Биолог
Аника Бьёрк
Возраст: 33
Рост/вес: 165 см/55 кг
Цвет глаз/ волос: серо-голубой/ темно-каштановый
Национальность: ирландка (по матери) - шведка (по отцу).
Семейное положение: не замужем, детей нет.
Место проживания: Берлин
Место работы: Европейский институт морских биологических исследований (ЕИМБИ ). Доктор биологических наук, ведущий сотрудник кафедры биогеоценоза морских млекопитающих.
Личные вещи: небольшой каплевидный медальон из серо-зеленого камешка.
Март 2121 года.
Северные моря, по которым когда-то плавали предки моего отца. Моря холодные, неприветливые, наполненные особой, суровой красотой, которую разглядит не каждый, пряча от ветра нос в меховой воротник парки.
Как прямо сейчас делает Коль, бросая внимательные взгляды на серые волны. Мне нравится Коль. Высокий, широкоплечий, без видимых усилий удерживает равновесие на качающейся палубе нашего катера - в отличие от меня, вынужденной задирать голову, чтобы видеть его затылок со своего места на лавке. Такой классический вариант девичьих грез. Но я уже знаю, что внешность лишь приятное дополнение австралийца. Он умен, любит свою работу и делает все на совесть. А еще он внимателен и даже заботлив, но не переступая ту границу, когда можно стать раздражающе навязчивым. И.. нет, хватит! Кареглазые сердцееды однажды перестали быть в моем вкусе. Но как напарник он мне нравится. Просто идеальный.
Глядя на то, как он ежится от холода в своем теплом одеянии, я невольно усмехаюсь и тут же мне становится стыдно за это веселье. Это я с детства привыкла к подобной погоде, а стойкости моего австралийского коллеги можно только позавидовать. Я не единожды любопытничала, что же заставило его покинуть родину ради работы на другом конце земного шара, и каждый раз получала в ответ новую версию. Самой правдоподобной мне видится побег из-под венца, но истинная причина, пожалуй, все же кроется в желании учиться новому, расширять сферы своих интересов и, быть может, испытывать себя.
Коль оборачивается на мое фырканье, строит ответную рожицу, крепко обхватив себя руками за плечи. И вдруг машет куда-то мне за спину, скалясь в белозубой улыбке:
- Мы на месте!
Капитан нашего судна тоже видит цель наших поисков и катер плавно замедляет свой ход.
Еще секунду я трачу, чтобы справиться с внезапным волнением и поворачиваюсь. Из воды, уже не боясь нас, а может даже и ожидая, торчат тюленьи головы.
- Ну, что Коль, готов искупаться? - подначиваю я, улыбаясь своим морским подопечным.
За спиной уже слышится шуршание застежек парки и добродушный, чуточку простывший бас:
- Сомневаешься, Ани?
Ненавижу это сокращение своего имени. Но на последних словах зубы Коля так явственно лязгают друг об друга, что я начинаю хохотать, уже не сдерживая себя мнимыми укорами совести.
***
Мой ирландский дед был смотрителем маяка, как гордо именовал себя сам. Маяк, еще рабочий, но давно ненужный ввиду современных систем навигации, продолжал возвышаться на утесе, одиноким перстом указывая путь исчезнувшим в пучине времени кораблям. Его отцу удалось в свое время добиться присвоения маяку статуса исторического памятника культуры, но туристы, желающие приобщиться к истории, появлялись не часто. На моей памяти - лишь единожды.
Маленький дом у его подножия состоял из двух небольших комнат и совсем крошечной кухни. Впрочем, в последней все-равно не было ничего, кроме гидратора, да полки с посудой. Ели мы все-равно на диване под очередные мультики из нейронета, а когда позволяла погода - на свежем воздухе.
Каждую весну, едва снег сходил с прибрежных скал, дед шел чинить деревянную лестницу, полусотней ступеней уводящую нас - меня и Суони - от маяка к морю. Там, среди шума прибоя, шелеста перемешиваемой волнами гальки и резких криков чаек мы могли вволю бегать, беситься, кричать, брызгаться водой, зная, что никто не будет нас за это ругать. А еще мы искали сокровища, которые любезно выносили на берег волны. Коряга необычной формы, ракушка, гладкая блестящая стекляшка, даже чей-то резиновый тапок!
Однажды, мы нашли “слезы русалки”. Об этих серо-зеленых камешках существует много легенд, в версии деда говорилось, что мерроу проливают свои слезы по утонувшим любимым. Гладкие камешки приятной тяжестью лежали в детских ладошках, а две пары глаз - голубые и карие - жадно всматривались в горизонт, надеясь увидеть девушку с рыбьим хвостом, что принесла нам эти дары. Но кроме круглых голов любопытных тюленей, время от времени показывающихся над волнами, так никого и не увидели.
О, это было счастливое время! Время безмятежных забот и простых радостей, время открытий и волшебных историй, которые наш дед знал в избытке и которыми охотно делился. Маленький, незыблемый дом, под стенами которого бушевало море и песня его стал колыбельной для меня, проникла и надежно поселилась в моем сердце.
Дед давно умер, а старый маяк и домик под ним по прежнему принадлежит моей семье и я каждый год исправно плачу за него налоги.
Но сил вернуться туда не нахожу.
***
Март 2121 года.
Halichoerus grypus или тюлень длинномордый еще сто лет назад имел низкую степень угрозы существованию в международном охранном статусе. Пол века назад статус поменялся на “Виды, близкие к уязвимому положению”. В прошлом году статус вновь был изменен и теперь биологи били тревогу, дабы “Уязвимые виды” не превратились в “Виды вымирающие”. Здесь, в Норвежском море ЕИМБИ развернул один из фронтов полномасштабного исследования, долженствующего найти источник проблемы и способы ее решения. “С минимальным искусственным вмешательством в целях сохранения первозданности вида”. Селедкин хвост, сколько же громких слов!
- Одиннадцатое марта 2121 года. Время погружения 12 часов 15 минут. Ожидаемое время всплытия 14 часов 00 минут. Состав группы: доктор наук Аника Бьёрк, кандидат наук Коль Томпсон.
Я невольно вздохнула. Волокита, та самая, которую в прошлом веке называли “бумажной”, хоть и перешла на новый уровень своего прилагательного, но проще не стала. Зато руководство института оставалось с чистыми руками в случае, если кто-то из их сотрудников вдруг утонет. Подобных происшествий на моей памяти не случалось, но, вероятно не благодаря современным средствам жизнеобеспечения, а исключительно из страха перед штрафами за опоздание.
Я взглянула на своего напарника. Лицо того за маской ребризера было спокойным, даже безмятежным. Заметив мой взгляд он улыбнулся и кивнул, показывая, что готов. Я мысленно досчитала до трех и кувырнулась спиной с борта катера. С другой стороны нырнул Коль.
Это ощущение можно сравнить с полетами во сне. Одновременная свобода в движении и сопротивление водной среде. Изменяет ощущение самой себя. Будто я и в самом деле изменяюсь, растворяясь в толще воды. И не успеваю до конца прочувствовать собственные ощущения, как кто-то робко тычется в бок.
- Привет, Ева! - произношу я, хоть молодая тюлениха и не может услышать.
Она любопытна и осторожна. Не сразу дает приблизиться к ней, но и сама не спешит покинуть мое общество. Грациозно плавает вокруг, позволяя рассмотреть на гладком боку плоский маячок нашей системы наблюдения, отслеживающей естественные биоритмы тюленьего организма. Она первая пошла на контакт с людьми и за то получила имя прародительницы женского рода.
Тюлениха все же позволяет мне провести ладонью по темной, лоснящейся спине и уплывает по своим делам.
Я глупо улыбаюсь ей вслед и следую ее примеру. Теперь мой терпеливый напарник подтрунивает надо мной, жаль, что нельзя отключить переговорное устройство.
Мы работаем уже почти час, когда в моем ребризере раздается голос Коля:
- Ани, плыви ко мне!
По его интонации я понимаю, что случилось нечто из ряда вон, и без ненужных вопросов нахожу сигнал его маячка.
- Дерьмо собачье..., - только и могу выговорить я спустя пару минут.
Однажды мне довелось видеть мертвого кита на морском дне. Конкретно этот кашалот был пока еще жив, но все мои познания говорили, что это ненадолго.
***
Нам было едва ли больше полутора лет, когда наши озабоченные карьерами и собственным благополучием родители оставили внучек-двойняшек на попечении деда в маленьком доме на краю света. Сейчас, став взрослой, я знаю, что дед был не так уж и стар, немногим больше шестидесяти, но в детстве он казался мне глубоким стариком. Его лицо, загорелое и обветренное, было изборождено глубокими складками, а волосы полностью седые. От него всегда пахло табаком. Сигареты он курил часто, пуская в воздух сизые вонючие облака. И знал больше историй, чем древнеарабская принцесса, развлекавшая такого же древнего принца тысячу и одну ночь своими сказками. Летними ночами мы слушали их на берегу, у живого костра, сомлевшие от пляски огненных искр и шума прибоя. Зимой же заворачивались в одеяла и садились к нашему энергокамину - не столько ради тепла, сколько прежде всего для создания особой, волнующей, атмосферы уюта и предвкушения.
Дед рассказывал про викингов - бесстрашных древних воинов, плававших по морям на своих драккарах и боевыми песнями пугающих саму бурю. Мы сравнивали бесстрашных великанов с бородами и огромными топорами из его рассказов с нашим сухопарым, интилигентным отцом, не меняющего спокойного равномерного тона голоса даже в нечастых разговорах по нейронету со своими дочерями. И наперебой предъявляли деду свое неверие, что отец наш потомок тех самых воителей.
Рассказывал про пиратов-головорезов спрятавших где-то в пещере в нашей бухте сундуки, набитые золотом, и бочки рома. О, сколько времени посвятили мы с Суони поискам тех пиратских кладов! Увы. На наши обиженные обвинения во лжи дед только посмеивался и говорил, что пещера с кладом скрыта старым пиратским проклятием от тех, кому еще рано пить ром. Мы верили. Ведь глупо не верить в старинные проклятия, когда тебе три, пять или семь, да и дед иногда пропускал стаканчик-другой из бутылок на которых было написано заветное название, а значит, нам оставалось лишь подождать, когда мы станем еще на месяц-другой постарше.
Но самыми интересными для нас были истории о чУдных существах, населяющих землю и море и прячущихся от людских глаз.
- Деда, расскажи о роанах, - шепотом просили мы и он кивал нам, согласно и торжественно.
И рассказывал о таинственном морском народе, что с помощью волшебных шкур могут превращаться в тюленей и плавать в море. Они живут в дивных дворцах на морском дне, но их отчего то тянет на землю, к людям. И тогда плывут они и выходят на берег, оставляют свои шкуры и танцуют под луной. Если кто найдет и заберет такую шкуру, то тот роан не сможет вернуться домой и останется тосковать на берегу.
- Зачем же красть чужое? - наивно спрашивали мы, жалея безымянного человека-тюленя.
- А тут уж по разному бывало, - разводил руками дед. - Кто выкуп хотел получить, жемчугом подводным и золотом. А кто в жены взять деву морскую, ведь как известно те краше были любой земной женщины.
- И что же, деда? Получал вор, что хотел? - не могли поверить мы в подобную несправедливость.
- Получал. Да только не было ему счастья все-равно. Алчного человека богатства полученные губили. А жена-роана все-равно однажды находила свою шкуру и возвращалась в море. И детей с собой забирала. А муж ее умирал от горя.
- Так им и надо! - грозно потрясала кулачками Суони.
- Деда, а ты не обманываешь? - сомневалась я.
- Что ты, маленькая, - смеялся дед и кивал головой в сторону таинственно бормочущего черного моря: - Вон, смотрите, видите головы тюленьи торчат из воды? Может статься, это как раз роаны и подслушивают нас. Обычным то тюленям нет дела до людской болтовни, а вот чУдный народец падок на наши байки.
Мы с Суони напряженно всматривались во тьму и жались ближе к деду.
- Кажется я вижу, - шептала одна из нас.
На самом деле было сложно что-то углядеть за границами света. Но наше детское воображение активно рисовало нам несуществующие картинки, а мы охотно им верили.
- Деда, а они детей не крадут? - испуганно спрашивала я.
- Нет, маленькая, чужие дети им без надобности, - посмеивался дед.
- А кто крадет? - вмешивалась Суони. - Деда, расскажи!
Но дед покачивал головой и широко зевал.
- Поздно уже, маленькие. Такие истории надо днем рассказывать, тогда солнечный свет отпугнет злых фоморов и те не причинят вам вреда.
- Завтра расскажешь, деда? - покорно соглашались мы, тоже принимаясь зевать и тереть ручонками слипающиеся глаза.
- Расскажу, - обещал дед, беря нас за руки и ведя к лестнице. - У меня еще много в запасе историй.
Мы шли с ним, спотыкаясь и засыпая на ходу. Убаюканные сказками на свежем воздухе, мы крепко засыпали в своих кроватях.
***
Март 2121 года.
- Браконьеры! В двадцать втором веке! - Коль бьет кулаком по столу.
Стаканы - один пустой и два пустые лишь на половину - жалобно звенят на столь вопиющее поведение посетителя бара.
Я философски жму плечами и делаю глоток.
Мне кажется, что в ушах до сих пор звенят предупреждающие сигналы, что воздух в баллоне заканчивается. Мне даже немного не верится, что мы сейчас на суше, сидим в баре, согревая свои внутренности алкогольными возлияниями. Честно говоря, в какой-то момент мне казалось, что мы с Колем станем теми самыми первыми сотрудниками Института, кто все же утонул. Но тем не менее, нам удалось сделать невозможное и кашалот, еще опутанный остатками своих пут, всплывает на поверхность. До чего дошел прогресс, а я увидела сети на кита! Даже не знаю, какое чувство во мне сильнее - удивление или негодование. Хотя, наверное, прямо сейчас - усталость.
Мы передали всю информацию в службу морской полиции. Потратили несколько часов на дачу показаний. Надеюсь, им удастся найти тех ублюдков. А у нас есть своя головная боль, а именно все те же длинноносые тюлени.
Жидкость цвета янтаря огнем проносится по моему горлу и уже тихим теплым комочком сворачивается в животе. Я осторожно перевожу дыхание и смотрю на нашего третьего собеседника.
Сверре Гуттормсен - наш рулевой - повторяет мой жест, тоже жмет плечами и залпом опрокидывает в себя содержимое стакана. За весь вечер он не проронил ни слова. Я точно знаю, что ему нет дела ни до погибшего кита, ни до тевяков, идущих к той же участи. В Мюнхене у Сверре больная дочь. Какое-то редкое генетическое заболевание и требуются большие деньги на ее лечение. В пятницу ей предстоит важная операция - первая в череде нескольких - и я даже представлять не хочу, что может чувствовать ее отец.
Коль продолжает потрясать воздух своим возмущением. Девушка-разносчица бросает на нас недовольные взгляды, проходя мимо.
- Сверре, - зову я, поддавшись внезапному порыву. Норвежец переводит на меня усталый взгляд. - Почему бы тебе не взять пару отгулов.. Не официально, конечно! - прежде, чем он успеет перебить меня ненужным удивлением, поспешно продолжаю я, надеясь, что в голосе достаточно твердости. - Мы все-равно не сможем выйти завтра в море, там будет не протолкнуться от морской полиции и репортеров. Да и нам с Колем надо заняться отчетами, проанализировать полученные уже данные. А тебе... ну, ты сейчас нужен своей семье...
Я все же сбиваюсь и чувствую, как от неловкости жар приливает к моему лицу. Вмешивается Коль, громогласно поддерживая меня. Я бросаю на него благодарный взгляд.
Еще несколько минут мы все трое обсуждаем мои слова, в конце убеждая Сверре заказать билеты на утренний лайнер. Следующий тост мы пьем за удачный исход операции его дочери. Потом за “доктора Бьёрка, самого понимающего начальника на свете”, потом “за нашу дружную компанию”, “за спасение длинноносых тюленей”, “за благожелательную погоду”, “за спасение кита”. Затем, кажется, Коль просит повторить заказ.
***
Нам было десять, когда Суони утонула. Мы так и не поняли, что тогда случилось. Вот мы сидим с дедом в лодке, хохочем с ней над тюленями, подплывших совсем близко и беззастенчиво клянчащих рыбу. Дед время от времени шикает на нас, мол будущий улов распугаем. А потом - удар. И мы летим в холодную воду. Помню, как моя старая куртка напиталась влагой, будто губка, и стала ужасно тяжелой. Резиновые сапоги были не по размеру большие.. соскользнули с ног. И так холодно! Будто уже зима настала. Холод колет тысячами игл, омерзительно-соленая вода заливается в нос и открытый рот. А я словно плыву в невесомости. Прошло, наверное, пару мгновений, а казалось, что гораздо, гораздо больше. Чей-то толчок в спину вытолкнул меня на поверхность. Все это я помню очень четко.
А с первым глотком воздуха, будто что-то затмило мне память. Испуганные, обрывочные воспоминания. Я помню, что снова была в лодке. Помню слезы. И голос, срывающийся, хрипящий, в сотый раз выкрикивающий одно-единственное имя. Помню деда, вцепившегося руками в борт лодки, страшно белого, тяжело хватающего ртом воздух, прежде чем нырнуть в очередной раз.
Не помню, как и когда оказалась дома. Не помню, как вызывали и как прибыли спасатели. Не помню, как приехали родители.
Время то растягивалось бесконечной резиновой лентой, то сжималось до крошечных мгновений, пролетающих быстрее, чем ты успевал сосредоточить на них свое внимание...
Суони так и не нашли. “Возможно, ее отнесло течением.. Надо обследовать ближайшие бухты...Нет, ничего...”, - обрывки тех разговоров гудящим роем наполняли наш маленький дом. Слишком тесного для постигшего его обитателей горя.
***
Март 2121 года.
Я все-таки набралась. Спасибо Колю, что взялся проводить меня. И теперь его руки.. крепкие, надежные мужские руки... аккуратно поддерживают меня в вертикальном положении. Мне тепло. Даже жарко. То ли от его близости, то ли от количества сублимированного алкоголя в моей крови. В голове шумит, мысли разлетаются стайками вспугнутых птах и хочется лишь одного - нырнуть с головой в предлагаемый омут людских страстей.
- Ты правильно сделала, что отпустила Све, - растягивая звуки говорит Коль.
Он тоже пьян, хоть и меньше, чем я. Может потому позволяет чуть сильнее прижать меня к себе, выражая свое одобрение. Мне приятна его похвала и последняя капелька тревоги растворяется в простом удовольствии от нынешней компании.
- Да, пожалуй.., - расслабленно отвечаю я скорее собственным мыслям, чем собеседнику.
Конечно, нас не контролируют настолько, чтобы отчитываться за каждый наш шаг, для Института важны результаты и, немного меньше, скорость их достижения. И нам на самом деле нужно заняться рутинными описаниями полученных данных и предварительных оценок на их основании. Так что я почти осталась в рамках своих полномочий. А Сверре побудет с женой и дочкой, не теряя в деньгах за внеплановые выходные.
Дорога от бара до жилых корпусов кажется куда длиннее, чем обычно. Или это мы так медленно идем? Коль шутит про завтрашние отчеты, я смеюсь. Ветер соленый и ласковый остужает мои горящие щеки.
Останавливаемся у моей двери. Фонарик наверху освещает пластиковый номерок на ее поверхности. Двадцать три. Карточка-ключ зацепился за что-то в недрах моего кармана и не сразу удается его достать. Наконец, электронный замок отзывается тонким писком, возвещающим, что пора прощаться. Или все-таки нет?
Я облизываю вдруг пересохшие губы, оборачиваюсь к Колю, запрокидываю голову вверх, чтобы видеть смуглое лицо мужчины. Он тоже смотрит на меня и я вижу ожидание в темно-карих глазах. Я хочу... пригласить его.. остаться..
Но мое молчание длится на секунду больше, чем следовало бы и Коль говорит первым:
- Спокойной ночи, доктор Бьёрк. Завтра нас ждут важные дела, так что выспитесь как следует.
Он подмигивает, весело и совершенно очаровательно. Без обиды. И мне не остается ничего, как помахать ему на прощание и закрыть дверь своего временного жилища. Разочарованно вздыхаю. Разочарованно? Да. Совершенно однозначно да.
В дверь стучат. Несильно, но я ощущаю ее вибрацию под своими ладонями. И мое сердце ускоряет свой ритм, отвечая на этот звук.
За ней Коль протягивает мне маленький блистер с таблеткой.
- Чтобы голова не болела утром, - поясняет он и лекарство падает в мою подставленную ладонь.
- Спасибо...
Мы одновременно делаем шаг назад. Друг от друга.
- Доброй ночи..
Я улыбаюсь. Закрываю дверь. И снова вздыхаю. На этот раз с облегчением. Потому что вечер закончился так, как ему должно.
***
Кажется, тогда прошло два или три дня. Я проснулась ночью потому что море пело. Я не могла разобрать слов, но совершенно явственно слышала ту мелодию. В доме было тихо, только из другой комнаты доносился храп отца. Никто и ничто не препятствовало мне выйти на улицу. Лестница отчетливо выделялась каждой своей ступенькой, но почему то я все-равно шла, спотыкаясь, двумя руками ухватившись за перила.
Внизу море пело громче.
“Ах!” - восклицало оно, выкатывая свои волны на берег.
“Сссууооои”, - печально шептало, оставляя после себя мокрые камни.
И опять. “Ах!”. “Сссуууооои”
Мне казалось, что оно зовет мою сестру. Только слишком уж тихо. И я решила тоже позвать, чтобы она уж наверняка услышала и вернулась. Чтобы все стало как прежде.
- Суони... Суони... Суони... - шептала я, сипела, хрипела, но никак не могла простуженный голос заставить кричать.
Но она все-равно услышала.
Потом мне сказали, что у меня снова был жар и я бредила. Перепуганный дед нашел меня. Я стояла у самой воды и даже успела замочить тапочки. А рядом, без всякого страха, устроился тюлень. Я что-то говорила ему, а он отвечал на своем непонятном языке. И оба мы смотрели в море.
Дед нес меня на руках домой, а я плакала, что дед не узнал Суони в наряде роанов.
Той же ночью меня в срочном порядке госпитализировали в местный госпиталь. В детской палате, разукрашенной цветами и волшебными животными, я провела два дня. Оттуда же меня забрали в Стокгольм.
В Ирландию я больше не возвращалась.
Родители устроили номинальные похороны и дважды в год навещают могилу под претенциозным мрамором с плачущим ангелом на верхушке. Но Суони под ним нет. Ее забрало море.
Hide
Ribka изменил фотографию своего профиля
