seda_rostro

Тем временем охранники переместись внутрь музея. С первого этажа донеслось: - Pan Kowalski, zamówienie dotarło! Gdzie jesteś?* Эти двое сразу же обратили внимание на раскрытые двери, ранее бывшие опечатанными. - Co tu się dzieje, pan Kowalski?** К моменту возвращения двух бравых доставщиков кофе с печеньями и по совместительству стражей порядка, Мэй успела спуститься на второй этаж. На лестничном пролете между вторым и первым этажами она замешкалась, услышав явно встревоженные мужские голоса (проницательность: успех), и они звали пана Ковальского. «Черт» Автоматически Мэй возвела глаза к потолку, прикидывая, не стоит ли вернуться к старику и снова попробовать зацепить его? Но для этого было уже поздно. Не факт, что получится. Не факт, что очухавшийся пан не сдаст её местным копам, догадавшись кого впустил на свою голову. Кому принадлежали голоса, американка тоже не знала. Главное, не паниковать заранее. Нужно медленно спуститься вниз с самым непринужденным видом. Мэй взялась за перила и пошагала вниз, слыша, как в ушах гудит разгоряченная кровь. «Господи», думала она, «Надеюсь, Вацлав и Мэри-Энн уже в машине..»

А Мэй узнала об этом, ощутив всю картину в целом. Чувствуя себя антенной, работающей на приём, легонько вибрирующей от поступающих радиосигналов, Мэй в очередной раз замедлила шаг, направляя рецепторы восприятия туда, откуда поступал наиболее сильный сигнал. Усталость от непрерывного ментального контакта давала о себе знать: голова отяжелела, тупая боль пульсировала в висках, мыслеобразы превращались в какую-то неясную кашу. С каждой минутой становилось всё труднее поддерживать концентрацию, и новость о том, что искомое в руках профессора и Мэри-Энн, обволакивала теперь натруженный разум бодрящим мятным ликёром. Терпеливо выждав момент, когда смотритель сделает паузу, чтобы до отвала наполнить легкие воздухом и приступить к следующей главе исторических хроник, девушка встала клином между напряженными связками и заветной тишиной. - Пан Ковальский, Вы - чудо! Вы – потрясающий! Положив обе ладони на плечи старика, американка широко и лучезарно улыбнулась. - Спасибо Вам за столько увлекательное путешествие! Кажется, еще каких-то пять минут, и я сама заговорю на польском! Здоровья вам! Счастья, удачи, долгих лет жизни! Хвост пистолетом и всё такое. Мне пора! Она крепко обняла смотрителя. Обхватила голову и расцеловала в обе щеки. Уже в следующее мгновение, пока пан Ковальский не опомнился, отпустила связывающую их нить, и на всех парах, едва ли не вприпрыжку, помчалась вниз по лестнице на первый этаж.

Начать «живой» диалог с профессором, когда вот он – совсем рядом, было не так уж просто. И Мэй погорела на этом, слишком долго собирая волю в кулак, настраиваясь и подбирая слова, чтобы поведать о своей неудаче. Вацлав всё уже сделал сам: ловко вклинился в поток сознания достопочтенного пана, уносившегося всё дальше по спирали исторических вех, подсёк и выудил нужный фрагмент. Она толком и не поняла, когда настал тот момент, а профессор уже обстоятельно беседовал с Мэри-Энн. В сердце взыграла обида, почти что на грани ревности. Проводив хмурым взглядом товарищей, Мэй отвернулась, легким движением убрала со лба прядку, глубоко вздохнула, вобрав в себя побольше мужества, и снова ласково улыбнулась пану. - Так что же, уважаемый, Вы говорили о Сигизмунде III? Он и правда зарыл где-то в Польше клад? – тыкнула пальцем в небо девушка, припомнив старую байку, услышанную как-то раз на уроке истории. К сожалению, на сей раз, искать сокровища предстояло не ей.

«Его здесь нет», - этот голос был тих и уверен, не давая сомневаться в том, что его обладатель нашел бы, что искал, окажись искомое на месте. Интимно. Как если бы кто-то незаметно подошел сзади и прошептал у самого уха, щекоча теплым дыханием кожу. По спине Мэй побежали мурашки. Разом от осмысления сказанных слов и от чувственного образа, представшего перед внутренним взором. А пан Ковальский всё говорил. Вдохновенно, страстно, как в лучшие свои времена. Нежная гипнотическая вуаль похитила годы, а может быть, целые десятилетия, когда еще свежи были в памяти воспоминания о переполненных восторженной публикой залах. Мэй хваталась за тонкие нити реминисценций, точно мифический Тесей, истово желая найти путь к искомому зеркалу в лабиринте поблекших за давностью лет, картинок. Пусто. Ничего. Она уперлась в тупик. (телепатия: провал) «Васлав?», на этот раз голос девушки звучал кротко, словно она спрашивала разрешения войти, «Я не нахожу ответа. Возвращайтесь ко мне» Как это получалось? Общаться на расстояние. Одному Богу известно, но получалось легко. Возникшая духовная связь показала себя намного прочнее, чем наскоро скрученные веревочки человеческих отношений.

Плоцк. Музей Справедливости ради, коллекция старинного антиквариата была, действительно, интересной. Мэй пару раз отвлеклась на диковинные предметы, навроде старинного утюга в детской или изумительно красивого буфета в столовой. В другое время, в другой жизни можно было посвятить изучению закромов музея многие часы. Мысленно вздохнув, американка подтянула для надёжности ментальный поводок (телепатия: успех), наброшенный Вацлавом, после чего рискнула уже сама поворошить чертоги разума старичка на предмет важной для их предприятия информации. Сконцентрировавшись, она представила, как переступает порог музейных запасников, как бродит там, пока не находит нужного им человека, как следует по следам памяти старенького смотрителя, направляя его и подталкивая. Словно, глядя через мутное стекло, она пристально всматривалась в глубину каждой комнаты, каждого зала. Комнату с зеркалами Мэй нашла на первом этаже, но старческая память уже не была такой свежей. От медиума ускользали детали. «Ищите на первом этаже» - услышал Вацлав вкрадчивый голос Мэй. (телепатия: успех) - Пан Ковальский, будьте так добры, расскажите, что это за удивительный инструмент? – сказала уже вслух, указывая на мандолину, очаровательно улыбаясь мужчине.

- Милая, милая пани, - перевод просьбы американки на родной язык почему-то старика сразу убедил. Сердце искусствоведа дрогнуло, на глаза навернулись слёзы от несправедливости по отношению к бедной девочке. - Пойдёмте. Пойдёмте, милая. Я вам всё покажу. Он предложил Мэй взять его под руку и указал на лестницу, ведущую на второй этаж. - Только, между нами, замените вашего гида при случае. Мне стыдно, что пОлек , может с такой безответственностью относится к гостям нашего воеводства. Пойдёмте, - и старик потащил Мэй на второй этаж, затянув по ходу длинное предисловие перед бесконечными историческими событиями постигшими его древний и безусловно героический город. Наконец-то, смотритель музея оттаял, или так только казалось, потому что Мэй ни слова не понимала из того, что дедуля нежно, по-родственному лепетал на совершенно экзотическом для уха американки языке. Наверное, даже предпочтя не брать милейшего пана под руку, у неё бы ничего не вышло. Пан Ковальский сделал это сам – подхватил и увел, только и оставляя свободу резвее перебирать ногами. Мэй обернулась, бросив на Вацлава озадаченный взгляд. Всё ли идет по плану, уважаемый гид? Когда уже стало очевидным, что диверсионная группа проникла внутрь в полном составе, девушка немного расслабилась. Приосанившись и перехватив старческий локоток поудобнее, она притварилась, что внимательно слушает, кивала со зданием дела и тонко улыбалась, незаметное подталкивая деда в следующий зал, подальше от подельников.

Мэй покривила ртом. Похоже, шипящий ручеёк, всё еще означал «нет». Старик был непреклонен. Поводив глазами по фасаду здания, девушка остановила задумчивы взгляд на одном из баннеров с надписями на международном английском. Играть, так играть до конца. Руку смотрителя снова схватили теперь уже две ладошки, упрочнив захват, подобно захлопнувшемуся капкану на кроличьей лапке. Легонько потянув мужчину к себе, Мэй живо помотала головой, тараторя, точно ребенок, захлебывающийся в эмоциях: - Нет, нет, сэр, не поймите превратно.. Я архитектор. Интерьеры и декор – моё хобби. Археология и этнография не для меня. Только здесь собраны более чем 8000 экспонатов в стиле ар-нуво! А это одно из крупнейших собраний в Европе! – безбожно врала Мэй, пересказывая содержание афиши, - Три этажа бесценной истории! Прошу Вас, не лишайте нас возможности прикоснуться к прекрасному! Быть может, этому миру конец, и мы последние, кто по достоинству оценит настоящее искусство, а не какое-нибудь уродство из жалкой Икеи! Закончив, американка перевела жалостливый взгляд на Вацлава, будто из последних сил надеялась на компетентность гида хотя бы в том, что касается перевода её эмоциональных речей. - Сэр, пожалуйста! – сказала она в довершении, сильнее сжав ладонь старика.

Вацлав благочинно перевел слова смотрителя на своем худо-бедно английском, улыбаясь и ему, и американке, которую ему вот приходится возить по стране, показывая достопримечательности Старого Света. От смотрителя не могло укрыться смущение гида, столкнувшегося с такой вот коварной ловушкой - ну надо же, закрытый музей! И умолк в ожидании ее хода. Столь удручающие известие, без всякого сомнения, повергающее в крайнюю степень уныния, выразилось на лице «туристки» озадаченной, а затем плавно переходящей в скорбную, миной: уголки рта поползли вниз, во взгляде читался немой вопрос «И я проделала весь этот путь напрасно?». С несчастным видом, она переводила взгляд с гида-дилетанта, на пожилого смотрителя. Наконец, Мэй просочилась вперед, взяла морщинистую руку старика и проникновенно заглянула в глаза, направляя ментальную волну из образов и чувств, наполненных волнением, радостным предвкушением и затаившейся в сердце надеждой: - Простите, сэр! – выговаривая каждое словно, будто диктор на диске по аудированию, - Это моё первое путешествие в жизни! Я с самого детства увлекалась историей Вашей замечательной страны и так долго копила карманные деньги, что бы попасть сюда! Прошу Вас, не могли бы Вы сделать исключение для нас троих? Неужели не может произойти это маленькое чудо, в столь тяжелые для всех времена? ____________ Влияние - успех (45 без степеней)

- Дня доброго, пан, - поздоровался смотритель. - И пани доброго, - кивнул он женщинам. - Так закрыто всё. Опечатано. Как три года уж. Некоторые этажи с особо ценными экземплярами под сигнализацией, да на замке. А вы разве не знали, что музей давно не функционирует? Издалека приехали? - посочувствовал старик. Из уст пожилого смотрителя полился журчащий ручеёк бессмысленных шипящих звуков. Из всех невоспроизводимых «пше", "зже" и других согласных в ряд, Мэй понимала разве что редкие «пан» и «пани», всплывающие в неожиданных местах. - Что он говорит, профессор? – не переставая улыбаться, спросила она у последнего, слегка наклонив голову.

Пораскинув мозгами, Мэй решила всё-таки оставить пистолет в машине под сидением. Незачем пугать последних представителей польской интеллигенции пищащими рамками. Да и от кого отстреливаться? От тех же старичков-культурологов? Встав чуть позади профессора, она натянула одну из тех американских улыбок во все тридцать два зуба, должную одномоментно и обезоруживать, не оставляя оппоненту шанса на грубость, и раздражать, вызывая желание у него же побыстрее освободить себя от общества чересчур жизнерадостного туриста.

Марсельское такси Американка подвинулась на сторону водителя, освобождая пространство за Вацлавом для ирландки. - Прыгай, Мэри-Энн, - улыбка вышла немного натужной, но Мэй была рада соседке. Перехваченный взгляд в зеркальце заднего вида заставил сердце пропустить удар. Ресницы задрожали, Мэй моргнула и отвела глаза.

Мэй вздрогнула, когда Вацлав её окликнул, и побледнела. Стала бледнее еще на тон, когда распределяли места в группах. Такой теперь будет еще жизнь? Мертвецки бледной? Стоически высидев собрание, покончив с формальностями, она заглянула на минуту в комнату, чтобы накинуть пальто и взять пистолет. Вышла и снова вернулась, подхватив из ящика кошачий ошейник и сунув его в карман. На удачу. Через пять минут она забралась на заднее сидение белоснежного коня Винсента. Мэй бодрилась. В конце концов, дело есть дело, и нечего тут..

Утро, 5.11.2025 Мэй вздрогнула и открыла глаза. Должно быть, она быстро заснула. Помнила, как вернулась к себе, после того, как встретила на террасе Рэна и Нику. Переговорив с ними пару минут, узнав об успешной операции и не самой успешной парковке, удивилась разрушенной прихожей и своему предчувствию. После чего шла в комнату, как в тумане, рухнула на кровать. По щекам текли слезы. Решительным движением Мэй стерла влагу, села в постели, чувствуя себя совершенно разбитой и не выспавшейся. Ночной кошмар поднял со дна все самые травмирующие воспоминания, те, что не раз проигрывались в уме и те, детали которых она давно позабыла. Как черства она была с людьми, которые пытались пробиться сквозь морок её подросткового гнева. Как отталкивала тех, кто был мил и добр. Мэй копила свою боль, трепетно лелеяла, взращивала, множила, распространяя на всех вокруг, даже не думая отпускать. Настенные часы показывали одиннадцать дня. Мэй наскоро приняла душ, лениво напялила теплый свитер и устроилась в кресле на полюбившейся за вчерашнюю ночь террасе с кружкой крепкого кофе с молоком. Разбитое сердце ныло. Как необычно, оказывается, осознавать, что твое сердце разбито. И всё потому что тебе больно, ты тоскуешь по тому, по кому и не думала тосковать прежде, чем не лишилась его улыбки, теплых рук, разговоров, чье мнение о тебе внезапно имело вес. «Это глупо. Не серьезно. Тебе просто до чертиков обидно, ты считаешь это несправедливым», терпеливо разжёвывал заскорузлый рационализм, «Вацлава вывернуло наизнанку, такое еще долго не забудется» Мэй зажмурилась, помотала головой, отгоняя наваждение. Новый день – новые заботы. Подобрав под себя ноги, поежилась от колючих шерстинок, и вдохнула аромат кофе, держа кружку так, чтобы согреть ладони.

Терраса - Сад -Вот и попили кофе в тишине-вздохнул полиморф отставляя чашку.-Пойдем посмотрим,что наши разворотили на этот раз. На второе за ночь предложение пройтись куда-то, Мэй отрицательно покачала головой. «Гори оно всё синем пламенем» Рэн ушел проверять, не случился ли потоп и не сел ли на мель близ пика какой-нибудь горы их Саксонский дворец, а американка осталась в саду одна. Предаваясь созерцанию еще минуту, Мэй поднялась, взяла яблоко и смачно надкусила спелый фрукт. После чего, медленно пошла искать горизонты сего чудесного солнечного края.

-Нууу..похоже это становится старой доброй традицией-улыбнулся Рэн.-Когда я только проснулся-наша отважная Мэри-Энн приставила мне к виску дуло Люгера.Увы-он развел руками-видимо часть моего обаяния состоит в том,что каждая встреченная сегодня ночью девушка хочет меня пристрелить. «Не только девушка и не только в обличье парня», усмехнулась про себя Мэй. Рэн ей нравился больше, чем шебутная блондинка, как странно бы это не звучало. По сути – один и тот же человек, а по содержанию – разный. Сидеть вместе просто так в тишине, попивая кофе, было хорошим занятием. Но эту идиллию двух сомневающихся в себе душ прервало ощущение, словно Мэй качнуло на гигантской волне, пока сама она цеплялась за одноместный надувной матрас. Рука не дрогнула, американка донесла чашку с кофе до подноса, не расплескав ни капли её содержимого себе на майку. Взглянула на Рэна. - Что-то стряслось.. опять.. – сказала она ровным голосом, но, всё же пытаясь распробовать послевкусие неожиданного знамения. Похоже, их дом сотрясло очередным необычайным происшествием, когда предыдущий день только-только сдал пост. Полнолуние – один словом.

Терраса -Двадцать лет - негромко ответил полиморф, задумчиво крутя в руках чашку с пронзительно темным кофе. - Началось после гибели мамы, когда мне было тринадцать, и - он поднял взгляд на горизонт, усыпанный багряно-золотыми каплями листьев.- продолжается до сих пор. Я превращаюсь каждое полнолуние на одну или две ночи. И как бы ты отреагировала, если бы будучи в женском облике, я подошел к тебе и сообщил, что столь многогранен? - Галахад грустно усмехнулся, наконец посмотрев на Мэй.-Я уже приспособился жить с этим. Жить среди...людей. Точно. Полнолуние. Волшебная ночь, побуждающая людей быть более чем откровенными. Мрачные тайны, как пауки, расползались из укромных местечек и плели серебристые сети из нитей воспоминаний. Мэй повторила за Реном, устремив взгляд к залитому солнцем саду. Какая обманчивая красота, должная восполнять истощенную ману только одним своим видом. Но почему-то, под сенью оранжевых крон, застывших в безвременье, становилось только тоскливее. Сегодня полнолуние – время кошмаров наяву, с этим следовало считаться. - Неделю назад, я бы не поверила, но сейчас.. - тихо сказала Мэй. Сейчас всё было по-другому. Всё-всё. Правда, ведь? Только ты так крепко влипла в паутину отчаяния, что не можешь и головы поднять. А где-то рядом копошились притихшие мысли - лапки тех пауков. - Ну, теперь-то ты с нами? – сорвалось с языка почти что воодушевляющее, и окунуло в ушат с холодной водой. С «ними», ты хотела сказать. Глотнув из чашки, Мэй закончила фразу уже без волнующихся протуберанцев в голосе: - Все будет хорошо, Рэн. Но лучше, скажи поскорее остальным, чтобы в тебя не тыкали пистолетом.

Поместил поднос и яблоко перед Мэй, а сам с чашкой кофе уютно устроился в кресле рядом. Он расслабленно молчал, предоставляя медиуму самой сделать выбор - посидеть в осенней тишине под шелест листьев, или поговорить, если этого захочется. Рэн оказался тоже из тех, кто растрачивает лучшие свои чувства на, не пойми кого. Ненавязчивая забота под видом французских печенек. Почему, черт подери, он сделал именно такой выбор? Печенье.. - Спасибо, - из вежливости Мэй взяла один макарон и опустила руку на колени, не спеша лакомиться угощением. Другой рукой, она взяла чашку и отпила глоток. Некоторое время они молчали, каждый думая о своём. Но, чем громче становились собственные мысли, тем сильнее Мэй хотелось, чтобы парень рядом заговорил. Долго. Обо всем, чем угодно, лишь бы заглушить белый шум в ушах. - Давно с тобой такое? – разрушила тишину девушка, чуть наклонив голову при взгляде на Рэна, - Почему ты обернулся парнем именно сейчас и никого не предупредил, что умеешь?

Рэн улыбнулся.-Называй меня Тэй,как и раньше, чтобы не путаться. Или-если хочешь путаться-называй Рэном. Это имя я использую обычно, когда превращаюсь в мужчину. Может принести тебе чай или кофе? - Рэн. Я запомню. – это было несложно, всего-то две новые буквы, - Кофе, если можно. И захвати, пожалуйста, яблоко! - спохватилась она в последний момент.

Терраса - О, давайте не будем совершать поспешных движений - Рэн улыбнулся, разводя руки в стороны и показывая, что он полностью готов к диалогу. - Вы же медиум, Мэй. Наверняка уже поняли сами. Я Тэй. Мужчина, женщина и рысь. Таких как я называют полиморфами. - он дружелюбно качнул головой в сторону кресла. Сделал полшага назад и грациозно опустился в него. - Присаживайтесь, поговорим. Я с удовольствием отвечу на вопросы столь очаровательной леди. Очень посредственный медиум, если быть до конца честной. Мэй догадалась благодаря лишь дедукции, не пригубив из чаши знаний, обнаруженной недавно в сокрытых чертогах разума. Тут не нужно было быть Шерлоком в области паранормального, чтобы прочувствовать энергетику бывшей женщины-кошки. По крайней мере, тройственность личности Тэй частично объясняла наличие этой самой, льющейся через край, энергии. Места на троих едва хватало. Мэй нахмурилась при словах «очаровательная» и «леди». Пару часов назад она доказала, что не является ни тем, ни другим. Да и желания мучить расспросами о природе полиморфии у американки не было. Точно не сейчас. Так что Тэй - или как его теперь зовут? - дважды ошиблась в выводах. Постояв еще так с полминуты, практически нависая над новообретенным соотечественником, Мэй убрала руку с приклада и со вздохом рухнула в соседнее кресло. Нужно было, конечно, вернуться в гостиную за яблоком, но теперь было поздно и чрезвычайно лень. - Как мне к тебе теперь обращаться, мистер? – в конце концов, давай перейдем на «ты».

Терраса Окликнувший его голос был странно знакомым. Мужчина полуобернулся в кресле. Мэй. Его соотечественница. Белокурая американка, которая владеет огнестрельным оружием, но не хочет, чтобы об этом кто-то знал. -Ох...Мэй. Я вас не заметил, извините.- Галахад плавным движением поднялся из кресла, потягиваясь с кошачьей грацией. Необязательно обращаться в рысь, если каждое ее движение отражается и в твоем человеческом облике. Он лукаво подмигнул медиуму. -Это не вы меня связали случайно? Отличная техника! Мммм...с фантазией. Не кто-то, а конкретно мисс Галахад в том своем естественном состоянии бьющего ключом гейзера. Никто не уйдет сухим. Но сейчас был иной случай, и Мэй с удовольствием продемонстрировала наличие пистолета в кобуре, положив на него ладонь. Первые искры догадок уже тлели в уме, но нужно было окончательно убедиться. Американка сощурила глаза, с подозрением глядя на парня, чьи повадки, движение тела явственно напоминали о ком-то. Говорил он тоже в крайне знакомой манере. - Моя фантазия весьма ограничена, - сказала она, - Боюсь, её хватит лишь на простреленное колено. Так кто ты такой, говоришь?

Спальня -> Терраса 2-3 часа ночи Сон не шел. К двум часам ночи, измочаленные подушка и одеяло, оказались на полу. Голову опоясывал тугой венец боли, а грудью было не продохнуть. Мэй встала и включила свет, распрощавшись с надеждой самостоятельно заткнуть фонтан мыслей, прорвавшихся с самых низов подсознания, нагло воспользовавшихся пробитой Вацлавом брешью. И, как по мановению волшебной палочки, она забыла обо всем на свете, отчетливо услышав выстрел, прозвучавший где-то очень близко. Наспех натягивая одежду, вспоминая, куда запропастился Вальтер, Мэй потеряла драгоценные минуты и выбежала в общий для всех спален коридор, когда основное действие уже закончилось. Странно. Очень странно. Быть может, очередной немец практиковался в стрельбе в застенках еще не открытых дверей спален? Возвращаться в постель не хотелось, и потому девушка поплелась в гостиную, думая перехватить какой-нибудь фрукт или просто стакан воды. На вечно солнечной террасе маячила какая-то фигура, которую вполне можно было перепутать с Винсентом, если не обращать внимания на блондинистую макушку. - Ты кто? – проговорила американка, выйдя на свет и невозмутимо глядя на парня из фильмов о гангстерах. ______________ Ири!

Профессора рвало. Пожалуй, Вацлав переплюнул всех, кто был до, и кто еще будет после. Но Мэй не жалела, что рассказала. Рано или поздно это все равно бы всплыло в их разговорах. Лучше сразу, чем отравлять порционно, оттягивая неизбежный момент. Горькая пилюля вымоет желудок и останется только тянущая пустота. Он хотел узнать о её страхах, но только раздразнил красной тряпкой измождённого в заключение быка - уставшего, разъяренного, скучающего по семье. Лучше уже не будет, точно, как она сказала. Мэй не суетилась вокруг и не трогала. Молча слушала, пересчитывая костяшки пальцев, как изливается отвращение. В ушах нарастал гул, звуки сливались, превращаясь в единый поток бурной реки. Дар исцеления - издевка. Пощечина от Темного. Энтропия подошла бы к лицу, как ничто иное. Душа. Что Мэй могла знать об этом? Быть может, её собственная душа сейчас горько плакала, беспомощная супротив надзирателя, едва приоткрывшего створку ворот к свободе, и тут же с глумлением её захлопнувший, когда как глаза оставались сухими. За сотнями шрамов не разберешь. Испытания, что продолжали стращать, отнюдь не делали кожу мягкой. Но, если это последняя реинкарнация, то становилось совсем не смешно. Хотела сказать «Я пойду», но не решилась предупреждать. Вряд ли Вацлав хочет сейчас слышать её голос. В общем-то, Мэй решила, что вероятно, это и вовсе их последний разговор. И потому сказала другое, спрыгнув со скамейки на землю: - Извини и за это тоже. Просто знай, я была искренней от самого начала и до конца. Ты.. У тебя большое, доброе сердце.. У одного из немногих. "Жаль в нём не нашлось места и для такой, как я" Затем, Мэй ушла, всё ускоряя шаг и в конце почти на бегу исчезла в чреве такого же иллюзорного, как и мимолетная близость, дворца.

Варшава. Парк Он не ушел. Сложил руки на груди, опустил голову и уставился в темноту парка. Спустя долгую минуту, Мэй искоса выглянула из-за плеча. Поразительно, но Вацлав остался на прежнем месте. Примерз что ли? Она медленно подошла и села рядом на спинку скамейки. - Хочешь знать, как Луи умер? – тихо проговорила американка, прерывая неловкое молчание, - Его сбила машина на той улице, где мы жили. От задних лапок ничего не осталось, сплошное кровавое месиво.. Мгновение она смотрела на свои пальцы, нервно теребящие пуговицу на пальто. - Но он был жив еще целых сорок мучительных минут, пока я просто сидела рядом и ревела белугой от осознания бессилия. Это случилось спустя год после того, как такой же болван не смотрел, куда едет и столкнулся с машиной родителей. В тот день, я пришла своим детским умишкой к мысли, что всё на свете подчиняется простым правилам – либо ты, либо они. И позже не раз еще убедилась в правоте этой аксиомы.. Короче.. я как-то поняла, что кот издох. Подняла на руки, перепачкав в крови всё платье, отнесла домой, залезла на чердак и там оставила. Бабушка говорила мне, что мама с папой ушли на небо по лестнице, вот я и подумала, что с чердака всяко ближе к небесам. Он там лежал, пока не начал вонять весь дом. Хорошо же меня тогда отлупили.. Не позволили даже попрощаться, я только и успела, что сорвать ошейник. И больше я не видела Луи до того момента, как почти три месяца назад он появился в дверях магазина, где я работала. За тысячу километров от места, где погиб. Я не сразу поняла, что это он, но факты как-то сами сложились.. Все шестнадцать лет этот чертов кот был где-то рядом, а я просто не замечала. Не умела смотреть.. ну, знаешь, как сейчас. Думаю, он привязан к своему ошейнику. Но.. кажется, теперь я слишком боюсь его отпустить.. Эта мысль меня пугает, потому что где-то в глубине души, мне страшно остаться навсегда одной.. Закончив свой монолог, Мэй горестно усмехнулась: - Ни одного светлого пятна, да? И почему же ты не бежишь от меня, теряя тапки?..

- Ты сейчас хотела сбежать, хотя совсем недавно вернулась с длительной прогулки. Он остановился у скамейки, присел на ее спинку. Руки вновь оказались в карманах, когда он продолжил: - Вчера мы встретились. Все. Словно разбросанные по свету братья и сестры вдруг узнали, что не одни во всем мире. Что есть... есть такие же. Что всё, что тебя мучило, не... не плод воображения. Всё сбылось, Мэй. Но среди всей этой чудесно обретенной семьи интуитивно я почувствовал к тебе какое-то особенное доверие. Вацлав пожал плечами. Снял очки, принялся усиленно протирать стекла. - Не понимаю, словно мы и правда когда-то уже встречались. Но такого быть не может... Тебе нет причины доверять мне. Мы знакомы хм, два дня. Но от чего ты бежишь, Мэй? Тебе не нравится всё это. Верно? Жгучая сосущая пустота в груди вдруг разрослась до небывалых размеров. Мэй, оставшаяся стоять у скамейки, закрыла глаза на секунду и на её лице промелькнуло болезненное выражение, как будто кто-то сковырнул замызганный пластырь со старой раны. Это совсем не то, о чем следовало говорить. И снова она молчала, глядя чуть в сторону и в пространство. Почему же так часто приходится оправдываться за свою «ненормальность»? Даже в обществе «фриков», где ей самое место, она по-прежнему оставалась белой вороной. И чувства профессора выходили за рамки доступных ей толкований. Его слова резонировали в душе, но угасали, теряя смысл, сбивая с толку, не находя понятных аналогов в жизненном опыте. Злая усмешка мелькнула в уголках рта и Мэй сказала: - Хочешь знать? С чего бы начать.. – голос был сух и бесцветен. - Ты уже слышал, я потеряла родителей. Мне было шесть. Два года после я жила с бабушкой, но и она скоропостижно скончалась. Сердечный приступ или что-то типа того.. Это не важно. Она была последней, кому я действительно была дорога. Кто любил меня и хотел позаботиться. Дальше.. дальше был ад длиной в восемь лет. Меня перебрасывали из одной опекунской семьи в другую, раз за разом, потому что никто не хотел иметь дела со странной, замкнутой девочкой. А еще эта девочка дралась и кусалась, когда её обижали. Копала могилки под хозяйской яблоней для всех издохших тварей в округе. И не теряла надежды сбежать, пока, наконец, у неё это не получилось. Так вот, Васлав, - пасмурные глаза устремились к мужчине, - я не люблю людей и не доверяю им. Меня охватывает паника в толпе. Мне плохо. Меня тошнит от того, как все милы со мной. Но я больше не буду притворяться хорошей за печенье с молоком после ужина. Это всё ложь. Сколько не отдавай, обратно ничего не получишь. Я выучила этот урок очень хорошо. Теперь голос Мэй дрожал, но был все еще глух. Она не срывалась на крик. - Что? Всё еще считаешь меня особенной? – с нажимом процедила она сквозь зубы, - Это такое заигрывание, да? «Мы были знакомы в прошлой жизни» и прочая чушь? Что тебе нужно, босс? Я же сказала, что выполню свою часть уговора. Умолкнув, девушка отвернулась. Отошла на пару шагов, кутаясь от промозглого холода и от мелких мурашек, бегущих вниз по спине, позволяя Вацлаву уйти незаметно, если он того захочет.

Парк Счесть Вацлава галантным мог бы кто-нибудь... незнакомый с ним от слова совсем. Человек, забывающий день возвращения собственной жены с конференции из-за сбоя в системе данных новой разработки? Человек, спутавший пол ассистентки, работавшей в лаборатории целых полгода? Человек, сейчас ведущий девушку по бесприютному парку и заинтересовавшийся природой ее кота? - Хм, - Вацек поглядел на Мэй вновь тем самым взглядом - узнавания и родства душ. Так же заблуждаясь на сей счет, как и его спутница, быть может. - Так все-таки у кошек есть душа? Это отличная новость. А... нет ли у них девяти жизней? Он тихо рассмеялся. Но были, конечно, и другие вопросы. И сейчас его беспокоил еще один: - Мэй, - он проникновенно заглянул в ее глаза. - Чего ты испугалась? Можешь сказать? Все её знания о мужчинах, умещались в девчачий дневник с описанием парочки неудачных романов, а так же включали короткий опыт встреч с пьяными или слишком уверенными в себе мужланами, потерявшими берега при виде хрупкой и «такой одинокой милашки». Были еще такие, как Боб, но в основном, эти мужчины старше пятидесяти, относились к ней по-отечески. Или просто искали свободные уши, что бы поностальгировать о деньках, когда хватало сил увиваться за каждой юбкой. Сейчас Мэй чувствовала, что Вацлав не попадает ни под одну из категорий, но он был мил, а значит галантен. Всё в лучших традициях старой американской классики. - Похоже, что душа всё-таки есть, - пожала плечами американка, обладательница одной такой в спутниках. Имел ли черно-белый кот и девять жизней в придачу? Доподлинно известно только одно – последней он лишился под колёсами грузовика. Мэй прогнала печальные воспоминания, совсем не померкшие за давностью лет. Тут она, кажется, впервые заметила, какая приятная у Вацлава улыбка, но её собственная померкла, едва прозвучал новый вопрос. Девушка молчала. И молчание это с каждой секундой сгущалось, точно вечерний сумрак. - Что.. что ты имеешь в виду? – наконец, спросила она. Слишком много вариантов роилось в уме, что бы так сразу решиться на откровение.