Yambie

- А от тебя? – хихикнул демон, а вот осознанно? В насмешку, иронию горькую? Не скажет и секретом останется. Все любят упоминать имена. Изучать личности чужие и много-много знать о тех, о ком забудешь быстро. Мертвецы они живые – говорят, но не осознают трезво. И те, кто спят и те, кто бодрствует. Мертвецами их сплетни делают, разговоры, а могильщиками – те, кому всласть болтовня пустая. Грязно говорить. Грязно упоминать. Она жива. Она будет жить. Верующая дочка Сун, любимица богини своей. Любимая Леви, но этот скажет и без стыда: - Как имя аасимар попросит – его этот выскажет, - ухмыльнулся, но поникли губы быстро, как лоб колен коснулся, - симпатичны те, кто страха не вызывает. Приятен был Бродяге ребёнок небожителя, но человек. Часть человека. Испорчен и стараний никто видеть больше не захочет. Слов много, да кто захочет словарь собственный расширять? Риган хочет? А хвост образован? Ониксы снова обратились к хину. - Гэм-Джи верит многим богам? Кроме Тиморы? Кроме Брандобариса? – голову на бок наклонил, но бездны не отрывались о серости ясной. – Да… не знает… пан-те-он? Пан-те-он богов халфингов? Не знает. Но нет ли планов – куда душа устремиться после смерти? Астральный мир, - Келемвор руководит Планом Фугу, - и взвешивает весы… думал ли Гэм-Джи куда сам попадёт, если богов, коим покровительствует… немного?

Заметил хин? Упрёк проскользнул в глазах тифлинга и недовольный прищур в занавеске морщинок на лбу. - Тимора – сестра Бешабы. Дочка Тич – первой богини удачи. Брандобарис? – хвостики языка касаются губ. Ищут? Исследуют? За сколько дней подрос Бродяга. Те уголки, где кровь текла по прихоти клыков. - А где Соус? Оставил в "раю"? - С Лирлин-Лин-Лир вместе, - тихо, бесшумно хотел, но ответил Бродяга Гэм-Джи, - и правильно поступил? Было четверо. Стало трое, но говорили всегда – Бродяга и хвост, да не понимает никто. Подумаешь о ней? Вспомнишь о ней? Только душу терзать в удел себе, да одиноко демону, когда солнца рядом нет – не от кого прятать больше.

- Мир не спасёшь – душу собственную не спасёшь, - хихикает и падает на шкуры, сворачиваясь клубочком. Странно не видеть. Странно и вспомнить – предмет, кои не замечаешь, а он рядом за спиной или под ногами. Риган тоскливо даже с болтающим хвостом, да тему найди для общения. Бродягу мало волнует куда – клетка становиться только уже и не вынесет зверь. Перегрызёт глотку хозяину, но не сбежит, не сможет и верит речам сладким о равенстве. Бойней её добьются, но восхвалять память детишки будут с радостью. - Любители? Почему называют… лю-би-те-ля-ми? Как много порочности этот может найти в маленьком? – шипит и тоном позволяя усмехаться, но не смотрит. Хватит серых линий. - Много думаешь… куда, зачем и почему. Есть семья? Братья и сёстры? Есть друзья? Любимые и близкие? – хвост обвил шипастую рукоять копья, а плечи дёрнулись – одиночество и холод за пределами шкур. – Не думай. Незачем думать, - тихо, тише говори теперь, - говоришь, продолжаешь, Тимора с тобой и нос задираешь, но не кривишься. Богиня - человек.

Приподняты в усмешке уголки губ, да кривятся так, словно натянута эмоция и смеха и радости мимолётной, незаметно для Бродяги. Но не врёт себе и не другим. Хвост поддержит хозяина, а Риган будет одиноко на шкурах мягких. Краем глаз чёрных он попытается поймать фигуру человека с именем Казан и так же вмиг забыть – а что искал и что хотел? Разум разрушен. Держат его огненные нити. Хохот громкий. Смех искренний. Хихиканье лукавое. И добавь к этому собственное лицо! Чем не симпатична маска, когда каждый уголок, каждая линия, каждый изгиб в танце играют? - Хочешь? - Гош протянул тифлингу бурдюк с ромом. Прищурился на то, что брать не хотел изначально. Любил сладкое, а горькое напоминало о кричащей красной мантии. Бродяга наклонился ближе и сомнения, сомнения рассмотри в чужих глазах, хин! Как ребёнок не хочет еду из трав и овощей. - Нет, - капризно протянет, едва высунув раздвоенный язык, и вниманием прильнёт назад к пурпурным огонькам. Почему фиолетовый? Чернокнижник? А магом разве назовёшь? Пусть будет… зелёным! Легко воодушевиться, но память вечна. Пальцы словно плывут в воздухе – лицо мальчишки охватывая, но не касаясь. Вместо огня фиолетового, - да трав свежих, - сменились синими душами.

Огонь не раб даже в искрящихся пальцах заклинателя. Джензи – их остерегаются и мимо проходят, ведомые об их присущей вспыльчивости. Ведь знают глупцы, как пламя неумолимо, пока сестра его, вода, не уймёт нити, сияющие и мятежные, словно назад к солнцу стремящиеся, да знал ли разве Бродяга. Поморщился, а на лбу и щеках – двуликие морщинки. Разве согрелся хвостатый? Нет. Разве не дрожит ещё и холод не только тому причиной? Да, да, да. Он клацнул зубами, подняв ладони, а язычки пурпурные пламени, - смотри, смотри, рассеется огонь волей мысли, но звёзды маленькие оставит, - устремились, как детишки напуганные, к рукавам хина. Риган вспомнит о себе звуком глухим? И хорошо, что Соуса нет, да шерстка мягкая нужна была щекам с даггерами-пятнами...

рядом, наверно

- Так, - Гош принюхался и сморщился. - А кто тут воздух испортил, а? Я понимаю тьма, ничего не видать, но нюх-то никто не отключил. Стыдно, девушки, стыдно, барышни. Перина белая… и сера… перина белая-то и сёстры – невинные, белоснежные. И сера! Бродяга оскалил зубы в кровожадной, безумной усмешке. Затеребил ногами по поверхности неровной, как ребёнок капризный, а огонёк разбушевался и вырос в пламя небольшое… небольшое? Разве небольшое? А может быть больше? Можно будет больше? Так бушуй пламя, бушуй! Белая перина и сера… белая перина и сера… и огонь! Бродяга схватился ладонями за живот, захохотав громко, - как клинки танцуйте с клинками, - пока огонёк забушевал, и бушевать не переставал и как заклинатель - глупец только смеяться не любит.

Впору легко тем было, кто наслаждался теплом. Получал удовольствие от тепла чужого, и согреваясь брагой – горькая вода! – с сытной едой. Вмиг, быстро ты, хвостатый, забудешь о насущных проблемах и скоро прекратишь выть, как волк одинокий. Ухмылка коснётся уст – глубокий сон будет опекой. Забудь навсегда. Самому быть забытым вскоре. Чувствуешь? Ощущаешь? Тепло. Безмятежно. Что-то родное и близкое. Забытое? Много забытого… многого они не ценят. Перестают уделять вниманию. Друзья звали его Казан… если людей тех можно было назвать друзьями. Чёрноволосый и сероглазый – прямые, гордые черты. Острый нос, лицо овалом и, подумаешь, упитан весьма, а может дело в шкурах толстых тёплых… господин, а не одолжите одну? А зачем подошли? Попросили? Тот, кто лидером зовётся доверия - раз за разом теряет. Держится гордо – сейчас тебе плюнут в лоб. Говорит грамотно – вот тебе подножка бюрократ неуклюжий. Хочешь, хвостатый расскажет о каждом из них, Казан? Хочешь услышать историю Бродяги? Подожди… не томи… сейчас этот откроет глаза… - Не трогай этого! – эхом голос демона разнесётся в ледяной дюне и пламя возгорится сильнее. Раскрой, ну, раскрой, наконец, свои силы! Выхода они требуют и страха, как мать родную – не видишь ты человек, а смотришь упрямо. - Милостивый Ао, - шепот твой, Казан, - что ты делаешь, полудурок? - Не трогай, не трогай, - хихикает Бродяга или шипит, голову опустив? - Предки твои, инфернальные, с тобой… аутсайдер хренов, - фыркает человек, вновь приближаясь к тифлингу, да ума опасаться, есть, что ожог получит и серой провоняет, - ты тут остаться хочешь? Нет, малый, честно говори только? - Не трогай этого… - Не буду, - уверяет… искренне? – не буду тебя трогать. И вовсе бы не трогал, но, это не то место. Бродяга смелости набрал. Ониксы посмотрели в серость душ. - Будешь сидеть так? Только смотреть? – иронии в голове человека, но не улыбается, да улыбался ли когда-то, позволял себе? В ответ только тифлингу отрицательно мотнуть головой. - Тогда, давай, вставай и иди к той повозке, - кивает он, - твои... твои там уже, внутри, а дольше положенного стоять здесь и идиот не будет. Какое разочарование… И хин, и сёстры, и полуорк… теснятся, как букашки разные и думаешь себе в радость – кто и кого съест первым? Кто ужалит? Кто кокон сплетёт? А кто умрёт от тоски, что работы нет полезной? Листочка, камушка и сладкой конфеты. Более только раздражало полудемона, а в темноте видел лучше всех в узорах серых – теснились, «ойкали», из стороны в сторону и щупали друг друга. Как Бродяга почувствовал, как гребешка, - или он? – ненароком коснулся кто-то. Все, кто рядом был, серу почуют, как во времени кратком увидят огонёк пурпурный. Растёт быстро и жадно поедал он попавшуюся ткань носителя одного. Возмущён был потомок танар'ри.

как мы убийца, пират, колдунья и берсерк заставим инфернальное чудо залезть к вам? нусь, пока это проблематично - будет волосатого дядьку непися просить, но ни чичас =.= лееень, ой, боже, как лень, не читайте это.. о_о

хвостатый крикун, играющий с пламенем... кто хочет погладить, кто няшей быть хочет? ^^ *кашляют в кулак* понимаем уже, а

хмм, вряд ли может теперь Бродягу кто-то из отряда услышит... можем сами тогда неписем из охранников отыграться, чтобы не сидел на месте а может так его тут и оставить 0_0 дай тогда немного времени на написание...

на... лошадь?.. верёвку и за хвост лучше потащить... =.=

он кричит... разумеется не залез - вы от него ответов здравого смысла ещё ждёте?.. :mellow:

Есть предел у огненного существа. Есть потребность в удобстве, в тепле. Можно обнимать себя крепко, подобно любящему родителю, но в итоге завоешь, как волк в капкан угодивший. Так Бродяга зажмурил глаза. Не смотри и не слушай свист ветра – утащить тебя пытаются в Ад, а там баатезу, но не танар’ри хитрые и кровожадные. Видишь ты? А видят они? Зовёшь магию на помощь и страху волю даёшь. Как горит пламенем пурпурным одежда траурная, да не осознаёшь – сила растёт из ребёнка маленького во взрослую деву. Уши плотнее закрываешь и хрипишь, дёргая хвостом. Снега бурю маленькую призывая! И горишь, горишь в огне, не слыша, что говорят другие. Как приближаются и смотрят. - Этот не пойдёт… не пойдёт, не залезет! – кричал в сторону повозок полудемон. – Сам лезь! Сами лезьте! Горите, горите, танцуйте, как мотыльки! Нет, нет, нет, нет, не надо, не надо, - и нервное хихиканье, как тело начинает дрожать, а пламя сильнее бушует, ибо согреться хочет уродец, но страху вновь уступает. Кусает клыками губы и линии тонкие – кровь по подбородку, как гримаска с морщинками, жмурится.

*мельком прочитывают верхние посты и краснеют* ладненько, няшечки мои любимые, вы там кроме отбойной шняги для согрева - уже направляетесь в кабак/таверну/бордель/Хижину в Лесу? >_> этот существо огненное, потерпит немного, но опу с хвостом предпочту держать над лавой...

Что слышишь ты, молящийся? Что видишь, как веки закроешь? Отвечает тебе божество? Касается плеч невидимой рукой? Непочтенно было провожать – а там река красная, небо серое и туман. Тропинка тебе в спасенье. Дождь грехи смывает – говорят набожные. И Бродяга верил этому, как ребёнок и им остался. Посмотри в зеркальце… нет, не взрослого паренька с усами и козлиной бородкой, а мальчишку скрытого. Дайте, дайте ему, наконец, себя-то проявить! И уже не зарыдает в опрометчивость сущности своей. Не хочет спорить, говорить, а выходят стихи – долго ли это к любви болтовне вечной? Не раз терял. Не раз бросали. Риган, Кастис им были имена, и память хранил – то догма Лорда просила. Отпускай? Храни память, но не мертва ещё. Видишь сад своей богини? Поляну? Водопад? Не знает этот план её. Не знает, как весело там и боли нет. Нет твари лохматой, что вечно гоняться будет, пока душа не истерзается. Потрескается и конец будет циклу. Ао… ты там живой ещё? Я понимаю вашу боль и огорчение, и надеюсь вы понимаете ради чего Лирлин поступила так, ради нас, и того чтобы мы могли продолжить путь, именно поэтому она сделала то что сочла необходимым, мне жаль что так вышло. Но она сделала свой выбор, ради нас, тех кто был ей дорог. Бродяга, Гош… И не поймёшь сразу – али Ао, или Келемвор, а голосок-то принадлежал аасимару… испорченному. Повторяешь путь родственников своих дальних и уже родня близкая. Давайте глотки друг другу перегрызём! Нет, нет, нет… удел барда. Милость? Вера сестрицы невинной, а что другие скажут? Кто послушает Бродягу? Поморщиться только и не дослушает голос ребёнка небожителя. Удивился хоть в начале, что жемчужина осталась в ладони… в ладони? А, может, спрятал? А, может, не заметил? Как много в траурном убранстве карманов? - Заткнись, замолчи, прикуси язык, - шипит и сам же облизывается своим языком змеиным, прежде чем встать на ноги. Уверенно ноги держат его на камешках. Смело стоит на крыше, да привык, когда сверху вниз ониксы смотрят. Ладонь сжала жемчужину, а тот видно ещё продолжал говорить. Замолчи! Не говори… тифлинги предоставлены самим себе. Так их учат, обрекают. Хватит умных мыслей. Хватит монологов длинных. Хватит попыток что-то исправить. Теперь взмахнись Бродяга. Взмахнись и не будет тебе слов лишних. Твоя голова. Твоё тело. Твой хвост! Случайный зритель, слушатель, смотрящий. Лишь по иронии случая – поможет или нет. А нити осязать могла только одна, но спит грёзами глубокими и Соус останется рядом в этот раз. Раз, два, три… жемчужины больше нет в ладоне Бродяги. Быстро исчезла в серых красках осквернённого Рая. Помнишь юнцом, как ветер холодный, жгучий ударил по щеке? Помнишь, как обнимал самого себя, но идти продолжал из-за голода сильного? А она знала, - или нет, тщеславная, - что выживет. Руки только вновь ложатся на плечи, а хвост – тихо, тихо болтает он гребешком. Глаза жмурятся, чтобы ветер глаз не касался, как ноги согнулись. Сынишка пламени упрямого, но не холода строгого. x до часа-двух

у. нас. ни. разу. не. бы.ло. а.на.р.хи.и... усё. на сегодня с нас постов хватит. завтра видно тоже отдыхаем *с обидой гримасничают и смотрят на закат... ищут*

Помнил Леви вид на тарч родной. Закат тогда был и клирики Келемвора – песнь их траурная, дабы упокоить душу, а верил ли носитель или нет, то План Фугу решал вместе с демонами-соблазнителями. Легко глупцу просителем стать, да лемуром, а там погляди и высший чин скатиться по ступеньке, если сделано было всё правильно, тактично, скрытно. Помнил Леви, как плеча ладонь мужчины коснулась, и был это тот, кто вправе отцом зваться и говорил, указывал на тарч, благородной усмешкой, но лукавства не скрыл. Не скрыл и укора по отношению к мальчишке. А, с каким превосходством уродец семени злого мог смотреть на… папашу, мага. Помнил… помнил, что черты того тоже были острыми, волевыми, но не назвать его шутом и не понравился сразу, как жена его, что страх прятала в окнах души. Но выбор дала Риган, а не Кастис, - поддержка её удел, - и долго-долго горела щека от пощёчины, как привкус надолго остался солёный – его и её хрусталиков. Помнил свою коморку. Была тесной, холод витал и обнимал, да не жаловался. Скучно только было, пока игрушки деревянные кто-то не принёс. А затем и любовь. К острому, смертельному – осознай же, малец, кто есть и кем быть! И звук гусиного предмета был слуху сладок. Помнишь, не забудь и мудрые слова старца – сладкая, сладкая песнь окарины и ониксы заворожено наблюдали за пальцами ловкими. Так мечты рождаются. Так тифлинги взрослеют быстро. Осознают! Травля тешит душу, что дева, обнимая раненого воина. И грёзы бесконечно – не заканчивайся мгновенье никогда. Не играют больше ромашками поляны зелёные. Не слышит Леви больше девичьего смеха. Укора лёгкого, улыбки лукавой, невинной, - заснула надолго? А если попросит проснуться? Много-много накричался, а сейчас только приятно, как хрусталики влажные ещё текут по щекам, но нет эмоций острых на демонской маске. Не понравиться теперь Лирлин-Лин-Лир такой Бродяга? А быстро рукавами вытирает лицо, шмыгая носом, и смотрит, убеждаясь, что удобно самой спящей. Вернётся разум – травы почуешь. Проснёшься – перина перед глазами белая. Едва шевельни пальцем, солнце, - ещё будешь осязать вязаный пояс разноцветный, который отдали, чтобы кровь не текла больше. Ведёт себя полудемон глупо. Только лишь косы распустив, а на месте них – две толстые, пышные, но не лучше было поднять? А разве огненная голова кукла? Удобное положение для потомка танар’ри, да вряд ли в роду инкуб был. Опустись. Успокойся. Не раз теряешь. Не раз видишь. Как руки тянуться к рукам и крепко острые ладони обнимают девичьи, а глаза пристыжено опускаются. Тут друзья твои, Лирлин-Лин-Лир… меньшие из них. И дары, и Лимон, и Соус останется в этот раз рядом, обнюхивая носиком поцелуи на щеках сунитки, когда время бодрствования приходить будет. - Спи, Лирлин-Лин-Лир. Верующая Сун. Дочка Сун. Любимица богини своей. Спи, но проснись – много демону дашь, и привыкнет, недомерок, к угощеньям. Платы им нет. Ухмыльнуться всего-то, но хвост махнёт гребешком в ответ – не умер он, не мечтайте! Не уходи тогда и ты, огненная голова. - Лю… бит… солнце, верит... Забвенье кратко. И мертвец не замечает разницу времени. Потеснись душа. Не ты только тело это бренное занимаешь. * * * Правила есть – истина каменная в вере божества. Многие, кои волшебство зависит, но воля существа смертного. В выборе собственном, а не удела высшего. Не хотел поднимать голову с края кровати. Не хотел отпускать ладонь похолодевшую, но слышал дыхание тихое и Соус не шумел. Спокойно устроился на животе сунитки, а подумал – удобно ли ей? Бродяга аккуратно убрал котёнка, но рядом всё равно оставил. Только с краю, как голову когда-то. Так знакомство было с объятий. Так возвращение было с поцелуев. Демону только жадничать и капризничать, как ребёнку обидчивому, но коснётся носом носа, губ едва. И шепот прозвучит… нет, слова повторит. Спи спокойно, Линлин-Лин-Лир. А этот уйдёт. Бросит? Пока сердце одной не замрёт – всегда можно вернуться, как в Тэй однажды, быть может, если матушка ещё жива. Есть разница в божествах. Не только Келемвор весы держит рукой скелета. Как мальчишкой помнит молитвы клириков и как помнил догму – мёртвых отпусти, но не забывай. Память храни. А жрецом быть не суждено… почему нельзя законы нарушить? Когда безумец выбор трезвый решает? Одни же любят рассвет, а другие закат. Как первые дожидаются рождения, а другие провожают смерть, но верят, верят, что вернётся солнце в новый день. Этот не знал молитвы-стихи, но мог попросить об опеке, о защите. Весы попросить оставить нетронутыми. Не пришёл час одной, а хвостатого – в любой момент суди. В выси всегда вид красивый. Смотрите неправильно, задрав нос к небу. Бродяга искал лучи солнца, щуря глаза и усами шевелит, как кот недовольный. Проводит закат, - но не его, так день целый, - а хвост молчанием озвучит мысли хозяина.

Один стремиться, и коротки слова. Горд другой, а словечко за словечко – пустота теперь в речах твоих сладких, Илларион. - Этот больше не будет слушать, - захрипел тифлинг, шмыгнув носом. Соус прятался, Риган охраняла своё единственное дитя, а хвост не хотел махать больше гребешком – где та, кто слушала его, и молчание было их общим языком? - Ни Альму, ни Сила… ни тебя, святоша, - упрекай, упрекай за опрометчивость. Ведь всегда знаешь, что болтовня пустая приносит больше пользы. Доказал своей любимой. Доказали себя – короли, императоры, но не люди, бездушные. Упрекайте, если всласть вам, но разочарование, подумайте, принесли теперь многим. Взгляд обращён к голосу… нет-нет, туда, где он доносился. И назад к поцелованному лицу. Не сдержит больше слёз тифлинг. - Слово одного не решит многое, но этот примет то, что голос свыше предлагает. И мир, и правда, хоть так далеко – бойня мимо не пройдёт. Хватит убивать малышей. Родители их провинились. Этот принимает то, что голос предложить может. Не останется с ними дальше. Не оставит с ними и Лирлин-Лин-Лир. Хватит речей бессмысленных. Хватит взглядов колких. Леви осторожно взял дочку Сун на руки, а Соус мяукнул – аккуратней, недомерок, и я тут. Отнесёт на чердак. К растениям, цветам, подаркам, свету и теплу… тебе ведь так лучше будет, огненная голова, покоя немного?

Скайримские рулетики и ассасин в подарок

от Бродяги и так ничего сознательного ждать не надо да и тело рыжика бы оттащить/в особняк отнести теперь только..

так куда ты свою мышь дел? >__> ибо у нас всё на месте: и котёнок, и копьё, и хвост, и сам Бродяга...

а разве он не на тебе?..

*вспоминают оборотней* шарфик? ._.

*устыдились* этот плакал... это может ещё поплакать, ню?.. =( нэ, точно, в следующий паладина хиппи или мужиком за 40 =__="