Nevrar

Улицы Санктума Он остался стоять, пять минут, десять, двадцать, догорело уже то жаркое. безудержное пламя страстей что бушевало здесь, угас и гнев, также быстро как учащённое биение пульса, оставив после себя лишь неизбежную поросль укоров совести и леденящий ветер сожалений. Словно стремясь найти от него защиты, он изредка переминался с ноги на ногу, но в этом было лишь больше напоминания себе и другим, что люди живые не могут служить памятниками, ни горьким чувствам, ни великой радости, жизнь, так или иначе, своё возьмёт. Взяла и сейчас, не прошло и часа, как он осознал две вещи: Она не придёт. И он устал ждать. Как минимум физически. В какой-то миг, ему хотелось поклясться, что он останется здесь ждать пока она на вернётся, даже если придётся для этого постареть. Ибо один шаг, даже лишь шаг, ему казался шагом от неё, шагом к ужасной мысли что он может её потерять вот так. Но к ещё одному своему сожалению, он узнал о себе, что он ещё малодушней чем думал о себе сам. Он устал стоять вот так, не то что, не постарев, даже не проголодавшись. Но ещё больше устал духовно, даже не чувствовал себя обманутым, просто, ужасно, чертовски ужасно устал. Те гневные слова выжгли все его силы, а теперь ещё тяжёлые мысли тянули к земле сильней чем тяжёлые пластины брони. Променять тяжесть в руках, на давящее ощущение в груди, казалось очень желанной мыслью, которой он не преминул воспользоваться, подняв с мостовой броню и отряхнув её от пыли. Не бросать же было её здесь?.. - С этой мыслью он пошагал к дому Дженны, у той оказалось всё хорошо - даже лучше, чем прежде, прохудившиеся было крыша её дома наконец нашла опытные мужские руки, а она сама, кто знает, может и что-то большее. Отвлекать и смущать своим присутствием надолго он её не стал, дольше стоял перед дворцом Старшей, не находя ни желания, ни сил идти туда сейчас, решив под конец идти в арсенал. Его броня нуждалась в починке, патроны нуждались в отчёте, а снаряжение в пополнении. Арсенал Санктума оказался столь богат, что несмотря на настроение он счёл полезным вооружится как следует на будущее. Затем заглянул на стрельбище, в надежде что практика с карабином, что никак ему не подавался, поможет унять мысли. Как говорят? Строптивому оружию - строптивые мысли? Да нет, никто так не говорил, он придумал это сам, и быстро понял, что пословицей то не станет - слишком далеко от правды. За правдой же отправился в библиотеку, умные люди говорили что в книгах есть ответы если на все вопросы, то на многие, да вот в этом и была беда, ответы ему попадались совсем не те которые он искал. Зато после после стрельбища тишина, казалась, почти идеальной. Если забыть про звон в ушах и едва уловимую песню архангела. Так в скитаниях и прошёл остаток дня, дважды он приходил к двери Смитов, и дважды никто ему не открывал, как и прежде, третьего раза он ждать не стал, оставил у их двери стул на который уложил новую броню Морин - и букет голубых незабудок сверху.

Освальд надулся и покраснел, словно где-то внутри него открылась ужасная рана и горячая кровь, бьющая фонтанам, распирала его изнутри, только она была ещё горькой и кислой, сдавливала горло и язык... Не давала сказать те слова что сейчас были нужны, не давала волю тем чувствам что требовали сейчас заботы, но щедро ядом поливала иные. -Морин... - Сказал он через силу ей в след. -Если ты сейчас уйдёшь... Тихо и сдавлено, конечно она не услышала. -Мисс Смит! - Повторил он уже громче, подняв голову выше и чуть запрокинув её назад. И третий раз повторять не стал, как и кричать, это было бы чудовищным позором, просить третий раз. Ибо ни что иное не режет сердце мужчины острее чем уязвлённая гордость, когда она принижена. Ведь мужчин насилуют через душу. Он сказал, что любит её. Сказал - так и было. Сказал, что кровь её не имеет значение, видит Бог, и это было! Может быть он соврал лишь в самой важной, невинной части, это волновало его, как и цвет её глаз – небесно-голубой, а не зелёный или любой другой, как цвет волос, или что угодно от неё. Любил за это? Нет. Но это было её частью, и он полюбил её всю, а значит, и с самим этими дарами и демонической кровью. Могло ли быть по-другому? Он просил её руки и сердца, но и сам давал их же взамен. Взял не больше, чем отдавал сам - как же по наивному, по даже не по-мальчишески, было так думать, осознание этого, глупость этого, жгло сердце ненавистью к себе. Но едва ощутимо на фоне боли того что всё это было брошено в пыль у его ног. И за что? За одно нелестное, но справедливое высказывание о её дорогом брате?! Вот был результат его молчания. Могло ли выйти иначе? Могло ли?.. Могло ли?.. Он стоял и спрашивал себя об этом, стоял, не крича вслед в третий раз, но продолжая смотреть в надежде что она обернётся, продолжил бы стоять и после того как она скрылась из виду в надежде что она вернётся. Стоял зная ответ что, да - могло, и что вины во всём этом было его не меньше.

-И скажу! -Заявил он твёрдо ибо больше всего сейчас был зол на её брата, настолько что бы почти не замечать её состояния. -Потому что я если что чувствую, то говорю об этом, а не молчу! Но некоторые вещи не меняются от того что мы о них думаем. К числу которых он видимо причислял и подлые поступки, вне зависимости от того как они обернулись. Но Морин слова эти могла толковать и иначе.

-Ну уж нет, в этом, я своего мнения не изменю. -Отрезал он взмахнув рукой настаивая на своём. -Я к нему ведь не просто за дружеским советом пошёл! Когда бы он решил сказать об этом, м-м-м? Тебе то он ведь мог сказать, а? Что если бы мне это не было безразличным?.. Уронив на землю её защиту он посмотрел на свои руки, немного дрожащие от напряжения и словно бы ласкающие нечто круглое и обжигающее, несколько секунд так и стоял, думая над последними своими словами, действительно ли это было так?.. -Я не в ужасе. -Сказал он после долгой паузы, приняв это как должное. -Наверное, должен быть? Как то я же должен к этому отнестись? Как? Я не знаю. Может я не правильный? Шери и Фауст, вообще с крыльями! Освальд развёл руками, спрашивая "И что?" на этот вопрос у него должен был быть ответ, но его не было, что уж это место в нём и изменило так это. Что они - просто они, без деления на демона и человека.

Первой его мыслью было что его жестоко обманули, обманули, и тихо посмеялись в спину, когда он отвернулся. Чем же ещё это можно было назвать, как не безумной злой шуткой? Настолько злой, что разум отказывался в неё поверить. И не знал, как поступить. Не знало и тело, содрагаясь как от лихорадки, каждую секунду решая и передумывая не то упасть, не то сесть, бежать или замереть. От этого резонанса он и сам готов был рассыпаться, оставив после себе лишь гору серого песка и лицо с поджатой губой, как стальную маску опалённую пылающим в душе пожаром. "Кровь демонов, кровь демонов, кровь демонов" Повторял он себе как заклинивший механизм, вибрируя и подпрыгивая, но не в силах прокрутить шестерни дальше, и в такт же этим щелчкам, он слышал столь же заевшее: - Нет.. нет-нет-нет... Даже минуя шок, и неясные ещё чувства, взгляд что сейчас на неё смотрел, был пронизывающим как взгляд хирурга на открывшийся живой "человеческий атлас" придирчиво изучающий каждый дюйм, каждую складку на одежде, или случайно налипший на одежду волос, с новым знанием в поисках подтверждения мыслям. Так мог бы смотреть ревнивец, ждущий только возможности обвинить женщину хоть в чём-то, а взгляд такой, никто и никогда бы не назвал приятным. Даже он сам сейчас его отвёл и быстро проморгался. -"Что "Нет-нет-нет" ?" - Спросил он сам у себя. Она тут была совершенно не причём, и озвучил вывод единственно в котором сейчас был уверен точно: -Твой брат подлец. За эти с чувством сказанные слова он был готов расплатиться перед Светочем, их он был же готов повторить в лицо, находя ещё мягкими, щадящими по отношению к сестре. Сказанные ей же были более мягки: -Пойдём... сядем, расскажешь всё сама. - Сказал он и протянул ей руку.

По пути к дому цветочницы Он не ослышался, всё понял верно, и правоту суждений она сама подтвердила и словами, и реакцией. Никакой ошибки быть не могло, кровь демонов... -Он сказал, что он сказал... -Залепетал мистер Вуд рукой утирая подступившую испарину и вспоминая что же тогда сказал её дорогой брат, блистательный сэр Смит когда он пришёл к нему. "Есть кое-то ещё..." Такой маленький нюанс, ничего не значащий что он не удосужился его даже упомянуть! Даже намекнуть! Ни тогда, ни когда либо после... -Что вы связаны! Не можете отойти друг, от друга, о том как ему это досаждает...

По пути к дому цветочницы Не таким уж и всезнающим оказался аналитик инквизиции, он никогда не задирал нос считая что человеку дозволено знать всё, но прибывал в уверенности что дозволено хотя бы многое. И что на деле? Он споткнулся о слова, что так невинно и мимолётно были сказаны, что казалось не играли никакой роли, были сущей мелочью которой можно пренебречь как новостями о погоде в соседнем округе. -В смысле часть демонической крови?.. -Спросил он остановившись и не заметив даже что едва ли не упал.

Голос Беатрис был снисходителен и скептичен, два больших паука, один "маленький", всё действительно сходилось, но стоит ли желание поскорее закончить с этим, более-менее твердой уверенности в том, что были отработаны все варианты? Эти неправильные пауки проявляли не свойственные обычным представителям этого вида стайные инстинкты, навыки работы в паре, и зачатки интеллекта, в них были вживлены артефактные амулеты с защитой ауры, и у них в городе была какая-то цель. Не так же просто Харингтон оставил их тут, сидеть, кормиться, и плодиться, наверняка был какой-то план. И что делали пауки в доме цветочницы, где не было одарённых, и который был далеко от заброшенного дома с первым телом, и этим убежищем в водонапорной башне? Все эти может излишнее размышления склоняли Освальда к тому что дом Дженны всё же стоило проверить. Он то как, сначала с тем же скепсисом слушал о призраках, шуршащих у неё на крыше, затем чуть с меньшим уже от Морганы о том, что они шуршат не только там, и что в итоге? Под матрасом влюблённой парочки жестоко убивали человека, а призраки в городе действительно были, только их никто не видел, и душа ребёнка скиталось проклятых двадцать пять лет пока они случайно на неё не наткнулись. В этом городе для профилактики, стоило стучать по стульям палкой, убеждаясь в том, что это просто стул. А то ведь тут, даже плюшевые коты резво убегают из дома. - Тогда я схожу с тобой. - улыбнулась ведьма своему тайному возлюбленному. Любящая улыбка на лице мужчины дополнилась хитрой мыслью, а существовала ли сейчас затея или место куда бы она отказалась с ним пойти?.. -Тогда снимай жилет, я понесу. *** Когда он вышел из башни, его посетило забавное ощущение, словно он проспал пол дня. Вот как оно, даже короткий бой выматывал как физически, так и морально, а в темноте помещения казалось, что темнота уже и снаружи, глубокая ночь стало быть. Но вот стоило выйти наружу, и хоп, вместо звёзд и их тихого неслышимого пения, громкий и протяжный, как игра на органе, гимн солнца и голубого неба в самой середине дня. Прибор ночного видения, к которому он на удивление быстро привык, можно было снять, и с удивлением осознать что силы и бодрость постепенно стали возвращаться, а головная боль проходить. -Мортимер и Беатрис кажется... - Он хотел было сказать: "Помирились" но помириться то можно было только поссорившись или не разделив мнение на какой-то счёт. - Вчера мне показалось что между ними чёрная кошка пробежала, большая, толстая и наглая. А сегодня вроде всё в порядке, это хорошо.

- Значит, ты думаешь, не стоит проверять дом цветочницы? Ну что же, тогда, наверное, можно и вернуться? - мисс Смит неуверенно взглянула на Освальда. Освальд отрицательно помотал головой, его душа слишком болела за цветочницу чтобы упускать возможность пролить на неё немного целительного бальзама. -Я бы всё равно предпочёл её навестить и убедиться что всё в порядке, небольшой крюк ведь не навредит?

-О... -Аналиик изогнул бровь не зная толком как реагировать на такую странную похвалу, и ответил шуткой. -Я был бы очень страшной женщиной и меня бы не выпускали из архива, где в безумии я бы начертил и не такое. Это кстати нормально, что я вообще смог увидеть ауры и эти символы? Довольно странно. К слову, если будете пытаться их прочесть, начните вот с этого. Он указал рукой на третий рисунок который пытался разобрать сам. -Сравним то что получим, мне кажется что разное. Я прочёл... Р'а... -Освальд издал какой-то звук, нераздельный и неясный, словно он попытался произнести несколько слов разом, и даже не одно, с десяток, сотню! Рассвет, схема, камень, разделение, турбулентность. Послышаться могло что угодно, или ничего не вовсе, словно бы он просто открыл рот пытаясь сказать что-то и йокнул от головной боли. -...Не стоит пытаться их произнести, кажется на это может уйти вся жизнь.

Паучье логово - Он такой с ночи в разрушенном многоэтажном доме. - тихо заметила Морин, так же обращаясь к кузине. - Мне кажется, ему очень грустно. Только я не знаю, почему. Я спросила тогда, но он не захотел ответить.  - Даже не знаю, что такого могло случиться, - озадаченно проговорила Беатрис. - Попробую с ним поговорить позже. -Шеор. - Сказал Освальд очень тихо прилегая на звук "ш" словно стремясь слить свой голос с каким-нибудь шорохом. Ибо говорить такое за спинной, было не очень красиво, но вот что ему показалось, что художнику не хватало уверенности и музы. - Он очень о ней интересовался, спрашивал мнение, а сейчас её не было... - Что это? - Морин чуть склонилась, разглядывая паучков. - Ах, это из-за них мы не могли их почувствовать! Это.. это Харрингтон делал их?.. -Ого, тонкая работа, сделанная с любовью для этих созданий, подумать только... - "Вот только бы протереть спиртом прежде чем дарить!" Добавил Освальд в мыслях. - Но я думаю, это работа его артефактора. Он и раньше показал себя очень опытным мастером. - Больше похоже на правду, хотя и всё равно странно. Хотя истинному мастеру, даже работающему на чудовищ, свойственно не делать никаких исключений в своей работе.

- Как ваши конечности, Освальд? - и почел за благо переключиться на более подходящую тему. - Все еще при вас? - Глупая шутка! - рассердилась Морин, и подойдя к Вуду, прикоснулась к пострадавшей руке. - Очень больно?  -Такое ощущение что на меня упал громадный паук, но... всё нормально. Даже удивительно учитывая что в принципе, всё так и было. С той лишь добавкой, что этот паук успел его ещё немного пожевать. Но ничего о чём следовало горевать, в отличии от Мортимера, чьи отношения с арахнидом вышли... Более личными. Успокоив Морин ещё одной улыбкой, он ослабил крепление защиты, чтобы вытянуть и осмотреть руку. Мало ли, вдруг эти твари были ядовиты каким-нибудь медленно действующим ядом? Но, нет, вроде бы ничего в монохромном видении артефактного прибора ему углядеть не удалось. Только защитные пластины были погнуты мощными жвалами. - Сейчас будет получше, - в серых глазах девушки все еще можно было прочитать эхо пережитого страха за Мортимера. - Не отходите далеко, - предупредила Беатрис, сосредотачиваясь.  -Ну вот, божьей милостью даже синяка не осталось, не зря броню одел. Тут где-то по любому должен был кран... - Сказал он уже Мортимеру.

"Не перепутал ли гранаты" - Подумал он, открывая глаза, и увидел те самые жвалы на своей руке, бронированные пластины жалобно заскрипели, и давящая боль дала ясно понять одно - никакой это к чёрту не мираж! Закричав от неожиданности и каким-то неведомым даже для себя образом, одной руку скинув карабин с плеча, он открыл огонь по монстру, отрекошетившие пули разлетелись в темноте как испуганные мотыльки, ни разу не задев цели. Тогда ему просто захотелось пнуть это отродье со всей силы, пнуть по этим жутким чёрным глазам, раздавить их, и всего его как давил иных пауков. Но ногу этот, ухватил жвалами ещё в замахе, как хорошо обученный пёс. Если бы не Мортимер, угрожающе сверкнувший небесной сталью, он, наверное, попрощался бы с ногой, а может и жизнью. А тут ещё один светлячок вернулся, какой-то другой, не злой, но добрый, с тёплым ласковым прикосновением, и он сразу как-то стал не нужен паукам. Всё бесчисленное множество их глаз в миг сомкнулось на сиянии дара. Инквизитор облачился в пламя как в броню, но создание пустоты оно не испугало, оно алкало этой силы, минуя страх и риск. Другой паук, ещё более жадно бросился к Беатрис, да так что сам запутался в своих лапах и упал, а когда бросился снова, казалось что совсем обезумел. А тот единственный что что не подался этому безумию, опалённый огнём Морин, начал приходить в себя и жадно смотреть на неё. И в груди его всё сжалось даже больше, чем, когда он увидел перед своими глазами огромного паука, грызущего его руку. Уличив момент для стрельбы, он нажал на спуск, но ствол повело, когда ноги его коснулась паучья лапа, а отдача увела его ещё дальше, линией искр очертив куда стрелять не надо, и грохотом выстрелов до краёв наполнив чашу безумия в происходящем. А закончилось всё быстро, яркой, и почти бесшумной на фоне выстрелов вспышкой, сгорел паук так и не сойдя с места. Другого Мортимер одним ударом прибил к полу, как бабочку булавкой, только внутренности его зашипели как на сковороде отравив воздух мерзостным ароматом. Остался один, "маленький" тощий паучок что обезумел в страсти к целительному дару, к нему он прыгнул, растопырив лапы, желая обнять необъятное, но биение его сердца и полёт остановила жестокая пуля, тело в воздухе дёрнулось, и унесло прочь жестоки мпорывом разрывающим его на части. С другого конца этого пути облегчённо выдыхал Освальд, улыбнувшийся Беатрис. -Всё же попал.

Водонапорная башня, 13.30 -Где-то внутри башни должен быть вход в коллектор, стоит учитывать на случай если они попытаются скрыться. Предлагаю пойти двойками, а мистеру Буджардини замыкающим. Как окажемся внутри, я попробую их ослепить гранатой, по предупреждению поберегите глаза. С этими словами он на пальцах отсчитал три секунду и вошёл внутрь, в нос сразу ударила влага и... запах чего-то, чему сразу не подобрать сравнение, суховатый, рыхлый, и точно уж неприятный. Эти же слова подошли и под описание внутреннего помещения башни. Большой зал, диаметром метров в тридцать, с четырьмя колоннами, и весь затянутый паутиной. Оно как обычно представляется, если помещение затянуто паутиной, то оно старое, заброшенное и непременно мрачное, и это было таким же. С той лишь маленькой разницей, что здесь было что-то неправильное, и от этой неправильности становилось ещё более жутко. Первой неправильностью, была тишина, это всегда настораживает, но разве может быть неправильной тишина? Может, очень даже может если ты знаешь что где-то в темной комнате кто-то есть, а ты его не видишь, не слышишь... Второй неправильностью, была эта самая темнота, за дверью был день, но тут стояла тьма, разве это может считаться неправильным в помещении без окон? Может, ведь окна были, только они также были затянуты паутиной так плотно что почти не пропускали солнечный свет. Третьей неправильностью, была эта самая паутина, что же такого может быть неправильного в паутине в заброшенном доме? Как минимум то что башня не была заброшенной, тут не было ни грязи, ни пыли, только паутина, и её была так много что казалось здесь обосновалась сотня другая пауков... ...Они и были последней неправильностью, вобравшей в себя все другие, огромные, настолько огромные что своим размером ставили под сомнение родство с паучьим родом. Крадущиеся в тенях и сетях, они смотрели на тех, кто дерзнул войти в их логово, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. -Прямо и справа, - крикнул Освальд, обращая внимания на неясные темные тени, и метнул в одну из них гранату. -Вспышка! До того, как он зажмурился и прикрыл глаза рукой, ему показалось что свет озарил всю фигуру этого ужасного создания. Огромное, размером с бочку брюхо, все восемь мохнатых лап толщиной с его руку, жвалы что могли эту руку кажется легко перекусить. По-детски наивно и отчаянно захотелось чтобы это оказалось наваждением, чтобы, когда он открыл глаза это оказалось лишь игрой света и тени... Акустическая волна ударила в уши и едва не оглушила, а следом что-то тяжёлым ударом едва не сбило его с ног.

Выхватить оружие (I) - 300 // 250 в остатке Ограбление арсенала Санктума: Прибор ночного видения +3 светошумовое гранаты +2 магазина экспансивных патронов для Томпсона, потому что у него вместимость магазина 36 патронов ха-ха Энфилда

-О! - Удивился Освальд играя но не переигрывая. -Это я слышу от смелой в своих чувствах волшебницы, что светом мне озарив путь, сама спустилась в страшный тёмный подвал? Что ловила и освобождала призраков, воевала с химерами? Ты к себе, несправедливо скромна, только нужно быть немного осмотрительней. Посоветовал он, не превращая искренний комплимент в лесть, рукой прикоснувшись к нежно хранимому женскими ручками свитку. -А если что тревожит, у тебя есть я.

Мисс Морин оказалась очень проницательна, именно об этом подумал неугомонный мужской ум, в котором бегают такие издевательские, неясные юным девицам мысли. То им надо бы их одеть, в неудобное, тяжелое, некрасивое, то совсем наоборот... Одним словом мужчины. Им вечно что-нибудь надо. К примеру, Освальду, когда он уже после вернулся без пиджака, но в броне, с карабином, и бронёй для неё, вздумалось нежно поцеловать её в лоб. -Я пока понесу. - Сказал он, утешая её плечи, и пожурил за старое. -Моя храбрая Морин, заботится о брате, но не хочет немного позаботиться о себе, так нельзя. Но и я дурак, надо было у Агаты, попросить заменить пластины на облегчённые но артефактно упрочнённые для тебя.

-И снаряжение. - Дополнил Освальд первый вопрос, улыбнувшись в ответ на испуганный взгляд, и посмотрев на неё несколько выжидательно прежде чем зашагать в сторону дворца Старшей. Пояснять очевидное, ему показалось грубым, поэтому он сделал предложение. -Заставлять ждать не будем, я заберу твоё и своё, а ты возьмёшь пока светошумовые гранаты, экспансивные патроны под энфилд, и... Он задумался на секунду, сначала хотел проявить наглость в запросе тепловизоров, но те пустотные пауки, вряд ли они теплокровные. -...Приборы ночного видения, хорошо? Эти пауки похоже любят сырые тёмные пространства. Мортимер хочет чтобы мы помогли, будет же лучше если мы будем осмотрительны чтобы помочь лучше?

-Несколько задержимся, нужно взять экипировку. -О ужас, ужас, выразил он небольшое неповиновение инквизитору, сочтя что его браунинг, выйдет смешным подспорьем против паука размером с собаку! Пауки вообще были такой вещью, против которой желательно иметь что-то радикальное - мухобойку, трёхдюймовое орудие, огненную ведьму... В общем, нечто способное покончить с этой пакостью одним ударом. -Водонапорная башня, водонапорная башня... Может зайти в арсенал и взять парочку светошумовых гранат? И боезапас получше.

- И как Мортимер не падает все время головою вниз. - пожаловалась она, прижимая пальчики к вискам. - Если так много читать, то и с ума сойти недолго. Там про какое-то устройство. Только вот зачем оно и что делает.. -Я не думаю, что чтение имеет какое-то отношение к этому процессу. -Высказался Освадьдом тоном человека что любил говорить прописные истины, но в этот раз сделал исключение чтобы выразить личное впечатление, хоть и столько же банальное. Своё вглядывание в свои же закорючки, подглядывание за Морин вглядывающуюся в его же закорючки, и чуть большее вглядывание в свою же память, Освальд чтением не назвал бы. -Совсем не имеет. Какое-то знаешь... Еин'етч, шиворот навыворот, дело даже не в знании языка... Любой язык оперирует понятиями известными человеку, служит средством обозначения информации, как я смог бы уместить чертёж устройства в этот символ? Только если бы я и ты знали, что этот символ - чертёж. Но я не знаю, только запомнил символ, и ты не знаешь, ты увидела только, что нарисовал я. Понимаешь? Тут что-то третье... Освальд и сам понял, что речь его пространственная до нельзя, но никак не мог отделаться от впечатления, как и от головной боли. -Греческое море, и те руины на острове... Этот символ и впрямь к ним взывает, философским трактом, Платона или Аристотеля, не скажу точно. Эти символы, и сами как кусок информационного мрамора, кажется в них всё. И твой бюст, и мой, и его, и каждого из людей, таблички с выбитом текстом каждой из книг... Это не чтение, это созерцание. И теперь у него жутко помимо глаз, зудили руки...Средство записи несовершенно, инструмент записи несовершенен, форма символов...Его не покидало ощущение что это сродни тому что он попытался нарисовать не то что портрет - батальную сцену. Перед глазами одно - а из-под руки детский лепет. И всё равно что-то получилось. -Знаешь, а ты ведь могла бы... Второй раз за день он говорил эти слова, и второй раз они были прерваны. - Морри, Освальд. - позвал инквизитор и, кажется, возражения не принимались. - Вы нам нужны тут, у водонапорной башни. Мы, кажется, нашли паука. -Адрес или иные ориентиры? -Уточнил он. - Выдвигаемся.

- Но.. если в самом можно.. - она стеснительно переступила с ноги на ногу. - Мой брат получил от Города особенный меч. И был бы счастлив, я уверена, если бы вы могли поработать с этим предметом. А если он будет счастлив, то и я тоже. Освальд понимающе кивнул, пожалуй, да, Мортимер этим мечом был действительно горд. В Санктуме кроме него и Рафаля вряд ли кто обладал подобным, очень вероятно, что даже у самого лорда-инквизитора не было сравнимого с этим оружия, врученного если не Им, то вестниками Его по доброй воле. Для Освальда это было чудо, почти что реликвия, ему бы и в голову не пришло его как-то "улучшать" но взгляд воина со святым даром мог смотреть на это иначе. - Да, конечно, - судя по лицу Агаты, она не знала, над ней так шутят или просто Освальд решил накатать целый список того, что он хочет взамен. Но затребованное дала. И ни то, и ни другое, он не подумал бы сейчас также ни шутить, ни просить о чём-то большем, что уже попросила Морин. Взяв в руку карандаш, он вдохнул, вспоминая недавнее прикосновение и её радость, это и было тем порывом что заставил его запомнить. Но не было бы ошибкой, передавать увиденное бумаге? Его рука была тренирована долгой практикой выводить изящность букв и цифр, но тут было иное, может тут была нужна рука художника? Или вообще иное, дар? Собираясь нарисовать те символы, он подумал, что они также могут избежать руки, как избежали бы взора, что они окажутся сложнее чем предстали перед ним, может, они вообще видели разное? -Яблоко, откушенное кентавром, где человеческая суть смотрит луком в высь, а лошадиная повёрнута в сторону. -Прошептал он тихо-тихо, чтобы его не сочли за сумасшедшего пока, рисовал первый символ. -Телега, видом с неба, похожая на подкову с отколовшиеся частью, удача, что сулит неудачу другому. -Передать изгиб второго, было сложнее, не совсем правильные формы, не ленивые формы человеческих букв, где года точили простоту, нечто более древнее, первобытное, как кусок руды, извлечённый из недр. -Две башни, связанные рвом, где-то я видел такие когда-то, и крепость та была короной над южными морями. - Тут было намного проще, совсем-совсем просто, настолько что он был обескуражен тем как легко у него получилось его вывести, и насколько между тем было сложно его запомнить. Словно дикий жеребец, после того как был пойман на лассо, вдруг стал верным боевым конём. -Вот, всего лишь три. -Протянул он Морин листок пока та решила обнимать или не обнимать Агату. Иного он не запомнил, а того что запомнил, хватило чтобы разгорелась резкая боль в глазах от слишком пристального вглядывания в недоступное, запретное живущему лишь раз. Карандаш ему был больше не нужен, и его он вернул хозяйке. -Спасибо.

Освальд как-то непонимающе похлопал глазами стараясь унять скачущие туда-сюда мысли и сердце, коему было не по нраву привычное место в груди. По телу от усилий тщетных прошла судорожная дрожь, но едва ли его взбодрила или пробудила. Очень уж простое его вышло сейчас впечатление, полное в уверенности того что раз уж ему было дозволено лицезреть нечто, то оно было дозволено всем. Он запомнил эти знаки, с усилием, может эгоистическим, но запомнил, теперь у него появилось ощущение, что он сорвал сладкий плод из сада куда его, пригласили только посмотреть. Неловкое впечатление, как-то тяжело наслоившиеся на всё иное, с привкусом никуда тревоги за Дженну, которая никуда не делась. И я даже не знаю, как вас благодарить. Быть может, сделать для вас что-нибудь особенное?  Освальд вместо ответа посмотрел на Морин не уверенный в том, что стоит. Но заслуга была её. Если бы не она, он, наверное, до сих пор в том переулке пытался разговорить Марка, как если бы тот был живой, пытаясь понять, что действительно ему нужно. И совершенно точно никогда бы вовсе не довёл его до Агаты. Ведь вряд ли смог бы напомнить ему о ней. В этом, безусловно, и был дар духа, его истинное предназначение. Да и о чём особенным он мог попросить? В голову, совершенно не приходило ничего кроме одного. Да и то, сейчас было совершено не уместно. -И я не знаю. - Честно признался он. -Но если возможно, одолжите пожалуйста лист бумаги, и карандаш на пару минут?

На тот вопрос у Освадьда не было ответа, как может не было ни у кого, но одно, в сухом остатке рационализации он мог сказать точно. -Я запомнил, несколько. -Улыбнулся он повернувшись к Морин, может теперь увидев их в волшебный третий раз она не сойдёт с ума, и спросил у Агаты. -Вы видели их раньше?

Мастерская Агаты Так и не пришлось ничего говорить за Марка, рука мальчика коснулась Агаты, и слова его что он собирался повторить, сами отразились потрясением в глазах женщины. После стольких лет мучений, он действительно сам сказал, что хотел, освободив от бремени и свою душу, и душу той что своей виной пленила его на годы. Освальд встал с трепетом в груди, поняв, что тут его помощь больше не понадобится, как небесный свет ослепил его, в смысле ином от физического, как тогда на поляне, он возвестил о чуде, или скорей свершении того что должно. Крошечное чудо заключалось в ином, в этом свете он сам, своими глазами увидел то что только представлял по словам Морин - ауру людей, живущую и трепещущую, словно ставшую восьмым цветом в восприятии. И ускользающие символы в ней, как новый смысл открывшиеся ему, пока непостижимый в понимании, ловить его было всё равно что смысл во снах, доступный только в грёзе, и бессмысленно закрытый наяву, его решил он памятью и волей связать с тем что знал хорошо. Четверть яблока, откушенного кентавром... -Прощай! -Сказал он чуть запоздало, махнув рукой и ей заслонив глаза, в воображении с усердием одержимого вырисовывая что запомнил.

Освальд смутился неодобрительно взгляда Морин. Что сказать? Он, лишённый дара, видел это иначе. Это был не ребёнок. Не совсем ребёнок. Только сейчас Освальд осознал и понял всю горечь его "поломки" Этот ребёнок был старше Морин, старше его самого. Старше на двадцать пять с лишним лет одиночества, на триста месяцев немого крика, на девять тысяч дней неприкаяного скитания. Без голоса, без прикосновения, без возможности уйти дальше. Без всего. Двадцать пять ужасных лет. Только Божья милость уберегла его от безумия, только Божья воля "поломкой" души спасла её от разрушения. Он успел осознать свою смерть, но не сумел никому о ней сказать. Может он был неправ, может жестоко ошибается, но его мнение и решение было таково - дать хоть подобие голоса если он его захочет. А сам молчал.