-
Публикаций
1 048 -
Зарегистрирован
-
Посещение
-
Rane подписался на luckyorange
-
Мако чувствует металлический вкус во рту - это кровь начинает стекать с ее губ. Она не чувствует усталости, которая должна была набирать силу с каждой стекающей по ее коже капле крови, но страх и ужас, перерастающий в гнев и чистую злобу. Ее сердце все еще бьется, и она пытается оттолкнуть девушку от себя, неуклюже падая прямиком на пыльный пол. - Отойди от меня, прочь-прочь! - ее руки трясуться, по щекам текут слезы. Йоко не хочет возвращаться в ту грязь и зловоние, из которого она вылезла. Мако не хочет умирать вновь, ощущать как тело медленно покидает жизнь, а душа отправиться туда, где нет ничего, чтобы раствориться навеки веков.
-
Резким рывком она отступает от окружающих ее людей. - Не смейте меня трогать, - говорит Мако, наблюдая за упавшим телом нападающего и склонившегося защитника. Она держится так, как подобает себя дочери благородной семьи: слегка отстраненно и возвышенного, пряча за маской свои истинные. Но взгляд падает на сестру, находящейся в состоянии шока. — Он вас поранил? Позвать лекаря? Мако покачивает головой. Вместо того, чтобы позвать лекаря, она ступает вперед, к Канаэ. Ее руки ложатся на плечи сестры, и старшая дочь Накаяма обнимает младшую, отворачивая от раскинувшейся сцены. - Не смотри, - шепчет она той на ухо, - думай о чем-нибудь ином.
-
Пыль в глазах, ослепление сменяется ноющей болью и ужасом от осознания происходящего. Сердце колотится, рискуя вырваться из груди, адреналин яростно ударяется в крови. Благородная дама отступает прочь, не позволяя чести своего клана и семьи упасть в грязь за прикосновение к неприкасаемому. Под тонким шелком кимоно, под бледной кожей Мако, плоть медленно гниет, мышцы лопаются, а вены высыхают. Но благородная дама из рода Накаяма взывает к власти своей крови, приказывая: - Убейте его, эту недостойную челядь! Ее голос отдает холодом клинка и уступающему привкусу крови во рту. Мако привлекает к своему “я” внимание, моля богов, пусть никто не слышал, что безумец говорил о ней. Откуда он знает о ней? Были ли линии их судеб переплетены между собой, прежде чем она вонзила клинок в собственное горло? Страх отступал, позволяя бурлящей ярости вырваться наружу.
-
В эти дни ничего не имело вкуса: ни саке, утоляющее боль, ни еда, даже вода не приносила освежающего ощущения, оставляя едкую сухость во рту. В эти дни, когда мертвые вставали из могил и трупы плясали среди живы, Мако чувствовала боль. Резкий укол по артерии, будто тонкое лезвие резало ее мясо изнутри. Свет не приносил радости, но слепил своим ярким укором. Слезы медленно текли по щекам, пока ее проклятая душа молилась о приходе ночи, чтобы получить незаслуженную передышку. Йоко умирала. Но жители Ина должна были видеть Мако полной жизни и радости. Поэтому она невольно вытерла слезы, поправляя шелковое кимоно. Она тяжело вздохнула, набираясь сил, чтобы перейти порог своего нового обиталища - туда, навстречу людскому потоку. Они знали. Она видела, как те перешептываются, как они оттачивают свои ножи и вот-вот разузнают свою правду. Они знали, но она умело пустила им пыль в лицо. Когда-нибудь они догадаются, но не сегодня. Сегодня Мако будет почитать мертвецов и молиться, чтобы они оставались по ту сторону вуали, дремая в земле. Она улыбнулась, пусть и улыбка была ложной маской, которую благородная дочь использовала на публике, и переступила порог.
-
Потому что это весело, вот почему. Потому что это грустно, когда тебя отпустит и снова вернет в сырую реальность. Фет улыбается, наверное впервые после того, как он услышал о смерти Сони. Пляска смерти, а не жизнь. - Конечно! Никто не лишит, сестра, - улыбка превращается в усмешку, в пост-продакшене умелые руки через Adobe меняют цвет сцены, делают тусклое желтое сияние лампочки более насыщенным, более реальным. Он кладет ладони на ее талию и притягивает к себе, чувствуя терпкость алкоголя, - а кто попытается - всем лицо сломаем, красотка, - руки опускаются на ее бедра. Реальность накладывается друг на друга, несуществующие люди исчезают, на их место просачивается кто-то другой. Это страшно - или будет, когда ты потратишь больше секунды на размышление. А пока что - это весело.
-
Наезд вперед, камера показывает, как Фет переступает порог кухни. Родственная душа в контексте алкоголизма, вышедшим на на дорогу контекстного бунта против устоявшихся рамок. Или что-то подобное, он потом в верстке сценария придумает что-нибудь покруче. - Эй, сестра, - он присаживается напротив, - Что ты ищешь в этой тотальности отсутствия?
-
Немой вопрос: что странного в тусклом свете лампы? Фет смотрит на своих спутников, пока до него медленно начинает доходить. Он материться, но негромко, потому что цензор заглушит его слова, рвано следующие за холодным ветром. Дряхлый мороз заменяет затхлым воздухом подъезда. Входная дверь в квартиру Сони? Закрыта, конечно же. Он опускается на колени, начиная свою медленную симфонию взлома и проникновения в чужое жилище без разрешения. Звукорежиссер приглушает музыку, концентрируясь на скрежете металла. Камера крупным планом, со лба Фета медленно стекает капля пота. Слышен заветный щелчок замках, выдох, скрип открывающейся двери, и все окружение возвращается в норму. - Неплохо сработано, - говорит Фет Вере, переступая порог. Сцена еще не закончена.
-
Мать - на смене, отец - пересекает границу под безлунную ночь, пока псы порядка медленно спят в плохо обогреваемых сторожках, камера отлетает подальше от главных героев, играет чертовски нагнетающая музыка. Почему? Потому что их приемный сын опять не начует дома. Кадр показывает Фета, почесывающего покрасневшую щеку. Он часто это делает - сбегает в свою убитую комнату на втором этаже ДК. Особенно часто, когда никто из “стариков” нету дома. -- Я отвалюсь к себе, -- говорит он и все прекрасно знают, о чем он имеет ввиду, -- может покурю чего-нибудь, -- он недовольно засовывает руки в карман, -- а завтра… Голландский угол. Камера слегка склоняется в бок. Фет сплевывает себе под ноги. Завтра будет завтра, оно принесет проблемы, которые будут как очередная порция наркотиков для валяющегося на холодом кафеле железнодорожного вокзала бездомном - мгновение передышки для агонизирующего в поиске ответов сердца, чтобы начать извращённый цикл страданий с новой силой. -- А завтра надо в хату Соню навестить.
-
Снимаю пальто, накидываю его на плечи Фета. Хватит смертей. Искажение в коричневом стекле бутылки дешёвого, разбавленного, приведшее к кризису в Дании пива Фета Февральского орет, материться, показывает неприличного рода символы и разбивая стакан об лицо Миши, сдирая пальто и связывая ему руки, чтобы тот никуда не ушел. Потому что с него хватит смертей. Но все это было по ту сторону коричневого стекла, которому суждено будет исчезнуть на границе области, где свалка человеческих отходов выжидает своего часа, чтобы пожрать своего создателя в виде безликого концепта консюмеризма. В блеклом отражении зазеркалья, том месте, которое Фет называет «настоящим», Февральский ничего не делает, вяло потирая покрасневшую щеку, которую он умудрился отлежать, вырубившись в мир грезы и фей на пару долгих, тягучих минут. - Да вашу мать, ну что за, - он не договаривает, потому что знает, что звукорежиссер зацензурит конец предложения. Вместо этого Февральский рьяно встает из-за стола и с силой Давида кидает проклятую бутылку в своего Голиафа, взявшего на себя образ входа в унылое кафе. - Погнали, будем искать его.
-
– Что с того? То, что уже случилось не исправить Фета тошнит; желтые обои его воспоминаний накладываются липким муляжом на душную оболочку его души, пиво отдает в руках приятным, оседающим теплом, медленно убивающем его сердце. И печень. И душу. - Справедливость, Саня, - токсичность алкоголя оседает в мозгу, ломаным ломов взламывая забытые замки на душе Февральского, - великий концепт. Почти что божественный. – Рад, что не пришлось тебя уговаривать на это. - Рад, что не пришлось тебя уговаривать, - отшучивается Фет, заканчивая свою фразу легким смехом, перерастающим в дряхлый кашель. Парень опадает на стол своим лицом, позволяя телу улетучиться в панибратском объятии Егора, на мгновение сокрыв тягость утраты Сони. Февральскому хочется дотянуться до весны, но его антураж хаотичного панка и утонченной натуры, разбрасывающей гроздья гнева на черном снегу главных улиц, не позволяют ему показать свои слабости. Не сегодня. Он поднимает своего лицо с липковатой поверхности стола. - Погнали дадим слово, что докопаемся до правы, - он отпивает отвратное пойло, отрывая кусок своей души в эту клятву, торжественно протягивая бутылку в центр стола, подобно позолоченный кубок апостолам, - а, панки?
-
Фет недовольно стащивает с себя наушники, наблюдая за надвигающимся по его душу горизонтом событий, в данном конкретном отрезке времени и лоскута пространства, взявшего на себя образ уличной шпаны и сносного ударника Морозова. В эзотерическом чуде балтийской техники, на самом деле сделанной где-то под Смоленском, все еще глухо играет музыка. --- Ментам только и надо что списать всё на самовыпил. Меньше работы. Дела идут как надо. Похлопали себя по спине. - Давай тогда ты ворвешься в медицинский архив и стащишь Сонькину карту? - мрачно отшутился Фет, отпивая заказанную бутылку дешевого пива, этикетка которого гордо гласила: “Черное Море: Тройка”, - вскрытие покажет. Афанасий - шутник, которому не достает короля в голове; клоун, которому не хватает немного юмора; скоморох, у которого все жизнь - пропитанная душным ароматом дешевых сигарет сцена ДК; идиот, прямиком из извращенной пародии на Достоевского. Поэтому абсолютная, стоическая серьезность вырезалась сквозь тонкую пелену несмешного юмора. - А я на стреме постою, - он говорит, отпивая глоток. Теплое пиво отдает отвратительно сладким вкусом, тут же уступая горечи. Фет прикладывает кулак ко рту, блокируя поступивший рвотный рефлекс.
-
Еще место есть? Я мб залечу, если никто не претендует
- 21 ответ
-
- 5
-
Ксавьер, когда видит перед собой какую-то НЕХ Спасибо за игру, это было весело. Особенно когда мы дошли до такого уровня пафоса, где можно было официально срывать рубашки. Будем ждать новых игр по этой слегка абсурдной, но стильной вселенной, йо