Honesty

...и если там в бутылочке что-то не то, нам бы тоже узнать об этом сейчас)

- Мне кажется, нужно пойти посмотреть в других комнатах... - судя по голосу, с Аннасти вот-вот могла случиться истерика. Посмотрев на девушку, сестра Моника поняла, что нет, библиотека тут не поможет. - Столовая, - уверенным голосом сказала монашка и жестом пригласила девушку следовать за собой. Благо, идти было недалеко. В столовой обнаружился изрядно захламленный комод со всякой всячиной. Салфетки какие-то, коробочки.... и бутылка без этикетки. Сестра Моника отвинтила крышку и попыталась принюхаться, удивляясь собственной смелости. Это был определенно алкоголь. - Знаешь, я не уверена, что это следует пробовать. Хотя спирт, конечно, там есть. Но вдруг он там цианид растворил? Хотя, насколько я понимаю, цианид - это ещё милостиво.

Глядя на действия Уолтера, сестра Моника прониклась к нему уважением. Даже мысленно примерила ему ещё раз сутану. Та все ещё не подходила, но стоило признать, такому священнослужителей не учат, а зря. Нужно будет подать идею общине. - Святые покровители! И правда, по дому лучше в одиночку не ходить. Вряд ли Иисус сам по себе спустится сюда с небес... Так, у меня есть пластырь, бинты, перекись водорода, лаванда в пакетике, нашатырь, влажные салфетки и мятные леденцы. Всегда ношу с собой мини-аптечку. Будет лежать на столе, если понадобится. Она подумала было выложить на стол и деревянное распятие, но подумала о том, как удобно оно лежит в руке, такое удобное, остроконечное... Должны же быть у неё самой хоть какие-то средства самообороны.

Пошарив по шкафчикам, монахиня не обнаружила никакого алкоголя (всегда нужно думать перво-наперво о ближних), взяла первые попавшиеся стаканы и наполнила их из под крана. - Ну, с Богом, - сказала она и протянула один стакан печальной девушке с надписью "мать". Вылила воду куда-то в область рта и немедленно промокла. Впрочем, примерно половина содержимого попала по назначению. - Как вы думаете, не пройти ли нам в библиотеку? Впрочем, в гостиной или столовой тоже может найтись что-нибудь для поднятия настроения. Умирать - так с песнями. Сестре Монике нервозность отлично заменяла алкоголь.

Некоторое время сестра Моника приходила в себя от шока, не в силах ничего сказать, а потом внезапно наступило странное спокойствие, и она забормотала себе под новый бесконечный нос: - Наверное, я брошу спать. Или наоборот, попробую ещё раз. Вдруг снова окажусь неясно где... Однажды, может, попаду куда-то, где захочу остаться, и вот тогда уж точно брошу спать. Она посмотрела на рисунок у себя на ладони. - Ну что, мы все умрем. Вообще я думала отрабатывать грехи служением Иисусу, но видимо, не сложилось. Хотя это, конечно, какие-то не Иисусовы методы... Чем хороши маски, так это тем, что под ними никто не видит, как ты глупо хихикаешь над тем, что совсем не смешно. Чтобы не удариться на этот раз в громкую истерику, сестра Моника стала представлять присутствующих в сутанах, предварительно постаравшись разглядеть, у кого могла, рисунки на ладонях. Некто в цепях и маске (вот за кем нужно следить, все эти особенные костюмы помогают людям прятать настоящих себя, уж монахине ли не знать) , если одеть его ещё и в сутану, смотрелся бы так колоритно, что хоть фильм снимай. Мужчина со странной прической с уголками, кажется, мало бы изменился. Бывают похожие пасторы, как правило, рассказывают о гневе небесном. Говорят, собирают хорошие пожертвования. Женщина чуть иностранного вида (хотя монахиня не смогла бы объяснить, в чем это выражалось) почему-то в церковном одеянии никак не представлялась. Слишком деловитый вид. То есть представить-то можно, но потом воображение рисовало картины, как она обходит прихожан и записывает в блокнот, сколько раз они молились за последнюю неделю. А вон та печальная всхлипывающая девушка идеально подходит на роль послушницы. Вот именно с таким лицом они и приходят - те, которые потом остаются. Стариков, если честно, сестра Моника побаивалась. Даже самые милые из них всегда почему-то смотрят на тебя оценивающе. Монахиня сразу вспоминала то ли о Всевидящем Оке, то ли о взоре Господнем, в общем, как обычно, бесконтрольно (хотя и не без стыда) кощунствовала в мыслях. От образа скрюченного седого человека с тростью и в сутане её снова разобрал смех. Что у него на руке написано? Брат. Ох, это, наверное, что-то серьезное. На удивление, женщина с надписью "Лицемерие" вполне представлялась монахиней. Впрочем, многие обвиняют священнослужителей в лицемерии.... Старик с рисунком "Петля" вызвал у сестры Моники новый приступ ужаса. Она явственно представила, как он в сутане её допрашивает, а потом громогласно возвещает: "Нет тебе прощения!" Накачанный молодой человек, как ни странно, тоже был бы довольно знакомой породой монахов. Они ещё часто принимают обеты молчания и прихожане от них шарахаются, хотя в общинах их очень ценят за усердие. Лысый мужчина в очках и с бородой мог бы надеть сутану разве что для ограбления банка. И чулок на голову. И размахивать пистолет. Очень органично. А вот и её знакомый с кладбища! Какая неожиданная радость! или нет? Сестра Моника на пару минут запуталась в своих ощущениях - как обычно случалось, когда они у неё возникали. Ох, и ещё очень вытянутая темноволосая женщина готического вида, и стилистически подходящий к ним усатый человек... Наверное, они все из того похоронного бюро. Вот они были бы идеальными священниками, все трое. Правда, наверное. у баптистов... Или в мюзикле? Но это же почти одно и то же, разве нет? Господи, и этот странный тип тоже здесь! Которому она ещё кофе отдала. Но нужно признаться, таких монахов множество. Как того звали? Брат Грегор? Кажется, его отправили в сельскую местность и он заставлял прихожан разводить коров, куриц, копать огороды... Даже конкурс какой-то они выиграли.... Кому бы сутана пошла больше всех, так это рыжему с нарисованными детьми. Сестра Моника понадеялась, что всё не так плохо, как можно подумать. Про священников, правда, всякое говорят... Монахиня потрясла тяжелой от маски головой. Нет-нет, ему просто была бы очень к лицу сутана с высоким воротничком. Подумаешь, мало ли что нарисовано. У неё самой нарисована клубника, а значит она вовсе не такое.... Или такое?! Только если в переносном смысле. Всё было совсем, совсем не об этом! Нервная предприимчивая девушка, уже куда-то удалившаяся, почему-то неизменно представлялась в сутане и с гаечным ключом. Ну, зато гаечный ключ мог бы помочь справиться с этой железной штуковиной... - Нам нужно обыскать дом. - Откуда-то из детской памяти о жанре фильмов ужасов всплыло еще одно полезное правило: - И я не думаю, что стоит бродить по дому в одиночку. - С нами Иисус, - сказала сестра Моника. - Думаю, первым делом нужно найти что-нибудь выпить. Воды, я имею в виду, - смутившись добавила она и побрела в сторону кухни.

Да мы ели пончики на кладбище же)

Дописав письмо, монахиня сложила его вчетверо, и направилась в гостиницу. Отдав письмо портье, она поднялась в свой номер, приняла душ, переодела свое облачение и твердо решила отправиться наконец в церковь. Сейчас она туда придет, и все вернется в привычную колею. В конце-концов, ей же ещё два дня общаться с подростками, нужно обрести уверенность. Следовало бы поторопиться, чтобы успеть до ночи, а за окном снова вечереет. Но если выйти прямо сейчас, то кого-то ещё можно застать. Ей же нужен только совет коллеги, кого-то, кто понимает, как сложно хранить внутренний покой, даже если это единственная твоя задача. Да, нужно идти уже. Вот только сформулировать бы как-то запрос. Сестра Моника села на кровать и задумалась. - Я приехала и не смогла сразу сориентироваться. Кажется, меня задели слова того мальчика. Наверное, это всё из-за моего прошлого. Я сама не вижу себя мудрой и спокойной. Но ведь у всех же так. - Она откинулась на спину и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях. - Domine Iesu.... dimitte nobis debita nostra.... salva nos ab igne inferiori.... Requiem aeternam dona eis.... et ne nos inducas in tentationem... sed libera nos a malo... всееее прелестные маленькие лошааадки.... Последнюю строчку сестра Моника пропела полушепотом уже совсем во сне. Кровать всё-таки не кладбищенская скамейка.

Не, ну это уже какой-то высший пилотаж, тут бы ручкой справиться)

Сестра Моника с благодарностью уселась на скамейку и продолжила писать изрядно помятое письмо: "Эти строки я пишу уже следующим днем - и со вчера много чего случилось. Во-первых, я ночевала на кладбище - случайно. Во-вторых, ко мне приставал жуткий тип " - тут Моника остановилась и зачеркнула последние слова - "я столкнулась с очень заблудшей душой, которой оказалась совершенно не способна открыть путь к Истине. Конечно, он даже по-английски не говорит толком, но может ли себя оправдывать этим человек, намеревающийся служить Господу? Но отчаяние - грех. И уныние - грех. Но самое ужасное, что я сегодня использовала имя Господа всуе. Угрожала Божьей карой. И даже не дошла до местной церкви. Как думаешь, семидневные моления подойдут в этой ситуации? И обет затворничества на месяц. Когда вернусь. Мне кажется, это ещё не все происшествия. Такой беспокойный город. А вот чревоугодием я совсем сегодня не страдала, потому что до сих пор не добралась до своего номера. Встретила очень милого могильщика, за которым теперь укрываюсь от заблудшей души. Прилагаю к письму визитку. Удивительно - или наоборот, не удивительно? Что кладбище порождает в людях такую жизнерадостность. А по виду ведь и не скажешь - такой бледный, и с такими синяками под глазами, какие у меня последний раз были в старшей школе по случаю большой личной беды. То ли мне кажется, то ли всеми этими описаниями я снова где-то грешу. Но он такой колоритный, а фотографировать мне нечем. Поэтому вот: " И она принялась как умела зарисовывать портрет человека с лопатой.

- Гомес как говорил о планах расширить дело. Спасибо, сестра. - Обращайтесь, мы всегда вам рады! - улыбнулась Моника самой праведной своей улыбкой. - Вы не против, если я допишу своё письмо где-нибудь поблизости от вашей чудесной лопаты?

Там как-то душевно)

- Меня можете не опасаться, - добродушно утешил он сестру. - я активно одетый человек. Визиточку? - он протянул Монике визитку семейного похоронного агенства. - Конечно! У меня вот тоже есть, - она протянула свою. - Я - сестра Моника. Надо же, почти коллеги! Если что, обратимся к вам. Хотя мы находимся в Сиэтле... Так что если я не умру за те пару дней, что мне осталось тут провести - вам нужно будет расширить свою деятельность.

Фестер обернулся и поддержал за локоть монахиню, чтобы не упала от неожиданности. - Осторожнее, мадемуазель, - заметил он, перекладывая лопату в другую руку. - Некоторые могилы еще не зарыты, можно упасть и запачкать платьице. Какой одушевленный человек, подумала сестра Моника и нервно забормотала: - Ну, оно и так черное. И уже немного запачканное. К тому же там тихо. Вот ночью здесь было тихо. Какая у вас лопата симпатичная. Одолжите, если что? Я немного опасаюсь активных раздетых людей. Иисус, наверное, потом меня простит. Он такой.

@Thinvesil, я там тебя задела)

- Эгельме! - лукаво подмигнул ей Равшан и широко улыбаясь принялся медленно снимать лямку своего комбинезона Очевидно, надежда на вербальный контакт была потеряна. Сестра Моника прикидывала, сможет ли она в случае необходимости пнуть мужика как следует невысоким, но жёстким каблуком, ругала себя за склонность к насилию и думала, можно ли священнослужителю призывать к насилию других людей. В конце-концов, у кого-то же такая работа... И пока странный тип был занят своим комбинезоном - а ведь интересно, правда ли он будет бегать без него по кладбищу средь была дня? - сестра Моника осторожно пятилась, не сводя глаз с подозрительного мужика ("а вдруг это правило не только для собак?") , периодически натыкаясь на надгробия и обходя их, не оборачиваясь, пока не ткнулась спиной в кого-то высокого, мягкого, и с лопатой.

- Сестра Моника! - Равшан обрадовался, уж такие слова он умел выговаривать. Женщина показала на себя рукой со стаканом и сказала, что она подарок от Иисуса - вот свезло, так свезло! "Бери и радуйся", сказала она - слишком похоже на сказку, чтобы быть правдой. Равшан, опасаясь крушения своих иллюзий, робко подступил к Монике, осторожно взял ее за рукав и приблизив лицо, заискивающе протянул: - Мооооника... - Моника! - сказала монашка, сунув в лицо сомнительной личности визитки. - Иисус! - ткнула в стакан с пончиком. Потом показала на себя, потом на небо, изображая жестами, что трогать её нельзя, а не то с неба свалится нечто чудовищное и выполнит несколько акробатических трюков. - И Requiem! Покойся с миром! - ткнула пальцем в мужчину, показала руками крест и в землю. Всё-таки вдали от своей общины сестра Моника была совершено несамостоятельной монахиней. "Что я буду рассказывать на исповеди, что я буду рассказывать на исповеди!" - думала она. Коверкание образа Господнего было тяжелым проступком.

Эх, придется на время игры посидеть в стиле по умолчанию.

Равшан вежливо поклонился монахине, сделал глоток из стакана, надкусил пончик и еще раз поклонившись протянул их обратно - бон апетитааа манасиня! Что такое "манасиня" монахиня догадаться не смогла, посмотрела на пончик, снова вздохнула и откусила с другого краю. - Сестра Моника, - представилась она, указав на себя рукой со стаканом. - А это - дар Иисуса. Бери и радуйся. Отдав еду, сестра Моника подумала ещё немного и достала свои визитки. - Вот. Церковь. Бог. Иисус. Помощь. О, кстати. Requiestcant in pace. Amen! - внезапно вспомнила она последнюю строчку молитвы.

- Эшельме Бегельмэээ манасиня! Дона еиз, дона еиз! - принялся бормотать Равшан протягивая листок с письмом - Domine, et lux perpetua luceat eis! - радостно воскликнула сестра Моника, принимая листок из не очень чистых рук сомнительного незнакомца. Впрочем, наверное, сейчас она сама выглядела не лучше. - Милосердие, - вздохнула она полушепотом, чтобы напомнить о нем самой себе, отхлебнула ещё глоток кофе и протянула незнакомцу стакан и оставшийся пончик.

Сестра Моника сначала ощутила что-то неладное, а потом уже открыла глаза. На кладбище было уже светло и даже людно. Такого с ней ещё не случалось. Она выпрямилась, спешно подняла с земли клобук, нервно запихнула в него волосы и принялась отряхиваться. Листики, веточки, какие-то жучки... Сумка, на удивление, была на месте. Наверное, кладбищенская атмосфера. - Иисус, Иисус тебя бережет, а не кладбище, - поправила себя вслух сестра Моника. Нужно было вернуться в гостиницу привести себя в порядок. Она представила себе взгляд портье. Можно, наверное, сказать, что переночевала в реабилитационном центре... - Прости меня, Иисус, за грешные мысли, - ещё раз укорила она себя, приняв решение помолиться как следует вот как только выдастся подходящая минута. Точно. Направиться следовало в церковь - с самого начала нужно было! Это же так очевидно. И тут она вспомнила про письмо. Его нигде не было. Ручка вот она, хрустнула под ногой, а письмо, наверное, унесло ветром. Совсем, совсем не дело, что личные письма монахинь будут лежать у всех на виду. Тем более личные. Тем более о сомнениях. Совсем, совсем нехорошо. Бегло осмотрев окрестности и не найдя письма, сестра Моника приняла волевое рациональное решение - почти добежала до ближайшей забегаловки (парень за стойкой явно удивился), взяла себе кофе и пару пончиков, вернулась и стала методично осматривать каждое надгробие, в надежде, что за ограду кладбища письмо попасть никак не могло. - Requiem aeternam dona eis.... Requiem aeternam dona eis.... Продолжение молитвы вспомнить не получалось.

Я проснусь на кладбище часам к 19. Кладбище такое популярное.

- Джил, а тебя не будет завтра на ужине? - Я в Такома, мам. У меня просветительская миссия. - Могла бы предупредить. Кстати, Лесли хотела знать, в какой церкви лучше венчаться, ты же знаешь, она замуж выходит? Конечно, знаешь. Ты там поспрашивай, узнай, где свободно, где посимпатичнее. - У нас христианская община, мам. Мы даже никого не венчаем. - Конечно, я знаю, что вы не венчаете, я не только индейцев изучаю. Но ты же знаешь кого-то. - Мам, ну это же не магазин, и не гостиница, пусть сами съездят, у меня нет никаких билетов на особенные места. Подумай, как я могу прийти и спросить - святой отец, а не устроите ли вы свадьбу моих знакомых получше? Я послушница или кто? - Ты сама все время говоришь, что вы тоже люди. Могла бы и повести себя по-человечески. Сделала бы людям доброе дело, они бы порадовались, это разве не по-христиански? - Ну так может ты тогда раздобудешь им пару индейцев и у них будет свадьба в этническом стиле?! - сестра Моника закрыла глаза и сделала глубокий вдох. 7 лет подготовки - и всё ещё не научилась отстраняться от мирских семейных отношений. "Я напишу сёстрам, я схожу к отцу Грегору, я оступилась, но всё будет в порядке". Ей давно следовало сделать паузу в их общении, чтобы перестроиться на монашеский образ жизни, но никак не хватало духу. Открыв глаза, сестра Моника уставилась прямо на четверых подростков, равнодушно стоящих перед ней ожидающих внимания. Да уж, не лучшее начало. - Прости, пожалуйста. Мы поговорим об этом позже. Я пришлю открытку и письмо. Сейчас мне нужно заняться моим делом. Встреча с подопечными реабилитационного центра проходила в местной библиотеке. Считалось, что трудные подростки будут охотнее вливаться в приличное общество, если их куда-нибудь водить. После беседы с сестрой Моникой им предстояли активные игры в парке, фрисби, запуск воздушного змея салатового цвета с надписью "Я здоров и счастлив" и так далее. Лица двух юношей и двух девушек не выражали никакого энтузиазма, ни относительно змея, ни относительно сестры Моники, ни относительно всей этой реабилитации и последующей жизни. Сдержанное равнодушие. Пришли те, кто почему-то не смог уклониться. Сестра Моника решила, что это либо те, кто кое-как, но воспитан, либо те, чьи дела достаточно плохи, чтобы за ними хорошо присматривали. Она говорила подготовленную речь, о том, что монахи - тоже люди, что у них тоже есть жизнь, что их отречение от мира - это не закрытые двери, а открытие широких ворот, о том, что это целая отдельная сфера деятельности, где занимаются душой и изучают её, очищают, приводят в порядок, что сестра Антония увлекается наблюдением за птицами, что им можно иметь компьютер, что общины все очень разные, можно выбрать, какая больше понравится, что вот есть баптисты, и это хорошо, что они есть, что монахи не только молятся и верят, что мир устроен определенным образом, но и делают выводы.... - То есть вы ничего не делаете, - утвердительно кинут в сторону флегматичный юноша. - В каком смысле? - Ну, вы ничего не делаете. Вот Бог - вы же не имеете с ним и вправду какого-то дела. Это как такая игра. Вы молитесь, придумываете какие-то правила, чтобы чем-то себя занять, чтобы это чем-то вам помогло. Это как у нас тут - ре-а-би-ли-та-ция. Последнее слово он произнес так, что стало понятно, как он относится ко всему происходящему с ним. Сестра Моника ответила, конечно, что в задачу каждого священнослужителя входит делать лучше жизнь мирян, улучшать и оздоравливать саму атмосферу, что это хорошо, что душа мальчика лежит к труду, и если однажды он захочет, то сможет найти для себя трудовую христианскую общину, где результаты будут видны сразу. Но это слово прямо так и осталось у неё в голове. Ре-а-би-ли-та-ция. Сестра Моника раздала визитки своей общины и проводила подопечных в парк, где их встретил куратор группы. В парке стоял какой-то шум, уезжали скорые, встревоженно переговаривались люди. Сестра Моника разложила ещё несколько маленьких стопок визиток по скамейкам ("Церковь рада вам!") и направилась было в сторону гостиницы, но передумала. Может, визит вежливости в местную церковь не повредит? Но ноги понесли её на кладбище. Кощунственно было себе в этом признаваться (и сестра Моника не признавалась), но там она чувствовала себя лучше, чем в церквях. Там появлялась какая-то уверенность. Надгробные плиты и памятники явственно доказывали неотвратимость течения жизни и его величие. Там было совершенно не о чем беспокоиться. А в лучах заката там становилось ещё и по-особенному красиво, куда уж там парку. Сестра Моника достала из сумки ручку и блокнот. "Дорогая сестра Бригитта! Я добралась хорошо. Город довольно славный. Но не буду кривить душой - мой период сомнений, как ты его называешь, тревожит меня всё сильнее. Может быть, это просто перемена обстановки, может быть, кризису среднего возраста подвержены и монахини. Сегодня я не сдержалась в разговоре с моей матерью, и что хуже всего, это видели дети. Сама встреча прошла неплохо, хотя я совсем не уверена, что у меня получается их вдохновлять. Кто я такая, чтобы вести их за собой? Разве достаточно моего опыта? Что я могу им рассказать, кроме историй о ком-то другом? Такие мысли не оставляют меня. Но с другой стороны - прямо сейчас я наблюдаю ежедневное чудо Господне - и начинаю думать, что может быть, у меня что-то ещё получится." Сестра Моника перечитала письмо несколько раз. Ей казалось, что она что-то упустила в рассказе, что-то важное. Было все ещё тепло. Мысли успокаивались и уносили куда-то вверх и ввысь, где недавно ещё висело солнце. Тело расслабилось, время потекло быстро, но плавно, и сестра Моника не заметила, как заснула на скамейке, установленной в честь неведомой Люси Джоэлл, "которая навсегда останется девятнадцатилетней". Блокнот и ручка упали на траву.

У них там только дети с призраками борются, лет с 6 вроде, взрослые не могут. Такая вселенная. Взрослые могут быть только наставниками. Владелец агенства - тоже подросток.

Лучше они сгорят синим пламенем, чем испортят ДА. Что там будет с Антемом, мне все равно.

Агенство по борьбе с призраками. Сначала она работала в одном , потом случилась вся эта трагедия, все, кто с ней работал, погибли, она все бросила, уехала в другой город, устроилась в агенство Локвуда. Лет 14, кажется, ей. Проверю вечером.