Meshulik

Профессор Шиманский Бабочка развернулась. Теперь она смотрела на Вацлава фасеточными глазками, шевелила мохнатыми усиками и уже не казалась такой страшной. - Привет, - сказала бабочка. – Ты меня боишься? Неприятный холодок пробежал по спине. Профессор оглядел запыленную лабораторию. - При-вет. - Вацлав замялся. - Ну... Как вам сказать. Видите ли, если вы не будете летать и э... простите, биться обо всё, что попало, то... "Господи, я говорю с бабочкой. Козел, бабочка... Стены". Теперь ему точно не продлят контракт. Проект закроют. Его запрут в желтом доме. Господи, как бы мне хотелось тут и остаться. Проживать всё снова и снова, пока не выберусь из кокона собственного ужаса в какое-то иное бытие. - Боюсь, - заключил он. - А... вы чего боитесь?

Варшава Гость испарился, едва дождавшись угощения. Вацлав постоял еще немного у холодильника, поприслушивался к звукам вокруг. Поглядел на потолок. И разочарованно вздохнул. - И что же, ни одного откровения? Реальность прозаична. В романах и сказках герои отправляются в путь и получают ответы на все свои вопросы. В реальности так не бывало ни разу. Только сам можешь ответить на вопрос. И потом всю жизнь мучаешься, верно ли сам себя понял. Профессор Шиманский вновь открыл холодильник. К счастью, непознанная сущность оставила нетронутым вареный рис. Закусив на сон грядущий, он отправился в постель. Но долго не мог уснуть. Тот кусок сыра... кажется, все-таки это была не Беата. Кристоф дарил ему такой. Или это было в другой раз?

Варшава О том, что сегодня канун Дня всех святых, Вацлав припомнил между вторым и третьим ударами, крушащими его панельный дом. Мысль покинуть квартиру мелькнула, но от нее легкомысленно отмахнулись. - Я бы попросил вас быть сдержанней, - прокряхтел профессор, принимая вновь вертикальное положение, после того как встряска чуть не сбила его с ног. - Пан... или пани, простите, не могу знать, как к вам обращаться. Чайные чашки валялись на полу разноцветными осколками, но вряд ли этому гостю они понадобятся. Распахнув дверцу холодильника, профессор наконец-то обрел требуемое: круглую коробочку с благоухающим внутри кусочком деликатеса. Кузина передала, немыслимыми путями добытое сокровище. Не абы что, а настоящий камамбер. От аромата которого иные слабые души валятся в обморок с пяти шагов. Пан Шиманский обернулся на стену и продемонстрировал коробочку в победно поднятой руке.

Варшава Звуки замерли. Но лишь на несколько секунд. Чтобы вмазать в стену перед профессорским взором с такой силой, что пол под ногами учёного покачнулся, а железобетонная конструкция искривилась. Видимо незваный гость начинал злиться по-настоящему. Он отпрянул, привычно придерживая очки. На всякий случай отступил еще, но понял вдруг, что удары доносятся отовсюду. Куда ни повернись, повсюду оно. Словно профессор оказался внутри коммуникационного барабана. И барабанили ему вовсе не откровение господне, а какую-то форменную чушь. - Что же, - осторожно обратился он к одновременно всем поверхностям, передающим это нелепое послание. - Пожалуй, на кухне в холодильнике оставался кусочек камамбера. Но вот насчет сметаны обещать не могу... кхм. Осторожно сделав несколько шагов, профессор направился в сторону кухни в надежде, что там звук наконец-то утихнет. "Где у этого, интересно, рот? И... какой он?" - мысль не праздная, учитывая силу последнего удара.

Варшава Оно было повсюду. Это послание. Оно было... Вацлав тихо рассмеялся, почти счастливый. Оно существует. Это... Неизвестно что. Михась, пожалуй, начал бы сейчас искать псевдонаучные обьяснения. Мол, подземные толчки невыясненной этиологии, звуковые эховолны от строительного гидранта... Конечно, стал бы. Но пан Шиманский тогда бы только поморщился. Истине нужно смотреть в лицо смело. Он встал, потрогал вмятину на стене, всмотрелся в следы невидимых ударов. Какая-то закономерность. Послание? Танец? Зов? Там были слова. Определенно какие-то... Ладонь странно покалывало, когда он прочел это: Я. * Хочу. Есть. Дай. * Сметана. Сыр. * Не. * Вацек не удержался и постучал в ответ: Тук-тук-тук.

Варшава Новая дробь обрушилась на него, когда он было привстал уже с кровати. И вновь уселся. Иное непознаваемо, и познание его суть гордыня, осуждаемая адептами веры. Пан Шиманский не причислял себя ни к одной церкви, но за скобками той малой части универсума, которая поддавалась научному анализу, допускал существование всего, чего угодно. Вот только теперь это что угодно стучало ему свою адскую морзе. «Занятно», - отметил тот прежний он, который точно знал, что в рамках имеющихся координат может опереться на универсальные истины. Нынешний Вацлав Шиманский уже сомневался, что истины всё ещё действуют. Здесь нужны другие инструменты. Те, которые он с недавнего времени (а может, и всю жизнь?) ощущал в себе. Которые заставляли сбоить его научный практицизм, которые вызывали столько вопросов у окружающих, но которые, парадокс, и навели его на идею с вирусофагом… Он должен сосредоточиться, мобилизовать те душевные струны, которые давеча позволили понять, что ему хочет что-то сказать черный козел. Тихий смешок. Черный козел. Ха. Ха-ха. Смешок, голова опустилась, очки съехали с носа. Он поправил их, пытаясь не противиться потоку, увлекающему за собой и при этом не смеяться. Странная реакция. Черный козел. Словно с вывески пивной на Пражской. Ха-ха.

Варшава Если кому-то интересно, каким бы оказался профессор, разбуди его внезапным стуком после вечера, наполненного черными козлами и тревогами о спасении человечества, то этому извращенцу и представился сегодня отличный случай воплотить фантазию, так сказать, в жизнь. Без очков, всклокоченный, с разрывающейся от гулких звуков головой, не понимающий, где находится и почему землетрясение, профессор выглядел, как подстреленная сова. Несколько драгоценных секунд ушло на то, чтобы нащупать на прикроватной тумбочке и натянуть на уши дужки очков. Выключатель ночника пан Шиманский тоже обнаружил стремительно - всего за пару чертыханий! Да будет свет! Странно, но ни одного черного козла прямо посреди его спальни сходу обнаружено не было. - Что за черт? – пробормотал он озадаченно. После вечерней встречи, точнее встреч, он почему-то ожидал, что существо вернется. Ожидал. И даже не боялся. Бояться нужно, когда половина отдела считает тебя двинутым. Когда, оглянувшись, ты можешь заметить, как собственная кузина глядит на тебя с плохо скрываемой жалостью. Когда бывшая жена вдруг приносит супу в стеклянной банке из-под огурцов и справляется, не говорил ли ты случайно совсем недавно с тем, знаешь, нейропсихиатором, ну, помнишь, отличный парень. Я недавно ему о тебе рассказывала… Когда руководство закрывает важнейшее для мира исследование... Когда родной брат всё не едет... - Что за черт? Звук успокаивал. Значит, он не на пути к безумию. Он либо уже свихнулся окончательно, и теперь никакой неопределенности не осталось места, либо он совершенно нормален, и это мир подвинулся рассудком – тогда и тут неизвестность таится за углом, а не в собственной голове. Кстати, за каким? Ощущение, что стучат прямо изнутри его черепной коробки, не покидало. - Ммм, - Вацек постонал в надежде, что это как-то собьет стук с ритма. Голова перестала отдаваться резкой фантомной болью, но неведомый козел с ритма так и не сбился. Ритм держался заданного темпа. "Сообщат", - вспомнил он обещание черного копытного. - Ммм. – Ладонями обхватив голову, Вацлав спустил босые ноги на пол и в этот раз решился заговорить с видимым «ничто», обратившись к пустоте темнеющего коридора: - Кто здесь?

Профессор и козел На вопросы, заданные четко поставленными мыслеобразами привычного к решению сложных задачек сознания, он ощутил... отклик. Сначала, как бывает при встрече с незнакомым явлением, он не вычленил его из и так заполненного всевозможными тревогами фонового шума. "Мне мерещится" - "Нет".. Он не сам это придумал. С запозданием понял, что слышал это "нет" чуть раньше. Но как? И ведь и на другие вопросы следовали эти "нет". Могло бы статься, что профессор и сам был склонен отрицать возможное недомогание, но ведь он, убейте, вновь ощутил, как нечто иное отвечало "Нет и нет". Погодите. Но последнее - послание? Мысль? Речь? - что это было? Он готов был себя ущипнуть, но в том уже не было нужды. Молчаливое вполне материальное существо каким-то необъяснимым образом контактировало с ним. И уже узнаваемая чужеродная интенция, которую можно было вычленить, настроившись на эту тонкую волну самоощущения (св - успех): "Тебе сообщат". Вацлав разогнулся, отступил. Козел щипал травку. Словно специально старался теперь уж без всякой пользы сойти за обычного козла. В горле застрял вопрос "Кто?" Он не смог заставить себя его произнести. Не оглядываясь направился домой, пересек проезжую часть, рискуя услышать вслед нелицеприятные окрики владельцев встреченных авто. Старался не глядеть по сторонам. И если бы заметил, то сделал бы вид, что напрочь не замечает козла, стоящего в кустах. Козла, смотрящего из окна второго этажа. Козла у будки парковки. ... У подъезда дома шаг его, впрочем, замедлился. Он мог бы войти в дом, закрыть за собой дверь и пропасть для внешнего мира, впервые с облегчением кинувшись в свой очередной хотя бы в чем-то надежный ночной кошмар. Но ведь козел там был! Там, где-то за спиной. В этом реальном мире. Где всё, что касается устройства мира, сложнопознаваемо, и в этом проф спец, а что имеет отношение к миру духовному, непознаваемо вовсе. Там, на границе того и иного стоял чертов козел. Вацлав обернулся.

Профессор и козел Нечто, отличное от предыдущих видений. Видений? Н-нет, конечно наблюдений. Он потер висок, блеяние сделало все слишком реальным. Можно было бы пойти дальше. Так он поступил уже несколько раз за сегодня. Профессор пригляделся к животному. Тот ли, что и в прошлую встречу, случившуюся до того, как он вышел из подземного перехода в районе Зомбки, к одному из немногих работающих продовольственных рынков - Sklep Spożywczo-przemysłowy? Тот ли? В этом существе, казалось скопилась первозданная тьма. Ни пятнышка, ни клочка пестрой шерсти. Ровные рога, аккуратная бородка, прямо как у коллеги Ковальского. - Да ты породистый шляхтич, братец, - заключил аналитик, сделав вывод, что все встреченные им сегодня козлы были буквально на одно лицо с этим. И будто он тут выступал представителем всех тех, оставшихся у дверей морга, у ворот института, около станции неработающего метро, возле парковой скамейки, выглядывающим из-за молоковоза и еще черте где. Сколько раз он уже за сегодня их видел? В город что, козлиный цирк приехал? Сны. Его кошмары выбрались на свет божий. То ли это очки запотели, то ли дымка окутывает черную шкуру. Дальше отворачиваться было невозможно. Это одно и то же существо. И оно. Преследует. Его. - Мне мерещится. Потер лоб. Прыснул. Какая нелепость. - Или я заболел и брежу? Последнее было маловероятным. И все же Вацлав натянул на руку латексную голубую перчатку, пока осторожно приближался к животному. Протянул ладонь, передумал касаться украшенной рогами головы и попытался погладить бок, принюхиваясь. Запах не обманет.

Профессор и козел Упадок Варшаве к лицу, как любому слишком ухоженному саду. То, что разрушено и восстановлено, рано или поздно должно обшарпаться и приобрести тот самый вид подлинности, которого так не хватает новоделу. А Варшава и была местами новоделом. Была. Новой лакированной копией самой себя. Покрыта яркими заплатами неношеного шелка. И вот вдруг люди пропали с улиц. Поначалу их место заняли птицы, насекомые проложили свои тропы. Травы пробились в трещины асфальта. Между плитами столичного тротуара пробилась молодая поросль, взламывая ровную кладку. Конечно, город жил, но как-то потеснился, уступая место природе. Медленно. А порой и стремительно. В последние годы Вацеку открылось, что Маркес писал с натуры, что стоит лишь на сезон-другой забросить ухоженный сад, как тот становится живописно «русским». Очень быстро поменялись представления городских служб и местных сообществ жильцов с противостояния друг другу в попытках найти хоть какое-то место природе в покрывающемся лоском городе к совместному противодействию наступающей природе. Кирки и лопаты, химические составы и новейшие биотехнологии – всё теперь уже беззастенчиво пущено на одно важное дело – устоять. Удержать в руках считаные пяди земли. Не позволить разрушить всё безвозвратно. Город сохранял видимость власти над территорией. Но тот самый промежуток, который нужен природе, чтобы поглотить признаки цивилизации, незаметно, в тенях, неуловимо, но сокращался с каждым днем. Так вот, животные являлись на окраины почти беззастенчиво. Их привлекали запахи, пустующие территории и помойки. Животные. Дикие, или одичавшие домашние. Может быть, рысь. Олени. Кабаны. Поговаривали про медведей… Так вот, козел. Он отчего-то не умещался в этом простом ряду бесконечного перечисления ожидаемых неожиданных встреч. Пан Пшиманский был готов к встрече с кем угодно на улице: с оголодавшим грабителем, с сумасшедшим проповедником. Наконец, с медведем. Кажется, при встрече с медведем надо лечь на живот. И накрыть голову руками. Или это при артобстреле? Он поправил очки указательным пальцем. Козел наблюдал и не собирался никуда исчезать. Ну и собственно… что с козла взять? Вацек огляделся, поискал глазами хозяев животного. Нигде не было видно ни старухи, ни пустого ведра. «Что это значит?» спросил себя профессор, поежившись и отметив, что как-то вдруг похолодало сегодня на улице. «Это всего лишь козел. Или стадо козлов?» - ведь он встречает их сегодня повсюду. Быть может, от кого-то сбежало стадо козлов?.. - Чего тебе? – нарушил молчание профессор и взмахнул рукой. Кажется, в деревне делают так, чтобы отогнать живность, и добавляют звук этот, - Шшш! Шшш!

Увы. В этот раз совсем никак... Хорошей вам игры!)

Малопонятно, но красиво)

Вацлав Шиманский профессор Высшей школы сельского хозяйства Варшавы (Польша) 37 лет, рост 182, вес 75 Место жительства: Варшава, Польша Вероисповедание: агностик .

Только люди

Один другого краше. ))

А мне прежний больше нравился. Напоминал мне этакого молодого буддистского монаха. А теперь более европейские черты. Неуловимый шарм восточного мужчины улетучивается потихоньку. Ах...

Мейварис... ^^

Я почему-то именно так себе всегда представляла Ривейн)) Может быть там Ривейн? Создатель, пусть это будет Ривейн^^

Не время ныть - еще успеем. Время ликовать!)) ^^

- Хм, хм, - издал неопределенные звуки господин Леони, переводя рассеянный взгляд с фигуры авварки на морской пейзаж. - Хм... Рассеянный взгляд вернулся к уставившейся на него женщине. Там он обрел ясность и обладатель его наконец пробормотал: - Ах да. Нехотя порылся в кармане в поисках мешочка, словно бы раздумывая, открывать или нет, начал развязывать узелок. - Однако легко вам достались денежки, миледи, согласитесь. Всего лишь прогулялись до порта. Всем бы моим девушкам так платили за прогулки, хех. На свет показалось ожидаемое серебро. - Я бы давно прикупил себе Серебряный шпиль. Он отсчитывал монеты, будто пораженный магическим параличом. Оттягивая расставанье с каждой. - Кажется, всё верно? Медвежий скальп слишком уж грозно скалил пасть. Оставшаяся серебряная монетка покинула ладонь нанимателя. - Ну вот. В конце концов, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Порт Маленькие тоненькие ладошки протянули мужской перстень с ониксовым камнем - фамильную драгоценность Леони. - Простите меня, мессир, - не глядя прямо в глаза Серджио, повторилась Лана. - Можешь тогда сейчас договориться с капитаном этого корабля, чтобы он придержал место для моей сестры? - попросил Ормхильд Эос. - И, - он посмотрел на Серджио, - вы не будете возражать, если Лана пока побудет со своей семьёй в Эльфинаже? Господин Леони принял искомый перстень, поднес к лицу, раглядывая, уж не веря, что вот он. Строго взглянул на Лану, но припомнил, что девушка не вполне в сознании совершила хищение. Теперь состояние ее рассудка становилось заботой родных. Может, к лучшему. А все-таки жаль... Он подышал на камень и потер о манжет. - Конечно, конечно, - откликнулся на просьбу Эоса, - какие возражения? Сделка есть сделка. Конечно, ее будет не хватать в заведении... ну да уж чтож. Я человек слова. Он горделиво приосанился и надел перстень на средний палец.

Порт Негодование Гнев Обида Оскорбленное сопение... Ксенон?! - Эмн… а действительно, миледи, почему бы и не помочь бедной девушке найти свое счастье, – покладисто согласился на щедрую цену ее бывший работодатель. - А ты, парень, не промах. Дело знаешь. Эта девушка приносила мне стабильный доход, видишь ли, и так просто я бы не отпустил ее себе в убыток. Но ты мне нравишься, юноша. Оставался бы в Киркволле, далеко пошел бы... Так, говоришь, "Черный магазин"? И ты поговоришь обо мне с Ксеноном? Хм... Эх, ладно. Небольшое обеспечение, думаю, не повредит маленькой беглянке и удержит ее от неприятностей. Господин Леони разве что не запрыгал от неожиданно свалившейся на него удачи.

Порт - если ты действительно его любишь, эта проблема решается по другому. Господин в дорогих штиблетах забыл про свои угрозы. Птичка ускользала из его золотой клетки... - Нет, ну вы поглядите, она его любит, - всплеснул руками хозяин "Цветущей Розы". - В жизни не слыхал подобного вздора. При чем здесь моя собственность? Он перестал беспокоиться насчет кольца и переменил мнение о своей работнице в лучшую сторону. Она его не предала и не ограбила. Она просто тронулась и теперь не годится для работы. Но все же что-то человеческое оставалось в деловом человеке Серджио Леоне. - Что же, милочка, так ты желаешь получить расчет или... желаешь, чтобы я позабыл твою выходку? - сожаление в голосе он даже не скрывал. После всех треволнений господин Леони уже был не против принять заблудшую овечку назад в объятия борделя.

Порт - А! Вот она! Мессир Леони лишь на пару мгновений опешил от этого "Простите". Видно было, что в прежние времена этим "простите" можно было растопить скупое сердце хозяина борделя. Но сейчас он был настроен решительно: - Где мое кольцо, негодница?