World of Darkness: VtM "Nuova Malattia"

[Gonchar 4 767]

Главы

Пролог - Blood of Saints

Глава I - Boardwalk empire

Глава II - Gang War

Глава III

Глава IV

Hide  

Рабы крови

✝ Йохан Джованни ✝

✝ Джек "Пёс" Буч ✝

✝ Др. Донато Джованни ✝

✝ Оттилия Кёниг ✝

☥  Аврора Джованни ☥ 

✝ Айрон Рэд ✝

Hide  

Тени Бостона

Андреас Джованни, дон Семьи

Неоспоримый и могущественный глава семьи Джованни в Бостоне, держащий своим авторитетом и влиянием как её разрозненных кровных родственников, так и силы гангстеров. Загадочная фигура, редко появляющийся открыто на публике и никак явно не вовлечённый в криминальные дела.

Хэнк "Фиксер" Ротштейн, консильери

Невысокий и невзрачный человек с невероятно раздражающим голосом и склонностью бесконечно отпускать шутки (особенно включающие в себя самоиронию), являющийся правой рукой Андреаса Джованни. Никто не уверен на чём основано такое доверие дона Семьи, однако практически все знают, что если тебе нужно что-то достать в городе (от алкоголя до компромата) - обратись к Хэнку.

Стефано Джованни, младший босс

Этот пожилой мужчина обладает определённой долей известности в Бостоне, но одних только статей в газетах не достаточно для федералов или полиции чтобы прижать Стефано к ногтю. Те же, кто хорошо вовлечены в гангстерскую сторону жизни Джованни знают, что именно этот мужчина держит в своих руках многочисленные отряды солдат через своих доверенных "капо", активно продвигая позиции своей Семьи в теневой жизни Бостона.

Изабелла Джованни, торговка смертью

Ведущая свой собственный похоронный бизнес в Бостоне, Изабелла представляет собой редкий пример женщины, способной выстоять в денежном промысле 1920-ых среди мужчин. Как и у многих членов семьи, её ремесло имеет и теневую сторону - катафалки могут служить для перевозки трупов самой разной кондиции, профессиональный "грим" и бальзамировка позволяет скрыть многие повреждения и никто не будет задавать слишком много вопросам гробовщикам, хоронящим очередной труп на городском кладбище.

Пол ДиКарло, адвокат Семьи

Пол ДиКарло считается одним из самых успешных и богатых адвокатов Бостона. Неудивительно, учитывая его не особо скрываемую работу на Джованни, для которых он выигрывает самые безнадёжные дела. Нередко свидетели отказываются от своих показаний, а обвинители забирают бумаги из судов. Но мало кого волнует чистота игры, если она обеспечивает безупречный результат и богатство, к которому хотят прикоснуться многие влиятельные персоны города. 

Hide  

Музыка эпохи 

 

 

Hide  

Изменено 27 февраля, 2019 пользователем Gonchar

[The Prophet 1 111]

      На мгновение в трубке повисло молчание. Всё вокруг затихло. Время вне таксофона замерло: оно замерло, оно беззвучно дрожало вокруг меня тяжелым сгустком желе. Всё вокруг исчезло, умерло – на мгновение, пока в телефонной трубке повисло молчание. Мгновение, которое растянулось для Айрона Рэда в гребаную неделю. Повисло, будто немецкие псины на трибунале – в долгой петле имени Джона Кларенса Вудза. 

      Разряд – Хэнк. Разрыв – вздох.

      — Ну как, мне подогревать молоко с печеньем?

      Бостон ожил. Желе развалилось на кубы из воздуха, с сырыми каплями Атлантики внутри. Звуки растеклись по улице, как кровь из размороженного полуфабриката, заливая сознание сгустками белого шума. Я тут же зачесался, прокашлялся, начал усиленно тереть бороду: казалось, будто стоит остановиться, замереть снова, и дрянь безвременья снова поглотит меня с головой.

      Сучий Буч. Чем же это таким ты так занят, что мне приходится вытягивать свою задницу на встречу с Ротшейном? О'кей, можешь не отвечать. В любом случае, нет человека – нет ни проблемы, ни её решения. Ворох плана сжался в точку, веер задач лишался крепежа, и крепеж этот был в нагретых потных ручонках Хэнка Ротшейна. 

      Теперь всё упиралось Хэнка Ротшейна.

      В молоко с печеньем.

      Подогретое молоко с печеньем из рук еврея на том конце провода.

      — Ну как, мне подогревать молоко с печеньем?

      — Не надо, — пробормотал я и повесил трубку. 

      Я пью холодное.

      — Я не хочу знать, что за карточный домик вы тут раскладываете, но сдается мне, что я вам, черт побери, охрененно нужен, верно?

      Крутая фраза. Наезд как стиль жизни. Я пинком открываю дверь офиса и выпаливаю это, будто очередь из томми-гана в упор. 

      Я пришел сюда, чтобы выпить холодного молока, закусывая печеньем, и завалить Тимоти Кэннеди. И, сдается мне, молоко мне уже налили.

[Gonchar 4 767]

Айрон

      — Я не хочу знать, что за карточный домик вы тут раскладываете, но сдается мне, что я вам, черт побери, охрененно нужен, верно?

И Айрон был чертовски прав. За широким письменным столом с кипой бумаг и папок было расставлено два стеклянных стакана с белым молоком, а рядом с ними - блюдце с овсяным печеньем. Хэнк выполнял свои обещания, даже такие...несерьёзные. Сам Ротштейн улыбался во весь рот, сидя в своём кресле посреди недостроенного кабинета, где большая часть мебели была укрыта строительной плёнкой. Однако, такая обстановка явно не мешала ему работать, так как он сделал это место своей резиденцией ещё зимой 29-го едва сюда провели отопление. 
- Рад, что ты в боевом настрое, Айрон. - Хэнк хохотнул и указал рукой на кресло напротив себя. - Садись, угощайся. Негоже устраивать обсуждение серьёзного дела на пустой желудок. Мацы не было, поэтому придётся нам обойтись обычным печеньем.

Он опять хохотнул и откинулся назад, извлекая из своего вращающегося кресла тонкий писк несмазанного металла. Его короткие толстые пальцы переплелись в замок на едва выступающем животе, а по Рэду пробежался взгляд хитрого еврея во всей своей красе. 
- Ну что же, дела наши обстоят так, что мистер Андреас решил организовать подпольные бои в Бостоне. Вместе с алкоголем, наркотиками и шлюхами. Ему кажется это вполне выгодным вливанием финансов...и отличное приобретение как для Семьи, так и для её перспективных и молодых членов. - Хэнк откашлялся и перебрал пару бумажек, бегло пробегаясь по ним глазами. - И так получилось, что Андреас также хочет видеть тебя в рядах тех, кто опустит в это руки по самый локоть. Так уж вышло, что из его фаворитов ты - самый отчаянный и наиболее подходящий стать официальном членом Джованни как мафиозной семьи. - Ротштейн опять одарил Рэда своей фирменной улыбочкой. - А кто мы такие, чтобы пренебречь его желаниями?

Хэнк поднял взгляд куда-то вверх и Айрон, инстинктивно посмотрев следом, увидел на стене за спиной Ротштейна портрет Андреаса Джованни в резной деревянной раме.

Аврора

Аврора сделала своё дело, Аврора возвращалась домой. В конце-концов она заслуживала немного отдыха за то количество полезных вещей, которые привнесла для общего дела. Она была хорошей девочкой, ведь так? Она заслужила отдых. Абсолютно. И рюмку лауданума? Несомненно. 
Её мысли плавали и накатывались одна на другую под шум морского прибоя, который стоял в её ушах. Волны разбивались о выступающие из пучин чёрные камни, орошая всё вокруг брызгами и очерчивая предательские берега, которые стали ловушкой для парусников такого гордого, но так ослеплённого гордыней Карла...и с тех пор там, на самом дне между свай и старых переулков покоились они, чья кровь звала настойчивей любой из сирен...

- Мэм, к вам был гость. - из плена грёз Аврору рывком вырвал голос Еноха. Она сидела в своей гостиной и сжимала в руках опустошённую рюмку, пока во рту разливался сладковатый привкус. Она не помнила, как оказалась здесь, не помнила как приняла лауданум. В её ушах стоял лишь грохот волн.
- Ммм?.. - она невольно промычала, поднимая затуманенный взгляд на усатого водителя, который сжимал в узловатых руках свою шофёрскую шляпу. 
Судя по всему, мужа не оказалось дома. Опять. 
- К вам был гость. - настойчиво повторил мужчина, уже давно привыкший к состоянию  и причудам своей нанимательницы. - Молодой мужчина. Он сказал, что доставил посылку от мисс Изабеллы Джованни. Я взял на себя смелость забрать свёрток и отослать его обратно. 
Енох кивнул на прямоугольную посылку, лежащую перед Авророй на кофейном столике. Она была завёрнута в коричневую бумагу и перевязана верёвкой с зацепленной между листов свёрнутой запиской.

[The Prophet 1 111]

      Меня зовут Айрон Рэд. 

      Смешное имя для американца, я знаю. Мои родители уже несколько лет как кормили червей, когда их сынишка прослыл в родной Шотландии знатным мерзавцем с титулом почетного уклониста от фронтовых приключений в мясорубке Первой мировой. Перспектива свинцовой диеты где-то в траншеях Вердена меня никогда не прельщала, поэтому я завернул свои вещи в котомку, украл чемодан с чердака своего дядюшки, г-на Дансирна, и свалил из этой дерьмовой страны туда, где шанс отдать жизнь ради родины разбирался придурками, переехавшими раньше. 

      Меня зовут Айрон. Айрон Рэд. 

      Смешное имя для американца, я знаю.

      Его зовут Хэнк. Хэнк Ротштейн. Смешное имя, если ты не собираешься удавить кого-нибудь пейсами за недоплаченный цент, я знаю. Хэнк был евреем – из тех евреев, что самозабвенно пытаются быть евреями во всём, начиная от молока с мацой и заканчивая анекдотом, в котором ближайшие члены семьи дарят своему дедушке на сто третий день рождения пожелание хорошего дня. 

      Я стою напротив него, напротив этого хитрого еврея, растягивающего лицо в фирменной улыбке и пытающегося впарить мне молоко с печеньем. Хэнк Ротштейн. Иногда смотришь на человека, и тебе кажется, что он пытается быть тем, кем никогда не был – например, шотландский дебошир, который зассал колоться штыками во Франции и прыгнул через одеяло Атлантики, нацепив на себя маску крутого парня и значок полицейского. Так вот, Хэнк Ротштейн был не таким. Хэнк Ротштейн пытался быть еще большим евреем, чем сам царь, мать его, Соломон: добавь ему в речь вечные восклицания о тетушке Саре, и эта улыбающаяся морда превратится в лицо типичного карикатурного одессита.

      Я стою напротив него, напротив гребаного мистера Андреаса, взирающего на меня с засохших красок холста в деревянной раме. Иногда смотришь на человека, и тебе кажется, что он пытается быть тем, кем никогда не был. Например, бесконечно безупречным ублюдком, который развел тебя, крутого парня со значком полицейского на груди, как портовую девку, которую очаровательные туристы поимели в кредит. 

      Сука.

      — Ну так и ты не мог мне сказать этого по телефону? — нарочито раздраженно выпаливаю я, переводя взгляд со стены с портретом на белизну молока в стакане.

      Мать твою, только не говорите мне, что этот жид побоялся переплатить за связь.

      — Чтобы мне засунуть руки по локоть в это, мне нужно вытащить руки, застрявшие по локоть в моей простате. Руки Тимоти Кэннеди, Хэнк. Руки Дугана.

      Я беру стакан молока. Делаю взгляд многозначительным, чтобы Хэнк сразу понял, к чему я клоню.

      — Мне это нужно, Хэнк. Вам это тоже нужно, потому что Карлито уже ждет фамилию Кэннеди в разделе «некролог», чтобы дать добро на крышевание подпольных боёв. Ты знаешь Карла, Хэнк – он не слезет, если почувствует, что всё завязано на нём. В жопу этот гордиев узел раздутого самомнения, Хэнк. В жопу.

      Я ставлю стакан на стол. Пустой, как всё это поганое утро. 

      — Одного надо завалить, второго надо кинуть. И все в шоколаде. Ты знаешь это лучше меня, так что давай не будем терять время.

[Gonchar 4 767]

Айрон

Хэнк хмыкнул и покрутил большими пальцами, не расцепляя замок на своём животе. 
- Так и знал, что шеф когда-нибудь дойдёт своими куриными мозгами до этой гениальной идеи. Он никогда не умел сдерживать свою ярость, а с момента, когда Кэннеди стали запускать в Бостон свои щупальца...
Он покачал головой, исподлобья посмотрев на Рэда.
- Ну да ты сам всё прекрасно знаешь. - Ротштейн разжал пальцы и наклонился вперёд, упираясь руками в стол. - Что же, судя по всему, нам будет необходимо разобраться с этой маленькой проблемой. А сам мистер Дуглас выйдет отличным агнцем, брошенным в зубы этому клану. Как по-христиански.
В очередной раз он не удержался от широкой улыбки и снова раскатисто и сдавленно рассмеялся. Казалось, в этом бочёнке было веселья на десятерых. И что он вечно скалится?
- Я думаю, тебе не составит найти желающих всадить пулю господину Кеннеди. - Хэнк поиграл бровями, явно намекая на друзей Айрона в кругах анархистов. - А вот чтобы умело подставить шефа... - мужчина задумчиво потарабанил пальцами по дубовой крышке стола. - Ты знаешь Дугласа лучше, чем я, Айрон. Есть идеи?

[luckyorange 2 779]

Ее мужа не оказалось дома. Опять.

От этой мысли Аврора поморщилась, словно от зубной боли. От мысли, что ее муж снова вернется ночью, и этот неотесанный мужлан не посмеет даже смыть с себя запах мужского одеколона - Авроре хотелось рвать и метать. Но. Но.
Аврора - воспитанная леди. Хотя нет ничего хуже на этом свете и ином того факта, что твой муж предпочитает не тебя, не других женщин - но мужчин и юнцов, к этому привыкаешь слишком быстро. Впрочем. Впрочем. Какая разница? Аврора едва хмурится, потирая виски - шум прибоя, ветер, гниль и распухшие трупы на дне морском - приходя в себя после легкого сна.

- Сделай кофе, будь добр, - говорит Джованни Еноху и, стоит верному шоферу уйти в другую комату, ее ловкие ручки сию минуту вцепились в посылку. Расположив ее на коленях, Аврора едва поджала губки, смакуя мгновение: она ощутила едва уловимый аромат старых духов Изабеллы, и, подобно триумфальному вхождению на Олимп, итальянка извлекла записку, раскрывая ее. Минимум, Аврора ожидала похвалы. Она это скрывала, конечно же, подобную гордыню от всех, но будучи наедине. Впрочем. Впрочем.

Сгнившие доски, ржавые цепи, крик и кровь.

Аврора вздохнула, тяжело и рвано, отгоняя остатки сна.  Ее мужа не оказалось дома. Опять.

 

[Gonchar 4 767]

Аврора

Жёлтая бумага хрустела под пальцами, как будто извлечённая из глубокого тёмного подвала, где была заключена на несколько веков. Обречённая не знать солнечного света, не смея больше никогда показать своего лица блеклым утренним лучам. И от чего такие сравнения? 
Как ни странно, это оказалось запиской адресованной самой Авроре от Изабеллы. Она всегда могла узнать её вычурный каллиграфический почерк, такой же помпезный и старомодный, как его обладательница. Кажется, она даже использовала настоящие чернила из пузырька, так как в паре мест на бумаге были видны мелкие чёрные кляксы. Но это лишь добавляло такого особенного шарма прошлого века, источаемого этой женщиной в каждом своём действии и движении.

"Дорогая Аврора. Благодарю тебя за твой чудесный подарок. Он оказался именно тем, чего я ожидала. Это, безусловно, продвинет дальше мои исследования, однако об этом мы поговорим позже. В благодарность, как и обещала, я дарю тебе приложенную книгу. Она находилась в частном и секретном хранилище Джованни бостонской общественной библиотеке. Думаю, у тебя не составит труда разобрать итальянский, однако озаботься тем, чтобы никому больше в руки эта книга не попала никоим образом. Изучи её тщательно и насколько сможешь, а после приходи ко мне сегодня вечером. Нам будет что обсудить, в частности касательно наших дальнейших отношений.
Искренне твоя - Изабелла Джованни"

[luckyorange 2 779]

Аврора Джованни скомкала письмо и кинула в камин, поджигая бумагу. Почему-то ей захотелось убраться из этой комнаты подальше. Был ли это хаотичный и ни к чему не привязанный приступ паранойи, или это письмо Изабеллы так подействовало на нее? Какая разница, впрочем. Шатаясь от опиума, неуклюже, невзирая на боль в суставах, она закрылась в собственной комнате; и в тусклом свете единственной лампы извлекла из обертки книгу - явно прошлого века, судя по тусклой, несколько потертой обложки, если не старше. Несколько старомодный язык. Непривычный шрифт. Аврора Джованни пыталась сосредоточиться на буквах, даже не обращая внимания на стук за дверью. Кофе, оставленное под дверью, остыло спустя час. Через два - Аврора попросила Еноха позвонить в отель и отменить сегодняшнее выступление. Через три - она сделала перерыв на вечернюю дозу лекарства. Когда солнце скрылось за горизонтом, Аврора оторвалась от тома, ошарашенно и непонимающе глядя на часы. Такое бывало, когда она перебарщивала с лауданумом - теряла ход времени, не понимая, что происходит. Прижимая книгу к груди, будто обезумевшая, девушка, не найдя собственной трости, направилась в ванную. Очень скоро ее ждет увлекательнейшая беседа со своей любимой родственницей.

В комнате, где всего мгновение назад была Аврора, было ничего не тронуто, словно девушка забилась в один угол и не рисковала выбраться оттуда. Только одно фото в рамке было выкинуто в мусор.
Свадебное.

 

[Gonchar 4 767]

Аврора

Ночь опустилась на Бостон с привычной переодичностью. Авроре не хотелось спать. Казалось, после причастия на ночной мессе ритмы жизни певицы сместились ещё больше и ночная прохлада приносила с собой не сны, а прилив странной бурлящей энергии, толкающей её вперёд и дальше, не оставляя возможности присесть и отдохнуть. Да и зачем, если нет на то желания?
Дом ритуальных услуг Изабеллы приветствовал привычной тишиной и шаркающим слугой, смотрящим на ночную посетительницу затуманенным безразличным взглядом. Что-то проворчав пересохшими связками, иссхоший старик зашаркал в глубину дома, увлекая гостью за собой. Однако на этот раз он не повёл её по привычному маршруту по лестнице на второй этаж. Он остановился перед выкрашенной белой дверью и раскрыл её перед певицей, застывая неподвижным истуканом и ожидая, когда она спустится вниз. 

По привычной планировке таких старых домов там должен был быть подвал. И действительно - освещённая подрагивающим светом ламп деревянная лестница уходила вниз. И чем дальше спускалась туда Авроре, тем сильнее её и без того избитые туберкулёзом кости пробирал холод. Однако в самом низу она не обнаружила горы хлама или заготовки гробов, нет. За очередной дверью перед ней раскрылось нечто...фантасмагоричное. Тот самый род фантасмагории, за который в Салеме линчевали десятки женщин пол века назад. 

В стены подвала были вколочены лампы, источающие яркий белый свет точно в морге. В кирпичных стенах были расположены человеческие черепа без следа плоти, взирающие на гостью запавшими чёрными глазницами. Черепа, десятки черепов и костей. Пол был идеально гладким и чёрным камнем, на котором вились белые сигилы. Но это не было самым главным. По середине комнаты был расположен монолитный стол из какого-то чёрного камня. Базальт, быть может? Его поверхность укрывали хаотично расположенные символы, часть из которых была уже знакома девушке из той старой книги, что передала ей Изабелла. Выемки и каналы начинались с его поверхности и уходили в пол, расходясь там лучами. 
И самым главным экспонатом было обнажённое тело девушки, лежащей на этом чёрном базальтовом столе. Ей было от силы 16 лет, вьющиеся чёрные волосы служили призрачным ореолом для её мертвенно-бледного тела и над ней склонилась Изабелла, впившись в её шею.

Когда Аврора вошла, она оторвалась и чуть изогнулась в спине, выравниаясь в полный рост. Её губы были покрыты кровью, а широкая приветливая улыбка с длинными острыми клыками обагрена кармином.

- Аврора, дорогая. Ты как раз вовремя. - сглотнув, произнесла женщина и певица увидела какой-то нездорово-оживлённый блеск в обычно бесстрастных зелёных глазах.

Изменено 4 декабря, 2018 пользователем Gonchar

[luckyorange 2 779]

Аврора Джованни не помнила дорогу. Она не помнила даже, как выбралась из своего жилища, словно отшельник, наконец бросивший свою бочку из-под вина. Она ничего не помнила: лишь глухие воспоминания о пожаре, всеобъемлющем огне, сожравший целый город, и истлевшей в адском пламени книге. Как немертвые тела обращались в пыль, и кровь вскипала в их венах. Аврора не помнила ничего. Лишь, осознав где она находится, судорожно вздрогнула - ее взгляд, прежде затуманенный лауданумом или алкоголем - если не всем месте - сейчас безумно изучал убранство. В горле пересохло. Аврора сделала едва заметный шаг назад. Мгновение замешательства, причудливый звон металла, когда она выронила свою трость. Певица хотела что-то сказать: она едва приоткрыла ротик, но, встретившись взглядом с Изабеллой, умолкла. Эта бледная женщина казалась сейчас необычайно живой - в то время как Аврора словно… тлела на глазах.

- Я… - девушка запнулась.
Успокойся, Аврора. Убийства всегда происходили вокруг тебя. Где-то там, за вуалью, на грязных улицах и серых складах. И всего несколько часов назад тебе предлагали поучаствовать в нарушении одной из самых главных заповедей.

Аврора улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой. Попыталась, впрочем. Итальянка пыталась держаться гордо и легко - как и всегда - пускай растерянность и некий ужас было нелегко сдержать. Лауданум, впрочем, помогал.

Как и всегда.
- Не помешала?

Действительно.

 

[Gonchar 4 767]

Аврора

- О, что ты, совершенно нет.
Изабелла продолжала улыбаться, проведя языком по окровавленным зубам и убирая с них остатки крови. Из рукава она извлекла чёрный кружевной платок, промакивая насухо губы и устремила взгляд на лежащую перед ней девушку.
- Можешь не беспокоиться - она умерла собственной смертью. Однако определённые...условия накладывают ограничения на мою диету. - встряхнув платком, она бережливо уложила его на базальтовый стол, расправив кусок ткани полностью и аккуратно проведя пальцем по блестящему влагой пятну.
- Думаю, ты уже начала читать книгу, которую я тебе прислала. - Изабелла сложила руки перед собой в привычном чопорном жесте, однако в её облике всё ещё не проявлялась привычная ледяная скованность. - И у тебя должно быть много вопросов, как и откровений. Думаю, ты теперь имеешь представление, что смерть это не конец.
Женщина с какой-то странной лаской погладила труп девушки по голове и её длинным чёрным волосам.
- Мёртвые не оставляют наш мир просто так. Да, кто-то окончательно растворяется в небытии, однако жизнь слишком полна страстей, невыполненных обещаний и жестокости. Так что... - она оторвала свою ладонь от трупа и посмотрела прямиком в глаза Авроре. - Мёртвые практически всегда задерживаются среди нас и в своём мрачном царстве. Но я понимаю, что слова и текст в ветхой книге не доказывает ничего. Так что позволь мне показать тебе.
Изабелла протянула тонкую руку в сторону Авроры, точно приглашая её на танец. Танец мёртвых.

Изменено 6 декабря, 2018 пользователем Gonchar

[luckyorange 2 779]

Изабелла продолжала улыбаться. Так же легко, несколько непринужденно. Коварно и маняще. Аврора боялась, но не трупа, чье сердце застыло в бессмертной агонии, ни свою любимую тетушку, по губам которой аккуратно стекала тонкая струйка крови. Но осознания, что в этой женщине она видела себя. Подобно на сцене, манипулирующая податливой толпой, Изабелла спокойно играла, как и положено кукловоду, своей марионеткой. И Аврора боялась, ведь Джованни знала, что за этим величием и гордостью, рьяностью и рвением  - скрывается чистейшее безумие. Она не находила сил в себе сбежать: воспоминания тянули ее в это дно, когда на ум итальянки приходили странные, дикие параграфы из книги, теории и чужие воспоминания - встречи с мертвецами, странные явления на кладбищах, дикие ритуалы, переступившие границы дозволенного. Ей казалось, почему-то, несмотря ни на что, будто она знала это всегда: лишь эти знания тлели, выжидая нужного часа, в ее крови.

Кровь.

Нечто большее. Сама жизнь.
Она думала о крови слишком часто в последнее время: и, глядя на медленно стекающую алую жидкость из открытой раны мертвеца, Аврора невольно сделала, не замечая боли или неудобств, шаг вперед. Она молчала: не было ни надменных усмешек, ни реферансов, ни пения - но ее молчание говорило о столь многом. Аврора протянула свою ладонь в ответ, дотрагиваясь от холодных пальцев Изабеллы, отвечая на приглашение и танец.

[Dishaton 123]

Я не могу идти против её Воли, но я должна. Сейчас мой Закон - Воля моего Повелителя. Воля моего Повелителя есть Любовь.

Оттилия, возмущенная скверными помыслами женщины (как она полагала), сама не заметив того, вытянулась в струнку. С неодобрением в голосе девушка ответила:

- Я слышу нотки неуверенности в ваших словах о доверии к мистеру Андреасу. Не думаю, что это бы ему понравилось, - Оттилия покачала головой. - Если что-то случится с девочками, тогда и будет разговор о выплате за возможный ущерб, но, - она наконец выдохнула и её грудь опустилась, минуя секундную слабость, - знаете, я обязательно передам ваши пожелания. Всё-таки без вас нам будет не так хорошо, чем с вами и я сейчас говорю не только о мужчинах, но и о женщинах. Ваш товар действительно эксклюзивен и неповторим.

Немка выдавила лукавую улыбку и вновь устремила на вычурную Даллас свой сверкающий взгляд. 

- Мы договорились?

 

[The Prophet 1 111]

      Пустая еврейская болтовня: подводит месячный итог, как жирно пропечатанные цифры за подводящей чертой в расчетном чеке документа. «Так и знал», «он никогда не умел», «ты все сам прекрасно знаешь», «судя по всему», «тебе не составит проблемы» и, разумеется, главный жирный НОЛЬ в этой сумме, выкатывающийся во время шекелевой болтовни прямо из-под пейсов Ротштейна: «Есть идеи, Айрон? Есть идеи?..»

      Есть идеи, Айрон?

      Есть идеи?

      Я смотрю на тебя, Хэнк, сквозь массу недопитой лактозы, оседающую густыми слоями. Сквозь таящую маску жидкого воска, которая плавилась на глазах, стекала вниз по стенкам из прозрачного стекла. Твоя рожа расходится на стакане, как мяч для регби, расходится смешным лимонным овалом: через эту призму кажется, что в твоей ноздре можно провозить нелегалов.

      — Слушай, Хэнк, — начинаю я, как бывалый делец, фирменным деловым жестом вытягивая папиросу. — Давай-ка определимся в ситуации.

      В моей голове играет музыка, таинственная, которая играет в моментах демонстративной крутизны. Гулкая виолончель, струны которой дергает чудак с миной серьезного профессионала.

      Чудак, забывший дома смычок.

      — За каким чертом ты растягиваешь этот диалог еще дольше, пытаясь выудить из меня целую, мать его, Конституцию по обуванию Дугана? — сигарета гремуче шипит, взгляд исподлобья полыхнул красным. — Вот, как мы поступим.

      Перевернутый стакан опускается на стол. Я знаю, что Хэнк не любит, когда кто-то пачкает его рабочее место.

      Я знаю, что мне плевать.

      — Кто-то из ваших шлюх выудит Дугана в какое-нибудь безлюдное место. Загородный дом Карла – отличное место, чтобы оставить его без лишних глаз и подвести под подозрение за отсутствием алиби. В это время я, — показываю на себя, — и кто-то из ваших бойцовских псов, — показываю на Хэнка, — перехватим Кэннеди по дороге домой. О'кей? 

      Затягиваюсь, словно в последний раз. Моя речь приобретает дьявольски дымный оттенок.

      — А когда кто-то из клана Кэннеди получит письмо по анонимной наводке на место около загородного дома Дугана, в котором будет лежать труп, — я приподнимаю стакан, наклоняюсь и задуваю внутрь плотное облачко дыма, — все съедят пыль в глаза о том, что сам Карл грохнул Тимоти, за милую душу. Вот как будет.

      Мои слова звучат гладко, как на бумаге. 

      И Хэнк, к счастью, умеет читать.

[Gonchar 4 767]

Оттилия

Мадам Даллас какое-то время внимательно смотрела на Оттилию, а затем медленно кивнула, откинувшись на спинку дивана. 
- Ты говоришь уверенно, девочка моя. Искренне надеюсь, что твоя уверенность подкреплена реальными возможностями. Но не думаю, что дон Андреас стал бы просто так рисковать своей репутацией...тем более, - она тонко улыбнулась, - у него репутация крайне ловкого экономиста. Уж этот молодой человек точно не станет просто так рисковать деньгами и авторитетом. Договорились.
Пожилая бордель-маман медленно кивнула, дотягивая остатки папиросы, и сбросила её в пепельницу. Таким символичным движением сделка была заключена, а в копилку репутации Оттилии в семье капнула ощутимая звонкая монета. Она могла не до конца осознавать это, но очень скоро гадалке станет понятно, что самостоятельность и способность решать важные проблемы клана в семье Джованни положена самая большая награда. А у безвольных болванок, способных исполнять лишь самые банальные поручения, судьба - навеки быть прикованным к ножке трона, куда смогли забраться более проворные и сообразительные.

Её путь лежал обратно в офис Хэнка. Его адрес был у всех ещё после ночной мессы в соборе святого Леонарда, а теперь ей предстояло ехать к нему как к главному управляющему всего этого предприятия. И кто бы мог подумать, что этот невысокий и раздражающий еврей окажется настолько влиятельным и приближённым к дону Андреасу? Жизнь иногда принимала удивительные повороты.
Как ни странно, офис правой руки главы семьи Джованни в Бостоне расположился в недостроенном здании, всё ещё обёрнутом строительной плёнкой и лесами, а изнутри то и дело доносились звуки молотков и пил. Укрытые строительной пылью коридоры были безликими и пустыми, а сама дверь нужного кабинета не выделялась из ряда других.
Приблизившись, Оттилия уловила звуки двух голосов - Хэнка...и кого-то ещё. Но не было времени и желания на лишние раздумья, а потому немка просто толкнула дверь.

Айрон

- Звучит как план, Айрон. Вот видишь, ты можешь, когда хочешь.
Хэнк широко улыбнулся, потягивая молоко из стакана и заедая его печеньем. Крошки оставались на его пухлых губах, смоченные слюной и белой жидкостью. Утеревшись платком, Ротштейн переложил ещё несколько бумаг, потирая переносицу.
- У меня есть один человек на примете. Его зовут Бобби Лерой - периодически работал на Джованни и совсем недавно вышел из тюрьмы. Он мечтает стать полноценным членом семьи, так что работёнка для него подходящая. Думаю, если он покажет себя хорошо, то его можно будет втянуть в наше небольшое дельце с подпольными боями. За время тюрьмы всегда научишься драться грязно, а это может стать неплохим дополнением к нашим бойцам. 
Айрону казалось, или его так ненавязчиво поставили на место? Оставив объедки на столе, ему самому швырнули объедки. Даже не полноценный солдат семьи, просто какой-то придурок, мечтающий стать мафиози. А Хэнк всё продолжал невозмутимо улыбаться, роясь в своей кипе бумаг, как будто не принимая всё это всерьёз. Как будто подтрунивая и стараясь испытать шотландца.
- Что же насчёт выманить Дугласа из его конуры...

Но не успел Ротштейн договорить, как входная дверь его кабинета распахнулась и внутрь вошла статная темноволосая девушка. А вместе с ней в офис ворвался ледяной ветер, как будто за пределами здания была не ранняя весна, а середина зимы. Несмотря на внешнюю привлекательность, что-то во всей этой незнакомке заставляло волосы на затылке Рэда вставать дыбом.
- О, дорогая Оттилия, ты как раз вовремя! - просиял Хэнк, подманивая девушку рукой. - Только прикрывай дверь, что-то сквозняки разошлись.
Встав, Хэнк подвинул Оттилии стул с высокой спинкой, давая ей сесть рядом с развалившимся в кресле Айроном.
- Айрон Рэд, - он указал ей на шотландца, - Оттилия Кёниг.
Последнее уже было обращено к самому Рэду.
- Что же, вы, наверняка, не знакомы. - еврей со скрипом опустился обратно в своё кресло. - Однако вас обоих отметил своим вниманием и расположением сам дон Андреас. - Хэнк многозначительно передёрнул бровями. - Теперь же вам придётся всем работать вместе для продвижения нашего общего дела. Оттилия, золотце, уверен, что переговоры с мадам Даллас прошли успешно. Но сейчас у нас есть ещё одно дело, требующее твоих навыков в том числе. Мистер Рэд, не посвятите её?

[Gonchar 4 767]

Аврора

Едва пальцы Авроры коснулись холодных пальцев Изабеллы - какое-то странное чувство переполняющей энергии стало распространяться по всему телу певицы. Как будто что-то раздувало её изнутри, вытесняя из тела и окутывая разум мерцающим мороком. Сначала незаметные, а затем всё более видимые переливающие блёстки стали заполнять поле зрение девушки. И она всё не могла оторвать взгляд от сияющих в полутьме зелёных глаз итальянки. 
- Посмотри вниз. - прошептала она и Аврора точно на шарнирах опустила голову, смотря на лежащую перед ней обнажённую мёртвую девушку.

И в тот же миг её веки распахнулись, обнажая мутные глазные яблоки. Всё тело мёртвой изогнулось и её цепкие ледяные руки впились в предплечье певицы. Не успела Аврора закричать, как мир вокруг полыхнул ослепительным серебром и всё вокруг стало невесомым.
Она не ощущала своего тела, не ощущала где верх, а где низ. Лишь бесконечный полёт. Но это не продолжалось долго и вскоре к Авроре стали возвращаться чувства.
Однако вместо подвала она увидела раскинувшееся перед собой поле, укутанное бледной зелёной дымкой. Оглушительный звон колокола провозгласил её прибытие. Всюду, куда хватало глаз, шли бледные люди с измождёнными лицами, закованные в чёрные цепи. Они шли безмолвно и лишь иногда издавали крики боли. когда сновавшие между ними фигуры в чёрных балахонах огревали их плетьми по спинам.
- Вперёд, пошевеливайтесь! - раздался каркающий окрик за спиной девушки.
Та рефлекторно обернулась и увидела такую же чёрную фигуру, замахнувшуюся на неё кнутом. Но не успел тот вгрызться в её нежную плоть, как мир вокруг снова вспыхнул серебром, перенося её в другое место.

Старый средневековый город с возвышающимися над крышами покошенных домов фантасмагоричными искривлёнными шпилями. Его улицы были заполнены причудливыми существами, лишь отдалённо напоминающими людей. Их лица были искажены в тысячу разных способов, их тела облачены в странные одеяния и вся эта квази-жизнь лезла изо всех щелей. Кто-то шептался, кто-то смотрел, кто-то убивал, а кто-то просто шёл безразлично мимо. Агонизирующая навозная куча, бьющая по глазам гротеском и жестокостью.

Новая вспышка перенесла Аврору в новое место. Что-то напоминающее огромную кузню с горнами, пылающими синим пламенем. И всё те же ряды измождённых закованных людей, которых их погонщики толкали в пламя и под молоты искажённых кузнецов. Под вопли умирающих, на бурлящую от огня плоть опускались огромные молоты, превращающие их в белесое булькающее вещество, сливавшееся в огромные чаны точно расплавленный металл.

Вспышка и звон гигантского колокола выбросили в тёмный переулок. На этот раз окружение было похоже на привычный мир. Нет, да это же Бостон! Аврора всегда узнает кривые мощёные улочки Северного Энда. Прямо перед ней раскинулась разбитая машина, вокруг которой были разбросаны изуродованные тела китайцев. Словно кто-то взял и измолотил их тела паровым прессом, оставляя переломанные кости и мозги, растекающиеся по брусчатке. 
Аврора видела, как из их тела начинаются появляться призрачные фигуры, полностью повторяющие их посмертное состояние. Они что-то неразборчиво мычали и слепо пытались передвигаться. Однако их замешательству не было суждено длиться долго. Из тьмы появилось существо, отдалённо напоминающее человека. Однако, по большей части, эта тварь напоминала гибрид с мохнатым пауком. И восемь горящих алых глаз с голодом уставились на призраков. Расставив шесть пар покрытых хитином когтистых рук, существо бросилось вперёд. Когти разрывали полупрозрачную плоть, жвала хватали и выпивали досуха и всё это под оглушительные и полные боли крики овец, которые так и не успели понять, что за волк пришёл поживиться их плотью.

И вновь всё заволокло сияние под вновь повисший звон колокола, болезненно отдающий продолжительным гулом в ушах. Резко вдохнув, Аврора дёрнулась и осознала, что лежит на каменном полу, ощущая холод, сковывающий её кости. Рядом раздались лёгкие шаги и певица увидела Изабеллу, которая медленно опустилась рядом с ней. В её глазах продолжал гореть всё тот же странный огонь и женщина широко улыбнулась.
- Когда ты лежишь столь бледная и неподвижная на моём полу - то очень напоминаешь мёртвую. - одарила она Аврору очень странным...комплиментом? - Так что почти невозможно устоять. - непривычные мурлыкающие нотки проникли в обычно сдержанный голос итальянки. - Даже просто взгляд в мир мёртвых истощает смертную оболочку. Тебе надо восстановить силы.
И с этими словами она погрузила собственные клыки себе в запястье, высасывая едва заметные капли крови. А затем медленно опустилась к девушке, впиваясь в её губы долгим поцелуем, несущим в себе дозу такой желанной жидкости, наполняющей жилы Авроры жизнью и силой.

[The Prophet 1 111]

      Сухие губы склеились в растянутое, скотское хмыканье. Бесцветная кожа лопнула – разошлась по швам, как котельные трубы зимой где-нибудь в сраном Вайоминге. Или на Аляске. Или еще хрен может знать где, если там ударяют морозы, когда ты вышел перекурить под звоном сосулек или раскрасить желтым выпавший в подворотне снег. 

      О, Хэнк. Ох, Хэнк. Бобби Лерой – я даже проглочу то, что его зовут, как какого-то деревенского лесника, привыкшего удовлетворять свои мужские потребности в разошедшуюся от постоянного использования таксидермитную куклу, сшитую из белок. Бобби Лерой – парень, решивший поиграть в мафиози, да? Из тех, кто шестерит в итальянских ресторанах, когда вытягивает счастливый билет уборщика туалетов на розыгрыше биржи труда. 

      И самое смешное то, что шестерит в итальянских ресторанах он как раз после того, как ототрет запах септика с пальцев. 

      О, Хэнк. Ох, Хэнк. Мне насрать на то, как глубоко Лерой хочет засунуть свои пальцы в рот семье, прежде чем поймет, что больше засовывать нечего. Мне плевать на то, что он вообще черт пойми кто. Мне класть на то, класть на это, мне вообще класть, о'кей? О'кей? 

      Но ох, Хэнк. Ох, Хэнк, за каким таким беспредельно важным хреном ты собираешься поставить мне в напарники – нет, ты не понял:  мне, мне, мать твою, офицеру бостонского управления полиции, которого с радостью подсидит целый ёманый улей восьмиугольных трутней, гудящий у меня за задницей, – какого-то сраного уголовника, только что откинувшегося с нар?

      Серьезно?

      Ох, Хэнк. Ох.

      Ты в конец ох, Хэнк.

      Знаешь, что? Я с радостью сейчас достану еще одну сигарету и закурю, пытаясь выдохнуть из дыма чертовски огромный член тебе в лицо. Буду затягиваться, как движок локомотива, который летит в [censored] на скорости в сорок миль в час. Буду складывать потрескавшиеся губы такой трубочкой, как будто из меня пытался сделать глиняную свистульку чертовски криворукий гончар.

      И я нихэнкуя не собираюсь объяснять всё по второму кругу.

      Даже для такой смазливой девки, как эта.

      — В машину.

      Тон – что-то между окриком подчиненного и заказом пинты в затхлом баре на окраине Мухосранска. 

      Я не знаю, какой сегодня день недели. Когда узнаю, обязательно наверну в его честь.

      Я не уверен, что это как-то связано.

      Я не уверен, что уже не успел навернуть.

      — Пусть этот твой Бобби, — господь милосердный, какое же убогое имя, — катит в Паблик Гарден к шести часам. Ждет меня на пересечении Арлингтон и Бэйкон стрит. И не дай бог ты скажешь ему, как меня зовут, Хэнк. 

      Не дай, мать его, бог.

 

      Я почти не оглядываюсь, когда перехожу дорогу, спускаясь к машине. Порывы ветра треплют пальто: ткань развевается за моей спиной, как флаг Дерьмоландии. 

      За сегодня я достаточно натерпелся от смазливых дамочек и их беспробудной упрямости, чтобы расползаться в комплиментах по швам своей лоснящейся морды. Если хочешь сделать что-то хорошо, нужно делать это самому: к сожалению, думать за этих кукол у меня пока что не получается.

      Я завожу машину. Смотрю сквозь стекло, ожидая, пока она сядет.

      Смотреть на неё. 

      Снова увидеть Линду. Линда, бюджетный вариант, с ценником на скидку в 9,99$.

      Смотреть на неё. 

      Смотреть в направлении призрака.

      

 

Изменено 13 декабря, 2018 пользователем The Prophet

[luckyorange 2 779]

Подобно худшему её кошмару наяву, ощущения неправильности и отчужденностью липкой сетью сковывали ее надломленные и измотанный разум, когда душа Авроры отправилась… в мир иной. Ощущение тревоги, что медленно и вяло тлело на задворках сознания певицы, когда причудливая и пагубная энергия заполняла это красивое тело, воспылало, резко, самым жгучим и иррациональным страхом: девушка, на секунду, быть может, узнала эти гротескные шпили и улочки, и знакомый хлыст кнута, и крик сломанной монеты, и стоны рабов. Осколки снов, небрежно разбросанные песчаным человеком, оставляли на гобелене памяти зияющие дыры. Очередная вспышка энергии вырвала ее из приятного омута забвения собственных мыслей. Она хотела кричать - но не могла: лишь наблюдала, за извращенным и грубым процессом ковки, пока искры падали на ее платье, прожигая тонкую ткань, и бархатная кожа тлела, покрываясь волдырями. Она хотела кричать, но это было бессмысленно. Никто бы не услышал. Всем всё равно. Аврора была мертвецом даже для мертвых. Очередная вспышка была подобно глотку свежего воздуха. 
Пока она не стала свидетелем той жестокой расправы, что учинили над невинными душами свежеубиенных. Пока их призрачную плоть рвали, царапали и пожирали, она стояла отдали, не в силах пошевелиться: из-за страха ли или воли кукловода, что кидал свою игрушку в различные сцены? Неважно, право. Лишь восемь алых, словно кровь, глаз смотрели на нее, когда пир был завершен, и… 
Звон колокола. Погребальный звон.

Аврора Джованни была подобна кукле в то мгновение, стоило ей прийти в себя: ее лицо было бледнее обычного, а дыхание столь слабым, что, казалось, будто она не более чем мертвец. “Даже просто взгляд в мир мёртвых истощает смертную оболочку. Тебе надо восстановить силы”, - раздалось эхом в разуме певицы, но так не нашла в себе сил ответить или даже повернуться. Она даже не ответила на поцелуй, отстраненно вглядываясь в сторону. Ровно до момента, впрочем, пока Аврора вновь не ощутила вкус этой пьянящей и сладкой жидкости. За считанные мгновение она наполнялась силой и выносливостью, возвращаясь в свое прежнее состояние румяной певицы, отбрасывая морок и апатию. Аврора поддалась вперед, отвечая на столь вкусный поцелуй; и ее ладонь опустились на запястье другой итальянки, пачкаясь в чужой, холодной крови. Изабелла легко отмахнулась от начинающей требовать больше положенного девушки, отстраняясь от нее.
Аврора даже не заметила, как с ее губ сорвался едва слышимый стон; даже несмотря на медленно растекающаяся витэ по ее телу, она выглядело худо: из носа медленно стекала кровь, сосуды в ее глазах полопались, и в целом вид неряшливый и побитый. 
Это был Ад? Там был даже Бостон! В той книге было сказано, что в городах не должно быть этих существ.
Несмотря на вопрос, сорвавшийся с губ Авроры, девушка не была более испугана или насторожена: ее мысли крутились вокруг одного единственного чувства, пока разум медленно переваривал увиденное. Певица, не хотя или не находя в себе сил встать, лишь медленно начала облизывать пальчики. Всё что угодно, лишь бы ощутить тот вкус хотя бы чуть больше. 
 

 

[Dishaton 123]

      Оттилия не успела дойти до предложенного ей места, как Айрон выметнулся из кабинета. Черные брови девушки изогнулись в удивлении, она скрестила руки и недовольно посмотрела на Хэнка.

      — Что за похабство? И вот этому я должна помогать? —  эмоционально всплеснув рукой, она закатила глаза. — Мадам Даллас согласилась, но будьте любезны, нужно обеспечить этих девочек транспортом и безопасностью, — последнее она особенно интонационно подчеркнула и удалилась, закрыв за собой дверь.

      На выходе Оттилию ждала громоздкая, уже заведенная машина. Через окно виднелся такой же заведенный и напряженный Айрон, вцепившийся в руль. Об этикете и галантности в виде открытой двери для девушки, по всей видимости, речи быть и не могло, поэтому немка, несмотря на нервозность Айрона,  все же решила напомнить о своём положении:

      — К вашему сведению, то проблема у вас, а обращаетесь за помощью вы ко мне. Если вам нужен спиритический сеанс, то это словно готовка на кухне, испортите девушке настроение и ваша яичница будет напоминать два черных уголька, — Оттилию устроилась на сидении и краем глаза следила за тем, чтобы эти руки не прикончили её прямо на месте.

[The Prophet 1 111]

      Колеса. Накручивают на шины асфальт.

      Асфальт. Мятую подтирку желтой прессы. Жировые складки под собачьим загривком, когда дворняги бросаются наперерез. Шипят полотном жженой резины, когда я выжимаю педаль. Режут карту Бостона по шву уличного кроя, словно раскаленные ножницы.

      Колеса накручивают шины на асфальт, рвут мясо под свалявшейся шерстью. Беспризорные дворняги роняют выкуренные папиросы и бросаются под колеса ревущих двадцатых с табаком на зубах, пока на пассажирском кресле мне в ухо лает очередная сука.

      Утро перетекает в день, вчера перетекает в сегодня. Америка: шагнула из бальных платьев прошлого столетия в тримальхионский пир на Лонг-Айленд, в век джаза со страниц Фрэнсиса Фицжеральда, шагнула ничтожеством на золотое побережье, перепрыгнула войну, горечи и невзгоды. Мир успел умереть и родиться заново – а они продолжают отравлять мне жизнь своим существованием.

      Однажды я застрелил женщину. Застрелил у себя в голове, уронил водопад её золотых волос на лопнувший кафель. До сих пор держу руль, как будто это рукоятка пистолета. Не знаю, к чему это я сейчас.

      Просто к слову пришлось.

      — Карл Дуган. Капитан бостонского отделения полиции.

      Я говорю это, вытягивая мятую фотокарточку из бездонного кармана за пазухой. Шершавые точки на лопнувшей бумаге, скрепка на уголке. Это Карл Дуган, говорю я, кидая обрезанный квадрат ей на колени. 

      Для тебя это Карл Дуган.

      Для меня – «яблочко» при игре в дартс.

      — Заканчивает службу в пять, так что стой на месте без пятнадцати пять.

      Одно и то же, одно и то же. Езжу по кругу, словно лабораторная крыса, выполняю ежедневный ритуал в режиме полуавтомат. Разворот, поворот, стоп. Фонари Бостона плывут по лобовому стеклу, хитиновые лапы мысли трещат на задворках сознания: то и дело выбрасывает в реальный мир, когда дело становится совсем туго.

      Полуавтомат снова сломался, и я очнулся за рулем, будто ожившая статуя. Пигмалионовая девушка из глины: в моей истории её обожгли и использовали, как сосуд для браги. Мысли путались, табак скрипел на зубах, вперемешку с пылью и да заткнись ты. 

      Я курил уже или нет?

      Если я не курил, то я закуриваю. Если курил, то тушу бычок и достаю новую сигарету.

      — Давай без фокусов. — Затяжка. — Я знаю, что я не подарок. — Затяжка. — Но... мы все тут не очень, о'кей? Просто хомутнёшь Дугана на вечерок, и дело пойдет на лад.

      Пытаюсь улыбнуться, но выходит только хуже. Не смотрю на неё. Не смотрю на дорогу.

      Вообще никуда не смотрю.

      Затяжка.

      Надеюсь, ей не надо объяснять, что нужно делать. Если есть история, где крутой парень курит и показывает фотографию другого парня, думая о том, как будет закапывать труп третьего парня, чтобы его якобы случайно нашел какой-то четвертый парень, а сел за это не крутой парень, а другой парень, то девушка должна засунуть себе в задницу попытки переосмыслить свою неказистую роль.

      Надеюсь, ей не надо объяснять, что это мужское кино.

      Затяжка.

      — Где ты живешь? Не в Берлине, надеюсь?

      Айрон Рэд: просто тупая шутка.

      Оттилия Кёниг: просто тупая фамилия.

[Dishaton 123]

Она забыла. Она забыла сказать: Какого черта, Хэнк? Какого черта, ты вот так имеешь право называть её подлинную фамилию перед этим бородатым обормотом»

Оттилия Джованни – вот почему её салон редко пустует, а черный кофе в соседней забегаловке подаётся сразу, как только немка занимает столик.

Оттилия Кёниг – вот почему нужно забыть о грассировании звуков, пока она находится в Америке.

— Остроумно, мистер Рэд, — девушка хмыкнула, разглядывая потрепанную фотокарточку. — Мне нужно оружие, без него я с Карлом встречаться не буду, — клочок с изображением «мишени» провалился в её маленькую сумочку, — или же этим вечером перед ним на коленях будете стоять вы.

Мне просто не нравится твоё кино.

[The Prophet 1 111]

      Грудь сжимало так, словно скорчился в три погибели, стараясь не раскрыться наизнанку при первом же легком кашле. 

      Колесил по бостонскому асфальту, сырому и треснувшему. Сырому, потому что было сыро. Треснувшему, потому что Бинтаун наводнили целые караваны автомобилей, колесящих туда-сюда по сырому бостонскому асфальту.

      Асфальтом назывался искусственный каменный материал, которой заливали дороги, чтобы они были ровными, удобными и красиво блестели во время дождя. Литой асфальт, с применением нефтяных битумов, впервые использовали в Штатах в 1876 году, задолго до того, как автомобили моей марки прочно вошли в обиход американского гражданина. В 1892 году индустрия шагнула так далеко, что появилась целая дорожная конструкция из бетона. Её ширина равнялась трем метрам – солидная ширина для дороги, для которой еще не придумали сносных машин. 

      Как покупать лакированные оксфорды на толстом каблуке, в комплекте с ортопедической стелькой, которая служит лечению и профилактике нарушений функций костно-мышечной системы ног, для годовалого ребенка.

      То есть, всем уже всё понятно.

      «Асфальт», в переводе с древнегреческого, означает «горная смола» – то есть «аморфное вещество, застывшее до твердого состояние при охлаждении, и обнаруженное, судя по всему, где-то в горах». Так, наверное, можно было перевести это слово на технически верный, машинный язык. Смол много: они бывают как химическими, являя собой простые соединения, так и природными, выделяемыми растениями.

      Всё в нашем безумном мире состояло из строго ограниченного количества элементов, перевязанных друг с другом в разном порядке. Графит, который мы засовываем в выдолбленный ствол и используем, как стержень карандаша, был той же самой аллотропной модификацией углерода, что и алмаз, который добывали в «Большой Дыре» где-то в южной части Африки. Уголь тоже был такой модификацией углерода: в детстве ходила байка, что достаточно хорошенько сжать пачкающийся кусок черной битумной массы, чтобы превратить его в драгоценный минерал. 

      Смолой называли асфальт, которым укладывали улицы Бостона. Смолой называли гашиш, получаемый из соцветий индийской конопли и содержащий тетрагидроканнабиол. 

      Моя «Лиззи» колесила по уложенному для автомобилей гашишу. Колесила целую бесконечность, потому что полотно дороги спрессовали в символизирующую бесконечность ленту Мёбиуса. «Лиззи» тоже сидела на горючей смеси, поэтому такая лента была ей только в радость. Что-то вроде бесконечного бега – бега, затеянного исключительно ради сожжения дозы.

      Я, наверное, уже писал об этом. Сложно держать в голове использованные обороты и уже порядком опрошлогодневший текст. Толкаю «Лиззи» вперед по растянутому в трассу камню засохшей смолы, толкаю исключительно ради сожжения дозы, исключительно ради переработки сконцентрировавшихся под железным корпусом Айрона паров выработанного этанола. 

      На кой черт я вообще всё это описываю? Вы знаете Айрона Рэда. Свинья, мразь и пьянь, вот кто такой Айрон Рэд. 

      Типичный американец глазами тех, кто смотрит из-за одеяла.

      Глазами Горация Дансирна, например.

      Вы знаете Айрона Рэда. Сейчас, перед вашими глазами, он в сотый раз будет трезветь, едва не выворачиваясь наизнанку в кабине машины. Будет закрывать глаза. Рулить, не глядя. Сглатывать блевотный ком.

      Айрон должен вызывать что-то вроде коктейля эмоций, выпариваемого из браги и оседающего на разных уровнях. По рюмке на каждого страждущего. Живое отвращение. Жгучий интерес. Стильное послевкусие. Человеческая трагедия для писателя. 

      Перекошенное в кривой ухмылке лицо рыжего парня, который гонит в себя плодово-ягодное где-то под Могилёвом.

      Всё для того, чтобы доказать, что за мишурой деталей нет никакого персонального стержня. Конфета без начинки, конфета без конфеты, блестящая и шуршащая, потому что собрана из фантиков. 

      Айрон Рэд. Гораций Дансирн. «Жестяная Лиззи». Кольцо на пальце, которое я зову Линдой. 

      Фантик на фантике. Их даже нанизывать не на что.

      Покрышки медленно раскатываются в ничто. Я тоже. Никаких подарков не будет, драма высосана из пальца, и, к сожалению, это само по себе является драмой. Айрон Рэд, Гораций Дансирн, «Жестяная Лиззи», Линда, я сам – прямое доказательство того, как дерьмово мнить себя талантливым и не чувствовать реализации этого таланта в жизни. Покрышки, дни, набранные на клавиатуре слова раскатываются в ничто, и от этого хочется постоянно сидеть на подпитке из паров этанола. Не чувствовать того, как земля уходит из-под ног, как она разваливается на куски, раскатанная ревом двадцатых. 

      Проще иногда описывать зарисовку, как забулдыга-полицейский ведет машину в полубессознательном состоянии по дороге, ведущей в никуда. Проще считать себя посредственным писакой, чем думать, что твоё лучшее произведение никогда не увидит свет.

      

      Я высаживаю Оттилию Кёниг там, где она просит остановить. Высаживаю, потому что не хочу катать её на своем автомобиле вечно. Высаживаю, потому что надо двигаться дальше.

      Сворачиваю с переулка, ведущего в тупик. Сбрасываю балласт бессмысленности.

      Будем считать, что мы наконец перевернули страницу.

      Я оставил машину на парковке у отделения полиции, вместе с парой высмоленных сигарет. Карл Дуган скоро выйдет отсюда, пойдет наконец к чертям. Я затягиваю в себя дым грубо нарубленного табака, свернутого в самокрутку. Я настроен решительно.

      До встречи в Паблик Гарден еще около часа. 

      Чтобы забрать из сейфа Дугана то, что затянет ему петлю на шее, мне достаточно «около».

      Я высмолен до конца. 

      Исписался.

[Dishaton 123]

      Ряды машин на полицейской парковке начинали постепенно редеть. Как ночь опускалась на Бостон - так и бравые стражи правопорядка спешили скрыться по домам. Кого-то ждала патрульная служба, но не будем об этих бедолагах. Оттилия шла по гладкому асфальту и стук её каблуков отражался от монументальных бетонных стен участка. Она шла между тенями и жёлтыми пятнами света, оставленными чёрными металлическими фонарями, возвышающимися над парковкой.

      Непримечательная металлическая дверь с парапетом была чёрным выходом из участка и именно здесь Оттилии Айрон сказал ждать Дугласа. Как она должна была чувствовать себя, выступая наживкой? Инструментом? Было ли это унизительней работы мафиозного солдата? Она хотя бы не ставила свою жизнь на кон, разве нет?

      Наконец, за дверью раздалось движение и вскоре та с лёгким скрипом отворилась, выпуская наружу дородного мужчину сорока лет. Он был массивным, точно медведь, а его щёки покрывала рыжая кабанья щетина, аналогичная по цвету волосам на голове, которые уже стали редеть от залысин. Шеф полиции пригладил волосы и накинул на голову котелок. Он громко откашлялся и извлёк из внутреннего кармана пальто портсигар, явно намереваясь высмолить сигарету перед тем, как отправиться домой.

      При появлении «цели» на месте, девушка в тот же миг отслонилась от стены, словно невидимый голос врезался в её сознание с криком: "пошла!" и подтолкнул женский стройный стан вперёд. Приняв что-то похожее на привлекательную позу, Оттилия в той же манере извлекла сигарету и с легкой ненавязчивой наигранностью приблизилась к офицеру:

      — Огонёк для дамы? — придерживая тонкими пальцами сигарету, Оттилия широко распахнутыми глазами смотрела на Карла.

      Мистер Дуглас затягивается и в упор смотрит на Оттилию. Сначала он кажется подозрительным, однако когда подробнее рассматривает её расплывается в щербатой улыбке и подносит огонь бензиновой зажигалки.

      — Что делает такая прекрасная дама вечером у полицейского участка?

      — Прогуливается до ресторана, — Оттилия еле ощутимо дотрагивается своей рукой до руки мужчины, что придерживает огонь, и прикуривает. — Говорят, что неподалеку есть место, где готовят соус к «Цезарю» по особому рецепту, — с загадочным притворством произнесла девушка, выдыхая табачный дым в сторону.

      Шеф полиции усмехается ещё шире и делает длинную затяжку, оценивающе смотря на Оттилию.

      — Вы же знаете, кто я, верно? — Дуглас издаёт смешок и выпускает облако дыма из ноздрей.

      Однако вместо того, чтобы продолжить, шумно сглатывает. Слишком шумно и слишком жадно смотря на девушку перед собой. Иногда у мужчин наступали моменты, когда напирание между ног затмевало даже самый прожжёный аналитический разум. А мистер Дуглас хоть и был упёртым бараном, но своего малыша Ди ему не всегда было легко удержать на месте.

      — Знаете, по вашему взгляду видно. — протянул он и кивнул в сторону парковки. — Там моя машина. И я знаю одно отличное место, где подаётся лучший "Цезарь" в этом городе.

      Немка любила растягивать удовольствие, как типичный француз свой бокал столового вина во время обеда – ровно с двенадцати до четырнадцати часов дня. Однако сегодня ей придется перекусить на бегу.

      — А вот вы, вы меня совсем не знаете, — медленно прошагиваясь, она скользила взглядом по его силуэту. — Меня зовут Оттилия, — затянувшись, она наконец развернулась, предоставляя Дугласу оценить вид сзади.  Слегка покачивая бедрами, девушка направлялась к его машине.

     Карл догоняет её, что-то бормоча себе под нос, усаживает Оттилию в довольно роскошно выглядящий "Линкольн" - обтекаемые формы и натёртые до блестящего хрома металлические части значительно выделяли его среди типичных угловатых машин 10-20-ых годов.


      Они мчались в сторону набережной. Оттилия поддерживала непринуждённую беседу многозначительными кивками, когда Дуглас начинал заливать о своих бравых похождениях и как много он решает в этом городе. Эта важная особа явно больше любит рассказывать, чем слушать.

      Во время разговоров, словно они кому-то были нужны, она отвлекается на красивый пейзаж и замечает, что уже была здесь несколько дней назад по делу изгнания призрака из сгоревшего ресторана.
      «Стоило бы вернуться на это место ещё раз,» — её же собственные слова всплывают в голове и по странному стечению обстоятельств Оттилия оказывается почти там. Это мог быть какой-то знак или все-таки это не больше, чем простое совпадение?

      К счастью девушки, шеф полиции не стал засыпать незнакомку вопросами, довольствуясь её туманными и загадочными намёками. Чем меньше он о ней будет знать, тем меньше он будет доставать её в потустороннем мире, оказавшись призраком, вызванным на одном из её спиритических сеансов.

      Игривая улыбка, за которой скрывалось желание сначала поиграть, а затем убить. Кокетливый взгляд и манящий голос. Кажется, это заставило его заинтересоваться Оттилией только больше.

 

      Наконец они подъехали к просторному и сияющему в ночи ресторану, расположенном у самого пляжа. Конечно же эта часть побережья полностью приватизирована и занята рестораном, однако погода вовсе не способствует тому, чтобы посетители пытались провести свой ужин вне отапливаемого помещения. Внутри Оттилии в глаза бьёт роскошь обстановки. Официанты же были облачены в абсолютно белоснежные костюмы и учтиво приветствовали гостей. Дуглас пыжится и с важным видом заказывает столик. У него даже не спрашивают бронировал ли он - для шефа полиции всегда найдётся место.
Вскоре их сопроводили в уютный альков, откуда открывался вид на роскошное убранство и дорогих (в прямом смысле) посетителей.

      — Итак, что предпочтёте? — с напускной галантностью интересуется Карл, опять кривя рот в улыбке.

      — Я никогда не была в этом месте, — восхищённо изучая интерьер заведения, произнесла Оттилия. — Если вы не против, то я попробую тот самый «Цезарь», а остальное, — на её лице снова появилась обаятельная улыбка, обращённая только к мужчине, — на ваш выбор, мистер Дуглас.

      Девушка расслабленно откинулась на спинку стула и нескромно проведя кончиками пальцев по низу её вечернего платья, едва отдернув его, она удобно закинула свою оголенную ножку на другую.

      Судя по взгляду Дугласа, из всех блюд на этом столе он бы предпочёл Оттилию. Прямо здесь и сейчас. Но, судя по тому, как на его лице заиграли желваки и как побелели костяшки, сжимающие меню, он изо всех сил старался сдерживаться.
Когда подошёл официант, он заказал несколько небольших, но довольно дорогих блюд. Видимо, он хотел произвести впечатление, но не хотел тратить на это слишком много времени. Но разве не для этого созданы такие места? Уж явно не для еды.

      — Ммм, я удивлена, — с удовольствием протянула немка, пахло действительно вкусно, что притворяться и правильно подбирать интонацию к своим словам Оттилии не пришлось,  — да зачем же вы сидите в таком сером офисе, — девушка убрала тряпичную салфетку со стола, — по всем выбранным вами блюдам, я могу предположить, что мистер Дуглас – настоящий гурман и ваша профессия точно должна быть связана с кулинарией, — поправив прядь аккуратно завитых волос, она принялась пробовать содержимое  на вкус поданное блюдо, одновременно поглядывая на своего спутника.

 

      Но не успевает Дуглас достаточно сильно надуться от гордости, которая буквально переполняла его, как уединённую идиллию нарушил уже доболи знакомый Оттилии нахально улыбающийся молодой человек. Его можно было бы принять за официанта, так как одет он был практически в идеально белоснежный костюм. Джузеппе Муссолини сверкал идеально ровными белыми зубами на смуглом лице, однако его тёмные глаза были больше похожи на два острых лезвия.

      И они были направлены на немку.

      — Какой приятный вечер. - протянул он, вытягивая улыбку ещё шире. — Моя пламенная любовь и... — он с небрежением посмотрел на Дугласа. — Какой-то озабоченный старый хрыч.

      Дуглас побагровел и тут же встал из-за стола, заставляя посуду дребезжать.

      — Что ты сказал, щенок? — рявкнул он, брызжа слюной.

 

Не забывайте, что бытие -- это чистый восторг; все печали -- не больше чем тени, они проходят и пропадают, но есть и то, что остается.

В её жизни остался именно он - Джузеппе Муссолини.

 

       Оттилия вскочила между мужчинами, упираясь двумя руками в Джузеппе, она старалась загородить ему Дугласа.

      — Тебя здесь не хватало, — прошипела она. — Пора отпустить прошлое и перестать портить мне жизнь, — пытаясь вразумить уже хорошо подогретого итальянца, девушка всё ещё продолжала говорить вполголоса, соблюдая правила поведения в приличном заведении. — Не сегодня и не сейчас, Джузеппе. Пожалуйста, тебе нужно уйти без скандалов. Мы можем переговорить, но позже, — девушка жалостливо молила его глазами закончить представление.

      Но не успевает Оттилия ещё что-то толком добавить, как Джузеппе нахально прерывает её, обхватив пальцами её щеки и впившись в её губы. Поцелуй, терпкий и долгий длится, кажется, что вечность. И вместе с ним на лже-Джованни как будто нашёл странный морок. Её ноги стали ватными и непослушными, мысли теряли остроту и становились ленивыми, точно слизни в банке.
Она медленно осела обратно на стул. Безучастно наблюдала, как итальянец без особых усилий сбил ударом кулака ирландца. Отбросил его, словно тряпичную куклу. И видела, как Джузеппе что-то прошипел на ухо Дугласу, заставив шефа полиции побледнеть и не двигаться. И лишь безучастно смотреть на то, как Муссолини подходит к Оттилии и подхватывает её за локоть. Сильнее и болезненней, чем это сделал бы учитивый кавалер.

      Она бессильно переставляла ноги, лишь едва понимая, что её ведут прочь из ресторана. Прочь из уютного тепла и бросают навстречу распахнутым дверям чёрного автомобиля.

 

      Оказавшись на улице, холод отрезвил напавший на неё дурман. Гадалка ощутила не только то, что вся её кожа покрылась мурашками, но и то, что мысли становились яснее и прозрачнее. Оттилия нахмурила брови, когда обнаружила, что в этом пазле событий детали совершенно не те, словно их кто-то подменил. И этот кто-то сейчас пытается запихнуть девушку в машину.

      С осознанием пришли и действия, немка с трудом смогла выбраться из болезненных объятий любовника и ускользнуть в сторону. Строгие приказы с итальянским акцентом вернуться обратно, ничуть не смогли остановить её. Оттилия ринулась на другую сторону дороги с криками о помощи, но немногочисленные прохожие лишь краем глаза косились на девушку и старались убраться как можно дальше от развернувшейся драмы.

      Она бежала на каблуках, но ей всё же удалось выиграть разрыв в несколько шагов и вытащить это чёртово оружие.

      — Стой на месте, — Оттилия наставила пистолет прямо на Джузеппе.

      Какой раз она угрожает ему расправиться с ним при помощи всего одного выстрела, но каждый раз по неизвестным причинам её рука опускается вниз. Они оба знают, что она не сможет сделать это и сейчас.

      Он криво улыбается, но всё же останавливается в нескольких шагах от Оттилии.

      — Хватит, брось. Даже если ты попытаешься выстрелить - меня это не сильно заденет. А вот костюм будет жалко, — он почти что шипит, смотря прямо в глаза девушке.

      — Что ты сделал со мной? Я не подойду к тебе, пока ты не скажешь, что это было, — как вкопанная она продолжала стоять на месте.

      — Кое-какое дополнение к природному обаянию. - он отмахивается, словно от какой-то мелочи. - Пойдём со мной и я тебе покажу. Это куда сильнее кроулианского магнетизма. По сравнению с этим его собрания магов недоучек - просто идиотский фарс. Пойдём...

      Он протягивает свою руку вперёд.

      Любопытство берёт вверх над страхом перед неизвестностью. Оттилия делает пару шагов в его сторону, но всё ещё оставляя прицел на Джузеппе, смотрит на него с подозрением.

      Мужчина подошел к Оттилии навстречу и медленно положил руку на пистолет, а другой рукой проводя по её спине , пытается убрать оружие.

      В ответ на его движение, она только крепче сжимает пистолет и прижимает его к себе.

      Это сопротивление только позабавило Джузеппе:

      — Ты всегда была чертовски упрямой, — сказал он и направил её в сторону машины.

      —  Эти пули предназначены для тебя, misthund! — она прошипела в его сторону, и сделав несколько попыток вырваться из его рук, Оттилия покорно, но уже самостоятельно идёт к машине.

 

В машине  

      Дорогая обшивка, длинный салон, где можно с удобством передвигаться и заслонка от водителя. Джузеппе всегда любил всё по первому классу и его происхождение ему обеспечивало исполнение многих желаний. Слишком многих.

      Он нахально сел рядом с Оттилией, всё ещё сжимающей пистолет. И так же нахально провёл по её обнажённой шее тыльной стороной ладони.

      — Ну же, расслабься, нам столько стоит обсудить вместе. И столько много заново испытать. — его улыбка на мгновение стала слишком уж зловещей, однако тут же вернулась к излучению обаяния. — Например, тот факт, что ты сидела с этой свиньёй Дугласом в ресторане. Это, стоит признать....меня злит.

      Пальцы на шее Оттилии сжались. Самую малость. Но достаточно ощутимо.

      Ощутимо настолько, что у неё перехватило дыхание, но всё же хватило решимости, чтобы приставить к его руке пистолет:

      — Убери руки, — тихо прошептала Оттилия. — Мы ничего обсуждать не будем, кроме того, что ты должен жить своей жизнью и отстать от меня, — она закрыла глаза и попыталась успокоить внутреннее безумие. — Я тебя не люблю и никогда не буду любить. Джузеппе, просто отвези меня домой.

      Его глаза опасно сузились, а сам он прошипел, ещё сильнее впиваясь руками в Оттилию:

      — Да мне и не нужна твоя любовь, упёртая ты сука! — он буквально выплёвывал сома. — Я сам возьму то, что принадлежит мне!

 

      В ту секунду, когда тело итальянца оказывается над девушкой, она начала упрямиться, отпихивая и игнорируя чёткие приказы Джузеппе выронить пистолет, но противостоять буйному характеру любовника ей было не по силам. Бессмысленные маневры вырваться привели лишь к тому, что её оружие исчезло из виду, а Джузеппе заламывает Оттилию окончательно, делая любые порывы сопротивления бесполезными.
      Он обжигает горячим дыханием её шею и впивается до боли пальцами в её бёдра.

      — Никто никогда не сможет ценить тебя так, как я. Даже ты сама, — он шепчет Оттилии на ухо, поднимаясь руками наверх и бесцеремонно влезая в декольте и охватывая грудь девушки. — Но я покажу тебе, что значит вставать у меня на пути!

      — Однажды и ты сломишься на своем пути, - огрызается Оттилия. Побежденная в этом бою, она выгибается в руках мужчины, наконец послушно давая ему то, чего он желает.

      Боль от прикосновений смешалась с наслаждением, вызывающее неразумное пламенное желание взять реванш. Немка приоткрыла рот, но с губ всего лишь слетел беззвучный стон поражения.
      Сегодня звезды сложились так, что роль той «жертвы» изначально принадлежала именно Оттилии.
     Девушка усердным движением распахнула рубашку Джузеппе и вцепилась в его мускулистую спину, оставив лёгкие покраснения от её острых ноготков.

      — Тебе всегда было нужно немного убеждения, — прошипел мужчина через боль и возбуждение, охватившее его тело. От него исходили ощутимые волны жара и какого-то животного магнетизма. Казалось, он всегда был на грани ярости. И сейчас готов был отдаваться ей в весьма извращённый и грязный манер.

      Джузеппе подхватил под низ бёдра Оттилии и развёл их в стороны, плотно удерживая и на мгновение завозившись с собственными брюками. Чтобы уже через мгновение прильнуть к телу немки и отвести в сторону подол платья с вырезом. Всё ближе, всё горячее - и вот уже она начинает задыхаться от распирающего её чувства наполнения, возросшего до максимального, когда итальянец сделал рывок вперёд, а затем ещё один.

      Этот жар гипнотизировал её разум. Она извивалась под ним, а перед глазами всё плыло. Резкие движения отдавали яркой вспышкой эйфории, распространявшийся по всему телу.
Позволив Джузеппе грубости, лёгкие стоны смешались с криками и всё, на что она была уже способна - обхватить руками его шею.

      Девушка приблизила его лицо к себе, чтобы прижаться к его губам. Одурманенная темпом страсти горячего мужчины, она не совладав со своей собственной силой, впилась в его губы так, чтобы он снова почувствовал боль.

      Терпкий и железистый вкус чужой крови заполнил рот Оттилии. Он замарал ей язык, он стал стекать по её горлу. И ей хотелось всё больше и больше. Кровь кружила ей голову, кровь билась пламенем по всему её телу, бросая в горячее безумие и похоть. Непривычную и неестественно тягучую. Такую силу чувств она стала испытывать после причастия в кровавой Мессе...и ей хотелось ещё.

      Джузеппе зарычал в ответ на укусы и стоны немки, усиливая напор на её податливое и готовое тело. Он как будто терял человеческий облик с каждым рывком, всё больше превращаясь в голодного зверя. С каждым разом он входил всё грубее в неё, всё несдержанней.

 

      И так пока салон машины не стали заливать непрестанные влажные шлепки соприкосновения тел. Рыкнув ещё раз, Джузеппе на мгновение отстранился назад, выходя из Оттилии и заставляя её стонать от отсутствия наполненности внутри. Но это было лишь для того, чтобы перевернуть её и заставить встать на колени на сиденье, а руками упереться в его спинку.

      Теперь Оттилия не видит Джузеппе, в её голове всплывает образ Андреаса, пока первый входит в неё сзади.
      Он снова наполняет её, а она чувствует в этой позе его глубже и сильнее. Оттилия упирается одной рукой в тело мужчины, скользя по его плоти и контролируя глубину проникновения, но раздразненный Джузеппе снова ломает эти тщетные попытки оградиться от него и прижимает её ягодицы вплотную к своим бёдрам, на этот раз крепко держа её руки.
      Оттилия старается пошевелить кистями рук, чтобы выхватить руку для опоры. Для этого она поддалась вперёд и за что снова получила громкий хлопок по заднице.

      — Джузеппе, -  Оттилия провела большим пальцем по нижней губе и собрала языком остатки крови. — Ты хорош, но не так, как Андреас, — она растворяется в глупой улыбке и сильнее сжимает кожаное сиденье.

      И упиралась она не зря, так как почти сразу на неё обрушился град шлепков и проникновений, пронизывающих её до самого основания.

     — Кто такой Андреас? — рычал утративший все человеческое мужчина, вдалбливаясь все глубже в Оттилию.

      Он размашисто бил бедрами о ягодицы девушки, он натянул до боли её волосы, заставив вжаться лицом в кожу сиденья. Горячая смазка  текла без остановки по бедру Оттилии, безнадёжно пачкая платье. Огонь разрывал её изнутри, напитывая прорву похоти. И так продолжалось до тех пор, пока  Джузеппе устало не припал к её спине, пульсируя плотью внутри.

 

      Она не может встать. Она не может пошевелиться. Она рассматривает то, что осталось от платья.  Оттилия слегка наклонилась в сторону, чтобы устремить взгляд на виновника:

      — Мне нужно новое, — все ещё переводя дыхание, девушка начинает елозить, стараясь найти то положение, в котором она не будет чувствовать ту часть тела, что ещё до сих пор горит. — И не забудь, что ты мне должен раскрыть свою тайну.

      — Я куплю тебе новое. — прерывисто выдыхает он за спиной Оттилии и за плечи усаживает её на кресло. Он стоит перед ней обнаженный. Подтянутый, стройный и все ещё...внушительно возбуждённый. Он бесцеремонно протягивает руку и с треском ткани высвобождает грудь немки, заставляя воздух обжигать её.

     — Открой свой прелестный ротик. Не одни же гадости им говорить.

      Он опять криво усмехается и подаётся бёдрами вперёд.

       Оттилия отстранилась от Джузеппе, выставляя руки вперёд, в точности, как это было в ресторане, только теперь она находится на уровне его бедер.

      — Нет, не трогай меня больше, — она прорычала в ответ и ударила ему по покрасневшей ляжке. — Я не хочу продолжать это, тем более, что Дуглас придет за тобой после этого, — невинным взглядом она смотрела на него снизу, — и мной. Я его боюсь, Джузеппе. Он меня преследует, — лгала Оттилия. — Он большая шишка в этом городе, так что разыскать меня снова ему не составит труда.

       Джузеппе громко рассмеялся и оскалился, глядя на Оттилию сверху вниз.

      — Ты что, настолько потеряла память что не помнишь, как он отступил, стоило мне сказать этому жирдяю пару слов? — итальянец громко фыркнул. — Он - лишь жалкая пешка в настоящей игре, которая происходит в этом городе. Уж за это ты можешь точно не переживать...а теперь...

      Он взял пальцами подбородок немки и потянул её голову вверх, проводя большим пальцем по её увлажнённым губам.

      — Открой свои губы и тогда...ты получишь куда больше, чем ожидаешь.

      И с этими словами Оттилия стала ощущать всё усиливающийся жар, исходящий от его тела. Он оседал внизу живота и начинал медленно ползти тягучим желанием вверх, заставляя её дышать прерывистей и тяжелее. Мысли становились тягучими, словно патока. И лишь жалкие остатки воли не давали ей утонуть в этом чувстве окончательно.  

Hide  

      — Да пошел ты, — огрызается немка и ловко прыгает с кресла на пол, хватая пистолет и немедля, она сразу же направляет его на Джузеппе.

      В этот раз она точно должна закончить это. Выстрел. Провал. Пуля слегка царапает плечо итальянца и прошивает дыру в крыше дорогого авто. Джузеппе злобно рычит и бросается на Оттилию, перекрыв ей все пути отступления.

      Будучи поваленной и побеждённой физически, ведьма решает воспользоваться своими сверхъестественными связями.  

      Оттилия произносит несколько слов на ломаной латыни и ощущает, как через её душу открывается портал в мир мёртвых. Холод сковывает её тело и изо рта вырывается облачко пара. А затем мучительный кошмар полностью одолевает девушку: её глаза закатываются и волна жара омывает её. Она ощущает, как нечто потустороннее наполняет её, обвивается вокруг её позвоночника змеиными кольцами и сдавливает изо всех сил, вырывая из неё крик боли. Только этот крик совмещает её собственный голос и оглушительный инфернальный бас.

      Сатанинская мощь снова сокрушилась на Оттилию, заставляя её испытывать пронизывающее ощущение того, как её кровь кипит и сгорает в невидимом огне.

     Доля секунды и в машине бьются все стёкла. Невидимая сила вырывается из девушки и бьёт Джузеппе в грудь, вырывая из него удивлённый выдох. Его грудь проминается с оглушительным хрустом и самого итальянца откидывает назад в кресло.

      Оттилия поднимается и испуганно глядит на Джузеппе. Он был всё ещё живой, но выглядел крайне озадаченно, а его лицо перекосила гримаса боли.

      Дверь машины распахивается и за ней оказывается изумленный коренастый мужчина с пышными рыжими усами. Он крепче сжимает пистолет, наставленный на Оттилию, но в его взгляде читается неуверенность и он просто стоит, ожидая приказа Джузеппе.

      Немка опускает глаза вниз и старается удержать неожиданный прилив злобы и ненависти, рвущийся наружу. Медленный выдох и она начала движение в сторону выхода. Однако Джузеппе, перед тем как она успела сдвинуться на миллиметр, тыкнул в неё пальцем и крикнул рыжеусому:

      — Пристрели её! Пристрели эту тварь!

      В два счета Оттилия выпрыгнула в окно, острые осколки впились в её полуголое тело, местами застревая и оставляя длинные кровавые царапины. Чертовски больно приземлившись на асфальт, за её спиной раздался громкий выстрел, и где-то над головой, рядом пролетела смертельная пуля. Не раздумывая, она ринулась бежать вперёд, что есть мочи, ощущая странную силу в теле и злость, свернувшуюся вокруг сердца. Она бежала до тех пор, пока выстрелы за её спиной совсем не утихли.

      Руками прикрывая обнаженную грудь, она останавливается и оглядывается по сторонам. Оттилия оказалась на неизвестной территории в слабообжитой части города. Вокруг стояли угрюмые обшарпанные кирпичные пятиэтажки, большая часть окон в которых разбита и только в некоторых виднелся свет.

Оттилия закусила губу, оглядываясь, она искала что-то, чем могла накрыться и пойти дальше.

[Gonchar 4 767]

Аврора, спустя 2 дня

События в подвале похоронного бюро Изабеллы уже были в прошлом, однако видения потустороннего мира врезались в память певицы, навсегда оставаясь там пугающими картинами посмертия, которые ожидали всех...ведь всех, не так ли? Рабские оковы и плети ужасных надзирателей, бесконечное выживание в разлагающихся землях полных отчаяния и отвратительных хищников, после зубов которых не ждало ничего, кроме Забвения. Нет посмертия для тех, кто уже умер. Лишь затяжная борьба и агония. 

И так уж сложилось, что её собственная семья оказалась напрямую связанной с этим миром. С миром призраков, восставших мертвецов и чёрной магией, которой обычно пугали детишек или развлекались её жалким подобием в прокуренных салонах оккультистов и медиумов. И она была теперь связана с этим миром самыми прочными узами - узами крови.

Сейчас она сидела одна в своём доме. Уже был вечер, но Франко пока что даже не было видно. Как всегда, ничего нового. С каждым днём он стал задерживаться всё чаще, всё дольше, иногда возвращаясь под самое утро в засосах и запахом чужого парфюма. Мужского. Певица ощущала, как невидимые нити, которые их когда-то связывали, начинали рушиться. Да, те самые тонкие, жалкие и обветшалые нити, держащие брак без каплю любви и влечения друг к другу. Какой во всём этом был смысл? 

К счастью, сейчас её мысли были погружены в тёплые и бархатные пары лауданума, не дававшие ей слишком тяжело воспринимать своё положение. Но от Андреаса уже не было вестей несколько дней...неужели он забыл о ней? Чувство давящей тоски сжимало грудь Авроры и даже наркотик не помогал. Но как будто в ответ на её мысли входная дверь скрипнула и сердце певицы заколотилось с бешеной скоростью.

Это было он! Дон Андреас зашёл в её дом как будто дверь была всегда открыта для него. Казалось, он ни капли не изменился с самой первой их встречи. Всё тот же безупречный костюм, всё та же осанка и бесстрастное выражение лица. Он медленно подошёл к сидящей на диване Авроре и положил ей прохладную на щёку ладонь.

- Аврора, дитя моё. - уголки его бледных губ дрогнули в подобии улыбки. - Я наслышан о твоих успехах на поприще нашего общего дела. 
Не смотря на бесстрастный голос, она слышала довольные нотки. На пол тона теплее, чем он обращался к новоиспечённым членам семьи. Андреас отнял руку и медленно опустился в кресло, закидывая ногу на ногу и смотря девушке прямо в глаза. Неотрывно, точно удав.
- Я рад, что ты оказалась весьма удачным вложением. Особенно на фоне...неудач остальных. - в голосе дона зазвенел металл и Аврора невольно сглотнула. - Но ты должна понимать, что истинное достоинство в глазах членов Семьи нельзя провернуть одним удачным делом. Хоть я и более открыт для экспериментов и щедрых наград. - улыбка Андреаса стала чуть шире. - Но настало очередное испытание. Куда более серьёзное и требующее выйти за рамки хрупкой человеческой морали.

Дон медленно встал и прошёлся по комнате, заложив руки за спину и осматриваясь по сторонам с налётом небрежности во взгляде.
- Ты уже прекрасно осведомлена о специфике нашей работы. Деньги, конечно, полезная вещь. Но что нас действительно интересует - так это души. - он остановился перед певицей, заставляя её смотреть снизу вверх. - И из того томика, что позаимствовала тебе Изабелла, ты уже должна знать, что просто так призраки не выходят из умирающих. 
Почему она не удивилась тому, что дон осведомлён?
- Для этого нужны сильные эмоции. Привязанности. И нет эмоции сильнее, чем страх и боль. - в глубине глаз дона мелькнули сатанинские огни. - У меня есть определённый эксперимент, который я хочу провести. И в твоей крови закрепилось то, что делает тебя пригодной для того, чтобы стать моим ассистентом. Но прежде чем мы приступим... - Андреас ухватил Аврору за подбородок и потянул голову чуть вверх. - Скажи, дитя, достаточно ли тебе крови?

[luckyorange 2 779]

Прошедшие два дня были подобны сну. Мрачному кошмару, что оставлял на ее разуме шрамы и раны, прежде чем наконец отступить в Забвенье, откуда он пришел. Аврора Джованни отменила все свои выступления, пропустила погрузку в порту, не притрагивалась к еде - лишь лауданум был её спутником в этот час; рюмка с мутным алкоголем наполнялась словно сама по себе: девушка не замечала Еноха, снующего туда-сюда, подобно безликой тени, мертвецу. Призраку. Иногда ей казалось, что она слышит их. Их стоны, хлюпанье их плоти, разрывающейся волдырями на холодном огне кузни, крики - там, в темноте, среди теней.

Хрупкая, подобно карточному домику, картина мировоззрения Авроры, тщательно взращивая родителями комплексом вины, рухнула. И опасная мысль закралась в разум девушки, внушая одновременно страх и уверенность. А была ли она сумасшедшей?

Конечно нет. Ей просто пытались внушить, что она была сумасшедшей, безумной и отчужденной. Собственная семья - что самое обидное.

Она размышляла над этим и сотней других вещей. Она размышляла о Изабелле, о кровавом поцелуе, что она подарила. Она размышляла о судьбе Йохана, что появился в ее жизни как морок, исчезнув что ль же стремительно. Она размышляла о жизни её родителей, запертых в совершенно чуждой теперь для нее - и для них - стране. Она размышляла о муже и своем браке, несчастном и почти развалившимся. И каждый раз переплетение мыслей и догадок приводили ее к одному, самому желанному на свете сейчас. Крови.

Той власти, что давала эта жидкость, то ощущение всемогущества и уверенности. Наркотик, желанней любого другого.

Она размышляла об Андреасе. И сердце ее билось судорожно только об одной мысли о нем. Аврора не была уверена, что это за чувство и как его описание. Не любовь, девичья, пластиковая любовь, но настоящая страсть, почти забытая в рутине обычных дней, и желание. Быть замеченной.

Когда он появился в её доме, она даже не поняла, очередная ли это галлюцинация, вызванная явным перебором лауданума, или реальность. Лишь прикосновение холодных рук вырвало ее из прострации, и девушка смотрела на него, словно на бога.

Её ответ был несколько виноватым, словно провинившийся ребенок, выпрашивающий у родителя лишнюю порцию сладкого. Воспоминания о божественном вкусе заполнили ее разум, и она могла лишь безвольно сглотнуть, смотря в глаза своему покровителю, виновата притупив взгляд.

- Нет.
Она врала. Она не понимала, как пользоваться своей силой, что таилась в крови Джованни, и лишь смутно осознавала границы своих возможностей. Ей, изнеженной богеме, наркоманке, привыкшей получать свою дозу по расписанию, ни отказывая себе ни в чем, хотелось большего. Всегда.

[Gonchar 4 767]

Аврора

Андреас чуть сощурился, неотрывно смотря в глаза Авроре. Молчание затягивалось, растекалось в тягучую патоку и превращалось в пытку. Его холодный изучающий взгляд как будто препарировал певицу, проникал под её череп и там проводил тщательное вскрытие её содержимого. Как будто ни единая мысль, ни единое желание не могло укрыться от этого взгляда.
Но затем он всё же отпустил её и легко рассмеялся. Это был необычный звук. Казалось, что человек такого положения как Андреас вообще неспособен смеяться...и в какой-то степени это было так. Он смеялся будто само это действие было для него непривычным. Чем-то неловким. Как если бы смеялось древнее существо, знавшее лишь тьму на протяжении долгих кровавых веков.

- Скромность - это благодетель. Тому учит нас Христос. - он оскалился в дикой улыбке. - Но вскоре тебе придётся отбросить излишнюю скромность, если хочешь чего-то достичь. Пользуйся любой возможностью получить больше знаний, больше власти. Но не забывай сохранять уважение и хороший тон. Мы же не какие-то дикари.
И с этими словами он отошёл от Авроры на пару шагов назад.
- Одевайся, я буду ждать тебя в машине. Там объясню подробности.