этого просит Огма от барда белокурого? Как Тир. Он строг собой и безжалостна его доброта? Белая сестрица наивна, как лесная – сами путают лепестки, сами же обрекли себя блужданию в листве. И Бешаба, кои разочаровалась в Бродяге, - замолк на время, отдаваясь памяти, - потому что видел её земли. Видел реку? Запах крови стойкий. Страх, растерянность… этот просил… этого? Как удача Тиморы ветрена – многие, многие любовники ей нужны. Кто подарок ценнее сделает, а кто надоест просто быстро. А Сун, - ухмыльнулся уголком губ. Сияйте ониксы. Забудьте беды. Быстро тифлинги забудут, как дорожка свободная впереди пройдёт, а на лепестках ромашках гадать на жизнь. - Сун не бросала свою дочь. Дочь не бросала свою богиню. Что даёт богиня взамен верующей? Сны прекрасные о бабочках и стрекозах? О шелках кровавых и цветах дурманящих? Кто отдал себя всецело - не испытывает оков тяжёлых. Ведь играют тут все с верой своей, как Илматер с Ловиатор… а Ловиатор ли теперь? Говорят, Мистра любимая Келемвора, но видят друг другая более реже и Цирик зациклился в себе. Хвост дёрнулся. Бродяга скорчил недовольную гримасу. Хотел выйти и убежать, куда глаза поведут. Убежать и не возвращаться, оставляя хрупкие песчинки. - Играют тут в веру, а на деле – пустозвоны! – позволил себе засмеяться - и сам такой, и эти такие. – Твой пан-те-он, Гэм-Джи, халфингов. Как Малхоранда – во многих из них тифлинги верят. Как эльфов тёмных и дворфов. Общие боги перечислили эти и больше человеческие. Одинокие и озлобленные. Беззащитные и отрешённые. Говорим много. Не всегда в симпатию всем, но посмотрит Бродяга внимательно - гвозди есть везде.

- Видимо, в распоряжении Йондаллы попаду. Халфлинги её творения. Она любит своих детей. А может ещё куда. Я не знаю, как не знает никто. И думать об этом не хочу. Придёт час, придёт смерть. Зачем пустые фантазии. - Пустоты гибели и отчаяния. Бешабы удел, а на спине - символ лорда проклятых. Разочарован? Испугался? Ищет ли искупления? Но разве не малую часть видел, как сам лик богини – улыбку её? Келемвору судить. На что выбирают тех, кому дух отдают? На что часть любви и верность? Догмы принимая? Принимая взгляды? Не ради одиночества - истерзать чувство из души хрупкой. Беспечный народ полуросликов. И люди не так глубоки в познаниях. Живут – дары принимают случайные и пешками случайными выходят на сцену. Закрой глаза, Бродяга. Лоб коснётся колен, а разум согревать будет об огне вечном. - Когда жизнь всласть и когда нет – надеются, что повториться пиршество или лучше будет, когда бог любимый ладонью макушки коснётся. Твой пан-те-он, Гэм-Джи. Шмыгнул носом, теснее стараясь свернуться клубком, а гребешок Риган не упустит.