Meshulik

Матиус Вечер после жаркого дня принес прохладный бриз и ожидание. Ожидание, впрочем, занимало голову Матиуса весь остаток дня. И когда, оказываясь по какой-то надобности на верхней палубе, он ловил взгляд, брошенный украдкой, и когда на камбузе ощущал всё ещё витающие, почти неуловимые флюиды утренней варки кофе. Или это только в его воображении аромат корицы до сих пор давал о себе знать в районе стола, на котором Окорок уже разделал солонину, порубил овощей на острую похлебку и даже соорудил пудинг по случаю последней спокойной ночки, когда можно не экономить пресную воду и топливо? Ближе к вечеру суета улеглась. Пристроившись перед осколком зеркала, Матиус причесался гребнем. Под придирчивым взглядом главного кока почистил ботинки, избавился от передника и был отпущен на берег с напутствием не сильно напиваться. Он отправился к "Костяной рынде". Там сегодня ожидались выступления местных бардов.

Пауль и Тревор Он не ждал. Обнимал его, наслаждаясь поцелуем, обладанием и единением. Как же стремительно переменился Тревор, превратившись из известного бирюка в сгусток чувственности и желаний. Благодаря его однорукому любовнику. Или в будущем, возможно, партнеру. По кораблю, по жизни, по общим желаниям на двоих. Сказал бы Тревор, что любит его? Не в обыкновении капитана "Неспокойного" было делать такие громкие заявления на исходе недели знакомства. И то, что он чувствовал, не имело значения. Слова - это всего лишь слова. Когда это они выражали истинные чувства? Кто в них вообще верит? Когда-нибудь он скажет. Когда и если их общий борт минует не один узел и не сотню, когда и надобность-то в словах отпадет. А может, и вовсе между ними наступит молчаливое взаимопонимание, когда достаточно кивка, чтобы другой сменил галс, обнял или выстрелил из арбалета в того, кто только что молил о пощаде. Они пираты. Или не совсем? Первооткрыватели? Пожалуй, такими и бывают первооткрыватели. Это потом только детям рассказывают, какие те были герои. Тогда он скажет между глотками загустевшей от долгого хранения, неприятной на вкус, скупо распределяемой между членами команды воды: "Ты ведь знаешь, я люблю тебя". И тяготы пути покажутся не такими уж и невыносимыми. Пока же он бережно расстегивает его рубаху. Помогает избавиться от лишней одежды. Эта ночь у них по крайней мере есть. Вчера была. Ну а завтра узнаем, что там по курсу.

- Ты, правда, этого хочешь? Путь на восток. Неизведанные земли. Только они двое. Карие осколки смотрят в серые. Серые смотрят в карие. Эта мысль, это желание, оно родилось только что в словах. Но он не знает, как давно его тянуло. На восток. И сейчас кажется, что именно вот этого и не хватало, чтобы понять, что нужно всего лишь поднять паруса и двинуться навстречу неизведанным землям. Не хватало его, Пауля. Штурмана его сердца. — Да. Хочу. Но ты не должен решать сию минуту. Подумай. Я не буду тебя торопить. Ладони обнимают, губы целуют в висок, прижимается щека. Подумай. Я буду ждать. И даже если выберешь что-то другое. Всё равно буду ждать. Не нужно ничего решать сейчас. Просто подумай об этом.

Нда. Это очень, очень было бы мило, если бы Азар верил в то, что так и будет. — Что касается людей, — начал он, тяжко вздыхая. — Пираты «Фурии» и «Неспокойного» уже объединились. Если нет, то у нас проблема. Он хмыкнул. Сегодняшний день показал, что скорее всего этой проблемы не будет. - Чем дольше мы на Иствоче, тем больше мои люди хотят присоединиться к «Армаде». И я их понимаю. Крепкая, надежная крепость, сильные корабли. Репутация… Прости, мой дорогой, но у Либерталии всего этого нет. Вы слишком обособлены. Будь вы тремя кораблями, объединившимися для большей безопасности и силы, я бы поддержал такую идею. Но остров – он как на ладони и открыт для всего. От кунарийской атаки до… просто не слишком верящего в вашу затею человека. И вот тут уже вопрос не о безопасности, а о том… что я боюсь Либерталии, Пауль. Я не вижу там пресловутой свободы, за которую все так ратуют. Если я присоединюсь к вам, буду должен сковать цепями свой разум. Азар усмехнулся, потерся щекой о его щеку. Заглянул в глаза: — Но есть кое-что, один курс, который может прийтись по вкусу как моим людям, так и тебе как последователю дела Аластара Кейна, так и моим собственным давним желаниям. Это восток. Путь на восток. И если бы ты решился, мы могли бы подумать об этом. — Разумеется, сначала уладив дела здесь, укрепив команду, вернувшись на Лломерин. Сначала поможем «Фурии» обрести дом и новое судно, подготовим людей. Но после… Он улыбнулся, заглянул в карие глаза того, к кому привязался за эти три дня и готов был сделать предложение длиной, возможно, в жизнь: — Только ты и я.

Азар удивленно приподнял голову. Он не ослышался. Этот внимательный взгляд, красивый изгиб тонкой брови. Неуловимый оттенок кожи… — Ты… хочешь. Он опасался произнести это вслух. Слишком преждевременно. Но Пауль прав. Завтра может оказаться поздно. Или он заразился от штурмана неуверенностью в том, что море не опрокинется завтра полной чашей на небо и они еще смогут походить вместе под одним парусом, покуда жизнь сама не распорядится, как там будет дальше? — Ты хочешь, чтобы мы были вместе? Улыбка растерянная. Лоб снова падает на плечо штурмана. Но лишь чтобы улыбкой озарилось лицо уверенностью и радостью. — Но ведь для этого вовсе не нужно оседать на Либерталии, мой дорогой. Корабль. У нас есть корабль. Иди ко мне штурманом?

Пауль и Тревор Улыбка меркнет. Румянец исчезает. Он смотрит на него. Не отрываясь. - Так… завтра всё решится? - спрашивает неуверенно. - И тогда… что тогда? Что будет после? Тревор набрасывается было на еду, улыбается. Что? Что тебя тревожит? Второй человек задает ему этот вопрос. Что будет после? А что собственно должно быть после? Вода в море протухнет? — М… я не знаю. Чую, что завтра. Выходим завтра. И жемчужины вернут капитаны морю – тоже завтра. А уж… куда укажет это нам путь… Только видишь ли, - он замялся, - на «Неспокойном» вряд ли представится случай поваляться в удобной постели. А уж… Он отодвигает тарелку, вытирает салфеткой рот. Придвигает свой стул к Паулю. — Иди сюда. Еда подождет. Обнять, прижаться лбом к его плечу. Вздохнуть. — Ты, кажется, хотел вернуться еще на корабль…

Пауль и Тревор - Нет... заказывай всё, что пожелаешь. Прежде чем отвлечься от него, целует. "А чем, по-твоему, я тут занимаюсь?" "На самом деле много чем". "Смотрю в окно. Лежу. Протираю сапоги." "Стараюсь шагать по каждой четной половице." "Складываю карточный домик." "Да, я ждал. И не надо больше стучать... Ведь это и твоя комната." - Ужасно голоден, - признался, оторвавшись от его губ. - Сейчас... Выглядывает в двери, кликает мальчишку и быстро распоряжается насчет ужина. - Завтра вставать засветло. Мне - добавляет, - ты можешь поваляться, приготовления уже все сделаны. А тут... хорошо. "И я буду вспоминать эти три ночи. Неизвестно еще сколько ночей. Неизвестно". Пока несут ужин, взгляд, обращенный на штурмана, говорит и о голоде иного рода. Который, кажется, Тревор надеется утолить впрок.

Пауль и Тревор Он открыл дверь. Как обычно: широко и резко. Постоял перед гостем. Отступил, пропуская внутрь. Его преследует стук в двери. - Не нужно стучать, - обнимает сзади, утыкается в шею. - Проходи. Как дела? Закажем ужин в номер? Вновь в рубахе, расстегнута на груди, платок намотан на запястье. Окна распахнуты настежь. После жаркого дня не надышаться.

Сон Торнадо Роксан обняла за шею, прижалась к чешуйчатой груди. Осенняя роща сменилась скалами. Волны разбивались о выступы и орошали брызгами его спину и гребень. Оба узнанные вновь. Оба узнающие. - Мой дракон, витязь моих снов, я люблю тебя, Каэди Керро. И буду ждать по ту сторону. Чем бы ни обернулась та сторона. Узнаю тебя в любом обличьи. По огню в твоих глазах. По биению сердца. Неизвестно, сколько они провели так времени, но сон наконец покинул капитана Торнадо, сменившись на отдых и исцеление.

Сон Торнадо Не все. Не все, многое. Но что это могло изменить? - Береги себя. Здесь может быть ловушка, морок, противобортво неизвестных нам сил. Я хочу, чтобы ты выбрался целым, чтобы все выбрались... Поспешный поцелуй приглушает горечь опасения, что выбора может не остаться.

Сон Торнадо Он посмотрел куда-то над ее головой. Так было ... не настолько страшно... - Я люблю тебя, Росс. Ладонь ложится на уста. Всё может решиться очень скоро. Зачем ему знать. Но как он может не знать? НЕ догадываться? Или... всё, что вело ею, было любовью. Но чьей? Её или духа, ныне являвшимся целым с ней? Бессловесным, неотделимым? Где их граница? Память подводит. Так ли важно? Кого он любит? Ее или ту, которую она и сама не знает. И может, не узнает никогда? Так ли важно? - Я люблю тебя. Откликается шепотом и замирает в надежде, что он взглянет и сам решит, что бы ни значили эти слова.

Сон Торнадо - Росс... мне кажется, что... Ну... Он шумно выдохнул. Их силуэты посреди листвы совсем рядом. Пальцы касаются бороды, проводят по щеке. Таким она хотела бы запомнить его. Дальше неизвестность. Одни решения влекут за собой иные. Последствия не угадать. Зелень глаз пронзительней на свету. Его образ менялся, но он вел всегда. И сейчас привел в эту притихшую ивовую рощу. Где-то там, в Тени, укрыто ее тело, но души их здесь, соприкасаются взглядами, ладонями, дыханием. Внимательный взгляд. - Что? Что тебе кажется, мой славный витязь за пеленой Завесы? Что тревожит тебя? Даже вдали, я буду рядом. Если только проведение не решит иначе.

Сон Торнадо — Я боюсь не за себя, — проговорили куда-то в шею капитану, боясь отстраниться, чтобы не утратить этой связи. Этих знакомых объятий. Волнующей близости. Его живого присутствия, пусть и призрачного. — А того, что он может заполучить власть над тобой. И над командой корабля. Есть одно средство… — продолжила она, решившись уж все выложить до конца. — Противопоставить ему нечто, более могущественное и более несокрушимое. Магического гомункула, одержимого. Пока еще не поздно. Пока он не вошел в силу… это может стать вам спасением.

Рю, Ави Остается. Гладит по волосам. Целует лоб. Обнимает хрупкие плечи. Чувствует дыхание ее на своей шее. И просит Андрасте не давать ему сна, чтобы не упустить этих минут. Которых может больше и не случиться. Ревнивое божество в этот рас скромно и добродушно. Оно знает не хуже дона Сальваторе, что на самом деле нужно людям. И подумывает, не ниспослать ли храмовнику сон, чтобы вновь их ночь окончилась рассветом. Сон Торнадо - Зачем он унес тебя? Молчание. Задумалась. Отчаяние во взгляде. — Он говорил со мной. Это были не слова. Какие-то всполохи света пред глазами. Звуки раздираемой плоти. Скрежет стали о сталь. Он, кажется, желает управлять, как будто бы я филактерия призрачного корабля.

Сон Торнадо Она тихо задает вопросы. И просит о малом. И о невозможном, казалось бы. Это лежало на поверхности. Команда "Меченого" ждет капитана, который направит судно и даст курс. Он нужен там. Даже если не он вернет дар моря. — Когда встретишь преграду, не препятствуй ничему. Пусть случится то, чему суждено, Каэди Керро. Я буду ждать тебя по ту сторону. Тень продолжает метаморфозы. Осенняя листва золотистым мягким ковром окружает столетние ивы. Росс ложится рядом, платье из мягкой оленьей шкуры, подогнуты колени, словно замерзшая в лесу, окутана золотом и забвением. Держит за руку, любуясь его профилем на фоне ясного синего неба. Шепчет чуть слышно: — Я скучаю по тебе.

Сон Торнадо Его черные кудри, словно луговые травы, переплетаются с ее, пальцы сплетаются с пальцами. Он уже на теплой земле, на готовой к посевной весенней пашне, балдахин из лиан. И по ноге ползет букашка... Не торопит. Время подчиняется в Тени, оно безгранично. Его много, и его нет, угасающе мало. Оно проносится, растягивается, сворачивается петлями. Губы касались губ. И вновь касаются. Тот же поцелуй? Или другой. — Ты знаешь дорогу? — шепот, и дыхание смешивается с его. Лба касается лоб. — Ты уже знаешь, что нужно сделать?

Сон Торнадо — Гора, уходящая в глубину. Обитель Андорала. Пустующая обитель. Но это не он. Подделка. Только принял его личину. Он знает, что вы идете. И пожелает помешать. Времени все меньше. Магия Андорала подвластна ему. Мабари служат без хозяев. А птицы поют в боевом ритме авваров. Всё призрачно. Кругом существа. Всё имеет несколько обличий. Это Тень. Лицо приближается. Сияние одержавшего духа. Одержавшего или соседствующего? — Каэди… Касание ладони, реальное или нет, возможно в этом сне. Возможен и поцелуй. До боли похожий на настоящий.

Сон Торнадо - Роксан... Ладонь ложится на лоб. И она прохладна. Есть ли во сне прохлада? Что это значит? Торнадо придется гадать, когда он проснется. И, зная его, можно думать, что он найдет пристойное толкование. Но сейчас Росс просто вглядывается в его черты. Как тогда, давно. И кажется, так же жадно. Словно не видела не день, а вечность. - Я видела тебя иным. Стальным сиянием окутана чешуя на груди. Вздымается голова, увенчанная гребнем. Ты силен, и глаза горят торжеством перед поверженным соперником. Ты тот, кто подстерегает смельчака, задумавшего покуситься на сокровища королевы. Ты другой. И тот же. Как так? Что это означает?

Рю и Ави Маленький каприз. Скромное желание. Вновь губы касаются губ. Вновь лоб касается лба, когда отстраняется. Он вновь замирает, почти не отвечая, не удерживая, принимая ее поцелуй, как дар той, которая слишком чиста для того, чтобы чужая воля вмешалась в этот жест почти благословения. - Побудь со мной сегодня, - шепчет разноглазая. - Пожалуйста. Побудь? Он будет, он и уже здесь. И что помешает побыть еще? Здесь, в ее ногах. Или все же подняться и сесть рядом. Не отрывая взгляда от самоцветов ее глаз, так близко, проведет по плечу ладонью. Улыбнется. Возьмет ее ладонь своей и поднесет к щеке. Он побудет. Коснется губами пульса на запястье. Закроет глаза, отсчитывая собственный пульс. Вновь вглядится в ее лицо. Мягко обнимет за плечи. И будет долго держать в некрепких, приятных объятиях. Нет нужды отстраняться. Объятия – не знак приязни, они и есть приязнь. В них спокойно, и ладони неподвижны, и только тихие слова: — Я побуду, сколько ты ни пожелаешь, милая Рю. Наступит зима, потом снова лето. Из косточек от вишенок в нашем муссе вырастут два дерева и расцветут к той весне, что придет после зимы. И тогда мы выйдем из этой комнаты, чтобы полюбоваться их розовым цветением.

Матиус Шкура альпаки. Карты и морские приборы. Приглушенные голоса за дверью. Голос Хеса удаляется, сопровождаемый неспешным отчетом о проделанной работе святого отца. Священник, похоже, любил обстоятельность во всём. Похвальное качество. Но их прервали. И дверь больше не заперта. Молодой кок лежит на спине, согнув ногу, разглядывая стену на уровне глаз. Для чего пришлось вывернуть шею. Пальцем ведет по древесному узору, а воображение рисует тонкий ус покинувшего его любовника. Улыбается и наконец поднимается с рундука. Прежде чем одеться, дразня всё то же проведение, снова подходит к столу и внимательно разглядывает маршрут. Жизнь не могла сложиться лучше, чем сложилась сегодня. И вечером их ждут барды. Вскоре после того, как святой отец ненароком обнаружил, что дон Гарсия заперся с новым коком в каюте капитана, этот самый кок безупречно одетый и совершенно невозмутимый пересек верхнюю палубу обратно к камбузу, чем вызвал, возможно, чей-то недоуменный взгляд. А может, и не вызвал. Кто знает этих парней. Да и верно Хес сказал. Всё равно узнают. О чем? О бардах? Об улыбке? О подаренных Бруком красках? Где для сплетен проходит грань - между «всем» и «ничем особенным»? Порой один мазок кисти художника стоит ночи, проведенной в гареме султана. Окороку еще надо объяснить, на что потрачены молоко и сахар. Вот это придется попотеть.

Рю и Ави «Девять склянок» Они долго молчали. Это было уютно и красиво. А потом святой отец скорее по привычке, чем осознанно, тихо завел Песнь Света. Почти неслышно. Какой-то из куплетов… Сам не понимая, про что. Просто для этого покоя и радости Песнь подходила. А еще потому что тут была Рю, которой она была к лицу чуть ли не как самой Пророчице.

Сон Торнадо Озноб, усталость, воспоминания… постепенно Завеса накрыла своим крылом измученного капитана и подарила ему исцеляющее забытье. Он уснул прямо в кресле. Торнадо снилось… нечто. Ощущение. Словно кто-то вновь узнает его. Как тогда, в «Садах святой Клотильды». Кто-то проводит ладонью по его глазам. И говорит ему слова… утешения ли или зова. В какой-то момент очертания окружающего мира прояснились. Там были камни. Скальные уступы, гладкие валуны, обласканные солнечным светом. И море. Конечно, там было море. И на фоне моря лицо – склонившееся надо снившим себе этот сон капитаном. — Каэди…

"Неспокойный" - А, конечно, сеньора Улва. Чувствуйте себя хозяйкой. Конечно, располагайтесь. Если небольшие работы по доделке не побеспокоят вас. Я, пожалуй, проведу эту ночь на постоялом дворе. Пока еще можно поспать без качки. А завтра переберусь в кубрик. Он поднялся. - Пойду закончу кое-какие дела. Он распрощался с Улвой и отправился проверять, как продвигаются дела с подновлением такелажа, прихватив и две жемчужины. Их дон Тревор взял на себя труд после передать двум другим каитанам.

"Неспокойный" - Они часть меня. Они та часть, о которой я раньше не могла и мечтать. Азару было нечего сказать на это. Похоже, сеньора Улва, а с завтрашнего дня капитан Улва, и сама прекрасно знала, что она сможет дать своим детям. - Что ж. Стало быть, даже если не мечтаешь о чем-то, оно иной раз сбывается. Может, это и есть проведение, сеньора Улва? То, что точно от вас не зависит, но ровно то, что и должно было случиться? А как иначе? Не думали вы, что родится именно тот ребенок, который родился... Нет, вы знали, что он родится. И понесли по собственной воле. Но вот что родится не абы кто, а он или она... Повстречали не кого попало, а его или ее, кто оставил след. Не так уж и плохо это ваше проведение, хе-хе. Он закурил сигару.

"Неспокойный" Дон Тревор не был священником. Но закатил глаза он весьма глубокомысленно. — Всё могло быть иначе, сеньора Улва. У каждого из нас. Не взойди я на борт своего первого корабля, не стал бы я тем, кем являюсь сейчас. Нда. Он отпил рома. Пригубил. — Но я взошел. И не проведение вело меня. Я мог бы наняться к булочнику или зеленщику в служки. Только там я бы никогда не заработал тех барышей, на которые рассчитывал. А с ними и тех батагов, которыми наградила меня жизнь. И шишек. Усмехнулся, припоминая особо «успешные» эпизоды своей биографии. Среди прочего, протаскивание под килем, каменный мешок в Киркволе и самосуд в одном из прибрежных поселений, куда выбросило его, после того как корабль пошел ко дну. — Только вот это всё было моим выбором. И никого винить тут ни в чем не приходится. А стало быть и награда только моя. Могу сказать, что всё это моя жизнь, и я лишь ей хозяин. И каждым шрамом горжусь. Он улыбнулся женщине, сидевшей перед ним. — А вы хозяйка своей, и провидение тут ни при чем. Вы пройдете этот путь, сеньора Улва. А потом увидите, что ничего не кончилось. Какой-нибудь олух забудет подвязать швартовы, в трюме начнется течь, а вахтенный напьется… Это жизнь. Она никогда не остановится. Только если после смерти. И то, как видите, не всегда. Вздохнул, допил свой ром. Задумался. У него не было детей. Может… да нет, вряд ли. Он знал только, что им дают жизнь. Насчет остального у Тревора были смутные ощущения, что дети берут всё сами. Даже если отнять и куда-нибудь запереть. — А что вы хотели бы дать вашим детям? — с опаской поинтересовался он у более опытной в вопросах воспитания детей матери двоих.