Yambie

Ави и Рю 8 солиса, 6:30~ —Я храмовник, я совсем не тот, кто тебе нужен. - Угу, - даёт скупой ответ на вопрос, старается не смотреть прямо на капеллана и не встречаться с ним взглядом. Глупо. Она поступила глупо. Но стоило ли оно того? Она не знала. … Через какое-то время они настигли порта. Прошли мимо белокурой женщины в тёмно-красной блузке и чёрной юбке в белую полоску, которая их окликнула: - Ави? Рю… Разбойница округлила глаза при виде наставницы, но кинулась обнять её. Женщина обхватила одной рукой плечи девушки, а другой погладила каштановые волны. Посмотрела на храмовника. - Что такое? Что-то произошло?

Ави и Рю —Я храмовник, я совсем не тот, кто тебе нужен. Ещё один вздох. Нелёгкий. Тяжёлый. Прямо на него не смотрит, но куда-то в сторону, сжимая пальцами обеих рук треуголку. - А кто мне нужен? - шепчет и едва понимает те чувства, ощущения, что сковывают душу. Чего ей хотелось от него? Чего добиться хотела, когда осталась с ним на ночь в одной комнате? Когда намного легче было уйти, проронив ни слова. Разочарование как таковое, но и разочарования вовсе нет. Грусть, но и грусти тоже нет, как испытывает и призрачное облегчение от того, что он сказал. Так лучше. Он говорит, что она прекрасна. Но прекрасной она себя не чувствовала. - Неважно, - качает головой, надевая треуголку на голову. - Забудь. Забудь, что я тебе говорила. Это неважно. Идёт дальше, скрывая теперь то, что чувствует на самом деле. - Какой корабль? - спрашивает попутно.

Ави и Рю — Как ты? — просто спросил капеллан. Оглядел пустынную улицу. — Как ты чувствуешь себя, Минерва? Улыбнулся. Он запомнил это имя. — Волнуешься из-за отплытия? Думаю, сейчас всем не по себе. Или что-то еще? Вздох. И отчего-то нелегко дался этот один единственный вздох. Можно сказать самой - неважно. И отправится на поиски Улвы. Можно съязвить. Только этот человек ей не чужой. Уже давно не чужой. - Я… хорошо, - отвечает, облизывая розовые губы. - Наверно, чувствую себя хорошо... не знаю. Её имя - часть его речи. Она не забыла и, скорее всего, не хотела забывать, что вчера допустила вольность, раскрыв двери своей души чуть шире, нежели могла позволить себе раньше. - Я ведь вчера уйти хотела, Ави, - тихо говорит она следующее. - Покинуть Иствоч. И «Фурию», - коснулась ладонью шеи и опустила глаза. - Рассказала об этом Улве и Паулю. Тебе… тебе я не собиралась ничего говорить. Но хотела встретить напоследок. Потому что… потому что… а, демоны тебя забери, - Рю сняла с головы треуголку и растрепала каштановые волосы. - Я хотела уйти, но потом встретила тебя, разговорилась с тобой… чёрт возьми, я захотела остаться с тобой. Побыть с тобой ещё немного и не спешить… потому что... ты мне очень нравишься, наверно? Ещё один вздох. И также даётся нелегко, как первый. - Мне нужно уйти, - уже шепотом говорит Рю, не отрывая глаз от треуголки. - Хотя бы теперь когда это всё закончится. Понять, что со мной происходит и не думать о том, что беспокоит других.

Ави и Рю - Конечно, - соглашается капеллан. - Нам ведь туда и надо. Но я имел в виду другое. - Внимательный взгляд на ее треуголку. А может, ему показалось. Что в глубине глаз разбойницы затаилась печаль. Это Аврелия сейчас беспокоило больше, чем то, что красноглазая ее наставница собралась немного раньше. - Да не важно. Пошли. Она молча кивнула. Всё ещё витая где-то в просторах своих хаотично-двигающихся мыслей. Резко остановилась, коснулась ладонью своего лба, отчего треуголка чуть соскочила назад, а в спину бывшего храмовника кинула недоумённый взгляд. - Чёрт подери, Ави… Я тормозить, как ты начинаю, чтоб тебя бобры покусали! - Что ты имел в виду? Кругом творилась суматоха. Или это только одной разноглазой разбойнице казалось, что кругом творилась суматоха, будто сегодня решается судьба всего Тедаса. Она готова прыгать, кричать, вызывать на дуэль каждого встречного и поджигать чужие дома, а остальные играют спокойно в шахматы, делятся делами сердечными, поют и исполняют романтические композиции на разнообразных музыкальных инструментах - обычное дело. Обычный день.

Рю - Что случилось? - вопрос прозвучал, словно они давно уже шли по проселочной дороге вдвоем, и собираются еще долго продолжать путь к какой-то далекой цели. На деле корабли ждали членов своих команд. И в любой момент очень скоро могли поднять свои паруса. У неё было предположение... - Я не знаю. Что возможно красноглазая мечница сейчас находится на борту одного из кораблей. Готовится вместе с остальными к предстоящему уходу с Иствоча, но… - Улва покинула свой номер... забрала вещи и ушла… то есть. В том нет ничего удивительного. Наверно, она решила встать пораньше и подготовиться к отплытию. Но просто… просто я беспокоюсь. Рю на время прикрыла глаза треуголкой, прикусила нижнюю губу. - Давай хотя бы проверим порт? - предлагает глядя теперь на капеллана снизу вверх и хмурится, чувствуя себя рыжеволосой гномкой от встречи с новоявленным плотником «Неспокойного».

- Нет... Доброе утро, Рю, - почему-то тихо обратился капеллан, - нет, не видел. Тебя проводить? Он запнулся, поправил: - То есть я мог бы сходить с тобой поискать. Рю заглянула в лириумные осколки. - Да? Вышло тихо. Вышло взволнованно. Вышло нелепо, потому что разбойница сделала один шаг вперёд и споткнулась об свободный стул. Ухватилась двумя руками за спинку, чтобы не упасть на пол и убедилась, что треуголка не соскочила с головы. - Э… то есть… Попыталась вернуть мысли в первоначальное русло. Улва. Где сейчас Улва? Если не у себя в номере, если она забрала оттуда уже все вещи, то может… - То есть… я не против, если ты тоже пойдёшь, - говорит Рю, протерев костяшками пальцев пунцовую щеку.

Рю «Девять склянок», 8 солиса, 6:00~ Она вышла чуть позже. Привела себя в порядок, убедилась, что собрала все вещи и надела треуголку. К собственному удивлению заметила, что комната, в которой должна была находиться красноглазая потрошительница, пустует. Куда… Они могли уже выйти в море. Они все. Разбойница спустилась в общий зал. Заметила капеллана, а вместе с ним и бывшего хозяина «Чая с мертвецом». Или не все. Подошла к парням и кивнула на мужской манер в знак приветствия, придерживая одной рукой треуголку. В образе, жестах и взгляде разных осколков что-то резко переменилось. И мягкие черты лица казались теперь по-взрослому острыми. - Ави, ты Улву случайно не видел? - нахмурив брови, поинтересовалась Рю.

«Костяная Рында» 8 солиса, 6:00~ Не заметил, как тот ушёл. Наслаждался памятью миновавшей ночи. Как чьи-то сильные руки крепко держат его за торс, как чьё-то горячее дыхание щекочет шею, а пальцы единственной ладони перебирают волосы оттенка каштана с тёмно-рыжим отливом. Необычный цвет. Вместе с пепельными глазами. Сердце прониклось любовью. Симпатией. Привязанностью. Сознание возвысило образ в идеал, сделав ранимую душу ещё более хрупкой до чужих слов и действий. А щёки горят, их целует огонь. То и значит его имя. Огонь. Каштановые волосы с тёмно-рыжим отливом и осколки души, будто пепел после ярости необузданной стихии. Он смущён. Чувствует себя мальчишкой. Тихо смеётся, прикрывая рот ладонью. Щурится, глядя на белый цветок. Так просто и так непостижимо. Так глупо и так сокровенно. Комнату он покидает спустя час после ухода своего возлюбленного, забирая с собой и цветок. Теперь он был уверен, теперь не сомневался - хотел вновь его увидеть. Хотел пройти этот путь вместе с ним. А пока он спешит к другой. К той, кому пообещал вернуться, дабы отогнать нависшие вздохи грусти.

Непостижимо такое чувство как любовь. Никогда. Её тонкие грани. Дары надежды и наказание скорби. Неожиданность её появления в мирском бытие, как первый снег в середине осени. Неожиданность её исчезновения, когда леса погибают от засухи после долгого отсутствия сезона дождей. Однорукий мужчина не был уверен в том, что любил раньше. Любил по-настоящему. Делил радости и печали, жил вместе во здравии и болезни, заботился о ком-то и кто-то заботился о нём, дышал в унисон, отгоняя тревоги. Не как обязанность. Не как долг, данный летами назад словами, скреплённый буквами на полях бумаги. Но как частичка целого, как незаменимая частичка целого, когда собственная физическая неполноценность исчезает в яви, благодаря кому-то, кто умудрился оставить след на сердце за считанные минуты. Прежде чем кто-то успеет осознать - ты моё будущее.

— Да. Хочу. Но ты не должен решать сию минуту. Подумай. Я не буду тебя торопить. Он мог дать ответ хоть сейчас. Но не будет ли это слишком поспешно? Необдуманно. Что влюблённый юнец, которому сорвало крышу - он и чувствовал себя рядом с ним юнцом. Он чувствовал себя рядом с ним живым. Он чувствовал, что рядом с ним за окном застыла весна и цветут нежно-розовые цветы персиков. Я не знаю, что будет завтра, я не знаю, что будет через полгода или год. Но есть люди, которые не безразличны мне, есть люди, которым я хочу отдать всё, что есть у меня. Моим сёстрам, моим братьям, в память моему отцу… И тебе. Светлая душа. Наивная и глупая. Капризная, но думает о себе ничтожно мало. Злится и какая же жалкая из себя эта злость. Любит, но как же сильно обесценена эта любовь. Пауль облизал губы, одной рукой осторожно отстранил от себя Тревора. Чтобы ещё раз посмотреть ему в глаза сверху вниз, встав со своего стула. Сесть ему на бёдра и губами обхватить губы. Чего ждёшь, Amatus? Он твой. Он только твой. Вчера. Сегодня. Завтра. Всегда.

Пауль солгал бы, если сказал, что озвученные слова не задели его. Тревор говорил об Армаде, сравнивал её с Либерталией, говорил, что уставы независимой от всего пиратского братства колонии будут сковывать её разум, но разве не будет также и Иствоч? Разве нет? Ведь и Армада также предлагала цепи вместе со всеми дарами, в которых нуждался бы морской волк. Не мог также признать, что в речи его была доля правды - обособленные, оторванные от всего мира, отщепенцы. Пираты как таковые, но и не пираты вовсе. Чтобы все могли сосуществовать в мире и согласии - уставы нужны. Необходимы как воздух. Как вода. Либерталия была его домом. Пристанищем. И она могла стать такой для Тревора. Если он только пожелал об этом. - То, что ты делаешь и собираешься сделать для «Фурии», - говорит Пауль, опустив глаза, - оно бесценно, - штурман покачал головой. - Даже если ты присоединишься к Армаде, то Либерталия не посмотрит на тебя как на врага. Фурия, Призрак и Милосердие Аши… они окажут тебе и твоим людям помощь, если ты будешь в этом нуждаться. Ресурсы, еду, крышу над головой, убежище. Мы держим слово. Мы не забываем то, что другие сделали для нас, не дав пойти ко дну. И всё же слова его задели. Пальцы коснулись синего ожерелья в форме клыка с тёмными трещинами. Он видел её капитаном «Фурии» и только её, но он не знал, как в итоге сложится жизнь после проклятья, какое решение она примет и куда устремится кровоточащие от недавней потери сердце. Он любил её. Любил ли он также и его? Может ли? - Ты, правда, этого хочешь? Путь на восток. Неизведанные земли. Только они двое. Карие осколки смотрят в серые.

Быть вместе? Да. Пожалуй, да. Обрести уверенность, но не искать утешения на одну ночь за несколько золотых или серебряных монет. Это не то, что он предлагал Улве, но что-то, что было распространено среди всего пиратского братства. Порой любовь не играла важной роли, и дружба оставалась неприкосновенна. - Я верен «Фурии», - шепчет Пауль, не отрывая глаз от светлых прядей, которые перебирают пальцы, - и Либерталия мой дом… она может стать и твоим домом… Верно. Почему бы нет. - Азар… пираты «Фурии» и «Неспокойного» могут объединиться. Душа «Фурии» может перекочевать в «Неспокойного». Он сохранит своё имя… Либерталия может стать твоим домом. Пристанищем. В любое время, когда ты будешь нуждаться в оном. Для тебя, для твоих людей, для корабля. Местом, где вас всегда примут, где вам всегда смогут предоставить необходимую помощь. Только если ты сам этого захочешь. Если твои люди этого захотят.

Была причина - почему он задавался подобными вопросами. Его личная причина. Возможно, я просто оглупел к своим сорока годам. Но Цетус меня забери, если я не буду искренен с самим собой. Он не отталкивает его. Не встаёт, не отодвигается прочь. Губами касается его макушки и обнимает одной единственной рукой. — Ты, кажется, хотел вернуться еще на корабль… - Не сегодня, - шепчет Пауль, касаясь ладони его щеки, чтобы он посмотрел ему в глаза. - Завтра. Он молчит. И любуется необычными осколками души. Ты мог быть никем. Ты и есть никто? Три ночи мало что решают. Люди непредсказуемы. Они уходят и приходят. Они приносят боль и счастье. Но они всего лишь люди. Звёзды шара земного. - Азар, а ты, - облизал губы и вернул добродушную улыбку на уста, - ты не хотел бы присоединиться к Либерталии? После всего этого... если со всеми нами не произойдёт ничего рокового. Почему нет? Это всего лишь вопрос. Это всего лишь предложение. Три ночи ничего не решают. И боль невелика, если им больше не суждено будет встретиться. К тому же Азар Тревор успел многое сделать для разбойников "Фурии", как в итоге они к нему не относились. Крохи, но пристанище, где вновь они вместе ходят под общими парусами.

Тревор и Пауль - Завтра вставать засветло. Мне - добавляет, - ты можешь поваляться, приготовления уже все сделаны. А тут... хорошо. Хорошо с ним. С его внимательным взглядом пепельных осколков, его сильными руками, которые уверенно держат его от падения вниз и губами, от чьих прикосновений голова идёт кругом. Здесь хорошо только с ним. Но без него - это всего лишь комната. Комната, которая хранит его незримое присутствие. И всё же не больше, чем просто комната. - Мне надо посетить «Неспокойный», - тихо говорит Пауль, опуская бутыль с яблочным соком на стол, - проверить… кое-кого. Пальцами касается своих губ и смотрит на него. Пока несут ужин, взгляд, обращенный на штурмана, говорит и о голоде иного рода. Который, кажется, Тревор надеется утолить впрок. Улыбка меркнет. Румянец исчезает. Он смотрит на него. Не отрываясь. - Так… завтра всё решится? - спрашивает неуверенно. - И тогда… что тогда? Что будет после?

Тревор и Пауль - Не нужно стучать, - обнимает сзади, утыкается в шею. - Проходи. Как дела? Закажем ужин в номер? Коварные стуки в дверь преследовали мессира Тревора в течение всего дня. Коварные стуки в дверь доводили мессира Тревора до паранойи. Мессир Тревор был на взводе, но держался молодцом. Мессиру Тревору впору вынашивать жестокий план мести по устранению всех коварных дверей. Обогатить личную биографию одним скромным пунктом лишним и сделаться героем, которого Тедас не заслуживает. - Эй! - рассмеялся Пауль, когда чужое дыхание щекочет шею и поворачивается лицом к тому, кто обнимает его со спины. - Осторожно. Возвращает объятие на мгновенье, а кончик носа касается носа. Ты ведь ждал меня, правда? - Я… э… я яблочный сок принёс, - смущённо говорит Пауль, показывая бутыль с оным напитком. - И я не очень хочу есть… но от закуски какой-нибудь не откажусь. Смотрит в его окна души. Смотрит слишком долго. И кто-то сказал бы, что влюблённо. - Нет... заказывай всё, что пожелаешь.

Улва и Пауль «Неспокойный» Она покинула постоялый двор. Оставила ни одной вещи, освободив комнату для другого постояльца. Он подумал, что она ушла на «Инфанту» или куда-то с Хиролом, откуда оба могли не вернуться. От того сердце бешено заколотилось в груди, но на корабль одного из лидеров Армады он не пошёл, решив проверить для начала «Неспокойного», где находились все фурийцы, а также ещё около десяти новоявленных разбойников Либерталии. Сердце пропускает удар, когда он видит её. Другую, но всё ещё её. Рубиновые глаза, но волосы из чистой платины. Пухлые тёмные губы, треугольные серьги и прозрачные жемчужные капли на её щеках. - Улва, - прошептал Пауль, закрывая за собой дверь. - Сон был хороший, - так же тихо сказала она. - Но почему-то я вдруг резко проснулась. Штурман садится на ближайший стул возле тахты, на которой лежит Улва. - Скажи, что произошло? … - Может, не стоило так поспешно покидать постоялый двор? - Меня обычно не укачивает. - А не думаешь, что... - Нэнэ предположила. Когда в «Склянках» я попросила яблоки с острым соусом. Хотя сомневаюсь… я ведь потрошитель. Считай, тот же, чёрт его подери, малефикар. Не пойму ли сразу, что у меня в организме там что-то лишнее бурлит. Пауль не сводил с неё глаз, сидя на противоположной стороне стола. Наблюдал за тем, как она готовит отвар, который должен был вызвать физическую усталость и принести крепкий сон без сновидений до самого утра. Стоило ли? И он чувствовал себя виноватым. За те слова на Лломерине. За те слова неверия в их отношения с Хиролом, которые вдруг неожиданно стали пророческими. Она выглядела счастливой и спокойной, выглядела тотчас необычайно милой в карих глазах однорукого штурмана. - Как ты держишься? - спрашивает он. - Не знаю, - пожала плечами Улва. - Плохо. Ноги не держат и руки дрожат. - Нет. Скажи как есть. - Что именно? - Что ты чувствуешь. Что чувствуешь сейчас. Скажи как есть. Оторваться от своего занятия и заглянуть в его окна души. Задуматься? Нет. Внести каплю лишнего сомнения в то, во что раньше она верила. - Я ненавижу его, Пауль, - отвечает красноглазка. - И люблю. Мне не по себе от того, что он касался меня. А тотчас, я хочу, чтобы он появился здесь. Чтобы обнял меня и поцеловал. Чтобы не отпускал до самого утра. Хочу, чтобы он заставил меня уверовать в то, что всё будет хорошо. Со мной, с детьми, с ним… я никого в жизни не любила так, как его. И то, как он вдруг резко замкнулся в себе, то, что сказал ни слова о том, что с ним произошло… я не знаю. Я не хочу в это верить. Надеюсь, что ошиблась, надеюсь, что я снова увижу его, и он заговорит со мной, скажет как есть, не утаивая от меня то, о чём я не знаю... хотя какая-то часть меня говорит, что я его больше не встречу. И не получу ответы на свои вопросы. И мне больно от этого осознания… я просто… просто не знаю теперь, что делать дальше… - Время идёт, - говорит следом Пауль. - Оно не останавливается. Шрамы заживают. А некоторые рубцы остаются навеки-вечные горькими воспоминаниями на теле. Улва, - он коснулся пальцами тыльной стороны её светлой ладони, оттенка непривычного для солнечных островов, - я не знаю, что будет завтра. Не знаю, что будет через полгода или год. Но я хочу, чтобы ты была рядом. Хочу, чтобы ты возглавила «Фурию». И нет. Не как Аластар. Я хочу видеть свою подругу и сестру. Хочу видеть ту сильную женщину, которая не сломалась под всеми тяготами своего пути. Но даже если так… Пауль протянул руку к сумке на своём поясе. Вынул два клыка синего оттенка с тёмными трещинами и один из них передал ей. - Это ещё что? - нахмурилась Улва, переводя недоумённый взгляд от украшений и к улыбающемуся лицу штурмана. - Я ведь был воспитанником Кун. Знаю, здесь ненавидят кунари. И по многим весомым причинам. Но они умеют проявлять заботу так, как не умеют этого люди. И вот... это должен был быть драконий зуб, расколотый надвое, но я нашёл... вот этот... покрытый такой вот эмалью. Один будет у тебя. - Пауль… - Это не то, что ты думаешь. Я люблю тебя, как подругу и сестру. Ты дорога мне и я не хочу тебя терять. Бери и надевай, - он опустил украшение в ладошку красноглазой женщины и сжал её тонкие пальцы в кулак. - Будь уверена в себе, Кадан. Придётся нелегко. Но я знаю, что ты справишься. А если будешь сомневаться, то хотя бы знай, что я всегда рядом с тобой. И не только я. Пауль «Костяная Рында» Она заснула. Крепко. И на время он был спокоен за неё. Обещал вернуться рано утром. Оставил отпечаток поцелуя на её виске. Он верил в неё. Искренне. Рю в неё верила. И все пираты «Фурии» - просил лишь только, чтобы она не сомневалась и отпустила скоро то, что сейчас приносило нестерпимую боль. К тому времени уже стемнело, но лавочки посёлка Налётчиков пока не спешили закрываться. Он посетил одну из них, а после отправился к «Костяной Рынде». Был ещё один человек, которого он хотел встретить. Вскоре настигнул постоялый двор, поднялся по лестнице вверх к гостевым номерам и остановился возле двери, за которой вершилась красная нить судьбы. Вернее, баловалась. И всё же… В дверь постучались трижды.

Denouement Нам не довелось узнать друг друга, когда мы были маленькими. Но ты знала о моём рожденье. Знала о моей смерти, которая оказалась ложью. Я жил в скромной лачужке. С человеком, которого звал дедушкой. У тебя было много братьев и сестёр, но никто не верил в тебя из-за твоей неумелости и слабости. Козёл отпущения. Никто нас не принимал, когда мы были совсем юны и ещё не знали о тех дарованиях, которыми нас благословило наследие родного отца. Но ты ведь не помнишь его? И я тоже не помню. Знаю, что эгоистично было его желание - он не грезил о детях, которым дарил бы свою любовь, но о детях, которые принесут ему власть. Я надеюсь, что он мёртв. ❃ ❃ ❃ Сон приходит неожиданно. Она оказывалась здесь не раз. Не только она, а все, кто был связан с этим местом даже самой тонкой ниточкой, лишённой магического потенциала. Это место называлось Тенью и это место, где она встречала брата. На миг. Краткий. Слова и жесты в мгновенье ока. Черты, глаза, слова и редкие улыбки. Вопросы. Глупые. Что ты любишь? Что читаешь? Что ты ел? Что ты делал? На миг. Чтобы почувствовать себя детьми, которые никогда в жизни не покидали границ Андерфелса, медленно умиравшего от скверны. На этот раз… было иначе. Нет. Он почти всегда был в белом. Болезненно-белом, как будто цвет этот прятал за собой страшную тайну. Но на этот раз он держал за руку маленького мальчика - он держал за руку её Энхеля. - Нет, - покачала головой Улва, - нет... нет, нет, нет! Он разрушил мою жизнь! Он отнял у меня надежду! Я не хочу, чтобы он забирал у меня и его, пожалуйста! - Нет, - тихо отрезает Салем. - По стопам своего отца он не пойдёт. Будущее многолико. Это его решение. А когда придёт время Энхеля, то он тоже сам решит, что делать. Провидение не подвластно над нами. Потому что будущее многолико. Мы сами принимаем решения. Сами строим свою историю. Мальчик отпускает руку своего моложавого на вид дяди и идёт к той, кто подарила ему жизнь. Кто вынесла его в своей утробе, кто не оставила без имени и без части той заботы, в которой нуждается ребёнок. - Не плачь, мам, - говорит он и кажется взрослее, намного взрослее. - Я люблю тебя. Но она плачет. Садится перед ним на колени и крепко обнимает. - Я тоже люблю тебя, мой драгоценный, - шепчет и вдыхает запах беззаботных ромашек, единственные которые растут на лужайке бессмертного лета. - Я люблю тебя, mon petit loup. Провидение не подвластно над ними. Потому что будущее многолико. Они сами строят свою историю. ❃ ❃ ❃ Этой ночью её разум окутал тёплый сон. Она сидела под сливовым деревом и наблюдала, как играют дети. Сердце отпустило недавнюю горечь лишь на время. В конечном итоге… ей вновь придётся жить с этим, перешагивая некий тяжёлый этап в своём хаотично-несущемся бытие.

Ави и Рю Коснись единый раз на миг единый Устами уст М. Волошин — Я побуду, сколько ты ни пожелаешь, милая Рю. Наступит зима, потом снова лето. Из косточек от вишенок в нашем муссе вырастут два дерева и расцветут к той весне, что придет после зимы. И тогда мы выйдем из этой комнаты, чтобы полюбоваться их розовым цветением. Глупый. Милый. Солнечный. Единственный. Первый. И никто другой ей не нужен. Первый. И она счастлива, что это именно он. В сладком дурмане яви, где существовал лириум в окнах души напротив. Сиял, отгоняя тьму материй и души. Согревал, спасая её от отчаяния. Она дарит ещё один поцелуй. Капризный. Скромный. Обнимает в ответ и заставляет лечь на кровать. Смотрит ему в глаза и ловит его дыхание. Понимает, что возможно уже не та девочка несколько суток тому назад, которая бежала прочь от обиженных слов и встретила его. Неожиданно. Внезапно. Как же резко всё произошло. Как же быстро всё произошло. Многое приобретено. И многое утеряно. - Меня звали Минерва, - шепчет она. - До того, как я связала свою жизнь с «Фурией». Рю… не знаю. Это слово казалось простым. Простым, чтобы перечеркнуть прежнюю жизнь. А сейчас я не знаю… я хочу снова стать Минервой. Какое-то время говорит. И слова уже неразборчивы. Губы двигаются, но вскоре издают ни звука. Сколько времени проходит? Не считает и не хочет. Просто останься с ней. Пока сон не заберёт её к себе и не испытает она горечь расставания с тем, к кому впервые прониклась любовью.

Ави и Рю «Девять склянок» Он пел. А она слушала, не смея перебивать его. Гладила пальцами светлый затылок, не отпускала широкую и тёплую ладонь. Мир прекратил существовать. Даже эта комната стала чем-то нереальным. А разноглазая девушка смелела, его тревоги и сомнения постепенно уходили прочь. Она ощущала тепло и безопасность, она ощущала себя нужной. В конечном итоге, когда песня постепенно начала стихать, Рю опустила голову и свободной ладошкой, которая гладила затылок храмовника, коснулась его щеки. Лбом коснулась лба и заглянула в лириумные осколки души. Нет. Ни слова. Маленький каприз. Скромное желание. Вновь губы касаются губ. Вновь лоб касается лба, когда отстраняется. - Побудь со мной сегодня, - шепчет разноглазая. - Пожалуйста.

«Неспокойный» - Что ж. Стало быть, даже если не мечтаешь о чем-то, оно иной раз сбывается. Может, это и есть проведение, сеньора Улва? То, что точно от вас не зависит, но ровно то, что и должно было случиться? А как иначе? Не думали вы, что родится именно тот ребенок, который родился... Нет, вы знали, что он родится. И понесли по собственной воле. Но вот что родится не абы кто, а он или она... Повстречали не кого попало, а его или ее, кто оставил след. Не так уж и плохо это ваше проведение, хе-хе. Две стороны одной монеты? Пожалуй. Но на душе лежит тоска. И она не скоро покинет её, если не будет преследовать до конца бытия. В её жизни появились дети… славный мальчик и милая девочка. Но их отцы воспользовались плотью и ушли. Они не видели лиц своих чад… впрочем, они никогда в таком случае им не были нужны. И ничего из того, что готова была отдать красноглазая. Насколько тёплыми не были их прикосновения. Насколько сладкими не были их слова о любви и привязанности. - Месье Тревор… разрешите здесь переночевать, - Улва облизала губы и опустила глаза. - Я не хочу пересекаться с Керро… и Хиролом…

«Неспокойный» Всё могло быть иначе. В маленьком домике, усеянного лианами. В маленьком домике с маленьким садом, где росли красные розы. В уютной гостиной, в тёплой постели, где проста была жизнь безымянной девушки с длинными каштановыми волосами и седыми косичками, которые приходилось поднимать в небрежный конский хвост. Понятно. Просто. Она скучала по той жизни. Больше всего на свете хотела сейчас вернуть её назад. Хоть это значило, что в её бытие никогда не появятся зеленоглазый мальчик и девочка с копной чёрных кудряшек. Верно. Энхель и Анника… — А что вы хотели бы дать вашим детям? — с опаской поинтересовался он у более опытной в вопросах воспитания детей матери двоих. Костяшками пальцев она протёрла влажные от слёз щёки. Тихо всхлипнула, налила из бутыли в свой стакан ещё рома. Ей не нужно было задумываться над этим. Надолго. Нет. Ведь ясно, как день. Как диск луны, освещавший дорогу в тёмном лесу. Как огонь, согревавший от холода. То, что родитель не получил в своей жизни - дать это своим детям. То, от чего родитель испытывал нестерпимую боль - оградить от неё своих детей. Отдать им то, что знала она. Отдать им то, что было у неё на руках. Отдать им свою жизнь, чтобы они были счастливы. - Всё, - отвечает Улва, качая головой. - Всё, что только могла бы. Чтобы они не чувствовали себя брошенными. Одинокими и забытыми. Отогнать все возможные печали и подарить уверенность в завтрашнем дне, - она горько улыбнулась, наклонив голову набок. - Я знаю, что не смогу защитить их от всего, что не всегда смогу быть для них хорошей матерью, но… Молчание. Короткое. И неровный вздох. - Они часть меня. Они та часть, о которой я раньше не могла и мечтать.

«Неспокойный» - Но как того безумца снарядить капитаном - вот в чем загадка. И дар-то он сможет принести, если только случайно уронит жемчужину в море. Похоже, старик-то тот окончательно сбрендил. - «Меченый»… это ведь его корабль, - высказала догадку Улва. - Если всё это время судно искало именно его, то рано или поздно оно найдёт своего хозяина. Теперь... в этом нет никаких проблем. А когда - вопрос времени. Красноглазка облокотилась на спинку стула, рассматривая теперь бусинку, которую ей передал Тревор. Молчала, гадала, всё ещё купалась в реке подсознания, именуемой памятью. Ты не пират. Молчала и гадала. Как и почему в её жизни сложилось всё именно так. - Месье Тревор, - тихо начала она. - Тревор… почему я? Почему не тот же Керро? Я ведь не принадлежу этим краям… я здесь чужая, - голос задрожал, а глаза заблестели от влаги. - Место квартирмейстера «Фурии» мог занять кто угодно… на моём месте мог бы быть кто угодно. Разве это не ошибка, что я здесь? Разве это не ошибка, что некое провидение считает меня капитаном? Которым я никогда не являлась… не являлась по-настоящему… Зажмурилась. Взяла себя в руки, неровно вздохнув. - Что мне делать, когда это всё закончится? Что… что я смогу дать своим детям? Людям, которые видят во мне замену Аластара? Улва поджала губы и закрыла ладонями лицо. Она сказала лишнего. Она сказала это всё человеку, которого едва знала. - Простите, - шепчет. - Просто… просто это слишком…

«Неспокойный» - Вам к лицу этот цвет, сеньора Улва, если позволите. Можно и покрепче. К тому же есть за что. Завтра сможем выходить. Благодаря вашим людям. Поморщилась. Боги милосердные, но лучше бы это были не её люди. Лучше, если бы она осталась в Неварре и не пускала в свой дом пирата. Лучше, если бы она сказала «нет» в заброшенном домике недалеко от Уайлдервейла, где росли дикие яблоки. Лучше, если кто-то другой отправился на поиски Миккеля, и её жизнь не превратилась в одну сплошную катастрофу, за которую будет ещё долгое время расплачиваться пролитыми слезами. Улва прикрыла тыльной стороной ладони рот с носом, благодарно кивнула, когда ром разлили по стаканам. Один большой глоток. И лёгкое помутнение. - Просветите меня. Что же делать дальше? Полагаю, курс не менялся? Улва глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. - Возможно… я не уверена. Она начала рассказывать. Тихо. Мелодично. О коварном Янто и его проклятье, о исчезнувшей горе Беленас и Корте Отце Гор. О том, что три капитана способны разрушить проклятье, о том, что Керро смертен. О том, что именно «Меченый» приведёт их всех туда, куда именно необходимо попасть. И о том, что морю необходимо вернуть его дар. То, что оно породило. То, что должно было вернуться к нему назад. То, что красноглазка не успела показать мужчинам и впоследствии потеряла частичку себя. - Посмотрите, - она вынула из поясной сумки жемчужное ожерелье, которое ей передала Рю. Нашла бусинку с серебряной пластинкой, на которой был изображён тёмно-красный глаз. Точно такой же, как и на фресках возле озера скорпионов, которых разглядывал Пауль. - То, что рождено морем, - тихо повторила Улва, разглядывая бусинку, - и должно вернуться к нему назад, - она подняла глаза на Тревора. - Этому ожерелью гораздо больше лет, нежели легенде о «Меченом». Так что, полагаю, именно о нём идёт речь.

«Неспокойный» - А, сеньора Улва, хорошо, что пришли. Хотите вина? Время уж к вечеру. Не так жарко. Сам Азар вина уже давно хотел. И кажется, даже заслужил. Заслужил. И она тоже заслужила. Слабая. Беспомощная. Обиженная девочка, потерявшая всякое желание жить в этом мире. Но, кажется, она держалась. Её глаза опухли, рубин не сияет, сама она облокотилась плечом к дверному проёму, глядя куда-то вниз. Пробежал паучок. Маленький. - А покрепче что-нибудь будет? Заходит внутрь кают-компании. Новая миру. Светлая, но печальная. Волосы приболели оттенок седых косичек и теперь она казалась созданием цельным. Почти идеальным. Села за столик и опустила на белую скатерть локти. Закрыла лицо ладонями и тихо вздохнула. - Они знают, что делать дальше, - говорит Улва, убирая руки. - Хирол и Керро. Они нашли брешь на острове и теперь знают, что делать дальше.

Время потеряло свои границы. Оно превратилось в море - бескрайнее, бесконечное, вечное. Даже под оковами кипящей лавы. Бессмертное, древнее и вечно-молодое под чистым небом с пушистыми облаками, тёплым солнцем или диском холодной луны. Тоска и печаль. Одиночество. Всё это время она была одна. На чужих землях иных нравов, иных традиций и взглядов на жизнь. Была одна под белыми парусами, под крышей дома, имя которого быстро выветрилось из памяти. Почему я здесь? Никто не скажет. Ноги несли её к пристани, а сердце искало тепла и заботы. Поддержки. Как же смешно. Никто ей этого не сможет дать. Никто из новоявленных братьев, никто из незнакомцев. Никто не заполнит пустоту, что образовалась внутри. Никто не оживит её уже мёртвую душу, растерявшую веру во всё хорошее в этом мире. Как же смешно. Она взошла на борт «Неспокойного». Никого из пиратов «Фурии», однако, не встретила, но и не хотела встречать. Не сейчас. Обратилась к одному из матросов, где сейчас находится капитан и направилась к кают-компании. В закрытую дверь постучали трижды.