Диониза

Посидеть, до конца осознав произошедшее, ему не дают. Герман дергает его за локоть, и Миккель резко встает, лишь бросив взгляд на желающие их тесного общества темные силуэты, бегом бросаясь за рыжим разбойником к лестнице. Очередные порождения Тени, охотники за живой плотью. Понять, кто это, не получается - похоже, оглушенный происходящим разум более не желает анализировать происходящее, остается лишь набат пульса в голове да широкие доски ступеней, ложащихся под ноги, ведущих наверх. В неизвестность. Их настигают почти на самом верху, три монстра кидаются на него с разных сторон, но все, что он может - рефлекторно вскинуть вверх руку, защищая лицо и горло. Тщетно пытаясь разбудить внутри ту искру, что заморозила демона. Но пустота молчит, словно исчерпав себя. Вот только когти демонов так и не касаются тела - воздух на миг сгущается вокруг, будто кисель, пружинит, отбрасывая тварей назад. Рациональный разум, более не пытаясь ничего объяснить, лишь отрешенно наблюдает со стороны. Оглянувшись на Германа, разбирающегося с такой же тройкой тварей, Миккель преодолевает последние ступени лестницы, глядя на открывшуюся впереди пещеру, заполненную все тем же призрачным зеленоватым туманом. Хочется верить, что порождения Тени, наконец, оставят их в покое. Вот только предчувствие утверждает как раз обратное.

Тень улыбки, не касаясь глаз, трогает уголки губ. Чужих слёз он вновь словно бы и не замечает, мягко кивая в ответ и разворачиваясь к лестнице, чтобы продолжить путь. Но успевает подняться только на две ступеньки. Огненный шар врезается в лестницу прямо перед ним, и Миккель отшатывается, едва не потеряв равновесие, инстинктивно прикрывая лицо вскинутой вверх рукой. Совершенно точно зная, кого он увидит, обернувшись. Бегло коснувшись Германа взглядом, осколки льда встречаются с озерами расплавленной магмы. Но в раскручивающемся внутри урагане эмоций нет ни тени страха. - Снова ты. - мрачная усмешка ломает изгиб губ, - Я знал, что ты вернешься. Подобные тебе никогда не уходят просто так. - жаль, что под рукой на сей раз нет ножки стула. И отступать некуда - высокая стена огня кольцом отрезает их от окружающего мира. А демон неторопливо идет вперед. На огненном лике нет эмоций, но Миккель откуда-то знает, что тот ухмыляется, предвкушая добычу. - Знаешь, тебе не помешал бы ледяной душ. - холодная ярость вскипает в крови, проявляя сталь в голосе, - Остыть немного. - все не может закончиться вот так. Он должен дойти. Должен вернуться. И что-то вновь просыпается внутри, там, где с недавних пор царит лишь стылая пустота. И незримой волной резко выплескивается навстречу летящему в грудь огненному жгуту. Рефлекторно уворачиваясь, Миккель оступается, плечо обжигает огнем, и он падает с лестницы на влажную землю. По нервам бьет дикий рев, полный боли и ярости, и лекарь резко садится, готовый вскочить в любое мгновение. И застывает, ошеломлённый увиденным. С темного неба, кружась и танцуя в волнах зеленоватого тумана, падают сверкающие белые снежинки. Широко раскрываются в удивлении прозрачные голубые глаза. Что здесь вообще происходит?! На огненных щупальцах демона серебром сверкает иней. И бежит, бежит вверх по огненной лаве, замораживая её, превращая в хрупкие кристаллики льда. Несколькими секундами спустя на месте порождения Тени остается лишь отливающая синевой ледяная глыба. "Ты ведь сам хотел, чтобы он остыл, верно?" - насмешливо отзывается что-то внутри, прежде чем без следа раствориться в гулкой пустоте. Хотел, да. Но, если бы все желания исполнялись... В ушах звенит. Или это смеётся колокольчик?.. Это всего лишь игры Тени. Снег. Лёд. Замерзший демон. Игры Тени и ничего больше.

Уверен ли он? Глубоко вздохнув, Миккель разворачивается, ступая обратно вниз, останавливаясь перед Германом. В прежде отстраненно-далеких осколках льда проявляется горечь. - Предлагаешь мне просто вернуться? - глухо спрашивает, глядя в когда-то яркие глаза, - Просто уйти, зная, что, возможно, мог её вернуть?... Да, Герман, я уверен. Если... - голос срывается, рвано выдохнув, лекарь на пару секунд прикрывает глаза, - Если ничего не выйдет... - стылое зимнее небо вновь касается выцветшей бирюзы, - Я найду способ выйти отсюда. Потому что знаю, что меня там ждут. Анника. Алоис. Ради них он непременно вернётся. - Идём. - Миккель опускает ладонь на плечо Германа, чуть сжимает пальцы, - Адаар будет ждать нас к рассвету. Не будем обманывать чужих ожиданий.

Лестница прямо перед ним, скрипит под ногой неровная, темная ступенька. - Миккель? Остановившись, оборачивается, вопросительно глядя в окна чужой души. - В чём дело? - падают в туман слова, - Тебе плохо?

Миккель едва отошел от распахнутого окна спальни, как звон колокольчика раздался снова. Снаружи. Зимнее небо коснулось бледной бирюзы - он тоже слышит? О да, без сомнения. Она играет с ними. Но это не вызывает в душе никаких эмоций. Они все равно найдут её, рано или поздно. Перед домом ожидаемо пусто, лишь звенит, звенит колокольчик, переплетаясь с веселым смехом, да дрожит, вторя им зеленоватый туман вокруг. Прикрыть глаза, пытаясь понять, почувствовать... но звон идет будто бы отовсюду, сбивая с мысли. А вот девичий смех ярче всего впереди, совсем недалеко. Там, где взгляд касается подобия лестницы, ведущей куда-то в туман. И что-то будто просыпается глубоко внутри, утверждая - им нужно туда, наверх. Коснуться плеча Германа ладонью, указывая на лестницу взглядом. - Идём, посмотрим, что там. - ведь он же обещал, что не пойдет один.

Тень. Призрачное сияние вокруг, эхо далеких голосов и звуков... А чердак пуст, хоть звук колокольчика шел, несомненно отсюда. - Да. - тихо отзывается Миккель, хотя утверждение ответа и не требовало. Герман отстраняется от него и взгляд голубых глаз тут же касается рыжеволосого, оценивая состояние. Убедившись, что упасть без опоры тому не грозит, лекарь неторопливо подходит к открытому слуховому окну. Это он его открыл, давно, словно в прошлой жизни. Чуть кивнув Герману на выход, Миккель спускается на второй этаж, осматривает спальни. Во второй по счету едва удерживаясь от желания выглянуть в окно и проверить наличие прислоненной снаружи к карнизу лестницы. Это тот самый дом. Но задумываться о том, как он здесь оказался, не хочется.

Взгляд касается Улвы, задерживается на безмятежном фарфоровом лике, и Миккель кивает, соглашаясь. И неторопливо возвращается в дом, уже в компании Германа. Звук идет сверху, трогая уголок сомкнутых губ кривой усмешкой. Чердак, девочка, колокольчик. Демон. Жизнь и смерть. Круг замыкается в бесконечность. В доме темно, но расположение лестниц он помнит и так. И медленно поднимается по ступенькам наверх, поддерживая опирающегося на него Германа. На второй этаж, потом вдоль по коридору, мимо спален, к лесенке, ведущей на чердак. Отчего-то уверенный, что в этот раз ему не придется вышибать люк.

Если бы в тело вместо хозяйки вселился демон, он бы понял это сразу же. По глазам. Родную душу невозможно не узнать. От слов же Германа Миккель чуть вздрагивает, опуская взгляд. Он прав. Анника. Свободная ладонь зачесывает растрепанные соломенные пряди назад, падает вниз. Если что-то пойдет не так, малышка останется совсем одна. Стылое зимнее небо касается выцветшей бирюзы. Вновь уходит к окнам заброшенного дома. Ветер снова доносит до слуха приглушенный звон. - Ты прав. - глухо откликается он, - Идти одному было глупо. - механически приподнимает руку, плечо которой сжимают чужие пальцы, придерживая покачнувшегося было Германа за талию, - Адаар, - взгляд обращается к кунари, - Если ты пойдешь с нами - возьми Улву. Если нет - просто побудь тут, с ней. Прошу тебя. Не оставляй её одну. Пока есть хотя бы тень надежды, что её ещё можно вернуть.

Его бесцеремонно выдергивают из дома, словно мальчишку, что собрался купаться в глубокой реке, не умея плавать. Осенний ветер шумит в листве, треплет волосы. Звона колокольчика Миккель больше не слышит. Зато видит Улву, оставленную на земле. Взгляд темнеет, касаясь расплавленного серебра. Он бросил её. И не важно, что мертвым не бывает холодно. Но ничего не говорит, оборачиваясь на Германа. Встряхивает головой, на миг прикрывая глаза, подходит к нему, опускаясь рядом и подставляя плечо для опоры. - Я не собирался заключать сделок. - падают в ночь слова, когда глаза цвета штормового неба вновь касаются серебряных. - Хотел лишь спросить... - качает головой, на долю мгновения закусывая нижнюю губу, - Не важно... Хотел лишь узнать, если её могущество позволяет пробудить дракона, чего ей стоит вернуть к жизни человека? Даже если платой будет его собственная жизнь.

Роз на клумбе, увы, не было. Они остались в саду далекого отсюда его дома в Уайлдервейле. Словно и не заметив усмешки Германа, Миккель безмолвно ждет, пока тот наберет цветов, и столь же молча направляется в сторону окраин города после. Улицы не то, чтобы пустынны, но остановить их никто не пытается. Скорее, на них просто не обращают внимания. Заброшенный дом глядит на путников темными глазами-окнами, оставляя внутри странное чувство... déjà vu ... будто все это Миккель уже видел. Но мысль не успевает оформиться - Герман падает на колени, раздираемый кашлем, и лекарь тихо вздыхает, окинув его взглядом. Сожалея, что не может ничем помочь. Лишь сжимаются чуть сильнее объятия, в коих покоится холодное тело. Ей он тоже не смог помочь. Холодная пустота внутри отдаёт ощутимой горечью. А из дома раздаётся приглушенный звон колокольчика. Лекарь оборачивается к провалам окон, расширяются голубые глаза, узнавая... Горящий дом и детский крик с объятого пламенем чердака... Заросший лианами заброшенный дом в Уайлдервейле. - Не ходи туда, - просит Адаар Миккеля. Но его словно бы и не слышат. Коснувшись губами холодного виска Улвы, Миккель опускается на корточки, осторожно передавая Адаару дорогую сердцу ношу. - Пожалуйста, присмотри за ними. - взгляд, коснувшийся рыжеволосой макушки, возвращается к озерам серебра, несколько долгих секунда глядя в окна чужой души. И лекарь встает, разворачиваясь и направляясь к дому. Внутри темно, чуть скрипят под ногами половицы, шуршит занесенный ветром мусор. Остановившись посередине прихожей, Миккель прикрывает глаза, надеясь понять, откуда доносится тихий звон. Если окажется, что сверху, с чердака - его это даже не удивит.

Взгляд против воли устремляется к окну. Да, осенью рано темнеет. - Да, - тихо отзывается в ответ, - Сейчас. Снова смотрит на безжизненную фигурку на кровати, бездумно ерошит ладонью соломенные пряди волос, с рваным выдохом встряхивает головой. Всплывшая мысль царапает сознание, Миккель встает с кровати, направляясь к платяному шкафу в углу у стены. Распахнув дверцы, достает снизу свою дорожную сумку, а из нее - плотный черный плащ, взятый на случай непогоды. Вернувшись к постели, бережно приподнимает Улву, укутывает хрупкие плечи плащом, накидывает капюшон на медные с серебро локоны. И только потом поднимает её, завернутую в плащ, на руки. Безвольно падает на плечо голова и он аккуратно поправляет чуть сбившийся капюшон, прикрывая фарфоровое девичье лицо. Если они случайно столкнутся со стражей, вопросов будет меньше. - Идём, - произносит, не оборачиваясь, и выходит из комнаты. Бархатный, мягкий полумрак разгоняется блеклым светом фонарей и углями догорающего заката. Миккель неторопливо обходит здание лечебницы, выходя во внутренний двор. Где-то вдалеке слышатся голоса и сияют отблески огней. Здесь же тихо и почти спокойно. Ветер небрежно шелестит листвой. Осенние цветы - разноцветные астры и мелкие, пушистые кустовые хризантемы, сомкнув на ночь плотные бутоны, легко кивают им с широкой, вытянутой овалом клумбы. Присесть на корточки, придерживая свою ношу одной рукой, второй сорвать пушистый белый шарик хризантемы на тонкой ножке. И, отогнув край капюшона, аккуратно вплести цветок в рассыпавшиеся по плечам медные локоны. Глупое желание, что так и не посмел исполнить раньше.

Вести? Глубоко вздыхает, прикрывая глаза. Пытаясь припомнить нужное в ворохе слов, что слышал от медиков, раненых и тех, что приводили-приносили пострадавших. - Вроде бы почти все фанатики ушли из города следом за драконицей. - наконец негромко произносит он. - На улицах не будет полностью спокойно, еще долго... но, думаю, всё лучше сделать сегодня. Пока стража занята восстановлением спокойствия, никто... не обратит внимания на еще один костер. - глухой голос чуть дрожит, все ещё отказываясь верить в то, что произносит. - А после... я вернусь сюда. А вы... как пожелаете.

В отсутствующем, далеком взгляде на миг проявляются эмоции. Но шквал их уже мигом спустя сменяется задумчивостью. - Не думаю. - не поднимая глаз, Миккель отрицательно качает головой. Некоторое время молчит, размышляя, и добавляет: - Кажется, в садике за лечебницей была клумба. Какие-то цветы, наверное, там есть и сейчас. - он знает, что рвать цветы с клумбы нельзя, но это уже не важно. Совершенно.

Вскидывает взгляд на рыжеволосого, вопросительно приподнимается светлая бровь. А крематорий-то его чем не устраивает? Тихо вздыхает. Какая теперь разница... - В парке, наверное, можно. - тихо отзывается, уводя взгляд обратно к бледному лику, в свете свечей кажущемуся фарфоровым, - Или на окраине, где заброшенные дома. Там и доски достать проще.

Хоровод чужих лиц, однообразие палат, колотые и резаные раны, ушибы, ожоги, переломы... голоса, крики и плач - все это воспринимается лишь краем сознания, не затрагивая глубинных мыслей. Слова - лишь набор звуков, голоса вокруг сливаются в единый гул, и даже собственный голос звучит словно бы со стороны. Уста размыкаются не часто, лишь попросить подержать, подать что-то или унести, не более того. Руки механически выполняют привычную работу, а где-то глубоко внутри заходится в истерике сердце, зажатое холодными тисками воли. Миккель видел смерть не раз, и не два, но старательно гнал от себя мысли, что однажды та придет за теми, кто дорог. Малодушно надеялся уйти в Тень раньше. Но судьба жестока, она любит смеяться над чужими желаниями. А память подбрасывает картинку темноглазого чуда, лежащего в колыбели. Анника. Ей сейчас, должно быть, чуть больше двух лет... Кровавый закат расползается по небу, заглядывает в окна. Стылые осколки льда касаются его далеким взглядом. Вечер. Уже вечер. Он заберет девочку к себе. Герман вряд ли будет против. Пройти мимо столовой просто так не удается - знакомый медик увлекает его внутрь, к паре широких столов. Может, оно и к лучшему - поесть все же надо... вот только его натурально воротит при одной только мысли о еде. Не желая расстраивать хорошего человека, принесенный ему поднос Миккель все же забирает. Картофель, вареное холодное мясо, овощи, сдобная булочка, чай - еда в лечебнице не отличается разнообразием. Герман вряд ли съест хоть что-то, но может Адаар... или его желтоглазый питомец... Дверь снова открывает плечом - но в этот раз прикрывает ее за собой. Взгляд тут же находит Улву, безмолвно отмечая перемены в её облике. Она будто бы спала... он отдал бы все, что угодно, лишь бы она проснулась. Опускает поднос с ужином на тумбочку: - Поешьте. - произносит глухо, нарушая тишину комнаты. Садится на кровать, глядя, как блики свечей танцуют в переплетении меди и серебра. Думая о том, что скоро сей прекрасный образ останется только лишь в его памяти.

Что именно и откуда им может принести кунари думать нет желания. Ласково погладив ладонью медные локоны, Миккель встает с кровати. - Спасибо, Адаар. - тихо, на выдохе, - Ничего не нужно. Просто побудь здесь, хорошо? Сбегает, впервые за долгое время не позаботившись о собственном внешнем виде. Занять руки привычным делом, не позволяя себе сойти с ума от круговорота мыслей. Вот только стылая пустота никуда не ушла, и медики порой вздрагивают, встречая его прямой взгляд. Но это уже не имеет значения. Мир без солнца никогда не будет прежним.

Отвернув голову от окна, коснуться озер серебра долгим, нечитаемым взглядом. В этом был смысл. Вот только... Крепкий алкоголь не возвращал разум, а отключал его напрочь. Совсем не то, что нужно ему сейчас. - Нет, - тихо отзывается, качнув головой, - Спасибо, но нет.

Конечно, вдвоём их не оставили. Но присутствие в рядом Германа и Адаара не вызвало в душе никакого отклика. Пустыне все равно, сколько в ней песчинок. Слёз нет, внутри лишь стылая пустота, в которой глухо стучит набатом сердце. Он лекарь, он должен помогать живым - разумом Миккель понимает это, но не делает ни малейшей попытки встать, оставив ту, которой помочь уже не в состоянии. Взгляд бездумно скользит по спокойному её лицу, ладонь мягко перебирает медные локоны, выбирая запутавшиеся в них щепочки, гладит кончиками пальцев отмеченную шрамом щеку, спускается вниз, чтобы поправить воротник залитой кровью рубашки... Молчание сводит с ума. Он не может - и не хочет - принимать того, что она более никогда не улыбнется ему, не поцелует в щеку, не обнимет, не нахмурится, взирая с упреком в распахнутых очах... Глубоко, прерывисто вздохнув, Миккель заставляет себя отвести взгляд, уводя его к окну. Ладонь сжимается в кулак, комкая покрывало. Но отпустить её так и не получается.

Минута растягивается в вечность. Нужно было оставить Улву в лечебнице. Их обоих. Вот только Герман бы не остался. И она бы ушла за ним... В треске огня слышатся тихие слова и Миккель поднимает голову, касаясь взглядом выцветшей бирюзы. И подается вперед, протягивая руки, осторожно забирая безвольное тело из кольца рук. Мягко обнять, на миг прикрыть глаза, касаясь губами холодного виска откинувшейся на его плечо головы. Пальцы привычно ложатся на тонкую шею, отыскивая пульс. Снова и снова. Росток надежды внутри осыпается седым пеплом. Цвета прядей в её волосах. Это не может быть правдой. Пульса нет. И полированную сталь ножа, поднесенного к бледным устам, не замутняет дыхание. Он не мог опоздать. Он же обещал... Хочется кричать. Выть, как волки, задрав голову к безразличному небу. Но из приоткрывшихся губ не доносится ни звука. Судорожно, рвано выдохнув, Миккель вновь касается губами её виска. И решительно поднимается на ноги, бережно прижимая к себе драгоценную ношу. - Адаар, помоги Герману. - в глухом голосе нет жизни, как нет её в стылых осколках льда, названных кем-то зеркалами души. Более не оглядываясь, Миккель возвращается назад. В лечебницу. И не важно, что ему не получить там помощи. Просто иного безопасного места он не знает. Сейчас там - его дом. Он несёт её домой. Лечебница переполнена, но Миккель едва ли обращает на это внимание. Несколько раз его окликают медики, но лекарь лишь отрицательно качает головой, не замедляя шаг. Плечом распахивает дверь отведенной ему комнаты, бережно опуская свою ношу на аккуратно заправленную кровать. Садится рядом. Ладонью аккуратно убирает упавшую на алебастровое лицо яркую медную прядь. Внутри пустота. И оглушенное сознание молчит, не желая принимать жестокую реальность мира.

Всплеск ярости словно бы и не отмечен, Миккель лишь тихо выдыхает, на миг прикрыв глаза. "Ты не виноват." - хочет сказать Герману, но молчит. Потому что это неправда. Они виноваты. Оба. - Герман, - ладонь вновь чуть сжимает чужое плечо, - German, je vous en pris... Дикий шторм эмоций сковывается льдом где-то глубоко внутри. Он должен забрать её. Должен помочь. Хотя бы попытаться. От голоса Адаара Миккель замирает. Ладонь соскальзывает с плеча Германа несколькими секундами спустя, опускаясь на грязный тротуар. - Хорошо. - глухо отзывается он; взгляд льдистых глаз не отрывается от девичьей фигурки в кольце мужских рук, упавшей вниз тонкой белой ладошки, рассыпавшихся каштановых прядей с нитями серебра, - Я подожду. Только недолго. __________ *пожалуйста

Урзара улетела, но город все еще пылал. Да, не так сильно, но более чем достаточно для паники, хотя пытавшихся тушить огонь тоже хватало. Голова все еще слегка кружилась - больше из-за едкого дыма в воздухе, но Миккель старался не обращать на это внимания. В конце концов всегда можно было ненадолго опереться на Адаара, шедшего рядом. Разрушенная таверна пылает ярким факелом, ясно различаемым издалека. Но но это привлекает взгляд. Совсем не горящий остов, а знакомая широкоплечая фигура в нескольких шагах впереди, на тротуаре. Рыжая шевелюра кажется объятой пламенем. Герман сидит к нему спиной, чуть раскачиваясь, словно маятник. А за его плечом - слишком знакомый медный с проседью локон. Сердце замирает, сбиваясь с ритма, Миккель преодолевает оставшиеся метры в пару секунд, падает на колени рядом. Девичья фигурка в крепких мужских объятиях напоминает сломанную куклу. Нет!!! Что-то ломается внутри, сгорает, осыпаясь пеплом. Тепло улыбаются ему рубиновые глаза... Он не должен был привозить её сюда. Но, может быть, еще не поздно?.. Вот только как забрать драгоценную ношу из кольца чужих рук? - Герман. - ладонь опускается на плечо, встряхивает, обращая на себя внимание, - Герман!

Усталое сознание провалилось в бездонный колодец, наполненный густой, вязкой тьмой. В ней шумел морской прибой, шуршали галькой невнятные голоса, да жаловались на что-то крикливые серые чайки. Девичья шалость осталась незамеченной, слишком крепко спал утомленный хищник, ненадолго оставив безопасность свою той, которой доверял. За окном разгорается закат, заполняя комнату сизыми сумерками. Что-то где-то гулко упало, вырывая из оков сна. Вздрагивают длинные черные ресницы, открывая затуманенный со сна взгляд. Совсем рядом тихо скрипнул стул, и Рэн резко сел на кровати, рефлекторно сунув руку под подушку. Вот только кровать была чужой и ножа на привычном месте не оказалось. А на стуле чуть покачивалась Аслауг, уже поднявшаяся с постели и одетая. Серые глаза коснулись черных, блеснули усмешкой. Кажется, ему даже не выскажут за то, что видел её без рубашки. Поднявшись на ноги, Ренэйл сладко тянется, разминая мышцы. Взгляд касается отсветов заката на обломках здания за окном. Пора. Но сначала... Падает куртка на смятую кровать. - Пойду умоюсь. - встряхнув головой, Рэн протирает лицо ладонью, выходя из спальни. Возвращаясь несколькими минутами спустя. Волосы его ощутимо мокрые, а в руки Аслауг летит небольшой сверток темного пергамента. Внутри хлеб и кусок сыра. Ужин. - Поешь и идем. Время для баловства и разговоров ушло, но ему хочется верить, что оно еще вернется. Когда-нибудь. А пока они покидают временное убежище, возвращаясь к остальным "Гончим". Потому что любое начатое дело непременно должно быть закончено.

- Ладно-ладно, умею, - ни грамма раскаяния в насмешливых светло-серых глазах, сейчас прозрачных, словно горное озеро, - Правда, больше не по деревьям, а по карнизам и чужим окнам. Еще по скалам как-то приходилось... - а чужая ладошка не уходит, застенчиво касаясь его рубашки под расстегнутой курткой, что распахнулась, когда он лег. Румянец на бледных её щеках вновь вызывает на лице улыбку, свободно лежащая его ладонь мягко касается тонких пальчиков и уходит, возвращаясь на покрывало. Если бы Аслауг сейчас спросила, почему Ренэйл взял в пару именно её, он бы, наверное, даже ответил, без обычных дурачеств и невинного флирта. Маленькая серебристая гюрза очень напоминала его самого десятилетней давности. Одна против целого мира. Тихо вздыхает, глядя в черные глаза. - Покарауль, - отзывается согласно, - В окна не полезут, здесь от входной двери одно название. Но эта комната самая дальняя, шаги по коридору будут слышны в любом случае. Приподнимается, разворачиваясь, ложится к Аслауг спиной, в последний момент подумав, что, наверное, сделал это зря. Но привычка не оставлять открытой спину берёт свое, а беляночка уже взрослая девочка, сильно впечатлиться его разбитым затылком не должна. К тому же большую часть крови он смыл, обнаружив ведерную бочку с водой на кухне. - Если будут гости - буди. - чуть глухо произносит Рэн, закрывая глаза, отпуская усталое сознание из оков воли. Если сюрпризов не будет, как минимум час времени у него точно есть.

- Я могу научить тебя всему и просто так, - Ренэйл улыбается, наблюдая за напарницей, - Но мысль мне нравится. Закончим с крылатой ящерицей и ее поклонниками, и займемся. А в голове вновь шумит прибой, бьется о безликие серые скалы. Голос Аслауг пробивается сквозь него, заставляя сосредоточится, поймать ускользающий смысл. Слишком расслабился... - Да, есть немного. - отзывается он некоторое время спустя, открывая глаза. И когда закрыть-то успел? - Говорят, спать посреди разговора невежливо. - по губам вновь скользит улыбка, - А еще я не умею лазить по деревьям. Как у тебя с этим? - насмешничает, конечно. Но когда еще? При мыслях о драконице затишье перед бурей ощущается особенно остро.

- Я много чего не умею, - все же поддаться откровенному мальчишеству, поднять ладонь, чтобы коснуться указательным пальцем кончика ее носа, - Стрелять из лука, например. Эльфы не признают арбалетов, но видимо эльфийской крови во мне недостаточно, чтобы проникнуться. И с топорами у меня такие же прохладные отношения, разве что метнуть могу. Нет в мире совершенства.