Meshulik

Даже если бы сейчас эльфийка со свойственной мертвым невозмутимостью объявила о грядущем конце света в четверг после полудня, гном вряд ли бы осознал масштабы перспективы. В его маленьком уютном мирке воображение перестало работать, вытесненное известием о уже случившемся конце света. - К-как забальзамир... её нельзя бальза... Где она? Дора! - Он вскочил, выпутался из одеяла и крикнул в надежде, что глупый посмертный дух что-то напутал. - Дора! В помещении не было привычного торжественного эха. Это место казалось слишком уж уютным для Некрополя. И каким-то безвыходным. Как то, что только что сообщил дух. Тело. Подготовить к погребению. Он остановился так же внезапно, как побежал к ближайшим дверям. Сраженный накатившим пониманием, что духу не было причины лгать ему. И помощи никто не ждет. Голова опустилась, плечи дрогнули. - Она не должна была... Наверно, он тоже не должен был, но он заплакал. Разрыдался, тихо, уткнув рыжую бороду в ладони. Эгоистично в своем сокрушительном горе не осознавая ни исчезновения поторошителя, ни неизвестности исхода их противостояния Харону. Ни того, что их миссия застряла в обители смерти, так и не добравшись до своей главной цели.

По-прежнему в Некрополе... Что-то кольнуло, сбилось дыхание, он вновь и вновь оглядывал своих спутников в поисках. Вот Рино... Озабоченный вопросительный взгляд изумрудами зацепился за Минерву. - А где Дора?

Его сознание не бродило за Завесой, не видело снов или видений. Из небытия он просто привычно выпал, как выпадает из мешка диппочты на пыльную дорогу накануне кровопролитной войны скромный конвертик с наиважнейшими донесениями. Ему было тепло. Кажется, он не мог согрет... Гном сел, стягивая с себя одеяло и озираясь, настороженно нащупывая и не находя нигде рукояти своего меча. - Где мы? Он обратил этот вопрос к эльфийке, хотя уже видел, кто перед ним. Что она такое? Снова одержимая? Может ли гном быть одержан? Этот вопрос занял его и заставил прислушаться к себе. Определенно он думал, что погиб. Вроде бы жив. И не чувствует чьего-то лишнего сознания. Рядом друзья. Некоторые еще отдыхали. Они спасены? Они победили? Но кто эта эльфийка? В глубине души уже отлегло. Они победили. Ведь он жив, верно?

Глаза заливал пот, силы оставили её. Хотелось отползти и спрятаться за каменным гробом. А может, и укрыться в нем. Задвинуть крышку, чтобы больше не показываться на свет. Не подымать головы. Не видеть того, что случилось с телом далекого, но всё же родной крови. Того, за что она расплачивалась всю свою жизнь, что стояло на пьедестале, расставляло её личные фигуры на шахматной доске и придавало сил ей, когда сил уже не оставалось. Ну нет. Сейчас госпожа некроманка была как нельзя далека от родственных чувств. Не к этому чудовищу, не к гомункулу со множеством ошметков когда-то прекрасных сосудов душ. Сейчас-то ногам вернулась чувствительность, а руки зашарили в поясной сумке, чтобы защитить уже от этого монстра её семью и королевство. Или возможно, не только. Возможно, дать шанс уйти отсюда живым еще кому-то. — Теперь ты по иную сторону, Баэль, покойся же в своей роскошной усыпальнице, несбывшаяся надежда трона Пентагаст. Мокрые волосы налипли на лоб, одежда от пыли и праха вернулась к привычной серости. Две птицы взмахнули крылами, два клюва уязвили массу ворочающихся тел в беззащитную розовую плоть. Проникли, распались, вырывая куски и разбрызгивая скрытую под кожей сукровицу. … Таинственные темные коридоры, призрачные огоньки забытых тейгов, вмурованные в стены древности минувшей славы дварва. Рыжий не видал всего этого, да и порой радовался, что не видал. Рино прав: под землей не место тем, кто хотел бы свободы, там слишком твердый камень и слишком узки тропы для того, кто родился на поверхности. Они кружили вокруг этой уязвимой крупной туши. Казалось, проблема лишь в том, чтобы прорубиться, уж очень крупным оказался многочленистый монстр. Но опасность его таилась не в защите, а магии. Петро всегда был трусоват и предпочитал поостеречься. Но на деле в лицо смерти оттого ни разу и не смотрел. Не приходилось. Или не успевал. Острые лезвия скоры на расправу. Успеешь ли испугаться, когда вокруг столько умелых бойцов? Когда морталитаси всегда пошлет вперед дарованное Создателем чудо умерщвления дыханием одного только ужаса. Лицо это оказалось чересчур прозаичным. Оно было стремительно сменившими друг друга тошнотой, холодом, туманом… И после — ничего. И стоило ли с ним так носиться? ... Айседора упала почти следом. Вторично дарованные силы были быстротечны. Как и ее гнев. Осталось лишь сожаление. И удовлетворение.

Светлый мальчик, младший брат венценосного семейства. Несмотря, что младший, на высокой лестнице иерархии Пентагаст Айседора занимала неразличимо нижнюю ступень. Там, где ступени незаметно переходили в низменности и реки, размывающие королевскую кровь, разносящие по весенним паводкам частички священного наследства… И всё же да, Пентагаст. Как она считала? Младшая сестра государственного заговорщика, старшая сестра неосуществившейся надежды? Она не слышала, но ощущала сейчас колокола праздничной вести о рождении младшего брата наследника. Желающего большего. Заслонённого тенью Диолектиона. Взрощенного этой тенью и впитавшего ее слишком много. Мага, как и она. Он знал иной путь. И шел по нему. Он являл собой наглядную противоположность ей самой, хоть и подозревал её в обратном. Он был решителен, знал, чего хочет, он был силён и свободен… — Не надо, — слабый тоненький голос девочки, потерявшей на ярмарке Олафа среди прочей детворы, был разительно не её, и всё же это она увещевала остановиться. Волосы выбились, шаг стал неровен. Но никто не услышал. Не услышал и Баэль. Вокруг зазвенело оружие. Магия загудела, оборачиваясь огнём, которого так недоставало этому месту. Она шмыгнула носом, оглянулась. Анку схватился с громилой, и тесак опасно сверкал в отблесках пламени. Баэль шел к власти, а она оказалась на его пути. Сейчас могла бы подумать о том, как занять его место — ведь всё готово. И род Элиаде встанет рядом с величайшими королями. Да нет. Он попрёт королевские династии, нужно лишь переставить кое-какие фигуры на доске политических интриг. Баэль привёл её сам в это место, плетя сети, в которые сам мог только что и попасть… — Дора, маз, — Петро выскочил вперед, не слишком умело пытаясь защитить обоих от мага, вставая рядом с Рино и делая выпад, как тот учил его совсем недавно… Женщины глупы? Или кровь — не водица? Неловкая тень свила щедро рассыпанный повсюду прах в удушающий жгут и была направлена против Палача. Но тот лишь отмахнулся от него своим тесаком, задев ее плашмя и заставив потерять равновесие. Боль пронзила её, не принося страдания. Зато гном был ошарашен, внезапно почувствовав касание огненной воли Потрошителя. Уже поднимаясь, она почувствовала необратимо покидающий ее поток жизненной силы. Баэль знал, чего хочет. И не мучился выбором, о нет. Он был хорош, даже очень. Из него выйдет сильный правитель. И Айседора Элиаде Пентагаст не первая и не последняя его жертва. Она лишь серая моль на подоле его мантии. Могла видеть, уже не способная что-либо предпринять, как Петро охнул, вытащил последний флакон с горькой микстурой, превращавшей счетовода в воина, пока Дарио, прикрывая их, пролил порядочно крови Пентагаст. Тот, кажется, забрал всю её силу и стал сильнее. Сверкнуло оружие дважды. Петро отступил, пытаясь увернуться от наседающих мертвецов. Он достал мага мечом. Но тот был слишком крепок.

На вопрос Минервы ресницы дрогнули с сожалением, но она ничего не ответила. Выберемся. Нда… Действительно, вопрос, с которым девчушка припозднилась. Что она вообще тут с ними делала? Увязалась за гномами? Или… может, это и есть обещанный Эйлин лазутчик, о котором также упоминалось: не враг, но и не тот, кто послан сюда двумя великими государствами. В сущности, что они знали о ней? Айседора отмахнулась от праздных уже мыслей. Были вопросы посущественнее того, кто такая Минерва и как им выбраться оттуда, куда просто так никто и не забирается. Раз уж морталитаси больше не думала о том, что провела в эту ловушку того, кому желала быть отсюда как можно дальше. Гори оно всё. Собственно, тут было много чего, что пора было уж сжечь. Трупы находились в ужасном состоянии. Попытка обратить один из них на сторону незваных гостей усыпальницы привела лишь к новому наплыву желания сжечь поскорее всё это месиво из полуразложившихся, брошенных в беспорядке, неухоженных, загубленных сосудов. Она вновь и вновь медленно кружила, обводя не только взглядом, но и обострившимися чувствами магию этого места. Насыщенную чьим-то присутствием. — Мы не одни здесь. Банальность. Здесь они никогда и не были одни. Но было еще что-то. — Конечно, это могут быть посмертные духи. Поглядите, сколько грязи, как много лазеек и искусительных для них запахов. Если серость продолжала доминировать в цветовой гамме убранства подземелья, то вот яркий букет стоящего в помещении амбре способен был вызвать у неподготовленного гостя рвотные позывы. — Оно рядом. Маг или демон, но и тот и другой могущественны. Петро покрепче сжал рукоятку меча, следя как за госпожой, так и за спутниками. Айседора же ждала, что скажет их предводитель, с досадой понимая, что вновь мечтает о чистом носовом платке.

Всё в этой комнате, кроме плитки, лежащей на полу, даже каменные гробы, казалось монолитным и высеченным из той же породы камня, что и стены. Пыль не позволяла разглядеть хоть какие-нибудь щели, если они и были. Серое вокруг преобладало и обещало поглотить в результате всё и всех, кто задержится тут слишком уж надолго. Гном, открыв рот, выслушал версию антиванца. Обошел изображение, поглядел с другой стороны. Положил ладонь на изображение. Ничего не произошло. Присмотрелся к следам крепления плитки к пустующему участку со следами «звезд». — А ну как если ее неспроста разбили? Помогите сложить, надо её приладить на место. Если она крепилась так хитро, то стоит вернуть как было. Может, и тут какой-то механизм…

Звезды мало интересовали морталитаси. Её внимание привлекли целые узоры. Возможно, они что-то значили. Нечто важное, о чем она могла бы прямо сейчас узнать… Она не заметила, как паутина коснулась и осела на щеке, когда женщина склонилась над одной из гробниц, всматриваясь в узор. Это всё вдруг стало неподлинным. Не тем миром в ее представлении, как он был устроен до обнаружения этой странной детали — маски как неотъемлемой части какого-то ритуала. Что-то повернулось к ней чужой стороной. Словно выталкивая её из этого уютного гнезда, в котором она пребывала в блаженном неведении, что в нем притаился отравленный шип. — Я когда-то видал всякие созвездия, — начал Петро издалека, почесав бровь. — В приемном зале торговой гильдии потолки в такой мозаике. Что-то там они хотели ими изобразить… Вроде как что гильдия взирает на небо. Меня, правда, всякий раз мутило, как я пытался разглядеть что-нибудь в этаком верху. Но э… парочки звезд не хватает, но могло быть изображение Фенрир. Ну, говорят, еще белый волк ему название... Эх, и почему с нами нету эльфа? Как не надо, так вечно под ногами путаются, а как нужен — так ни одного.

Чего-то не хватало. Она вновь оглянулась на Анку, словно опасаясь оказаться тому бесполезной. Сейчас, ведя его к святая святых своей веры и сути, не предавая, но преподнося. Когда глава ордена в тяжелом ритуальном облачении приближается к вратам, он вряд ли сам дергает за рычаги. Он дергает за ниточки влияния на всю Неварру, а порой и за ее пределами. И бразды своей власти не выпускает из цепких узловатых пальцев ни на миг, дабы не зародить и тени сомнения о ее преходящей природе. Хотя, казалось бы, кому как не ему знать о преходящей природе сущего больше иных. Но не суть. Суть здесь в том, что несмотря на рычаги, врата отпирает тот, кто стоит перед ними. Она качнула своей милой головкой в сторону вызвавшей сомнения плитки. Скрытый механизм как нельзя более подходил под определение невидимой власти. С его помощью великие незримо повелевали вратам распахнуться. Петро с опаской отступил, боясь ловушки. В нем уже не было особой нужды. Ножка мадмуазель морталитаси годилась для скрытого рячага ничем не хуже. А вот подношение, которое с почтением вернул ей перевозчик, идеально подошло к овальному углублению в створках врат. - Оно здесь было всегда, - это открытие вырвалось из ее уст невольно, когда она осознала, что маска, может быть, связана с Некрополем, как отражение с зеркалом.

Где-то на границе сознания гул напряженно спящей магии, которой пронизан сам воздух Некрополя. Покой. Обманчивый. Тихий плеск воды, убаюкивающий свою дщерь, насыщающий ее силами и пониманием. Обычно так. Но не сейчас. Она и сама здесь никогда не бывала, не имея права переступить некую невидимую, но знакомую любому морталитаси черту в иерархии. Это должно было случиться вовсе не так. Не в тревоге за того, кто стоял где-то рядом, не в мыслях о том, как той неизвестности, дальше, помешать или не поддаться ее искушению. Она могла бы отдаться течению реки, раствориться в скрипе уключин, шуме течения, погрузиться в медитацию, протягивая ладони навстречу по-матерински тянущимся к ней костлявым рукам, навстречу чему-то великому и молчаливо печальному, там, за Завесой поющему о смерти и блаженстве. Айседора напряженно всматривалась то в окружающие строения, то в тёмную воду. Искала знаки, по которым можно было бы прочитать ожидающую их судьбу. Даже эхо не откликалось на их вопросы. — Там, — взгляд указывал на возвышения у торжественно убранных ворот, когда они поднялись по высокой лестнице. Петро с готовностью сощурился, вглядываясь в сумеречные тени архитектурных изысков. — А, там рычаги, точно, — перевел он вновь немногословные указания морталитаси, переступил с ноги на ногу и поёжился. Тут было неуютно даже для привыкшего к обстановке некромантских усыпальниц гнома. В особенности пугала безлюдность. Речь шла не о том, что в лучшие времена Некрополь являлся удивительно обитаемым местом, где всюду чувствовалось, как ни странно, рутинное биение сердца жизни из-за постоянно совершаемых сложных манипуляций, исследований и ритуалов служащих в нем морталитаси. Даже и собственно самих знаменитых обитателей — мертвых, не живых, — тут не было. А только механизмы. Вот один как раз подозрительно щелкнул под ногой, когда счетовод нечаянно ступил на одну из плиток у запертого входа. Прежде чем догадаться, что лучше этого не делать, для верности он вновь повторил движение… щелчок звонко оповестил о спрятанном механизме вновь. — Тут что-то есть, — смущенно сообщил он спутникам, виновато сходя с опасной штуковины.

Трудно было бы упрекнуть эту женщину в надменности. Увидеть ее скрытую, по-женски неявленную силу. Особенно сейчас. Скорее, можно было бы обличить в чрезмерной покорности, когда морталитаси лишь обреченно пообещала этому воину, ищущему ответы не там: - Никто не вернется оттуда прежним. Покачала головой, с трудом отводя взгляд и безвольно уже подавая маску бессловесному Перевозчику. Он вернется. Она желала этого всем сердцем. Но это может быть уже не он. Не тот сильный, хладнокровный, идущий к своей цели. Никто не входит в Некрополь безвозмездно.

Если перевозчик примет подношение, это значит, что Некрополь уже пал. Возможно ли? Снова один и тот же вопрос. Взгляд почти умоляет, когда она, прижимая маску, словно согреваясь о частицу человеческого тепла, невесомую жертву, обращается к Потрошителю: - Не ходи туда.

Некрополь — место, где таинства и тайны переплетаются, наводя ужас на непосвященных. Где смертным открывается вся непристойность мертвого тела, вся его красота и уязвимость для посмертных духов. Где сами духи ревниво хранят свои границы и права. — Анку. Его окликнул давно не слышный голос. Такой же негромкий, как и прежде.

Кровь — привычное зрелище для тайных ритуалов морталитаси. Когда впервые юная магесса приняла участие в поминальном обряде Некрополя, она потеряла сознание. Отчего поначалу была сочтена слабой духом. Но не зрелище аккуратно иссякаемых органов стало тому виной, а восторг от осознания собственной сопричастности. Она боготворила эти плиты. Чистоту и аккуратность, педантичную страсть некромантии к порядку, коий уже нерушим и пребудет в веках не тревожимый жизнью с ее непредсказуемостью. Переступая порог под гулкие своды усыпальниц, Айседора остро ощутила творящийся раздрай в одежде, облике и душе. Даже не сразу обратив внимание на некоторый беспорядок и в окружении. — Кровь, — тупо пробормотал Петро, уставившись на плиты. Это было странно. Оглянулся на госпожу. Та лишь тихонько кивнула, приказывая действовать. Где кровь, там и мечи. А как известно, мечи — это храмовники. Может быть. Может. Но тут стоило не разбредаться. — Месье Дарио, оглядитесь тут, вам известно это место получше других, — обратился он к искателю, махнув Рино, мол, пошли, пока на их стороне внезапность. Хотя, возможно, их уже могли ждать. Это предстояло еще выяснить, идя по следу из крови и трупов стражей. Удивительно. Петро не разу не подумал, что пора бояться. То ли привык. То ли так же, как и Айседора, вдруг почувствовал, что вернулся домой. Вопреки предчувствиям мадмуазель Элиаде.

За последние дни эксказначейша короны не была чем-либо полезна остаткам их экспедиции. Осунулась, делая вид что читает, могла подолгу наблюдать исподтишка за фиолетовоглазым седым человеком, не желая между тем произносить ни слова, чтобы объяснить как свои давние слова, ни какие бы то ни было еще слова или поступки. Айседора замкнулась в себе. К ней вернулось ее прежнее обыкновение: в случае особой нужды в качестве переговорщика она использовала своего счетовода Петро Тари, таким образом практически не отпуская его от себя, из-за чего жизнь Петро сильно стала напоминать прежнюю — во время посольства и работы в Камберленде. Ну а с Рино похождения и вовсе прекратились. Петро, конечно, тогда не спал. Он не был настолько равнодушен, чтобы завалиться спать до того, как всё будет готово и для некромантки. В конце концов, они путешествовали вместе, не упоминая уж про то, что он на нее работал и был предан ей. Он занимался обустройством. А после, поняв, что госпожа Айседора исчезла, но их предводитель, который, кажется, удалился с ней в направлении выхода, вернулся назад, никак не прокомментировав при этом ее пропажу, глаз не сомкнул, беспокоясь как за неё, так и за испарившуюся опять неизвестно куда Минерву. Все-таки они обещали папаше присмотреть за девкой. Обещал-то, может, один клейменный, но Петро-то был живой пока ещё, а не мертвый. Только под утро они вернулись. Обе. К девке с вопросами соваться было — гарантированно нарваться на неприкрытое неприятие, да и кажется, что она не нуждалась в помощи. А вот мадмуазель была явно не в себе, к тому же совершенно мокрая. Проведя на дожде два часа, она была просто обязана свалиться с насморком и жаром, но этого они не могли сейчас себе позволить. Что заставило всегда столь осмотрительную Айседору вдруг рисковать здоровьем вот так, без угрозы от каких-нибудь масок, для Петро, увы, секретом уже не было. Слишком давно они были вместе. Слишком много он навидался, знал ее и в горе и в радости, разве что не был, хвала Создателю, на ней женат. А вот неприветливый Анку был совершенно, похоже, не осведомлен, что порой бывает нужно доброе слово или теплый отклик. Хотя бы по отношению к тому, с кем не раз уже побывал в бою и жизнь кого могла в любой момент прерваться плечом к плечу с твоей. Странное поведение для того, кто, как говорила ему Дора, не раз уже сопровождал людей в опасных путешествиях. Петро был не далек от мыслей и своей госпожи: в их с Дорой беседе у пещеры Анку проявил признаки выборочной глухоты. И некромантка, и ее счетовод, оба полагали, что у седого попросту не было сердца. В общем, в этом отряде и понадеяться-то было можно разве что на Рино и на барда. Господин Искатель, хоть и не отказывал никому прямо в понимании и поддержке, да ведь кому охота была обращаться за поддержкой к человеку, не сказавшему по доброй воле никому и пары слов за всё время их испытаний. Минерва имела в виду лишь своего будущего проводника до Лломерина, к остальным, особенно к некромантке, демонстрируя, казалось Доре, легкую брезгливость. — Мне нужно с тобой поговорить, — как-то негромко окликнула гнома госпожа, когда они поотстали в дороге от их спутников. Убедившись, что их не слушают, и особенно что любопытная дева благополучно не выбрала себе какой-нибудь способ без приглашения влезть в чужие тайны, Айседора продолжила своим фирменным шепотом. — Тогда, у пещеры. Анку кое-что сказал мне. Об этом пророчестве. Что среди нас может оказаться предатель. Последователь Харона. Петро машинально оглянулся. За их спинами высились остовы зимних уже древесных крон, без единого листочка, застывшие в тончайшем кружеве четких линий веток, завораживающих бесконечным лабиринтом зимнего сдержанного узора. Впереди были их спутники. И хоть некоторые из них не стремились к тому, чтобы их узнали получше, но ведь с каждым они побывали в бою. Для Петро этого было уже достаточно. Кто из них мог бы предать их? Докладывать маскам об их продвижении? Ведь каждый и сам пострадал от тех же масок и при худшем раскладе мог бы сейчас уже следовать за ними лишь сосудом, несущим в себе совсем иное наполнение. О пророчестве в Вал Форэ хозяйки антикварной лавки, о которой им рассказывали Рино с Кари, он позабыл за событиями более ощутимыми. И сейчас, когда ему о них напомнили, вновь подверг сомнению их правдивость. — Кто же это? Хм. Странный этот Анку. Если кто-то предатель, а все остальные нет, то, может, все остальные-то друзья уже? Или как? Кто ему спину-то прикроет, если он не собрал всех вместе и не поделился этим своим подозрением? Знаешь, он мне не нравится, — попытался Петро нащупать зыбкую почву. — Идет, думает что-то про других, а сам, может… — Не смей, — оборвала она его и сжала машинально в ладони подобранный недавно ажурный лист. — Не смей подозревать его. Он тут единственный, кто достоин доверия. Ему нелегко. Он один способен всё продумать, без него мы бы... Единственный надёжный человек во всей этой шайке… Особенно когда убирает свои волосы, касаясь их пальцами, и хочется провести ладошкой следом, чтобы догнать их и переплести со своими. Когда сидит, склоняясь над коленями, словно ожидая, когда кто-то дотронется до его плеча, привлекая поближе к огню и теплу камина. Она никогда не коснется его больше, но одного раза было и довольно. Как все, прошедшие через Круг, она привыкла ценить то малое, что выпадало или что удавалось стащить украдкой, не требуя большего. Зная, что всё равно никто не даст ничего такой, как она. Вздохнула, поёжившись. — Ладно, ладно, — Петро легко сдался, про себя поставив мадмуазель Элиаде окончательный диагноз. — Так кто же тогда? Искатель? — Исключено, — подумав, с сожалением отвергла эту во всех отношениях удобную версию Дора. — Он именно тот, кто есть, я его знаю с Камберленда. И как может предать Искатель? В их рядах трудно представить себе паршивую овцу. — Так отчего же паршивую? — резонно возразил Петро. — Ты ведь и сама считаешь, что Харон, ну, если не принимать во внимание кое-каких неудобных последствий, неплохой шанс как для Неварры, так и для тех, кому не нравится рогатая религия с Сегерона. — Именно. Если не принимать во внимание. Дарио не такой дурак, чтобы не принимать. Но у меня есть более подходящий вариант. Петро с интересом воззрился на неё. Неужто она думает, что предатель — тот многоликий бард? Нууу, это было бы слишком просто. Послать в отряд для слежки барда, переодетого… бардом. Остроумно, но ненадёжно… Тем временем некромантка покусала губу, размышляя, сказать или нет. Наклонилась к самому его уху и произнесла, не сводя серьезного взгляда с его выдающегося носа: — Рино. Потом Петро пришлось извиняться, что не сдержался. Но в тот момент он удивил отдалившихся на приличное расстояние уже их спутников, внезапно заржав, как конь. Разговор, понятное дело, пришлось прервать, а чтобы не вызывать привычно уже недовольного выражения на лице Потрошителя, они прибавили ходу. Так гном и не узнал, с чего она это взяла.

Если кто и следовал за морталитаси, то ей и в голову не пришло бы это. Кому нужна столь незначительная, столь презренная, конченная тварь, как магичка морталитаси в кабале неваррской короны? И с чего вдруг взыграла ее гордость, отчего слезы заливают ее ладони? Она всего лишь на несколько мгновений возомнила себя достойной того чувства, которое в ней так некстати проснулось. Но именно тот, к кому она его испытала, не позволял ей наслаждаться и дальше этой чистотой раскрывающихся лепестков лотоса ее сердца. В такие-то минуты она и отсылала своим прежним возлюбленным отравленный бокал лучшего вина из личных погребов месье Элиаде. Но не в этот. Сегодня вечером она повернулась спиной и не оглядываясь покинула человека, смерти которому не желала. А значит, её предчувствия, нашептанные ночами охочими до сплетен виспами, подтверждались. За Завесой нет времени. И демонам открыты тайны будущего мира явного. И если даже не так, даже если они лгут, то слишком талантливо и искушённо, чтобы ловить их на лжи, а не прислушаться и не спросить свои собственные подозрения, не подошел ли срок и не ступила ли она на тот путь, который спрямил ей дорогу навстречу ее возлюбленным братьям? Айри, которого миновало проклятие магического дара, Олафу, дар которого осветил ее детство теплым светом приязни со стороны подобного. Слишком недолго, улыбнувшись ей и произнеся имя Доры так, словно звал за собой следом. И Жоржика. Который и позвал бы, может быть, да не умел. Ласковая улыбка играет на губах стоящей на скале коленопреклоненной женщины. Она наконец-то в уединении. Если не считать моря и скорого рассвета. Она наконец-то может не бояться вызвать у него отвращение, доставая из-за пояса свой нож. Делая первый тонкий надрез, болезненный и безопасный. Заглушая душевную боль и ненависть к себе. И шепча неразличимое в шуме дождя имя. Совсем другим тоном, словно зовя за собой следом. Она вернулась в пещеру с рассветом. Мокрая. В розовом платье. Красный и правда не слишком требователен к освещению. Оттенки красного всегда красные.

Больше всего огорчало ее платье, которым наделили её усердные в стараниях слуги Ривьеры. Оно было розовым. Что могло оказаться отвратительнее этого цвета, Создатель знает. Но сейчас ей хотелось бросить его в море, туда, куда пираты кидают свои сундуки с награбленным добром, а утопленники — свои погубленные сосуды души. Вопрос, методично повторяемый, бездушный, резал душу, словно нож, раня то, боль от чего не мог заглушить никакой истязатель тела. Если не принимать ее за лживую двуличную предательницу, то к чему так безжалостно втаптывать в грязь ее честь, пытаясь выведать якобы уличающие ее в предательстве подоплеки когда-то сказанного? К чему могло быть сказано? А может ли понять смертный, не наделенный магией и связью с мертвыми, ответ? Нужен ли ему этот ответ? И что он будет с ним делать? Пальцы коснулись щеки. Когда она приблизилась и заглянула в фиолетовые глаза. Словно натолкнулась на холодные твердые камни. —Нет. Она отвернулась и направилась к берегу. Он желал получить ответ. Она ответила ему. Чистую правду. Что он намеревался делать с этим ответом? Она не знала. Но сильнее ощущала желание выкинуть в море не только платье.

Она так же опасалась. Быть разоблаченной. Но не в предательстве короны и не в следовании за этим самым Хароном, а в чем-то более постыдном. Что становилось тем более постыдным, чем ближе к ее тайне находился он. Оттого, что раньше её не беспокоило чье-то мнение о ней самой, разве что репутация в обществе. А сейчас она отчаянно боялась, сильнее одержимости, что он испытает к ней презрение. И именно это он вновь дал ей понять: она не человек, к которому он испытывает интерес, а лишь инструмент. Но сейчас этот инструмент уже не был столь послушен. У любого инструмента существует некий запас прочности. И чем сильнее нажимать при работе на рукоятку, тем ближе этот запас к истечению срока. Дождь скрыл происхождение лишних капель на щеке, когда она вновь повернула к нему свое лицо, давшее трещины эмоции в морщинках, собранных на лбу и складках, залёгших у губ. — Откуда вам знать, господин Анку? Откуда вам знать, следую ли я за Хароном или нет? Действительно. К чему это могло быть сказано? Быть может, вы сами позаботитесь о поиске ответа? Что вам скажут еще какие-то мои слова? Ведь остальные вы уже сочли за ложь.

Тревога в ее взгляде была такой ощутимой, что могло бы возникнуть сильное желание перекрыть ей пути к побегу. Она была сейчас слишком открыта. Готовая брякнуть что-то лишнее. Не из-за желания поболтать о себе, а поддавшись минутному искушению сказать и быть услышанной. Но сама возможность этого ужасала, и губы немели. Взгляд упёрся в пол, голос стал тверже, но слова бессмысленней: — Каких объяснений вы ждете? К лицу, обращенному к ней так располагающе, так, как ей бы, может, и желалось, не будь всё так, как оно было, метнулся вновь серый испуганный взгляд, будто она вновь утратила власть над собственным взором. Словно проверяя, тут ли он еще, не потерял ли уже интерес к давно оброненному слову, которое было ради чего-то сказано, но теперь у произнесшей когда-то это слово было желание лишь закопать слова поглубже в ближайшую могилу. — Послушайте… Я не желаю никому зла. И я не… — она судорожно глотнула, прежде чем произнести, — не одержима. С нами ведь искатель, — тонкая рука уверенно махнула в направлении штольни. Она говорила что-то не то, не понимая, как он вообще запомнил? Почему вдруг вспомнил? Отвернулась к темному простору моря, обхватив плечи руками. Склонила голову к плечу, в сомнении о догадках. — Чего вы боитесь?

С точки зрения Айседоры, ничего зловещего господину Ривьере не грозило и ее ощущений от пещеры не дополняло. Ведь допрос состоялся. И, конечно, не ей судить, но дело так и не дошло даже и до серьезных угроз. Впрочем, пытка могла бы обернуться под этими сводами в обоюдную, если бы аристократ принялся бы громко кричать. Тишина в пещере стояла невероятная. Даже в святая святых, Некрополе королевства, не ощущалось той поистине мертвой тишины, которая окутывала и закладывала уши тем, кто решился спуститься в глубины этой Создателем забытой штольни. За время их путешествия потрошитель так и не сократил принятой однажды с ней дистанции. И наверно, сейчас это было к лучшему. Во всяком случае ей удалось подавить и не выказать волнения, когда он так неожиданно обратился к ней. Фамилия ее отца, такая официальная, и при этом без довесков в виде какого бы то ни было отношения к той самой семье, успокоила, словно превращая ее вообще в человека без имени... и без долгов. Хотя, конечно, она не освобождала ее от клейма магической династии. Некромантка сидела на брошенной на пол соломе, поджав и обхватив руками колени, прислушиваясь к голосам их спутников, занимающихся обустройством походного склада где-то за одним из поворотов. Отчасти привычно, отчасти, чтобы голос ее не разносило гулким эхом по всей пещере, ответила почти что шепотом, ровно и в тон собеседнику, пристально разглядывая его лицо с отрешенностью страдающего раздвоением личности: - Я к вашим услугам, Анку.

Мадмуазель пожала плечами. - Что же, господин Ривьера, и что же это за место? И тут же пожалела о заданном вопросе, в очередной раз глянув на Анку и заметив, как нахмурился Потрошитель. Причины она знать не могла, но в беседе с ней мало кто бывал доволен. Что же, вероятно, она слишком... слишком много берет на себя. - Впрочем, уверена, господин Ривьера, что вам виднее. Она поёжилась и попыталась оттереть со щеки сажу. - Дора, тебе нужна перевязка, - переключился словоохотливый гном на свою госпожу. - Нет, - она покачала головой и плотнее сжала края плаща, отступая, - это ожоги, повязка вряд ли... Петро, догадавшись об истинной причине ее упрямства, обратился к аристократу: - Нет ли здесь более укромного местечка, чем улица? Если бы не слой сажи, аристократ и Потрошитель могли бы даже в темноте заметить, как покраснела в этот момент застигнутая врасплох некромантка.

- Хех, господин Анку, будь там настойки и пожитки, о нём знал бы еще кто-нибудь, к примеру хозяин пожитков, так что надёжность его заключается и в том, кроме прочего, что в нём шаром покати. Да, всё это нам понадобится. Ехать на лошадях, они-то не сгорели, а вот остальное... -Петро вздохнул сокрушенно, обращаясь уже к их гостеприимному хозяину. - Разве что конюх мог вынести в седельных сумках. Ну да... Он не успел выразить еще что-нибудь, что господин Анку наверняка бы счел чрезмерно многословным, а по мнению Петро - так в самый раз, но тут он краем глаза заметил, что Айседора наконец поднялась с пенька и приблизилась, являя собой зрелище просто страшное: всклокоченная, черная от сажи, в царапинах, закутавшаяся в плащ. Разумеется, ранами ее никто еще не занимался. - Благодарю, месье Ривьера, за вашу доброту, но место, известное вам, известно и еще многим, - вступила она, стараясь лишний раз не встречаться с Потрошителем взглядом. - Только лошади, на которых мы прибудем к тому месту, о котором говорит мой счетовод, нас выдадут. Поэтому нам следует поставить их в таверне. Снять комнаты. И после этого покинуть их, чтобы никто не знал, по какой дороге мы уйдем. Это может запутать след, если за нами кто-нибудь пожелает проследить. Разумеется, - она не удержалась, и подняла серые, сейчас слишком светлые на фоне сажи глаза на Анку, но поспешно отвела взгляд. - Хозяину таверны нужно будет дать соответствующие инструкции. Допрашивать возьмутся в первую очередь его.

Видимо, девка в его обществе не нуждалась. Ну на то она и девка. Зачем ей нуждаться в обществе какого-то рыжего гнома, в конце концов? Петро не ожидал, что его персона и его проблемы будут интересны хоть кому-нибудь. Только критически оглядел хромающую, придя к выводу, что о себе она уже позаботилась, так что и приставать к ней больше не с чем. - А вы, гляжу, тоже не миновали передряги, - заметил он лишь вслед. А вот убежище - это была тема весьма насущная. - Нам бы схрон понадежней очередной таверны, - пояснил он Анку. - Хоть сомневаюсь, что там подадут такой же сытный обед, да зато никто про это место кроме нас с Рино не знает. А запасы можно сделать по дороге, какие нужны, да и вот господин Ривьера взялся помочь. Схрон мы этот еще тогда нашли... Ну, то есть Рино нашел. Но не пришлось использовать. Там какое-то время можно отсидеться в покое, пока не решим, что дальше делать.

- А вы? Вашим товарищам удалось выбраться? Я вижу только вашего помощника. Конечно, убытки. Эксказначею короны, должно быть, пристало сохранять столь же похвальную невозмутимость перед лицом неизбежных, но вполне восполняемых расходов. Всего лишь. Нет, она была точно уверена, что Кари, Рино и Дарио находились в холле и были в состоянии покинуть его. Сделали они это или нет — это их воля, и путь каждого, избранный лично им. Не это заставило ее отвести глаза, судорожно вздохнуть и, как совершенно не пристало поступать эксказначею короны, взволнованно затараторить, не смея поднять взгляда на светловолосого: — Пошлите прислугу внутрь, из здания выбрались не все, умоляю вас, его еще можно спасти, прошу вас, месье, в этом доме есть другие способы его покинуть, кроме парадного входа? Нельзя вот так стоять и смотреть, надо что-то де… Они показались из-за дымовой завесы как раз тогда, когда госпожа Элиаде была готова уже попытаться заставить Ривьеру направить в горящее здание всех имеющихся в наличии слуг. Возможно, такая попытка окончилась бы призывом храмовников, возможно, в здание пришлось бы лезть лишь преданному ей гному, но человек, о котором она беспокоилась, на счастье всех, и в особенности самой госпожи Элиаде появился, ведя с собой еще и девчонку. При виде этих двоих госпожа Элиаде замерла, цепко осматривая, целы ли, с неудовольствием отметила, что постороннюю приблуду господин Анку не иначе собрался уже удочерить, и, окончательно утратив причины сохранять самообладание, присела на ближайший пенек и отвернулась. Со стороны не было сомнений в том, что морталитаси, верная своей насквозь испорченной натуре, занята исключительно собственными ожогами, которые, по всей видимости, доставляли ей особое наслаждение. Ведь она и не думала заняться их лечением, хоть боль и выбила у нее уже пару непрошеных слез. — Эй! Анку, Минерва, вы где пропадали? Мы уж переволновались, — приветствовал их Петро. — Надо бы убираться отсюда. Как бы не подоспели еще охотники взять нас тепленькими. Хех. Каламбурчик получился так себе, но Петро всё равно был вполне доволен собой, хотя его настроение подпортил тот факт, что когда он попытался привычно подкрутить короткий рыжий ус, выяснилось, что усы его изрядно подпалились. — Эх, и пожитки все сгорели, — растерянно пожаловался он Минерве, надеясь в ней найти сочувствующего этому горю слушателя. - Вы целы? Кажется, у нас тут осталось немного еще бинтов. Он порылся в сумке Айседоры и с удивлением извлек из нее... книгу. Уставился на название, приподнял брови, покосившись на госпожу, и сунул книгу назад, вскоре выудив искомое. Огляделся в поисках раненых. Все должны были уже покинуть здание. В суматохе было трудно только понять, кто сейчас где. Петро подумал, что надо бы учинить поиски разбежавшихся спутников.

Маски вновь заявились за их жизнями. И огонь был на стороне врагов. Нужно было спасаться. Спасать свою жизнь. Какая мелочность! Как это было глупо! Снова беспомощно озираться. Но сейчас был резон немного задержаться в этом доме. Ненадолго. Не потому, что жизнь дорога, ведь истинную не отнять этим глупцам в своих масках. Не потому, что Харон представлялся мадмуазель Элиаде таким уж очевидным злом. И нет, в этот раз не только в счет долга. Она судорожно огляделась. Стоило помедлить, чтобы позволить отступить всем. Кажется, все выбрались. Нет. НЕ все. О кузнецовой дочке она и не вспомнила, но не было того самого человека, жизнь которого должна была быть спасена. Непременно спасена. Неужели? Лицо, покрытое сажей, оборотилось к безликим маскам. Неужели? Прожорливыми летучими мышами облепили и сжали духовные заклятия голову одного из магов, но проклятый стихийщик отогнал ее морок, взамен окатив их новой волной жара. Плащ замерцал угольками проплешин, и его пришлось скинуть. Стоя посреди комнаты, будто тень самой себя сверкая белками глаз и полосами еще белеющей кое-где ночной рубахи, она приняла это пламя как награду. Боль под звуки песни барда обратилась для нее забытьем кровопролития. А когда самонадеянный стихийщик, расставшись с собственной жизнью, подчинился ее воле, повернув против своих, отдающее горечью торжество окончательно заглушило ее беспокойство о единственной причине не умирать здесь — этого невозможного для нее смутного притяжения, непозволительности прислушиваться к внутреннему голосу ее молчаливого сердца. Петро было не до магии некроманта. Ему как-то очень было плохо. Он упал на колени и, к счастью, оказался как раз рядом с брошенной сумкой магессы. Там хранились драгоценные зелья. Одно — то самое, которое удалось приобрести госпоже накануне в таинственной антикварной лавке, — могло поднять на ноги и мертвого, как твердили о нем неподтвержденные, впрочем, слухи. Кажется, нечто такое с Петро и могло произойти в самое ближайшее время. На что беречь дальше этот единственный и последний шанс? Всё одно, гори оно огнём. Он вырвал пробку, ломая ногти, и быстро проглотил горькую субстанцию. Втянул воздух сквозь зубы, моргая и приноравливаясь к поплывшим перед глазами серебристым мушкам, отбросил ненужный флакон в сторону. Не думая уже о последствиях, достал следующий. Этот вроде делал руку тверже. Ну что же, проверим напоследок. Он был уверен, что им пришел конец. Когда огонь, которого они избежали так удачно наверху, полетел им в лица магическими головешками, когда наемники их окружили. Он понял, что, они всё-таки попали в западню. Что это будет их последний бой. И вот что жалко: что он только что ведь решил так круто изменить свою жизнь. И что же теперь? Оказаться жертвой политических интриг и пасть безымянной неизбежностью поступи глобальной истории смены королей и перекройки границ? — Барзул! — Зрычал счетовод, подхватил свой меч и кем-то оброненный кинжал и набросился на ближайшего наёмника так, как если бы он уже брёл по Глубинным Тропам, на которых так и не побывал. Зов Камня? Он не поручился бы, что верит в зов того камня — под лабиринтами далекого Орзаммара. Но то, что помогло ему не пожалеть о дорого продаваемой жизни, по мнению счетовода, вполне могло бы быть именно этим самым зовом. К тому же они каким-то чудом выбрались. — На улицу, пока не рухнул дом, — крикнул кто-то. Мадмуазель Элиаде схватила за шкирку подчиненного покойника и вытолкала из дому взашей не хуже заправского барного вышибалы, а Петро оглядывался, стараясь не потерять из виду раненых в бою, но дым заволакивал всё гуще, так что они не могли поручиться, что выбрались все. Вопреки их надеждам, на улице нигде не было видно Анку и Минервы. Зато наблюдался господин Ривьера. — Ах, Эммануил, где мадам, все ли спаслись? Мадмуазель Элиаде потрясенно оглядывала погорельца с головы до ног. В этой огненной неразберихе не время было опускать руки. Неужели? Им следовала срочно предпринять поиски выживших.