Meshulik

Так и сделали. Закутали головы мокрыми плащами, попытались отгородиться влажной тканью и прорвались через главный очаг огня. Когда казалось, что дышать уже больше нечем, госпожа Элиаде наконец-то достаточно обрела себя, чтобы припомнить подходящее случаю заклинание. И всю троицу отгородил от языков пламени невидимый и недостаточно плотный, но облегчающий продвижение кокон из смеси кружащего пепла и духовной магии. Рыжебородый с явными подпалинами на своем главном украшении, с обнаженным на случай нападения мечом, вымазанной сажей физиономией мог бы сейчас отпугнуть какую-нибудь незадачливую маску одним своим кровожадным видом. Гномам было чуточку легче в силу природной устойчивости, да и более низкого роста. Но Петро все равно напоследок оступился и чуть не выпал из зоны действия магического щита. — Внизу, смотрите, — указал он на лестницу, подымаясь с колен, когда они уже наконец миновали на самом деле не такой уж длинный коридор. — Наверно, они подожгли сначала крышу, или кинули в окно что-то, лестница-то не закопченная. Поспешив вниз, они и правда оказались в слегка задымленном, но пока еще безопасном холле. Ненадолго, но можно было оглядеться и понять, спаслись ли остальные их спутники.

Дежавю окатило, заставив похолодеть затылок. Слишком уж всё и правда было хорошо. Безумные пироманы, спалившие их карету по пути в Вал Форэ, вовсе не отстали, как им хотелось думать, а продолжили преследование. — Маски, — только и успел он диагностировать наличие в анамнезе антиванского огня, как уже обычный огонь прожег дыры на его рубашке и оставил сильный ожог на спине. Если бы не Рино, сорвавший с него полыхающие тяжелые занавеси, он бы задохнулся. — Дора, она должна была уже спать, — в голосе счетовода послышались нотки отчаяния. — Скорее… *** Перед сном она велела плотно закрыть все окна. В Круге ходило опасное мнение, что спать полезно в холоде. Будто от этого медленнее стареет кожа. И потому все юные магессы щеголяли красными вечно шмыгающими носами. По мнению Айседоры, пользы от такого образа жизни было разве что в экономии дров. Прохлада хороша в некрополе. А в спальне сквознякам нет места. Тем более в такую пору. И потому она не узнала о стычке там, внизу, во внутреннем дворе, хоть та и разразилась прямо под окнами апартаментов. Но шум, случившийся в самом доме, был намного громче и спугнул едва посетившее ее забытье, а из полутьмы алькова уже было видно, как в щель под дверью зловеще потянуло дымом. Еще плохо соображая, что к чему, спросонья запутавшись в своем длиннополом одеянии, она, словно птица, залетевшая в комнату, кинулась по единственному пути к спасению, резко распахнула двери… чтобы тут же оказаться на встречном и столь же бездумном порыве рванувших навстречу удушливых клубов, заставивших ее согнуться пополам в поисках стремительно исчезающих клочков пригодного для дыхания воздуха. Часть подола занялась, больно прижигая места будущих волдырей на внешней стороне бедра. Айседора уже пятилась, громко кашляя и запирая дверь. Этот путь был отрезан. Сбила пламя с подола. Оглянулась на окно, схватила сумку, сгребла со стола флаконы, книгу для праздного чтения, холодную грудинку и замеревшую в ужасе мышь, кинулась к окну. В этот момент дверь вновь распахнулась и вместе с клубами дыма внутрь ворвались два гнома. — Нет, нет, не туда! — некромант замотала головой, но Петро уже накидывал на нее дорожный плащ, чтобы хоть как-то прикрыть тонкую ночную рубашку от пламени. — На улице засада, — уверял он госпожу, таща ее к объятому пламенем коридору, — нам нельзя разделяться. Найдем других, нельзя разделяться.

А? Пошли со мной. К океану. А то кто же меня контролировать будет по грамматике. На этот раз Петро задумался надолго. В Камберленде был порт. Он знал, каким бывает море. Несговорчивым, как командор храмовников. Опасным, как пятнадцатилетняя отступница. Непостоянным, как королевская милость. С другой стороны, Этим же славились и Глубинные Тропы. И если бы он искал покоя, он бы искал его в услужении Элиаде. Да и там его не было, как становилось очевидным его товарищу. Не то чтобы покоя и впрямь где-то переизбыток. Всюду можно нарваться на неприятности. В особенности если ты гном. Петро вздохнул. Его тянуло отправиться под землю. Но Рино обладал редким даром - быть другом. И притягивал своей энергией и не по возрасту основательностью. Быть может, если уж решил сняться с места, Глубинные Тропы могут и подождать? Счетовод развернулся лицом к улице, свесил ноги из окна. Принимая одну на двоих трубку, рассудил: - До Камберленда нам всё одно по пути. Ну а там... поглядим, что будет. Не нравится мне пиратское ремесло. Да не хуже оно неваррского счетовода. Он не знал, что выбрать. И сейчас еще не подозревал, что не решится пока что объявить о своем уходе некромантше. Ведь злость и боль уходят. А кто не боится перемен? Но пока что, сидя на подоконнике бок о бок с клейменым и ловя ботинками первые снежинки надвигающейся зимы, было приятно помечтать о том, как он соберет свою сумку и отправится в путь.

Петро понуро покачал головой, кивнул. — Маги, — мрачно заключил он. — Так и не понял ничего в их мире. Вроде бы у них и сердце есть, и голова, а всё у них… Уйду я от неё, — заявление прозвучало так, словно он с этой новостью уже провёл наедине какое-то время. И все же в конце виноватая нотка проскользнула в голосе. — Вот закончим с этим посольством. Она ведь без меня не… Не пропадет? Как думаешь? Он вяло махнул рукой, похлопал по руке, лежащей на его плече. Напрасно он еще и Рино загрузил этой проблемой. И правда, что тут можно посоветовать? — Вот покончим с этим заданием, и уйду. Может, в какой отряд или караван на Глубинные тропы? Раз в Орзаммар мне пути нет? Рыжий кот, изрядно подрастерявший лоска, такой он, наверно, и был. Не умевший подолгу унывать. И оттого принимавший слишком много того, чего уж было и не снести. - Я посижу здесь у тебя, можно?

Прикосновение успокаивало, как и готовность выслушать, и хрустальный этот взгляд. Словно он был лодкой, потерявшейся в море, которая вдруг, нащупав наконец дно, бросила якорь. Он затянулся, позабыв, куда выдыхать, закашлялся дымом. Но послушно затянулся снова. - Она постоянно истязает себя, — почему-то шепотом поделился он своей ужасной тайной, возвращая трубку клейменному. — Заставляет истязать себя мужчин и женщин. Гном развел руками. На словах этот кошмар звучал как-то недостаточно кошмарно. Видал бы Рино сие действо собственными глазами. — Но ей ведь больно, Рино! А я… ничего не могу сделать. Как будто недостаточно того, что мне приходится вечно возиться с ее ранами, да еще и это.

В окно лил дневной свет, и Петро, только что миновав полутемный коридор, некоторое время вглядывался, думая, что друг расположился где-то в имеющихся в комнате креслах. Наконец, проморгавшись, удивленно воззрился на любителя подоконников. Доплелся до оного, подтянулся на руках и уселся сокрушенно, не глядя на падающие за спиной снежинки. - Я так больше не могу, - поделился наконец наболевшим. - Я не могу больше с ней. Она чудовище. Он запустил в яркую шевелюру пальцы, покачал головой: - Она чудовище, Рино. Она доведет и себя и меня до... до... Скажи, что мне делать? Эта женщина находит какое-то отвратительное удовольствие в смерти. Она совершает страшные вещи. Но это ведь для магов дело обычное, правда? Я долго успокаивал себя этой мыслью. Но знаешь что... Пожухлая зелень глаз подернулась инеем, будто так же, как и земля за оконом, впала в зимнюю спячку. - Мне все чаще начинает казаться, что это и вообще нормально. Так ведь не должно быть, Рино!

Последний вечер в Вал Форе Последний вечер в Вал Форе Петро провел в веселье. Он слушал рассказы Рино о Глубинных тропах и подземных чудесах. Не просто слушал, а заслушивался. Разыскивал для него на столешницах недостающие бзишщ и кое-какую диакритику. Диакритика в особенности веселила, ибо скрывала ту самую кабацкую поэзию богохульств и ругательств, которая способна согреть, развеселить и даже отчасти заменить закуску к хорошей выпивке. Впрочем, недостатка в том и другом не наблюдалось, и даже удалось угостить всех желающих загадочным темным пивом. После чего быстро выяснилось, что наблюдаемый им когда-то ночью на скале эффект происходил как раз по причине принятия большого количества сего напитка внутрь организма. Госпожа некромант так и не появилась в общей зале. Когда покачиваясь, он уже глухой ночью добрел до разделяемой с Айседорой комнаты, то понял, что ночевать ему сегодня на конюшне. Впрочем, эта мысль его не слишком огорчила. Ведь зато в покое. *** Быть нежным. Он был бы весьма хорош собой: высокий, сильный, светловолосый, розовощекий… если бы не бегающий взгляд. Не потеющие вечно руки. И не эти постоянно опущенные плечи человека, несущего на них всю тяжесть несправедливости своей жизни. Командор определенно не ценил его заслуг. А причина не скрывалась глубоко. Всему виной эти насмешки. Когда орденская братия обнаруживает изгоя в своих рядах, она не шельмует его, не совершает злых деяний. Она раскрывает свой многоголосый, источающий лириумный дух и плоские остроты зубастый рот и принимается хохотать. Он бы перебил их всех. Но смех - словно многоголовая змея, у которой на месте отрубленной головы отрастают десять... Да ведь и причина насмешек таилась не в Ордене. Не в его братьях, и не в нем, Натаниэле Бурже. А в женщинах. В тех, за подглядыванием за которыми его позорно ловили в Круге. Которые столько раз сначала приманивали его своими нечестивыми чарами, ласковыми речами, обещающими взглядами. А после жестоко отвергали, сопротивлялись и даже кусались. Плакали и проклинали. Коварные магички. Что они хотели от него? Ведь все, чего он желал, - это быть нежным. Нетрудно было догадаться, что женщина в пурпурном платье, скромной маске и книгой в руках желала того же. В особенности когда улыбнулась ему, как не улыбалась ни одна. С тем глубоким пониманием его боли. С готовностью разделить его боль. С жаждой прилива нежности, наступающей, словно ясное утро после самой глубокой черноты безлунной ночи. Она потянулась на его взгляд — ускользающий и в тайне желающий быть пойманным. На его тяжелое дыхание. Она поманила его пальчиком в лиловой перчатке. Не попыталась вырвать руку, даже когда он больно сжал её запястье. Только лишь уточнила негромко, намерен ли он сдать ее Ордену или предпочитает исполнить эту пьесу соло. Пьесу о грозном, жестоком храмовнике и коварной ведьме. Он никогда не был еще ни с кем так нежен. Где-то под утро. Ночь потребовалась, чтобы оправдать все ее ожидания, которые собственно она и не скрывала. Они были выписаны множеством мелких шрамов на теле, освобожденном от пурпура и представшим книгой, читать которую решился бы не каждый. Ибо написана была она лишь для таких, как он. Его плечи расправились. У него больше не было братьев. Вал Руайо У Петро было множество поручений. Справиться о здоровье госпожи Ривьера, раздобыть для мадмуазель Элиаде пониже подушку, проследить за прачкой, за кухаркой, чтобы всё было сделано вовремя и так, как изволила его госпожа… За всеми делами он добрался до дверей в комнату Рино весьма измотанным, обмахивая рыжую свою бороду и раскрасневшиеся щеки, с усталым уже с утра затухающим взглядом невысказанного чувства вины. Постучал и, машинально нажав на витую ручку, ввалился в открывшийся дверной проём.

Госпожа Айседора все-таки соизволила одеться чуть раньше обеда. Не дозвавшись Петро и придя к неутешительному выводу, что рыжий снова куда-то улизнул с этим татуированным бандитом, она решила, что пора бы нанести визит в эту хваленую антикварную лавку. Лучшее средство от избытка времени – покупки. А антиквариат во все века притягивал всех магов Тедаса повсюду, независимо от политической обстановки. Вновь пурпурный подол прошелестел по подсохшей на солнце дороге, немногословная дама, укутанная плащом, ощупывала кожу книжных переплетов, вдыхала запахи трав и разглядывала флаконы на просвет, получая удовольствие, казалось, не от результата, а от самого процесса. Погруженная в это действо, она едва ли замечала кого бы то ни было, а случайный посетитель мог наблюдать ее во всей увлеченности и плохо сдерживаемом любопытстве. Она покинула лавку почти так же налегке, держа в ладони, затянутой в перчатку, флакон, а подмышкой – небольшой томик для праздного чтения, не изменив своей аскетичности и в покупках. Но унося легкое головокружение от впечатлений, в том числе и от хозяйки заведения, тоже весьма интересной особы.

Жаль. Петро казалось, что жаль в основном ему. Он даже почти захотел взять и попроситься третьим на Лломерин. Ну нет, море - это не его. — Жаль. Но ты, главное, не оставляй грамоты, читай сам. А учителя найдутся. Он хотел сказать, что ему жаль, что им скоро не катить больше вместе тачку и не рассуждать о борделях. Но не стал. Это и так было понятно. Что тут говорить. — Надо еще обсудить. Посла-то мы так и не нашли. Неужто он сгинул в топях? Мне кажется, Дора знает что-то больше. Но не говорит. Весело похлопал по спине ученика: - Так что ты погоди жалеть, мы еще не все буквы выучили. А сегодня нам выпить не помешает. К тому же надо бы уж допить то пиво, которое я приволок с собой. А то не волочить же его так и дальше. Так и горб нажить недолго. А скажи, маз, приходилось ли тебе путешествовать верхом на боевом наге?

Петро, покивав в знак согласия с товарищем и покачав головой в знак сочувствия папаше, уставился разинув рот на заваленный железом верстак. Было много непонятного.

- Доброе утро, - чинно приветствовал его наземник когда кузнец признал их и сменил гнев на милость. - Вот возвращаем вам тачку, с благодарностью. Пригодилась нам очень эта вещь. Он оглядывался, пытаясь по обстановке распознать, заявилась ли пропажа к отцу или задумала смыться куда еще, так и не заглянув домой. - Мы... э... вы, должно быть, знаете, что Миневра-то нашлась. Жива-здорова дочка-то ваша. Петро огладил рыжую бороду и покосился на своего товарища.

- Да напишу, ты тренируйся, главное. Книгу бы тебе раздобыть. Да у нас осталось-то только, хм... бзишщ, - Петро повторил получившийся воинственный клич одинокого гарлока. Разулыбался во весь рот, но быстро спохватился. Уж очень он выглядел при этом довольным. Он окинул друга быстрым озабоченным взглядом, не хромает ли после вчерашнего. Эк ведь, силища у парня. Да вроде оклемался. Молодец, что нашел себе попутчицу. Одному трудно. Всегда трудно. Вскоре к кузнецу подкатилась тачка, которую толкали перед собой два его недавних визитёра. Петро распевал при этом какую-то городскую песенку про приключения в порту баркаса с грузом на борту. В Камберленде таких было множество.

О Малик Петро и самого давно подмывало порасспросить хартийщика, да он стеснялся. Почему-то. И теперь слушал, раскрыв рот от восхищения. Добавленные к ее образу черты складывались в его личном пространстве с ту самую статую Совершенного, о которой они тут с Рино трепались. А рядом с Совершенной находился ей под стать. Где-то там, не на поверхности случались такие истории. Не в этой пыльной таверне, уж точно. - Так что, кнурлаф в самый раз. Но мало их на поверхности в подобных заведениях. А чтоб пару найти... этого мне не надо. Я о другом мечтаю. И в этих мечтах места жене с детьми нет. - Кнурлаф мало, - согласился Петро, имевший аналогичные затруднения. Покачал головой, - А в море-то, маз, их еще меньше. Да я-то и в борделе был-то раз, может, в юности. Не моё это. Вот, - он хмыкнул. - Так что ну этих баб, - заключил он внезапно своим давно уже намалёванным на щите жизненным кредо, широко улыбнулся и потянулся, оглядывая залу. Айседора осталась наверху, грозилась проваляться в постели весь день и спуститься ближе к вечеру. С ней что-то творилось, что вызывало у счетовода смутную тоску от ожидания какой-нибудь выходки. - Давай отгоним кузнецу его тачку. Заодно отчитаемся.

Учитель терпеливо наблюдал за чертами и резами, выводимыми на ножке стула. Сердобольный хозяин снова принес им холодненького пива, глядя на то, как оба мучаются над грамотой. Но давалась эта наука парню и правда хорошо. То же можно было сказать и о вопросах из области теологии. - Так какие ж они верующие, если о порочности спорят, - сделал он вывод после рассуждений и объяснений учителя. - Видал я тех верующих в Вал Руайо. Фанатиками их называют. Девство Андрасте для них святое. Но какая же девка непорочна при муже останется. Или я совсем в непорочности не разбираюсь. Петро хохотнул. - Вот и я о том же. Какая же она девственница при живом муже? Раз веришь, верь в... что-то. Ну, во что-то разумное. Напридумывали... Раз девка замуж отдана, так что за муж такой, раз с женой своей не спал... - Петро, - прервался почти философским вопросом пыльник на середине домашнего задания, - а у тебя была непорочная девица? Вопрос застал его врасплох. Он крякнул, отер усы. Невозмутимо кивнул: - Конечно. Они ко мне в очередь выстраивались. Все непорочные. Эх, маз, не тот я, кто нужен таким непорочным-то. Да и мне. Как-то я бойких больше... э... не то чтобы среди них не встретишь непорочных, но да не так уж много мне их и встречалось, по правде сказать. В некрополе-то не загуляешь. А так, да, нравятся они мне, бойкие. Такие, которые знают, чего хотят. Вот вроде Малик твоей. Гном мечтательно улыбнулся далекому недостижимому идеалу, сложил на груди короткие ручки, еще не совсем утратившие холеного вида, хоть и изрядно пострадавшие от невзгод, выпавших на их долю за последние дни, а также и поднатруженные уже мечом. Ему нравилось, что они стали какими-то другими. Ему нравились происходящие перемены. Но что-то подсказывало, что он понятия не имеет, что с этими переменами делать дальше. - Вот, правда, может, потому, что я чаще сам не знаю, чего хочу. От них да и от себя. Он пожал плечами, отмахиваясь от этой заботы. - Ну а ты? Какие девки тебе больше по душе? *** Госпожа Элиаде проснулась в неправданно радужном настроении. Она-то занавесь не задергивала никогда, предпочитая подолгу глядеть ночью на темное небо или яркое ночное светило, медитируя и удаляясь в Зазавесье по лучам холодной бледной Луны. И, несмотря на мрачную профессию, обожала солнечные утра, чистое тело, женственность, свежесть и молодость. Кое-кто, правда, мог бы сказать, что ее любовь порой носила весьма утилитарный характер. Но в это утро ее посещали мысли вовсе не о женственности и молодости. Впрочем, она очень скоро вновь вернулась к заботам короны. По крайней мере, когда обтирала свое казенное тело надушенной губкой и после, когда одевалась в приготовленную с вечера счетоводом сухую одежду, она уже заботилась о государственной собственности. И во время скудного завтрака, состоящего из пресной овсянки. Но солнце. Солнце согревало ее сердце. И была в этом тоже какая-то перемена. Которой она предпочла легкомысленно пренебречь.

— А, вот как. Ну и ладно, — повеселел Петро. — А то учеба наша могла и не задаться. Тут ведь как понять, что ты видишь. Кому божье благословение, а кому и свинина с зеленым горошком. Он отпил из кружки и с видом завсегдатая теологического клуба имени камберлендского ячменного темного, понизив голос, продолжил: - А тут вот местные верующие поспорили, порочна ли святая невеста Создателя или нет. Да нам-то что до нее? Уж давно померла. Примечательна здесь только подпись заявителя о порочности. Некий храмовник, видишь, вот это Х., это вот М. О. И. по имени Жозеф Цапля. Последовал терпеливый перечет всех новых букв, вместе с повторением уже показанных. Петро хмыкнул, признавая загадку неразгадываемой. - Чем бы это покойница ему так досадить умудрилась, что он аж не поленился и ножика не пожалел, чтобы имя свое тут навеки запечатлеть, интересно. Эх, ну да ладно, нам-то что с того. Ну что, нравится тебе грамота эта?

Петро одобрительно хохотнул, покивал хозяину, махнул рукой, мол, всё в порядке, беседа их течет по мирному и даже, можно сказать, околонаучному руслу. Его мебели ничего не угрожает. - Точно, парень. Она самая. Ну-ка давай еще что-нибудь почитаем... В тавернах плохого не напишут, - успокоил притихшего товарища. Ученик ему попался талантливый. - А как разберем всеобщий алфавит, можно будет и другие буквы освоить. Вот руны наши... Ну, орзаммарское письмо. Этого тоже полно, если приглядеться. Он поискал глазами, передвинул туда-сюда посуду на столе. - О, вот, гляди. Ну, А. ты уже видел. Вот тебе еще эН. Дэ. эС. и Тэ. Петро пригляделся, сверил почерки, смущенно пробормотал. - Хотя постой, это она-то и есть эта самая кур... Тут подпись еще какая-то ниже... Он задумчиво почесал бороду, на всякий случай поинтересовался: - Ты случаем не шибко верующий?

- О! - воскликнул Рино, узнав, что образ Петро запечатлили на полотне. - Теперь, тебя ещё в мраморе изваять осталось, как Совершенного - Ради такого я готов. Только без крыльев, - заявила жертва искусства и пожаловалась, - Они меня еще хотели заставить на арфе играть. Гном почесал седалище. Перья всю ночь нещадно его щекотали. - Хотя... знаешь, ну его этот бордель. Успеется. Ты ж мне обещал кое-что. Помнишь? - Вот, что хорошо, маз. В жизни ты всегда оставляешь место для борделя. Пускай и в будущем. - Петро раздвинул кружки и освободил несколько сносных четких надписей с понятными любому словами. - Давай. Раз мы добрались как раз до... учебного материала. Да и девки-то сейчас поди спят уже. Гляди. Тут вот на всеобщем написано: а... повторяй, это вот А. Это В. Р. У. К. Только читают-то слева направо.

- Хорошая девка, - согласился Петро. - Я это к тому, что у нас так-то еще тачка кузнецова. Дак... надо бы вернуть. Очередной кусок мяса отправился в рот. Еда прибавляла бодрости, отчасти заменяя сон, но от недосыпа все же у гнома повысилась болтливость. - Не то чтобы ее дела меня касались, но если с нами ей идти, то, по всему видать, придется сначала побегать туда-сюда. Ведь посла-то мы так и не нашли пока. Мясо в тарелке убывало, Петро, наконец, почувствовал, что наелся. Отвалился от стола, потянулся. - Улица Дю-Котоваси. Главное - не перепутать. Снова. Он вкратце поведал о событиях этой ночи и том, как неожиданно попал на портрет. - А так-то моожно. Отчего бы нет. Готовность поддержать любой кипиш несколько смазалась внезапно постигшим приключенца зевком.

Утро - Или ты на ком катался, маз? А ну, колись! - толкнул он плечом рыжебородого. Петро потер глаз. Хлебнул пива. В принципе, он не чувствовал себя обделенным, ну разве что немного неудачником. - Да какое там... к искусству приобщался, - цыкнул зубом, кивнув на входную дверь. Весомо произнес, мол, что с них взять, - Орлей. Проголодался только страшно. Будто и впрямь делом занимался. Он хихикнул и набросился на мясо. - Как твои раны? Дочка-то кузнецова тут? Ты ее вроде с собой звал...

Они устали. Некоторые были ранены. И завтра их путь должен был продолжиться. Петро сильно подозревал, что прочь из Вал Форе. И тот адресок, выпрошенный у хозяина их корчмы, пропадал втуне. Рино не мешало бы серьезно подлечиться, к тому же девку он, кажется, нашел. Ну не то чтобы то же самое, но сейчас о нем заботились, а лезть, опять же, было не с руки. Дружба дружбой, а надо было позаботиться и о себе. Практичный, хотя и не очень опытный в этих вопросах Петро решился на самостоятельный поход по указанному адресу, уговаривая себя, что люди в масках пока что подрастеряли интереса к их компании и наверняка так же, как и они, устроили себе ночь отдыха где-нибудь в более приятном месте, чем темные переулки орлейского городка. «Весьма экзотично» и «Девочки с фантазией». Из уст хозяина таверны такие отзывы взбудоражили гномовскую фантазию еще вчера. Да, он был слишком неосмотрителен. И теперь рисковал. Буквально всем. Шарясь по темным улочкам, выспрашивая у малочисленных в такой час прохожих нужную ему, с трудом выговаривая заковыристое название и стараясь делать вид, что по искомому адресу находится нечто самое обычное, весьма нужное любому достойному гному в этот неурочный час. Например, библиотека. Потеряв уже почти терпение, направление и надежду, он, основательно пропитавшись ночными городскими запахами и узнав о Вал Форе много чего, о чем и не мечтал, постучался в дверь с вывеской в форме арфы. Для «экзотического» и «весьма с фантазией» ему как-то долго не открывали. Возможно, не так уж много клиентов знало о существовании сего заведения. Тем лучше, впрочем, для его дела. То есть, говоря откровенно, для его попытки в этом деле разобраться. С работой Петро и его преданностью дому Элиаде, с его репутацией, приходилось признать, что за дверью с арфой его ждало много открытий о городской жизни определенных кругов. Наконец, дверь скрипнула петлями весьма немузыкально, и в проёме показался нос кухарки. — Ммм… мадам, — начал Петро с видом завсегдатая, — туда ли я попал в этот неприютный час… — закашлялся и, понизив голос, перешел к делу, — мне вас рекомендовали. — Кто? — вопросили строго, не желая уступать проход. — Хх… хозяин таверны, а почему собственно… — А! Ну так бы сразу и сказали, — сварливая дама отпустила дверную ручку, позволив гостю войти в помещение. Надо сказать, обставленное с большим вкусом. Очень по-орлейски. Вазы, занавесочки. Цветы. Всюду чувствовалась женская рука. И любовь к милым трогательным мелочам. Вроде медных фигурок нагов в смешных позах или коллекции изящных масок над камином. Объяснения в дверях выбили из гнома и те остатки былой решимости, какие еще теплились после долгих плутаний по городу. Он заозирался в поисках, казалось, какого-нибудь предмета, которым можно было бы занять руки, чтобы не чувствовать себя дураком. Тем временем женщина разглядывала посетителя. — Мне подождать? — Не выдержал Петро. — Нет, нет, проходите в комнату. Госпожа Марианна работает там, — спохватилась женщина. Петро проводили в полутемное помещение. Да, весьма экзотичное. Там было еще больше фигурок, цветов, непонятных вещичек и странных предметов и предметов, покрытых тканью, так, что было не различить, что там за драпировкой скрывается на самом деле. Выражение «весьма экзотичное» начало ощутимо щекотать под языком. — Раздевайтесь, — как-то по-будничному безапелляционно распорядилась всё та же дама. Петро вдруг захотелось немедленно сбежать. Он затравленно покосился на свою сопровождающую. Но та теперь стояла спиной к входной двери, сплетя на груди руки, и вид имела такой, что еще было неизвестно, удастся ли ему так просто отсюда смыться. Эх, была не была. Он, в конце концов, или не он сегодня победил… кажется, кого-то из скелетов. Кажется, это был он. О боги. Создатель. До чего он докатился. Минутка прозрения сменилась поспешным разоблачением. И вскоре гном с вызовом глядел снизу вверх на кухарку… протягивающую ему пару больших белых крыльев с удобными ремешками. — Надевайте, давайте, скорей, у нас мало времени. Мадмуазель Марианна будет с минуты на минуту. Отступать было некуда. … — Простите, что заставила ждать, Ирен не предупредил о вашем визите, месье… Ворвавшаяся в комнату дама была одета с большим вкусом. Но он ожидал совсем не ее. То есть хозяин таверны вроде бы напирал на то, что заведение обслуживает нелюдей. Гномов то есть. И собственно Петро наивно полагал, что и среди обслуги будут не люди, а гномы. — Ээээ… — произнес голый гном с большими белыми крыльями, волочащимися за ним по полу, и не нашелся что возразить. Его критически разглядывали. Губки сложились скептически. Кажется, она тоже ожидала увидеть кого-то иного. — Хм. Ну… Хм. Ну что же. Пожалуй, вы годитесь, — вынесла вердикт хозяйка комнаты. Только, пожалуйста, сделайте два шага назад и повернитесь чуточку в сторону окна. Ах, нет же, позвольте, я вас подвину. Вот так. Голову немного так… Тааак. Гнома подвинули, повернули, дернули, наступили на босую ногу и отпустили стоять столбом, к этому времени уже окончательно не понимавшим, что происходит. — Вам сообщили мои расценки? — Нет, но уверен, что мы сочтемся, — промямлил Петро, боясь пошевелиться и с опасением косясь на свою визави. — О! Ну что же, тогда приступим. Послышался шелест драпировки и с одного из предметов сдернули вуаль. Это оказался высокий, готовый к работе мольберт. Нехорошие предчувствия оформились в гипотезу. — Простите, мадмуазель, это ведь… улица Дю-Котоваси? Мадмуазель Марианна уже вовсю орудовала грифелем, делая первые наброски. — Нет, это… Это… — от усердия розовый язычок облизал край губы, она, кажется, позабыла и сама название улицы, на которой жила. — Это улица Ле-Трикотаж. Э… Пожалуйста, не шевелитесь, и голову, голову, прошу вас, месье, поверните назад. Вот так. Прекрасно. А теперь не отвлекайте меня. Я работаю. … Только бы с кем разделить свою трапезу? Он оглянулся на незнакомых постояльцев, поискал рыжую бороду, антиванский плащ, седую голову и даже два разноцветных глаза. Но все его знакомцы, кажется, ещё почивали или были в бегах. Дверь распахнулась, и в обеденную залу со стороны улицы ввалился утомленный бессонной ночью гном. Ему удалось подремать между сессиями, но он стойко выдержал весь процесс работы над картиной. В конце концов, вид героя, победившего только что страшную магию Нахашинских Топей, имеет право быть увековеченным. — Пиво и… и… — он заметил Рино и его завтрак. — И мясо. Как дела, маз, ты один?

Не испытывает неприязни к магии? Какая неосмотрительность. И редкость. Возможно, они могли бы стать друзьями с этим седым человеком. В какой-то иной жизни, при других обстоятельствах. В одном из закоулков искажающей реальность Тени, где всё иначе и ничего не подлинно. Но друзья с такими большими неоплатными долгами, как у госпожи Элиаде, весьма обременительны. Сначала ты им сочувствуешь, одалживаешь по горсти монет. После начинаешь ощущать вину за то, что не можешь разделить с ними груза их заботы. Потом прощаешь им накопленный долг уже перед тобой. А потом отпускаешь в бездну... почти не сожалея. Действительно пора было возвращаться. Она коснулась локтя седовласого человека. Плата за откровенность. *** В таверне их ждал горячий ужин и теплые постели. Было бы глупо победить самообъявленную королеву Нахашинских топей, порубив всех ее демонов, а после помереть от воспаления легких. Этой ночью Айседора спала как младенец.

- Вам было известно, что Миккель – первенец семьи Ландгер – родился без магического дара? - поинтересовался Анку. - Что он, этот дар, проявился лишь два года назад? Дар. — Кредит под грабительские проценты, хотели вы сказать… Как ни была подавлена сегодня Айседора, она не сдержала горькой усмешки, ненароком оживившей ее посеревшее лицо. При воспоминании о встрече в Тени неприятно сдавило горло. Она смотрела уже не на останки Малки. А на седовласого своего случайного знакомца. Ей надо бы было желать ему смерти как невольному безучастному свидетелю ее унижения. Но она не желала. Почти не зная его, с этим мужчиной переставая чувствовать себя оскорбленной. Ей даже хотелось по-прежнему откровенничать с ним. Оплошность. Непростительная и чреватая. Беспомощно провела ладонью в воздухе, при упоминании того, что они оба прекрасно слышали. — Вы сами видели, насколько господин секретарь посла был «любезен» со мной. Не самый охотный рассказчик, — она вздохнула, пожимая плечами. — Может быть, я недостаточно сочувствовала ему. В конце концов, мы оба жертвы этого… «дара». Он расплатился за него. Дешево, могу лишь заметить. Надеюсь, что его путь к Создателю… Она хотела продолжить, но их перебили. Петро как раз пытался решить одну неразрешимую, с его точки зрения, задачу. Вроде как... смогу, - и медленно поплёлся куда-то в сторону. — Эй-ей-ей, держите его… — он уже хотел подхватить парня и вернуть к месту привала, пока тот от шока или каких болотных паров не уплелся в неизвестность, но Миневра поспела раньше него. Решение напрашивалось только одно: — Надо бы вам вернуться в Вал Форе. Мы-то еще не закончили тут. Человека мы ищем одного… — Его больше нет, — объявила некромант, решительно поднимаясь с земли и используя в своем объявлении то понимание «нет», которое только и значит что-либо для тех, кто даже снов не видит и не подозревает о существовании мира за Завесой. — Миккель Ландгер… сосуд его был пуст слишком долго. Мы все можем вернуться. Она уже вновь стояла с осанкой змеи, готовой к броску, и в голосе слышалась покорность орудия правосудия. Сборы вынуждали к терпению. Не поспевший за плечами потеплевший взгляд коснулся и задержался на седой голове. — Что думали вы о его даре?

Не без вздоха на тело погибшей некромантки смотрел не только Анку. Госпожа Элиаде отказывалась верить в то, что Малку, ту, которую она узнала слишком уж поверхностно, но все же женщину необычную, могли так же, как господина Ривьеру, попросту околдовать. У нее должна была быть причина! Причина... разумная? Причина не менее разумная, чем призыв в тело умершего подчиненного духа. Ведь могло статься, тело государства представлялось этой женщине таким же умершим и нуждающимся в новом духе телом? Но что она могла знать и о чем судить, если тайна эта лишь краем коснулась ее и сейчас разлагалась у их ног? - Вы знали их? Это был вопрос или утверждение. Обращенное к Анку, их провожатому. Может, он мог раскрыть завесу тайны этой семьи. Или, возможно, нуждался в том, чтобы сказать о них что-нибудь?

Рыжебородый, на смех Создателю, не получил ни царапины. Вот уж точно: враг его попросту не принимал всерьез. Или он, как и положено заправскому трусу, имел талант к избеганию острия чужого меча. Он хлопотал рядом с мадмуазель Элиаде, стараясь помочь с перевязкой незначительного пореза на боку - следствия чрезмерной сосредоточенности на заклинании. Трудно тянуть из болота прошлогодний гнус и одновременно уворачиваться от подлых ударов из-под собственной руки. Краем глаза он заприметил, что раненых в их отряде прибавилось. Рино не оставили одного. Это хорошо. Вот уж приманка для мечей преследовавших их душегубов - этого они точно норовили обезвредить первым, у хартийщика на физиономии было написано, каким опасностям подвергнет себя тот, кто недооценит его угрозу. Их новая провожатая и, к вящему удивлению гнома, спасительница, уже позаботилась о товарище. - Дора, - негромко обратился он к госпоже. - А что это, мне почудилось, или Миневра эта что-то колдовала? - Литания, - слабым голосом ответила нехотя некромант, недовольно глянув на девку. - Дурочка нашла ее и собиралась закрывать разрыв в одиночку. Петро почесал бороду. Если сообразила, что это за штуковина, знать, не дурочка. Но разубеждать госпожу не стал. Отчасти потому, что так и не понял, что это за литания, а расспросы, видя настроение Айседоры, счел лучшим отложить на потом. - Достань из моего пояса бинты, - некромант оперлась на болотную кочку, стараясь не бередить свежезабинтованный порез. - Наш бард серьезно пострадал. Петро послушно выполнил указание, от себя не позабыв и об Анку. Вновь не навязывая никому услуги, но готовый помочь с перевязкой.