Soulcatcher

- Если вы хотите покончить с этим, то в следующий раз призывать будем не здесь, - недовольно вздохнув, она сгребла камни в ладонь. - Вам пора уходить, а мне надо разобраться со всем этим, - она обвела пальцем помещение, - с Бруно я тоже разберусь, но позже. Донато устало вздохнул. Пожалуй, пришла пора заменить текущий костюм на тёмно-красный, о чём неоднократно намекают происходящие события. В этом был весь Бруно. Ему никогда не нравился существующий порядок вещей, и он всегда считал своим долгом нагадить перед уходом всем остальным. Доктор оглядел салон, пострадавший от взрывной деятельности его отца и повернул голову в сторону его хозяйки, которая того и гляди могла повторить деяние смутившего её ум яростью призрака, и произнёс: - Думаю, Бруно не оставляет мне иного выхода, кроме как покончить с ним, и поскорее. А до тех пор... у вас будут какие-либо советы по данному недоразумению? Насколько я сегодня понял, призрак в состоянии причинить ощутимые проблемы. И есть ещё кое-что. Не уверен, что это имеет отношение к делу, но если Бруно способен воздействовать не только на мой разум, может инкогнито посещать чужие сны, то некоторое время назад Роуз вела себя довольно странно. Встала во сне с постели и раз за разом выводила пальцем на оконном стекле какие-то символы. В любом случае, благодарю вас за помощь и незабываемый вечер, мисс Оттилия. Донато направился к двери, аккуратно переступая кровавые брызги на полу. Покинув помещение, доктор как можно быстрее сел в свой автомобиль, где встретился с вопросительным взглядом оторвавшегося от книги Томаса. Неудивительно, у всех есть свои пределы. Джованни зажмурил глаза и откинулся на спинку кожаного кресла, прежде чем ответить на невысказанный вопрос: - Мисс Оттилия в полном порядке, ничего страшного не случилось. Это всего лишь досадная неприятность. Поехали домой.

И почему же решили «навестить» чадо только через девятнадцать лет? Почему не убили его раньше? - девушка упала в любимое кресло и скрестила руки, посматривая за обоими посетителями её салона. Донато поморщился. Ему совершенно точно не нравилось, куда зашёл этот разговор с призраком его прошлого. И всё же, осознание того, что все угрозы Бруно не прохладный ветер в ушах, а вполне осуществимы, не нравилось ему куда больше. И тем более укрепилось уверенность доктора в правильности своего решения предпринять некие меры. Если избавиться от него как можно скорее, то всё прочее окажется неважно. Если вернуть беглеца Люциферу, можно будет вновь забыть, вернуться к своей жизни. Именно для этого он сюда и пришёл. Ведь... верно? Джованни перевел взгляд с Бруно на Оттилию и, на миг замявшись, с усмешкой ответил: - Думаю, тут всё довольно просто. Спустя девятнадцать лет в Преисподней стали появляться его первые кредиторы и начали требовать возврата долгов. Нужно поскорее окончательно отправить им моего дорого родителя обратно, пока они не добрались и сюда.

У доктора перехватило дыхание. Он пораженно глядел на пульсирующие огни чёрных свечей на столе перед собой, от пламени которых вдруг повеяло могильным холодом. Резкие, судорожные смешки с хрипом вырывались из горла Донато облачками пара в лишенном тепла воздухе, когда Джованни наблюдал за тем, как в облаке повалившего от колдовского круга чёрного дыма проявляется неясные силуэт знакомой фигуры, горящие алые глаза которой уставились прямо на него. Помещение незамедлительно наполнилось его мерзким голосом, после чего заговорила девушка: - Что же тебя держит в нашем мире, Бруно? Твоя жизнь уже давно закончена, среди нас тебе делать нечего, - оскалилась ведьма. - Хочешь забрать с собой своё чадо? - она кивнула в сторону доктора. Слова Оттилии волной облегчения пронеслись в его душе. Девушка тоже явно видела призрака перед собой. Он не был плодом его больного разума. Слова Оттилии волной ужаса пронеслись в его душе. Девушка тоже явно видела призрака перед собой. Он не был плодом его больного разума. - Сперва он решил лишить меня всего, - севшим от волнения голосом просипел Донато. Он пристально всматривался в полные ненависти глаза Бруно, и в этот момент доктору на ум пришли все странные детали в череде несчастных случаев, произошедших с его пациентами, и необъяснимые смерти некоторых близких друзей. Странные и необъяснимые... до этой минуты. - Отвечай ей, - яростно прошипел Джованни. Он очень надеялся, что удерживать мстительных призраков у ведьмы получается не хуже, чем призывать их.

- Встань рядом, - повелительным голосом приказала Оттилия. Донато послушно поднялся из кресла и замер у стола, рядом с девушкой. Доктор наблюдал за процессом увеличения и без того немалого количества свечей в комнате, гадая о том, что собиралась сделать ведьма. Колеблющееся пламя на мгновение выхватывала из полумрака напряженные черты лица сосредоточенной девушки и затем вновь скрывала их среди причудливых теней. Оттилия неподвижно стояла над кропотливо выложенными на столе принадлежностями для ритуала и шептала одной ей известные слова. Донато не мог оторвать глаз от находящихся внутри колдовского круга, оживших посредством игры света минералов. Играющий отблесками чёрный камень смотрел на доктора взглядом Оттилии, тогда как тёмно-зеленый явственно напомнил о Роуз, а третий... обладал странной изменчивостью, время от времени окрашивая свою желтовато-бурую поверхность багровыми оттенками. Джованни поддался нахлынувшему на него потоку мыслей и образов, что слился с тихим шелестом слов девушки, и потерял счёт времени.

Донато проследовал за Оттилией в её колдовскую обитель. До недавних пор доктору даже не приходило в голову, что он мог оказаться в подобном месте, и оно его завораживало. На ум пришли образы знакомых стерильных белых кабинетов с заспиртованными в склянках органами для устрашения... для обучения неокрепших умов, являвших собою прямую противоположность наблюдаемой действительности. Он с интересом осматривался по сторонам, пристально вглядывался в наиболее примечательные... артефакты. Выглядывающее из-под плотного занавеса полотно картины было исписано таинственными символами, которых он никогда не видел прежде, а рассматривая в полумраке изящные каменные статуэтки и вдыхая витающий в воздухе пряный аромат амаранта, тмина, гвоздики и корицы, можно было легко поверить, что сотни лет назад они были живыми людьми, навлекшими на себя гнев могущественной ведьмы... Можно было бы поверить, если только не посвящать всю свою сознательную жизнь науке. Науке, что веками лгала самой себе, отказываясь признавать всё то, чего не могла понять. Мрачная атмосфера помещения подавляла привычную рациональность мышления, каждая деталь антуража будто кричала о том, что вся прежняя жизнь являлась ложью, требовала раскрыть глаза и принять пугающую истину. Быть может... Размышления доктора прервала Оттилия, вручив тому штопор, и принялась методично зажигать свечи, то и дело поднимая взгляд на посетителя. Донато откупорил бутылку и наполнил стоящие на столике бокалы, после чего занял указанное девушкой кресло напротив и стал рассеянно наблюдать за поблескивающим вином в своём бокале. До недавних пор доктору даже не приходило в голову, что он станет предпочитать совсем иную, но столь похожую внешне жидкость. - Расскажите мне всё, что вас тревожит, - она поднесла бокал к своему носу, чтобы насладиться ароматом итальянского вина, - я слушаю. До недавних пор он сам сидел напротив своих пациентов и задавал каждому из них этот вопрос. Забавно. Сколь быстро, однако, всё вокруг способно перевернуться с ног на голову. Донато помотал головой и вытряхнул из неё лишние мысли, после чего взглянул в антрацитовые глаза девушки и отпил из бокала. - Хм, пожалуй, стоит начать с того, что ещё несколько недель назад я считал призраков сказками для малых детей и старых взрослых, предпочитающих сладкую ложь о том, что после смерти они не исчезнут бесследно, не растворятся в небытие, а лишь изменят свою форму, чтобы отправиться в лучший мир. Оказывается, на самом деле так просто не замечать то, во что не веришь. Так просто убеждать себя в абсолютной реальности ограниченного своим восприятием мира, но стоит лишь один раз увидеть, один раз усомниться, как он начинает трещать по швам, проникать сквозь прорехи мнимого здравомыслия. Позавчера ночью я проснулся прикованный к своей постели в потусторонней версии своего особняка, наполненного одержимыми слугами. Моя гувернантка, с абсолютно белыми глазами и неестественным голосом набросилась на меня с ножом, и остальные... А источником происходящего являлся призрак убитого мною 19 лет назад отца, пообещавшего, что никогда не оставит меня в покое. Он вынудил меня повторить извращенные сцены моего прошлого, чтобы вырваться из его власти. Когда я это сделал, то оказался на пороге своего дома, где меня встретила Роуз, вонзившая в меня лезвие и голосом отца пообещавшая, что он станет преследовать меня вечно. Затем я проснулся. Проснулся второй раз. Но этот сон, он был живым, таким ярким и отчётливым, что до сих пор в памяти всплывают запахи, звуки и боль. Никогда прежде не случалось ничего подобного. Да и с чего бы мне стал сниться Бруно? Я не вспоминал о нём многие годы. Скажите, он мог... его призрак способен на подобное? И если да, то что ещё может случиться? Как избавиться от него? - Джованни залпом допил вино и поставил бокал на стол, пытаясь скрыть дрожь в своих никогда не дрожащих руках.

Доктор с удивлением посмотрел на девушку. Когда он упомянул её салон, Оттилия будто бы преобразилось на его глазах. Загадочная таинственность гадалки сменилась волнительным возбуждением, желанием, азартом. Её искренняя улыбка и отблеск пламени в глазах от протянутой подоспевшим Томасом зажигалки придавали девушке крайне оживленный вид. Донато хорошо знал это чувство, которое возникает в людях, предвкушающих нечто занимательное, способное доставить им ни с чем не сравнимое удовольствие. Джованни казалось, что сейчас он наблюдал в Оттилии отражение себя в тот момент, когда ему попадался пациент с достаточно редкой болезнью, способной бросить ему вызов. - Разумеется, - доктор попытался улыбнуться столь же естественно, - красное вино, чёрные свечи... Ничто лучше не располагает к откровениям, верно? Что же, в таком случае, прошу. Донато подошёл к своему автомобилю и распахнул для девушки отполированную до зеркального блеска дверцу заднего сидения, дожидаясь пока Оттилия займёт предложенное в салоне место, после чего уселся с другой стороны и назвал Томасу адрес. Тот лишь коротко кивнул и завёл двигатель, по обыкновению не задавая неудобных вопросов. И Донато на миг задумался, как скоро всё происходящее сможет пробить маску безразличия его старого водителя? Несомненно, со следующего месяца нужно будет поднять ему жалование.

Выслушав предложения всех присутствующих, Донато вздохнул с некоторым облегчением. Всё вполне могло быть организовано и без порочащего его участия. Если Аврора всё же окажется недостаточно компетентна, то ему придётся сделать звонок своим знакомым и убедить фармацевтов Бостона поделится своими ресурсами... для их же блага и взаимовыгодного сотрудничества. Однако блондинка вызывала доверие и, хоть Донато и не мог объяснить это ощущение, он рассчитывал на благоприятный исход. Когда встреча с Андреасом подошла к своему завершению, Донато покинул новоприобретенное заведение своего дона и махнул вышедшему из автомобиля Томасу повременить с поездкой. Дождавшись, когда Оттилия покажется в дверях "Red Carpet", доктор приблизился к девушке и произнёс: - Мисс Оттилия? Позвольте мне этим вечером пригласить вас на ужин в более... спокойное заведение, на ваш вкус. Мне бы хотелось обсудить с вами некую досадную ситуацию. Или для таких целей более подходящим местом будет ваш именитый салон? В любом случае, мой водитель, Томас, доставит вас, куда пожелаете.

Пятница, 24 марта 1929, 21:00, "Red Carpet" Подпольные бои - что может быть омерзительнее? Возведение низменных, животных инстинктов в апофеоз своих желаний, насилие лишь ради насилия, судя по всему дарующее некоторым здесь присутствующим извращенное садизмом удовольствие. Донато приложил немало усилий, чтобы заставить себя воспользоваться вежливым приглашением гангстера посетить его мероприятие. В конце концов, туда пребудет Андреас, а это стоило определенных неудобств. Донато с отвращением отвернулся от дерущихся, безуспешно пытаясь отыскать в наполненном беснующейся толпой, задымленном подвале Оттилию. Вряд ли это заведение было подходящим местом для разговоров, но Джованни ничего не мог с собой поделать. Прошлой ночью доктор лёг в постель преисполненный страха, опасаясь повторения своего кошмара, что был необычайно красочным и подробным. Ничего не произошло, не беспокойство ни на секунду не отпускало Донато. С чего бы ему стали сниться такие сны? Конечно, не каждый день доводится посещать переговоры с гангстерами, но при чём тут мёртвый отец? А в связи с новыми откровениями, если призраки действительно существуют, мог ли Бруно... Спустя 19 лет??? Донато рассеяно окидывал толпу взглядом, то и дело, незаметно для себя самого, поворачивая голову в сторону Андреаса. Поймав кивок дона, Джованни склонил голову и поспешно направился к выходу из столь противного его натуре места. Суббота, 25 марта 1929, 19:00, "Red Carpet" Донато сидел в кресле кабинета среди прочих членов команды и слушал Андреаса лишь из глубочайшего к нему почтения. Доктор слегка покачивался в кресле, с его губ то и дело срывался тихий смешок, а взгляд перебегал с Андреаса на Оттилию. Поёжившись от сквозняка, отчего-то свободно гуляющего в казавшемся на первый взгляд комфортном помещении, Донато вновь посмотрел на Андреаса и понял, что не имеет ни малейшего представления о подходящих для таких целей местах. Единственной разумной мыслью доктору казалось лишь близость выбранной недвижимости к его клинике.

Пространство вокруг Донато завертелось хаотичным водоворотом многочисленных красок, звуков и запахов. Они были абсолютно настоящими, доктор был готов в этом поклясться, но непрерывно сменялись друг другом, изменяли свои свойства, рождая в голове Джованни диссонанс с привычной ему статичной действительностью. Спустя несколько мгновений, если время здесь, вопреки всему прочему, существовало неизменно, Донато осознал себя находящимся в знакомом помещении операционной. Трудно было сказать, выбросил ли его сюда поток изменчивой реальности через непримечательную белую стену позади, или это само пространство вокруг резко замерло, позволяя сознанию по инерции завершить переход, но сейчас подобные мелочи не имели значения. Раненый человек лежал на операционном столе посреди комнаты, а мед. персонал беспомощно стоял вокруг него и ожидал указаний. Донато прекрасно помнил свою первую самостоятельную операцию, помнил дрожь в своих коленях и тошноту в желудке, помнил живые отблески ламп на инструментах в его трясущихся руках. Теперь же не было ни волнения, ни неуверенности, ни... инструментов. И только теперь Донато понял, что они все в равной степени ему не нужны, что инструменты, как ранее волнение и неуверенность, лишь препятствуют его таланту и посему должны исчезнуть в изгибе времени. Джованни был способен прооперировать пациента голыми руками и собирался это продемонстрировать. От ассистентов требовалось только удерживать больного в нужном положении для доступа к поврежденным участкам тела. Часть его здоровой кожи послушно отделялась от тела, тонкой плёнкой растягивалась в пальцах Донато и закрывала собой свежие ожоги, словно пазл человеческой плоти, пока перед взором доктора не предстало полностью залатанное полотно. Донато удовлетворенно взглянул на результат труда своих рук и покинул операционную.

Донато постепенно приходил в себя, выплывал из кошмарного сна, на реальность которого, однако, ясно указывала обожженная Роуз на его руках. От пережитого ужаса её била крупная дрожь, и женщина на краю своего сознания едва слышно пыталась что-то сказать. Доктор наклонился ниже, практически коснулся ухом щеки жены, и тогда его слух уловил её слабый шепот: - Он говорил, что это только начало. - сдавленно прошептала Роуз, не отрываясь от Джованни. - Что это первое звено в цепи, что тебе нужно будет идти дальше, иначе ты обречён быть вечно его игрушкой. Первое звено в цепи? Идти дальше? Что это могло означать? И что произошло с призраком? Донато решительно ничего не понимал, но на его взгляд всё уже вполне себе закончилось. Роуз наверняка просто находилась в шоке после пережитого, и не могла мыслить трезво, что было естественнее всего произошедшего этой ночью. Однако Джованни не был бы собой, если бы не убедился, что эта страница его жизни наконец завершена, и завершена наилучшим образом. - Не волнуйся, милая, всё уже позади. Он больше не вернётся, я позабочусь об этом. Донато осторожно отпустил жену и поднялся на ноги. На месте исчезнувшего Бруно осталось кучка неприглядной пыли, которую доктор ногой замёл в прожорливое пламя довольно заискрившего камина и подобрал лежавший неподалёку "Миротворец". А затем... ...пошёл вперед.

Донато чувствовал, как неестественная, чуждая ему ярость холодным потоком утопила его мысли, заглушила чувства, свела непослушные мышцы. Его губы непроизвольно искривились, из горла вырвались звуки, которые он не смог услышать. Джованни смотрел на восставшего из ада отца и из последних сил пытался сопротивляться Ненависти, что тянула ко дну его разум склизкими щупальцами безумия. Доктору просто нужно было уступить, всего лишь отойти в сторону, закрыть глаза и окунуться в прохладу небытия, позволив потоку нести его тело. Пальцы правой руки разжались, и револьвер, переливаясь отблесками пламени камина, глухо упал на пол гостиной, но Донато этого уже не видел. Джованни закрыл глаза и сделал шаг назад, в пустоту, прочь из своего вопящего разума, погрузился в манящую Тьму, что мгновенно проникла в него, заполнила его тело, даруя блаженное неведение. Левая рука Ненависти, крепче сомкнув пальцы на рукояти лезвия садовых ножниц, несколькими легкими движениями разрезала воздух, словно приглашая Бруно на танец, чем тот не преминул воспользоваться. Мертвец, взревев, бросился на своего убийцу с явным желанием огреть его раскаленным прутом, но мужчина оказался быстрее, встречным ударом вонзив лезвие в плечо беспокойного отца, являя взгляду сочащуюся из раны тёмную кровь. Бруно проорал нечто нечленораздельное и вновь безуспешно попытался достать сына прутом, тем самым позволяя Ненависти крутануть лезвие в ране и воткнуть его ещё глубже в мерзкую плоть. Покойник, пытаясь защититься и контратаковать, мог лишь беспомощно извиваться и извергать проклятия из своего поганого рта. Ненависть быстро вытащил своё оружие из противника и, резко крутанувшись на каблуках и одновременно изменяя хват, с колоссальным удовлетворением по рукоять погрузил металл в шею призрака, под левое ухо, обращая Бруно в жалкую кучку песка.

Донато упорно продирался через лабиринт кошмара, которым сейчас являлась жуткая версия его особняка. Казалось, всё в доме сошло с ума, выдавило наружу свою гнойную волю и, заливаясь неслышным хохотом, измывалось над своим естеством. Коридоры извивались могильными червями, складками искривляя пространство в своих потусторонних телах, люстры и светильники бешено вращались на стенах и потолках, а чёрное пламя ярким потоком теней изгоняло свет. Пол скрипел, словно раненый зверь, будто бы намереваясь схватить бегущего по нему человека за лодыжки. Донато охватил всепоглощающий страх, заставляющий его без промедлений двигаться вперед, отрешившись от происходящего двигаться к источнику ужаса. Туда, откуда раздавался крик Роуз. Когда Донато отворял дверь гостиной, он заметил, что по какой-то причине сжимает в руках, помимо револьвера, скользкий металлический обломок, когда-то бывший ножницами для зелёной ограды. Увидел, что его руки по локоть обагрены липкой кровью. Почувствовал запах палёной человеческой плоти. Какая бы чертовщина не творилась в доме, доктор не был готов к тому, что открылась его взгляду, когда он перешагнул порог гостиной. И не мог быть готов, иначе ему пришлось бы поставить диагноз самому себе. Роуз лежала в центе комнаты, привязанная к полу веревками, что крепились к недавно вбитым кольям. Белоснежная кожа её полуголого тела была испещрена множеством длинных ожогов, а над неё, с раскалённым прутком в руке стоит хорошо знакомая фигура, которую он некогда более не думал увидеть. Его отец, Бруно. Его мёртвый отец, Бруно. Его убитый им отец, Бруно. В этот момент Джованни ощутил прилив жгучего гнева, чуждой ему ненависти, вытесняющей прочие мысли, страхи и смятение, волнами очищающее его разум от всего лишнего, от него самого, оставляя лишь обнаженное от своей непорочности желание. Желание убивать. Мужчина направил револьвер на покойника и прорычал: - Отойди от неё! Не знаю, как ты выбрался из своей могилы, но на сей раз хоронить будет нечего.

Донато оторопело уставился на Гертруду. Неестественный голос, издающийся из её рта был знакомым, смутно знакомым, но времени на размышления гувернантка не оставляла. Грузная женщина буйволом ринулась вперёл и взмахнула кухонным ножом, рассекая ткань и плоть. Донато почувствовал резкую боль в груди, но спустя мгновение свежий уже порез затянулся, и о его существовании теперь напоминала лишь испорченная ночная рубашка. Дрожащими руками доктор направил револьвер на обезумевшую домработницу. Не прекращая нечеловечески вопить, она замахнулась оружием снова, и Джованни, усилием воли взяв себя в руки, спустил курок... который тут пришлось снова взводить левой рукой, потому что насквозь прошитый пулей живот и расползающееся по белому фартуку тёмное пятно ничуть не помешали женщине воткнуть нож в резной столбик кровати, грубо разнообразив орнамент, и ударить снова, вспарывая полог у самого уха доктора. Донато изо всех сил убеждал себя, что стоящее перед ним чудовище уже не было Гертрудой, когда выстрелил во второй раз. Пуля разорвала бедро монстра и оно, попытавшись медленно, словно сломанная кукла, сделать шаг к Джованни, рухнуло лицом вниз, заливая пол спальни густой тёмной кровью. Доктора била крупная дрожь, колени грозились подкоситься от пережитого ужаса, а в голове отчего-то промелькнула обнадёживающая мысль, что в этом месяце он ещё не успел выдать прислуге жалование, когда вдалеке раздался отчаянный женский крик. Стараясь удержать извивающееся сознание, Донато бросился на помощь. Бросился на помощь Роуз.

К сожалению или счастью, никогда прежде Донато не доводилось быть прикованным наручниками к своей постели. И освобождаться от металлических браслетов на запястьях - тоже. Тем не менее, всё когда-то случается в первый раз. И этот опыт стал для доктора незабываемым. Джованни стал протаскивать руки через стальные кольца, всеми силами стараясь сузить для этой цели кисти. К его удивлению, освободиться удалось, при чём куда быстрее, чем Донато мог рассчитывать. Доктор машинально потёр запястья, и осознал, что с ними что-то не так. Джованни взглянул на свои руки и похолодел. Их форма разительно отличалась от привычной ему. Разительно отличалось от человеческой. Как и он сам, судя по всем недавним событиям. Донато некоторое время недоверчиво разглядывал свои деформированные руки... конечности, ожидая, когда они сочтут нужным принять исходное состояние. Сообразив, что бездействие напрасно, Донато судорожно вздохнул и принялся возвращать своим рукам прежний вид. Это его одновременно ужасало и завораживало. Однако, каким бы странным, ненормальным или невероятным не было дело, его следовало выполнить, и выполнить идеально. К сожалению или счастью, Донато по-прежнему оставался Донато, ничего не изменилось. Поэтому доктор сидел в постели и сосредоточенно изваял из плоти новые руки, стремясь достичь совершенства. Достигнутый результат уже был лучше полученного от природы, но Донато не могло это устроить. Он находил, возможно, существующие лишь для него одного погрешности и исправлял их, одну за другой, пока до его слуха не донесся подозрительный шаркающий звук из-за двери его спальни, напомнив доктору о происходящей вокруг чертовщине. Джованни быстро встал с постели и задернул плотный полог кровати, после чего достал из ящика стоящей у изголовья тумбочки свой "Миротворец", который оказался на своем месте, что не могло не радовать. Донато затаился в углу спальни, за дверью, и стал ждать, прислушиваясь к неестественным для его дома ночным шорохам и сжимая в руке полированную деревянную рукоять своего револьвера, к чьей помощи столь не хотелось прибегать.

Ночь может быть столь же прекрасной, сколь и омерзительной. Порой она дарует блаженный покой, порой причиняет самые жуткие страдания. Всё зависит от того, кто скрыт маской при дневном свете. Каждый раз ночь забирает твоих родных и близких, друзей и врагов, знакомых и обычных прохожих, по одному. До тех пор, пока единственным звуком не остаётся лишь твоё дыхание во тьме. Она подкрадывается по залитому серебром полу и сдирает приросшую к твоему лицу маску, обнажая все твои сокрытые от посторонних глаз страхи и желания. И уходит, оставляет тебя в потоке сладострастных мечтаний или водовороте кошмаров, бросает наедине с тем, кого ты любишь и боишься больше всего. С самим тобой. Но этой ночью всё было иначе. Донато медленно приходил в себя, чувствуя постепенно разгорающуюся боль в закинутых вверх запястьях. Лунный свет проникал в комнату через знакомые занавески на окнах, напольные часы в его спальне невозмутимо отмеряли время тех, кто мог услышать их негромкий ход. Джованни дотронулся до лежавшей рядом Роус, и его разум прояснился ото сна двумя молниями мыслей в затянутом тучами сознании. Он не мог дотронуться до Роуз, потому что лежал в кровати один. Прикованный наручниками к изголовью. Доктор недоверчиво подёргал металлическую цепь наручников и негромко засмеялся. Как, чёрт подери, это могло произойти и что теперь делать? Воспоминания о вчерашнем дне мутной слизью сочились по извилинам, и Донато сосредоточился на настоящем. Уснуть уже вряд ли получится, так что следовало выбираться из этого затруднительного положения.