luckyorange

Смерть идёт к нему Метеоритным отсветом огней, Не дай погаснуть свету своему! Отец, с высот проклятий и скорбей Благослови всей яростью твоей – Не уходи безропотно во тьму! Не дай погаснуть свету своему! Она рычит, подобно зверю. Правь, Британия, морями: от туманного Альбиона до загадочной Индии. Она тянется за пистолетом на поесе - откуда он? Это сон. Это всё просто сон. Она недостойна тишины и спокойствия, умиротворения смерти, но лишь вечных страданий и осуждений - она не простит себя никогда, и никогда не простят ее. Таков был закон. Таково было ее место в Великой Цепи. Per aspera ad astra - выстрел во тьму сцены. Она бежит. Бежит, словно в бой. И замирает там, где должно быть ее место. Могила. Она падает на колени и закрывает лицо руками. Она плачет, и кровь медленно стекает по ее щекам. Чья? Не ваша, о нет. Тех, кто пролил ее из-за вас. Предатель. П Р Е Д А Т Е Л Ь

Хоть мудрый знает – не осилишь тьму Во мгле словами не зажжёшь лучей – Не уходи безропотно во тьму, Хоть добрый видит: не сберечь ему Живую зелень юности своей, Не дай погаснуть свету своему Падший Парламентарий молчит. Она боиться шевелинуться - такой жалкой, потерянной и обреченной ее не видел никто. Сколько это длиться? Неважно. Совершенно неважно. Что происходит? Какая разница. Она делает шаг вперед. С ее губ срывается крик. Что-то не так: это не крик о помощи. Приказ? Возможно. Сказывалися опыт в публичных спорах в парламенте. О чем она говорит? Ее голос столь приятен и завораживающий. Падщий Парламентарий приказывает им остановиться. Сесть обратно на свои места. Она приказывает мужу уйти со сцены. Нет. Не надо. Слишком опасно. Слишком заметно. Правь, Британия, морями. Семь - это нечто большее. Чем просто число.

Несколько печальный печальный взгляд проводит убегающего в объятья падших женщин Поэта. Вялость в каждом ее движение, выражает отсутствие интереса. Печаль в ее глазах выражает ее… печаль. Она направляется, важно, подобно одинокому кораблю в Подземноморье среди тумана, к уже знакомым местам - её… душа. Именно она. Да. Ведет к нагромождениям подушек и засыпающих людей. В рукее ее вино. Откуда оно? Неважно. Приказом - она отправляет Вялого Лакея найти ей настоящего вина. Поверхностного. Она располагается среди подушек и перин, прикрывает глаза. Приятный вкус мёда возвращает ее губы к жизни. На бледных щеках появляется румянец. Это хороший мед. Только цвет не тот.

Только пролетарии считают политику - уделом интриг и коварства. Настоящая политика - это работа над биллями, пересмотр избирательных округов, лоббизм, публичные споры, избирательные кампании. Настоящая политика - это труд; кровь и пот. Падший Парламентарий это знает не понаслышке. Впрочем. После Падения - всё стало легче. Всё стало… меньше значить. Они все еще правят, впрочем, Британской Империей, ведь так? Возможно. Ее голос строг. И мелодичен. Она надменна и холодна. Маска: всего недавно, там, с Лордом Спикером, она была добрее.”Будьте джентельменом, не ставьте леди в неловкое положение: расскажи о себе. О том, как получили приглашение. Что вы знаете про это место. Перестаньте говорить обо мне. Ничего нового я не услышу”. Ее слова подобно плети. Боль помогает разуму очнуться. Интересно, как обстоят дела с закусками?

Немного неприятный результат - но результат тем не менее. Успех стоило развить, едва надавить на собеседника, и, зная, что сам Рудольф был крайне “открыт” для переговоров, это не составило бы труда. И сулило приятное времяпровождение. Впрочем: Аврору Джованни ожидал муж в квартире, и десять лет назад она дала клятву хранить верность. Она была готова отказаться и плавно удалиться, пускай ее улыбка не выдавала ни малейшего намека. Впрочем: неприятные воспоминания о Франко, противным, липким чувством ревности заполнившие ее разум - как он возвращался под утро, как бросал ее одну; ублюдок - дали о себе знать. Как хорошо, что своего обручальное кольцо она оставила дома. Как хорошо, действительно. Улыбка “Оттилии” становится шире. Она невольно отстраняется, позволяя Рудольфо насладится видом. Мужчины - ими так легко управлять. Она скрещивает руки на груди. Едва прикусывает губу. Она ловко делает вид, что раздумывает над его предложением, словно готова вот-вот отказаться. Но. В последний момент. - Возможно - да. Возможно - нет. Вы знаете, я могу быть очень благодарной. Полагаю, совершив сделку, мы сможем перейти к более приятным подробностям наших… договоренностей. Еще мартини?

Очаровательная улыбка здесь, полунамек там, немного откровенных вздохов - в те моменты, когда внимание и интуиция были главным оружием игрока, она заставляла Рудольфа отвлечься. Женское тело - замечательный инструмент для манипуляций. Особенно если красота надавливает на самые больные темы не совсем цельного разума: директор растрачивал свои деньги легко и непринужденно, повышая ставки, и не забывая пополнять бокал своей новой подруги. Аврора - то есть “Оттилия” - держалась холодно, отреченно, несколько таинственно, впрочем, не позволяя интересу мужчины угаснуть ни на мгновение. Всё идет так, как и должно. Она подошла сзади: ее радонь, хрупкая и холодная, легла на его плечо, и девушка едва прижалась грудью к мужчине. Ее горячее, прерывистое дыхание обожгло его ухо: - Неудачный вечер? Возможно, мы можем друг другу помочь. Мне кажется, Фортуна действительно свела нас вместе сегодня не зря, - шепот, вкрадчивый и заговорщический, Рудольфу приходится напрячь слух, чтобы услышать ее слова, - что-то звало меня сюда, к тебе. Дело в том, что мне нужен один предмет, который в твоем распоряжении - череп с того скелета из Муждуречья. Для… вещей… Ему показалось. Или она застонала? - Оккультных.

Джек среди бело дня! Точнее - ночи. Или нет? Сложно определить время в Подземелье. Ее ладонь скользит по его щеке, тусклая улыбка сияет ярче ложных звезд. "Там явно кто-то был", говорит она, "Этого хватит". Она кое-что вспоминала. Рациоальное начало готово было вот вот разбиться тысячью осколками. Но. Неважно. Ирриго. Опасный цвет забытия. Какая разница, впрочем? Сегодня - Падший Парламентарий легко целует своего бывшего мужа в обе щеки. Увы, пора прощаться, дорогой - она слишком устала, чтобы извращаться над собственным разумом. Пускай всё идет по плану. И когда-нибудь, всё уладится. Когда?

"Ты не допил вино", ее голос выражает обеспокенность, напускное или настоящее? Кто бы знал. "Я надеюсь, проблем со здоровьем у тебя нет". Она замолкает, позволяя ответить Лорду-Спикеру. Они прогуливаеются по улице Святого Молоха, дальше - немногочисленные медовые притоны позволяют сделать вывод, что граница между районами миновала. Падший Парламентарий произносит что-то на латыне, Спикер ей отвечает. Они разговаривают о несущественном и напускном. Они действительно похожи на супружескую пару. Скрывают ли они свою любовь? Или привыкли к друг другу за несколько десятков лет? Падший Парлменатрий всопминает день, когда они встретились, вздыхает, припоминая теплоту солнца. Она еле успевает опомнится, чтобы не назвать его по имени. Спикер улыбается, подаваясь воспоминаниям Он еле успевает опомнится, чтобы не назвать ее имени. Они припоминают своего сына. "Где он, интересно?" В начале месяца он прислал фотокарточку из Цюриха. Это был повод гордится. Обсуждение билля этой безумной Прикванной-к-Северу по замену всех газовых ламп на свечи плавно обрывается, когда Падший Параментарий невзначай спрашивает, не помнит ли ее спруг, кто прислал ей письмо.

Как говорится: To Taverna, гайз, idite fludit' in Taverna пока не огребли.

Падший Парламентарий облизывает губы. Она держится важно, надменно; она желанна в своем безразличии ко всем присутствующим, общаясь с ними сквозь вуаль этикета и полунамёков. Она улыбается. Улыбка подобна оскалу затаившегося зверя. "Отнюдь нет, дорогой", ее голос важен и спокоен, словно Парламентарий выступает на... Ну. На заседании Парламента. "Не желаешь ли со мной прогуляться?" Компания будет в любом случае. Впрочем. Ее качество - уже другой вопрос.

Данте готовит. Шум сводит с ума. Назойливые летучие мыши пытаются урвать лишний кусок сочного мяса. Она собралась на веранде, где был заказан ее любимый столик: немногочисленные студенты, младшие дьяволы, секретари и простые подхалимы слушали ее диспут с бывшему мужем. Мало кто понимал. Юнионизм и Ирландия были слишком тонкими понятиями для жителей Павшего Лондона и других обитателей Подземелья. Вино и закуски держали их в узде. Кого их? Хороший вопрос Покупайте товары от "Аббадона&Баэля, самой успешной торговой компании Ада"! Там, где Ледибоунская дорога сменяется улицей Святого Молоха. Шпили Посольства. Игроки, снующие туда-сюда. Конверт. Пенни на чай. Излишний мат и трекот беспризорника, надменное фырчание со стороны Спикера. Немного вина. Чуть больше. Еще немного, дорогой. Полный бокал, пожалуйста. О чем мы? Да, если я правильно помню… Ловкие пальчики вступают в дело. Бумага безнадежно рвется. Она читает послание, словно это очередное письмо от обезумевшего любовника. Нож режет стейк. Мясо тает во рту. Кто-то задает вопрос.

Она легко протянула ему руку. Несколько надменное, аристократичное приветствие. Ее улыбка очаровательна и обворожительна. Казалось, не было шума толпы, погруженной в бездумное растрачивание денег, возгласов крупье, брани проигравших и салютов победителей - не было никого в этом царстве Фортуны, только он и она. По крайней мере, такова была задача Авроры: заставить своего собеседника… проникнуться атмосферой. Заставить его ощутить эту связь. Выдумать ее, если так надо. Человеческие эмоции - вот ее оружие, пока остальные используют такие грубые и шумные методы, как сталь и порох - Вы галантны, - “брюнетка” улыбается шире, обнажая свои аккуратные зубки, - и невероятно везучи, действительно. Зовите меня “Оттилия”. Она вновь вздохнула. Несколько томно. Элегантно. Меланхолично. Словно нечто беспокоило ее - напускное, конечно. Лишь ширма, а не настоящая эмоция, но удобный инструмент в манипулировании подобных личностей. К тому же, раз они сами не против быть обманутыми - то почему она должна беспокоится? “Оттилия” прикусила свою губу, вздохнула, опустив руку на грудь. Всего на шаг она приблизилась к Рудольфу. Этого было достаточно. - По правде сказать. Это был не ее голос. Не Авроры. В нем не было некоего… шарма. Изюминки. Чего-то успокаивающего и мелодичного. Завораживающий, впрочем, в некой своей манере. Тон - заговорщический и игривый - мог растопить любой лед. - Я здесь впервые, и совсем не знаю правил. Не могли бы вы… показать, как здесь всё работает? У нее был план: пускай этот тюфяк… То есть. Пускай этот благоразумный джентльмен проиграет как можно больше своих денег, щебеча с такой милой девушкой. И потом, когда вокруг станет меньше ушей, она предложит свою сделку. Честную и справедливую.

“В великие времена мы живем”, - думала Аврора Джованни. Она миновала людей, легко и непринужденно встревать в чужие разговоры, и столь же непринужденно менять собеседников, выискивая свою жертву: охотница среди жертв, затаившаяся для подлого удара. Аврора любила чувствовать себя особенной, важной и желанной: и нынешняя ситуация подходила как нельзя лучше. Едва заметные вздохи, еле уловимые намеки, в словах и жестах - вот оружие, которым она пользовалась с уверенностью и умением. Она ничего не смыслила в играх, но знала - деньги, вечно зеленые банкноты, вот что важно в любой азартной игре, и так уж повелось, что у Авроры было предостаточно их. Что касается Рудольфа? Посмотрим. Она подобралась к нему незаметно, выкуривая очередную сигарету и допивая очередной бокал шампанского - пускай век здравствует Вильсон за его 14 пунктов, свободу торговли и сухой закон! - Интересно. Настоящее искусство - привлечь внимание человека, не обращаясь конкретно к нему. Всего одной фразой. Жестом. Вздохом, томным и тихим, предназначенным только для него, способным затмить любой шум пьяной толпы или безумные ритмы джаза. В этом была некая интимность - и Аврора посвятила многие года своей жизни, чтобы посчить это искусство и добиться в нем успехов. Она едва наклонилась над игроком, и пускай ее слова не были адресованы личному ему, слышал их только Рудольф. Горячее, томное дыхание едва обжигало бледную кожу. Она невзначай дотронулась до его плеча, поправляя свое кричащее, подчеркивающее все нужные изгибы, платье. - Фортуна сегодня благоволит отчаянным?

Они сидели еще несколько минут: перейдя с темы так же легко и непринужденно, разговаривали ни о чем - или, точнее, Аврора пыталась развеять обстановку, рассказывая о чем-то своем, богемном. В конечном итоге, после еще одной выкуренной сигареты - они разошлись. О деловом разговоре в мрачных тонах похоронного бюро, Аврора Джованни упомянуло лишь на выходе, бросив после прощания краткое: “Я что-нибудь придумаю”. Конечно придумает. Другого выбора у нее нет, если прикинуть. Певица, вздохнув несколько обреченно, направилась к уже ожидавшей её машине. Ночной Бостон, холодный и надменный, покрытый легкой вуалью тумана, сейчас больше всего напоминал своих английских предков. Она молчала всю дорогу, вяло, выражая скуку, наблюдая за сменяющимся пейзажем спокойного пригорода на привычные картины индустриального быта: огни, вывески, проносящиеся мимо машины; лишь, выходя у своего дома, она передала визитку: номер мэрии и приписка красивым, аккуратным почерком, гласила: “Позвони. Передай, что я хочу поговорить. Подготовь ужин”. В отличии от повседневной жизни на сцене, в пабах, барах, на вечеринках - в доме Авроры и Франко Джованни никогда не было места для бурных сборищ и богемского стиля. Смиренность и серость, сокрытая от всех за стенами их жилища. Франко Джованни, один из членов Семьи, был бойцом на службе у Стефано; один из лучших бойцов, занимающийся делами достаточно противозаконного толка: он был красив, эрудирован и обаятелен - цель для многих флапперш и женщин низменных и падких. Впрочем, Аврора никогда не добивалась его сердца - он тоже; брак по расчету, чтобы сплавить нерадивую дочь из семьи с состоятельным молодым человеком, ветераном даже, показался Аргусу и Монике Джованни, ее родителям, крайне логичным и выгодным. Аврора и Франко просто… привыкли к друг другу. Франко никогда ее не любил, и сама Джованни свои неудачные попытки навязать себе любовь супруга оставила после нескольких лет попыток. Их брачную ночь они провели в разных комнатах. Их медовый месяц закончился туберкулезом у Авроры и бегством в США от красных и фашистов. Несколько раз в год Аврора пыталась, в приступе безумия, покончить с собой и своим мужем - оружие под подушкой Франко стало рутиной в их жизни. Сейчас Аврора и Франко Джованни ужинали, молча и тихо. Франко пил вино. Рядом с тарелкой Авроры покоилась рюмка лауданума. - Хороший стейк, - нарушил молчания Франко. Аврора кивнула. - Благодарю. Конечно, она никогда не готовила сама. Но мать ее всегда говорила, что домоуправление - вот настоящее задание для леди. Набрать слуг, достаточно выученных, - вот настоящая преграда. Не позволять им допускать малейших ошибок. Впрочем, в отличии от своей матери - Аврора никогда не секла свою прислугу. Это был перебор. Самую малость. Их идиллию прервал Енох, подобно тени оказавшийся за спиной Авроры, несколько надменно, важно и помпезно провозглашая, что “леди Джованни ожидают”; Джованни извинилась перед своим супругом, выпивая рюмку лауданума и вставая из-за стола. Ее контакт в мэрии, падкий до ее внешности и… харизмы, рассказал ей всё, что знал про Рудольфа Валентино - директора бостонского музея, любителя казино и брюнеток. Несколько минут рутинного разговора, прощание, и, усмехнувшись, Аврора направляется в свою комнату. Так уж вышло, что Франко Джованни исполнял свои супружеские обязанности только тогда, когда певица наряжалась в мужской костюм, меняла прическу на “мальчишескую” и меняла свой чарующий голосок. Так уж вышло, что из-за подобных пристрастий мужа у нее образовалась целая коллекция всевозможных вещей, грима и одежды. Так уж вышло, что еще в детстве, когда она наряжалась в своего брата - она обнаружила в себе талант к маскировке и смене внешности. Так уж вышло, что у нее на примете была одна знакомая брюнетка, чью внешность можно было взять за основу, лишь едва улучшив. Так уж вышло, что, похоже, у Авроры Джованни намечался крайне интересный вечер в “Бостонском чаепитии” - одном из подпольных, но крайне популярных игорных домов Массачусетса.

Various bloody incidents involving the Correspondence have caught the attention of Parliament...

Аврора Джованни была несколько обескуражена и удивлена; самодовольство было едва задето, а девушка - выбита из колеи, несколько растерянно рассматривая, своим обреченным, пьяным от опиума взглядом, фотографию. Певица, популярная во всем Бостоне, богема, падкая на опиум и другие наркотики - это не самый разумный выбор подельника в столь странном деле, не так ли? К тому же: зачем? Просто. Зачем. Она хотела отказаться. Раскрыла свой аккуратный ротик, несколько взбодрившись, переводя взгляд с бумаги на свою любимую “тетушку”. И вздрагивая. - Просто, - замявшись, проговорила Аврора, судорожно, несколько устало вздыхая. Джованни поморщилась, словно от головной боли, медленно массируя виски, - хорошо. Я что-нибудь придумаю. У меня есть пару знакомых в мэрии, они сведут меня с директором музея. Как хорошо, что мы живем в веке разума, не так ли? Попытавшись - неудачно - пошутить и развеять обстановку, Аврора улыбнулась уголками губ. Невооруженным взглядом было видно, что ей здесь некомфортно: она всё еще помнила, как обнаружила кровь в бокале своей любимой “тетушки”. Это давило. Как и ее просьба. - Что это за экспонат, в любом случае.

Знание - сила. Она сглатывает подступивший к горлу ком, стоило этому старику войти, ковыляя, в зал. В разуме, в этой “светлой головке”, лишь эхом раздались слова Андреаса: “Семья Сородичей и некромантов”. Аврора едва поежилась. Еле-еле заметно, всего на миллиметр - но Изабелла заметила это - ее “племянница” отстранилась подальше; всего на миллиметр, самую малость. Аврора Джованни боялась. Где-то в глубине души. Она, стряхивая пепел, немного промахнулась, и зала упала на дорогой паркет жилища Изабеллы. Аврора тяжело вздыхает, прикрывая глаза, словно подпирая слова поделикатней. Ее голосок, словно мед, как всегда сладок и певуч: - Андреас в последний раз нашей встречи. Почему она так часто думает о нем? Это неправильно. У нее есть муж. - Упомянул кое-что странное, - Аврора поджимает губки, она снова затягивается сигаретой; мгновение - и девушка кашляет, судорожно. Ей требуется несколько мгновений, чтобы прийти в себя, - нечто вроде о “сородичах и некромантах”. Ты знаешь, что он имел в виду, - это не вопрос, утверждение. Капелька пота медленно стекает по лбу Авроры, - Я хочу знать. Тоже. Невежество - блаженство.

После празднования разрешений конфликтов между Семьей Джованни и Чарльзом “Королем” Соломоном, Аврора вернулась домой лишь под утро. Мужа ее, Франко, как обычно не было: по словам Еноха, тот убрался, стоило кому-то из вышестоящих членов позвонить “по срочному делу. Она телеграфировала своему “дяде” в Нассау, с просьбой увеличить поставки со следующего месяца. Выпила вина. Смешала настойку для лауданума, оставив ее “доходить” до нужной консистенции еще несколько дней. Сон? Обычно лауданум вызывал сонливость. Но не в последнии дни: Джованни ниразу не сомкнула своих глаз, переполненная сил. Где-то к часу ей стало совершенно скучно и она отправилась в местное отделение почты - через Western Union она отправила своему отцу деньги, приложив к ним заранее заготовленное письмо: для своих родителей Аврора Джованни была успешной певицей, которая своими стараниями смогла обеспечивать разорившихся с приходом фашистов к власти буржуа. Впрочем, Аргус Джованни был разумным, крайне умным человеком - в конечном итоге дочь явно переняла у него предпринимательскую хватку - чтобы понять, что подобные суммы, которые она им посылает на содержание семьи, пением не заработать. Но Аврора Джованни была крайне упертой и не менее любящей дочерью, чтобы так просто бросить своих родственников за океаном. Выходя из отделения, она, недолго медля, остановилась у таксофона. - Оператор, соедините меня с Похоронным Бюро Изабеллы Джованни. Аврора Джованни, сменившая пышные наряды, кричащие и помпезные, на простенькое маленькое черное платье, накинув поверх вязаную пелерину, витала в облаках, непроизвольно закурив прямо в гостинной, медленно наблюдая за тлеющей спичкой у себя в руке. Такое бывало с ней - эта отстраненность и меланхоличность - такое часто заканчивалось психическим срывом и пролитой кровью. Впрочем, не сейчас. Губки едва изогнулись в улыбке, когда Джованни услышала вопрос своей любимой “тетушки”. Трость покоилась рядом с певицей: уже не необходимость, но скорее как привычка. Хотя ходить всё равно было крайне неприятно и больно. - Спасибо, что спросила, - мгновение паузы, Аврора затягивается, легкие обжигает табачный дым, - нормально. Температуры нет, хотя кости иногда ломит. Но… нормально. Лауданум и бани помогают, - в ее голосе звучали нотки неверия собственным словам, - или это просто повлияла смена обстановки; ты ведь знаешь, оно может не проявляться месяцами. Огонек сигареты отражается в холодных зеленых глазах Изабеллы. - Я хотела бы тебя спросить нечто деликатное, если позволишь. Аврора Джованни нервничала. Это было видно невооруженным взглядом. Забавно, в такие моменты она казалось столь невинной: кто бы мог подумать, что эта девушка погрязла в делах мафии, глубоко и надолго?

But это же обсуждение game в том или ином виде!

The wretched thing follows you about and tells wicked lies! And it eats all the food in the larder.

#BazzarDidNothingWrong

Аврора весь вечер мило улыбалась, как и во все встречи до этого, держа лицо и наслаждаясь внимание. Официант принес ей воды, пускай она к нему так и не притронулась. Мистер Чарльз Соломон, крайне важная персона в преступном мире Новой Англии, но даже пару ее знакомых, мелких сошек, отбросок общества, которые работали на нее, кое-что знали о нем. Еврейская община - достаточно причудливое явление, где все друг о друге знали, и где все друг о друге могли позаботиться, или же наоборот - растопчет под собственным весом. Впрочем, какая разница, если сейчас стоит обратить внимание на совершенно другое. Обсуждение погоды, обсуждение новинок высшего света, пустые комплименты и не еще более пустые темы. Ширма, спектакль, который приходилось послушно играть, пока главный актер не перейдет к действию. За последние несколько дней она выучила несколько уроков, наблюдая за действиями остальных представителей высшего света и Семьи. Век живи, век учись? Забавно. Аврора даже не понимала, насколько она сейчас права. Чарльз Соломон замолк. Аврора улыбнулась. То, что было в ее крови, та сила, дала о себе знать: все присутствующие за столом почувствовали некий зов, уловимый лишь самой сутью души. Ее голос хотелось слушать. За ее жестами хотелось наблюдать. Улыбка Джованни стала шире. Было приятно. Несколько важно, немного помпезно, величественно, она протягивает ладошку к бокалу с водой и отпивает. Пауза. Секунда. Мгновение. - Дон Андреас крайне заинтересован в покупке данного предприятия, в особенность на фоне нескольких последних, крайне неприятных событий, - легкая, ненавязчивая отсылка к активизации федералов на восточном побережье. Мгновение паузы. Всего секунда, - Джованни хочет минимизировать риски. покупка Red Carpet - отличное вложение, и главное - шаг к улучшению отношений между Семьей и Королем, - лучезарно улыбнувшись, сыграв на себялюбии Чарльза, заговорила Аврора. Пауза. Она продолжает. Но уже не на английском. Грубый, глухой язык, известный только ей и ему - идиш. - Помимо денег, что может предложить Андреас, мы можем предоставить ром. Мы знаем, что вас интересует этот товар. Качественный ром с Нассау, совершенно не та дешевка, что привозят с Кариб. Эксклюзивное производство Семьи. Она замолкает. Тянет свою руку к бокалу с водой, чтобы перевести дух. Сердце бьется быстро быстро.

Вся ее жизнь подчинена этим минутам. Всё крутится вокруг них: этих нескольких мутных капель. Потому что Аврора - падка на опиум? Нет. Потому что он позволяет подавить то, что там, внутри. Безумца. Джованни извлекает из своей сумочку склянку. Красивым, немного помпезным шрифтом на ней написано: “ЛАУДАНУМ”. - Даже если де-юре владелец перейдет под крыло семьи, то что нам делать с охраной и бугаями самого Чарльза? Впрочем. Она замолкает. Выдерживает паузу. Она открывает заветную склянку и отпивает несколько глотков. Приятная горечь заставляет Аврору едва поморщиться, но минута - и приятная истома охватывает ее хрупкое тельце. - Что? - заметив на себе взгляд блондина, спрашивает Аврора. Однако, она не отвлекается, продолжая размышлять, - впрочем. А что известно о Соломоне? Относительно личное. Вы понимаете, господа… Конечно, Аврора. Все понимали. Мало на этом свете - и том, явно - было людей, кто мог противостоять чарам этой конкретной дамы. Были ли в этом виновны гены? Или это подарок небес? Ее голос чарующ и сладок, а внешность - величествена и завораживающа. Аврора любила выделяться, и любима быть в центре внимания. Явно у нее хватит навыков, чтобы заставить Соломона Чарльза, одного из опаснейших преступников Новой Англии, заметить ее из толпы флапперш и проституток. Она улыбнулась своим мыслям. Пьяно. Сонно. Опиум давал о себе знать.

Лучезарно улыбнувшись Хэнку, Аврора медлила с ответом. Хотя слова пройдохи явно задели эго немного надменной и самовлюбленной Джованни, она не показывала виду, оставаясь для всех такой же доброй и милой. Никто, впрочем, закурить ей не дал. Выпить, увы, тоже. Аврора два поежилась на своем месте: еще пара минут, и наступит долгожданный вечерний прием лекарства. - Было бы интересно встретиться с мистером Чарльзом, - словно невзначай проговорила Аврора, захлопав ресничками, глядя на Хэнка несколько фривольно и непринужденно, - а отказываться от помощи в таком щепетильном деле - тем более. Но неужели нет никакого “но”, Хэнк? У Хэнка всегда было “но”. Он мог это скрывать, но рано или поздно все вставало на свои места. И явно “кураторство” по приказу Андреаса над группой несколько эксцентричных и откровенно странных представителей Семьи - некоторые из них и вовсе были из боковых ветвей! - явно было не решающим фактом в столь лояльном отношении.