Yambie

- Верно. - улыбается Эсиопус и нараспев негромко повторяет: - Ти-си-фона... Звучит как музыка. Откуда ты? Где та земля, которая рождает таких прекрасных дочерей? Тисифона облизала губы. Не смущена, что дева юная и неопытная - комплимент принимает как должное. Она взяла в одну ладонь гранат, во вторую - маленький нож. Аккуратно разрезала плод и начала раскладывать семена - будто осколки рубина - на поверхности каменного столика. Под стать гадалке некой, пытавшейся заглянуть в будущее без помощи божественной. О, нет. То было прошлое. То была память чёткая и ясная, осязающая, по линии матери, прорицательницы Манто. По линии дедушки - слепого прорицателя Тиресия, сына пастуха Еверы и нимфы Харикло, которого прокляла не то Афина, не то Гера. - Мои корни уходят в Фивы, мой род обязан своим существованию Океану и Апполону, покровителю оракулов, но свет мира сего я увидела в Дельфах, кои известны Пифийскими играми и формой с высоты птичьего полёта напоминающей младенца в утробе матери. Отдалённо плодами граната изобразили родной город. Родной город, где была самая красивая весна. - Боги оказались благосклонны к моей семье, вопреки всем бедам от ладони небесной или кулака земного. Мы заслужили уважения сквозь лета, но не уберегли самих себя от смертных пороков.

В иной бы раз не обратила внимания. Ушла. Исчезла бы из чужой жизни, оставив лёгкий аромат цветов в воздухе. Душа поэта легка и отзывчива, душа юного поэта - доверчива и невинна. Стоило котёнку рыжему убежать прочь, как взгляд зелёный обратился к флейтисту. Она бы спросила. За всё. Чем всё может закончиться в глазах юноши. Открыться, довериться, но эхо голоса старого Кроноса раздаётся в черепушке и останавливает от порыва скромного. Такого же наивного и детского. Тисифона вздохнула горько. В подземном царстве Аида для неё место уже давно пригрето, как и для двух других женщин, именуемых Мегера и Алекто. Но хотелось пожить ещё немного, чтобы весну застать и вдохнуть запах чистого морского ветра. - Тисифона, - говорит зеленоглазая женщина Эсиопусу. - Ты спрашивал, а я ведь не успела тебе имя своё представить, верно?

Кошачьи глаза. Не зелёные, как у неё, но карие. Круглые. Детские. Хитрые. Таковы кошки - любимицы Артемиды. - Привет, драгоценный, - беззвучно шепчет Тисифона, оглядывая стол за которым сидела. Обнаружила чашу с молоком и мисочку пустую рядом. Перелила содержимое одного сосуда в другой и опустила возле своих ног, пальцами тонкими подвинув ближе к рыжему хитрецу, которому ещё жизнь познавать. Выпрямила спину и улыбнулась незаметно. Опустила глаза, чтобы мысли собственные от внимания чужого спрятать. Если бы вместо царей на престолах сидели кошки, то жизнь казалась бы милее.

Несправедливо. Неприятно. Не лестны мысленные слова в сторону Зевса, детей его родных, так и Тифона-завистника с его верными злодеями. Покой нарушен и потерялись в огне немилосердном самые близкие из смертных. Где Атлас? Где Дио? Где те, кто сопровождал её? Женщина встревожена, но держится гордо. Осанка прямая, а взгляд зелёный холоден и суров. Красный сменяется пурпуром, однажды который станет цветом царей земных. Оголённые бледные руки прячут рукава из лёгкого шёлка - благодарность хозяину поместья за тёплый кров, за крышу над головой в виде букета ромашек скромных. - Пирр Лука достойно показал себя на играх Олимпийских, - тихо говорит Тисифона. - Хороший он воин, боец, да судья справедливый под покровительством Эака, Миноса и Радаманта. Ему я верю и хочу верить, что в пути этом спасти он сможет многих. Женщина замолчала и скрылась в тени, вздыхая горько над бренностью смертного люда - самых драгоценных сердцу сивиллы - под взорами эгоистичных богов.

Но что это? Разверзлась земля, и яростное пламя взметнулось вверх, сжигая се на своем пути. Едва отнял Эсиопус флейту от губ, появилась Эриния, та, которую он смог усмирить своей музыкой. Не говоря ни слова, подхватила она Эсиопуса, и, несмотря на его протесты и мольбы, исчезла со стадиона, чтобы через мгновение спустя появиться в безопасном месте.... Округлила глаза обычно бесстрастная Тисифона. В ступоре молчаливом проводила Эсиопуса с Эринией, слово подобрав лишь одно да глупое. Некрасивое, но соответствующее, когда мужчину от неё в неведомые дали тащит то, что появилось при оскоплении Урана. - Ничосе. И не сразу заметила - меж богами разлад, но больше страдают от этого смертные. Неприятно. Несправедливо. Она смотрит хмуро. Недобро. Словами нелестными мысленно одаривает как Тифона, так и Зевса. Так уж ли плохо было, когда Кронос миром правил? Так уж ли, когда детей родных пожирал, боясь предсказания о свержении с нагретого престола? Но может то сам Кронос в гневе праведном твердит, заглушая мысли подопечной - не мужчина, а ребёнок малый. Вскоре и Тисифона настигла дворец архонта.

Верно!

До катаклизма - Кто ты, прекраснейшая? Позволь имя твое узнать? - вопросил Эсиопус, сожалея, что приходится притормаживать эту прекрасную музыку, рвущуюся на волю. Почему так тяжеловесны и неуклюжи слова? Почему они не льются подобно звукам флейты? Юный ум, как же падок ты на красоту, что в глазах твоих отражается тёмных. Горячее сердце, как же сильно ты любишь эту жизнь бренную, не замечая порой как несправедлива она. Не спрячется от твоего острого ока одинокий белый цветок, чудом которого не затоптали во время агрессивных скачек. Не пропустят твои уши пение птицы, которой удалось на время пригреться рядом с отцом Олимпа. Избежать молний недобрых. Быть поцелованной милой Герой. - Больно смотреть на того поэта, кто вымолвить в стихах не может то, что на душе его камнем тяжёлым лежит, - тихо говорит женщина, не спуская глаз с флейты. Не время? Не место? Тело человеческое - храм божественный. Глупцом нарекут сегодня, а завтра будут скучать. Сегодня арена омывается кровью, но завтра попросят вернуть весну и невинность. - Играй, Эсиопус, - то ли просит, то ли указывает. - Почему ты не играешь, если душа твоя просит? Знает. Подмечает. Не обязательно даже оракулом для этого родиться.

Не, она нашла оный жест весьма милым ^^

До катаклизма Вот и скамьи зрительские. Беспокоясь, Эсиопус вгляделся в ряды, но нет! Здесь была дева, не успела уйти. Что он скажет ей? Про то Эсиопус не думал. Подошел, остановился перед нею, протянул на ладони яблоко, с дерева сорванное, со словами: - Прекраснейшей! Средь избранных мужей великой Эллады - по настоянию Зевса, царя небесного - сивилла Кроноса выделила пятерых. Сына бога и девы земной, хитрого лиса в обличье человека, судью под надзором трёх покровителей сразу, сирена незрячего да музыканта, раба бывшего, кои флейту держит чуть ли не у самого сердца своего. Не ошиблась она в большинстве, не ошиблась всё же в юноше, прозванным Эсиопусом, удалось которому гнев эринии сменить на милость. Тисифона хмурит брови, но в зелёных глазах поистине детское любопытство. Она ищет сосуд души - не тело, но предмет. Умерших не запоминают, забывают, но часть духа вложить в вещь драгоценную и бессмертие обретает имя родное. Прекраснейшая… Она слышала это не раз. - Юный Эсиопус проявил себя достойно в задаче поставленной Зевсом, - говорит Тисифона, принимая в бледные ладони яблочко. - Ибо не каждому мужчине на самом-то деле под силу воле своей подчинить гнев эринии. Замолчав, опустила глаза к плоду. Не серьги, не платье, не метал драгоценный. Глупость детская... очаровательная. Невинная настолько, что собственную душу не могло не тронуть.

Когда думаешь, что посидишь тихо с персонажем в сторонке, попечетаешь что-нибудь души ради, дожидаясь логички, а тут неожиданно дарят яблочки. Я не был к этому морально готов, простите 'xD

Ясное небо над головами греческого люда. Мотылькам подобны их души, ибо летят на свет огня ярчайшего празднества. Кто рабом остаётся, а кто оковы уже сбросил. Кто с высокого пьедестала взирает на свой народ - на плоть свою, на кровь, на дух незримый, а кто смыл с себя грехи тяжкие давно, грязь, смолу и пыль после раскаяния горького, позорного. Коротает теперь в лугах и лесах блаженного края, нашёптывая об образах будущего туманного зеленоглазой деве. Но на самом деле говорят, что это порыв женской симпатии, бутон яда полураскрытый и не видит провидица того, что произойдёт с ней за пару мгновений вперёд, пока петь не начнёт. Стихи излагать. Облачённая в красное платье с золотыми украшениями, смотрит она на мир глазами некогда могущественного Кроноса. Светло-зелёные яблочки - очень кислые на вкус, но расплывшиеся в улыбке губы цвета бледного амаранта напоминают о самых сладких ягодах. Царская осанка, но тень самый близкий её друг. Прячет её фигуру, прячет и её мысли. Тут мальчонка хрупкий подбегает к ней. Шепчет на ухо о состязаниях грядущих. - Съесть плод земной да уподобиться мужам? - сивилла, именуемая Тисифоной, фыркнула. - Легче перевоплотиться в эринию зловещую, кои меня нарекли, едва слова первые вымолвить успела. Пылью стать, что ветер унесёт. Водой морской, что высохнет под лучами жаркого солнца. Жертву принести своему покровителю, но никогда не променять своё тело на ту оболочку смертную, в которой мне существование не претит! - От имени вашего я принимал участие в скачках! - воскликнул юноша темноволосый, подошедший к сивилле зеленоглазой. - Так позвольте и в бегах я участие приму. Тисифона брови нахмурила, исподлобья зыркнула недоверчиво. - Волен ты тогда делать, что хочешь, - тихо да неохотно откликнулась она. - Да если веришь, что богиня случая Тюхе на этот раз окажется к тебе благосклонна. Юноша слова единого не проронил в ответ. Удалился. Тисифона отвернулась и скрестила руки на груди. Сегодня она примеряет на себя роль своего покровителя. Одаривает благосклонной улыбкой каждого встречного и морщится, когда мысль злая, случайная, посещает садик разума с нарциссами в образе летающего угря.

Тисифоне очень не хотелось из своей юбки вылезать... ^^' Печатаем пост)

А можно на бега какого-нибудь своего подопечного отправить? Тисифона женщина гордая. Превращаться в мужика не хочет категорически x)

А предсказательницам, кстати, отписываться в теме игры за свой выбор победителей или пока можно в сторонке постоять, таинственно стреляя глазками в мимопроходящих? x)

Небольшая подсказка.

Gone Home?

Я пою песнь древнюю, до меня которую пел сам Уран. Я пою песнь древнюю, до меня которую дрожащим голосом пел Кронос, с опаской взирая на детей своих. Я пою песнь древнюю, до меня которую пела моя мать, Манто именуемая. Я пою песнь древнюю, напоминая отцу о грехе его тяжком. Об омытых кровью руках его родителем Эрифилы, о пятнах бледных и о сердце чёрном. О девах с клубками змей вместо пышных кудряшек, с волчьими головами, когтями орлов вместо изящных пальцев и крыльями летучих мышей на хрупких спинах. Эринии яростные, пощады не знающие. Я пою песнь древнюю, но не каждому, кого по дороге встречу. И шепчет мне на ухо с блаженного края Кронос - о прошлом, о настоящем, о непостижимом будущем.

Ага, он самый.

Роковое искушение (The Beguiled)?

Верно ^^

Ну дык, "Однажды в Голливуде".

Yeeees.