Yambie

- Пропал? - переспросил и оглянулся - они стояли чуть поодаль от самых оживлённых рядов. Видали мы такое "пропал", - Украли? Плечиками непроизвольно пожала. Не знаю? Не заметила. Улва кивнула. Аки украли, не знаю, не заметила, но пропали и украли. Но не интересуют ее деньги пропавшие. Куда важнее, - откуда новые раздобыть? Глаза снова поднимает на господина из Орлея и… … сказать что-то? Если сказать хотела, то опешила. Голова вверх смотрит, где, как предполагается, само лицо господина находиться. А мысль подкидывает идею о табуреточке.

- Мадемуазель? - очень хотелось помахать букетом перед глазами, но орлесианец пока сдерживался, - Что-то случилось? Мадемуазель. Как миледи, только мадемуазель. Восхищаться только остается, - вот граница, твоя родная, а вот чужая. И здесь у нас не вороны, черные, а чайки, белые. А вот с господином из Орлея общалась редко? Совсем. Совсем не общалась. И не знала кто он. Что из себя образ представляет вычурный… обвешанный бижутерией дешевой, да и платочек на голове красуется. А в руках букетик. Что-то в картинах двоих неправильным кажется. А глаза рубиновые опустила. Ради приличия. Некрасиво на людей других засматриваться взглядом мертвым, но, шутка злая, если Улву волновало подобное, а если волновало то с опозданием. Да и там забывала, как всегда разум где-то в стенах никому неизвестных запирался. Ушаночка? Может, ты ему скажешь, ушаночка? Ушаночка молчала. - Кошель с монетами пропал. И поэтому ответила Улва.

- Цветочек, мадемуазель? - новый "торговец" вырос прямо перед ней. Высокий, обвешанный деревянными бусами и браслетами, увенчанный "по-пиратски" повязанным платком, он широко улыбался, протягивая не цветочек, но целый букет. Букетик. Вику определённо нравился выверт судьбы. Мадемуазель теперь, а не миледи Улва, вздрогнула. Изумленно уставилась на материализовавшегося аки из пустоты нарушителя. Обычного. Такого. Нарушителя. Темнокожего. С браслетиками. С бусинками. Обычный. Нарушитель. С поправкой на экзотику. Улва ничего не сказала. Только молча взирала на господина из Орлея. Хотя нет! Всплывает в мыслях словечко одно. Первое. Его произносили вояки другие, мужчины, а то и женщины, и не раз. Как же оно… Как же оно звучит… Ка же оно звучало... ... Точно. Ахренеть.

Лучшего способа, дабы деньги украденные вернуть, не найти было. Путем честным, а значит трудным и почти невозможным. Предлагала Улва торговцам помощь, но вот помощь какую – в конкретику не вдавалась, а все в голове, в голове звучали идеи. Я вам бочки потаскаю. Я вам платья сошью. Я телохранителем вашим буду на конец худой! Смотрели на нее недоверчиво, пугливо, меч за спиной массивный так тем более у многих желание вызывал лавочки прикрыть, закрыться раньше положенного времени, да лишь бы девицу эту более не видеть. И прощай торговля, прощайте устоявшиеся финансы. Улве только вздыхать оставалось. Слоняться по городу, взглядом окидывать товары и пропускать мимо ушей все, что ей говорили. Не хотите браслет? Не хотите туфельки? Не хотите яблочко, миледи? Я вас не слышу. Не хочу слышать. Шапочку в руках вертела. Гладила, аки то зверьком в ее руках был. Маленьким, хрупким и беззащитным. А Улва… Улва других раздражала, потому что шла медленно, а вконец вовсе остановилась. Задумалась о чем-то? Или разум, меланхолией соблазненный, сбежал в места, где несправедливости нет подобной, как здесь. Ну, за что вы меня так, Боги...

- Она же старая совсем, - промямлил, но видно было, что надеется, что этот подарок Улву утешит. - Прости. Взяв из рук чужих шапочку, Улва повертела ее, рассматривая из разных сторон. Старая. Дырявая. Нет. Мягкая. Мягкая-мягкая, как и предполагала ранее. Румянец все никак не сходил. Но плечи расслабились и даже уголки губ, как будто бы волю чью-то злую поборов, приподнялись в… Улыбнулась. - Я постараюсь залатать, - сказала Улва. Не подарок. А одолжение. Нет, с какой-то стороны и для нее подарок. Простой, не вычурный, а требующий ловкости пальцев. Усидчивости и терпения. Если вернется Улва в постоялый двор, - раньше, чем она и рассчитывала, - то будет чем занять себя. Одним из увлечений любимых.

- Что я могу сделать для тебя, Улва? Забавный. Такой забавный. На время исчезла грусть в глазах. Уголки губы как всегда дрогнули, пытаясь соорудить улыбку, но потерпели провал очередной. Забавный… - Шапка. Неожиданно сказала. - Дай… пожалуйста, свою шапку.

- Вот, держи, - протянул ей 50 золотых, - Погуляй по городу. Мы еще увидимся, Улва. Спасибо тебе. Говорить и вовсе забыла, - как это говорить? В глазах рубиновых еще больше растерянности. А щеки! На щеках румянец вспыхнул. - Я… Ладони задрожали. Плечи поежились. - Я… Отшатнулась назад. И смотрит виновато. - Я… На монеты смотрит долго. Дольше в глаза эльфа с странными ушами. - Не надо. И от щедрости доброй решает отказаться.

- Я вернусь поздно, и мы придумаем, как быть. Тебя проводить куда-нибудь? Улва с тоской, грустью, посмотрела на эльфа. Хоть инцидент пробовали как-то исправить, а оттенок на то оттенок, черный, очень-очень черный, остался. Это не водица прозрачная, лишь цвет имитирующая, то синий, то зеленый, а то вовсе оранжевый, красный. Губы дрогнули. Куда? Куда он мог ее проводить? У нее теперь ни гроша. Хоть прямо сейчас, здесь, меч свой продавай, подавайся в рабыни. - Я не знаю. Сказала отчужденно. Вернуться в постоялый двор? А делать-то ей там что? Побродить по городу? Боги, попробуйте у меня только меч отобрать еще.

- Зашить или купить, а все равно купить надо шапку или нитки. К тому же шить я плохо умею. Боюсь, что после моего шитья меня тут стража за оскорбление нравственности посадит. Мало ли что я там вышью на ней. Что такого интересного можно вышить было на шапочке-ушаночке, Улва гадать предпочла, рисуя образы немыслимые. Может дракона? Может курицу? Может зверя, пародию на дракона и курицу одновременно? Но предложить помощь свою Улва не предложила. Мысленно летала где-то в облаках и не сразу заметила, как людей все больше и больше становилось. Как потихоньку тишина, - внутренняя и внешняя, - заливалась голосами чужими, звонами, хлопаньями в ладоши, кулаки, топотом ног по асфальту. Улва захлопала глазами. Как из сна вырвали. Не понимает что происходит. Несколько раз ее толкнули. Кто-то извинился, кто-то промолчал. Кто-то отшатнулся, зацепив глаза рубиновые. Неестественные. А Улва лишь взглядом удивленным их проводила. Потеряла. Они исчезали в толпе. Что же я хотела? Верно… Верно! Доспехи. Доспехи починить мне полагалось. Пока осматривались по сторонам, приглядывалась к красотам местным, боролись с желанием купить что-нибудь лишнее. Красноглазка, по прихоти души собственной, заглядывалась на платья, обувь женскую, сапоги, туфли, тапочки. Украшения дешевые и дорогие. Засматривалась на фрукты и овощи, рыбу, мысленно воображая, что приготовить могла бы, как если бы передумала она в таверну идти и пить брагу дешевую. Обращала Улва внимание и на вещички, кои больше детям предназначались. Куколки, сшитые из ткани. А волосы из ниток толстых, - они сплетены в косички. Были и из фарфора. Почти как живые. Жуткие. А как только красноглазка заприметила что-то, что купить собиралась, она потянулась к поясу, где мешочек с деньгами висеть должен был и… - Боги! Нет. Их нет. … Их нет? Их нет! Боги, боги милостивые, за что вы меня так? За что?! Улва задрожала, глаза рубиновые напуганы, растерялась, начала оглядываться по сторонам. Искать. Где? Где же они? Она брала их с собой! Брала! А если и брала… - Боги… Хриплым тоном словечко из губ темных вырвалось. Ноги дрогнули, готова была упасть, обессиленная, но на месте устояла. Только теперь смотрит растерянно в одну точку. Боги… что же мне делать?

- Уж больно заношена. И дырявая немного, - Пол снял шапку и продемонстрировал несколько расползшихся петель, - И вот тут с прошлого раза, когда падал с крыши той голубиной таверны, вырвало кусок. Зато голова цела. А вот шапка... Любопытно, интересно. Как ребенок воодушевленный, которому сказали, что подарок ему приготовили, но так как девушка взрослая, опыта в достатке, где тот необходим, приготовилась расстраиваться. Где птички? Где ящерицы? Не большие, а маленькие. Тоже вздохнула. Уставилась на эльфа глазами рубиновыми. Даже не моргала. - Зашить? Или предложила она, или поинтересовалась, аки эльф зашивать будет. Не поймешь ее так сразу, когда на слова вдруг скупиться начинает.

- Понимаешь, - уже в пути рассказывал Пол, чувствуя, что с шапкой вышло какое-то недопонимание, - она мне самому очень нравится. Но пока тут такие высокородные мессиры путешествуют... Уж очень они, - Пол вздохнул. - А абы какую мне нельзя. Я ее должен чувствовать, как родную. А тут вон какая торговля. Глядишь, и найду что. - Э? Какой-то растерянный звук из темных губ вышел. Смотрит на эльфа… и тотчас не на эльфа. Куда-то в упор. Останавливается по дороге, будто обдумывая что-то. Доспехи. Яблоки. Термы. Девушки. Боль. Где-то в районе груди. Попробовала нащупать ладонью, а она как зайчик пугливый. Сразу в убежище маленькое спряталось. - Э… Тот же звук. Только… нотка уверенная. С пониманием дел сложившихся, хотя звук оный должен совсем о другом говорить. - Мессиры… высокородные? И миледи. Тоже высокородная? А замечала ли Улва? Внимательно, более внимательно, тщательно, а не томясь в родной меланхолии? Унося разум куда-то далеко, далеко, прекращая слышать, видеть все вокруг? - А что… с шапкой?

- У раба мессира Лурца и так хлопот выше головы, один он у хозяина остался. А гостиничным слугам или рабам я такое не доверю. А тебе и Полу я доверяю, - пояснил наконец Мастарна, из многих ответов именно такой выбрав. Улва глаза зажмурила и мотнула головой. Нет, не отрицая что-либо. Просто недоумевая еще сильнее прежнего. Как рабам не доверит? Как гостиничным слугам не доверит? Почему? Думалось, раз в Тевинтере родился, раз чином стоишь выше, - а маг, не маг, неважно, - то указывай раба столько, сколько захочешь, пока яблочками этими, косточками, не подавишься, не умрешь и так в рукописи исторической и укажут. Но выражение лица сменилось. А сменилось оно жалостью по отношению к телохранителю. Боги милостивые… Наверно, он уже начинает от паранойи страдать. Боги, нелегка жизнь телохранителя. И физически, и морально страдаешь день от дня. Охотникам, как и воякам, велено было отдыхать сутки положенные, в хлам напиваться и песни горланить, пока, неожиданно, чья-то смена наступала, а голове звон болезненный. Похмелье. - Улва, пойдем, купим яблочек, видишь Лар уйти не может. А мы всеж вместе тут. А я вот шапку хотел... - голос был менее решительный, Пол сочувствовал Мастарне. Вот ведь, приходится в такой чудесный день стоять тут, как тополь на Имперском тракте. Что шапка? Ушаночка? Что случилось с ушаночкой? Боги, за что, за что вы меня сегодня наказываете так! - Ладно, - неохотно протянула Улва, ежа плечи. Аки и яблочек вам несчастных купим, и на рынок с вами сходим… да хоть и с вами же термы мужские посетим! Нет. Лучше даже не предлагайте, звери.

- Эй, Улва, - вновь неуклюже поздоровался, поправился, - Улва, а ты на рынок пойдешь? Мне одному... А тут дело одно. Там где есть один, туда и другой лезет. Как букашки к матушке. Я матушка? Хотя эльф с ушами странными, По-ли-хро-ний, не взгляда подозрительного удостоился, а больше удивленного. Внутри где-то даже умилилась, как девочка маленькая, смутилась, от приветствия забавного. Ему Улва тоже кивнула. - Я как раз хотел Улву попросить яблок купить на рынке, - зачем-то пояснил Мастарна Полу. - И яблочного сидра доброго, если вам не трудно. Самому мне не выбраться, за мессиром Лурцем теперь постоянно присматривать надо, сами понимаете. Теперь спрашивает молчаливо. Смотрит недоуменно. Яблок? Яблочного сидра? А почему ее-то? - А рабы? Почему не рабов об оном попросить? Раба, вернее. Стремительно добрые пожитки иссякли у мессира кудрявого.

- Улва, погоди! Ты в город не собираешься? Нет. Я собираюсь назад в термы. Мужские. Видишь, какой марафет на личике навела? Как пышно волосы расчесала и даже в косу заплела? Умылась даже, чтобы умыться еще раз! Мысли останутся мыслями, но на зов телохранителя тевинтерского остановится и посмотрит в его сторону. Непривычно было надевать новую одежду. Так как платья Улва жаловала не шибко в походе, прогулке обычной с мечом наперевес, - али жаловала, но изуродованные, порванные, что любая дева, кои в жизни не уготовано стать воительницей, ахнула бы громко и в обморок праведный упала, - вот Улве предложили одежду такую из конкретного комплекта. Сорочка легкая, поверх жилет оливковый. Манжеты того же оттенка, перчатки и штаны кожаные. Да и сапоги, вычурные местами, однако для прогулок долгих годились вполне. Так что там телохранитель тевинтерский говорил? Ах да. Город. Куда Улва собиралась пойти, прикупить ценности, в которых толк в деле конкретном был. И, быть может, в таверну напоследок зайти. Время скоротать за пинтой браги дешевой. Но, пусть красноглазка и кивнула утвердительно телохранителю, но смотрит на того с подозрением небольшим.

«А этот шрам, что на бедре красуется? Как думаешь? Откуда он?» «Ой, не знаю! Может, любовничек в постели перестарался?» В ее мировосприятии город встречает не самым лучшим образом. Да, демонстрирует богатства, накопленные не за один век жалкий. И, более того, богатства, которые сохранить удалось, пережить суровые лета, время и ее жестокость. А как оная падка на старость, как забирает жадно то, что умереть должно, исчезнуть и быть забытым, как сон сладкий. Но люди здешние, смотря как, не забудут, не проснулись и еще не скоро за стены реальности другой им попасть суждено. Все доступно. «Меч? Нож? Топор? А может когти монстра некого?» «Как досадно отметины видеть подобные. И на таком теле!» Чем больше они говорили, тем сильнее красноглазка раздражалась. Женщины обсуждали ее, смотрели на нее чуть ли не так, как телохранитель тот тевинтерский, Мастарна. Улва хмурилась, губы кусала, глаза опустила, смотрел вниз и только вниз, в точку невидимую, дабы ничье лицо взглядом рубиновым не цеплять. Не провоцировать на разговор нежеланный. Противно. Противно! «Говорят, видели ее, только-только приходила, и мечик за спиной таскала. И не маленький такой! Недурной. Муженьки наши да любовнички в жизни такой бы не подняли. Надорвутся и внутренности их собственные изо рта полезут» «Пташки мне нашептали, что девочка из Неварры» «Ах, какие рельефы! Творцы, творцы в камне такого не изобразят!» Пальцами расчесывает влажные волосы. На теле не один шрам красуется. Что-то от зверей досталось, что-то от тварей рогатых, а что-то и от человека, их верных лезвий. Улва слышит топот босых ног по плите. В сторону ее направляется. Украдкой глаз цепляет личико любопытное, а ей взамен дарят смешок кокетливый. «Аппетитная!» «А верно говорят, что потрошители, как берсерки в ложе любовном, но только еще более…» Улва резко встала, поспешила к выходу из терм. Вслед вторит хохот звонкий. «Мы ждать тебя будем! Ждать, принцесса, возвращайся поскорее!» Боги, лучше смилуйтесь. А оставаться подолгу в постоялом дворе Улве не хотелось. Ни удобства ради, ни тепла, ни отдыха, ни лени, ни тем более внимания чужого. Взгляда любопытного, но до боли назойливого. Вернулась она в свою комнату. Переоделась в одежду чистую и меч с собой прихватила. Сделать, выполнить, купить, приобрести кое-что необходимое оставалось, а там люд найти простой, общество их, где должна красноглазка отдохнуть душой и телом.

- Что скажешь? - обратился он к неваррке. - Кустарные или с клеймом мастера? - Их смастерили на заказ. Отвечает негромко. - И стоить они должны… не мало.

Одной из змеек, - деревянных змеек, - не повезло попасть в ногу кудрявого мессира, нежели ее сестрице. Точно в цель. В колено? Наверно, в колено. Но эта застряла в несчастном бревнышке. Бери, но не хочу! Нет, Улва хочет, до боли же ей любопытно. А как пощупать, рассмотреть, а то и сломать пополам хочется то, что никогда в жизни не держала! Вот стрелу-то и вытащили. Обратила внимание на наконечник. Ковка… оригинальная. Да и материал не дурной. Одна золотая монета, вторая, третья, четвертая? Сколько же на тебя потратили? И зачем твой хозяин именно эту цель, кудрявого мессира Лурца, и выбрал? Верно. Один камень драгоценный тянется к другому. Улва осмотрелась по сторонам. Ловит взглядом знакомые лица, а вот тени чужие? Никакую тень она не увидит.

Вопреки произошедшим событиям, смерти, слежки ее неустанной, все по пятам идет да жизнь одну за другой забирает, но ночь для красноглазки была такой же, как любая другая. С мириадами звезд на темном небе и луной, белой и чистой. И пением букашек. Улва забывала хитроумные названия, но не прекращала восхищаться чудаковатыми формами, изгибами, оттенками насекомых, которыми их наградила природа. Чисто ради эстетики или в их первичном понимании так проще выживать. В их маленьком мире, маленьком царстве. Где представления свои существуют о жестокости, двуличности, но, возможно, и о чести, благородстве, простой доброте. Так ли это? Глаза рубиновые, в которых успела исчезнуть ярость кровожадная, наблюдали за огненными искорками. Их огонь отталкивал от себя прочь, подхватывал ветер и уносил по воздушной дороге в неизвестность. Кто-то вверх подняться хотел, а кто-то возвращался к матери родной. Незаметно для глаз чужих темные губы двигаются. Шепчут что-то. А шепчут, как всегда, строки мелодии знакомой. Слова все неустанно повторяет, будто боится забыть их. И именно их, именно это, пусть не материальное, не осязаемое, даже не человек, друг или любовник. Однако является тем единственным, что в жизни значение весомое имеет. Ценность человеческую. Так Улва себя убаюкивала. Скрестив руки на груди, ежась от прикосновений ночного ветра. А веки медленно свинцом наливались, приглашая красноглазку в мир сновидений безумных или кромешную тьму. В который раз. ... ... Нет. Не в этот раз.

- Лар, Улва, - окликнул Пол остальных, - пошли достанем этих двоих из погреба. Надо тут закончить и отправляться. Небось мессир Лурц уже пирует в лучшей таверне Маротиуса. Она кивнула в ответ. Плечики дрожали, глаза закрыла, пряча все еще бушующий огонь в окнах души. Но на полпути она останавливается. Окидывает взглядом маленькую, хрупкую, заплаканную девочку. Напуганную и одинокую. Смотрит на мужчину рядом с ней. Мага. Тевинтерца. Даже если она догадалась бы… Почему именно он остается с ней? Нет. Это не ее дело. Красс мессир сделает то, что посчитает нужным. Даже если Улва смогла бы догадаться о его намерениях.

- Девочка была одержимой. А теперь одержима статуя. Все кричали про статую Андрасте, - наконец начал перечислять он. - Но что теперь с демоном? Статуя? Из маленькой девочки… демон вдруг решил перекочевать в статую? Жуткая, жуткая гримаса исказила безучастное лицо Улвы. Уголки губ приподнялись… в улыбке? Улыбка? Она улыбалась? Нет, это была злая, саркастичная ухмылка, - под стать дьяволицы в человеческом обличье, - в сторону ситуации, сложившейся у демона. Отчаянная… отчаянная, просто отчаянная рогатая тварь! Плечи задрожали, Улва отвернулась, и прикрыла рот тыльной стороной ладони, стараясь приглушить тихий смешок. А тот недолго длился, когда красноглазка снова взгляд направила в сторону группы своей. Ни ухмылки, ни гримасы. Как их вовсе не бывало. Да вряд ли кто-то и заметил оное. Все тоже лицо, не проявляющее эмоции какие-либо. Да пылающие глаза.

Храм - Что это было, твою мать... - у самого себя спросил Тео, поглядывая то на бойцов своего маленького отряда, то на девочку на руках Лара. - Опусти её! - скомандовал он резко, активируя меч. - Что вы… Хрипит. Во рту привкус железа. Сердце… сердце бешено колотиться в грудной клетке. Оно готово вырваться из заточения, нет, взорваться. Здесь и сейчас. Лишить ее, хозяйку, жизни. Избавиться от боли. Невыносимой душевной боли, что испытала Улва во время борьбы с демоном. Аура боли… Душевные терзания. Крики. Плач. Вой. Проклятья. Грязная ругань. И мольба. Мольба маленького ребенка. Девочки? Мальчика? Но он тоже… он тоже звал свою матушку. Один голос за другим. Мужчин. Женщин. Детей. Стариков. Даже звери… она слышала ржание коня. Глаза все еще горели ярким пламенем. Все тело дрожит. Но она… она справиться. Как справлялась не раз. - Что вы хотите сделать? Обращалась к Крассу, но смотрела настороженно на его меч.

Часовня Андрасте Одна. Маленькая. Хрупкая. Несчастная. Одинокая. И окружена она лишь ликами смерти. Картина чем-то привычным представлялась, нежели кошмаром наяву. Девочка маленькая, а сплошь и рядом кровь, внутренности, мягкие, липкие шестеренки организма, вышедшие из строя. Хрупкие игрушки. Твои игрушки, дева. Твои, Андрасте. Пророчица. Чистая, чистая, сердечная дева. Безгрешная дева. Демон. Нет. Значит, нет. Ребенок не одержим. Но на кого указывали, кто в часовне этой самой прятался? Признается окружающим Улва честно, но это самое меньшее, что ее интересовало. Ни виновник пиршества кровавого, ни ребенок, как оказывается, на деле невинный.

От местного крестьянина, чудом спасшегося, они услышали страшную историю о проявлении первичных способностей к магии в обычной семье сапорати. Никто предположить не мог, что у дочери старосты деревни вдруг обнаружатся способности к чародейству. Это было величайшей радостью, здесь в Империуме, до того самого дня, пока ребёнок не стал вести себя странно. Всего за один день, четверо суток назад, десятилетняя Линна превратилась в монстра. Она дико хохотала, бегала из дома в дом и убивала всю домашнюю живность, а потом принялась за людей. Она собрала все трупы и перетащила в часовню, где и скрылась сутки назад. Улва нахмурилась. Прекратила шагать и уставилась в точку невидимую. Волчата. Радовалась бы она за своих маленьких волчат, если суждено им было магами стать? Да если только Боги смиловались и разрешили ей иметь детей. - Девочка на портрете.

Ничего особенного такого, важного, Улве оставалось делать, как переводить взгляд рубиновый от одного мужчины к другому. То к несчастному, напуганному человечку, вышедшего из люка, то к яркой макушке рыжика. Рыжий, рыжий, рыжий, рыжий! Как апельсин. А господин из Орлея шоколад напоминает. Тот самый, очень-очень редкий. Вкус редкий, но горький. А Красс мессир? Образ Красса мессира заставлял вспоминать о каше армейской. А так? Так Улва расхаживала по комнате, шажками не большими. Лениво оглядывалась, рассматривала комнату. Иногда подсматривая в сторону человечка обезумевшего.

Здесь было пусто. Разрушения минимальны. А откуда-то доносился тихий монотонный стук. - Сюда. Зовет остальных Улва, заметив на полу створку. Оттуда ли звуки доносятся? - Люк.