Yambie

- Помогли? - Ниса подперла подбородок кулачком, ей было интересно. - И кто же? Право, я должна благодарить обоих. Улва принялась вспоминать. Не лица. Имена. Как переводятся имена чужие? Что означают? По-ли-хро-ний. Лар. Мас-тар-на. Тео-дор. Красс. Шар-маль. Пат-рик. Де-ци-мус. Лурц. Ар-си-ноя. … Вик-тор. … Ви-ар-до. Верно. В мыслях оно звучит так. А если вслух? - Виктор Виардо. Улва вновь опустила взгляд. Лишь непослушные, вьющиеся локоны поправляет за уши.

- Правду сказать, я и не думала, что он подлежит восстановлению. И как только ты справилась с этим? В одиночку. - зеленоватые глаза скользнули по милому личику. - Но ты ведь все равно не расскажешь? Нет. Не в одиночку. Не совсем в одиночку. Материалы требовалось еще найти. Выкупить их. А затем можно было приступать к починке. Не одна. Не совсем одна. Легкий румянец появляется на щеках Улвы. Вспоминает день вчерашний. А глаза рубиновые смотрят в ту сторону, куда шел господин из Орлея. Спешил. Но Улва не придала тому значения особого. Может, по делу личному, срочному куда-то спешил. - Мне помогли.

- В самом деле? Чудесно. - миледи просияла незнакомой еще ее спутникам улыбкой. - Как мне вас благодарить?.. Улва опустила глаза. Собственные сбережения из монет звонких пустовали. Продолжали пустовать. Вряд ли даже магу боевому успел кто-либо сказать, - Улву обокрали, и ходит теперь с карманами пустыми. А, быть может, даже забыли и красноглазка на оное обижаться, нет, никак не обижалась. Однако и не собирается миледи просить. Просить, чтобы та денег из кошеля собственного красноглазке одолжила. Да еще причиной такой пользоваться, как починенный доспех. Нет. Улва покачала головой, давая знать, что благодарить ее необязательно. Миледи же, в ее интересах, могла принять ответ немой, со стороны, как данность. Вернуться и забрать доспех без вопросов лишних. Или согласно некому своду правил, человеческих, могла и отплатить, как посчитала бы нужным. Но Улва ничего не просила. Ничего. По крайне мере… она не смела просить.

- Улва. - очень странное имя. Пожалуй, более странное даже, чем ее собственное. - Я хотела спросить про мой доспех. Оторвалась от чая, где фигурка шоколадная плавала. Потом исчезла. Растаяла. От чая отдавалось теперь шоколадным привкусом. Доспехи? Точно. Верно. Она, Улва, обещала. И слово свое сдержала. Нет. Получилось сдержать. Благодаря помощи чужой. С темными глазами. На женщину, которая сидит рядом, красноглазка одаривает молчанием, но коротким. Не томит ожиданиями. Кивает, что помнит. Кивает, что привели доспех в состояние лучше прежнего. - Он готов. Дальше… дальше, скорее, миледи следовало оценивать, - насколько хорошо с поставленной задачей справилась Улва.

Чай и шоколадные фигурки. Что еще красноглазке для счастья нужно? Попивать напиток теплый, держа чашечку обеими ладошками, но фигурками из шоколада не закусывала. Расставляла их то в ряд строгий, то перекладывала в блюдце для чашечки, то, под самый конец, опускала их в эту самую чашку с чаем. Бульк. Да и на господина из Орлея украдкой поглядывала. Вот ведь кому комфортно. А на мессира кудрявого она не сердилась. Не могла сердиться. Улыбка его милая. Невинная. Взгляд наивный. Как у маленького щенка. Но… он взрослый человек. Цену своих поступков должен знать. Знает? Наверно, знает. Оценивает трезво. - Спасибо за чай, - тихо проговорила. Кому? Слугам? Женщине той? Мессиру кудрявому? Чаю? Спасибо за чай.

Что… что произошло? Улва взгляд рубиновый переводит от одного образа знакомого, то к другому. Хочет... ответы? Нет. Молчит. Не спрашивает. И самого вопроса в глазах никакого нет. Мессир кудрявый… сбежал. Ушел. Ушел и не предупредил остальных. Колкости, звучавшие ранее, слышаться отчетливее только сейчас. Не куколку держит. Нет. Как матушка. Ребеночка отпускать боится.

Улва все не прекращала массировать шею. День вчерашний выдался пестрым, насыщенным и познавательным. А вот почему познавательным? Так это потому, что мужчины, звери, создания еще те непредсказуемые, хитрые и, как выяснилось, не все желаемое получать пойдут силой грубой. Больше скажет! Хуже женщин, боги помилуйте. Вот и осадок лег на душу красноглазке. Никак определиться не могла, - хорошо или плохо. Так отстранилась от мира реального, что забыла… как она в Круге-то оказалась? Кто эта женщина? Кто эти люди? Но ночь долгая прошла полезно. Не пропали даром материалы для ремонта. Доспех миледи черной починился часа за два. И выглядел теперь лучше прежнего. Да если бы Улва раньше засматривалась на одежду чужую и сравнить могла, где казался вид казался лучше. А шапочка Полихрония сразу наличия дырок лишилась. Ухаживали за ней, как за зверьком маленьким. Все то хорошо. Вот только отдать… а отдать забыла. Сама сонная. Сама ротик прикрывает ладошкой. Зевоту спрятать. Ждет. А чего она ждет? Ждет того же, что и все. Господину, вычурному и смешному, пришлось в комнатке личной диван выделить. Шапочку с пером длинным снять, положить на окошко, рядом с ушаночкой Полихрония. И одеялом укрыть. Негоже монстром бессердечным быть. А наутро Красс мессир зовет. Одеться едва успевает. И… что это за запах? Морщиться. Носик морщит. Хмуриться. Мессир Красс? Не знала, как сказать. То ли удачно ночь Красс мессир провел, то ли предпочтение имелось забыть об оной. Улва поежилась и глаза прикрыла. Ждет. О чего? Сама не знает...

Рынок - Я... - он подошел настолько близко, насколько позволяла его давно отправившаяся к праотцам совесть. Он протянул руку, но тут же рухнул на землю - там, где было почище. В падении он успел облапать свою спасительницу как мог, а по приземлению лицо его приняло каменное выражение. Смерть артиста... Вздохнула. Пискнула. Ахнула. Руки… убери свои руки! Вы… вы… вы… Мертвы? У изумления нет никакого края. Через край. Улва уставилась на упавшее тело безымянного господина. Господин? Эй, господин? Вы живы? Или мертвы? Носок сапога моего вас толкает, а реакции никакой. Хоть ногу схватите, а? Улва, разумеется, испугается. Меч свой верный схватит и быстро обезглавит «ожившего мертвеца» Но лучше было еще раз в бок его толкнуть, ногой свободной. Самой упасть, но потом все равно каблуком по лбу залепить. Господин? Господин? Что мне делать с вами, господин? Сжалилась. Так и быть. Подхватила господина, руку его через плечо собственное. Так и потащила в постоялый двор. Гляди, может, слуги тамошние о вас позаботятся. Лекарства пьете? Ах, да… вы сейчас говорить не можете. Но и Улва о вас позаботиться. Как сможет. Может, веки раскроете завтра? Если… запах естественный, трупный, от вас не пойдет. Больше сил не оставалось эмоции испытывать какие-либо от дня прошедшего.

Рынок - Милая девушка, - заворковал пройдоха, подходя ещё ближе, чуть склонив голову в жесте абсолютной покорности, - Вы так меня выручили, - он сделал ещё шаг навстречу, чутко следя за движениями незнакомки - мало ли какие нежелательные исходы возможны, - Я бы хотел вам отплатить, но увы, о, прекрасное создание, - он театрально прошелся легкими хлопками по карманам дублета, - Я так беден! - но золотые нити в убранстве выдавали всё завиральство, - И что же такой как я, может предложить такой как вы? - он создал на лице иллюзию задумчивости, - Лишь... поцелуй, - брови содрогнулись, а губы расплылись в улыбке. Мужчины. У мужчин должно было быть что-то, что… как маги-ученые это называют? Вычурное такое. На-уч-ное. Из двух словечек. Верно! Коллективный разум. Не могло. Просто не могло быть иначе! Улва не поверит, что такого вовсе нет. Но что дальше будет? Что произойдет? День, два пройдет, неделя, а потом мессир кудрявый к ней подойдет. Улыбкой скромной и щенячьими глазами ее одарит. И предложит, аки, миледи, фолиант интересный, о любви, трагедии. Не хотите, чтобы вам я прочел? А потом Красс мессир… в обмундировании боевом. Садиться на одно колено. И делает предложение. Руки. И сердца. … … … Боги! Боги милостивые, вы сами, сами с ума сошли! В небесах ваших хаос твориться! Нет, господин. Хватит, господин. Не нужно, не нужно Улву благодарить. Не нужно Улву благодарить вот таким способом! А потом назад шажочек делает. Второй, третий. Кивает. На прощанье. В знак почтения. - Мессир. Слово одно скажет. Спешит удалиться.

Рынок - Ну, слихали? А под исходом нежьелательным она подразумевает ваши кИшки, намотАнные на ейо мьеч. Она у нас эмоциональный пирОжок, - его мозг ещё не успел сформировать новую красноречивую угрозу, как Йоахим тут же бросал её в помрачневшие лица злопыхателей, - Однажды она напала на банду бандИтов и всъем им съела ушИ. А они всьего лишь хотели нас ограбить чуть-чуть! Откуда, господин, вы такой взялись? Вот телохранитель, не знаете вы его, Мастарна, родом из Тевинтера. Гордо службу несет, жаловаться не смеет и, наверно, радуется даже очень, когда дело вручают важное. Красс мессир тоже. Только сегодня не суждено было красноглазке его встретить, с ним пройтись, с ним поговорить. Да и любит люд простой слухи распускать, выдумки… и правду распространять. Не грешно. Что аки не претит мессиру Крассу женское внимание. Общество. А Полихроний - эльф. Не задумываешься о родине эльфов, где родились, где росли, какой язык переняли у людей, изучали, запоминали, чтобы в общество влиться, говорить, общаться, но не на равных правах. Искренне Улве стало любопытно, правда. Откуда родом Полихроний? Из Тевинтера тоже? А вот господин из Орлея, он… Щечки опять румянец целует. Отпечаток оставляет. Еще подумает господин потому, что пирожком ее назвал. Что уши чьи-то она там ела. Не обольщайтесь, господин. Мужчины, копии Туца, уходят. Вот вам покой долгожданный. Длительный? Короткий? Я вас впервые вижу, господин. - О, миледи, прошу простить вас за этот спектакль, - он выпрямился и сделал шаг навстречу "Констанции", - Спутали меня с каким-то преступником, когда я - честнейший человек, - в доказательство своих слов он быстро захлопал ресницами. Врете и не краснеете, - что глаза рубиновые сказать хотят. Даже укор какой-то проскакивает. Но не говорит. Молча. Смотрит. В глаза господина. И хмуриться. Точно врете. Но красноглазка только вздохнет, будто бы родственника, приятеля, друга непутевого только что от последствий печальных спасла его шалости. Казалось бы, невинной. А точно ли невинной? Господин… мессир… Это все?

Рынок - Э? Ти жалкая дивьчонка! Ну ка, исполньяй приказ своего дико привлекательного, - посреди тирады он успел вставить игривое движение бровями, - Господьина. Я тебья не для того подньял из грязьи - я тебя буквально подньял из грьязи, ти там валялась, - чтьоби ти мне экала! Ну! Констанция! - он посмотрел грозно, но оставил во взгляде достаточно места для немой мольбы. Обижаться не обижалась. Спрашивает с недоумением тем же, молча, хотя в глазах собственных, огненных, жалость проскакивает к господину новоявленному. Вот вы, наверно, шли себе спокойно, танцевали, пели, флиртовали и бед не знали никаких. Шалили. Раз на стражу посмотрят еще раз, и убедиться красноглазка, - человечек, не знающий собственных допустимых границ. Будет к обрыву бежать, петь, танцевать, беды все никакой не знать. А потом рыдай, моли о помощи первого встречного. Ошибку исправить. Спасибо-то хоть скажешь? - Мессиры, - голосок негромкий, женский. Обращается… к большим, сильным мессирам. Почти как Туц! Ах, Туц, мессир. Быть может, счастливы вы, наконец, в реалиях взгляду смертному, живому, еще недоступному? - Мессиры, мой господин спешит. Будьте добры, отпустите его. Окидывает взглядом рубиновым каждого из мужчин. Многозначительно? Отстраненно? Меланхолично. Но если мессирам доводилось знать о потрошителях, пожирателях, то слухи кое-какие вспомнят. Разные. Аки людей они едят. Жертв своих поверженных. Живых али мертвых. Что берсеркам по ярости ничуть не уступают. А с виду люди людьми, но есть, улавливается, в них что-то нечеловеческое. Демоническое даже! Но Улва не угрожала. Не умела она угрожать, вопреки тому, что считаться вправе могла воякой грозной. - Мессиры, будьте любезны. Говорит. Повторяет. - Мы спешим. Не будем прибегать... к исходам нежелательным.

- Подъём! Атака! Атака! Боги, атакуют! Твари рогатые атакуют! Просыпайся, просыпайся, Улва, немедленно! Вот она и вскакивает с кровати. Прервали сон сладкий. Вот она спешиться, жилетку одевает. Штаны кожаные. Сапоги, сапоги дурные, ну надевайтесь, надевайтесь! По-доброму вас прошу, надевайтесь на ногу! Ножка маленькая… Волосы наспех в хвост поднять, веревочкой перевязать. Спотыкаясь то об кровать, то об стул, то об туалетный столик, то просто на ходу споткнуться. Меч свой верный хватает, выбегает из комнаты и… Ой… Глазами хлопает. Удивленно. Молча спрашивает. А кого? Что случилось? А зрелище… смешное зрелище охотник, охотница, из себя представляла. Волосы небрежно подняты. Жилетку не застегнула толком. А сорочка плечико бесстыдно оголила. Улва выпрямилась. Меч к стене приложила и принялась поправлять все то, что во внешности ее выглядело неуклюже. А затем... и затем пояснений ждать. Покорно.

Рынок Вооруженные солдаты шли рядом, не отставая ни на шаг и не оставляя пути к отступлению. Йоах чувствовал их насмешливые взгляды на своей спине, заднице, и даже на его весьма модном головном уборе с длинным пером. Женский образ, весьма умилительный, а может даже и комичный из-за меча массивного и цветочка алого в волосах. Уж совсем забыла. Рука невольно потянулась. Пальцами лепесточков коснуться. Мягких. Но образ женский стоит посреди рынка, беды не знает. Не знает, что беда, на самом-то деле, оная, очередная… уже движется. Крадется. Спешит! А образ женский не подозревает, не видит, не слышит, в облаках витает, мечтает, размышляет. Что же, что же со мной происходит? Ответ. Желанный ответ. Надо. Только. Обернуться. - Ну… Констанция, - обратился он к девушке важно, - Скажи етим идиотАм, чьто ти сделаешь с их кИшками, если они не отстанут от твоего господьина? - Э? Удивленно… нет, недоуменно! Смотрит на господина. Видать, ее нового господина, о котором Красс мессир сказать, но не сказал. Тоже где-то в облаках летал. Хмуриться, не понимает. Оглядывает взглядом рубиновым господина новоиспеченного. И стражу… кои на ее господина смотрят недобро. А вот на нее то с подозрением, то с опаской, то с таким же недоумением. Ой, мессиры, если бы это была шутка. Но меч мой настоящий. Тяжелый. Днями его ношу. Терплю. По скалам. По неровностям. В непогоду, дурную и невыносимую. Хожу без передышки. Не жалею я себя, мессиры. Совсем не жалею. А вы, мессиры? Как день ваш проходит нынче, мессиры? Где-то слышит певучий голосок. Мужчины. Господина вычурного, смешного, как новоявленный господин. Певучий… не разбирает слова прочие, но имя, имя различила. Констанция… Констанция. Констанция? Констанция! Вы перепутали Констанций, мессир. Да и то, одну из них вовсе не Констанцией звать-величать.

Рынок - Я не забуду, мадемуазель. Проводить вас? - Улва. Разрешила. Разрешает. Разрешает ее так называть. Если надо. Если нужно. Если так удобно. И смотрит как ребенок, личико сияет, будто господин фокус некий хитроумный показал. Она качает головой. Нет. Не надо провожать. Благодарю вас, мессир. Благодарность в рубиновых глазах. - Не забудьте.

Рынок Интересно… какие женщины в Орлее? Как они выглядят? Как одеваются? Многие из них отправляются на военную должность или это несчастное меньшинство? Не отказывают себе, никогда, в прихотях женских? Туфли с камнями драгоценными носить, платья с вышитыми на них узорами блестящими и украшениями, кои глаза чужие манят? И сердятся, сердятся, когда с ними низко обходятся? Мстят за обиду? Даже самую мелкую? Самую несчастную? И все равно женщинами остаются, какой путь не избрали или избрали вместо них? Улва ладошку подает. Неуверенно. Неловко. Сжимает мужскую ладонь крепко, но не как вояка. Не как охотник. Как… девушка? Обычная девушка. Неприметная. А таких много, пруд пруди, бери, но не хочу, и забывают их с легкостью. Но приятно. Неожиданно. Вдруг! Ей стало так приятно. А меч за спиной тяготит. Возвращает в мирок… настоящий. Угрюмый и мрачный. А все равно приятно. Чуть ли не часу второму пройти следует, чтобы, наконец, приобрести то, что Улве так необходимо было. И не за свои деньги. Не за свои! А потому, как ей вручили материалы необходимые, так она глаза рубиновые, огненные, не поднимала. Опять неправда. Опять украдкой подсматривала на господина из Орлея. Хотя знает, предполагает, не надеется, не смеет надеяться, но раз этот будет единственным. Должен быть… единственным. Раз единственный, в последний раз, когда словами обменивались. С одной стороны щедро, а с другой скупо. Более Улве на сегодня ничего не нужно. Оставшиеся планы перечеркнуты. Красной. Линией. - Мессир, - обращается Улва напоследок к господину, - пожалуйста, не забудьте. Если вам что-то будет необходимо от меня. Нет, она не надеется. Но отплатить так-то, отплатить она ему обязана.

- Пирожные, - терпеливо повторил он и двинул тарелку следом за стаканом, - Я всё не съем. И красноглазка не все съест, хотя полагается ей сил набираться больше, чем другим. Как вояке боевитому, чтобы сил оных хватало еще за спиной таскать эту оглоблю. А потом махать ею. Вот покоится себе рядом, наблюдает и, небось, зло хихикает над тем, в какой ситуации хозяйка оказалась. Неловко. Но… пи-рож-ные, как они называются, она съела. Не одно даже! Два. Остальное так и лежит себе сиротливо в тарелочке, хоть какая-никакая осталась у них компания. Теперь не совсем целая. Но рядки есть нетронутые. Пирожные оказались… тоже сладкими. Как окружение, запахи, люди, слова, жесты. Что подобным отдавалось. Что настроение создавало. Что голову дурманило. Обессиливало. Очень, очень сладкие. Кажется, дабы испечь их, пирожные эти, ничего более повара не добавляли лишнего, а только то, что язык баловало, желудок раздаривало. Дурманит. Улва ела аккуратно. Неторопливо. Стараясь не замечать теперь рядом господина темнокожего. Хотя трудно такого не замечать, в упор смотреть. Улве трудно? Но рубинки то и дело иногда украдкой на него поглядывали. С подозрением? Интересом? Никого это не интересовало. Мимолетность, а там и следа от нее не останется. Наевшись сладостями, Улва выпила глоток гранатового сока. Вкусно. Так вкусно… нет, все-таки запомнит надолго. Как же мне теперь вам отплатить, господин? Щедрость, эта щедрость для Улвы являлась очень большой.

Застыла. Как камень. Нигде нет такого камня. Как дерево. Нигде нет такого дерева. Обняла саму себя, уставилась перед собой. В одну точку. Никакую точку. Пустоту несуществующую. А люди вокруг все продолжают весело лепетать, смеяться, взаимностями обмениваться. Только постепенно голоса в звон некий превращаются, а перед глазами смазывается все. Как будто все это время смотрела на картину и тут, неожиданно, художник решил смыть, стереть, нет, сжечь набросок, потому что крах постиг сюжет. Отклики бездарности, а не таланта, мастерства, отображаются и творец, в который раз, неудовлетворенным остается. Профессиональное… … Профессиональное?! Ваши шуточки, господин! Вы треклятый господин! Хотелось ударить, пнуть, толкнуть, а то дать пощечину, как любая женщина поступила бы, да будь ее эго оскорблено коим образом. Нет, просто до боли она ранимая. Не шутите так, господин. Никогда так не шутите. Никогда так не говорите. Никогда… - Пирожное? - А? Переводит взгляд то от пирожного, то к господину из Орлея. Тот от господина, то к пирожному. То к господину. Глазами хлопает недоуменно. То опять к пирожному. - Ой…

- Я только счастлив, если могу чем-то отплатить вам в часы покоя. Она могла… сделать для него все, что он хотел. Что ему было нужно. Но… что это на самом-то деле? Зашить порванную рубашку, помочь развести костер, чтобы согреться, приготовить еду горячую, сытную, отдать собственную бутыль с водой, когда у того напрочь израсходована будет. Отдать пожитки собственные, когда у него уже ничего не будет. Это было ошибкой. Старой ошибкой. Непростительной ошибкой. Она отдала все. Она отдала себя. А взамен получила ничего, нет, не так, что-то, но за поступки свои была вознаграждена. Ее вознаградили уродством. Физическим. Духовным. Без права жить, как женщина обычная, неприметная. Девушкой синеглазой, а не охотником с рубинами кровавыми. Что-то забрали. Что-то забрали очень-очень важное. Нужное. А может… то она просто забыла? отплатить вам в часы покоя. Лицо, чужое, слишком близко. отплатить вам в часы покоя. Дыхание чужое. Теплое. отплатить вам в часы покоя. Прикосновение едва различимое. Невинное. Я правильно? Я правильно вас понимаю? Покой. Каким покой мой будет? Руки чужие, тело чужое, губы чужие, дыхание чужое. Взгляд. Взгляд чужой. Пожалуйста… пожалуйста, не трогайте меня… Просьба, немая просьба в рубиновых глазах. Огненные. Живучие. Но безучастные. Растерянные. А эти… эти темные. Глубокие. Только искорки яркие и разглядишь. Лукавые. Но ничего не расскажут. Ладонями хотела плеч мужчины коснуться, отстранить его от себя. Нет, пытается сама подвинуться назад. Неуклюже. Смешно. Неловко. На щеках румянец играет, но Улва, Улва говорит без дрожи в голосе: - Я отплачу. Что необходимо вам будет, - нет, вздрогнул, предательски вздрогнул голосок ее, - я отплачу. Пожалуйста. Не трогайте меня.

- Не откажите, мадемуазель. За моё беспардонное поведение. Мадемуазель. Беспардонное. Как ребенок слова новые слышит, запомнить старается и думает, куда и где, когда промолвить их самой. В какой обстановке. С какими людьми. Вояки сразу бы прыснули, начали умирать со смеху, а кто просто бы чуть не умер, захлебнувшись дешевой брагой. В глиняном стаканчике, который Улва держала, был вовсе не один из напитков дешевых и мерзких на вкус. Так с виду вино напоминало, а на вкус… Сладко… А окружение? Люди вокруг такие расслабленные, раскрепощенные даже, как будто никогда в жизни бед никаких не знали. Пусть смотрят, оглядываются подозрительно, а лепет веселый все продолжается, смешки и хохот. Искренний? Бабочки. Улва остановилась, прежде чем глоток второй гранатового сока сделать. Едва нектар губ коснулся. - Мессир, - почти тихо обращается Улва, - как мне отплатить вам. Это ведь… за его деньги. Ему выданные. На его нужды. А здесь, сейчас, смотреть, присматриваться, слушать… не одними вещичками для ремонта обойдется. Для какой-то девицы, подумать, чужой и незнакомой, из Неварры.

- Простите, мадемуазель, - послышалось с подушек сквозь сдавленный смех, пока подавальщик чайного домика неуверенно топтался над колоритными клиентами, - Боюсь, я не столь привычен к долгим переходам. Протянула понимающее «а» и ровно столько же понимания совсем никакого не было вложено в это протянутое «а» Меч сняла, чтобы не мешался. Спина… так скажет Улва, вздохнула спокойно. Тому ладони на плечики легли и массируют легонько. Верно. Я не с охотниками. Я с людьми, кому ума хватало за драконами не гоняться. - Мессир? Смешки от него и слышала. Сдавленные, тихие. Из-за чего? Из-за торговцев? Из-за господина, кои рядом стоит неловко? Из-за нее? - Извините, мессир. Произнесла то, что возможно сказать следовало. А смотрит на него внимательно. Что тот делать будет. Говорить.

- Перерыв! - решительно провозгласил он. - Но… Не успевает, не разрешают, вообще ничего сказать не разрешают! А ведь уставшей себя не чувствует, сапоги не жмут, голова не кружится, а тут так бесцеремонно за плечики хватают, - ежатся они, глаза рубиновые удивления, изумления все никак оным напастись не могут, - усаживают в место незнакомое. Здесь… витают запахи. Сладкие. Теплые. Кажется… так травы, цветы пахнут. Названия не вспомнит. Образы? Образы приятные. Сладкие… - Э? Улва вопросительно на господина взирает. Устал? Наверно, устал. Раз здесь оказались. Неожиданно. И по его желанию. А так ее только, похоже, одну не смущает меч массивный за спиной таскать днями напролет. Без передышки. А жаловаться не могла. Тяжесть уже давно чем-то привычным стала. Неразделимым.

- Прошу, мадемуазель, - плавным жестом он предложил ей идти к рядам. Собственный кошель был переправлен под перевязь с клинками и накрыт рукой. В другой всё ещё мешался букетик. Вик задумчиво повертел его перед глазами, выудил один цветок, ярко-красный, и на ходу протянул идущей рядом мечнице, на сей раз молча. Он бы замечательно смотрелся в её волосах. К цветку алому Улва присмотрелась внимательнее. Вспоминать заставляет. Когда же… когда же в последний раз то было? Когда цветочек, почти точно такой же, он, тот человек, любимый всем сердцем, но забытый, заслуженно, но когда, когда в последний раз он протягивал ей… цветочек. Точно такой же. То юность была. Глупая. Неопытная. За это и получала боли много. Страдало сердечко, но мечами его не протыкали. Наказывали часто, а юность упрямилась, считала, что поступают с ней несправедливо. Но вот Улва, взрослая теперь, ходит с мужчиной рядом и смущается оного жеста. Хотя неловко цветок из рук берет. Оглядывает, крутит стебелек. Мысли как будто бы прочла, - им волосы свои украшает. Но смотрит вопросительно. Хорошо? И взгляд быстро отворачивает. Нет. Не важно. Прихоть детская. Но приятная. Тайной пусть останется, если господин из Орлея возражать об оном не станет.

- Подработку? - переспросил Вик. Не то, чтобы он ожидал немедленного согласия, но "подработка"?! - Мадемуазель, мы все привязаны к экспедиции месье Лурца. Не думаю, что он будет счастлив, если кто-то из его людей не сможет прибыть по требованию только потому, что.. моет посуду? - без особой уверенности предположил орлесианец, - Прошу, позвольте помочь вам, - он снова покосился на меч, - Что-то подсказывает мне, что у вас будет множество возможностей меня отблагодарить. А что плохого в том, чтобы посуду мыть? Ответ на вопрос сей Улве получить было не суждено. Так остается глазами хлопать, глядя на господина из Орлея. Вконец смутиться и голову опустить виновато. Нет, нет, нет. Она кивает в знак согласия. В знак того, что благодарит его за помощь, не отказывается и обязана что-то сделать, отдать, предложить взамен. А что? Рубашку зашить? Штаны? Или шапочку связать? Но об этом предпочла помалкивать. Далее лишь вместе с господином из Орлея теперь блуждать по рынку проклятому, раю для воришек, в надежде найти и купить, что необходимо было. Хотя бы купить. Ибо от вины назойливой никак теперь не могла отмахнуться.

- Если вы позволите, буду рад помочь вам с оплатой необходимого, мадемуазель. Нам предстоит ещё немалый путь вместе. В дальнейшем месье Красс наверняка уладит проблему. Букетик. Букетик как веерок. Схватить хотелось. Схватить и убежать прочь. Вместе с букетиком и ушаночкой. Прижать к груди и убежать. - Но это ваши деньги. Красс мессир уладит, разумеется, а вот проблемой очередной для него не будет? Интересно… чем сейчас они занимаются? Все они. Из отряда их небольшого. Нет, не интересно. - Я могу… найти подработку, - смущенно говорит Улва. - Не надо.

- Позже. Вам нужно было что-то определённое? Мы можем поискать вместе. - Вместе? Спрашивает, голову чуть на бок наклоняет, а глаза теперь куда-то в сторону смотрят хмуро. Хотелось для ремонта вещички прикупить, это правда, дабы доспех миледи черной отремонтировать, в вид первоначальный вернуть. А затем? Затем время скоротать в таверне, - брага, игры азартные, танцы и песни. Все это вычеркнуто. Красной линией. - Поискать… за ваши деньги? От денег Полихрония она-то, Улва, отказалась. А если и господин из Орлея хочет на оные расщедриться... или не хочет? Шутит так?