Yambie

Сказанные слова. Больнее острого клинка и дубины. Больнее взмахов копья по спине, больнее капкана стиснувшей острые клыки угодившей в «пасть» ногу. Бродяга осёкся, хотя стоило было просто убежать. Сколько можно? Сколько нужно? Беготня и сплошная беготня. Гримаса бы переменилась вовсе, если бы те не заявляли о себе. Ещё болит? -Обратился он уже к Тифлингу лично. Бродяга покачал головой, снизу вверх посмотрев на аасимара. - Простить трудно. Слушать невыносимо, - кисло сказал тому хвостатый. – Не верь этой. Не слушай. - Наглядная иллюстрация моих слов, спасибо. И тебе никогда не стать палачом, уж поверь квалифицированному мнению королевского палача Кормира. - Зато Боги станут твоими палачам, - заявил тифинг, - Высшие Боги. Выше твоего. Тебе от их гнева никуда не деться. Гнева самих демонов. Всё равно кто ты. Не их покровитель. Не их смертная поддержка. Тупая, рутинная вера? Что это? Никакой опоры. Женщина говорит глупость за глупостью, а как язык только не опух? Как глаза не вылезли, а волосы дыбом не встали? Грязь, грязь, грязь! Грязная женщина! Обречённая гримаска. Полная ненависти и жажды. И как милость, - именно как проклятая милость Леди Рока, - хихиканье, а за ним цепь звонкого смеха. Этот опустил голову, сидя согнув колени и краешком чёрных глаз поглядывая на выше стоящих.

- Уважение не прилагается к статусу кого-либо, оно зарабатывается поступками. Судящий о всех по одному глуп и наивен. Если судить о тифлингах по тебе, то все они сплошь истеричные неспособные думать существа. Но поскольку я знаю, что это не так, то мое уважение теряют не все тифлинги, а только ты. И терпеть твое поведение я тоже не буду. - Ложь! – заявил тифлинг, сильнее взмахнувшись хвостом. – Грязная ложь грязной женщины! Судит по одному? По этому? Истерия? А твоя надменность? Твой вздёрнутый к горе нос? Видит ли женщина свои недостатки? Судит другого, но себя нисколько. Проверяет святошу… проверяет кого-то ещё? Зачем? Ждать? Чего ты ждёшь, грязная женщина? Истерию? Много истерии? Нет, нет, этот говорит! Играешь. Это всё игра в куклы. Посмотри на себя. Этот не стоит в стороне. Этот не в Тэе. Не уважаешь этих. Ни одного из них не уважаешь. Грязная ложь, - он пуще исказил гримасу, встав на четвереньки и скаля зубы, - грязная женщина смеет говорить от таких, как этот? Уважает? Ува-жа-ет?! Да проклянет тебя Бешаба с твоим божеством за эти слова. А этот палачом станет, если не другой, чтобы женщина стала впредь лысой! Всего-то чуть-чуть. Всего немного. Свернуть ей шею. Отрезать язык. Грешные, грешные мысли. Совсем не чистые. Не броситься. Святоша просил. Не стоит перечить. Расположение? Он разберётся. Он скажет ей. Она замолкнет только услышав его наставления.

- Если бы присутствующий здесь тифлинг хотя бы немного уважал неприкосновенность моего личного пространства, ничего бы не случилось. И кто говорит о поножовщине? Он сам напоролся на нож, нечего бросаться на людей, как взбесившаяся обезьяна. Бродяга поднял глаза на женщину, исказив брови, и дёрнув хвостом над землёй. - Волшебников не уважают, - шипя, заявил тифлинг, - презирают. Молча. И тихо. За то, что те себе позволяют. Как много. Как драгоценно. Много золота в руки. Много боли в чреве. А этот терпеть не будет. Женщина заявила о своём присутствие. Глупая женщина. Рука погладила живот, а он попытался присесть на корточки.

Ну дык, когда наши толком не чьи имена не знают, то они говорят ориентируясь по расе и внешности. И так продолжают, пока не услышат полностью или частично. Если даже при не прямой речи кто-то допускает имя того, чьего не знал... то по сути допускает, что имя его он всё же слышал. А на деле этого совсем не было. Лично мы так считаем опоздал =_="

Какие вопросы, Шеп? Этот своего имени не называл. Назвался Бродягой. Нафиг вам имя =P

Ну, а имя "Леви" он вообще никому не озвучивал, кроме прозвища "Бродяги". По себе, если он скажет его, то по себе это знаком доверия будет, но если, конечно, вообще успеет кому-то сказать =_= Так никому и ничего, кроме Бродяги.

Этот не называл своего имени. Только Бродяга. Да и то Рисса его, по ходу, не слышала ни разу... :dry:

-А ты, перестань. Я же просил. Леви свернулся клубком, вместе с хвостом закрыв руками голову. И тихо, гневно шипя, как если бы у него была шерсть, которая, то опускалась бы, то поднималась дыбом. Было ещё больно. Было ещё неприятно. - Не верь. Не верить. Тайна. Невиданная. Глупые вопросы. Загнать в угол и проучить, - он помотал головой, бурча, - но не верить словам. Не отвечать вопросам. Этот боится? Почему этот боится?... Глупый! Пальцы, казалось бы, застыли, под стать камню. Ещё спутанные волосы, что плохие нитки для шитья. Этот дышал так, что не мог насладиться окружавшим воздухом. Но дышал! Рада ли этому Кастис?

-Бродяга, прошу, ей должно быть неприятно. Или наоборот. Или тьмы ещё больше внутри. Чёрные глаза, а должны быть красными, как у бешеной собаки, но святошу… святошу он решил послушать, как… - Слезь с меня или я испачкаю свою одежду твоими кишками, маленький поганец. … тифлинг взвыл прямо в лицо женщины и сильнее начал махать ладонями, ногтями царапая той лицо, но тем самым ухудшая себе положение лишней кровью. Боль. Волшебник. Тэй. Он не выдержит. На глаза давит. Крупные хрусталики у щёк, но он не хочет. Не хочет! Только не терпеть боль, только не терпеть её снова. Бей… бей её по лицу. Царапай. Сам приноси боль. - Как больно! Ненавижу! Ненавижу вас! – ревел тифлинг, выдирая теперь волосы с головы женщины, но ревел, ревел, ревел. Корча смешанную в эмоциях гримасу, дёргая руками и самому себе неосознанно делая больно. Не позволила. Ничего не позволила. Своевольная, как тирания.

- Знать меня хотят многие, но еще никто не смог похвастаться, что знает и понял меня полностью. Хочешь рискнуть? - поинтересовалась магесса на мгновение сверкнув желтыми огоньками в глазах. Он не сводил чёрного взгляда. Не позволил вольность. Распоряжение? Распоряжение?! Волшебник! Слово, словно проклятие. Словно, словно рок над деревушкой на грани исчезновения. Спина согнулась в прыжке, и тифлинг устремился к тёмноволосой женщине, сбив ту, с предполагаемого «стула» и навис над ней, шипя. - Угрожаешь? Угрозы, везде угрозы, - оскалил зубы Бродяга, - как бы сама не оказалась в беде. Как бы сама её не послала. Глупые вопросы. Глупое сравнение. Кто знает? Не даёт. Знать надо беду. Но жалкая. Последователи чтят. Но кто слушает? Никто.Надменность. Волшебник?! Угрожаешь себе, - ладони не сильно похлопали по щекам женщины так, будто он хотел вытащить её из действия какого-то дурмана, и тифлинг рыкнул той в лицо.

- Проверяю, - пожала плечами Рисса. - Должна же я знать, что от вас всех ждать. Хвост дёрнулся, но назад вернулся к шее женщины. Уже пытаясь обвить вокруг. - Ждать? Знать? – хихикая, продолжал тифлинг, всматриваясь чёрными глазами. – А чего ждать от тебя? Тихая, незаметная, невиданная. Эти видят. Святоша наблюдает. Лирлин-Лин-Лир дарит. Мерзкий хин прячется. Орк кричит. Полукровки любят тесно. Молчание. Глубокое молчание. Как приятно молчать. А чего же ждать от тебя? Неправильно, неправильно, неправильно! – мотая головой, протараторил Бродяга, чуть сильнее сжимая горло магички, но тут, же убрал затем, проведя кончиком по щеке. - Чёрная неправильно сказала! – засмеялся тифлинг, ухватившись руками за живот. – Ждать "от" и знать надо тебя!

Власть, что держит равновесие нищеты со знатью. Власть, что держит равновесие между смертными и их Богами. Он не думал, что делил свою веру. Одна богиня – мертва. Другая – дышит жизнью, но хочет видеть всю краску белоснежной маски. Слушал ли он дальше? Вникал в слова? Сидел спиной к тому. Слушал? Внимал, как что-то далёкое. Бешаба милосерда. По себе смертна наравне с другими богами – тёмными, светлыми, нейтральными. Точно так же говоришь о простых людях. Будь эльфы и будь орки. Будь полукровки, кто не строит своё единое общество, но переплетают слова, подобно светлым и тёмным локонам юных дев. Нет. Не просто тёмные Боги. Ошибаешься, ошибаешься, ошибаешься! Боги – ничто. Тираны. Ведущие. Агонию, что те несут. Боги ставят себя наравне со своими покровителями. Наравне. Тёплое чувство поддержки. Духовность. Отрешённость от грязи смертного бытия. Разве не для того живут Боги? Чтобы быть равными со своими покровителями. Разделять их неудачи. Стремиться разжечь тепло у их невидимого очага. Получить благословение. Милость. Мудрое слово. Смертные, коим тоже нужна помощь тех, кто стоит ниже. Никто не останется один, пока верит. Даже мёртвые. Но этот молчал. Не выговорил ни слова. Будто сознание утонуло в пучине мыслей. Тёмных? Или светлых? А может воспоминаний? Вспоминать приятно на деле. Стоит ли ему судить? Других и себя? Плачет ли Бешаба? И воскреснет ли покойная Лейра? Никто не знает. Никто не знает, что будет дальше. Никто не видит. Невнимательны. Глухи. Никто. Пустота. Хвост поднялся над головой тифлинга и, услышав новый голос – он повернул голову в сторону святоши, а затем чёрным взглядом скользнул дальше, тихо прошипев. - Илларион, скажи, палач, казнящий насильника-детоубийцу совершает злое или доброе дело? Он быстро слез с дерева, едва выпрямив спину, как удобно на то будет лазящим по деревьям ловким зверькам и подкрался к тёмноволосой женщине, что точила камень. Бродяга присел рядом, - так чтобы смотреть в глаза, - а острый «гребешок» хвоста приблизился к горлу женщины. - Эта проверяет? – решил тифлинг и оглянулся в сторону аасимара. – Сам решает. Не палач. Не насильник. Святоша. Глупый, глупый вопрос, - хихикнул тифлинг, всё ещё «гладя» кончиком хвост шею магички. Он чувствует. Демоны тонкие натуры. Но магия... магия сильная, разгорячает кровь в жилах.

- Сколько тут выпивка стоит? Схаара пожал плечами, воздержавшись от приветственного жеста руки в сторону капитана. Алфи накрыла его ладонь своей – ни к чему приглядываться, да и остановился Шанга явно не для того, чтобы на следующее утро проснуться в ближайшей канаве в обнимку со своими подчинёнными. Тем более зелёного взгляда с тёмнокожего капитана рыжая не спускала. Наблюдала, за каким столом присядет; кто к нему подойдёт; чем это обернётся. Укора не было. Сочувствия… этого в ней мало. Но вот проблеск какой-то надежды и как игриво приподнялся уголок губ, что она старательно пыталась спрятать, сложив пальцы ладоней в замок. - Угодить, небось, чем хочешь? – с насмешкой всё же заметил Схаара. Алфи покачала головой, попытавшись на лицо вернуть серьёзную гримасу. В деле судового повара не ходить всё же с физиономией голодного грызуна и махать тесаком, как ядовитый маятник взбешённого алхимика. В случае женщины… женщины это выглядит проблематично… Поиски только проходят.

в воскресенье, в 20 вполне бы... в понедельник таки всё равно на вторую пару, если чоу там затянет.

Алфи чуть приподняла крышечку бочку, из которой сразу же – словно со скоростью ветра рассеивающийся, но невидимый туман в камбузе – продемонстрировал ноздрям двух стоявших здесь весьма специфичный запах. Рыжая выпучила глаза и резко вернула крышку на место, а позади стоявший неё Схаара в полуметре, скорчил гримаску, но во всей её красе она увидеть маску не успела. Тот закрыл рот ладонью и забавными казались только карие глаза с морщинками. - Рыба? – недоумённо пробурчал он. Алфи повернулась к нему – с неумелыми попытками пошевелить носом от запаха – и кивнула, протерев тыльной стороной ладони пол-лица. - Выбросить её, пожалуй… - Пфф, - Схаара дёрнул головой, а тёмные густые брови, - с едва заметной отдающейся сединой, что казалось ещё более экзотично с его смуглой кожей, - зло сузились. – А что тогда есть-то мы будем? – с раздражающей насмешкой спросил он. – У тебя есть предложения, леди Бастард? Может, будем корабль вылизывать, пока у того вид респектабельный не будет. Алфи нахмурилась. Не, не от предложения Схаары, а от того, как он её назвал. Она скрестила руки на груди. - Будете есть то, что и раньше, - кисло заявила она, направляясь к выходу, - мяса немного есть. Да и рыба... пойдёт на похлёбку с овощами, как думаешь? - Кому повезёт? Алфи пожала плечами и кивнула в сторону двери, мол, пойдём. Настолько ли всё плохо? Настолько ли важно тому, кто брал ответственность за эту плавающую бутылку с парусами, вместо письма о помощи внутри, но зато горсткой ворковавших и жалующихся матросов о том, что и рацион был разнообразней, и капитан веселее. Тому мужчине стоит ей отдать должное, вместо Морских Богов – сделать его одним единственным вместо Семерых, явью вместо каких-то мифических иных и возглавить его на острый пьедестал мечей, подобно вечно цветущем железным лепесткам клинков. Образ с горячей кровью застынет в грубом металле, и никто не сможет… сесть. Если вообще на том троне, - как поговаривают, - вообще возможно спокойно сидеть, не порвав себе кольчугу вместе со штанами. На капитана могут и не обращать внимания, хотя ему, как королю, должны внимать во время голода и болезней, но жалобы, что чёрные вороны с градом их перьев на голову почти всегда доставались Алфилде. Не капитан подаёт еду. - А где он? - Шанга? Алфилда кивнула, а Схаара махнул рукой в сторону пирса. Женщина краем глаз заметила у штурвала троих личностей – одну из которых узнала пьяного боцмана, а других не узнала. Хотя одного сразу. Дикое раздражение, что седоволосый мужчина с усами стоит у руля, но подходить и упрекать чужака она не стала. Как вернуться капитан со штурманом – разберутся. - Постоялый двор? Верно, говоришь? Была идея у капитана? Похоже на то. Алфилда самой себе пожала плечами, – со стороны показалось, что просто дёрнула, и Схаара не обратил внимания, решив, скорее, что от непривычки на твёрдой суше. По его нахмурившемуся лицу было видно отчётливей. Оба зашли в задание, – а Алфи отметила, что много лучше предыдущего, - заметив ещё несколько знакомых лиц с «Летнего Пламени», но имена простых рядовых вспоминала сумбурно. Рыжая отрицательно качнула головой. Чтобы там милый капитан не задумал – благоприятно только бы было для экипажа и не разбежались, как крысы по своим норкам из-за благоухающих ароматов еды с духами.

Искры гнева. Искры ненависти. Чуждые ему – он знал другое и больше печали, меньше скорби, но потеря была невыносимая. Почему? Почему он не смеётся? Почему его так не передёргивает от радости и внутреннего напора. Неужто святоша так передал свою сухость в голосе? Мерзость! Неправильно, нечисто и противоречиво! Против его же воли! Он захотел разозлиться на аасимара, мысленно уже проклял его благих предков и собирался уже бежать, но так висел верх ногами, чёрными глазами посматривая в сторону того. - Ты говоришь, приносит облегчение? Говоришь, делит? Помогает принять боль? Но чувствуют. Страдают, - негромко, но беззлобно шипел тифлинг. – Говоришь Тёмное Божество? Не говорить? Как можно не говорить? Много времени. Говорил с неизвестными. Упрекал, указывал, смеялся. Люди, орки, эльфы – Боги. Свой мир. Своё общество. Смертное общество. Хрупкие создания. Порочные, любимые, непредсказуемые. Плачет ли Бешаба? Когда этой нет дела – отнести почести погибшей Богине Обмана и проклинать Жулика, что убил её, заняв вместо. Не та философия. Не тот смысл. Зло. Бессмысленное. Всё не то. Не верит и не принимает веру. Не хочет. Отдаёт память, но вернуть трудно. Бродяга поднял подбородок, глубокими глазищами уставившись на травинки, что маленькие воины, растущие на глаза своих прадедов деревьев. - Этот будет молчать. Твоя вера. Вера этого. Но Боги смертны. Хрупкие, порочные… непредсказуемые. Странные, но не ведомые. -Тимора и Бешама, да, две сестры одной крови. Мелкие проказы мы любили делать в монастыре, подвязывали друг другу штанины утром, колючки в тапки, да много чего. Безобидно пошутить в шутку и в дружбу можно, почему нет? В меру, всему есть мера. Скатываться во вредительство зачем? Ничего нет весёлого в боли и страданиях. Отталкивающее. Не вызывает доверия. Не могло. Теперь в его душе засела какая-то злоба. Будет ли Бешаба довольна одной жертвой? Будет лучше не замечать мерзкого хина? Дотянуть верёвку, забрать ведёрко с кристальной водицей? Бросить в глубокую пропасть. Оставить, как есть? Тяжесть на душе и глаза больно щипает... нет, не щипает? На них кто-то давит. Кто-то невидимый, но с образом обидчика. Давят, и хочется пустить крупные хрусталики из глаз. Давно не плакал. Плакать не надо. Дотянувшись ладонями к ветке, согнув спину, он присел на ветку и повернул голову к светлому. - Вред? Разве вред? – недоумённо, с капризными нотами ребёнка, спросил Бродяга. – Что в понимании святоши вредительство? Когда больно? Когда страдает? Несправедливо для него? Или для других? Но попросят ли его об этом? – он замолчал, но после добавил так, же негромко, но без звериного шипения дикого кота. - А если.. заслужил?

гм... *активировали думалку* наша баба-кок приветствуется? >___>

Бродяга не знает ни про какое клеймо, а вот про то, что рабы ходят с заросшими волосами или практически голыми, если не в каких-то оборванках, прикрывающих... даа. так что эльфийка, как эльфийка для него.

-Пожалуйста, осторожней с хвостом всё-таки. Тебе не сложно, думаю - а мне спокойней. Не в обиду скажу, ты всегда такой? Речь странная, почему ты всего говоришь о себе как "Этот"? Уверен что причина не в происхождении, а в Тэе, ну... Нравы суровые, и порой откровенно мерзкие. Но в остальном также как и везде. Извини, наверно говорю лишние, можешь не отвечать если не хочешь. Просто, не знаю как сказать. Если быть с человеком равным, стараться отнестись с нему с пониманием, уважением к нему и его культуре, и даже божествам, он тоже скорее всего постарается сделать это в ответ. Лучшие отношение, не знаю как лучше сказать. Удобство и тебе, ему. Больше взаимопонимания и меньше проблем в голове. Большинство проблем из-за непонимания. Он застыл, как бы просто бы сосредотачиваясь на одной детали или при заклинании, когда вся плоть покрывается каменной коркой. Хвост прекратил выдавать радость. Смешок давался с усилием, а не своевольной волей неизвестного и огонёк погас. - Мерзкие, да, - подтвердил тифлинг, отвернув глаза в сторону, - любовь не та. Совсем даже не любовь, но продукты в цене. Продукты с магией… противоречиво, - поморщился он, - есть имя, но не говорит. Есть прошлое, но путает. Десять лет скитаний, а ему, - Леви поднял ладони, рассматривая пальцы и по очереди согнув один за другим, вымученно хихикнув, но улыбка держалась широкой, когда голова поднята, - не скажет. Не тот. Не скажет чужаку. Нравится, но нет веры. Вновь застыл. Вновь каменная фигура, которую старательно разукрасили красками под стать живого человека, и тщательно прорезав каждый уголок. В меру гладкости. И меру резкость. - Понимание?! – взревел Бродяга. – Что такое понимание?! Спроси, просьба, указ! Хочет веселиться! Хочет угодить своей богине, но мерзкий хин мешает. Мерзкий хин поучает. Мерзкий хин лжёт. Его лицо, не его лицо. Маска. Милая маска. Лжец во плоти. Трус такой, как называл этого. Этот видит манипулятора. Этот видит тщеславие. Раздробленность. Многобожье? Ненависть! Этому хин не нравиться, - с протестующей гримасой, помотал головой тифлинг и сплюнул. Через минуту он ухмыльнулся, как будто бы не говорил ничего он коротышке. - Было понимание другое. Понимание таких, как он. Те были рабами, - он помолчал, - почти все. Что этому нужно, ты говоришь, если кого-то он ненавидит сердцем своим? – хвост вновь поднялся над землёй. Хорошее настроение. Плохое настроение. Возвышенность. Подавленность. Этот не умеет контролировать ветреные порывы… На думы, в которые святоша упал – Леви не обратил внимания, попробовав встать на корточки, но хвост, было бы, потянулся к ладони, но осёкся, а лоб пренебрежительно поморщился, скривив брови. - Боль есть, а помощь не нужна, - повторил он слова, ранее сказанные Лирлин-Лин-Лир, - но у этого есть, - гримаса исказилась от ухмылки, а голова чуть наклонилась на бок, - у этого есть познания в помощи. Маленькой помощи. Долгая. Мучительная? Больно, очень больно. Но есть познания. Если магия не может – есть простые руки… грязные! – выдавил смешок Леви и поднялся на ноги, спину держа пока сгорбленной. Что-то искал. На что опереться. -Я тоже много путешествую, ну… В общем, долго. И несу веру в своего бога. Илматер учит упорству и стойкости, идти, не взирая на боль, лишения и опасность. Духовность выше материального тела. По его завету и во имя его. Я помогаю раненым, всем кто страдает и нуждался бы в моей помощи. И он поддерживает меня в этом, своей благодатью и поддержкой. Так что в этом, мы несколько схожи. Нужно ли просто сидеть? Сложно сидеть когда тебя всё время толкает к чему-то, да? -Он уловил его мысль. И помолчал. -Она, не ты, ты не клирик и наверно не давал обеты. Она просто подержала, когда было нужно, да? Когда случается что-то, каждый ищет поддержки, в чём-то, или в ком-то. А сам, ты чего хотел бы? Как думаешь? Наверно много вопросов. - У тебя вопросов? У этого? – Бродяга скорчил гримаску. – Этот хотел мир. Кастис так хотела. Была нектаром. Этот стал кувшином. Этот несёт нектар, но думает о Роке. Думает, об угоде. Веселые невинные проказы, но если злить – что будет? – засмеялся Леви. – Что будет, если давить, давить, давить, давить, давить, давить, давить? Он поднял голову. Вновь осмотрелся. Стоять непривычно, как будто бы кто-то сейчас в кандалы запрёт. Бродяга тихо взвыл и побежал к ближайшему дереву – не так далеко всё же от святоши, достаточно близко – и взобравшись, повиснул, согнув колени, вниз головой. Усмешка на устах, нервное хихиканье, что потеряй бдительность и упадёт. - Этот не жрец Бешабы. Ты боишься? Этот поймёт твою духовность? Быть может, быть может… не жрец, но верит. Опекает, хранит на деле. Лучше. Лучше её сестры. Сестра слепа. Мимо неё же ничего не проходит. Ничто не ускользает из глаз. Ничто не пролетает мимо ушей. Внимательная. Заботливая на самом деле. Боги, какие добрые и злые? Простые смертные, как эти. Как люди, как эльфы, как орки. Привязываются, предают, сочувствуют, ненавидят. Живые, но должен быть близкий по духу. Бог – мазохист? - хитро прищурился тифлинг. - А жёнушка ему-то в пору, - Леви оскалил клычки, - та, что стоит ниже Бешабы. Та, что любит боль. Хорошая пара. Противоречивая, но хорошая. Приносит боль. Принимает боль. Но этот боль не любит. Этот любит… веселиться! Осознание. Беззаботность. И Бешаба одобряет.

ни разу по модификатору ловкости? :huh: хотя ладно. пофиг уже

-Нет, не грибы. Фруты. Прости? Я не совсем понял тебя. Лень? Любовь? Ты о чём? -За словом он потянулся к сумке и к мешку с сушкой, груши было действительно мало, или просто мало или она там оказалась случайно. Леви вытянул шею, рассматривая кусочки, более напоминавшие грибы, чьи шапки аккуратно порезали на ломтики. Он поморщился и взмахнул хвостом, подобие плётки по невидимому плоду, но ту, же минуту широко улыбнулся, выдавая смешок. - Люди – лень. Демоны – любовь, - по своему начал пояснять он, - злоупотребляют, как горьким напитком. Люди не могут. Демоны могут, но этот сказал, что не хочет видеть двоих, чья любовь – рутина, а приятная. Пальцы бы потянулись бы к фруктам… но осеклись. Хвост дёрнулся. И хлопнул «гребешком» по тыльной стороне ладони святоши (13), возможно, поцарапав кожу, но после сего тифлинг сразу потянулся к сушёным фруктам, захрумкав ими, а плечи задёргались. –Ну, груша это груша, фрукт такой. Объяснение не ахти, знаю. На севере нет, но в долинах их разводят. Попробуй, и яблоки попробуй, вдруг понравятся. Ещё мясо есть, вяленное, в бурдюке вода, не бойся, освящать не стал. Яйца варённые, куриные. Вроде трактирщик ещё что-то сунул, не помню. Но всё одно – перекусить, не наесться. И есть всё нельзя, ещё дорога, а кентавры может, что и готовят. Я не спрашивал. - Дорога долгая. Этот долго ходил, но Бешаба хранила, если этот не стоял на месте. Если стремился. Боги улыбаются стремительным. Каждый из них своим верным покровителям. И она ему улыбается сейчас, но не хочет, чтобы просто сидел. А нужно? Бродяга покачал головой то ли в знак неодобрения или потому, чтобы святоша не отвечал. Большая, длинная бравада, а этот долго молчал. Редко с кем приходилось говорить, но, то и к лучшему? В молчание есть ценности. Познания себя, как иного и того, кем мог быть. В молчание он может быть тем, кем он есть. В разговорах этого никто не видит. Собственные глаза туманят, но во тьме различаешь серые линии.

Хвост взмахнулся над землёй как хлыст. Спина? Что не так со спиной? Спина горбатая? Прямая? Глупое недоумение на лице вперемешку с голодными глазами… а чернота разве выдаёт чувства? Какое сожаление тогда, что они не светлые… -Ох, прости. Тем нет нужды просить, можешь просто брать - оно и твоё тоже, чужого ничего нет. Но я уже нарезал, чтобы не ломали. Держи. -Положив сверху кусков хлеба резаные кусочки сыра он протянул их тифлингу. Глаза округлились, но вместо того, чтобы просто взять в руки, Леви разинул рот с острыми клычками и цапнул большую часть хлеба с сыром, - наверно, чуть не зацепив пальцы святоши, а может он просто испугается такой реакции? – после забрав пальцами оставшееся. Закуску он умял быстро. -Ещё яблоки сушёные есть, ничего так, но раз через раз, то вполне себе ничего, то не очень. Но иногда попадается и сушёная груша - вот она сладкая и вкусная, но похоже там случайно. Будешь? - Сушёная? Суха? – Леви закрыл рот ладонями и присел, согнув колени, поглядывая чёрными глазами на аасимара. Хвост притом довольно махал вверх и вниз, выдавая хорошее настроение хозяина. - Грибы? – как-то непонимающе переспросил тифлинг. - Яблоко? – он высунул змеиный язык, скорчив гримасу. – Лееень. Лень смертных родителей. Бессмертные не нуждаются. Не хотят. Но двое очень-очень. Но не еда. Очень примитивная любовь. Этот не хотел бы оказаться рядом с ними, а вот с предком, - недоговорив и согнув спину, Бродяга чуть повернул голову в сторону, но глаз не спускал. – Груша… какая груша?

Есть говорящие, чьи мысли интересны. Есть говорящие, чьи слова не слышишь. А есть такие говорящие, что так норовят в душу лезть – на ней самой омерзительно. Ему нравилась эта замысловатая беготня по толстым веткам, что удерживали его – по себе Бродяга был хорошо атлетически сложен, и тело позволяла гибкость, в которой можно было извиваться подобно хорьку – и, наблюдая сверху за тем, как мельтешатся гуманоида, попивая свои нектары и питаясь скромными продуктами. Еда? Мелодичная басовая симфония… в желудке. Он два дня ничего не ел, а перекусил тем сухариком, единственный который имел более-менее привлекательный для употребления вид, чем тошнотворное яблочко с посиневшим сыром. В Тэе лучше. В Тэе учеников кормили горячей и вкусной едой, от которой исходил ароматный пар, и Бродяга помнил… как, сливаясь с окружением каменных стен, картин с суровыми лицами Красных Волшебников с пейзажами и гербов – спускался вниз к Кастис и другим. С ними он смеялся чаще. С ним до этого были люди. Люди не настолько ужасны… самые ужасны это халфинги! Он следит – внимательней. Он ощущает – острее. Инстинкты, что передались ему спустя века от предка к потомку. Прочная связь. Сковывающие наручи? Свобода. Сласть и удовольствие. Независимость от примитивных желаний смертных родителей. Интересно, а если найденные им твёрдые плоды с шапочками… они хрупкие? Нет. Их… можно есть? Сомневается. Но подойдёт. Слежка кошки, которая вышла на охоту на поиски невинной мыши. Халфинг его всё равно не увидит. Невидимых трудно увидеть. Хвост радостно машет, а скалящиеся уста предательски намереваются выдать смешок. Остановился. Куда? Озеро? Далеко? Зверолюди – мирные, но настороженные. Нельзя глупить. Нельзя грешить. Тронутый ум, как спасение от забвения. В безопасности. Силён духовно и физически. Он решил. Тифлинг согнул спину, словно в прыжке, но вовсе не это намереваясь делать. Длинные пальцы перебирают твёрдые плоды, а плечи нервно дёргаются. Дважды… дважды они упали куда-то в сторону, вызвав злобную гримасу на лице тифлинга(4, 4). Но дважды… они всё таки немного задели, дали знать о себе мерзкому хину (6, 6), а третий раз таки попал прямо по лбу коротышке(10). Последний всё-таки снова куда-то улетел(4), но тем Бродяга был доволен. Маленький – не значит добрый. За этой милой картинкой мальчика, - этот уверен, - прячется злобный уродливый карлик, лелеющий других ложью. Он сдерёт эту маску. Поломает косточки. В конец перережет горло и скормит орку, солгав, что это какое-то животное, но очень-очень вкусное вместе с костяшками. Но не сейчас. Не сегодня. Методично, переступая ступеньку за ступенькой. Когда дорогу переступает сама Бешаба, то её сестра, Тимора, уже не так мила. Она не хранительница. Она не деятель. Слепые весы. Жалкие. Ничтожные. Поблекшее в свете золото, но не её серебро. Леди Неудачи видит и даже природа кланяется перед ней в приветствие и покорности, не в силах проигнорировать её амбиции. - Жертва Рока - этот нашёл, нашёл для неё жертву Рока! - всё-таки выдал себя смехом тифлинг, когда его фигура прекратила напоминать смазанную на холсте кляксу, но быстро убежал прочь, хихикая. Ни минуты прошло, как Бродяга взобрался на первое, попавшееся в виду дерево. Но остановился, когда снизу увидел святошу, режущего хлеб. Снова эта мелодичная мелодия... Басом. Невыносимо. Голодно. Брови страдальчески приподнялись и тифлинг ловко слез с застывшего деревянного здоровяка, после чуть не на четвереньках приблизившись к аасимару и протянув длинную ладонь к хлебу, но осёкся, чёрными глазами взглянув на светлого.

Она не находилась в этот момент на палубе, но через скромное окошко камбуза заметила песочного цвета гору с неровными уголками, что кудряшки молодой девицы, тянувшиеся ввысь. Запах моря, чистый ветер, как любовник тому запаху, что доносился из камбуза, - где зачастую общество одному человеку приходилось в десяток, - переплетаясь в самых замысловатых позах и дурманя голову незваному мелкому посетителю, что подглядывает в щель. Тепло ли настолько? Она всё же привыкла к Железным Островам – дом, что дал ей имя, навсегда очернив жизнь лишь пятном на чистой бумаге – к их суровым горам, морю, землям и домам, что строгие родители не смевшие баловать своего ребёнка. Даже чёртовым бастардам есть чему гордиться. Андалы? - Слишком много чести, - прошелестели губы женщины, скрестив руки на груди и всё так же поглядывая в окошко который открывал горячую жизнью картину Ланниспорта. У неё были длинные почти до пояса тёплые рыжие волосы, – затейливые кудряшки не раз собирались в конский хвост и ловкими руками женщины перевязывали дважды в удобный пучок, - квадратное лицо, курносый нос и брови, что две рыбки без плавников, словно стремившиеся друг к другу. Наверно, будь, одна из дочерей Талли увидели её, то не сдержали зависти к этой шевелюре… или же они начали брызгать кислотой, что производит одна только Багами известная рыба. Но вот глаза всё, же были зелёными. Кошачьими и немного – её внешность – делала её привлекательной. В семье не без уродов? Все, - чуть не стадо козлов с баранами, как и мелких рыбёшек, что ловят в сети на закуску и к выпивке, - любят совершенство, как красоту жён лордов и саму короля Роберта из дома Баратеонов, что воседлал на троне – Серсея Ланнистер, как говорят? Женщина почему-то невольно поёжилась, только вспомнив об этой особе, и поспешила отошла от окна. Вроде и не скажешь, что камбуз выглядел скромно. Почти так же, как когда-то за него ответственность, - что за какую-то реликвию, - держал старик Уррон до своей кончины, но не позабыв ещё на смертном одре обязательства передать девчонке надевающей штаны вместо юбок – мужская фигурка, делавшая талию с бёдрами, казалось, ещё не сформировавшейся с той девичьей поры, с маленькой грудью выходила ей в пору под общество здешних матросов «Летнего Пламени». Тут было то необходимое, что пригодилось бы коку готовить на несколько десятков мужиков вместе с – незваными, Морские Боги, вас задери, незваными! – гостями. Угловатые полочки с посудой, мешки с продуктами, необходимые «уголки» для их долгого хранения, - правда, всё же вкус мог потеряться, как несуразная безделушка, - конструкции, - что это сказанное и отчего? - для готовки горячей похлёбки, не то супа или хоть более привлекательного вида еды, но редки случаи, чтобы она себя этим занимала. Посему тут было… комфортно. Попахивало в одном месте рыбой, от которой сегодня же лучше стоило избавиться, но под лучами, что выходили из двух окошек, тут не казалось, как бы очутился на какой-то помойке на Севере. Всё-таки… скромновато, но достаточно просторно. Алфилда погладила ладонью собранные волосы и поморщилась… ну что какие-то соломы на голове, а не волосы. Надо будет ещё из мешков сшить кожу взамен своей, а вместо глаз – болотового оттенка, крест на крест, тесёмки. Пары секунд не прошло, как дверь открылась – ну, конечно, зачем стучаться-то, даже если тут эта рыжая баба с дурной кровью… неважно – и перед взором открылось знакомое, даже можно было назвать достаточно мужественное лицо с хитрыми морщинками, под глазами, для своего возраста моряка из Браавоса. Схаара предложил сойти. Пусть мальчики развлекутся.

Жизнь сломана... из-за какого-то эпилога.. =( *пошли нажираться... в первый раз*