Hikaru

с улицы в открытую дверь влетели чьи-то громкие сердитые голоса. Один был знаком и принадлежал краснолюду. Второй, видимо, был знаком местным, потому что из-за соседнего стола поднялись двое кметов и проследовали к выходу - О, никак Людо с местными собачится, - прислушался пиит. - Сходить посмотреть, что ль?

- Ну и как, удалось что-нибудь вытащить из этого подхалима? - едва заметно кивнув головой в сторону трактирщика. - Скорей бык доиться начнет, - брякнул пиит, неправильно поняв вопрос. - Жмот, никакого почтения к творческой личности!

В ожидании еды Зюзя оглядел трактир в поисках потенциальных работодателей и с тоской вынес вердикт: - Порой бывает так паршиво, Что даже чай не лезет в глотку, А лезет в глотку только пиво, Которым запиваешь водку. Оставалось надеяться, что к вечеру клиенты все же появятся. А вот чем бы заняться до вечера...

- Сию же минуту, господин.. пиит! - обрадовался, наконец, нормальным запросам трактирщик. - Вам по-дешевле или по-дороже? Изволите чего конкретного или же все нести? Платить вместе будете или по-отдельности считать? Ради вашего вкуса могу бутылочку наливочки открыть, только это дополнительно стоить будет! - распинался трактирщик. Зюзя прикинул свои финансовые возможности и решил особо не шиковать. Брякнул на столешницу десяток монет и заявил "На все!" с таким видом, будто это как минимум полсотни золотых. - О, гляди! - дернул он Тома за рукав, кивая в сторону еще одного сотоварища. - Эй, Войцех, айда к нам!

- А! - догадался селянин. - Так вы виршеплет! Милости просим, милости просим! Чего изволите? - Пиит! - поправил оскорбленный в лучших чувствах Зюзя. - Мы с камарадом завтрак изволим. И пива!

Зюзя напыжился и выдал в качестве приветствия: - Бывает, проснешься как птица, Крылатой пружиной на взводе. И хочется жить и трудиться, Но, к завтраку, это проходит.

- Пиво есть и медовуха местная, хлеб свежий, утрешний. Коли подождете, то могу послать пацаненка за рыбой. Или жинка блинчиков сжарит, с вареньицем прошлогодним. Сыр есть, и творог, яйца на яишницу. Чего изволите? Зюзя, дано смекнувший, что ушлый парень и сам не пропадет, и других не оставит, а посему "незаметно" последовавший за Томашем в таверну, шумно сглотнул голодную слюну.

У костра Певичка петь не захотела, а вот на пьяного Зюзю снизошло вдохновение: Однажды, в студеную зимнюю пору,Сижу за решеткой, в темнице сырой.Гляжу - поднимается медленно в горуВскормленный в неволе орел молодой.И шествуя важно, в спокойствии чинном,Мой грустный товарищ, махая крылом,В больших сапогах, в полушубке овчинном,Кровавую пищу клюет под окном."Здорова, парниша!" - "Ступай себе мимо"-Клюет, и бросает, и смотрит в окно."Откуда дровишки?" - "Из лесу, вестимо" -Как будто со мною задумал одно... Озвучив шыдевр поэт вздохнул, тяпнул еще махакамыча, неразборчиво пробормотал: "Кто выпивает по утрам - тот поступает мудро! С утра стакан, в обед стакан, проснулся - снова утро." и громогласно захрапел. Проснулся пиит уже на той стороне, доблестно проигнорировав все попытки преждевременной побудки.

Гримм бережно поставил самогонохранилище на колени, нацедил из нее полную кружку. По такому случаю, Зюзя тоже расщедрился - вытащил из запасника ковригу и окорок, выторгованные у местных за письмописательство. Правда, ковригу все же ополовинил и прибрал большую половину в мешок - завтра тоже жрать захочется.

Справившись с заказом, мэтр пересел за дальний от купчины столик, выложил на стол чистый лист бумаги, поставил чернильницу и принялся с независимым видом очинять перья. Столь незатейливая демонстрация вскорости принесла вполне весомые плоды - до темноты Зюзя успел состряпать четыре письма (одно невесте, одно жене и два почтенным родителям), за которые клиенты (пара местных крестьян да солдатики из охраны) расплатились в общей сложности десятью монетами, двумя ковригами хлеба, копченым окороком и кругом козьего сыра. Самый выгодный заказ оказался от трактирщика - за сочиненную по всем правилам жалобу на мельника ("В муку жмых подмешивает, да насыпет неполно, а то и дерявит нарочито, дабы честного человека в убыток ввесть") исполнитель получил вполне приличный ужин и бесплатный постой на чердаке. Правда, вместо кровати там был всего лишь соломенный тюфяк, зато чистый и без клопов, а в придачу старое шерстяное одеяло, всего с одной дыркой.

- По рукам! - согласился Зюзя, довольный, что от семейной жизни с Лютонихой остались не только тягостные воспоминания, но и небесполезное искусство торговаться. Забрав бумагу и фанеру, пиит примерно час спустя вернулся, продемонстрировав обещанную "реламу". На ней в полный рост изображена была разбойничьего вида образина с саблей в одной руке и копьем в другой, за широкой спиной которого угадывался несколько шаржированый, но вполне узнаваемый заказчик (Одини). Мелкие, с повязками на одном глазу, фигурки, более похожие на тараканов (видимо, разбойники), в панике разбегались от него в разные стороны, роняя кистени и дубины. выполнено все это художество было в новомодной графической манере (попросту говоря, углем и сажей - а нефиг было купчине на красках экономить!). Под рисунком аршинными буквами намалеван призыв записываться в купцовы охранники, а еще ниже красивыми буквами в окружении виньеток, подпись автора (чернилами): "Писано мэтром Зюзей. На заказ грамотки, письма, челобитные. Недорого".

- Да вы шарлатан, а не поэт, - возмутился купец. - Настоящие поэты несут искусство в массы не корысти ради, а за ради собственного удовольствия! Семь и фанера! - Шесть с полтиной, фанера и краски! И только из уважения к вам и любви к искусству!

- Семь и рекламный лозунг или не тратьте боле мое время! - уперся Одини. - Шесть и ни полушкой больше! - отрезал Зюзя. - И фанера для росписи за ваш счет!

- Так то книги, а это же чистый, нетронутый пергамент! Сейчас всяк норовит запечатлеть свою судьбу на страницах, дабы когда все уляжется, сии пописульки могли войти в историю! Восемь и ни кроной меньше! - Сейчас всяк не токмо писать не умеет, но и два слова связать толком не могёт! Пять, и это моё последнее слово!

- Да вы с ума сошли, милсдарь поэт! Огнем Вечным клянусь, с ума! - закипятился просвещенный человек. - Это же цены старого года, нонче совсем они другие! Бумага, уверяю вас, стала дороже золота! Я и так вам уступаю в убыток себе, исключительно из уважения к таланту, да и то потому, что вы мне рекламу пообещали! Десять, вот мое слово! - Да что вы, любезнейший! С чего бы это бумаге настолько вздорожать? Наоборот, обесценивается все возвышенное, нематериальное. Книги вона в полцены с лотка идут, да и то брать не хотят. Четыре!

- Бумага? Какая бумага? Ах, бумага! Да-да, бумага есть и превосходного, замечу качества! Готов уступить, сколько вы и просили, всего то за 15 крон! - Сколько-сколько? Помилуйте, милсдарь, да за такие деньжищи в любом мало-мальски приличном городе можно две кипы шелковой сторговать, даж две с четвертью, ежли без водяных знаков! А в Оксенфурте, выпускником коего университета, наилучшего в мире, я имею честь состоять, то и все три, да еще надушенной для услаждения обоняния иль подкрашеной в цвета, взору приятственные. А мне всего-то и надо, что четвертушку самой что ни на есть простой! Одна крона ей красная цена, даю полторы исключительно из уважения к просвещенному человеку.

- Нет, уважаемый, - в голосе заметно поубавилось сласти, а равнодушный взгляд смерил Гримма с головы до ног. - Нелюдей я не нанимаю. Вы бы еще мне баб предложили в качестве охраны! Да и дела ваши меня волнуют мало, у меня, знаете ли, своих полно. И охрана мне нужна для моих нужд, а не для компании. Мне, видите ли, нет резону спонсировать чужие перемещения по Понтару. Вот ежели найдутся средь ваших спутников воины, которые не спешат по своим делам, то тогда и поговорим. - Нелюдей? Каких нелюдей? - Зюзя посмотрел вслед уходящему краснолюду, будто только сейчас его заметил. - Я вообще по другому вопросу, насчет бумаги, значит. А персонально для вас могу, скажем, рекламу сочинить, али лозунг какой. Ну, скажем... "Куда идет купец - большой секрет, а мы всегда идем ему вослед, дабы и сохранить и уберечь от всяческих ему не нужных встреч!" - продекламировал пиит. - И плакат: "Ты записался в охрану?"

- Да что же тут описывать, уважаемый? - развел он руками. - Вы ведь видали мое объявление, коль пришли сюда! Так вот висит то, почитай, недели две и за все это время ни одного желающего! - Так ведь самое главное вы, почтеннейший, там и не указали, - всплеснул руками Зюзя. - Одно дело, ежели вам требуется груз сопроводить до некоего места, и совсем другое, если какой тать зубы на вас точит. А что ж ваши постоянные охранники? Ни в жисть не поверю, что нет у вас таковских. Чтоб у столь почтенного да столь предусмотрительного купца... - он сокрушенно покачал головой. - Опять же, спутники мои могут беде вашей поспошебствовать, да токмо ежели по пути нам с вами, почтеннейший, ибо мы зазря время драгоценное терять никак не можем, сами спешим по делам архиважным.

- Ах, конечно же! Она наверху, в моей комнате! Сей же час велю принести! - приказов оных, однако, не последовало, а купец продолжал: - Так чем же вы мне можете помочь, уважаемый Адамантус? Вы бы просто спасли меня, ежели не шутите! Я застрял, видят боги, застрял в этом смрадном месте! - Способ лечения зависит от заболевания, - туманно ответствовал Зюзя. - Не могли бы вы описать мне симптомы заболевания - сиречь, проблемы вас терзающей?

- Так вы ко мне по делу или так, от скуки ради? - по видимости, купец не любил тратить свое время на светские беседы, переходя прямо к делу. - По делу, наипочтенийший, исключительно по наиважнейшему делу! - трагическим голосом провыл Зюзя, заламывая руки и изображая безутешное горе. Что не помешало ему с удобством пристроится на стуле. - Обстоятельства и дорога лишили меня первейшей жизненной необходимости всякого пиита. А поелику вы, милостивый государь, человек незаурядный, щедрой души и великого ума, не могли бы вы прийти на помощь страждущему и ссудить его осьмушкой бумаги? Не корысти ради, а во имя человеколюбия и просвещения. В замен могу посодействовать вашей печали - воспомоществовать в найме охраны. Слово, милсдарь, оно чудеса творит!

- С кем имею честь? - купец отложил перо, упер руки в тучные бока, снизу вверх глядя на Зюзю. Краснолюду было уделено ноль внимания, в отличии от подобравшихся лбов, приученных, что нелюдей добра не жди. Пиит задрал нос и выпятил тощую грудь. - Вы как есмь человек просвещенный, не могли не слышать про Адамантуса Великолепного, автора множества баллад, поучающих и наставляющих во гражданском долге сынов отечества пред матерью-родиной. Судя по выражению лица, "человеку просвещенному" было глубоко нас...ть на литературное творчество кого бы то ни было вообще и гражданский долг сынов отечества в частности. Ему и своих проблем хватало. - Ну хоть про рекламную кампанию Лютони из Нижней Пади слышали? - с надеждой уточнил Зюзя.

- М? Чего изволите? - купец без особого удовольствия оторвался от своих дел, окидывая подошедших к нему быстрым, хватким взглядом. - Доброго здоровьичка, милсдарь Одини, - издалека начал разговор Зюзя. - Да пребудет на вас благословение Вечного Огня. Хороши ли коммерции, не вредительствуют ли конкуренты?

- Можа у купца узнать? - предложил Людо. - Объявление то он нашел на чем состряпать. Авось и продаст хоть немного. - А и то дело! - оживился Зюзя. - Заодно спрошу, для каких нужд ему охрана требуется, сюда ж он не один заявился, либо что-то с прежними охранниками приключилось, либо он всех их повыгонял в одночасье, что тоже весьма любопытственно. Кто со мной?

Зюзя почесал маковку. В тощем его кошеле звякали последние 15 монеток, а в суме не нашлось ни крошки съестного. Зато... - Эх, мне бы бумаги раздобыть, - вздохнул пиит, глядя на тщательно закупоренную чернильницу и связку гусиных перьев. - Я б нам быстро постой обеспечил: кому письмецо накатать, кому жалобку состряпать. Вона солдатни сколько, чай без работы бы не остался. Только где ж ее взять, бумагу. Не у паромщиков же.