Ribka

— Никак. Я скажу больше, вы даже не можете с уверенностью сказать, действительно ли оставленное в моих записях правдиво, и вам для выживания на самом деле необходима вторая часть сыворотки “альфа” или вакцина “омега”, — Мэри услужливо добавила новую тему для сомнений. — Но, поскольку дегенеративные изменения в тканях начнутся уже с ночи на ночь, я бы посоветовала, просто на всякий случай, последовать рекомендациям и приготовить для себя один из препаратов. В конце концов, я рискнула всем, чтобы закончить свою работу. Седовласая женщина осмотрелась по сторонам, скользя взглядом по холодным стенам больничной палаты, затем устремляя внимание к тёмной фигуре за огненным провалом. — Не переживайте. Реальный мир ощущается иначе. Если же у вас останутся сомнения даже после возвращения… что же, — Мэри задумчиво посмотрела сквозь собеседницу и качнула головой в ответ на собственные мысли. — Мало кто может сказать, что ему довелось на собственном опыте прожить притчу о китайском мудреце, который видит себя во сне прекрасной бабочкой. Каждое слово Мэри отзывалось в голове гулким эхом, будто капли падали в пустой колодец. "Никак". Простой, безжалостный ответ. Ни опор, ни гарантий - только зыбкая почва под ногами и необходимость сделать шаг, не зная, куда он приведет. В памяти вспыхнули образы: холод палаты, щелчок пальцев, багровый туман. Мир, который в одно мгновение перевернулся, оставив после себя горькое послевкусие чужой воли. Как после этого понять, где заканчивается игра и начинается реальность? Слова собеседницы про мудреца и бабочку повисли в воздухе и в них сквозило нечто большее, чем насмешка. Фатальность. Смирение. Будто она заранее знала - ответа нет и быть и не может. Уголки губ Кьяры чуть дрогнули - едва заметная, усталая усмешка, больше похожая на тихое признание неизбежного, чем на реакцию на чьи-то слова. Этот крошечный жест стал для нее точкой опоры, способом вернуть себе внутреннее равновесие. Конечно... она и не ждала другого. Эти фразы лишь оформили то, что она давно ощущала, но осознала только сейчас - границы между реальностью и иллюзией никто не проведет за них. Девушка перевела взгляд на пылающую пропасть и замершую фигуру Тиберия. Все вокруг дрожало на грани сна и яви. И пусть сомнения не исчезли, больше они не сковывали ее.

Кьяра молчала, внимательно слушая, но еще внимательнее - наблюдая. Слова Мэри звучали спокойно, почти обыденно, словно речь шла не о смертельных ловушках и чужой воле, а о чем-то вроде неудачного эксперимента в лаборатории. "Шаг первый - вернуть вас в сознание". Вот так просто. Будто все пережитое моно уложить в аккуратную формулу. Но после палаты, зимнего солнца и падения эта простота лишь настораживала. Слишком ровно и четко, как голос врача, который говорит пациенту, что все будет хорошо, хотя уже держит в руках шприц. - Выбор? - тихо произнесла девушка, глядя на Мэри. - Но как понять, что это действительно он? Что мы не просто движемся по чужому сценарию... к еще одной ловушке, только лучше спрятанной.. Кьяра слегка качнула головой, будто не доверяя сама себе. В голосе не было вызова, только осторожность и едва заметная дрожь после недавнего испытания. Она не ожидала ответа, который все расставит по местам, но должна была озвучить этот вопрос - хотя бы для самой себя.

Сердце не билось и все же в груди звенело гулкое эхо падения, будто оно продолжало прокатываться по телу, не находя выхода. Кьяра растерянно огляделась. Под ногами тянулся холодный поток, уносящийся к багровому пламени впереди. Пространство то смыкалось стенами больничной палаты, залитой лунным светом, то снова раздвигалось до бескрайней реки и фигуры в тоге - от этой череды смен картинок слегка кружилась голова. Слишком быстро, слишком резко, словно кто-то нарочно перелистывал страницы, не давая ни на одной задержаться. - Финала? - глухо выдохнула девушка, не отрывая взгляда от Мэри. - Финала чего? Голос показался чужим - сухим, с хрипотцой, словно выдавленным из глубины. Она медленно перевела взгляд с женщины на застывшего Тиберия, пытаясь уловить в их фигурах хоть одну твердую точку, за которую можно ухватиться. Но пространство будто само колебалось, как зыбкая ткань сна. Кьяра ощущала, как внутри борются два чувства - еще не ушедший до конца страх, пережитый в палате, и медленно возвращающееся сосредоточение. И сжав пальцы в кулаки, пыталась перебороть ломкую дрожь. - Финала чего? - она внимательно, почти настороженно всмотрелась в лицо Мэри, стараясь уловить за мягкой улыбкой что-то большее - намерение, подтекст, хоть крошечную трещину в выстроенной картине. - Все это похоже на головоломку без конца...

А я бы хотела в такой тематике партийную РПГ. Не Драгон Эйдж, но с восточным колоритом, джинами и тп ) Правда сомневаюсь, что Биоваре могли бы сделать что-то новое и классное, как когда-то..

Кьяра отшатнулась к окну, тихо хныча от страха и боли. Запястья горели красными полосами, сердце колотилось все сильнее, дыхание сбивалось в хрип. Прими реальность.. Слова медсестры прозвучали, как приговор. Принять - значит снова покорно глотать таблетки, снова позволить чужим рукам запирать двери, снова утонуть в сером липком безвременье. Принять - значит потерять себя. Нет. Уж лучше умереть, чем снова допустить подобное. Словно в ответ на эту мысль позади послышался женский голос: “Если эксперимент пройдёт удачно, нас ждёт совсем другая жизнь” Кьяра узнала его сразу - голос, записанный на пленку диктофона, помнила записи, раскрывающие подробности эксперимента легендарной ученой. Слишком много в них было деталей, подробностей, чтобы это оказалось плодом больного воображения. Она повернулась к распахнутому окну, жмурясь от яркого солнечного света, бьющего в глаза. Голос прозвучал так близко, словно Мэри стояла прямо за спиной. Но за окном - пусто. Ни людей, ни птиц, ни хотя бы далекого автомобильного гудка, словно на всем белом свете осталась лишь она, медсестра и эта жуткая палата. – Ты что задумала? – хмуро спросила медсестра, судя по выражению лица по какой-то причине только сейчас заметившая столь грубое нарушение в порядке содержания пациентов. – Не глупи. Даже если не покалечишься, как далеко ты сможешь убежать? Эй! – она повернулась к выходу из палаты. – Живо сюда, мне нужна помощь! Кьяра уперлась руками в оконную раму, подтянулась и вспрыгнула на подоконник. Холодный ветер хлестал лицо, волосы прилипли к вискам. Она обернулась: медсестра звала подмогу, но не двигалась с места, словно кто-то держал ее невидимыми нитями. “Мне всегда казалось дурным тоном, признавать собственную некомпетентность перед лицом того, с кем собираетесь заключить сделку” Харон, хозяин Стикса, их загробного пристанища. Его голос стал еще одной трещиной в идеально выстроенной картине. Как-то он сказал, что вампиры могут подавлять чужую волю и это тоже соотносилось с воспоминаниями о кукловоде, вещавшем через главврача. Так распахнутое окно - выход? Способ проснуться? Или ее специально вынуждают сделать этот шаг? Когда-то Кьяра слышала, что невозможно гипнозом заставить человека убить кого-то или себя. Но что, если сила внушения вампира сильнее? Тот, кто говорил голосом доктора, не скрывал намерений их уничтожить. Пусть так. Все лучше, чем застрять в этом кошмаре.. Она посмотрела вниз: ни сугроба, ни кустов, ни привычных деталей двора, только слепящий свет. Мир казался плоским, как рисунок. Кьяра сжала пальцы на раме, вдохнула обжигающе холодный воздух и, закрыв глаза, шагнула вперед. ____ СВ - 3 успеха

Сердце бешено билось в груди. Ее. Сердце. Билось. Кьяра со свистом втянула воздух, ощущая рваный торопливый ритм. Пальцы машинально легли под ключицу и под ладонью отозвались быстрые толчки. Слишком настоящие. Живые. Она подняла потрясенный, неверящий взгляд - в дверях стояла медсестра: белая униформа, накрахмаленная шапочка. Та самая, что впустила их в клинику... Взгляд в панике обежал палату: кровать со сбитым одеялом, тумбочка, стул. Из распахнутого окна тянуло пробирающим до костей холодом. Под тонкой больничной сорочкой тело покрылась гусиной кожей, босые ступни мерзли на кафельном полу. Где тапочки? Их всегда выдавали. И зачем открыто окно? Его никогда не оставляли настежь, даже летом, проветривали, когда пациентов уводили на процедуры или в общую комнату. Но сейчас сквозняк тянулся внутрь настойчиво, почти злорадно. В этой детали было что-то неправильное, будто в плохо нарисованном сне, где линии начинают дрожать, если всматриваться слишком пристально. Или это слезы мутили взгляд, делая окружающую обстановку и лицо медсестры нечеткими, расплывчатым? Когда ее перевели в общее отделение? Кьяра не могла вспомнить. Дни, проведенные в закрытом крыле, тянулись липкой серой массой, без начала и конца. Лекарства размывали границы между сном и явью, и память отравлено дремала вместе с телом. Мысли метались, задевая друг друга. Может, все это и правда было бредом, галлюцинацией больной головы? Может, никакого вампиризма, никакой Мэри, никакой лаборатории не существовало? Может, она всегда была здесь, в Сэнд-Крике, и все прочее - лишь попытка вообразить себе побег? Но тогда почему в памяти так ясно вставали события прошедших ночей? Как пахло кровью и горьким дымом на ферме. Язвительно-небрежный голос Харона. Смех и приглушенные разговоры гостей на приеме у принца. Лица ее товарищей, их голоса. Нейтан не мог блуждать в подвале, покусанный крысами, как сказала медсестра. Он сам подхватил ее на руки, когда крысы бросились из тьмы катакомб, а она вцепилась в его плечо, дрожа от ужаса. А потом куталась в его пиджак, слишком большой для нее. Их пари перед первой охотой, дрожь в пальцах, пока она делала вид, что все под контролем. Кьяра помнила странный, немного неловкий разговор с Генри и яркий вкус его крови на языке, тьму под кожей и собственные клыки. Помнила, как они с Клэр перебирали вешалки в магазине, выбирая что-то взамен испорченной одежды. Как та протянула ей деньги, не задумываясь, без малейшего укора, просто как должное. И как в конце они остановились у витрины с косметикой и Кьяра советовала спутнице оттенки помады. Эти воспоминания были слишком яркими, слишком подробными, чтобы оказаться выдумкой. Она ясно помнила, как они пришли в Сэнд-Крик, как встретили доктора, помнила его последние слова... Не его! Доктор тоже был марионеткой, а кукловодом был кто-то другой, кто-то страшный, могущественный. Щелчок пальцев, багровый туман, темнота. Он что-то сделал с ней... И все же... дыхание рвалось, грудь сжимала тупая боль от ударов сердца. В открытое окно врывался холод и дневной свет. Кьяра протянула дрожащую руку, медленно, с отчаянным усилием перебарывая страх, и позволила солнечному лучу коснуться кончиков пальцев. Никакой боли. Никакого пепла. Только мягкое тепло. Мир рушился. “Нет... нет, этого не может быть. Не снова...” Кьяра закрыла глаза, но толчки в грудной клетке не исчезли. Внутри продолжало звучать одно-единственное слово. Нет. Нет. Нет! Голос дрожал и ломался, и Кьяра не сразу поняла, что кричит вслух, отказываясь верить в происходящее, отказываясь снова стать безвольной пленницей лечебницы. ___ СВ - 2 успеха

– Если же хотите узнать, как пройдёт наша встреча, то пусть будет по-вашему. Вы передадите мне материалы экспериментов, расскажете обо всех тайниках, связанных с исследованием так называемой “Мэри”, и о каждом человеке и вампире, с которыми встречались с ночи своего побега. Я же, наконец, положу конец этому отвратительному проявлению малкавианского безумия, раз и навсегда. Голос их собеседника звучал мягко и ровно, как у человека, привыкшего, что его слова не оспаривают. Кьяра отметила его вдох - привычный, ненужный вампирам. Человек. И все же он сидел так, будто имел полное право решать - за них. Даже если бы они оставались людьми, шестеро против одного - перевес был бы очевиден. Но мужчина в белом халате не боялся, его спокойствие было слишком настоящим, слишком уверенным. Девушка вдруг вспомнила впустившую их медсестру, запоздало отметив некую неестественность в движениях последней - будто марионетка, послушная чужой руке. Или.. чужой воле? Она нахмурилась и задержала на мужчине взгляд, пытаясь понять, какой туз он прячет в рукаве. Он не просто человек, не просто врач? Уверенность бралась не из слов, он словно знал, что... может заставить. -- Я пока не вижу выгоды, и вы не сказали, что нас ждет после этого. И зачем нам это делать, тоже пока не вижу смысла. Кьяра удивленно посмотрела на Роудса: - Он нас убьет, - произнесла она, заставляя голос звучать ровно. - Мы - отвратительное проявление малкавианского безумия.

Холод в подвале оказался не тем, что был снаружи. С тем пор как она стала вампиром, зимний мороз перестал быть для нее чем-то ощутимым, но здесь все было иначе. Воздух обволакивал, покусывал кожу, словно находил щели в мертвом теле и проникал глубже, чем должен был. Казалось, стены и коридоры узнают ее, принимают, пробуют на прочность. Кьяра скрестила руки на груди, будто отгораживаясь от чужого прикосновения, и на миг ощутила, что снова стоит под дверью своей палаты, где холод кафельного пола был частью наказания. Металлическая дверь открылась легко, слишком легко, будто кто-то заранее приготовил им путь. Красный свет сменился зеленым и это ощущалось не приглашением, а приказом, от которого не отвернуться. Когда седовласый мужчина за столом заговорил, в Кьяре отозвалось непонятное, почти болезненное чувство узнавания. Лицо, голос, манера жеста - все это казалось знакомым, но память упорно не давала ответа. Чем сильнее девушка пыталась ухватиться за образ, тем стремительнее он ускользал, оставляя внутри лишь глухое раздражение. Кьяра хмуро посмотрела на доктора, взгляд был настороженным и тяжелым, как еще один оборонительный жест. Воспоминание не приходило, но именно эта невозможность вспомнить тревожила сильнее всего. Будто место и человек напротив знали о ней больше, чем она сама, и ей оставалось только защищаться - молчанием, закрытой позой и холодной яростью, кипящей глубоко внутри.

Их появления ждали. Это было даже не ловушкой, а медвежьим капканом, распахнувшим железную пасть, и только глупцы могли добровольно наступить на него. Глупцы и те, у кого не было другого выхода. Кьяра застыла у порога, не сразу решаясь переступить через него. Ей показалось, что здание затаенно дышит, притворяясь спящим, чтобы захлопнуть тяжелую дверь за ее спиной. Она осторожно потянула носом воздух, почувствовала идущий изнутри запах - хлорки, застоявшегося воздуха, лекарств и отчаяния. Внутри все сжалось, когда ее вдруг окатило воспоминаниями о холоде ремней, скрежете ключа в замке и сухой горечи таблеток на языке. Девушка задержала взгляд на лице медсестры, то казалось смутно знакомым, но вспомнить ее Кьяра не смогла, лишь почувствовала отвращение: этих лиц было много и все они сливались в один безликий образ в белой, накрахмаленной униформе. Образ равнодушный, с фальшивой заботой в голосе и сильными руками, делающих ее, Кьяру, слабой и беспомощной. Изнутри поднялась злость - холодная, вязкая, сильнее воспоминаний и страха, что они вызывали. Она ненавидела это место, ненавидела тех, кто мучил ее, лишил воли и свободы, кто решил, что вправе распоряжаться чужими жизнями по собственному усмотрению. И сейчас запоздало удивилась, как вообще сохранила разум. Таблетки гасили сознание, делали ее послушной, ремни приковывали тело и оставалось только смотреть в потолок и ждать, когда чужая воля снова сомкнется над ней. Она вспомнила, как легко могла бы утонуть в этой пустоте, перестать быть собой. И, возможно, именно страх - самый сильный и самый мучительный - страх потерять волю окончательно удерживал ее на грани, заставлял цепляться за обрывки памяти и себя самой.

Трачу опыт: 20 очков+2 в остатке=22 Движение разума 2 точка = 10 очков Убеждение 5 точка = 10 очков Выживание 1 точка = 2 очка

Когда все разошлись, в холле повисла тишина. Кьяра какое-то время просто стояла, застыв в нерешительности. Вчера рядом был Нейтан и тогда охота выглядела почти как игра: можно было спрятаться за улыбкой, за притворной легкостью. Сегодня этой ширмы не было, а Нейтан в этот раз предпочел действовать один. Мысль о том, чтобы снова пойти в бар, девушка отмела почти сразу. Генри мог быть снова там, а Кьяра не знала, что сильнее: жгучее желание увидеть его или же страх того же самого. Ей хотелось избежать этого выбора и, быстро забежав в номер за пальто, она вышла из отеля. Улица была оживленной в этот ранний зимний вечер. Кафе выдыхали в морозный воздух запах кофе и пряностей, у витрин смеялись пары, и кто-то жонглировал апельсинами на углу, собирая мелочь в шляпу. Кьяра шла среди этого шума, чувствуя себя тенью - все слишком живое, слишком человеческое. Снова всплыл вчерашний разговор о вакцине, призрачная надежда снова стать людьми. Сейчас это казалось ей издевкой - как можно мечтать о человечности и в то же время идти на охоту? Мысли о будущем и настоящем сшибались, отталкивая друг друга, как две несовместимые стороны ее сущности. Музыка донеслась от уличной певицы - девушка лет двадцати, с темными кудрями, в расстегнутом пальто и с гитарой через плечо. Она играла небрежно, но уверенно, и вокруг нее собралась небольшая толпа: кто-то подпевал, кто-то хлопал в ладоши. - Ну что, еще одну? - певица улыбнулась зрителям и, заметив Кьяру, кивнула ей: - Ты, красавица в пальто, скажи, что сыграть? Кьяра чуть опешила от неожиданности, но тут же нашлась: - Что-нибудь.. веселое. - Веселое? Будет тебе веселое! - девушка заиграла бодрый рифф и кто-то рядом даже пустился в пляс. Смех, хлопки, короткое единение, в котором Кьяра вдруг почувствовала себя частью толпы. Почти человеком. Песня закончилась, люди разошлись, а певица сунула гитару в чехол. - Спасибо за заказ, - подмигнула она. - Ты хоть улыбнулась. А то стояла такая серьезная, будто налоговую ждала. Кьяра растерялась и действительно улыбнулась - по-настоящему. - Наверное, давно не слышала живой музыки. - А я вот думаю, что без музыки жизнь тухлая, - певица достала из кармана пальто вязаную шапку и натянула на кудри. - Тебе в какую сторону? Можем пойти вместе, если по пути. Они пошли бок о бок. Разговор завязался сам собой: о холодной зиме, о дурацкой работе официанткой, о мечте когда-нибудь записать альбом. - Я вообще-то учусь на медсестру, - говорила представившаяся Норой девушка. - Правда, учеба такая себе.. Лекции скучные, практика страшная. Но мне все-равно нравится. А в кафе подрабатываю, чтобы маму лишний раз не дергать. Кьяра украдкой взглянула на нее. Свет фонаря выхватывал уставшее, но живое лицо. - Медсестра? - повторила она, и в голосе прозвучало что-то вроде искреннего удивления. - Это непросто. - Ну да, - девушка фыркнула, чуть ссутулившись. - Но зато точно знаешь, что нужна. Иногда это важнее всего. Они помолчали, а Кьяра вдруг поймала себя на том, что завидует этой простой уверенности "нужна". Когда-то и она знала, для чего сидит ночами перед микрофоном: чтобы кто-то в темноте не чувствовал себя одиноким. Радиоэфиры были ее маленьким доказательством "нужности". А теперь? Теперь ее ночи принадлежали Зверю и нужность измерялась совсем иными мерками. Их путь свернул в темный сквер, освещенный редкими фонарями. Здесь было пусто и тихо, словно невидимая преграда отделяла его от шума вечерних улиц. - Ну, а ты? - Нора повернулась к новой знакомой. - Кем ты работаешь? - Я... ну, пожалуй, сейчас я безработная, - Кьяра пожала плечами и неожиданно для себя призналась, стремясь ответить искренностью на искренность. - Раньше работала на радио. Вела ночную передачу. "Полуночный пульс", про всякие потусторонние истории, городские легенды... Глаза собеседницы округлились. - Да ладно?! Ты из "Пульса"? Я иногда слушала эту передачу, когда настроение было паршивым или просто не спалось. Включала радио и казалось, будто рядом кто-то живой. И музыка у вас всегда была клевая... Кьяра невольно улыбнулась в ответ, но улыбка вышла какой-то неловкой. - А что случилось? - собеседница еще светилась радостью узнавания. - Почему закрылись? Кьяра пожала плечами: - Сказали, рейтинги низкие... Наверное, просто время пришло. Все когда-нибудь заканчивается... - Жалко, - искренне сказала певица. Поежилась, когда по скверну пробежал ветер, и как-то жалобно добавила: - Холодно как... Кьяра чуть наклонилась ближе, словно бы хотела просто сказать что-то на ухо - так, как иногда делают люди, когда между ними рождается доверие. Ее пальцы едва коснулись локтя собеседницы и та не отстранилась, только удивленно моргнула и тихо выдохнула, позволив сблизиться. На секунду показалось, что все снова, как было раньше: простая ночь, легкий разговор и кто-то рядом, кто слушает ее, верит ей, радуется ее голосу. Но Зверь внутри рвался вперед и она позволила ему выйти - осторожно, будто боясь вспугнуть этот хрупкий момент. Кожа под ее губами была теплой, живой, а пульс бился часто, но не в страхе - скорее в легком волнении, как после удачного концерта или неожиданной встречи. Первый глоток был острым, как вспышка, и Кьяра поймала себя на том, что улыбается, чувствуя вкус - не боли и одиночества, как было с Генри, а чего-то чистого, почти солнечного. Мир на миг сузился до одного ощущения - теплый пульс под тонкой кожей и вкус жизни, наполняющий рот. Девушка тихо вздохнула и расслабилась, словно доверяя ей без остатка. Когда, утолив голод, Кьяра отстранилась, она осторожно провела рукой по плечу Норы, проверяя, все ли с ней в порядке. Та чуть улыбнулась - устало и растерянно - и позволила себе опереться о предложенную руку. Вкус крови еще теплился в памяти, пульс чужой слабости еще отдавался в собственных висках, но зверь внутри уже успокоился, насытившись. - Тебе пора домой, - негромко сказала Кьяра, не давая спутнице задать неудобный вопрос. - Я помогу. Уйти просто так казалось неправильным. Не потому, что так положено по “Маскараду”, а потому что иначе она не могла поступить. Девушка согласно кивнула, послушно пошла рядом, нетвердо переставляя ноги и сжимая пальцы на руке Кьяры, будто боясь отстать. Через пару кварталов она остановилась и указала на панельный дом с тусклой лампочкой над входной дверью. - Тут... я сама дальше. Нора слабо улыбнулась, махнула на прощание рукой и скрылась в подъезде. Кьяра осталась на пустой улице, чувствуя, как внутри странным образом сплетаются два чувства - насыщенность после охоты и отголосок чужой доверчивой улыбки, которую она не заслуживала, но все равно унесла с собой.

Утро. Когда все разошлись, Кьяра подошла к окну и осторожно отдернула штору. Обрывок неба в гостиничном окне был еще темным, но зверь, поселившийся в ее крови, чувствовал, что до рассвета остаются считанные минуты. Когда-то девушка любила это время суток: ночь затихала, а вместе с ней переставал действовать и кофе, державший всю ночь на плаву. Кьяра заканчивала эфир, ощущая в теле усталость, но приятную, от работы, которая была ей по душе. В микрофон звучали ее последние слова прощания, а за ними - всегда шутливый обмен фразами с напарниками. У каждого была своя маленькая привычка: Синди неизменно махала рукой и тянула "спа-а-ать", а Тед бросал что-нибудь вроде "берегись вампиров по дороге домой" - и это тогда казалось глупой, но забавной шуткой. Кьяра же, снимая наушники, каждый раз едва слышно постукивала пальцем по микрофону - тихий знак "эфир закончен", ее собственный маленький ритуал, который почему-то придавал завершенности ночи. После этого утро значило уют: свернуться клубком под теплым одеялом, слушая, как дневные звуки просачиваются в засыпающее сознание. А теперь утро было чужим - не начало дня, а угроза, не отдых, а бегство. Укрыться, пока солнце не сожгло ее дотла. И вместо снов - маленькая смерть, погружение в холодную тьму, из которой неизвестно, вернешься ли. В голове снова зазвучали слова Мэри. Излечить вампиризм. Возможность снова стать человеком. Часть ее души отчаянно тянулась к этой надежде, к простым вещам, жизни без страха, к тому, чтобы снова быть частью обычного мира. Но другая часть спрашивала: а имеет ли она право? Год в Сэнд-Крик уже сделал ее чужой для прежней жизни, даже без всего остального. Попробуй, вернись теперь в прежнюю жизнь, даже с официальной выпиской - клеймо останется. Но клеймо страшнее уже есть - она убила человека, Она пила человеческую кровь. Как жить, зная это, и при этом снова улыбаться соседям, покупать кофе, вести эфир? Девушка подумала про билеты, найденные в комнате Мэри. Уехать. Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анжелес... Любая точка страны. Но можно ли сбежать от Маскарада? А от себя самой? Мысль о побеге показалась вдруг такой же наивной, как и желание просто вычеркнуть прошедшие три ночи. Вздрогнув, Кьяра задернула штору, словно отрезая себя от грядущего рассвета и от этого вопроса. В спальне она заперла дверь, вытянулась на кровати, чувствуя, как наливаются тяжестью веки, костенеют суставы. Сыворотка могла бы вернуть им человечность - если им вообще удастся ее закончить. Сейчас это казалось лишь тенью надежды, слишком зыбкой, чтобы держаться за нее всерьез. А Роудс сказал, что Эдвард уничтожил реактивы для второй части сыворотки, которая позволила бы им остаться вампирами, а значит хоть этот выбор перед ними не вставал. Сознание погружалось во тьму и последняя мысль прозвучала просто и мучительно ясно: возможно, еще четыре ночи - все, что им осталось.

Слова на записи, упоминания о радии и Пьере отозвались в памяти смутными воспоминаниями, пока Клэр не сказала про Марию Кюри. Когда-то давно, то ли в школьном учебнике, то ли в радио передаче Кьяра узнала историю великой женщины-ученой, открывшей вместе с мужем радиоактивность. Тогда, еще подростком, она отнеслась к этому, как к далекой, почти романтичной истории. Теперь же, сидя в гостиничном номере Стикса, к девушке вдруг пришло ледяное понимание: в мире вампиров нет "далеких историй", все может оказаться ближе, чем кажется. Но эти мысли быстро отступили перед другой. - Мы можем снова стать людьми..., - вырвалось у нее почти шепотом. Слова сорвались сами, прежде, чем она успела их обдумать, и, осознав сказанное, Кьяра резко прикрыла рот ладонью, словно боялась, что даже признание этой надежды - опасно. Сердце у нее давно не билось, но чувство, будто что-то гулко толкнуло изнутри, захватило целиком. Она ведь еще помнила - не воспоминанием десятилетней давности, а совсем недавним чувством - какого это: дышать полной грудью, чувствовать холодный воздух легкими, как обжигает горячий кофе, как хочется лечь спать от усталости. Все это снова оказалось невероятно близким, почти достижимым. Перед глазами вспыхнуло не солнце и не мечты о дне - она их и раньше любила меньше, чем ночь. Но вдруг, на короткий миг, представила: можно снова сидеть в радиостудии, можно снова быть собой - с привычными мелочами, с теми, кто остался в прошлом, без страха, что кто-то укажет пальцем: монстр. Но можно ли переступить грань и вернуться обратно? Разве сотрутся эти ночи в обличье монстра, кровь на губах и чужая жизнь, отнятая ее волей? И как можно будет жить человеком, зная, какие чудовища таятся в темноте? Кьяра медленно опустила руку. Надежда и страх боролись в ней и от этой борьбы становилось холоднее, чем в любую зимнюю ночь за окном.

— Дайте мне десять-пятнадцать минут, чтобы привести себя в порядок, и можем встретиться у лестницы наверху, обсудим дальнейшие планы, — сказала она остальным птенцам, прежде чем подняться в свой номер. Коридоры Стикса встретили их тишиной и холодным светом ламп. Возвращение казалось почти нереальным - слишком много всего произошло за одну ночь. Кьяра шла рядом с остальными, оглядывая их лица: уставшие, каждый в своих мыслях, но - живые, вместе. До рассвета оставалось не так много времени, но они уже решили, что нужно собраться и поговорить. - Приходите ко мне, - предложила девушка и, бросив взгляд на Клэр, добавила: - Так будет проще. И диктофон тоже у меня. Поднявшись в комнату, Кьяра не стала закрывать дверь, оставив ее приглашающе приоткрытой. Неудержимая улыбка тронула губы, когда она присела на диван, ощущая, как растворяются ее страхи и тревоги. Все осталось позади: Эдвард не указал на нее, Эрл не узнал, и они выбрались живыми. Впервые за ночь она ждала чего-то не с тревогой, а с теплым предчувствием.

Знакомые фигуры вынырнули из темноты и Кьяра впервые за ночь позволила себе почувствовать облегчение. Они были вместе. Но радость длилась всего миг: Марк безжизненно повис на плечах товарищей и обоняние дразнил запах крови, идущий от разбитой головы мужчины. Девушка машинально шагнула ближе, желая помочь, но остановилась, видя, что о нем уже заботятся другие. Лимузин ждал их - как и было обещано. Они расселись и пока Эйрик с Роудсом усаживали Марка, Кьяра не могла избавиться от ощущения, что каждый их шаг уже кем-то предусмотрен. В голове была сумятица. Девушка переводила взгляд с одного лица на другой, узнавая подробности проникновения в сокровищницу и последующего нападения на склад. Разговоры спутников текли вокруг, информация не складывалась в цельную картину - отдельные куски то и дело перебивались новыми подробностями. Герцог, "семнадцатые", легионеры, Беатрис, Джейсон... Слишком много совпадений, слишком много нитей тянулось к ним. Казалось, будто кто-то читает вслух книгу, но перескакивает со страницы на страницу, не давая уловить целую историю. Когда разговор зашел про нападение на принца, Кьяра потянулась вперед и отключила динамик, соединяющих их с водителем, запоздало надеясь такой мерой не дать подручному Харона подслушивать их разговор. - Вы уверены, что там, на складе, был человек? Не вампир? - спросила она, переводя взгляд с Клэр на Роудса и на секунду задерживая его на безжизненно повисшей голове Марка. - Потому что мне показалось, что на Эдварда напал один из вампиров Харона. У него была похожая белая маска. На приеме я слышала, что принц велел всем носферату скрывать свое..., - быстрый взгляд скользнул в сторону переборки, отделяющей пассажиров от водителя, - уродство. И ростом он показался небольшим, как Пауль. И он сумел каким-то образом не только пройти в зад, но и подобраться к самой сцене. Люди барона, кажется, мастера по части скрытности, это похоже на них. Кьяра умолкла на миг, но тут же снова заговорила, спеша выложить то, что гнетет ее саму. - И принц... он не просто "пел песенки", - она изобразила пальцами кавычки. - Музыка держала зал, как сеть. Даже я поймала себя на том, что киваю в такт, хотя понимала, что не хочу этого. Это не было похоже на обычное исполнение. Это больше, чем талант. Это.. словно какая-то власть. Он словно гнул чужую волю под себя. И получает за это аплодисменты. Она сдвинулась вперед, голос стал тише, как у человека, который осторожно добавляет фрагмент к общей головоломке. - Я еще узнала кое-что про Мэри. Суд над ней должен был состояться сегодня, на приеме, и его ждали многие. Ее клан был недоволен, что его отменили, их глава давил на Графиню, а она молчала, хотя эта женщина не из тех, кто будет терпеть подобное. Я... разговорилась кое с кем из гостей и узнала, что публичный суд проводят только над теми, кто имеет высокий статус или могущественного покровителя. А за Мэри поручился принц Бостона. Значит, на Восточном побережье ее считали влиятельной особой или же она оказала очень серьезную услугу тамошнему принцу. Но почему-то Эдвард решил убить Мэри до суда. Чего он боялся? Кьяра повернулась к Эйрику: - Может, ту книгу отправили в Бостон в качестве извинений. Или платы за то, что тамошний правитель не вступился за судьбу Мэри. Она снова замолчала, перебирая в памяти каждую деталь с приема, вспоминая, как Эдвард распинался о "предательнице" и ее опытах. И вдруг, словно удар током, до нее дошло: - Принц сказал, что Мэри проводила свои эксперименты в Сэнд-Крик! В том самом крыле, где держали нас, - голос дрогнул от возбуждения, а взгляд метнулся к лицам собеседников: - Возможно, что там все еще находится оборудование, нужное для завершения эксперимента!