FOX69

Цинизм, помноженный на варварство. Таких не убивают мечом, таких учат палкой надсмотрщика. — Зачем? Укажу тебе твое место. Он не берется за оружие. Кулак давно сжат. И лавина обрушивается, увлекая обоих в поединок, который уже не нуждается в словах. Может в словах и не нуждается, но стали, по мнению лломеринца, этому поединку не хватает. И если храмовник надеялся отделаться сломанными рёбрами и синяками, то корсар шёл в бой, чтобы убить. Наверняка. - Ну, попробуй, - бросает он и выхватывает клинки. Зазубренные лезвия тесаков голодным отблеском вспыхивают в лунном свете.

— Бродяга. … Разыскиваемый преступник. … Отступник… - И что? - он безрассудно бросает вызов тренированному бойцу и укротителю магов. - Арестуешь меня? Отполированные рукояти клинков приятно холодят ладони.

Храмовник переступает с ноги на ногу, раскачивая склон. Лавина нарастает. - Десять раз. А потом? Думаешь, ей надо эти десять раз? Тебе шлюха нужна? Возьми любую в порту. Она же достойна большего. В очередной раз он меряет здоровяка взглядом с головы до ног. На губах лежит усмешка презрением к опасности. Ладони опускаются на рукояти тесаков. Ненамеренный жест. Скорее рефлекторный. Но отступать его не научили. - Если ты не заметил, - ухмыляется пират, - здесь нет портов. Мальчишка метит территорию и скалит зубы, намеренно наступая на хвост волку. И пока, волк терпеливо убирает хвост в сторону. - Значит, теперь ты будешь решать чего она достойна?

На нависший оползень?.. обвал?.. Кажется, вулкан, готовый взорваться в любой момент. Он поднял взгляд. Даже густые сумерки, разбавленные лишь светом тусклой луны, не могли скрыть голубого свечения насыщенной лириумом радужки. Капитан, не торопясь затушил сигару и встал. Посмотрел снизу вверх на гору мышц в броне и спросил: - Она что, вещь? Чтобы её оставлять.

- Ну да, конечно. Если в каждом порту по... женщине, не набегаешься за всеми. Да? Он выдержал паузу. Ровно для затяжки. Обернулся на храмовника с явным вызовом демонстрирующего своё пренебрежение к традициям лломеринских пиратов, и сказал: - Я не бегаю за женщинами. Это они бегают за мной.

Внутри клокотала злость в поисках виновного в несправедливости храмовничьей удачи. Он еще держал себя в руках. - А я думал, что ты поедешь с ней. - Храмовник, прислоняясь к стене рядом, лениво растягивал слова. Как-то мстительно втянул сигарный дым и кашлянул пару раз от его терпкой горечи. "Виновный" искоса посмотрел на сгусток гнева праведного во плоти. Плоти внушающей уважение: и вверх, и вширь. И продолжил курить. Об эротических снах храмовника пират не ведал, а эта женщина была вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Как и любому из них. Он не видел причин почему должно быть иначе. И если она решила покинуть команду, это её выбор. А свободному выбору лломеринский головорез никогда не перечил. - Зачем? - кратко донеслось до Аврелия в ночной тиши. Снова медленно разгорелся красноватый огонёк и так же медленно потух.

Он не пошёл в пещеру, а отправился за хворостом на ночь. Тянуло свежестью, и осенний холодок забирался под одежду. Уже в кромешной тьме пират вернулся с последней охапкой, бросил дрова у входа и присел на плоский выступ. Долго раскуривал сигару и наблюдал за мутным диском далёкой луны в плывущем дымном мареве. Если она не вернётся к полудню, он уйдёт. Здесь чужака с востока ничего не держало, хотя за время пути он и привык к окружающим его людям.

Зря охотник думал, что лломеринец постиг за несколько дней потёмки души неваррской мечницы. Как и душа любой женщина, душа Улвы была непостижима. Он не настолько чуток и внимателен, чтобы освоить все тонкости женских душ. Наверное, поэтому бОльшую часть своей жизни Барт Хирол провёл в море в огрубевшем мужском обществе, где каждая душа прозрачна, а пиратский кодекс регламентирует взаимоотношения. Всё предельно просто и нет нужды искать подходы к душам. - Где эта пещера? - спросил он у охотника, не собираясь следовать за женщиной, ставшей ему за эти дни очень близкой.

- И что это сейчас было? - капитан смотрел вслед уехавшей мечнице. - Кто-нибудь в курсе? - обратился он к команде.

- Там должно быть безопасно. Я вернусь быстро. Даю слово. Пристальный зелёный взгляд не выпускал мечницу из вида. Она проигнорировала просьбу храмовника и в срочном порядке решила устроить судьбу полутрупа. Дальнейшее бытие красноглазого мужика пирата не интересовало, ибо он был им обузой и опасным попутчиком, а вот решение их нанимательницы его удивило. Вы куда-то собрались, сеньорита? Или я чего-то не понимаю? Но ей он не сказал ни слова, ожидая дальнейших её действий.

Капитан не принимал участия в воскрешении полумёртвого - тут бы Алоис пригодился после констатации смерти - он же стоял поодаль и наблюдал. Деревянную фигурку морской свиньи окончательно завершённую, ещё позавчера, он тайком поместил в седельную сумку неваррской мечницы - на удачу.

Ох, спасибо. Но фрпг-обострение чувствую надолго.

27 мартиналиса Уже поздно вечером, когда медведю, наконец-то, отомстили за трёхдневный марафон всеобщего терпения, а содержимое найденной бутылки могли подвергнуть дегустации желающие, он подхватил свой камзол и отправился к ней. Плотный камлот лёг на женские плечи, а мужская рука обняла и прижала. Полная луна карабкалась по небосводу, тесня неказистые звёздочки, тянуло осенней прохладой и морозным воздухом с гор. Впереди была долгая ночь, и лломеринский капитан налётчиков собирался провести это тёмное время суток в обществе неваррской мечницы. Х

Подрагивающие веки, влажные губы, сбивчивое дыхание. Она на краю. Он добровольно рядом с ней. Быть рядом сейчас. Брать без остатка. Делить наслаждение, дарить себя. А остальное... подождёт. Страсть захватила обоих, утопила в жажде, бросила в омут вожделения, из которого они выплыли лишь через вечность. *** Он потёрся щекой о её щёку и нежно припал к тёмным губам. Поцеловал прикрытые веки и кончик носа. Обнял, вдыхая запах разгорячённой меди волос. Потом поднялся. Помог подняться ей и пошагал в лагерь. Морская свинья, брошенная под деревом, взирала на резчика с укором недоделанными глазками. Капитан опустился рядом, вытянул из сапога кортик и срезал тонкую стружку с фигурки. У морской свиньи обязан быть хвост, иначе, что же это за талисман удачи такой, кастрированный.

- Остановиться? - невинно поинтересовалась, продолжая дарить невесомые поцелуи. - Лучше тогда... остановиться? Пряжка щёлкнула и притворно слабые руки могли творить если не произвол за произволом, то один сплошной беспредел. - Отдать тебе монеты? Чтобы ты смог уйти, - шептала красноглазая. - Уйти. Сегодня. Сейчас. Ведь именно этого ты хочешь, верно? Свободу от кандалов. Свободу от чужой воли. Свободу от обязанностей, которые ты не хочешь исполнять. Руки были беспощадны. Они знали, как лишить свободы, как подчинить. Но... Дыхание стало частым, вся кровь отхлынула куда-то вниз. Он обхватил её и опрокинул. Свалил на землю и прижал всем телом. Шаловливые ручки с силой вдавлены в почву. Он целует с необузданным иступлением её губы и, оторвавшись, заглядывает в угли глаз. - Однажды, - тихо произнёс над её головой, - я узнал об очень редкой лоции. Проклятого атолла Боэрика, - зелёный взгляд был холоден и мрачен. - Я нанялся в команду шхуны. Того кто ей владел. Их было десять. Через три дня их стало пять. Ночью я убил капитана, боцмана и трёх матросов. Остальные сдались. Я забрал карты. Он продолжал смотреть в её глаза и надёжно удерживать тело. - Они доверяли мне, -добавил он и освободил руки пленницы, ослабив хватку. Склонился и коснулся губами её открытой, беззащитной шеи. - Я бы давно мог получить расчёт. Он снова отстранился, чтобы увидеть рубиновые блики.

Он не пошевелился. Рукам на пряжке давали полную волю. Рукам дозволялось всё. Нежным, притворно слабым, ласковым пальчикам, удерживающим двуручный меч, разрешали любой произвол. - Значит, таким будет расчёт, - сказал пират после невесомого, невинного поцелуя коварной особы. Он залюбовался её пылающими глазами и лёгким румянцем. Ладонь невольно коснулась упругих локонов волос. - Признаться я думал о монетах, - усмехнулся он и крепко обнял обманщицу, недавно сулившую свободу.

"Многозначительный" проводили. Ладонь сжали в кулак и убрали, не дождавшись преждевременного расчёта. Он наблюдал за ней до тех пор, пока она не скрылась из виду. Наконец, поднялся, оставил дельфина, но забрал нож, и отправился следом. Здесь, за пригорком, в тенистых зарослях багровеющей лещины, капитан остановился рядом с мечницей и вопросительно взглянул.

Бесшумно. С тем же вызовом. Сказанное одно слово. - За-би-рай. Не отстраняясь, не отпуская её горящий взгляд, он переложил кортик в руку с дельфином, и протянул открытую ладонь. Давай.

- Да, - бесшумно, но почти как вызов, прозвучал ответ красноглазой. И снова долгий испытывающий взгляд, а опасный клинок в руке по-прежнему не двигается. - Так отдай, - звучит логичное продолжение.

- Почему ты не возвращаешься в море? - тихо повторила вопрос, который задавала ещё в таверне Уайлдервейла. - Убедить меня, чтобы я отдала тебе награду раньше? Намного раньше. Женщины наивны и глупы. Хоть оные нежные скромницы или горделивые царицы. Боги свидетели, она была в его власти. - Ведь ты тоже хочешь вернуться. Отточенное лезвие остановилось на изгибе деревянного хвоста. Он перевёл на неё пристальный взгляд. Испытывающее молчание длилось, пока он изучал рубиновые глаза, словно видел впервые. - И ты бы отдала? - прозвучал вопрос без малейшей тени эмоций.

Он посмотрел на её красивое лицо, на седые косички в роскошной меди локонов. На тонких губах скользнула тень улыбки, а в зелёных глазах отразилась уверенность в сказанном. - Ты счастлива этим. И скучаешь, - его чуть хриплый голос не сомневался. В рубиновых глазах с начала их знакомства была тоска. Теперь, он знал причину.

- Как рана? - поинтересовались, обвив руками свои колени. - Царапина, - бросил он, не отрываясь от своего занятия. Поднял глаза и посмотрел на присевшую рядом женщину. Улыбнулся: - Спасибо. - Рыба. Только странная. - Это не рыба, - заметил капитан на определение барда. - Это морская свинья. Она приносит удачу. А убить её - накликать беду. Призыв Аврелия к уставшему вариться медведю, вызвал голодное урчание в желудке, но пират продолжал своё нехитрое занятие. Снова глянул на мечницу и спросил: - У тебя есть дочь? - тонкая стружка продолжала сыпаться, а у дельфина появлялся хвост.

Старый Фернандо научил его многому. Рыбачить и плести сети, ловить жемчуг и черепах, управляться с баркасом и парусами, пользоваться лоциями и картами. Он научил читать и писать, подделывать каперские грамоты, торговать и... резать по дереву. Как он сам говорил - самому бестолковому ремеслу, которое пирату никогда не пригодится. А что его внук будет пиратом, старик не сомневался. Сын Шёлкового Макса не может быть никем другим. Барталомью Ортега де Вирнен и не стремился. С шести лет он твёрдо знал какая судьба ему предначертана, но "самым бестолковым ремеслом" иногда баловался. Оно умиротворяло и успокаивало. Примерно через час неторопливых действий кусок коры в его руках начал преображаться в фигурку. А ещё через час появились знакомые любому приморскому жителю очертания.

Капитан не сразу ушёл с поля боя. Он проводил медную гриву волос и покачивающиеся бёдра долгим взглядом, и уставился на поверженного противника. Одно дело брать в качестве трофеев украшения, оружие, зубы, уши и кисти рук, и совсем другое, когда перед тобой деревянный "труп". Лломеринец присел, потыкал остриём ножа твёрдую кору, примерился и отковырнул кусок. Вернувшись в лагерь, он расположился неподалёку от костра и принялся строгать деревяшку.

Улва опустила голову, лбом коснувшись эфеса меча. Отдышавшись, она в первую очередь осмотрела своих раненых товарищей. Она помогла Бартоломью с его раной на груди. Задержала рубиновый взгляд на его зелёных окнах души, всё ещё спрашивая, мысленно, его и себя – зачем он это делает. Даже если ответ на это есть. Давно. И неизменный. Но как настоящая женщина – она всегда ожидала чего-то другого. Наивно и глупо. Могла себе позволить. А он мог себе позволить не препарировать эти новые отношения, не думать о далеко идущем будущем, не строить планов для совместного, он мог лишь любоваться её гордо поднятой головой, царственной осанкой, силой хищницы, её медными волнами волос с серебристыми бликами седины, тёмными манящими губами, мог наслаждаться её запахом и теплом разгорячённого боем тела. Он не замечал боль, пока она обрабатывала рану. Лишь касания её осторожных рук. К обширной коллекции шрамов прибавился ещё один. Правда, этому досталось больше заботы, внимания и нежности, чем остальным. Обычно после боя такие "царапины" заживали сами собой, многократно вскрываясь, образуя корку из запёкшейся крови, а из лечения видели только морскую воду и ром. На краткий миг ладонь успела погладить небритую щеку. Её бледное лицо приблизилось ближе, но губы к губам не приникли. Не здесь и не сейчас. Не на чужих глазах. Он подавил желание податься вперёд и против воли коснуться её щеки. Она отстранилась, он опоздал. Но зелёный взгляд долго пленил рубиновый, не отпуская и предрекая необходимость продолжения лечебных процедур чуть позже.