Honesty

- Сестра Моника! - Равшан обрадовался, уж такие слова он умел выговаривать. Женщина показала на себя рукой со стаканом и сказала, что она подарок от Иисуса - вот свезло, так свезло! "Бери и радуйся", сказала она - слишком похоже на сказку, чтобы быть правдой. Равшан, опасаясь крушения своих иллюзий, робко подступил к Монике, осторожно взял ее за рукав и приблизив лицо, заискивающе протянул: - Мооооника... - Моника! - сказала монашка, сунув в лицо сомнительной личности визитки. - Иисус! - ткнула в стакан с пончиком. Потом показала на себя, потом на небо, изображая жестами, что трогать её нельзя, а не то с неба свалится нечто чудовищное и выполнит несколько акробатических трюков. - И Requiem! Покойся с миром! - ткнула пальцем в мужчину, показала руками крест и в землю. Всё-таки вдали от своей общины сестра Моника была совершено несамостоятельной монахиней. "Что я буду рассказывать на исповеди, что я буду рассказывать на исповеди!" - думала она. Коверкание образа Господнего было тяжелым проступком.

Эх, придется на время игры посидеть в стиле по умолчанию.

Равшан вежливо поклонился монахине, сделал глоток из стакана, надкусил пончик и еще раз поклонившись протянул их обратно - бон апетитааа манасиня! Что такое "манасиня" монахиня догадаться не смогла, посмотрела на пончик, снова вздохнула и откусила с другого краю. - Сестра Моника, - представилась она, указав на себя рукой со стаканом. - А это - дар Иисуса. Бери и радуйся. Отдав еду, сестра Моника подумала ещё немного и достала свои визитки. - Вот. Церковь. Бог. Иисус. Помощь. О, кстати. Requiestcant in pace. Amen! - внезапно вспомнила она последнюю строчку молитвы.

- Эшельме Бегельмэээ манасиня! Дона еиз, дона еиз! - принялся бормотать Равшан протягивая листок с письмом - Domine, et lux perpetua luceat eis! - радостно воскликнула сестра Моника, принимая листок из не очень чистых рук сомнительного незнакомца. Впрочем, наверное, сейчас она сама выглядела не лучше. - Милосердие, - вздохнула она полушепотом, чтобы напомнить о нем самой себе, отхлебнула ещё глоток кофе и протянула незнакомцу стакан и оставшийся пончик.

Сестра Моника сначала ощутила что-то неладное, а потом уже открыла глаза. На кладбище было уже светло и даже людно. Такого с ней ещё не случалось. Она выпрямилась, спешно подняла с земли клобук, нервно запихнула в него волосы и принялась отряхиваться. Листики, веточки, какие-то жучки... Сумка, на удивление, была на месте. Наверное, кладбищенская атмосфера. - Иисус, Иисус тебя бережет, а не кладбище, - поправила себя вслух сестра Моника. Нужно было вернуться в гостиницу привести себя в порядок. Она представила себе взгляд портье. Можно, наверное, сказать, что переночевала в реабилитационном центре... - Прости меня, Иисус, за грешные мысли, - ещё раз укорила она себя, приняв решение помолиться как следует вот как только выдастся подходящая минута. Точно. Направиться следовало в церковь - с самого начала нужно было! Это же так очевидно. И тут она вспомнила про письмо. Его нигде не было. Ручка вот она, хрустнула под ногой, а письмо, наверное, унесло ветром. Совсем, совсем не дело, что личные письма монахинь будут лежать у всех на виду. Тем более личные. Тем более о сомнениях. Совсем, совсем нехорошо. Бегло осмотрев окрестности и не найдя письма, сестра Моника приняла волевое рациональное решение - почти добежала до ближайшей забегаловки (парень за стойкой явно удивился), взяла себе кофе и пару пончиков, вернулась и стала методично осматривать каждое надгробие, в надежде, что за ограду кладбища письмо попасть никак не могло. - Requiem aeternam dona eis.... Requiem aeternam dona eis.... Продолжение молитвы вспомнить не получалось.

Я проснусь на кладбище часам к 19. Кладбище такое популярное.

- Джил, а тебя не будет завтра на ужине? - Я в Такома, мам. У меня просветительская миссия. - Могла бы предупредить. Кстати, Лесли хотела знать, в какой церкви лучше венчаться, ты же знаешь, она замуж выходит? Конечно, знаешь. Ты там поспрашивай, узнай, где свободно, где посимпатичнее. - У нас христианская община, мам. Мы даже никого не венчаем. - Конечно, я знаю, что вы не венчаете, я не только индейцев изучаю. Но ты же знаешь кого-то. - Мам, ну это же не магазин, и не гостиница, пусть сами съездят, у меня нет никаких билетов на особенные места. Подумай, как я могу прийти и спросить - святой отец, а не устроите ли вы свадьбу моих знакомых получше? Я послушница или кто? - Ты сама все время говоришь, что вы тоже люди. Могла бы и повести себя по-человечески. Сделала бы людям доброе дело, они бы порадовались, это разве не по-христиански? - Ну так может ты тогда раздобудешь им пару индейцев и у них будет свадьба в этническом стиле?! - сестра Моника закрыла глаза и сделала глубокий вдох. 7 лет подготовки - и всё ещё не научилась отстраняться от мирских семейных отношений. "Я напишу сёстрам, я схожу к отцу Грегору, я оступилась, но всё будет в порядке". Ей давно следовало сделать паузу в их общении, чтобы перестроиться на монашеский образ жизни, но никак не хватало духу. Открыв глаза, сестра Моника уставилась прямо на четверых подростков, равнодушно стоящих перед ней ожидающих внимания. Да уж, не лучшее начало. - Прости, пожалуйста. Мы поговорим об этом позже. Я пришлю открытку и письмо. Сейчас мне нужно заняться моим делом. Встреча с подопечными реабилитационного центра проходила в местной библиотеке. Считалось, что трудные подростки будут охотнее вливаться в приличное общество, если их куда-нибудь водить. После беседы с сестрой Моникой им предстояли активные игры в парке, фрисби, запуск воздушного змея салатового цвета с надписью "Я здоров и счастлив" и так далее. Лица двух юношей и двух девушек не выражали никакого энтузиазма, ни относительно змея, ни относительно сестры Моники, ни относительно всей этой реабилитации и последующей жизни. Сдержанное равнодушие. Пришли те, кто почему-то не смог уклониться. Сестра Моника решила, что это либо те, кто кое-как, но воспитан, либо те, чьи дела достаточно плохи, чтобы за ними хорошо присматривали. Она говорила подготовленную речь, о том, что монахи - тоже люди, что у них тоже есть жизнь, что их отречение от мира - это не закрытые двери, а открытие широких ворот, о том, что это целая отдельная сфера деятельности, где занимаются душой и изучают её, очищают, приводят в порядок, что сестра Антония увлекается наблюдением за птицами, что им можно иметь компьютер, что общины все очень разные, можно выбрать, какая больше понравится, что вот есть баптисты, и это хорошо, что они есть, что монахи не только молятся и верят, что мир устроен определенным образом, но и делают выводы.... - То есть вы ничего не делаете, - утвердительно кинут в сторону флегматичный юноша. - В каком смысле? - Ну, вы ничего не делаете. Вот Бог - вы же не имеете с ним и вправду какого-то дела. Это как такая игра. Вы молитесь, придумываете какие-то правила, чтобы чем-то себя занять, чтобы это чем-то вам помогло. Это как у нас тут - ре-а-би-ли-та-ция. Последнее слово он произнес так, что стало понятно, как он относится ко всему происходящему с ним. Сестра Моника ответила, конечно, что в задачу каждого священнослужителя входит делать лучше жизнь мирян, улучшать и оздоравливать саму атмосферу, что это хорошо, что душа мальчика лежит к труду, и если однажды он захочет, то сможет найти для себя трудовую христианскую общину, где результаты будут видны сразу. Но это слово прямо так и осталось у неё в голове. Ре-а-би-ли-та-ция. Сестра Моника раздала визитки своей общины и проводила подопечных в парк, где их встретил куратор группы. В парке стоял какой-то шум, уезжали скорые, встревоженно переговаривались люди. Сестра Моника разложила ещё несколько маленьких стопок визиток по скамейкам ("Церковь рада вам!") и направилась было в сторону гостиницы, но передумала. Может, визит вежливости в местную церковь не повредит? Но ноги понесли её на кладбище. Кощунственно было себе в этом признаваться (и сестра Моника не признавалась), но там она чувствовала себя лучше, чем в церквях. Там появлялась какая-то уверенность. Надгробные плиты и памятники явственно доказывали неотвратимость течения жизни и его величие. Там было совершенно не о чем беспокоиться. А в лучах заката там становилось ещё и по-особенному красиво, куда уж там парку. Сестра Моника достала из сумки ручку и блокнот. "Дорогая сестра Бригитта! Я добралась хорошо. Город довольно славный. Но не буду кривить душой - мой период сомнений, как ты его называешь, тревожит меня всё сильнее. Может быть, это просто перемена обстановки, может быть, кризису среднего возраста подвержены и монахини. Сегодня я не сдержалась в разговоре с моей матерью, и что хуже всего, это видели дети. Сама встреча прошла неплохо, хотя я совсем не уверена, что у меня получается их вдохновлять. Кто я такая, чтобы вести их за собой? Разве достаточно моего опыта? Что я могу им рассказать, кроме историй о ком-то другом? Такие мысли не оставляют меня. Но с другой стороны - прямо сейчас я наблюдаю ежедневное чудо Господне - и начинаю думать, что может быть, у меня что-то ещё получится." Сестра Моника перечитала письмо несколько раз. Ей казалось, что она что-то упустила в рассказе, что-то важное. Было все ещё тепло. Мысли успокаивались и уносили куда-то вверх и ввысь, где недавно ещё висело солнце. Тело расслабилось, время потекло быстро, но плавно, и сестра Моника не заметила, как заснула на скамейке, установленной в честь неведомой Люси Джоэлл, "которая навсегда останется девятнадцатилетней". Блокнот и ручка упали на траву.

У них там только дети с призраками борются, лет с 6 вроде, взрослые не могут. Такая вселенная. Взрослые могут быть только наставниками. Владелец агенства - тоже подросток.

Лучше они сгорят синим пламенем, чем испортят ДА. Что там будет с Антемом, мне все равно.

Агенство по борьбе с призраками. Сначала она работала в одном , потом случилась вся эта трагедия, все, кто с ней работал, погибли, она все бросила, уехала в другой город, устроилась в агенство Локвуда. Лет 14, кажется, ей. Проверю вечером.

18. Книга про дом с привидениями Джонатан Страуд, Кричащая лестница

К счастью, то было экспериментальное прохождение, а не основное. Но эмоции, конечно, были впечатляющие.

В финале, если не получится уговорить Фенриса пойти с тобой за магов. Выходит такой перед Мередит, и глаголит - о, как я мог подпустить тебя к себе так близко!

Главное бесить его в этом случае старательно, а то он если недорасстроится, может попытаться тебя убить)

Аддамсы! Вы - прелесть!

Я к Оскару Уайльду хорошо, но все-таки он пишет про мир как про себя. Будто мир - это он. Зато искренне - и поэтому диапазон попадания в правду получается немаленький. Он весь такой как прелестный цветочек. Можно же по цветочку изучать какие-нибудь биологические закономерности? Он же выражает? Выражает. Вот и Оскар Уайльд выражает. Правда, мне кажется, он и сам-то не собирался делать вот это всё, что он пишет, какой-то там своей принципиальной точкой зрения) Попрыгунья-Стрекоза же. Или акын. Что в душу прилетело - то пою) Думаю, он не считал себя должным придерживаться единого мнения) Где-то там есть дремучий лес. Цветочек будет его игнорировать. Вот есть у нас Стивен Фрай. Мне кажется, он инкарнация Уайльда какая-то. Повзрослевшая такая. Не так драматично к самому себе, не так пафосно к миру и собственному баловству с ним. Новый уровень дендизма. Может и в дремучий лес сходить. Но вот с черепахой на кушаке я его прогуливающимся представить могу. И не без гомосексуализма)

Однажды, давным-давно, я здесь уже была! Сыграла целых две игры. Точнее, полторы, потому что на второй меня свалил приступ мигрени.

Я сейчас буду писать отзыв с кучей цитат, потому что невозможно без них. Но сначала издалека. Пункт 3, книга, изданная в год, когда вы пошли в школу. Терри Пратчетт, Джонни и мертвецы Умереть я хочу по Пратчетту)

Я даже не пытаюсь смотреть, потому что боюсь. Но! Зато я читала книги скандинавских авторов, а это, по-моему, не слабее. Так что у меня будет что-то вроде терапии)

Сестра Моника (Джиллиан Сэдлер) 27 лет. Монахиня.

@Thinvesil , даже я думаю попробовать, а уж я-то тот ещё паникер. Может, так даже атмосфернее, когда все правда боятся?

Каждый видит кого-то своего. Эффект Тени, не иначе.

Треугольные козлики)

Если бы тот был солнечно прекрасен, да.