Yambie

. . . в твои глаза вглядывается всепоглощающее ничто . . . Саша оглядывается в сторону. На миг ему кажется, что он слышит чьи-то шаги на кухне, чей-то грубый голос с хрипотцой и жалобный скулёж. Сжимает веки, когда кажется, будто видит в коридоре бесформенные бледные силуэты. В этой квартире никого нет. Тотчас казалось, что здесь находится слишком много людей. Толкаются, кричат друг на друга, бьют, режут, даже стреляют, превращая комнаты в месиво из ободранных обоев, одеял, переломанных стульев, шкафчиков, а также крови. . . . помнишь то, что не должен помнить . . . Плотным одеялом над квартирой вновь нависает молчание, перебиваемое стуком клавиш на клавиатуре. Неприятное чувство, что будто вот-вот, один миг, и он исчезнет в то небытие, что смотрит на него с экрана монитора. Виктор (16:12): А кто этот курьер, из-за которого начались проблемы?

В облаках серого города летает гигантский кит. Его пасмурное имя, за которым скрывались грозы, взяли люди, возложившие на свои плечи бремя вершителей чужих судеб. Это был вопрос власти. Вопрос обогащения. Вопрос того, чтобы стать лучше других. Это был вопрос того, чтобы стать как все. Брендированная одежда – будет изношена спустя месяц или два, если располагает хоть каким-то удобством. Налог на личный транспорт – мнимое представление о свободе, пока не застрянешь в цепочке пробок таких же легковерных дураков на колёсах. Кофе из многочисленных кофеен – чуть-чуть вытеснило собой пивные и хвастается вычурными англизированными или итальянскими названиями, когда как основной состав практически не меняется. Порой кажется, что природным даром к рассуждениям философского характера обладают только худшие из умов. Они извращают собственное представление о ценности бытия или начинают вести жизнь затворников, осуждая вспышку рождения человечества. На несколько секунд Саша закрывает глаза, задерживает дыхание словно в попытке попасть туда, где обитает тот самый большой синий кит. Пробыть там три дня и три ночи, а после помножить это срок на сотню, чтобы расплылась грань между сном и смертью. После тонкие пальцы Саши начинают стучать по высоким клавишам, набирая номер в ICQ и вбивая вакансию кадровика. Его сердце стучит чаще, дыхание учащается, а скачущие из крайности в крайность мысли в голове выплясывают маленький шабаш, предрекая ничего хорошего, перечёркивая возможное будущее красным крестом. Молодое семечко с зелёным ростком идёт по стопам гнилого отца древа. 𝆺𝅥𝅯 Я знаю, что ничего не знаю. Эта фраза однажды была сказана одним древнегреческим философом, но только к определённому году жизни я смог понять её смысл. В любом сознательном возрасте мы кичимся тем, что знаем что-то лучше других. Наш опыт уникален, тотчас – наш опыт доступен всем вне зависимости от социального положения. Мы кичимся тем, что прошли сеансы терапии, наглотались таблеток, которые ничем не уступают той дряни, что можно откопать в чужом саду или купить у местного нарика. Мы кичимся тем, что выздоровели, но потом вновь начинаем глотать таблетки, чтобы собрать осколки маски, которая угодна нынешнему обществу. Е с л и г о р д ы й б у д е ш ь б и т Мы кичимся тем, что работаем как проклятые. Мы зарабатываем деньги. Деньги, деньги, деньги, очень много денег! У меня есть работа, которая приносит деньги, а потому я познал самый главный смысл жизни. Я обеспечен любым хламом, который только захочу иметь. Даже. Если. Этот. Хлам... продукт из плоти, костей и крови. Е с л и р о б к и й б у д е ш ь б и т Мы кичимся знаниями философии и религии, хотя даже не пытались вчитаться в пыльные текста, не пытались примерить на себя роль тех, кто жил в те лета. Мы знаем имена. Артур Шопенгауэр, Эрнст Юнгер, Мартин Хайдеггер, Рене Генон, Юлиус Эвола. Мы знаем их имена. Но я не считаю, что душой мы всецело прониклись их деятельностью. Это напускной пафос. Потребность в исключительности, которая разбивается едва кто-то заденет тебя плечом. Мы творцы своей жизни, мы боги своего бытия, но на самом деле – неудачные дубли. Е с л и т ё п л ы й б у д е ш ь б и т Я ничтожен перед небом, куполом нависающее над моей головой. Мне претит общество, в котором мне приходится жить. Я грежу о вечной тьме, когда падаю лицом в подушку. Я грежу о покое, который неведом никому из ныне живущих. Я грежу о смерти, которую встречали старцы прошлых лет. Е с л и м ё р т в ы й – т о ф а р т и т Я грежу о той, кто стала моим началом и концом. Дом. Учёба. В груди вскипает ярким пламенем жизнь. Страх, злость и азарт лучшие лекарства от депрессии. Даже если не знаешь какой результат будет ожидать в конце. Даже если придётся упасть с обрыва, предварительно переломав парочку костей. Даже если он рискует не сколь собой, но близкими по крови. Нет. Сейчас, именно сейчас это всё чего-то стоит. Он ещё юн. Он ещё глуп. Его смерть будет красива. Она возвращается в квартиру Виктора на следующий день после учёбы. Включает компьютер, заходит в рабочий профиль, взяв себе чужое имя и историю. А перед этим вытаскивает из портфеля верёвку и привязывает её к батарее. Полностью открывает одно окно, пока оставляет закрытым второе. В ореховых глазах мерцает синева монитора. Пальцы вновь стучат по клавишам, а после выписывают отдельно в маленький чёрный блокнот имена, номера и адреса тех, кто из рук в руки передаёт подпольный товар.

𝆺𝅥𝅯 Утреннее солнце озаряет богатые просторы города Ина. Кистью умелого художника, оно рисует ещё спящие заведения Ёсивари, дома самурайских кланов и заискивающих торгашей, рисовые поля и высокие горы, за которыми прячется необъятное море. Шум волн, что бьются о скалы, и крик чаек — воспоминание без образов, столь родное и что-то чужеродное. Умиротворяет и одновременно мучает, невольно заставляя задаваться вопросами о далёком прошлом, которого как будто бы никогда и не существовало. Вчера это был один человек. Сегодня — другой. Не меняется лишь маска, которой дали имя Мисима. Покой и отрешение — эти слова с натяжкой можно было бы назвать синонимами твоей жизни. Забавно, что слова падшей женщины ввели тебя в состояние ещё большего сомнения. И хоть ясно как это сонное утро, она следовала своим мотивам — крошки надежды теплились в твоём измученном сердце. Твоё тело удушливый кокон. Душа — ещё не сформировавшийся мотылёк, который бьётся в агонии своей тесной утробы. ~ . . . ~ Когда тебя покидает наваждение минувшей ночи, ты ищешь людей достаточно сговорчивых и наблюдательных, чтобы они могли рассказать о дальнейшей судьбе твоих товарищей. И хоть, конечно, это довольно громкое слово для тех, чьи судьбы невольно переплелись с твоей, ты не можешь остаться в стороне, бежать и молиться о милосердии Будде. Внутри себя ты ощущаешь туго натянутую струну савари, которая вот-вот порвётся с неприятным треском. Прошлой ночной за пределами храма синто, произошло что-то ещё, не менее ужасное и твоё сердце пропускает удар, когда один из торгашей рассказывает тебе о том, что увидел у городских ворот. Можно ли считать, что Рэна в какой-то мере настигла злой рок кармы? От него исходил слабый запах крови, а верный меч уже давно являлся орудием мясника, а не воина. Его голова слетает с плеч, но по какой-то причине асигару забирают и тело. Маленькие пятна крови украшают подол платья его спутницы. Её тоже уводят прочь. Юная госпожа Накаяма? Кажется, она благополучно вернулась домой, вопреки тому, что выглядела словно чем-то напуганной. Ты мог бы наведаться к ней. Тем более, что формально ты как раз служил её семье. Весьма иронично в твоём нынешнем социальном положении, но неудивительно в период войны. И закалённый в бою ронин ценная боевая ячейка, главное не забывать подкидывать звонкую монету или держать рядом охранников. Или, может, пойти к воротам? Ты слышал, что в последнее время к замку Такато мало кого пускают. Но, может, имя Накаяма возымеет необходимое впечатление...

Caput XII 2023 — 2024 Сверхъестественное: Поступь зла 10.10.2023 - 30.05.2024 Мастер игры @Ribka Обсуждение # Игра # Эпилог мастера Механика: Авторская . . .

Гифка из предстоящего трейлера А вообще чем-то меня всё-таки зацепил некромант Эммерих, особенно на скриншоте с полной пати. Он выглядит, как социально-неловкий дед, которого заставили социализироваться против его воли.

Варрик выглядит прекрасно.

Блуперы приложили усилие, чтобы сохранить уникальные фичи (как, например, дыры, в которые Джеймс неустанно лез) оригинальной игры, а тотчас внести новшества на современный лад. Но это как-то слишком быстро, есус помилуй.

Он не считал себя человеком суеверным. Внимание зацикливалось на унылых красках жизни, где изредка просачивалась знакомая синева. Она казалась сном, бесконечным сном, который сводил с ума, от которого становилось тошно. Он терзал самого себя за слабость, злился на то, что это никак не заканчивалось. По итогу хотел уничтожить всё, что его окружало, чтобы оставить вокруг себя и внутри ничего, коме пустоты. Ощущение душевной боли притупляется той же злостью. Это своего рода защитный механизм – отгородиться от тех, кто прямо или косвенно пытается задеть его сердце. Он несколько раз перечитывает фразу «синий кит» и сознание в ответ рисует образ синего кита, который парит где-то в облаках. Но должен ли синий кит выглядеть как... синий кит? Почему бы не какое-нибудь другое живое существо, почему не человек, почему не как явление в образе урагана, сметающего в небытие целый город? Что-то неописуемое, невиданное раньше. Что-то за гранью человеческого понимания. Несколько кликов мышкой и стук клавиш на пыльной клавиатуре. Саша выходит на личную страницу Виктора в социальной сети «ВМесте». Губы трогает кривая улыбка, пока он вглядывается в окно виртуального образа. Ты тот, кем представляешься в реальной жизни? Или ты всего лишь лжец, который привык отыгрывать роль? Нутро охватывает чувство презрения со злобной гордостью. В комнате вновь раздаются стуки клавиш. Саша не считал себя человеком суеверным, но он знал, как начать игру, которая обрела свою жизнь из слухов, передаваемых впечатлительными подростками. #синийкит #явигре

ᛗⱥҟꝋ Она падает, казалось, на пыльный пол какого-то блеклого домика в забытой глуши, где одиноко пылает огонь идори. Он молвит треском сгорающей древесины и углей, осуждая их грех. Молвит душами падших, чьей плотью и костями уже давно насытилась земля, молвит их немыми устами, предрекая кару за их слабость. Это место похоже на сон. Вид из окна всегда казался унылым и пустым. Но их сердца наполнялись мимолётной радостью, когда они смотрели друг на друга. Хотя нет. Лишь одна из них. И в итоге лишь одна и осталась, чтобы вновь ощутить на себе тепло солнечных лучей, ласки дождя и снега. Она падает на пыльную землю — со стороны кажется, что её кто-то толкнул или она споткнулась с лестницы, задев ногой подол платья. Наваждение уходит прочь, её окружают незнакомые люди, но большинство даже не обращают на неё внимания, кроме двух близких ей девушек. Стыд немилосердно душит, он ощущается лезвием ножа, что режет горло. Страх. Горечь. Вместе с этим она — Мако или Йоко — ощущает, что что-то кардинально переворачивается в её жизни. Миг покоя даёт трещину. Сладкая горечь отдаёт привкусом пепла и крови. Что-то настигло её из прошлого, где она забыла кто есть на самом деле. Холодное дыхание самой смерти обволакивает её пока ещё смертное естество. . . . Ꞩħīҟī Первый шаг делает молодой стражник. Его взгляд направлен в сторону девушки. — Госпожа Араи, — обращается он к ней, учтиво поклонившись перед этим. За ним не ощущалось фальши, надменности, того, что обычно другие испытывают в отношении людей её касты. Тонкая материя непринятия другого человека, которому не повезло родиться в более репрезентабельной семье. Это было даже приятно. Чувство, будто ты действительно некая госпожа. — Прошу, примите мои соболезнования касательно кончины вашего мужа, — продолжает говорить молодой стражник. — Его героизм при Каванакадзиме не будет забыт. Глупость. Они забрали его у неё. Он ещё мог быть рядом с ней. — Придворный нашего генерала, Акиямы Нобутому, очень желает встретиться с вами у окрестностей замка. 𓆩死𓆪 Никогда не знаешь, что таится в чужом сознании. Думаешь, что смог чуть приоткрыть хрупкую бумажную дверь, но на самом деле сквозь эту тонкую щель не проходит свет луны или солнца. Собственный разум отрада любопытству. Умы людей рисуют немыслимые образы того, что не приживётся в мире материи, печали и боли. Это радость, которой не ведом конец. Это жестокость, само проявление которой свергает целые армии. Его разум не был исключением в этом плане — его разум вёл тропой смерти ради любви, которой никогда не существовало. А он не хотел верить. И даже если это оказалось правдой, он не смог бы так просто отпустить. Он продолжал сеять разруху. Он отказывался принимать то, что можно поступить как-то иначе. В конце концов принять, что на его чувства никогда не ответят взаимностью. Жить дальше. Созидать. Прекратить обманывать себя, рисовать в своём сознании что-то возвышенное, но мнимое в своей сути. Свиньи всегда оканчивают свой путь на бойне. И всё же в этом тоже есть своя определённая... красота. Шики слышит свист за своей спиной. Обернувшись, видит бесстрастное лицо Рэна и тонкую тёмную линию на его шее, из которой стекают капли крови. На землю сначала валится голова ронина, а за ним его тело. Перед девушкой теперь стоит потрёпанный мужчина, который подхватывает голову убитого им Рэна за хвост. Выпрямившись, он ловит взгляд Игараси. Одна из четырёх красных нитей судьбы резко оборвалась.

Затаив дыхание, он оглядывается по сторонам. Надеется увидеть кого-то рядом с ним, знакомое лицо. Вот он отойдёт в сторону, чтобы не мешать с выламываем двери грубым ломом. Не будет нависать, пока кто-то возится со сложной конструкцией дверного замка с помощью каких-то булавок. Как ему кажется – он был наблюдателем. Даже когда сердце кровоточило от душевной раны, когда лёгким всё сложнее становилось впитывать в себя загрязнённый воздух городской суеты, он надеялся остаться лишь наблюдателем. Что-то меняется. Он опускает ладонь на ручку двери и пару раз дёргает её. Щурит глаза, заметив выпирающий гвоздик. Его запросто можно открутить, лишив обитель надёжной защиты, единственной по всей видимости. Открутив гвоздь, Саша слышит извне приглушённый стук. Дверь едва приоткрывается, замок наклоняется чуть вперёд, потеряв опору. Он был здесь раньше. Его здесь раньше не было. Саша заходит внутрь, будто к себе домой. Ловит себя на мысли, что неким чудом он шагнул в пределы давно забытого сна.

Всё вокруг будто пропитано её запахом. Хоть он и избегал чужих прикосновений, её дух обретает новую оболочку в виде его тени. Она всегда рядом, когда восходит солнце, когда он просто стоит под жёлтой лампочкой, которая вот-вот лопнет от перенапряжения электричества. Он улавливает запах сирени. Весны. Это не кажется мороком, хоть и объяснить трудно. В этом есть что-то приятное, а от того не менее тоскливое. Ведь её больше нет где-то там – в небольшой коморке огромного бетонного блока, закрашенного снизу цветастым граффити и шифрами для закладок. Часть дня проходит уныло. Он не мог вспомнить, чтобы учителя у него что-то спрашивали. Негласно, наверно, решили его не трогать, зная или подозревая, где он находился ранее, повесив на него клеймо неприкасаемого. Он не сделал какие-то либо записи в тетрадях, напрочь забыл о том, что задали на следующие уроки. Перед глазами всё также маячило необъятно голубое сияние, хруст снега под ногами и грустное завывание ветра. Неизменно. Он думал о жизни. Как глупо же другие пытаются придать ей хоть какой-то смысл, будто утопленники, которые не могут ухватиться за спасательный круг. Рисуют в своём воображении поэмы. Думают, что по ту сторону – безмерное счастье, ответы на все существующие ныне вопросы бытия. Он думал о смерти. Представлял некую цикличность, череду, где одни вопросы заменяются другими. Он представлял бездну – колыбель вселенского покоя. Сон без сновидений. А, может, ты наоборот перерождаешься? Вернее материя, которая от тебя остаётся. Формируется новая душа. Наступает другая жизнь. И пока ты её проживаешь, пытаешься вспомнить былую. Ты ощущаешь отголоски. Какая-то мелочь кажется тебе смутно знакомой. Когда ты начинаешь что-то понимать неосознанно. Когда не пытаешься что-то приукрасить. Когда даёшь всему в своей жизни просто следовать своим чередом. Это не его слова. Это не его улица. ☽・𝆺𝅥𝅯・☾ Кажется, его звали Виктор Максимов. Видный парень немного старше его, который при каждой возможности болтал Столице, отчего Саша лишний раз воротил носом. Он жил в весьма уютном жилом комплексе, в кирпичном доме, обвитым виноградной лозой. А ещё он выступал сольно в СКВОТе, где завороженно смотрела на него Соня... Сердце пропускает удар. Саша стоит возле кирпичного дома, обвитого той самой лозой. Голова неприятно гудит в попытке разобраться – сон ли то был или воспоминание, что нести в себе могли несколько людей. Он пытается вспомнить лицо Виктора, как тот выглядел. Пытается вспомнить заходил ли он как-то в его квартиру. Так, конечно, они разные поля ягоды. Виктор ступал на грани, он словно готов был пожирать жизнь, отравившись в итоге её дарами. Сам Саша чувствовал себя робкой рыбой, которая боялась заплыть чуть дальше каменистого берега. Пока он рассматривал здание, мимо прошли три женщины – две в сером пальто, а третья в чёрном. Последняя закрыла лицо ладонями, тихо всхлипывая. Одна из женщин в сером пальто придерживала её за плечи, когда как вторая гордо шла впереди. Оплакиваем не смерть человека, не творца или короля. Груз этот ложится на наши плечи – вина наша перед землёй едина. Саша ступает вперёд. Открывает дверь подъезда, поднимается по лестнице и наживает на кнопку звонка квартиры, где предположительно должен жить Виктор. Ноги едва подкосила от ощущения некого deja-vu.

Сеть всё равно не забудет.

Он просыпается от ночного кошмара. Так, по крайне мере, кажется на первый взгляд. Жизнь зациклена на одном знаменательном событии – отправной точки блеклого промежутка, который обрывается мириадами разноцветных звёзд. Он просыпается от сладкой грёзы – то единственное, что не хочется отпускать. Переживать раз за разом, застыть в этом моменте, запомнить в вечности, как делают это художники, увековечивая виденные им образы в картинах. Он чувствует себя истощённым. Едва раздражён. В сознании небрежными кляксами плывут фигуры знакомых ему людей. Одни очень далеко от него и он сам не хочет к ним приближаться. Другие слишком навязчивые. Они лезут в палитру, которую он использует для обозначения своего чего-то хорошего или плохого в жизни. Они лезут в мир, оттенками которого он не хочет делиться, боясь его погибели. Тяжёлые перемены. Одна клякса очень яркая. Он не знает, что про неё думать. Он не знает оставить ли всё, как есть, прогнать её или решиться подойти. Она есть неопределённость. Она есть предел. Саша обращает светло-карий взгляд в сторону Сони. И он вдруг ловит себя на случайной мысли, что никогда с ней на самом деле не общался. То была какая-то ширма, программный код, который ему внушили. Заставили отыгрывать роль. Он ощутил растерянность, хотя внешне сделал вид, что совсем не удивлён. Зачем? Кого ты пытаешься рассмешить? – Тебя здесь нет, – надменно сказал Саша, вставая с кровати. – Плод моего больного воображения, – уже немного неуверенно пробурчал он себе под нос, пройдя мимо Сони к шкафу, чтобы переодеться.

ᛗīꞩħīᵯⱥ Он смотрит на тебя и глаза его выдают искреннее сочувствие. Ты ощущаешь в нём добрую, незапятнанную жестокостью, высокомерием и тщеславием душу. Таких, как он в этом мире единицы. И, как правило, судьба зачастую несправедлива к ним. Слова превращаются в неразборчивый, раздражающий шум, похожий за скрежет стали. Молодой врачеватель что-то говорит тебе, пытается успокоить. И рядом с ним, да, рядом с ним находится кто-то ещё. Сухим тоном что-то бормочет себе под нос. Говорит, что сейчас что-нибудь принесёт. В этот самый момент твой слух словно обостряется. Ты слышишь шаги. Как они отдаляются — всё дальше и дальше по какому-нибудь узкому коридору. Ты слышишь чужое, едва уловимое дыхание. Широко открываешь глаза и видишь лицо врачевателя. Слышишь ритмичные удары сердец — его и своего собственного. Жадно глотаешь ртом воздух. Чувствуешь на своей коже холод ночи и тепло затухающей свечи. Слышишь стрекот одинокой цикады. Ты хватаешь монаха за ворот одежды, пачкая её в крови. Он напуган, но не пытается тебя оттолкнуть. Тебя захлёстывает злость. Зависть. Он не желает тебе зла, но по какой-то причине... ты его ненавидишь. Ты закрываешь глаза, проваливаясь в беспамятство. Последнее, что ты слышишь — мягкий хруст с глухим чавканьем, как будто бы кто-то откусил кусок от сырого мяса. 𝆺𝅥𝅯 По телу разливается знакомое, приятное тепло. Сладкий вкус на губах, как если бы ты отведал самое отменное сливовое вино. Это нектар, который доступен только тебе. Это нектар, за который ты платишь своей человечностью. И то, что ты видишь перед собой — тебя это мало удивляет даже. Врачеватель смотрит на тебя с застывшей маской ужаса, едва приоткрыв рот. Вся его шея растерзана. Вероятно он даже не успел вскрикнуть, когда ты начал пировать. И всё же ты не ощущаешь полного удовлетворения. Более того, ты — а то и нечто другое — понимаешь, что этого недостаточно. Дохлый мальчишка пригоден для того, чтобы его остатки сожрали бродячие псы или кто-то вроде тебя. Ты не сможешь отстрочить пагубное влияние своего проклятья с помощью этого тела — здесь больше нет жизни. Нужен кто-то ещё. Ты слышишь шаги. Кто-то идёт сюда. Краем глаз смотришь в сторону окна и вновь ловишь себя на том, что кто-то сейчас внимательно наблюдает за тобой. И, кажется, даже видел, что ты сделал с несчастным юношей. Нужен кто-то ещё. Или ты встретишь погибель. Окончательно превратишься в монстра, каким и являешься. В это же время тебя одолевает странное сомнение... . . . ᛗⱥҟꝋ Эйко подхватывает тебя за руку, уводя вместе с Канаэ. Чужое дыхание на собственной шее, как невидимое клеймо. Что-то постыдное, а тотчас... приятное настолько, подобно запретному плоду из мира Йоми. Когда вы спускаетесь, то застаёте небольшое скопление людей, которые бурно обсуждают то, что случилось у святой обители Накатоми. Кто-то бросает взгляд в твою сторону. Ничего такого, как кажется, но голова идёт кругом, взывая к тревожным мыслям, что они видят в тебе кого-то другого. Самозванку. Убийцу Накаяма Йоко. — Госпожа... Ты оборачиваешься на знакомый голос и видишь... 𝆺𝅥𝅯 ... видишь себя. Шею ласкает тёплое дыхание, провоцируя лёгкую дрожь по всему телу. На тебя смотрит какая-то бродяжка, которая представилась Мако. Белая рубашка с красным хакама выдавали в ней жрицу мико. Падшая служительница ками, ничего особенного. Но её лицо, голос, кожа, тело... это поразительное сходство. Будто какой-то безумец создал идеал той куклы, которую не отличить от человека. Тем льстит твоему тщеславию, что она очень похожа на тебя. Что кто-то — само собой — решил выбрать тебя для этого образа. Едва коснувшись подушечками пальцев щеки, ты завороженно наблюдаешь за ней, пока она пытается перевязать оби. Поправляет рукава, ворот платья, аккуратно заплетает ленту, собирая твои волосы в хвост. Она смотрит тебе в глаза, не проявляя и тени эмоций. Твои губы трогает лёгкая улыбка. Её имя Мако. Твоё — Йоко. Нет. Подожди. Что-то не так. Вы ещё ближе друг к другу. Шею ласкает тёплое дыхание, провоцируя лёгкую дрожь по всему телу. Ты опускаешь ладони на её талию. Она оголяет твои плечи. Её имя Йоко. Твоё — Мако. Что-то не так... Тебе становится всё труднее дышать — в глотке застряло что-то острое. Это она ведёт маленьким ножом вдоль твоей шеи. Едва губами, касаясь твоих губ, прижимая плотнее к себе. Нет. Нет. Нет! Неблагодарная тварь, что она о себе возомнила? Оттолкни, оттолкни её, ты не умрёшь от рук это падали!