FOX69

- Нет, нет, - не согласился Меч Сверкающе-Карающий, - попусти вам один раз, вы потом на шею сядете. Сейчас, я придумаю... - "где-то там" закончившиеся пуговицы прервали на время назидательный поток, - наказание... Но кажется, в данный момент, полуживого магистра проще было наказать самого, он бы и не почуял. - Кофе, - рядом, словно из воздуха материализовался Эли с чашкой в руке. Улыбнулся Полу "где-то там" занимающемуся пуговицами и прочей сложной фурнитурой мантии, и подал дымящийся напиток хозяину. - О, спасибо, - с детской непосредственностью обрадовался Красс, принимая чашку. - Что бы я без тебя делал, - отпил глоток, второй и что-то вспомнил, глядя на мальчишку: - А ты где сегодня ночевал? - В сторожке, - ответил Эли и добавил, - у сторожа. Красс удивлённо поднял бровь и отхлебнул. - Ага, всю ночь слушал, как он храпит в подсобке пьяный, - Эли присел на поручень дивана, отстаивая свои права. - Слушайте, я лягу здесь, а? Посмотрел на магистра, на оборотня, со щенячьей наивностью и толикой наглости. Ещё глоток, чашка почти пуста. Тео находит глаза Пола с немым вопросом. Оставим ребёнка дома?

Извернувшись так, чтобы достать тугие пуговицы ворота, Пол хихикнул. Ну, до мерина Крассу было... как до Черного Города. - Нееет, трибун, в этой своей ммм... хламиде ты похож на меч возмездия. На сверкающий меч возмездия. - Да? Меч? - не поверил карающий инструмент в руках правосудия. - Прям сверкающий? - хитрая улыбка незамедлительно наползла на губы. Дурацкая пуговица прищемила эльфу палец, и он тихо зашипел, тряся кистью руки. Коварный такой меч.... - Не умеете вы магистров раздевать, мессир Полихроний, - Тео приобнял помощника по раздеванию, перехватил пострадавшую руку и прижал к губам. - Совсем никудышная прислуга. Ничему не обученная, прямо из дремучего леса.

Эльфёныш только головой отрицательно мотнул сородичу. Бесполезно. Помощи не примет. Уж я-то его знаю за шесть лет. Ещё и недовольного ворчания огребёшь. Всё что он мог, это найти в третьем часу ночи любимый магистров напиток: - Мессир... кофе? - Да. Будь добр. Если возможно. Эли махнул Полу - мол, сам провожай - и умчался на кухню. - Да, жаль. Судьба его незавидна, - бесцветно произнёс Красс, отправляясь в сторону входа. - Но это туз в колоде. Без него партию можно было сдать. Они дошли до трибунских покоев и направились в просторную гостиную. - Помоги, - обратился к оборотню, стягивая перчатки. - Порою я ненавижу эту хламиду. Самое прискорбное, что её не скинуть сразу. Как ярмо, - сравнение магистра рассмешило. - Так оно и есть. А что, похож я на старого имперского мерина?

— А ты? Что бы предпочел ты? - Я? - немного удивился трибун. - Отомстил бы я за тех, кого она мучила? Я давно не руководствуюсь состраданием и гуманностью. Только необходимостью. Преследую цели, которые не допускают жалости. Тевинтерское правосудие не учитывает благодетельные порывы, если не презирает совсем, за слабость. И если ты хочешь достучаться до моих совести и милосердия, то... - он усмехнулся над самим собой и над кастрированными основами цивилизованной нравственности, - нужно очень сильно постучать. Предположим - ты достучался. Тогда, без маски бессердечной сволочи и бандажа политической проститутки, я должен был прибить к кресту ту суку, в тот же день, когда увидел твои разбитые губы. Но поскольку я до сих пор являю собой редкостный экземпляр тевинтерского выродка и беспощадного ублюдка, я сделал то... что сделал. Кажется, магистра покидали последние силы под грузом на плечах и неподъёмным багажом дневных, вечерних и ночных событий. - Как я устал, - сказал он еле слышно и коснулся головы, словно дотронулся до сгустка боли заключённого в чугун.

Седой как раз спешился, о чем-то говорит с Гнедком, хлопал того по шее. Чуть заметная кривая улыбка, когда голова показывается из-под трибунского капюшона. Ты не сводил с меня глаз, я ведь заметил. Я тоже. Заметная метаморфоза в развороте плеч — уже не раб. Взгляд будто цепляет всю фигуру в плаще. Еще недолго - и придет наконец благословенная ночь, раздираемая между свободой быть собой и потребностью в отдыхе. - Жалеешь, что не смертный приговор? - спросил, устало вглядываясь в серые глаза.

8 фрументума, 02: ... , "Морской конёк" Кто-то прогуливался по городу, угощался изысканными лакомствами и держался за ручки, кто-то спешил прибрать к рукам внезапно свалившиеся блага, кто-то уже забылся в сладком предвкушении сна поздней ночью, трибун же мечтал о свободе. От мантии. От душного аристократического общества, пропитанного духами и лестью. Позади ещё один день испытаний тевинтерскими медными трубами. День изматывающий, но плодотворный. Редкостное удовлетворение от собственной работы, когда закон действует, не прогибаясь на окольных путях. Закон, доживающий свои последние дни. Тем больше наслаждение политика от извращённости происходящего. Правда у каждого своя. И сегодня последнее слово осталось за его правдой. Хотя, нет гарантии, что уже завтра судью не осудят те, кто сегодня заключён под стражу. Он слез с коня и передал повод конюху. Скорее в номер. Рука в перчатке машинально тянется к горлу, чтобы ослабить ворот, но сдвигает с головы чёрный капюшон. Полусонный Элахиль расстался с рыжей кобылкой и стоит рядом, прислонившись к опоре коновязи. Магистр оглядывается в поисках седой головы.

Но ни при каких обстоятельствах, ни под каким градусом и ни в каком раскладе вас никто не заставит танцевать. Кроме одного человека в этом зале. Которому не надо заставлять. Которому стоит только попросить. Неужели ты откажешь? Ведь не откажешь, нет? Синие не раз ловили знакомую стройную фигуру и серый пристальный взгляд. Не раз наблюдали вынужденные поклоны и подчинение. Вряд ли кто-то из высшего общества замечал серые и синие, тайком взирающие друг на друга, вряд ли кто-то мог уловить мысли и желания на двоих. Он отрешённо говорил и улыбался, не вникая в темы. И отгораживался от назойливого внимания, сосредоточившись на нём.

7-8 фрументума, башня Дома Сикстус, 00:00 => … Торжественный раут в честь гостей из столицы был назначен на девять вечера. В родовой башне префекта, на втором ярусе собрался весь цвет местной аристократии и духовенства. Устроитель праздника около получаса зачитывал знатные номены и приглашал в самый гостеприимный дом. Чета префекта блистала. Лукреция была свежа и очаровательна, а мессир Сикстус весел и щедр на комплименты. Никто не знал, сколько молодых рабынь сгинуло сегодняшней ночью на алтаре миледи, и сколько принял на грудь достопочтенный муж. Представителей столичной инспекции приняли с распростёртыми объятьями, следуя давней традиции – ублажать кураторов всевозможными способами. Бальные и обеденные залы второго яруса были переполнены. Рабов и лакеев было больше, чем господ. Шумное действо продолжалось до полуночи, пока меж знатных гостей не появились жандармские кирасы. Музыканты стихли, и на оркестровые подмостки взошёл столичный трибун в тяжёлой чёрной мантии с высокими имперскими регалиями в серебре. Почётный гость попросил внимания и произнес, без каких либо вступлений: - Властью данной мне Его Величеством Архонтом Империи Тевинтер Юлием Лонгином Донатусом, Высшей властью Магистериума, волей Создателя и памятью благочестивого Гессариона, я обвиняю вас Примус Марий Сикстус и вас Лукреция Валерия в неоднократном нарушении действующего закона Империи, в пренебрежении традиций, преступном сговоре против ныне действующей власти, в попрании религиозных норм и моральной деградации. Вы не достойны возглавлять и править. Я предъявляю вам обвинение в этих злодеяниях перед главами тридцати семи домов города Лукус Астурум, в присутствии блюстителей закона и Настоятельницы Храма Страстей Пророчицы Преподобной матери Петры, на основании неопровержимых свидетельств. Итак… В течении часа консулярный трибун Теодор Красс- Шармаль не оставил от величия Дома Сикстус камня на камне. Наследие рухнуло и похоронило под обломками нынешних недостойных потомков. По залу средь гостей не раз прокатывался недовольный ропот возмущения после очередных свидетельских показаний, а обвиняемые получали удар за ударом, пребывая в полной прострации, и не верили, что это происходит с ними. - На основании изложенного, - суд подходил к концу, гости злорадно косились в сторону хозяев и уже смаковали подробности падения дома, которые завтра же разлетятся по городам и весям, как первые ласточки, - я заключаю вас под стражу. Вы будете отправлены в «Oblivioni traditæ»*, имперскую тюрьму для магов на острове Тихий в Колеанском море. Там вы останетесь до вынесения окончательного приговора, который определит срок вашего заключения. Их вывели из собственной башни под гробовое молчание и беспомощный возглас Лукреции: «Вы не имеете права!» Ей вслед смотрели с плохо скрываемой ехидной радостью тысячи пар глаз бывших льстецов и "друзей". - Всё имущество Дома подлежит описи и конфискации в пользу Империи, - добавил трибун.- Ответственным куратором за сей процесс я назначаю представителей из Дома Борза. Dura lex. Sed lex. Vivat Imperium! - Vivat! Vivat! Vivat! – разнеслось дружным хором под высокими сводами. К представленным обвинениям посланника архонта у собравшихся претензий не возникло. Трибун сошёл с оркестрового помоста и отправился к выходу в окружении доверенных лиц и телохранителей. - Здесь мы закончили, - сказал он своим приближённым, последний раз бросил взгляд на башню павшего Дома и потянул повод, разворачивая вороного. Вслед ему и его команде растерянного смотрели окна величественного строения, с тоскою провожая чёрную мантию с багряным подбоем. *забытый

Апартаменты трибуна, около 19:00 Если бы кто-то в этот вечерний час решился навестить покои трибуна, он мог бы найти там единственного обитателя. Спящего на широкой кровати, с яблоком с руке, перед большой тарелкой с единственным пирожком. х

Апартаменты трибуна, 7 фрументума, около 18:00 Он долго отмывался в пустом трибунском номере. Измылил кусок мыла и извёл несколько флаконов пены и масла. И всё равно, казалось, вонь неистребима. Он так не тёр себя с тех пор, как отмывался после собственной оплошности в одном не самом приятном деле. Из ванны выполз через час, накинул халат и потащился в спальню. До раута ещё часа три, можно не торопиться. Кровать перестелена. Но за сегодняшнюю ночь она перевидала много. Седой снова здесь ночевал. Вздохнул и вышел на балкон, стянув с разноса пирожок и яблоко. И что он в нём нашёл? Нет, Пол, конечно же, прикольный. Но он же старый. Хотя, и шеф немолодой. Размышлял Эли между капустной начинкой и румяным боком яблока. Мимо пролетели горланящие чайки, жадно посматривающие на съестное в руке эльфа. У них любовь? А что это вообще такое - любовь? Это как в тех скучных орлесианских романах, где дамы плачут, лорды страдают, а шевалье выходят на дуэли на протяжении тысячи страниц? Это же полный мрак. Пирожок закончился. Недовольно прокричала над головой прожорливая чайка. А Элахиль пошёл за следующим. Да, бросьте! Вы все с капустой что ли?

7 фрументума, около 17:00 Наряд блюстителей порядка прибыл через полтора часа, после того как Элахиль отправился в город. Командир взял под стражу заключённого и препроводил в арестантскую карету. Удобную, светлую, с мелкой решёточкой, ни в какое сравнение не идущую с винной бочкой. - Пожелания мессира трибуна будут выполнены, мессир куратор, - доложил командир отряда Сейферту и пошагал к своей лошади.

- Мессир, - поприветствовал трибуна сомниари и тихо продолжил: - В реальности он провёл два года в бочке с фекалиями. Изуродован, покрыт язвами. Не особо осознаёт окружающее. Может, вообще не осознаёт. Он застал в прошлом, мысль зафиксирована на одном и том же - вопрос с формари не даёт покоя. Может, последняя книга, что читал до припадка. Он лишился рассудка, мессир. Учитывая связь здоровья тела и здоровья разума, то ему нужно здоровое тело, чтобы выбраться из этой ловушки, в которую его тело загнало разум. - Понятно. Значит, активный свидетель из него не получится, - заботы трибуна лежали несколько в другой плоскости нежели чаяния о благополучии пленника бочки. - Тогда заканчивайте здесь. Подождите на берегу, я отправлю к вам отряд жандармов. Поместим пока его в местную тюрьму. Скажите начальнику жандармерии, что это мой личный пленник и кроме меня и моих кураторов к нему никто не имеет доступ. И на всякий случай подстрахуйся. "Убеди" начальника в крайней необходимости исполнения приказа трибуна. Вряд ли они рискнут его нарушить. Но всё же. Я хочу быть уверен на двести процентов, что сегодня вечером Квинта Руфа доставят в Дом Сикстус. Хорошая работа, Сей. Красс хлопнул по плечу сомниари, склонил голову перед миледи и без лишних слов удалился.

- Читали, мессир, - спокойно повторил сомниари. - Интересная работа. Слабых магов надо учить и наставлять, а не усмирять. Как дела обстоят в вашем имении, мессир Руф? Как поживает ваша дочь, миледи Лукреция? - А, - лицо мужчины осветила улыбка, он даже оторвался от книги, - моя маленькая Реци. Она всегда была такой умницей. Вся в меня. Не чета этим стяжателям Валериям. - И что мы здесь имеем? - за плечом Сейферта раздался знакомый голос Красса. Он не выспался. Его вытащили с очередного официального мероприятия, где он третий час слушал о посевах и масличных деревьях. - Эли сказал, что версия с отцом подтвердилась. Насколько всё плохо? И какому богу помолиться, чтоб он стал дееспособным свидетелем? В реальности всё выглядит не так умиротворённо? - Я знаю вас, - донёсся голос из угла. - Вы Красс-Шармаль. Трибун кивнул. Руф перевернул ещё одну страницу. - Странные эти церковники. Усмиряют слабых магов, не в силах понять ни механизм одержимости, ни его природу.

- В Тени? - мужчина был удивлён. - Нет, нет, Сейферт Илиен. Я знаю трибуна Красса. Он перевернул ещё страницу. - Мне кажется на континенте, помимо Тевинтера, существует не здоровая тенденция к созданию формари. Чем больше усмирённых тем больше армия формари, - сделал он вывод, перевернул страницу. - Вы не читали трудов Первого Чародея Йозефуса, молодые люди? Занятное чтиво. "Усмирение и роль Тени в человеческой культуре".

- Да, верно, - подтвердил мужчина. - А вы? Что-то я вас не припомню. Он перевернул ещё одну страницу. - Странные эти церковники. Усмиряют слабых магов, не в силах понять ни механизм одержимости, ни его природу.

И передать под покровительство трибуна. Эли глянул на миледи, пребывающую в гордом одиночестве в отдалении от нелицеприятных событий с бочкой. "Ага, он спит и видит, как бы это дерьмище взять себе под покровительство. Он будет в восторге от вашего решения, миледи". Сейферт вышел в Тень и потащил туда же деда. - Следи, чтобы не появились люди префекта, - велела миледи остроухому Элахилю, прежде чем достать из кармана свой кристалл. - Или еще кто.. - Ладно, послежу. Только шефа вам вызову, да, пойду хоть говно с себя смою, пока вы тут втроём зависли. Тень Как только сомниари перетащил безвольное сознание за Завесу, он оказался в запертом фрагменте теневой реальности. Угол. Окно. Кресло. И больше ничего. В кресле сидит седеющий человек. На нём длинная мантия Школы Духа насыщенного фиолетового цвета. На пальцах крупные перстни, на шее зачарованный медальон. Он поворачивает книжную страницу, смотрит на пришедших и говорит: - Вы не читали трудов Первого Чародея Йозефуса, молодые люди? Занятное чтиво. "Усмирение и роль Тени в человеческой культуре".

Сейферт задумчиво потирал плечо. - Вопрос теперь, что с ним делать и кто это именно. Отец жены префекта или нет? Мессир! - окликнул маг старика. - Знаю, что вам херово. Но говорить и слышать можете? Старик продолжал выть и стенать. Он полуприсел, опираясь на локоть и прикрыл глаза скрюченной артритом рукой. На призыв Сейферта пленник винной бочки не обратил внимания, зато на удачу брошенное имя его насторожило. - Квинт Руф, - Элахиль назвал имя отца миледи Сикстус. Старик закрыл рот и поднял руку вверх, как если бы он был в сенате. - Твою Андрасте, это он, - не выдержал эльфёныш итогов бурных нынешних событий. - Оно точно стоило того, чтобы искупаться в дерьме, - Эли глянул на сомниари с немым вопросом: "Что делать будем?"

То что лежало на дне бочки начало оживать. Оно вдохнуло и закашлялось, выплёскивая из бронхов воду. Открыло мутные глаза, поражённые старческой катарактой, и завыло от яркого дневного света и боли. - Создатель, - на эльфийской мальчишеской мордашке глубокое отвращение сменилось таким же состраданием. - Он почти два года в бочке провёл. Почему они его не убили? Зачем так издеваться над стариком? Зелёные глаза с надеждой обратились к старшему товарищу.

- Если оттуда вылетит всё-таки не демон нечистот, пожалуйста, постарайся его не убить заклинанием, - попросил коллегу сомниари и повысил голос для миледи: - Миледи, не откажите в любезности! Если оттуда что-то набросится, парализуйте это, пожалуйста. - Ладно, - поморщился Элахиль, отступая на шаг назад и с благодарностью поглядывая на старшего, взявшего на себя обязанность встретить дермодемона первым. Набравшись храбрости (и остатков свежего воздуха), Сейферт от души пнул многострадальную бочку. Бочка развалилась. На тевинтерских пловцов пахнуло с новой силой аромата. Гнутые доски рухнули внутрь, явив на свет обезображенное язвами голое тело, сморщенного старика. Он лежал неподвижно и кажется не дышал. - Он помер что ли?.. - Элахиль, зажав нос пальцами, подошёл чуть ближе и заглянул на пленника винного погреба.

Выкатили к линии прибоя, облили обручи составом Крис и стали ждать. Спустя минуту, металл и дерево задымили, а через две - рассыпались пеплом. Магический состав справился без проблем с морёным дубом и сильверитом. Умения алхимика из Тайной канцелярии в очередной раз удостоились похвалы. Из бочки не донеслось не звука, только мутная вода вытекала из двух отверстий. Элахиль неуверенно посмотрел на Сейферта. Подходить ближе к страшной камере с неизвестным содержимым он не решался.

- Поплыли, Эли, - позвал сомниари и, ничуть не смущаясь своего обнажённого вида, прошёл до моря и нырнул. Поплыли. Без особо энтузиазма мальчишка принялся раздеваться. По примеру старшего снял всё. Рабам вообще стеснение не ведомо, по большей части их не замечают. Плавать он умел, как и любой эльфинажник Минратоса. Оружие у боевого мага всегда с собой, стихии у стихийщика - тоже. Бочку догнали скоро. Ещё издалека почуяли зловоние, исходящее от деревянной тары, как-будто в море вылили ночной горшок. - Фу... меня сейчас стошнит, - скривился эльф, стараясь не попадать в мутную жижу из бочки.

Воздух сгустился, с моря потянуло пронизывающим ветром. Ветер принёс с собой тяжёлый тучи, полные гнева природы. Где-то вдалеке прогремел гром. Лицо под полночно-синим капюшоном подёрнулось маревом, исчезло. На управляющего смотрел чистый поток энергии. По мере того, как иллюзия обретала чёткие контуры, глаза управляющего раскрывались всё шире. Наконец, когда тёмная радужка замерла неподвижно, а в провале зрачка отразилось видение из Тени, он присел и, не отрывая взгляда от посланца трибуна, стал медленно на полусогнутых ретироваться задом к жилым зданиям. Десять человек охраны в недоумении смотрели на хозяина, на гостей, на выползшего из погреба мокрого Шульца и терялись в дальнейшей тактике. Через минуту, окончательно убедившись в намерениях начальника скрыться от посланцев трибуна, они решили отступить и больше не задерживать гостей. Выехав на дорогу из ворот винодельни, недавние экскурсанты могли заметить множество следов колёс и копыт. Любая дорога в Лукус Астурус вела к побережью или от него, тем сложнее было определить направление, в котором исчезла требуемая бочка. (Бдительность -20)

- Мы обнаружили некоторые улики, - управляющий махнул, приказав охране опустить мечи. - И мы связываем их с вашим вчерашним пребыванием на складах, миледи секретарь. Вы не могли бы рассказать подробно, как вы вчера провели день в нашей винной обители. Если вас не затруднит, конечно. Будьте так любезны. (Проницательность)

Всё что он мог делать - это кивать головой и со всем соглашаться. Он бы даже выполнил наказ миледи с чёрными глазами, если бы у выхода из складов экскурсантов не встретили охранники в количестве десяти штук, сопровождаемые управляющим: - Стоять! - гаркнул один из рослых мужиков с мечом. - Не торопитесь, господа, - сказал управляющий всадникам. (Влияние -20, гипноз/энтропия - массовые заклинания -30).

Что скажите, мессир Шульц? Кавист прижался спиной к холодной каменной стене и осел вниз под очередным ударом судьбы. - Фсё, - ответил он секретарше трибуна, которая кроме секретарских обязанностей являла образец редкостного рвения к справедливости. - Уфифли фошку к форю. Фосью. Я нифаю фто быф фам. Но офо фрисяла фнасяфа. Я ефу ефу кифал, кафый фень! - оправдался трясущийся Шульц.