tеnshi

Ослеп и он. Может быть потому, что хотелось ослепнуть. Забыть и забить, согреваясь и перегреваясь, лениво гоняясь за хулиганской ножкой пальцами здоровой руки. Пока глаза не распахнулись сами собой, и в них не заплясали по настоящему цветные пятна от прямых лучей. - Я.. - Начо даже заикнулся от возмущения, - Это я непредсказуем?!

Ох уж эти ножки! И ведь не поймаешь, не защекочешь под коленками в назидание, пока одна рука и без напоминаний врача почти демобилизована. Пришлось ограничиться Очень Укоризненным Взглядом, который, впрочем, очень быстро поплыл от глаз по вытянувшейся на траве фигурке. Начо многозначительно глянул на воспрявший жасмин. - Вы завязываете почти так же прекрасно, как передвигаете, сеньорита Моралес, - одобрил он, - Что я только буду делать, когда вы уедете?

- Если бы ты её увидела, ты бы её не жалела, - рассмеялся Начо, - Она торчала в кабинете отца с тех пор, как выучила первые буквы. А ему просто нужно было время, чтобы смириться, что дело унаследует дочь, а не сын. Они вышли к дорожке, где кадетами на линейке выстроились тоненькие отводки. Юный изгой, не желавший "держать спину", выделялся невооружённым глазом, как толстый мальчишка на физкультуре. - Дождался, ребёнок? - выговорил садовник кустику, подходя, - Теперь тобой займётся специалист. Он с улыбкой взглянул на "специалиста". - "Длинный путь" - это двенадцать часов в самолёте? - Начо усмехнулся, но не слишком весело, и как-то торопливо присел рядом с "ребёнком", приставляя к стволу прихваченный шест, пока для примерки. После затянувшейся паузы он добавил, - Меня позвали. А мне как раз нужно было.. сменить обстановку. Отложив шест, он ласково провёл пальцами по молодым листикам. - Мне нравится здесь.

С юным жасмином они управятся вдвоём. Верила, ступая по дорожке, поддерживая лёгкий контакт и лёгкую беседу. - И кем должен был стать сын хлыща в благополучной Памплоне? - проявила любопытство, поигрывая с веревкой. Растягивая, до едва заметной вибрации натяженных нитей, пробуя кончиком пальца поверхность, как будет скользить... Ладонь сына, по мнению юного ботаника, всё ещё должна была поддерживаться на талии. Начо и держался. Зафиксировался с удовольствием. Сказали же не теребить. - Хлыщом побольше? - предположил он, - Дети должны превосходить родителей. Тёмные волосы так и манили, чтобы время от времени пошуршать в них носом. - У отца своя адвокатская контора. Мне пришлось постараться, чтобы избежать звания наследника, но потом Тереза окончила школу с отличием, сдала на стипендию туда, откуда меня выставили с первого же курса, и на меня махнули рукой.

Мимолётная в своих капризах девушка легко поднялась с насиженного места. - Пойду, и не тереби повязку, - строго заметил врач, бросив взгляд на белеющую полосу на коже. Очень, очень строго. - Тогда тебе действительно придётся завязывать, - резонно отозвался пациент, поднимаясь следом. Приобнял беззащитную, но строгую за талию и проникновенно добавил, - И понежнее. Он ещё совсем-совсем юный. Путь намечался неблизкий. До подсобки, где можно было найти моток бечёвки, а после к самым воротам, где вдоль матёрой зелёной ограды, отгородившись ею же от подъездной дорожки, выстроилась в ряд молодая поросль. И торопиться раненый под присмотром лечащего врача не собирался.

Мысли о завязывании явно не отпускали так просто молодого специалиста. Гаучо и хирург - двойная страсть. К бандажам. Во что только он ввязывается, бесхитростный садовник. - Он правда покосился, - рассеянно заметил Начо, прикрыв глаза и безответственно потакая капризам, - Я до него почти дошёл, - Он пошевелил пальцами перевязанной руки, тоже садясь обратно. - Нужно подвязать, а то испортит осанку. Пойдёшь со мной?

Вопрос применения лассо в повседневной жизни радостно дрыгнул ножкой. Полезные навыки сеньориты Моралес не исчислялись в известных мерах. Садовник подался ещё ближе к увлекающейся донье, вопрос назрел исключительно серьёзный. - А на кустах? - уточнил он с интересом самым личным, и пояснил доверительным интимным шёпотом, - У меня там жасмин молоденький покосился.

Baseballs романтичные сверх всякой меры

- Прототип, - вздохнул Начо, - Очень сырая версия. Он положил руку на стол и принялся загибать пальцы. - Из колледжа отца выперли, диплом второго похерил, вместо нормального спортивного фехтования занялся чёрт знает чем, в конце-концов сбежал в Мексику, и даже не женился здесь до сих пор, - Пальцы кончились. Рассказчик навалился локтями на стол и закончил страшным шёпотом, - И галстук как следует завязывать не умею. Только со схемой.

Начо засмеялся, не столько её словам, сколько своим мыслям. - Наша предпочитала следовать передовым технологиям. У нас были самые гармонизирующие обои в детских, самой правильной высоты письменные столы, самые ортопедические ранцы в школу. Микелю вообще жутко не повезло с дочерью. Мало того, что эта вертихвостка сбежала из дома, выскочив за проезжего городского хлыща, и спасибо хоть не американца. Так ещё и пестуемые традиции накрыла самым экологически чистым тазом.

Озадаченный взгляд сместился на стекающие к донышку белые капли. - Китом? - в тон вопросу ответила маленькая Консуэла, экспонируя рост на почве кальция в иной масштаб. Соломинка лениво путешествовала по округлости стакана, пока девушка не перевела взгляд обратно на Начо. Выждала паузу и выпрямилась совсем, отстранившись от края столешницы. - Врачом, женой, матерью.. все ещё собой. Плечи слегка дрогнули - развернутый, хотя и весьма неоригинальный ответ, смутил саму. Все то, что было очевидно и без её непосредственного участия. Сохранить индивидуальность и наследие предков, развивая полученные навыки, реализовать себя в ежедневной рутине поддержки человеческой жизни, хранить домашний очаг вместе с надёжным любимым человеком, с кем захочется положить начало новой жизни. Рецепт простого жизненного пирога. С кактусами и морской солью. - А о чём мечтают уже взрослые? - невинно улыбались карие глаза. Китом. Китом - это серьёзно. Что может быть важнее на планете, чем киты? На китах стоит земля. Очевидный ответ был не так уж очевиден, и маленькую, но не по годам рассудительную Консуэлу, слушали внимательно и с интересом. Даниэла Эразо в свои четырнадцать и слышать не хотела о каких-то там будущих детях и, тем более, муже. Средняя школа не окончена, а уже чайлдфри. Родители снисходили к "закидонам" подростка, старший брат помалкивал, не разделяя, но готовясь защищать выбор младшей, когда придёт время, до последней капли крови. Вопрос заставил задуматься не на шутку. - О том, чтобы дети вовремя возвращались из школы, - убеждённо ответил Начо. И добавил после паузы, решительно потянувшись за молочным пакетом, - Мне мама говорила. Молоко он любил не слишком, но ради такого дела. Голубые глаза невинно разглядывали потолок, пока он пил, держа стакан обеими руками.

По мере наполнения желудка жизнь быстро пришла в равновесие. Резкие перепады от эйфории к меланхолии и обратно сошли на нет, оставив в лёгком покачивании на волнах философского смирения. Она не виновата в том, что ему так "везло" с отношениями по жизни. Она не виновата в выжатом другими кредите доверия. Она и не обещала-то ничего. - Время... ванны? – спросила Лела, опустошив уже не первый стакан молока. Болезненное состояние руки откладывало многие иные обязанности садовника на неопределенное время. С улыбкой Начо наблюдал, как с практически детской жадностью поглощается "детский" же напиток. Отрицательно покачал головой. - Вечером. Она и сейчас будет не против, но если разбалую, житья не даст. А мне ещё нужно работать и спать иногда. Он посмотрел на пустой стакан и всё-таки хмыкнул. - И кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

- Пойдём, я обеспечу тебе надёжный тыл, - пообещала Лела, пока военная кампания, или же охота на строптивых, обрастала новой тактикой. Один в поле не воин, а два уже грозная сила. - Но разведка показала, что бдительность обострена... Начо был не против прикрытых тылов, даже в результате интервенции. Разве что опасался, как бы секатор, всё ещё болтающийся за поясом, не скрепил союз кровью всех сторон. Впрочем, чтобы порезаться об это недоразумение, надо было по-настоящему крепко задуматься. - У них не будет шанса ею воспользоваться! - провозгласил он, поворачиваясь к коридору, и помахал руками за спиной, пытаясь нащупать обещанный тыловой обоз. Желудок, расставшись с метафорическим соседством прочих внутренних органов, в самом деле начал подавать признаки жизни.

- И мыслей, - согласился тот со вздохом. Отстранился, глядя, как она жмурится. Пощекотал ухо, пощекотал оба, легонько потянул в разные стороны. Милая, милая, до боли милая. Завлекала всё дальше и дальше, может быть и не осознавая собственной силы. Разбивала старые зароки, о которых не знала уж точно. - Лела, я.. - снова вздох, и слова не о том, о чём мысли, - Пытался. С завтраком. Можно попробовать ещё раз. В присутствии хирурга он обязан стать сговорчивей. Каким образом хирургия была связана со сговорчивостью в любом отношении, Начо представлял себе слабо. Просто "хирург" звучало по-настоящему грозно.

Герой, ещё и скромный! Спасённый восхитился, умилился, залюбовался последовательно. Наклонился. Спасителей положено целовать, тоже скромно, в щёчку. - Очень полезно, - не мог не заметить Начо, щекоча нос о мягкую кожу, - У меня ещё много.. секаторов.

Приветствие. Приветствие только крепит улыбку, разгоняя остатки тяжести в голове. Помнил. Ждал. Чуть не убился, пока ждал, как видно. Смущение так себе, житейское, кому охота признавать себя идиотом? Уже после первых манипуляций сменяется не менее житейским интересом. - Я забыл, что ты врач, - признался Начо, и после рассмеялся, ловя взгляд от повязки, - Мой герой, - с восторженным придыханием "прошептал" он так, что слышно было и на весь коридор.

Какое уж тут "беги". Ещё десять минут назад казалось, что вычерпаны душевные резервы на месяцы вперёд. И вот, пожалуйста, одно касание, и не убрать улыбку. - Да ничего.. Ничего особенного. Задумался с секатором, - пробормотал Начо смущённо, протягивая руку. Хорошо, хоть не мачете. Порезаться мачете перед ней было бы особенно глупо.

В этот раз если бы дверца была ещё открыта, она рисковала дать трещину. - Ле.. Лела! - заикнулся Начо, попытавшись одновременно увидеть вошедшую, не толкнуть, не подпрыгнуть и не задеть что-нибудь раненой рукой. С последним вышло хуже всего: кулак непроизвольно упёрся в раковину, и страдалец со свистом втянул воздух сквозь зубы. Сердце, всё утро гостившее где-то у желудка, подпрыгнуло и затрепыхалось, выискивая равновесие на старом месте, по спине пошла дрожь, не имеющая ничего общего с недавним испугом. "Рассудительные" мысли разом вымело из головы. - Дева Мария карает меня, - высказал Начо предположение, тыкаясь лбом обратно в дерево дверцы и улыбаясь уже во весь рот, - Тоже ревнуешь?

Красные капли уже изрядно обкапали белоснежную раковину, а он всё стоял перед открытым шкафчиком, вспоминая, зачем пришёл, почти тут же забывая и вспоминая снова. За спиной костяшки пальцев осторожно постучали о косяк ванной, и Начо вздрогнул. Рука на дверце дёрнулась, с размаху захлопывая шкаф. Он скрипнул зубами, и прижался лбом к руке и дверце. - Жив, - буркнул не глядя, представляя за спиной Кончиту или Милли, издали углядевших кровь и примчавшихся за новостями. Не первый раз, а травить девчонкам устрашающие байки о сражении с садовыми монстрами, ловя снисходительно-ехидные ухмылки, не было никакого желания.

Утро принесло тяжёлые вести о так и не найденной сеньоре, просьбу оставаться на связи от детектива, и не желающее униматься чувство вины за собственное счастье. Вчера он был счастлив. Беззаветно, без памяти, без завтрашнего дня. Был счастлив, когда вернулись, измочаленные, когда упали спинами на стену коридорной развилки. Когда пришлось отдираться, чтобы поцеловать ещё, теперь-то точно последний, раз. И ещё. Когда свалился окончательно на свою кровать, так и не дождавшуюся новых знакомств, и когда засыпал, неосознанно водя пальцами по складкам белой простыни. Теперь вечер казался сном, мысли о нём мешались с чужими словами о стенах и штурмах и собственными размышлениями о границах миров, выложенных совсем не платиновыми цепями, как мнилось бывшему капо. Мысли эти давили на грудь и отдавали тупым нытьём в висках. Короче говоря, на утро, как водится, накатило похмелье. Когда, рассеянно щёлкнув секатором, Начо в очередной раз едва не отхватил себе пол кисти, он раздражённо бросил инструмент и плюхнулся на колени посреди тропы, тупо глядя на текущую по пальцам кровь. Секатор, впрочем, был почти тут же с извинениями отправлен за пояс, и, сжимая залитый кровью кулак, садовник поплёлся к особняку, где в ванных по традиции хранились домашние аптечки. Перерыв.

Посмотри [2] ) тебе понравится xD

Молодёжь пошла

Алтарь был под водой, так что и именам стоит остаться там же... Девушка, переведя взгляд к вопрошающему о своей ценности.. или судьбе, открыто рассмеялась, пожав плечами. - Боюсь, без регулярных практик, заинтересованных уже давно нет среди нас, - плотно сжатые губы чувственно куснули блеснувшие белым зубки, - боишься, воин? - Веееедьма, - не остался в долгу воин. Как есть, степная ведьма. А если есть ведьма, то и воин уже - святой. Поддетый за шнурок крестик католика выскользнул из ворота футболки и щёлкнул по кончику ведьминского носа. - Господь защитит мою душу. Рука на поясе - цепью, и губы - печатью. Методы изгнания дьявола у испанской инквизиции во все времена были разнообразны.

А время нужно. Человек ручного труда, привык носить тяжести, привык часами сгибаться с лопатой, но к бегу - к бегу непривычен совсем. Куда бегать в любовно очерченных границах? "Первый". Первый куда? Первый зачем? Первый в омут головой? Непонимание в ошалевших глазах, пока "турист" выпрямляется и вдыхает поглубже. - Жертвоприношения? - о, это он услышал. Покивал головой, глянул на выстланный алтарь, неторопливо подошёл ближе. Близко. Совсем. - И какому же духу может понадобиться такая жертва? Палец себе в грудь, смех за стиснутыми зубами, и очень, очень, очень большой вопрос во взгляде.

- Держи, - наследница племен, памяти традиций смеётся, неровно и тяжело, и уводит из плена стен за ладонь. - Я знаю, где нас никто не найдёт. Быстрое движение поддерживает ритм. И сокращает время. Как вспоминал в последствии - сам дурак. Не поделил женщину с кроватью. Позвал, не думая, как легко откликнется вольный ветер. Дай только повод! Как дошли до границ сада, Начо не помнил. Туман спутанных мыслей, звонкий смех, ускользающая фигурка в белом платье. Через минуту перебежек по пересечённой местности в голове поневоле прояснилось. Через две - дошло, но было поздно. Осталось следовать, смиряя мысли, пока бег смиряет тело. Хочешь, не хочешь, а выровняешь дыхание, чтобы не упасть без сил. Хочешь, не хочешь, а сосредоточишься, выбирая путь на неверной тропе. Хочешь, не хочешь, а не можешь не гадать, гадать без конца - куда? Зачем? Сейчас?! Сейчас! Для неё всё - сейчас! Подглядеть за братом - сейчас, целоваться - сейчас, любить - сейчас, а если на минуту позже, вспыхнет новое "сейчас", и ты проморгаться-то толком не успеешь, как выбегаешь к концу нежданного пути, сгибаешься пополам, переводя дыхание, и оглядываешься ошалело, с разинутым ртом туриста. - Здесь нас точно никто не найдёт, - не мог не согласиться он, - Даже с собаками и металлоискателями.