Storm Age: Memento

[Yambie 16 287]

Пролог 

 

7 Фрументума, 7:28 Бури

 

Северин Рейн, миледи Доротея, Ормхильд из клана Пера Чайки, Люциан Фабиус и Оливьеро Ред. Что их всех связывало? Да если судила душа несведущая, видя в них не более чем семена белоснежного одуванчика, которых в неизвестные дали уносит знойный ветер. А те даже не противятся судьбе - принимают её невзгоды, принимают ношу тяжёлого рока и становятся частью целого картины с блеклыми красками цикличного бытия. Суждения в итоге окажутся верными, пока кто-то не начнёт присматриваться к этим людям внимательнее, искать ответы на заданные вопросы там, где другие предпочли лишний раз закрыть глаза - в конце концов, прийти к выводу, что они необычные по своей природе люди и судьбы их заплетаются в очень крепкую красную нить.

Эос знал, что такого необычного могло быть в совершенно обычном на вид Северине Рейне. Что не так уж до глупости проста собой дикая Ормхильд из авварского клана; что хранит в себе Люциан Фабиус секретов гораздо больше, нежели среднестатистический тевинтерский маг, за которым грех лишь магия крови. Что миледи Доротея не очередная изнеженная светским блеском и роскошью дама, как и Оливьеро Ред на самом деле чуть ли не оправдывает слухи о том, что является ходячей нежитью и марионеткой в руках ривейнских ведьм, жаждущих пролить кровь кунари, которые поработили их родные земли.

Их встречает золотая пора осени. Пора аристократичного золота и холодного огня.

Пора прощанья с беззаботной юностью.

Ясноокая птичка Ксенона Антиквара быстро вылетает из своего скромного жилья, где кроме него ютились ещё пять остроухих сожителей. Проходит мимо народного дерева, Венадаль, и спешит к ступенькам вверх Нижнего города, но тут же встречает солидного Серджио Леони, по злобному взгляду который искал почему-то именно Эоса.

- Мессир Серджио! Какой визит, - ясные глаза злорадно блестят, сам эльфёныш чувствует себя неприкасаемым, зная, чьё покровительство лежит на его плечах, а потому гордо вскидывает подбородок и скрещивает руки на груди. - Надеюсь, вы понимаете, что весь Эльфинаж не скинется вам на новые орлесианские туфельки, если вы вдруг наступите в какую-нибудь помойную яму.

Ксенону, увы, придётся немного подождать своего сердобольного подопечного, выслушивающего сейчас пламенную речь хозяина одного из популярных борделей в Киркволе.

 

...

Отмеченные  

 

...

Хаархус Северин Рейн FalseLemur Доротея Роскошная Tork Ормхильд Гуннардоттир ан Унн

Yambie Герман Оливьеро Ред   Thinvesil Люциан Фабиус

...

Thinvesil Брон Живчик Yambie Адаар Диониза Миккель Yambie Улва

...

 

Hide  

Сюжетные ходы  

 

Ход I

Город Цепей
Чёрный магазин

Перепутье

Уайлдервейл
...
Интерлюдия

Старкхавен

Ход II

Небесная Звезда
Жатва
Дитя Древнего Бога

 

Ход III

Явана

 

Эпилог

 

 

Hide  

...

• Комната: Memento
   
• Карточки персонажей
• Шпаргалка Мастера

Изменено 29 июля, 2022 пользователем Yambie

[Диониза 3 111]

- Я много чего не умею, - все же поддаться откровенному мальчишеству, поднять ладонь, чтобы коснуться указательным пальцем кончика ее носа, - Стрелять из лука, например. Эльфы не признают арбалетов, но видимо эльфийской крови во мне недостаточно, чтобы проникнуться. И с топорами у меня такие же прохладные отношения, разве что метнуть могу.  Нет в мире совершенства.

[Yambie 16 287]

Аслауг зажмурила глаза, когда коснулась её носа.

Открыла и сказала с энтузиазмом:

- С топорами легко управляться в ближнем бою легко! Почти как с мечами, - она облизала губы, помолчала немного, прежде чем предложить: - Могу показать как… о! - воодушевилась Аслауг. - Я могу научить тебя обращаться с топорами, а ты взамен научишь меня взламывать замки. Как тебе такое? - улыбается седоволосая. - После того, как разберёмся с этими фанатиками…

И вновь задумчивое молчание.

А будет ли это "после"?

Ни люди, ни время никаких обещаний не дают. Хотя улыбка с губ её не спадает.

- Ты засыпаешь…

[Диониза 3 111]

- Я могу научить тебя всему и просто так, - Ренэйл улыбается, наблюдая за напарницей, - Но мысль мне нравится. Закончим с крылатой ящерицей и ее поклонниками, и займемся. 

А в голове вновь шумит прибой, бьется о безликие серые скалы. Голос Аслауг пробивается сквозь него, заставляя сосредоточится, поймать ускользающий смысл. Слишком расслабился...

- Да, есть немного. - отзывается он некоторое время спустя, открывая глаза. И когда закрыть-то успел? - Говорят, спать посреди разговора невежливо. - по губам вновь скользит улыбка, - А еще я не умею лазить по деревьям. Как у тебя с этим? - насмешничает, конечно. Но когда еще? При мыслях о драконице затишье перед бурей ощущается особенно остро.

[Yambie 16 287]

Бледная ладошка теперь намеренно хлопает тыльной стороной по груди мужчины.

- Ты-то и по деревьям не умеешь лазить? - тихо смеётся Аслауг, а ладонь уже не отдёргивает - лишь слегка костяшки пальцев касаются рубашки и от того что-то перещёлкивает в черепушке.

Что провоцирует появлению румянца на щеках, дыханию чуть учащённому. Чувства, как будто в животе из тесных своих коконов вылезли бабочки и начали беззаботно порхать по алой поляне, напевая песни о скоротечности молодой весны.

А она улыбается, хоть брови хмурит.

Та же Киян с ним бы лучше смотрелась, нежели седая малолетка, которая - иронично али нет - только открывала для себя удивительные, но опасные чувства влечения.

- Спи тогда, - шепчет Аслауг, понимая, что заболтала Рэна. - А я вход покараулю.

[Диониза 3 111]

- Ладно-ладно, умею, - ни грамма раскаяния в насмешливых светло-серых глазах, сейчас прозрачных, словно горное озеро, - Правда, больше не по деревьям, а по карнизам и чужим окнам. Еще по скалам как-то приходилось... - а чужая ладошка не уходит, застенчиво касаясь его рубашки под расстегнутой курткой, что распахнулась, когда он лег.

Румянец на бледных её щеках вновь вызывает на лице улыбку, свободно лежащая его ладонь мягко касается тонких пальчиков и уходит, возвращаясь на покрывало. Если бы Аслауг сейчас спросила, почему Ренэйл взял в пару именно её, он бы, наверное, даже ответил, без обычных дурачеств и невинного флирта. Маленькая серебристая гюрза очень напоминала его самого десятилетней давности. Одна против целого мира.

Тихо вздыхает, глядя в черные глаза. 

- Покарауль, - отзывается согласно, - В окна не полезут, здесь от входной двери одно название. Но эта комната самая дальняя, шаги по коридору будут слышны в любом случае. 

Приподнимается, разворачиваясь, ложится к Аслауг спиной, в последний момент подумав, что, наверное, сделал это зря. Но привычка не оставлять открытой спину берёт свое, а беляночка уже взрослая девочка, сильно впечатлиться его разбитым затылком не должна. К тому же большую часть крови он смыл, обнаружив ведерную бочку с водой на кухне.

- Если будут гости - буди. - чуть глухо произносит Рэн, закрывая глаза, отпуская усталое сознание из оков воли. 

Если сюрпризов не будет, как минимум час времени у него точно есть. 

[Yambie 16 287]

Аслауг перевернулась назад на спину, сложив руки на животе. Тихо вздохнула, разочарованно глядя в потолок - как будто за то время, пока она смотрела на Рэна, крыша дома обязана была как-то измениться. Через какое-то время привстала, оперившись на локти, чтобы лучше осмотреть комнату, в которой находилась. Осторожно покинула кровать, подобрала свою рубашку.

- Вот сволочь…

Умыла лицо, подхватила портупею с топориками. На выходе из комнаты - желания осмотреть дом - остановилась. Посмотрела в сторону уже спящего Рэна.

Она, право, выбрала самый неподходящий момент для того, чтобы дать волю внезапно пробудившимся женским чувствам. Самый неподходящий момент жизни, чтобы именно сейчас позволить себе испытывать эти чувства.

К чёрту.

Но он ведь не узнает, решив, наверняка, что то приснилось ему, верно?

Аслауг прикусила нижнюю губу и вернулась к кровати. Присела на край, убрав седой локон за ухо и едва наклонилась к спящему.

К чёрту.

Чуть прикрыв веки - убедиться, что он всё ещё спит.

Губами невесомо коснуться губ.

Создатель, как же глупо!

Осторожно отстраниться, прикрыв рот тыльной стороной ладони и, наконец, покинув комнату. Спустя кое-какое время - после осмотра дома - возвращается назад, чтобы сесть на стул. Отогнать эхо человеческих, низменных желаний, сосредоточившись о деле насущном. И всё равно лелеять в душе недавнюю шалость.

К чёрту.

[Диониза 3 111]

Усталое сознание провалилось в бездонный колодец, наполненный густой, вязкой тьмой. В ней шумел морской прибой, шуршали галькой невнятные голоса, да жаловались на что-то крикливые серые чайки. Девичья шалость осталась незамеченной, слишком крепко спал утомленный хищник, ненадолго оставив безопасность свою той, которой доверял.

За окном разгорается закат, заполняя комнату сизыми сумерками.

Что-то где-то гулко упало, вырывая из оков сна. Вздрагивают длинные черные ресницы, открывая затуманенный со сна взгляд. Совсем рядом тихо скрипнул стул, и Рэн резко сел на кровати, рефлекторно сунув руку под подушку. Вот только кровать была чужой и ножа на привычном месте не оказалось. А на стуле чуть покачивалась Аслауг, уже поднявшаяся с постели и одетая. Серые глаза коснулись черных, блеснули усмешкой. Кажется, ему даже не выскажут за то, что видел её без рубашки.

Поднявшись на ноги, Ренэйл сладко тянется, разминая мышцы. Взгляд касается отсветов заката на обломках здания за окном. Пора. Но сначала...

Падает куртка на смятую кровать.

- Пойду умоюсь. - встряхнув головой, Рэн протирает лицо ладонью, выходя из спальни.

Возвращаясь несколькими минутами спустя. Волосы его ощутимо мокрые, а в руки Аслауг летит небольшой сверток темного пергамента. Внутри хлеб и кусок сыра. Ужин.

- Поешь и идем. 

Время для баловства и разговоров ушло, но ему хочется верить, что оно еще вернется. Когда-нибудь.

А пока они покидают временное убежище, возвращаясь к остальным "Гончим". Потому что любое начатое дело непременно должно быть закончено. 

[Yambie 16 287]

Ход III
Явана

 

В последний раз она бросает взгляд в сторону его обездвиженного тела - драгоценный минерал, ожившая эмоция в форме нестабильной материи, из недоступных человеческому глазу гор, именуемых снами. Окружающие языки пламени, которые окутывали его, будто ладони любимой матери, создавали впечатление, что вот-вот и он поднимется, дабы отомстить за обиду. Она отвернулась и быстро побежала в сторону выхода из горящей таверны.

Выбила дверь. Откашлялась. Испуганно вздрогнула, когда услышала рев.

Забытый летами рев и взмах тяжёлых крыльев, кои оставил чуть ли не весь город в материализовавшейся огненной бездне загробного мира. Рубины огня души обращены к небу, а ноги ведут всё дальше от таверны и от угрозы, которая, вероятно, вряд погибла от острия сабли.

- Улва!

Этот голос…

- Frère? - шепчет с нотками облегчения, радости, когда мигом встречает недалеко его фигуру. Измождённый, израненный, но живой, хвала богам милосердным, что ещё живой.

- Улва, сзади!

Она реагирует быстро, когда следом также слышит приближающиеся шаги и даёт отпор, взмахом сабли с кинжалом - стукнуть сталью об сталь и пролить чужую кровь.

Почти.

Мужчина падает замертво, а она оборачивается к брату. Из тёмных припухших губ течёт кровь, а в груди торчит кортик с рукоятью в форме дракона.

- Герман, - успеет тихо прохрипеть его имя, сделав пару шагов к нему навстречу и упасть землю.

 

...

 

Как же наивно разбрасываемся мы собственным доверием. Как легко привязываемся к тем, кто обратил на нас внимание в моменты невыносимого отчаянья и затянувшегося горя. Добродетелью нарекаем, милосердием, а в сердце пустота. Надеемся и верим, а потом расплачиваемся собственной болью.

Он любил его и думал, что больше никого в жизни у него не будет, кроме него. Он любил её, но рядом не остался, представляя себя героем единственным во всём мире живущем.

Никогда не будешь моей только женщиной.

 

...

 

Лицо его исказилось в гримасе ужаса. Наблюдает за тем, как она идёт к нему, бросает из рук саблю, а затем кинжал. Протягивает вперёд ладонь, чтобы прикоснуться к нему. Как падает на землю и испускает последний вздох, как дань за право существования в этом мире.

Он жалобно заныл, когда подошёл к ней. Упал на колени и приподнял безжизненное тело красноглазой, крепко которое обнял. Убедившись ещё раз: ни вздоха, ни слова, ни ободряющего наивного да глупого слова, а лишь тишина, которая растворялась в треске нескончаемого адского пламени.

 

Mon soleil.

 

 

Изменено 7 марта, 2021 пользователем Yambie

[Диониза 3 111]

Урзара улетела, но город все еще пылал. Да, не так сильно, но более чем достаточно для паники, хотя пытавшихся тушить огонь тоже хватало. 

Голова все еще слегка кружилась - больше из-за едкого дыма в воздухе, но Миккель старался не обращать на это внимания. В конце концов всегда можно было ненадолго опереться на Адаара, шедшего рядом. 

Разрушенная таверна пылает ярким факелом, ясно различаемым издалека. Но но это привлекает взгляд. Совсем не горящий остов, а знакомая широкоплечая фигура в нескольких шагах впереди, на тротуаре. Рыжая шевелюра кажется объятой пламенем.

Герман сидит к нему спиной, чуть раскачиваясь, словно маятник. А за его плечом - слишком знакомый медный с проседью локон. 

Сердце замирает, сбиваясь с ритма, Миккель преодолевает оставшиеся метры в пару секунд, падает на колени рядом. Девичья фигурка в крепких мужских объятиях напоминает сломанную куклу. 

Нет!!!

Что-то ломается внутри, сгорает, осыпаясь пеплом.

Тепло улыбаются ему рубиновые глаза...

Он не должен был привозить её сюда. 

Но, может быть, еще не поздно?.. Вот только как забрать драгоценную ношу из кольца чужих рук?

- Герман. - ладонь опускается на плечо, встряхивает, обращая на себя внимание, - Герман! 

[Yambie 16 287]

Семь лет тому назад он встретил человека, впредь который именовался Редом. Едва живой рыжеволосый мужчина с редким оттенком окон души - моря и леса - в разводах крови и грязи чуть ли не по всему телу. Неровным шрамом поперёк горла - тот, кто оставил его задел голосовые связки, но не артерию, а широкие ладони безрогого были достаточно умелыми, чтобы наложить швы.

Déjà vu.

Оную фразу однажды сказал Ред, когда стоял на ногах ровно, взирал на море бескрайнее, а в глазах сиял дивный огонь ярко-голубого цвета. Я живу, - говорил его будущий капитан. Я живу, - говорил его первый друг в этом незнакомом мире. И безрогий наивно верил. Верил до тех пор, пока не узнал о ней.

Déjà vu.

Адаар остановился чуть поодаль от Реда и Миккеля, молча наблюдая за тем, что будет происходить дальше. Маленькими лапками Фауст поправил блюдце на своей голове.

 

- Герман. - ладонь опускается на плечо, встряхивает, обращая на себя внимание, - Герман! 

 

- Убирайся! - злобно рыкнул Герман на Миккеля, сильнее прижимая к себе Улву. Он не смотрит прямо на него, нет. Голова его опущена, лоб касается седого виска. А в треске огня звучат…

Всхлипы?

Адаар нахмурил брови.

Эти люди… насколько же они хрупкие.

- Миккель, - негромко обращается тал-васгот к белобрысому лекарю. - Подожди немного, - мотнул головой. - Немного.

 

 

Изменено 7 марта, 2021 пользователем Yambie

[Диониза 3 111]

Всплеск ярости словно бы и не отмечен, Миккель лишь тихо выдыхает, на миг прикрыв глаза. "Ты не виноват." - хочет сказать Герману, но молчит. 

Потому что это неправда. Они виноваты. Оба.

- Герман, - ладонь вновь чуть сжимает чужое плечо, - German, je vous en pris... 

Дикий шторм эмоций сковывается льдом где-то глубоко внутри. Он должен забрать её. Должен помочь.

Хотя бы попытаться. 

От голоса Адаара Миккель замирает. Ладонь соскальзывает с плеча Германа несколькими секундами спустя, опускаясь на грязный тротуар. 

- Хорошо. - глухо отзывается он; взгляд льдистых глаз не отрывается от девичьей фигурки в кольце мужских рук, упавшей вниз тонкой белой ладошки, рассыпавшихся каштановых прядей с нитями серебра, - Я подожду. Только недолго. 

 

__________

*пожалуйста

[Yambie 16 287]

- Немного, - тише повторяет Адаар, дабы лекарь не спровоцировал волну ненужного гнева со стороны рыжеволосого разбойника в попытке забрать из его рук ту, кто ему - как оказалось - также не безразличен.

Скрестил руки на груди и опустил голову, прислушиваясь к треску огня. Отвернулся, а Фауст продолжает внимательно взирать на троицу, кои сидит на земле.

Кажется, прошла минута.

Тихий вздох. Устами касается её шрама на щеке, уголка губ. Ладонью убирает каштановые пряди с седыми косичками с умиротворённого лица, в отражении которого больше нет места для тревог человеческого бытия.

- Mon fille, - шепчет, лбом касаясь её лба, прежде чем перевести взгляд бледной бирюзы к Миккелю, - помоги.

С его состоянием он её никуда не сможет донести.

А им всем лучше добраться до какого-нибудь относительно безопасного места.

[Диониза 3 111]

Минута растягивается в вечность. Нужно было оставить Улву в лечебнице. Их обоих. Вот только Герман бы не остался. И она бы ушла за ним... 

В треске огня слышатся тихие слова и Миккель поднимает голову, касаясь взглядом выцветшей бирюзы. И подается вперед, протягивая руки, осторожно забирая безвольное тело из кольца рук. Мягко обнять, на миг прикрыть глаза, касаясь губами холодного виска откинувшейся на его плечо головы. Пальцы привычно ложатся на тонкую шею, отыскивая пульс.

Снова и снова.

Росток надежды внутри осыпается седым пеплом. Цвета прядей в её волосах.

Это не может быть правдой.

Пульса нет. И полированную сталь ножа, поднесенного к бледным устам, не замутняет дыхание. 

Он не мог опоздать.

Он же обещал...

Хочется кричать. Выть, как волки, задрав голову к безразличному небу. Но из приоткрывшихся губ не доносится ни звука.

Судорожно, рвано выдохнув, Миккель вновь касается губами её виска. И решительно поднимается на ноги, бережно прижимая к себе драгоценную ношу.

- Адаар, помоги Герману. - в глухом голосе нет жизни, как нет её в стылых осколках льда, названных кем-то зеркалами души. Более не оглядываясь, Миккель возвращается назад. 

В лечебницу.

И не важно, что ему не получить там помощи. Просто иного безопасного места он не знает. Сейчас там - его дом. 

Он несёт её домой. 

Лечебница переполнена, но Миккель едва ли обращает на это внимание. Несколько раз его окликают медики, но лекарь лишь отрицательно качает головой, не замедляя шаг. Плечом распахивает дверь отведенной ему комнаты, бережно опуская свою ношу на аккуратно заправленную кровать. Садится рядом.  Ладонью аккуратно убирает упавшую на алебастровое лицо яркую медную прядь.

Внутри пустота. 

И оглушенное сознание молчит, не желая принимать жестокую реальность мира. 

 

 

 

[Yambie 16 287]

То, что мужчины испытывали в отношении одной женщины, было чуждо тал-васготу. Не участие в их горе, но любопытство: насколько такую значительную роль в их жизнях играла она, что для них это удар сродни клинку в спину от человека, всецело которому отдали своё доверие. Люди… странные. Они преисполнены ненужными эмоциями, тревогами, желаниями, отчаянно хватаются за ветви прошлого, не обращая внимания на корни настоящего и будущего. Забываясь на миг, когда хрустит хрупкая ветвь и вместе с ней они падают вниз.

В бездну сломленного духа.

Тал-васгот молча наблюдает за Германом, который заходит следом за белобрысым лекарем в комнату. Как садится на колени возле кровати, на которой лежит она - как осторожно берёт обеими ладонями её, касаясь пересохшими губами тыльной стороны.

Вопрос Адаара…

И что теперь?

… остаётся не озвученным. Висит в воздухе, как хмурая туча. Суета извне этой комнаты. Звон стали и крики извне этого здания. Вздрагивающие плечи рыжеволосого, тщетно который пытается сдержать всхлипы - по бледным щекам которого, на удивление, ещё текут горячие слёзы.

Наверняка лелея желание смерти собственной: встретить её по ту сторону или кануть в объятьях вечной ночи.

И что теперь?

Серебро глаз обратилось к окну.

Без понятия.

Адаар закрыл за собой дверь. Сделал пару шагов вперёд, а затем облокотился плечом к стене.

Доля молчания сейчас не повредит.

[Диониза 3 111]

Конечно, вдвоём их не оставили. Но присутствие в рядом Германа и Адаара не вызвало в душе никакого отклика. Пустыне все равно, сколько в ней песчинок. 

Слёз нет, внутри лишь стылая пустота, в которой глухо стучит набатом сердце. Он лекарь, он должен помогать живым - разумом Миккель понимает это, но не делает ни малейшей попытки встать, оставив ту, которой помочь уже не в состоянии. Взгляд бездумно скользит по спокойному её лицу, ладонь мягко перебирает медные локоны, выбирая запутавшиеся в них щепочки, гладит кончиками пальцев отмеченную шрамом щеку, спускается вниз, чтобы поправить воротник залитой кровью рубашки...

Молчание сводит с ума. 

Он не может - и не хочет - принимать того, что она более никогда не улыбнется ему, не поцелует в щеку, не обнимет, не нахмурится, взирая с упреком в распахнутых очах... Глубоко, прерывисто вздохнув, Миккель заставляет себя отвести взгляд, уводя его к окну. Ладонь сжимается в кулак, комкая покрывало. 

Но отпустить её так и не получается.

 

[Yambie 16 287]

Из губ Германа вырвался хриплый стон. Он резко встал на ноги, отошёл в сторону и закрыл лицо двумя руками. Пустил пальцы в рыжие волосы, растрепав их - ещё один хриплый стон, приглушить который пытался, прикрыв рот ладонью.

Молчание растягивалось.

Адаар поджал губы, переводя взгляд от Миккеля к Реду. Опустил глаза, потянул ладонь к кожаной сумке на поясе, чтобы вынуть из неё небольшую флягу.

Убедившись, что внутри ещё что-то осталось, он неловко предложил мужчинам:

- Эм… может рома?

[Диониза 3 111]

Отвернув голову от окна, коснуться озер серебра долгим, нечитаемым взглядом. В этом был смысл. Вот только... Крепкий алкоголь не возвращал разум, а отключал его напрочь. 

Совсем не то, что нужно ему сейчас.

- Нет, - тихо отзывается, качнув головой, - Спасибо, но нет.

[Yambie 16 287]

Адаар перевёл взгляд в сторону Реда, но тот, похоже, даже не отреагировал на его предложение - стоит к нему спиной, скрестив руки на груди, а плечи всё также дрожат.

С другой стороны: почём ходячему мертвецу алкоголь.

Адаар почувствовал себя неловко и светло-серые щёки, кажется, впервые в жизни налились румянцем.

- Может… может, принести вам что-то? - смущённо предлагает тал-васгот, убирая флягу с ромом назад в сумку.

Всё, что угодно, но лишь бы сбить удушающую атмосферу, что витала сейчас в комнате.

[Диониза 3 111]

Что именно и откуда им может принести кунари думать нет желания.  Ласково погладив ладонью медные локоны, Миккель встает с кровати. 

- Спасибо, Адаар. - тихо, на выдохе, - Ничего не нужно. Просто побудь здесь, хорошо? 

Сбегает, впервые за долгое время не позаботившись о собственном внешнем виде. Занять руки привычным делом,  не позволяя себе сойти с ума от круговорота мыслей. Вот только стылая пустота никуда не ушла, и медики порой вздрагивают, встречая его прямой взгляд.

Но это уже не имеет значения.

Мир без солнца никогда не будет прежним.

[Yambie 16 287]

Если честно, то он чувствовал себя здесь теперь в край лишним. Что ему-то тут делать, когда остаться может тот же Ред? Закрыть только глаза на то, что он сам едва держится на ногах. Дверь же захлопнулась, а удушливая атмосфера никуда не делась. Пахло кровью, чуть уловимым трупным гниением и гарью. Вуаль траура - человеческой утраты. Рыжеволосый мужчина пару раз качнулся вперёд-назад стоя на месте, прежде чем блеклым взглядом посмотреть на тал-васгота.

Адаар затаил дыхания, ожидая, что тот скажет или сделает.

- Подай таз с водой, - хрипло попросил Ред. - И… слушай, посмотри нет ли у него гребня какого-нибудь.

Безрогий в недоумении уставился на морского разбойника, который, пошатываясь, вернулся к кровати, на которой лежала Улва. Присел на край и поправил каштановые волосы с седыми косичками, последние которые начал осторожно распутывать.

Адаар огляделся. Таз с водой находился на видном месте, а вот поиски гребешка заняли время, пока Ред водил влажной тряпкой по лицу Улвы, вытирая кровь с сажей.

- Вот, - говорит серокожий, протягивая находку рыжеволосому разбойнику.

Ред молча принял из его рук гребешок и начал расчёсывать каштановые волны с проседью.

Снова это молчание.

Адаар подвинул к кровати стул, присел на него, опустив ладони на колени. Смотрел на умиротворённое лицо Улвы, старался не пересекаться взглядом с Редом.

- И… что теперь? - наконец обретает форму в словах мысль, что витала недавно в черепушке тал-васгота.

Ред отвечает не сразу.

- Искать Явану дальше я не вижу смысла. Все, кто заключил сделку с Ксеноном, дабы убить ведьму, либо мертвы, либо пропали без вести. Остался, конечно, я, но, - Ред посмотрел прямо на Адаара. - Посмотри на меня. Такое чувство, что какое-то неаккуратное телодвижение с моей стороны, и я развалюсь на кусочки.

Безрогий протёр ладонью подбородок.

- Так значит… возвращаемся на Лломерин?

- Сначала я хочу похоронить сестру, - Ред мотнул головой. - Тело нельзя так оставлять. Его необходимо сжечь, чтобы духи Тени не вселились в опустевшую оболочку...

- Ред?

- Я не вернусь на Лломерин.

Адаар округлил в изумлении глаза на сказанное рыжеволосым, но ничего по этому поводу не сказал и не спросил.

И так было видно.

И от того на душе отчего-то стало горько.

- Я должен быть на её месте, - спустя какое-то время говорит Ред дрожащим голосом. - Посмотри на меня… я умираю. Я уже мёртв. Я должен был провалиться в бездну вместе со всеми. Не она должна лежать на этой кровати, а я, - хриплый смешок, отворачивает голову в сторону, вытирая тыльной стороной ладони глаза - постыдные горячие слёзы, которые его организм ещё способен вырабатывать на пике эмоций, которые не в состоянии сдерживать. - Merde…

Адаар молчит.

Не упрекает. Даже не смотрит на Реда, когда тот закрывает лицо ладонями, опускает локти на колени и начинает рыдать.

А я думал ты сильный.

Ты всего лишь человек. Она была твоей слабостью - той слабостью, которую принял слишком близко к своей незримой душе, что она впилась крепко клыками в бесцветную плоть. Отталкивал, но видел также в ней надежду. Маленькую надежду, которая однажды исправить жизнь твою, что пошла однажды наперекосяк.

 

...

 

Ближе к вечеру эмоциональные всплески поубавились. Герман дремал, опустив голову и руки на край кровати рядом с Улвой. Адаар сидел на стуле, скрестив руки на груди и вытянув вперёд ноги, а Фауст исследовал содержимое шкафчиков, подолгу задерживая взгляд на блестящих штучках.

Все трое терпеливо ждали возвращения хозяина комнаты.

 

 

Изменено 20 ноября, 2020 пользователем Yambie

[Диониза 3 111]

Хоровод чужих лиц, однообразие палат, колотые и резаные раны, ушибы, ожоги, переломы... голоса, крики и плач - все это воспринимается лишь краем сознания, не затрагивая глубинных мыслей. Слова - лишь набор звуков, голоса вокруг сливаются в единый гул, и даже собственный голос звучит словно бы со стороны. Уста размыкаются не часто, лишь попросить подержать, подать что-то или унести, не более того. Руки механически выполняют привычную работу, а где-то глубоко внутри заходится в истерике сердце, зажатое холодными тисками воли. 

Миккель видел смерть не раз, и не два, но старательно гнал от себя мысли, что однажды та придет за теми, кто дорог. Малодушно надеялся уйти в Тень раньше. Но судьба жестока, она любит смеяться над чужими желаниями. 

А память подбрасывает картинку темноглазого чуда, лежащего в колыбели. Анника. Ей сейчас, должно быть, чуть больше двух лет... 

Кровавый закат расползается по небу, заглядывает в окна. Стылые осколки льда касаются его далеким взглядом. Вечер. Уже вечер. 

Он заберет девочку к себе. Герман вряд ли будет против.

Пройти мимо столовой просто так не удается - знакомый медик увлекает его внутрь, к паре широких столов. Может, оно и к лучшему - поесть все же надо... вот только его натурально воротит при одной только мысли о еде. Не желая расстраивать хорошего человека, принесенный ему поднос Миккель все же забирает. Картофель, вареное холодное мясо, овощи, сдобная булочка, чай - еда в лечебнице не отличается разнообразием. Герман вряд ли съест хоть что-то, но может Адаар... или его желтоглазый питомец...

Дверь снова открывает плечом - но в этот раз прикрывает ее за собой. Взгляд тут же находит Улву, безмолвно отмечая перемены в её облике. Она будто бы спала... он отдал бы все, что угодно, лишь бы она проснулась.

Опускает поднос с ужином на тумбочку:

- Поешьте. - произносит глухо, нарушая тишину комнаты. Садится на кровать, глядя, как блики свечей танцуют в переплетении меди и серебра. 

Думая о том, что скоро сей прекрасный образ останется только лишь в его памяти.

 

[Yambie 16 287]

Неохотно Герман приподнимает голову, вытирает ладонями уставшее лицо, пускает пальцы в рыжие волосы, расчёсывая их назад.

К еде не притрагивается.

Адаар же берёт картофель, потихоньку очищает его от шкурки. Фауст набрасывается на булочки и аппетитом поедает кусочек за кусочком.

Молчание.

Особо-то и не о чём говорить. Обсуждать. Строить планы. Только продолжать переваривать случившееся и как данность принимать в объятья неприятный осадок, не противиться горечи да печали.

- Где... где можно сжечь тело? - тихо спрашивает Герман, хмуря брови. - Только не предлагай какой-нибудь местный крематорий, Цетуса ради…

[Диониза 3 111]

Вскидывает взгляд на рыжеволосого, вопросительно приподнимается светлая бровь. А крематорий-то его чем не устраивает? Тихо вздыхает. Какая теперь разница...

- В парке, наверное, можно. - тихо отзывается, уводя взгляд обратно к бледному лику, в свете свечей кажущемуся фарфоровым, - Или на окраине, где заброшенные дома. Там и доски достать проще. 

[Yambie 16 287]

Его, Германа, как раз не устраивала сама мысль о том, чтобы передать тело Улвы в руки местных врачей, которые кинут её в котельную как кусок сгнившего мяса. Так они могли бы устроить достойные похороны для красноглазой женщины и как раз наперекор её боязни оказаться в общей могиле.

В худшем: стать марионеткой морталитаси после смерти.

- А цветы там сейчас какие-нибудь растут? - вопрос, который касается одновременно парка и заброшенных домов на окраине.

Глупый. Всего на миг.

Ловит мысль, что если нет, то мог бы по дороге найти что-то подходящее.

 

 

Изменено 20 ноября, 2020 пользователем Yambie

[Диониза 3 111]

В отсутствующем, далеком взгляде на миг проявляются эмоции. Но шквал их уже мигом спустя сменяется задумчивостью.

- Не думаю. - не поднимая глаз, Миккель отрицательно качает головой. Некоторое время молчит, размышляя, и добавляет:

- Кажется, в садике за лечебницей была клумба. Какие-то цветы, наверное, там есть и сейчас.  -  он знает, что рвать цветы с клумбы нельзя, но это уже не важно.

Совершенно.