World of Darkness: VtM "Nuova Malattia"

[Gonchar 4 767]

Главы

Пролог - Blood of Saints

Глава I - Boardwalk empire

Глава II - Gang War

Глава III

Глава IV

Hide  

Рабы крови

✝ Йохан Джованни ✝

✝ Джек "Пёс" Буч ✝

✝ Др. Донато Джованни ✝

✝ Оттилия Кёниг ✝

☥  Аврора Джованни ☥ 

✝ Айрон Рэд ✝

Hide  

Тени Бостона

Андреас Джованни, дон Семьи

Неоспоримый и могущественный глава семьи Джованни в Бостоне, держащий своим авторитетом и влиянием как её разрозненных кровных родственников, так и силы гангстеров. Загадочная фигура, редко появляющийся открыто на публике и никак явно не вовлечённый в криминальные дела.

Хэнк "Фиксер" Ротштейн, консильери

Невысокий и невзрачный человек с невероятно раздражающим голосом и склонностью бесконечно отпускать шутки (особенно включающие в себя самоиронию), являющийся правой рукой Андреаса Джованни. Никто не уверен на чём основано такое доверие дона Семьи, однако практически все знают, что если тебе нужно что-то достать в городе (от алкоголя до компромата) - обратись к Хэнку.

Стефано Джованни, младший босс

Этот пожилой мужчина обладает определённой долей известности в Бостоне, но одних только статей в газетах не достаточно для федералов или полиции чтобы прижать Стефано к ногтю. Те же, кто хорошо вовлечены в гангстерскую сторону жизни Джованни знают, что именно этот мужчина держит в своих руках многочисленные отряды солдат через своих доверенных "капо", активно продвигая позиции своей Семьи в теневой жизни Бостона.

Изабелла Джованни, торговка смертью

Ведущая свой собственный похоронный бизнес в Бостоне, Изабелла представляет собой редкий пример женщины, способной выстоять в денежном промысле 1920-ых среди мужчин. Как и у многих членов семьи, её ремесло имеет и теневую сторону - катафалки могут служить для перевозки трупов самой разной кондиции, профессиональный "грим" и бальзамировка позволяет скрыть многие повреждения и никто не будет задавать слишком много вопросам гробовщикам, хоронящим очередной труп на городском кладбище.

Пол ДиКарло, адвокат Семьи

Пол ДиКарло считается одним из самых успешных и богатых адвокатов Бостона. Неудивительно, учитывая его не особо скрываемую работу на Джованни, для которых он выигрывает самые безнадёжные дела. Нередко свидетели отказываются от своих показаний, а обвинители забирают бумаги из судов. Но мало кого волнует чистота игры, если она обеспечивает безупречный результат и богатство, к которому хотят прикоснуться многие влиятельные персоны города. 

Hide  

Музыка эпохи 

 

 

Hide  

Изменено 27 февраля, 2019 пользователем Gonchar

[luckyorange 2 779]

Она оцепенела, когда он изучал ее, подобно хищник свою израненную, принявшую судьбу жертву. Когда же его смех раздался в ее разуме, девушка поежилась, вздрогнула, но не показала своего страха. Или, по крайней мере, старалась. И, конечно же, безуспешно. Андерас наверняка видел ее насквозь; для него Аврора - не более чем ребенок, разве нет? Ребенок, однако, способный и хотя бы чуточку, но полезный. Иначе бы его здесь не было.

Вскоре она осталась одна. Недолгое время Джованни не двигалась, обдумывая слова дона и, что важнее, его возможное предприятие.Аврора не знала, сколько времени так продолжалось: лишь тепло медленно растекалось по ее телу, и улыбка, едва пьяная, появилась на ее лице. Она хлопнула в ладоши, и, будто с помощью магии, перед ней появился всегда верный лакей.

- Приготовь мне одежду, Енох. И ужин к моему прибытию, - заговорила она обыденным тоном, - я прогуляюсь. На звонки не отвечай.

Он кивнул ей, проговорил что-то со своим акцентом, но Аврора не слушала. Аврора улыбалась, горделиво и немного надменно, упиваясь вниманием своего господина. Она не подведет.

Окурок упал на промокший асфальт; накинув плащ, посмевшая облачиться в мужские, пусть и подогнанные, брюки и рубашку, она докурила - этот ритуал всегда ее успокаивал; как и бутылочка лауданума во внутреннем кармане - и наконец соизволила сесть в дорогой кэб.
- Итак, - заговорила Аврора уже гораздо более спокойным тоном, делая вид, Что ее в большей степени интересует вид за окном, нежели ее собеседник, - я должна была вам помочь в каком деле?
Она буквально сгорала от любопытства. И всё же: не думала терять свою маску приличия. По крайней мере, сейчас.

[Gonchar 4 767]

Аврора

Когда Аврора села в машину - Андреас опустил ручной тормоз и нажал на газ, возвращая в двигатель жизнь. Этим вечером опять накрапывал лёгкий дождь, покрывая стекло набухающими каплями, которые со скрипом сбрасывали работающие дворники. За окном мелькали фонари и фары едущих навстречу машин, пока дон вёз Аврору...куда-то.
- Как я уже сказал - мне нужно провести эксперимент. - невозмутимо произнёс Андреас, не отрываясь от дороги. - Мне необходимо извлечь дух их ещё живых субъектов. С максимальной эффективностью. Небольшой обмен опытом с нашими друзьями из семейства Росселини. - на его губах опять заиграла та самая зловещая улыбка, не предвещающая ничего хорошего. - Видишь ли, Аврора. - наконец, он посмотрел на неё. - Нашей семье нужны души, spiritto. Они обуреваемы страстями, но с ними можно иметь продуктивное сотрудничество. Такие духи появляются из сильных привязанностей, из желания защитить или отомстить. 
Казалось, Андреасу не составляло никакого труда вести машину и вести лекцию одновременно. 
- Кнут и пряник работает в их случае. Другой же тип духов появляется из людей, обуреваемых самыми чистыми и всеохватывающими эмоциями боли и страха. Эти извращённые и полные ненависти ко всему живому существа называются spettro. - дон стал поворачивать машину, срезая через какой-то слабоосвещённый переулок. - Их век, чаще всего, недолог, однако их разрушительные способности можно направить туда, где не справятся обычные призрачные слуги. И именно в ковке spettro ты должна мне помогать. 
Андреас улыбнулся в полный рот и Аврора увидела пару острых клыков. И Дьявола, воплощённого за этой невозмутимой маской. 

***

Как ни странно, они оказались в галерее Forgotten Worlds. На этот раз Андреас провёл Аврору мимо выставочных залов и кабинетов, в главном из которых он принимал новостановленных членов Семьи. Они стали спускаться по винтовой лестнице вниз, скрытой за неприметной дверью в лабиринте коридоров. 
Однако, вопреки ожиданиям Авроры, она не увидела тот же средневекового стиля алтарь, который был в подвале бюро Изабеллы. Эти подземелья были целиком отлиты из бетона и просторное помещение разделяли больничные заслонки. В каждой своеобразной ячейке был хирургический стол с кожаными ремнями для фиксации и столиком с хирургическими инструментами. Всё вокруг заливал яркий белый свет от мощных ламп, разгоняя тишину гулом электричества. 
Андреас неспешно шёл мимо столов, пока не остановился у одного. К нему была привязана обнажённая молодая девушка с длинными каштановыми волосами. Она испуганно озиралась по сторонам и отчаянно замычала, когда дон подошёл к ней. Однако его лицо не выражало ничего. Он лишь небрежно провёл пальцем по её щеке и прошелестел негромким шёпотом:
- Человеческая плоть...столь слаба. Как и человеческая психика. Знаешь, Аврора... - он обернулся к певице с тенью задумчивости на лице. - Я размышляю над одной книгой. Я мечтаю внести системность в психологию. Избавить её от развесистых авторитетов и враждующих школ. Сделать её структурой, наукой...
Он покачал головой и печально улыбнулся.
- Но какой может быть изобретатель и первооткрыватель без полевого эксперимента? - он изогнул тёмную бровь и опустил ладонь на руку привязанной девушки. - Но мы отвлекаемся. Это не должно тебя заботить, ведь впереди тебе предстоит озаботиться раскрытием своих талантов и перспектив.
Дон поманил её рукой, указывая стать напротив себя с противоположной стороны стола. Джованни медленно закатал рукава своей белоснежной рубашки и установил палец на предплечье испуганно задёргавшейся девушки.
- Следи за моими движениями. Повторяй за мной. Закрой глаза. - его слова капали мягким дождём в разум певицы, гипнотизируя её будто песня факира змею. - Ощути тепло в своих руках, ощути как кровь приливает к ним, ощути как плоть становится мягкой под твоими касаниям. Она точно мягкая глина, послушная твоей воле. Желай, чтобы плоть размягчилась. Вожделей этого, отдавайся этому чувству всей своей страстью...

[luckyorange 2 779]

18+  

Свет мешал, противный гул электричества давил, и Аврора желала убраться отсюда в самый первый миг своего пребывания в этом месте: вернуться обратно на сырые улицы родного Бостона, среди английской архитектуры и величественных зданий арт-деко, брести прочь, обратно домой, вернуть свою прежнюю жизнь и обрести покой. Она не могла. Она дала обещание самой себе, и кровь Джованни не смела потревожить эту клятву, дать хоть малейшую слабину. Аврора шла за Андреасом, более не задавая лишних вопросов. Лишь, когда он представил перед ней свое извращенное детище, она притупила взгляд, поморщившись. Машинально сглотнув подступивший к горлу ком, Джованни стало… противно. Противно, по отношению к себе: она помнила, как там, на холодном камне средневековых алтарей, видела труп девушки, и склонившуюся над ним Изабеллу - и единственное, что тогда интересовало молодую певицу, опьяненную кровью и новым знанием, было не судьба жертвы.

Не сожрет ли вампир труп, когда закончит издеваться над ним?

Воистину, нет покоя нечестивцам.

 

Аврора была послушна и податлива, следуя указаниям своего… господина. И всё же, девушка была оцеплена и напряжена, не в силах совладать с подобным зрелищем. Однако, вопреки продолжая стоять до конца - не иронично ли это? Аврора даже не удосужилась снять своё пальто, едва промокшее от противной бостонской мороси; трясущаяся ладонь легла на бархатную кожу пленницы, едва-едва надавив на плечо - никакого эффекта. Аврора вздохнула, тяжело, рвано, на лбу выступили капельки пота, и, спустя несколько минут внутренней борьбы, она смогла успокоиться и закрыть глаза. Прислушаться к биению собственного сердца, забыться, сосредоточиться лишь на собственной силе, что течет в её жилах. Это было странное ощущение: словно ладонь погружалась в нечто податливое, теплое, наподобие грязи или глины, утыкаясь до чего-то твердого. Аврора не слышала стонов боли, ни одобрения Джованни, ни даже собственного стона, слетевшего с ее губ. Она была в трансе, не замечая, как плоть под ее прикосновениями преобразовывается из творения божьего в груду бесформенной массы, то нарастая неестественным образом, то истонщаясь. Наконец, Аврора раскрыла глаза и увидела то, что натворила.
И была в ужасе.

Хотя ни один мускул не дрогнул на её лице: девушка лишь продолжила методично изменять чужую плоть по своему желанию - тело вздрагивало, извивалось, но не могло избежать ненужной боли, охватывающую сознание волной агонии. Бледная кожа изменила цвет на багряный, и всё же, вернулась в свой относительно человеческую форму, когда Аврора закончила исправлять то, что натворила до этого. Некая странная, причудливая идея-фикс в формировании чего-то идеального заставила Джованни обречь девушку на ещё один сеанс экзекуции. Аврора заломила руки девушки за спиной: для этого пришлось развязать узницу, и та, на мгновение ощутив свободу, попыталась сбежать - девушка ударила её без каких-либо сожалений. Андерас, наблюдавший за работой итальянки, будто ученый за подопытной крысой, слышал хруст костей: Аврора буквально воедино слепила ладони своей игрушки, зафиксировав тем самым руки в неудобной форме, и заставляя изогнуться в спине до предела. В последнем аккорде этой симфонии бессмысленной жестокости, ладонь Авроры легла на плоский живот пленницы. Минута концентрации. Лицо итальянки сейчас чем-то напоминало её брата: такое же безжизненное, лишенное эмоций, полностью сосредоточенное на едином аспекте происходящего. Она, надавливая, проводить пальцем от груди до пупка - и ниже, словно пытается дотянуться до органов, перемешать их, подобно мозаику или пазл. Жертва закатывает глаза, но не умирает: нужно гораздо больше опыта в пагубном искусстве изменчивости, чтобы провести этот трюк.

Наконец, Аврора отступает, делает шаг назад - и смотрит на свои руки. Испачканные в крови, трясущиеся от адреналина. Она медленно поднимает взгляд на Андреаса, поджимает губы. Если она хочет что-то сказать, то не может. Проходит минута молчания, прежде чем она невольно начинает бормотать себе под нос, неуверенно и несколько стыдливо:
- Так, кхм. Я?..
Как любила говорить Моника Джованни, её наилюбимейшая мать.

Ты монстр, Аврора.

Hide  

[Gonchar 4 767]

18+  

Андреас с интересом наблюдал за усердной работой своей подопечной. Периодически он кивал, изучающе смотря на отстранённое лицо Авроры, точно довольный каким-то своим мысленным выводам. Однако она не видела одобрения, она была слишком поглощена этой первобытной страстью. Этим противоестественным вожделением, которое наполняло всё её существо дрожью. 
Когда певица в ужасе и с дрожащими окровавленными ладонями отпрянула от творения рук своих и испуганно произнесла вопрос - он медленно подошёл к ней и положил руку на её щеку. Почти что мягко.
- Ты прекрасно справилась. 
И с этими словами он запустил руку в золотистые локоны Авроры и приник к её губам. Это был странный, неловкий поцелуй. Как будто кто-то пытался механически повторить то, что делали люди. Это получалось похоже...но всё же в его движениях было что-то чуждое, что-то противоестественное. Как актёр, в игре которого то и дело проскальзывают фальшивые нотки. Но певице было без разницы. 
Дон лёгким движением расстегнул пуговицы на рубашке девушки, обнажая сначала её шею, ключицы, а затем и саму полную грудь, не скованную лишним бельём. Он сжал её, посылая новые волны наслаждения и жара, углубляя свой странный поцелуй...а затем отошёл назад.
- В соседней комнате к стене прикованы ещё несколько подопытных. Выбери себе нового и начни процедуру с самого начала. - на его губах заиграла уже знакомая дьявольская улыбка. - Конечно, ты можешь потратить драгоценное витэ, чтобы унять боль от изменений...но зачем? 

Hide  

[luckyorange 2 779]

18+  

Аврора смаковала этот поцелуй, отбрасывая на короткое время сомненье и страх, сосредотачиваясь на том удовольствии и желании в надежде забыться. Она хотела этого мужчину - и хотела безумно. Была ли всю виной кровь или же одиночество всему виной - неважно. Джованни было всё равно. Лишь то разочарование и мольба в её глазах были бесценны, когда Андреас разорвал этот порочный поцелуй. Она не могла возразить: лишь внимательно слушать его указания - и исполнять их. Безукоризненно, четко. Так, как он того требует.
- Боль от изменений? - несколько удивленно заговорила певица, - но я не чувствовала боли… А. Ты про… них, - лишь пожав плечами, закончила девушка. Её сердце билось бешено, намереваясь вырваться из груди, когда она направилась в сторону следующего зала, представляя следующую свою попытку. Крик её бывшей “натурщицы”, когда Андреас достал кляп, совершенно не встревожили итальянку.

Подобный выбор тел: парней и девушек в самом расцвете сил, всех комплекций и национальностей - вскружил голову, словно ей позволили дотянуться до целого вороха самых дорогих платьев и украшений. Аврора сбросила испачканное в крови пальто; мысли застегнуть рубашку, тоже испачканную, даже не появились в её разуме, пока она обходила каждого из связанных. Это было неправильно, конечно. Грубо и жестоко, но у нее не было выбора - эти бедные души уже приговорены к своей участи, и она явно не будет столь жестока, как мог быть Андреас с ними. Она не злодей этой истории. Ведь так?

Её выбор остановился на молодой брюнетке. Она была красива: гораздо красивей, чем Аврора - и это злило итальянку неимоверно. Сложно было представить подобное, что красоту Джованни мог кто-то оспорить - и всё же, вот она, руку протяни! Эти бедра, грудь, утонченные черты лица, пухлые губы и глаза - невозможно быть настолько красивой. Аврора это… исправит.
- Прости, - вдруг заговорила итальянка, проводя пальцем по бархатной коже своей жертвы, - честно. Это всё дико, да? Неделю назад я была просто… никем, если честно. Сейчас - даже не понимаю, что происходит. Оно противно, я знаю. Не по христиански это всё. И все же, - запнулась Аврора.

Господи, как же она хотела выговориться. Столько всего накопилось. Столько всего хотелось рассказать. Но никому Аврора не позволяла проникнуть за ширму надменной богемы или маску веселого еврейского дельца. Никому и никогда. Сейчас? Она была просто уверена, что эта девушка не расскажет ничего. Не захочет. Не сможет. Если она сошьет ей рот.
- Это так… возбуждает. Иметь возможность изменять само творение божье. Это же дико! У меня пробудился этот талант, ни у кого другого. Да. Потому что я - лучше.

Аврора сжала грудь жертвы, прикусив собственную губу. До чего извращенно и неправильно - желать представителя своего пола. Но в этом, наверное, и была суть? Итальянка склонила голову на бок, переведя свою ладонь на шею подопытной - Джованни было интересно, сможет ли она причинить боль простым касанием. Аврора закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на пульсирующей в венах жидкости, дотянуться до той силы, что скрывается в ней - и высвободить на бренную плоть. Пленница завыла от боли, резко изогнувшись, но Аврора провела ладонью по ее щеке, словно успокаивая. Кляп был отброшен в сторону, и губы двух девушек соединились в поцелуе: прежде чем Аврора не отстранилась, когда брюнетка попыталась ее укусить.
- Не злись. Я могу дать тебе лауданум: он поможет притупить боль.
Проблеск надежды в измученных глазах.

- Правда?

Аврора на мгновение задумалась. Слишком щедрое предложение. Лауданум ей еще пригодиться.
- Нет.

Она не тронула на этот раз тела, сжалившись над этим бедным созданием, вместо этого обрушив свою фантазию на её лицо, изменяя его, извращая, уродуя - меня местами плоть, слепливая воедино, срезая ошметки и растягивая кожу. Симфония человеческой агонии возбуждала, и, не замечая собственных действий, Аврора сжала свою грудь, царапая собственную кожу, то и дело срываясь на стон, заглушаемый криками.

Hide  

[Gonchar 4 767]

18+  

Плоть дёргалась, стонала и кричала под ставшими очень жёсткими и жестокими пальчиками Авроры. Плоть дёргалась в судорогах, однако связанные руки и ноги, буквально прикованные к полу, не могли помочь плоти сопротивляться. Плоть была поймана в клетку с чугунными прутьями и из неё не было выхода. Выход лежал лишь на другом конце агонии, по ту сторону боли. Однако под этими чуткими бархатистыми касаниями, дарующими невыносимые муки невозможно было потерять сознание. Спасительная темнота не настигала плоть, заставляя её корчиться и стенать в полной мере осознавая и ощущая чистую, истовую боль.

Аврора плела свою паутину из сухожилий, мышц и жира, превращая прекрасное лицо в маску для цирка уродов. Нечто отвратительное, со съехавшими глазами, обвислой кожей и уродливыми буграми. То, что было несколько мгновений назад прекрасно сейчас в ужасе мычало и роняло слюну сквозь перекошенный рот. Только кости оставались неизменными, только кости встречали усилия безумной Джованни упорством и нежеланием подчиняться. 
Слишком увлёкшись обезображиванием, Аврора не заметила, как сзади подошёл Андреас. Она лишь вздрогнула, когда тот опустил руку на её плечо. Краем глаза она видела прикованную к столу изуродованную груду шипов и плоти, которая мелко тряслась и стонала нечеловеческим голосом. Этого просто не могло быть, не могло существовать...поэтому туда не нужно было смотреть.

- Что же, ты весьма неплохо справляешься. - в голосе Джованни было слышно искреннее одобрение. - Немного не хватает опыта, но как для аматора...работа весьма вдохновлённая.
Он слегка присел на корточки, чтобы оказаться наравне с изуродованной девушкой и с видом ценителя провёл по бугрящейся коже на щеке смертной.
- Слишком грубые мазки жировой ткани - старайся дробить её более тщательно и распределять лёгкими мазками, вот так... - он ещё раз провёл по щеке своей жертвы и та опять замычала, разбрызгивая новые порции слюны. И под одним касанием её лицо опять стало видоизменяться. - Не усердствуй с мышцами, их легко сделать нефункциональными. И не забывай про сухожилия - без них мышцы просто бесполезны.
Так продолжалось ещё долго. Джованни тщательно объяснял своей новой ученице все тонкости изменения плоти, приправляя их ворохом медицинских понятий. Она и подумать не могла, что мафиозный глава может быть столь...утончён в своих познаниях. Под конец небольшой лекции брюнетка уже перестала шевелиться.

Наконец, он медленно встал и отвязал от пола новую жертву. На этот раз это был темнокожий молодой парень. 
- Продолжай, дитя. Ночь только начинается.
Андреас одарил певицу щедрой улыбкой и вновь оставил её перед выбором. А Аврора ощущала, как всё сильнее нарастает в ней это тёмное возбуждение. Оно требовало удовлетворения. Ещё больше, ещё наглее.

Hide  

Изменено 12 февраля, 2019 пользователем Gonchar

[luckyorange 2 779]

18+  

Подобно ученику, прилежному и усердному, Аврора слушала Андреаса внимательно, внимая каждому слову: лишь едва морщась или щурясь, стоило ей чего-либо не понять в речи мужчины. Пока вязкое желание медленно растекалось по ее телу, путая мысли, разрушая барьеры, что рациональное “я” всеми силами пыталось замедлить падение. Новую жертву Аврора встретила довольным кивком и жадным взглядом; девушка облизнула губы, поднимаясь к очередному тему, связывая его на столе, приковывая его руки и ноги. Итальянка была на пределе, желая, страстно и дико, сотворить извращенный и грязный акт изменения плоти; легким движением она сбросила с себя и рубашку, не обращая внимания на холод, словно упиваясь своей роковой красотой. 

Она прикольнула к горячему телу молодого парня, обжигая его кожу горячим дыханием, произнося самые грязные, извращенные, пошлые вещи на ухо, невзначай прикусывая мочку уха, невзначай завершая самым желанным обещанием из всех возможных: свободой. И её ладонь легла на его мужское естество. Она издевалась, конечно же. Издевалась нещадно, начиная массировать, отравляя чужие надежны ложью и прикосновениями, ускоряя темп, невзначай трясь об разгоряченную кожу грудью. Она издевалась, просто потому что могла и желала этого, прислушиваясь к тяжелому дыханию и стонам: боли и наслаждения - лучшее сочетание. 

Парень кончил от ручек Авроры быстро и обильно, и ее веселый смех эхом раскатился по комнате пыток. 
- А теперь, - прошептала она страстно, - к самому интересному…
В мгновение всё обратилось в мрак: чернокожий паниковал, когда зрение его подвело - легкое прикосновение бархатных ручек итальянки, и он не мог раскрыть своих век. А Джованни ощутила этот первобытный страх: страх перед собственной беспомощностью, когда она изменяла его лицо: стирая любую шероховатость, губы, скулы, глаза, превращая в гладкий, словно вытесненный кожей череп. Её руки спустились ниже, к ключице, продолжая свою дьявольскую работу: поглаживая мышцы в бесформенную массу, пока от её пленника не остался лишь комок плоти, отдельно напоминающего человека.

- Подопытные в этом эксперименте ведь не они, не так ли? - вдруг заговорила Аврора, присаживаясь на стол рядом с последним своим творением; она совершенно не стеснялась своей наготы, чувствуя небывалый прилив адреналина и… свободы. От устоев. Чужих глаз. Чужого мнения. Впервые упиваясь чужим страхом, а не наоборот - прячась от него. Она склонила голову, ожидая ответа от Андреаса. 
 

Hide  

[Gonchar 4 767]

18+  

- Воистину так. - Андреас скупо улыбнулся, не обращая внимания на изуродованную жертву вдохновения Авроры. - Ритуалы Росселини по созданию спектров куда сложнее и вовлекают в себя ритуальную магию. 
Дон всё так же неотрывно смотрел в глаза певицы. Прямо, невозмутимо. Аврора поняла, что именно так он удерживает позицию власти в этом городе. Он может оставаться в тени, но его воля непреклонна и ожидание подчинения неумолимо. Пожалуй, человек другого склада ума просто не справился бы с этой задачей. Быть криминальным боссом и, по совместительству, главой разномастного семейства. 
- Видишь ли, мне не нужны были лишь полезные для Семьи навыки, когда я выбирал вас из нашей обширной родни в Бостоне. - мужчина присел на стол рядом с Авророй, сцепляя руки в замок. Обычно она бы ощутила исходящее тепло от сидящего так близко человека...но от него она не ощущала ничего. Ожидаемо для вампира, не так ли? 
- Я изучаю человеческий разум на протяжении долгих веков. Как на него влияют различные раздражители, как он видоизменяется под действием стресса. Как реагирует на смену циклов жизни и смерти. - на этой фразе он как-то многозначительно посмотрел на девушку. - В твоём случае я видел интересную возможность раскрытия потенциала. Мне было интересно, что скрыто за маской опоенной лауданумом богемной певицы и правдивы ли семейные истории о твоём детстве.
Андреас словно извиняясь развёл руками. Однако ничего в нём не говорило о раскаянии. 
- Вы все - часть моего эксперимента. И считай это откровение наградой за то, что ты смогла выйти за тиски своих моральных устоев, что ты открыла свою сущность. И впустила в неё изменения, перестав трусливо прятаться за масками. Запомни этот момент и это ощущение...власти.
Он прошептал, приблизившись к Авроре и опустив руку на её белую шею, где билась жилка артерии. 
- Я хочу, чтобы ты занялась одним небольшим дополнением к вашему бутлегерскому бизнесу. Есть немалая ниша клиентов, вкусы которых настолько специфичны, что мальчики и девочки после утех с ними годятся только на корм свиньям. Это редкий и эксклюзивный товар.

Hide  

[luckyorange 2 779]

Пульс бился под его холодными прикосновениями, пока Аврора внимала словам Андреаса: так, как всегда было - его кровь и власть, что даровала она над разумом Джованни, приковали девушку к этому человеку, если это древнее существо еще можно было назвать человеком. Её хрупкая ладонь легла на его, и итальянка слегка склонила голову на бок: словно на автоматизме, не ведая, что творит - позволяя иррациональному желанию взять верх, всё таки: Аврора не могла противиться его воли. И не хотела.
- Да, - отстраненно произнесла она, - я это запомню.

Аврора не понимала много, о чем говорил Андреас: и где-то в глубине своего разума, сейчас расслабленного, попыталась отмахнуться от его слов об истинной натуре; но лишь пьяная улыбка появилась на ее красивом, испачканном кровью лице, когда воспоминания о чужих страданиях и той власти, что она имела над пленниками, дали о себе знать. Кто знает: будет ли она помнить эту ночь утром, доживет ли она до восхода солнца, и продолжит ли носить маски в приличном обществе - но сейчас Аврора была опьянена своими страстями, знанием и умениями, что приобрела.

- И моими конкретными обязанностями станут?..
Она едва-едва изогнула бровь, гадая над предложением Андреаса. Гадая над тем, что жа особенные клиенты могут быть так жестоки и порочны - и богаты, ведь мало кто себе может позволить подобное. Деньги развращают, безусловно. Деньги заставляют человека раскрыть свои самые низменные пороки: и наживаться на них. Деньги принуждают видеть в других людях товар - и ничто более. Кто-то мог бы сказать, что это кошмарное явление нашего времени. Авроре было все равно. Лишь возможность утолить свои потребности и заработать - вот что её интересовало всегда.

[Dishaton 123]

Висевшие, покромсанные на тоненькие полоски, кусочки от вечернего платья свободно болтались на хрукпом женском теле. Ледяной ветер пронизывал до костей, а разбитый асфальт жжалил босые ноги. Её дыхание было сбивчивым, она не могла вздохнуть полной грудью из-за странного ощущения, как будто что-то впилось в неё и не собирается отпускать.

 

Это самый настоящий ночной кошмар, а она всё бежит и бежит по этому нескончаемому кирпичному лабиринту, пока наконец не видит свет. Подрагивающий свет надежды на то, что эта ночь не станет для неё последней.

 

Она видела не только свет, но и слышала грубые голоса, что доносились за стеной. Разговоры были бытейными, что услышанное, развеяло её внутренние страхи опастности. С этими голосами ещё можно было договориться.

В этом темном улочном тупике, между домами, расположились обычные представители люмпен прослойки жителей Бостона: трое мужчин в потрёпанной одежде тянут к пламени руки и переговариваются, сидя на подранных матрасах, а за их спинами, в углу у полуразвалившейся коробки, дремает ещё один.
 

Когда они увидели потрепанную незнакомку, никто из них даже не шевельнулся, чтобы встать и подойти к девушке, но всё-таки с места один мужской голос её окликнул. Это был седоволосый пожилой негр:

- Эй, дамочка, что вы тут делаете? - он подслеповато прищурился на неё.

- Не подскажете, где я нахожусь? Я ничего не помню, - робко произносит Оттилия, - только то, что недавно гуляла по набережной... и потом... ничего. У вас есть ненужное покрывало?

Темнокожий старик лишь усмехается в ответ и внезапно перестаёт. Его пронизывающий насквозь вгляд заставляет немку вздрогнуть, отчего она ещё раз поправила руку, прикрывавшую её обнаженную грудь.

- Что-то мне подсказывает, что ты лукавишь. Ну да ладно, нам чужие секреты не нужны, а ты явно выглядишь паскудно. Садись, отогрейся и выпей с нами. Эй, Джек, - он развернулся на своём месте и пнул ногой спящего парня. - Дай даме куртку.

Мирно сопящий парень дёрнулся. Из сонного состояния он вышел быстро, как только  увидал девушку, но после чего, тут же опустил голову и уткнулся глазами в пол, поспешно начинав стягивать с себя кожанную куртку. Похоже, что голых женщин в этот район редко когда заносит.

- Спасибо, - коротко благодарит девушка и тут же застегивает отданную вещицу на себе. - Но было бы неплохо, если бы вы мне подсказали как добраться до центра, - она встала ближе к огню и протянула руки. - Мне нужно написать заявление на тех мерзавцев, - уже куда-то в пустоту отвечает Оттилия.

 

В её глазах вспыхивает огонь, а ладони ощущают, как языки пламени касаются её кожи и словно начинают резонировать с чем-то внутри. Чем-то горячим. Чем-то яростным. Не проходит и момента, как её дыхание спирает и вновь она ощущает эту недуержимую энергию, рвущуюся изнутри.
Когда Оттилия всё же загоняет обратно это растущее чувство и туман, окутывающий её разум, начинает сходить на нет, она осознаёт, что все это время она просто неотрывно и натужно смотрела в огонь.

 

Обернувшись, она встретилась с косыми взглядами бездомных:
- Даа, вам помощь точно сейчас нужна. - старик хмыкнул и достал откуда-то из-за пазухи своего потасканного пиджака флягу, после чего хлебнул из неё и передал другим своим товарищам. - Ну, это...вы сейчас от центра далековато, мэм. Да и место вы не самое хорошее выбрали чтобы потеряться. Опасно тут по ночам, особенно если пытаться выйти на главные улицы, где куролесит молодёжь. Может, заночуете? У нас тут место есть под мостом. А утром ужо Джек вас проведёт. Да, Джек?

Паренек промямлил что-то невразумительное для немки и потупил взгляд куда-то в стенку, пока та переминалась с ноги на ногу.

- Я бы не хотела стеснять вашего товарища, - девушка слабо улыбнулась, - другого способа добраться до города точно нет? Джек, я обязательно верну тебе твою куртку, - она помахала ему и убрала руки в карманы.

- А, не, не, мне не сложно, чё... - парень снова бурчит и блуждает взглядом где-то вокруг Оттилии, всё так же упорно стараясь не смотреть на неё.

- Телефонные будки тут давно разнесли, так что только пешком, - добавляя, темнокожий старик только разводит руками

- Я не думаю, что среди вас найдутся волонтеры пройтись со мной до города в этот час, поэтому придется выбрать ночлег. Спасибо вам ещё раз, - Оттилия кивнула старику и снова перевела взгляд на Джека. - Где это место?

- А...а...недалеко тут. - парень замешкался под взглядом Оттилии, бегая глазами из стороны в сторону.

Темнокожий хрипло посмеялся и сделал ещё глоток из вернувшей в шершавые руки фляги.
- Да, недалеко. Мы до середины ночи торчим тут, пока копы рейды свои закончат. Потом топаем обратно и обустраиваем ночлег, - кряхтя, он начинает медленно подниматься, отряхивая себя от пыли. - Ладно, ребята. Пойдём уже. Меня зовут Ник. Этих двух ворчливых засранцев - Грэг и Билл.
Двое других бездомных молча кивнули и по приказу Ника поднялись со своих мест.

- Я думала, что копы в этот район даже и не суются, - удивленно произнесла немка. - Мм, да, приятно познакомиться, - девушка натянула улыбку и вздохнула. - Меня зовут Оттилия, - она представилась и поджала губы, неловко уставившись на новых знакомых.

 

Бездомные, казалось, имели ночное зрение, потому как Оттилия просто шла в темноте на слух шагов её спутников.

Когда непроглядный тёмный коридор закончился, немка выдохнула - они почти пришли, потому как уже виднелся старый мост, перекинутый через реку.

 

Немка вздрогнула на очередной поток холодного воздуха. Она обернулась и взглядом задержалась на старом покошенном столбе, где сидели крупные черные вороны. Их глаза-бусинки следили за приближением бродяг и стоило им подойти достаточно близко - пернатые взмыли в воздух с оглушительным хриплым карканьем.
Вороны, посреди ночи? Вестники смерти?

 

- Мы уже почти на месте. - Ник взмахнул рукой, указывая на столбы под мостом, на которые были натянуты куски ткани, образуя подобие палаток.

- И давно вы тут разместились? - спрашивает Оттилия. В ее голосе послышались нотки неуверенности. Незаметно, она пыталась выглянуть из-за спин мужчин, стремясь разглядеть внезапно появившееся темные силуэты, что мелькали в темноте ночи посреди палаток. - Это место не кажется безопасным, - теперь она нахмурилась и вконец замедлила ход.

- Да уже лет так десять как, - Ник беззаботно махнул рукой и продолжил шагать вперёд. - Не боись, копы уже ушли, нас не побьют.

Внезапно тени исчезли, словно испарились, и Оттилия, с оглядкой направилась под мост вместе с остальными бездомными. Стоило бродягам начать шариться по палаткам, шуршать, стелить матрасы, как с противоположной стороны послышались тяжелые шаги. Много шагов. Те самые тёмные фигуры уже стремительным шагом приближались в сторону клошарской лачуги.

- Назад, - крикнула девушка, срываясь в противоположную сторону от вот-вот намечающегося замеса.

 

В ушах уже свистит ветер. Ей было достаточно фразы: "Эй, поймайте их бабу!", чтобы сделать ноги на максимальной скорости.
Их двое, но она справится. 
Оттилия забегает в знакомый ей кирпичный лабиринт: виляя по узким переулкам, срезая повороты, она сбрасывает хвост и снова остаётся одна в глуши ночных коридоров. 
Она выиграла этот забег, и как победитель, пересекая финишную линию, падает на колени взвывая от боли.

Её желание остаться после этой ночи живой куда важнее, чем смотреть под ноги. Крепко ухватившись за торчащий кусок стекла, глубоко впившийся в женскую ступню, Оттилия резким движением выдернула его и отбросила в сторону.
Кровь пошла сильнее. Слишком много крови. Глупая смерть, не так ли?
Похлопав по карманам и не найдя ничего полезного, гуль снова взглянула на свою ногу - рана начала сходиться на глазах. Ошарашенная причудой своих возможностей, девушка встала на только что кровоточащую ногу, и не ощущая никакой боли, снова двинулась вперёд. Подумать об этом время ёщё будет.

 

Оттилия забралась на крышу одного из зданий. Огни ночного города. Вид, конечно, не такой как из огромных окон из Хорнсби, но как место для перекура - сойдет. 

"Да пошёл ты, Айрон", - проклинала она этого засранца.

Вместе с двумя оставшимися сигаретами, которые она нарыскала в куртке, немка выкинула смятую пачку вниз. Маршрут построен.

 

Теперь продвигаясь к выходу, когда она уже почти вышла из этого района кишащего ночными тварями и стала приближаться к относительно осветлённой и цивилизованной части города, Оттилия наткнулась на мутного типа в залатанном пиджаке. Он заслонил еВ руке он сжимает нож и на его небритом лице появляется знакомое выражение недоброй улыбки:

- Так-так, что это за птичка тут у нас?

- Птичке нужно улететь домой, у меня ничего нет, - девушка поднимает руки и пятится назад.

“Как же они меня за…”, - в груди снова неожиданно просыпается жгучая ярость. Хочется рвануть вперёд. Растерзать его. Сломать его хребет. Она сжала до скрипа зубы и ощутила, как из горла начинают долетать рычащие и хриплые звуки.

- Что, любишь по-собачьи? - мужчина приближается всё ближе и усмехается ещё шире. - Ну так разденься и встань в позу.

 

За этим диалогом последовал моментальный удар рукояткой, но за считаенные сантиментры до оглушения, Оттилия дёрнула головой и увильнула от нападения бегом в противоположную от него сторону.

 

Автомобильная стоянка, с довольно большой территорией,  была практичеки пуста. Не всяк осмелился бы припарковать свою машину на ночь в этом округе, а кто же решался, так те оставались без окон, магнитолы, а некоторые и вовсе - без машин. Грязная и потрепанная Оттилия, из последних сил переставляя ногами, ходит по площадке и пытает удачу как можно скорее уехать из этого чертового квартала. До того момента, как она всё-таки нашла водителя, который проникся историей девушки, другие таксисты смотрели на неё с пренебрежением к положению полуобнажённой заморашки.

Плюхнувшись на заднее сиденье в такси, она вцепилась ногтями за низ куртки и не отпускала до тех пор, пока они не подъехали к её дому. Добродушный водитель не взял с бедной девушки ни копейки и та, попрощавшись, пулей вылетела из машины. Её глаза блестели - она снова дома.

 

 

[Dishaton 123]

Переступая порог квартиры, Оттилия первым делом скинула с себя грязную
куртку, которую скорее всего возвращать уже некому.

На столике у входа всё ещё лежал запечатанный белый конверт от весьма
близкого и родного адресата. Немка, не вскрывая его, захватила с собой в
ванную. Ей нужно смыть с себя этот ночной кошмар.

Правой тонкой рукой она потянулась за письмом, а левой уже придержиавала
сигарету у пухлых губ. Оттилия Кёниг склонила голову набок и скользила глазами по
тексту, зачитывая его вслух:

"Дорогая Оттилия,
Если ты читаешь это письмо, то получила мою книгу, которую я оставил на
хранение Хэнку Ротштейну. И, следовательно, ты была введена в семью Джованни на
основании Поцелуя Доверия, что дарит тебе возможность проникнуть под покров, скрывающий нашу общую семью. Возможно, тебе было интересно, что имеет общего
наша семья с итальянскими банкирами и гангстерами?

Семья Джованни - это тело, а мы - его члены, посвящённые в тайны за
пределами понимания простых людей. Огромные ресурсы лишь ширма для
настоящего дела. А именно - для нигромансии. Именно она составляет собой главную
цель и суть нашего общего дела. Власть над телами и душами усопших дарит
возможности за гранью тех, которые нам способны даровать простые мирские блага. Я
не буду внушать тебе мысли о великом предназначении и ответственности за ту силу,
что ты вскоре обретёшь. А в последнем я не сомневаюсь, ведь ты всегда была очень
одарённой девочкой.
Оставь измышления о морали и общественном благе пустословным клерикам и
философам, ведь они не зрят жизни за пределами своих пыльных томов. Власть дана
для того, чтобы ей распоряжаться. Делай то, что пожелаешь - таков и будет весь Закон.

Но на пути нигромансии тебя будет подстерегать множество опасностей и ловушек, на
которые нередко попадаются новопосвящённые. Именно для этого я оставляю эту
книгу, написанную моей собственной рукой. Она поможет тебе ухватить многие
основы и избежать многих проблем, связанных с обузданием spiritto et spettro.

Когда ты получишь эту книгу, Хэнк Ротштейн отправит мне письмо и я
постараюсь явиться в Бостоне как можно быстрее, чтобы обеспечить тебя
наставлениями, которые я не могу уместить на страницах этого небольшого тома.

Искренне твой - Герберт Кёниг.

P.S. вполне возможно, до тебя дойдёт новость о некоем "Становлении",
являющимся высшим призом и целью грызни среди многих молодых Джованни.
Прошу тебя со всей серьёзностью отнестись к этому соревнованию и попытаться
максимально позитивно зарекомендовать себя перед Доном своим умом, силой и
способностью решать поставленные задачи. Я не могу раскрыть всего, поэтому прошу
верить моему слову."

- Лишь бы ты приехал до того, как меня сожрут эти твари, - закончила читать Оттилия.

[The Prophet 1 111]

        Пальцы скользят по литерам на кнопках, уподобляя процесс священной инкарнации нот в бытии, воплощению бога через звукоизвлечение клавишными. Мягкая кожа с уникальным рисунком концентрических борозд влажно разглаживает пластик, в упоении растирает черные и белые символы, перенося отпечатки на желтую в свете настольной лампы бумагу.

        Время течет – то быстро, подобно стремительно растекающейся по асфальту мощи машин, измеряемой в лошадиных силах; то медленно, подобно перемещению тапок старика-пиелонефритчика, шаркающего в темноте до уборной. Музыка становится громче, музыка становится тише. Музыка течет вместе со временем из радиопередатчиков, убегает сквозь вакуум упущенной спутником волной: может быть, эхо людских песнопений резонирует с волнами другой частоты, другой физики, подхватывается невидимыми глазу частицами или просто разливается между звезд, а мы и не знали. Время течет. Всё меняется. То, что мы знали вчера, то, что мы будем знать завтра, изменится. Иная физика, иная музыка, иные книги, всё в дозировке известных нам психотропных. Пища для души, пища для ума, сжиженная в ампулу и заправленная в инжектор, растертая в порошок, забитая в бумагу и насухо высмоленная, если угодно. Всё и сразу, сразу в мозг, без переваривания и траты драгоценных секунд на ожидание прихода. Без побочных эффектов. Без страха угодить за решетку. Только эффект и всегда на выбор, подробно описанный в шифре-инструкции к новому легалайзу.

        Ампула из светозащитного стекла попадает в просвет между роликами; пружина выполняет роль амортизатора. Одновременно из красочницы через краскопередающие ролики на клише подается краска. Клише делает отпечаток на покрытом желатином валике, который и печатает надпись на ампуле. Ампула с отпечатанной надписью поворачивается с помощью упора и попадает на скат.

        Надпись на ампуле: «Vampire: the Maquerade. Nuova Malattia». Несколько истершихся красных точек. Буквенно-цифровая кодировка. Цветное кольцо разлома; в нос бьет смешение запахов – отсыревшего прокуренного пальто, испарений браги, автомобильных выхлопов, бензина. И витэ. Запах витэ бьет в голову, минуя обонятельный нерв. Загрузка сразу в мозг, без посредников: не сразу осознаешь, как быстро эта дрянь расходится по исколотой вене.

        Время свернулось. Щелчок – и оно сорвалось с оси, разбрасывая по стеклу обломки механизма.

        Время загустело. Время превратилось в вязкий поток засахаренной крови.

        Время пошло вспять.

 

        [ . . . ]

 

        Крышка багажника «Лиззи» с хлопком поднимается вверх, скрипуче взвизгивая напоследок. Сила притяжения не властна: обратная физика выбрасывает пропитавшийся кровью сверток вверх, словно отскочивший от щитка мяч в штрафном броске Джеймса Нейсмита. Только когда сверток взлетает из багажника, только когда внушительных размеров итальянец ловко хватает его и закидывает на плечо, становятся понятны слишком человеческие габариты поклажи. 

         Багажник – катафалк для бедных, замечает шагающий спиной вперед итальянец и вбирает в себя воздух ухмылкой, скрываясь в просвете двери. Его, кажется, совершенно не заботит прожженная в пальто дыра размером с пулевое отверстие. Тень рядом ловит двумя пальцами отскочивший от сырого асфальта бычок, немедленно прикладывая его к губам. Сила притяжения не властна, процесс горения – тоже, и бычок, вдруг вспыхивая красным, начинает прорастать из уголька белоснежным бумажным цилиндром. Пепел поднимается вверх, налипает на новорожденную сигарету. Сигарета становится больше, растет с каждой нервной затяжкой человека-из-тени: он выдавливает её в реальность, как стеклодув, наполняя только что высмоленным из бостонской улицы дымом. 

        Пламя зажигалки крадет тлеющий кончик в металлический коробок. Пальцы человека-из-тени прячут свежую сигарету в карман, пристраивая канцерогенную палочку к её собратьям. Если посмотреть сейчас на проезжающие мимо автомобили, то можно решить, будто их толкает вперед чистая энергия света из округлых фар, а их шоферы обзавелись парой глаз на затылке. Человек-из-тени не смотрит на другие автомобили. Человек-из-тени верен своей «Лиззи». Человек-из-тени долго смотрит в автомобиль. Ловит плевок с асфальта. 

        А затем, прекращая шарить в карманах с никак не желающей падать в пачку сигаретой, берется за ручку багажника и осторожно опускает крышку на место.

        Темнота.

 

        [ . . . ]

 

        Разбитая ампула падает в мусорный бак. Ты выжал её без остатка, насухо, выжал всё и сразу. Всё и сразу, сразу в мозг, без переваривания и траты драгоценных секунд на ожидание прихода. Без побочных эффектов. Без страха угодить за решетку. Только эффект и всегда на выбор, подробно описанный в шифре-инструкции к новому легалайзу.

        Ты ждал ревущих двадцатых, ковбой. Ревущих тысяча девятьсот двадцать девятых, вот чего ты ждал. Ждал обозначенный четырехзначной абстракцией порог перед падением, перед американскими горками на графиках биржевой торговли, ждал воскресного пролога, воскресной исповеди перед «черной» неделей на Уолл-стрит. Ждал того, чего обещал отпечаток на ампуле, верно, ковбой? 

        Твои движения подобны барахтанью в джеме. Вены на руках трещат, как заполненные светящимся гелем палочки-браслеты, но в опустившемся на глаза полумраке горят только пульсирующие краснотой щеки. Ноги не идут, и ты падаешь в никуда со скользким хрустом – кажется, в тебе только что разбился вдребезги вестибулярный аппарат. Потерявшие чувствительность пальцы наугад нащупывают в целлофане стекло, и ты достаешь самый большой осколок. Зрачок под молочным бельмом вгрызается в шифр-инструкцию. 

        Только эффект, всегда на выбор. Без страха угодить за решетку. Без побочных эффектов. Без траты драгоценных секунд на ожидание прихода. Без переваривания. Сразу в мозг. Всё и сразу.

        Хронолокационная симуляция. Прыжок сознания обратно во времени, в нужный год и в нужный город. Ревущие двадцатые, сконцентрированные в ампуле с «Nuova Malattia». Сквозь молоко слепоты правого глаза ты разглядываешь рассекающие задними колесами вперед допотопные автомобили и смело вышагивающих пятками людей в твидовых костюмах, понимая, что в целом рецептура не врет.

        Без страха. Без побочных эффектов. Без траты.

        Без. Без. Без.

        А затем твой зрячий глаз в последней вспышке света, в последнюю секунду перед тем, как реальный мир накроет пелена мрака, цепляет из нагромождения слов одно-единственное. Самое важное. То самое, которое пустило симуляцию в обратной перемотке. То самое, которое обратило все вспять.

        То самое, которое тебя прикончит.

        «Передозировка».

        Когда широко открытые глаза закрываются окончательно, ты понимаешь, что будет дальше. Ты сидишь на полу, не чувствуя холода кафельной плитки. Ты сидишь на полу, чувствуя, как стягивается в сморщенную первородную клетку кожа на руках. Ты заливаешься смехом. Захлебываешься в хохоте, в истеричном припадке хохота, который с каждой секундой становится всё тоньше. 

        Ты смеешься, потому что ты не умрешь – теперь физически умереть, то есть состариться, издряхлеть и прекратить функционировать может только твоё бесполезное тело.

        Ты смеешься, потому что ты не умрешь. Ты перестанешь существовать иным способом. Ты, настоящий ты, то есть личность за оболочкой из костей, мяса и кожи, врезался сознанием в химически воспроизведенный ампулой метабарьер и теперь откатываешься, как взлетающее на нитке йо-йо.

        Кишки прыгают из-под колеса и превращаются в кошку; люди в спецовках лопатами ловят взлетающую с могилы землю и на веревках поднимают гроб, эксгумируя накрахмаленный труп женщины в мрачной, торжественной церемонии, пока родственники затягивают в себя слезы; пенис высасывает эякулят из презерватива в начале соития, цель которого – весьма болезненным образом помочь партнерше срастить разорванную девственную плеву. 

        Ты смеешься. Смех – одна из немногих вещей, которую можно воспроизводить с обоих концов.

        Ты смеешься, потому что ты не умрешь.

        Ты смеешься, потому что родишься обратно.

 

        [ . . . ]

 

        Ключ зажигания на нейтральное положение, посередине – и четырехцилиндровый двигатель «Лиззи» заглох. Соответствуя инерции, машина цвета черной эмали еще немного проехала вперед на холостом ходу, замерла, дернулась назад и снова замерла, уже окончательно. В плоское лобовое стекло был виден мрачный тупиковый переулок, с мусором в картонных коробках и вымазанными в грязи плитами; в наружном зеркале заднего вида проплывали отражения других автомобилей, скользких и блестящих от пота бостонской сырости. 

        Я выбрался наружу, хлопнув дверью и чуть не оставив внутри солидный кусок пальто. Влажный вечер разошелся по щекам, и я почувствовал градины холодного пота, выступившие за время поездки. Сопящий дородный итальянец в твидовом костюме выбрался следом, сложил фетровую кепи в карман и приладил жирно блестящую шевелюру. Он был спокоен, как кастрированный бык, и тушей был не мельче: трансмиссия «Лиззи», когда бугай наконец покинул машину, с облегчением заскрипела. 

        Мятая сигарета сама собой оказалась во рту. Я курил в переулке, смотрел на колеса и мучительно думал, не переломятся ли они пополам, когда мы забросим в багажник еще одного пассажира.        

        Плечи ныли тупой болью. Ныли еще после офиса Дугана: об этом, пропуская пиво в приличном баре, я как-нибудь потом расскажу. Много чего расскажу. Пока обойдемся одной фразой, засевшей в подсознании. 

        «Столешница давила на спину, как крыша гроба».

        Искомый дом был примером столичной федералистской архитектуры, с классическим облицованным цоколем и стенами красного кирпича. Нарочитая статусность жильцов резала глаза шелковыми занавесками, люстрами из хрусталя; резала нос дорогим сигарным табаком; резала барабанные перепонки чистым джазом из дорогого проигрывателя. Американское джентельменство, сплошь состоящее из снобистских ублюдков разного толка, бросалось на квартиры в таких домах, как сбежавшее на россыпь хлеба тараканье. 

        Нахапавший теплых мест клан Кеннеди состоял как раз из подобных паразитов.

        Я курил и плевал на обметенную плитку, скаля желтые зубы и покрываясь смолой черной зависти. Я считал Тимоти Кеннеди инфантильным ничтожеством, выплюнутым в реальную жизнь из-под мамкиной юбки и угодившим в мой кабинет благодаря связям. Меня раздражало то, как он попал на нынешнее место. Меня раздражало то, что его худая женоподобная рука ухватила за яйца все управление. Я курил и плевал на обметенную плитку, рассматривая дом, и меня до боли в деснах раздражало то, как хорошо устроился этот ублюдок. Но больше всего, больше снобизма и уверенности в собственном благополучии, меня раздражала его неприкосновенность.

        Как ни странно для Дугана, его голова в кой-то веки ухватила управление сознанием у члена.

        С Тимоти Кеннеди надо было кончать.

 

        — Конечно, я сейчас его позову, — неуверенно произнесла девушка с иссиня-черными волосами в приоткрытую дверь. 

        Я сально улыбнулся сквозь щетину, зацепил обратно за пояс полицейский значок, провожая девушку взглядом. Мы с Бобби переглянулись, и я попытался напустить на лицо маску уверенности, хотя чувствовал себя скверно: итальянец наверняка это понял, хотя виду не показал. Во рту застрял ком, и я сглотнул его, уронив слюну со вкусом кошачьего помета в желудок: теперь казалось, что глотка насквозь высохла. Выкуренный едкий табак дал о себе знать. Кожа рук побледнела, пальцы разбил предательский тремор. Мое лицо, наверное, тоже стало белым, как снег, не считая кровавых крапинок на щеках. 

        Для полной коллекции не хватало только припустить в штаны, подумал я, раздраженный собственным трепетом. Я знал, на что я способен. Я знал, что попадаю в дерьмовую ситуацию, и что у Кеннеди хватит связей, чтобы моя жизнь продлилась недолго в случае, если я облажаюсь. План Дугана, в котором мне отводится лишь роль инструмента, теперь не казался таким уж благоразумным.

        И мой план, в котором Дугану отводилась роль козла отпущения, только усугублял всё к чертовой матери.

        Я сделал тяжелый вдох, растягивая грудную клетку в дутом мужестве. Я сделал шумный выдох, пытаясь разогнать всех демонов сомнения, оседлавших мне мозг.

        Когда Тимоти Кеннеди, этот слащавый педик, начал открывать дверь, я все еще пытался совладать с собой. Мне нужна была уверенность в руках, инъекция уверенности, пока ногти оставляли глубокие отметины на ладонях.

        Я посмотрел на Бобби стекленеющими глазами. Время шло вперед неумолимой поступью. Мне нужно было пересечь черту, за которой начинается точка невозврата.

        Я знал, что внутри Кеннеди не один. 

        Я знал, что, когда мы с Бобби зайдем внутрь, внутри никого не останется.

        Я знал, на что я способен.

        Я вытащил нож.

 

        [ . . . ]

 

        Человек-из-тени опускает крышку багажника, держась за ручку ладонью, спрятанной в перчатке. В перчатке из черной кожи, мокрой – вернее, собирающей на себе стекающие вверх капли влаги.

        И намокала она буквально на глазах.

        Он шагает назад, взлетает спиной по каменным ступеням в раскрывшуюся перед ним дверь – зеленоватую дверь дома, который служил ярким примером столичной федералистской архитектуры, с классическим облицованным цоколем и стенами красного кирпича. Цветочные горшки внутри, отделка декоративной лепниной: человек-из-тени не смотрит по сторонам, он явно спешит. Перед его непокрытым затылком появляется лестница, и он взлетает вверх, ловко сгибая колени и перескакивая через ступени в физически невозможных шагах. 

        В карманах пальто звенят драгоценности, кипа мятых документов за пазухой липнут к хлопковой рубашке. Звук пересыпающегося металла, когда цепочка медальона-октаграммы подскакивает с каждой новой ступенью.

        Человек-из-тени входит в квартиру, хватая напоследок ручку и запирая дверь. Делает пару неловких, торопливых шагов назад, перескакивает через лежащее на полу окровавленное тело Тимоти Кеннеди, завернутое итальянцем в плотную ткань и затянутое в холщовый мешок: носок туфли сам собой задевает труп, и человек-из-тени продолжает свой шаг. Руки его ныряют в карманы, рассыпая горстями золото и серебро в ящик одной из комнат. Медальон-октаграмма возвращается на свое место, кипа документов – тоже: человек-из-тени раскладывает их в раскрытом сейфе, внимательно разглядывая напоследок и запирая хранилище на четырехзначный шифр. 

        Граммофон руках человека-из-тени набирает громкость: Луи Армстронг ревет теперь так громко, что дрожат стекла. Женское тело с вымокшим платьем неподвижно лежит в углу, с разбросанным по белой стене содержимым черепа. Человек-из-тени вытаскивает пистолет Дугана и подбирает с пола пальто на несколько размеров больше, чем носит он сам. 

        Оборачивает пальто вокруг руки с зажатым в ней пистолетом. 

        Целится в кровавое пятно на стене.

        Луи Армстронг за спиной сотрясает стекла хриплым завыванием.

        Человек-из-тени выжимает курок.

        What a wonderful world.

        Пуля вылетает из стены, собирая ошметки кожи на стенах. Пуля летит в дымящийся ствол пистолета, проходя сквозь собирающуюся на глазах голову девушки с иссиня-черной копной волос: воскрешенная свинцом, она тут же ловит вернувшимися в рот зубами толстый тряпичный кляп. Когда пуля возвращается в пистолет, когда гильза прыгает в выбрасыватель, когда огонь превращается в порох – тогда человек-из-тени опускает обмотанную в пальто руку.

         Необъяснимым образом он, идущий задом наперед, знает, что будет дальше. Дальше: после того, как он спросит код от сейфа, но перед тем, как девушка с иссиня-черными волосами позовет Тимоти Кеннеди к двери для разговора с Айроном Рэдом. 

        У человека-из-тени голова пошла кругом.

        Девушка с иссиня-черными волосами собирает глазами слезы одним непрерывным потоком, жует подхваченный с пола кляп. Она не смотрит на человека-из-тени. Она не смотрит на труп Тимоти Кеннеди, в которого медленно собирается растекшаяся лужа крови. 

        Необъяснимым образом он, идущий задом наперед, знает, куда она смотрит.

        Туда, где через десяток обратных минут окажется сам человек-из-тени, с хирургической точностью собирая ножом кишки в теле напуганного восьмилетнего ребенка.

 

« . . . And i think to myself   
What a wonderful world . . . »   

[Gonchar 4 767]

Аврора

Андреас какое-то время неподвижно и изучающе смотрел на Аврору, а затем, довольно улыбнувшись, кивнул. Как будто она прошла очередной тест. Один из тысячи, уготовленных ей и ей подобным от дона. Ей уже было впору начинать ощущать себя лабораторной мышью, над которой без устали ставили эксперименты. Но если все из них будут настолько животрепещущими - почему бы и не окунуться в них с головой? 
- Ты должна будешь организовать это от начала и до конца. Я дам тебе людей, если потребуется - но всё остальное - в твоих руках. Поиск товара, его изъятие, хранение и реализация. Я хочу увидеть, насколько ты способна в свободном плавании. - Джованни говорил спокойно и размеренно, как будто зачитывал пункты соглашения. 
Уже в который раз к Авроре закралась мысль, что он готовит свои речи наперёд. Обычно невозможно было настолько долго и связно говорить, ни разу не сбившись с темпа и не задумавшись.
- Ставки здесь низки и высоки одновременно. - его тонкие губы раздвинулись в немного ледянящей душу улыбке. - Я практически не рискую своими ресурсами, однако я оказываю тебе доверие. Не разочаруй меня, дитя.
Джованни склонился к певице и сжал её обнажённую грудь, посылая по телу новую волну удовольствия и запечатлел на её губах новый поцелуй. А после слегка отстранился, возвращая девушке способность дышать.
- Ступай, ведь ночь только начинается.

[luckyorange 2 779]

Аврора накинула свою рубашку; белоснежный хлопок был испачкан в чужой крови, но её это не беспокоило - итальянка лишь лениво застегивала пуговицы, раздумывая над новой задачей. Очередное дело - на этот раз иного толка, но всё еще связанное с продажей чужих тел, незаконным оборотом алкоголя, и утоления самых низменных человеческих страстей. Она никогда не думала над моралью подобных предприятий: начиная от бутлегерского бизнеса - и сейчас это; какая разница, что за горе может принести алкоголь, если люди всё равно найдут способ его раздобыть? Так и сейчас: какая разница, действительно. Так было всегда, впрочем - даже во время Великой Войны её отец наживался на военных заказах, принося в семью деньги, пока в этой самой мясорубке бессмысленных убийств пытался выжить его сын. Возможно, Аврора взяла пример со своей семьи; даже раньше, она просто предпочитала не думать о морали. Хотя теперь в ней пробудился интерес - узреть, какие извращенные идеи могут прятать в себе даже самые невинные умы.

Джованни закурила, накидывая на себя пальто; ладонь непроизвольно потянулась за бутылочкой лауданума - это не кровь, конечно, но на первое время сойдет. Надо будет посетить Изабеллу вновь: если Андреас не был к ней столь благосклонен, то, быть может, любимая “тетушка” будет?
С этими мыслями Джованни оказалась в машине, уже ожидающую её у выхода. Она небрежно, несколько надменно произнесла адрес своего дома, непроизвольно задумываясь, как же сильно повлияла эта ночь на её дальнейшую судьбу. 
 

[Gonchar 4 767]

Оттилия, два дня спустя

День сменялся ночью и так несколько раз. Но для Оттилии всё было одинаково. Она не покидала пределов своей конторы, были отменены все встречи и потеряна любая связь с окружающим миром. Она ощущала эта странное давление внутри собственной груди. Чуждые мысли покоились под её подкоркой, то наводняя её разум сериями яростных вспышек и кровавых образов - то отступая обратно. Сон не приносил облегчения, а лишь терзал продолжительными кошмарами, из которых не было выхода. 
Липкий ужас постепенно опутывал её душу своими липкими щупальцами и немке всё больше казалось, что она погружается в беспроглядно-чёрную пучину безумия, откуда выход только в окно. 

Но вот, в одну из тёмных ночей в дверь её квартиры раздался стук. Словно сама не своя, Оттилия подскочила в одной ночной рубашке к двери и распахнула её настежь, смотря блестящими от едва сдерживаемого безумия глазами на стоящего в проходе мужчину. И с её губ тут же сорвался вздох облегчения.
Это был Герберт. Герберт Кёниг. Её дядя. Казалось, он совершенно не изменился за все те годы спустя их прибытие в США. И сейчас он всё так же неизменно кривовато улыбался, глядя на Оттилию.
- Девчока моя, ты выглядишь донельзя паршиво. 

[Dishaton 123]

 

Это что? Что за звуки? Может это костлявая пришла облегчить её муки?
Оттилия в темноте бежала на звук, словно она опять оказалась в лабиринте ночи заброшенного района Бостона.  Немка распахнула дверь и кошмар моментально рассеялся. Она не могла поверить в то, что это явь. Её ноги подкосились и она бросилась в объятья Герберта.
Этот запах. Этот голос. Она снова маленькая Отти в его руках.

— Спаси меня из этого ужасного сна. Он не кончается, дядя, — шепотом она говорила на немецком. — Ты мне должен помочь, злые духи внутри меня не дают дышать.

Оттилия потянула за собой Герберта внутрь квартиры. Всё ещё не включая свет, она провела его по темному коридору и довела до спальни.

— Я просто хотела защититься от нападения, но смогла только ещё больше навлечь беду, теперь во мне сидит сущность и щемит мне душу, — продолжала рассказывать Оттилия. — Мне недостаточно твоей книжки для того, чтобы избавиться от этого, помоги, — она уставилась своими большими, полными страха глазами на Герберта.

[Gonchar 4 767]

Оттилия

Герберт молча усадил девушку на мягкое кресло в зале её квартиры и сел на диван рядом, сцепив руки в замок и внимательно смотря на неё глубоко посаженными бледно-голубыми глазами. Этот длинный испытующий взгляд вызвал у неё мурашки по коже, как будто он смотрел в саму её душу, обнажая ту из-под слоёв костей и плоти. Каким-то подспудным чувством она практически ощущала скользящие невидимые щупальца, ощупывающие её со всех сторон. Тонкий холодок магии повис в комнате.
- Хм, действительно так. - мужчина поджал губы и потёр короткую щетину на подбородке. - Удивительно, что ты так долго смогла держать призрака в рамках. Ты действительно хорошо усваиваешь уроки.
Он ободряюще улыбнулся и сжал её ладонь. Его руки были едва тёплыми, в тон температуры, царившей в квартире гадалки. 
- Но не бойся, мы избавимся от этого паразита и продолжим твоё обучение. Андреас был не против отдать его в мои руки. У него и так хватает дел в городе и это наша семейная обязанность - заботиться друг о друге. 
Герберт резко встал и произнёс повелевающим тоном.
- Одевайся, не будем терять времени. Нам нужно будет раздобыть ингредиенты для ритуала и провести его, пока не пробила полночь. 

[Dishaton 123]

- Ч-что? Куда? Какие ингридиенты? - она непонимающе хлопала ресницами, при этом всё же поднимаясь с кресла и ускоряя шаг в сторону гардеробной.

Квартира Оттилии Кёниг находилась в непримечательном доме, совсем непохожего на тот, которые позволяют себе состоятельные люди. Однако внутреннее убранство её гнёздышка было обустроено совсем недешево. Семья Кёниг совместно с силами и финансами Джованни позаботились об удобстве проживания лже-гражданки Соединенных Штатов Америки. 

Забежав в небольшую комнатку, заполненной вещами по большей части в темных тонах, девушка стянула с себя шелковую ночную рубашку и схватила с верхней полки аккуратно сложенное платье.

"Не будем терять времени...пока не пробила полночь", - в голове снова отозвался голос любимого дядюшки.

Минута и она уже, одетая в закрытое платье с длинным рукавом, летит к Герберту, чтобы закутаться в теплое манто и отправиться в путь.

[Gonchar 4 767]

Аврора, кабаре "Какаду"

Решение было принято, а путь налажен. В светлой голове Джованни с методичностью закоренелого дельца складывался план будущих действий. И в этом плане не было места излишнему морализму. Дни на службе у Андреаса стремительно меняли её склад ума, давая проступить незамутнённому деловому гению, который смог в условиях сухого закона создать и наладить поставку алкоголя на восточное побережье атлантического океана. 
Фигуры были готовы прийти в движение - осталось лишь приложить достаточное количество силы для начала этой замысловатой партии, в которую певицу ввязал Андреас. Её первым местом назначения стало одно из элитных кабаре, куда её не раз приглашали выступать в качестве прекрасного музыкального сопровождения. Ведь сияющая внешность и ленивый бархатистый голос донельзя лучше приводил клиентов этого заведения в необходимое настроение благостного и полуэкстатического возбуждения. Ровно перед тем, как на них обрушится волна откровенной эротики. И Аврора прекрасно знала, что она была не единственной певицей в "Какаду". Самой блистательной, да, но не единственной. 
Дорогие и обласканные внимание богемы певицы слетались на это прибыльное тёплое местечко как мотыльки на свет фонаря. Того самого зелёного фонаря, что озарял вход в это место. Аврора неторопливо шествовала внутрь, отбивая своей элегантной тростью ритм. Зал был полон и сейчас на ней отплясывало трио полуобнажённых девиц. Конферансье лишь расплылся в улыбке стоило Джованни оказаться за порогом.
- Фройлян Аврора. - проворковал с фальшивым немецким акцентом невысокий лысеющий мужчина в фраке и заискивающе улыбнулся певице. - Что за неожиданная честь встретить вас сегодня. Мы думали, что вы вовсе покинули нас. 

[Gonchar 4 767]

Оттилия, собор Св. Леонарда

На улице их ждал водитель. Светловолосый молодой парнишка, смоливший самокрутку и тут же бросивший её в лужу у тротуара и прыгнувший на водительское сиденье стоило Герберту в сопровождении Оттилии появиться в дверях подъезда. 
- Куда едем, мистер Кёниг? - с широкой белозубой улыбкой спросил парень, глядя в зеркало заднего вида и с интересом косясь на бледнолицую гадалку.
Долгие дни мучений хоть и оставили тёмные круги под её глазами - но всё же не съели её естественной красоты, остававшейся завидной для огромного количества женщин. Которых, по иронии судьбы, она консультировала. 
- Собор Леонарда. Это в этом районе. - небрежно бросил мужчина, откидываясь на спинку сиденья и устремляя взгляд в окно, попутно сложив губы в жёсткую линию.
Оттилия отлично знала это выражение дяди. Это означало то, что он сейчас прикидывает огромное количество вариантов какого-то события, которое он хотел просчитать. И не было необходимости обладать провидческим даром чтобы понять, какой проблемой сейчас поглощены его мысли.

***

Собор Святого Леонарда - место, где всё началось. Как ни странно - это место практически не изменилось. Но чего же ожидать от католического храма? Они были застрявшими во времени сооружениями, неподвластными человеческой изменчивости. И неважно, в каком состоянии застывали эти места - будь это хрупкая и одухотворённая возвышенность к богу или мрачная тёмная громада, обещающая лишь гнев и бесконечное проклятье. И этой ночью собор не изменял традиции первой ночи, сохраняя за собой ореол мрачной и пугающей таинственности. 

Двери с басовитым скрипом распахнулись под руками Герберта, когда они вошли внутрь. Водитель благоразумно остался в машине, даже не думая показывать носа из окна. 
- Мы на месте. - возвестил мужчина, оборачиваясь к Оттилии. Его слова загуляли эхом под высокими сводами собора. - Найди девять свечей, девять грамм мирры, гостию и любой реликварий. Последний должен быть в помещении за алтарём. Надеюсь, твои ловкие пальчики помнят мои уроки.
Сменив серьёзность на плутовское озорство, Герберт подмигнул девушке и похлопал её по плечу.
- А я пока займусь подготовкой к ритуалу. Во времена моего ученичества я вообще лет десять одни котлы чистил и копал могилы, тебе повезло, Отти.

[luckyorange 2 779]

Енох даже бровью не повел, что его госпожа вернулась в крови, опьяненная опиумом, задумавшая наладить торговлю живым мясом в этом прогнившем городе. Аврора Джованни наказала ему подготовить ей легкий ужин, новую одежду, следующие несколько дней позаботиться о её небольшом бизнесе и организовать встречу с миловидной Грейс как можно быстрее, пока итальянка направилась в ванную, смывать с себя кровь и наводить марафет. Сердце билось быстро, безумно, рискуя вырваться из груди, и Джованни даже не замечала ту ноющую боль в костях, что вечно преследовала её - только энергия, что лилась через край, и всепоглощающее желание. Творить. Брать. Наслаждаться.

- Просто заткнись, дорогой, - одарила Аврора самой лучезарной улыбкой; и хрустящей бумажкой в двадцать американских долларов, - и проведи меня в гримерку, я пришла вас разорить, - подмигнула ему Джованни, словно шутила. Так всё и происходило в мире софитов, оваций, среди прокуренных комнат и пустых бутылок из-под абсента - невзначай, вштуку, круша чужие жизни, дотягиваясь до самых грязных секретов, принимая всю ту низменность, что цвела на сценах и в душах людей. В конце-концов, это ревущие двадцатые, это век падения. 
- Мне нужно поговорить с девочками.
Стервами, гадюками, помпезными суками и просто бездарностями - обладающими не более чем шабланными установками, а не характерами, но телами достаточно манящими, чтобы Аврора соизволила запомнить тот набор букв, что “девочки” брали себе в псевдонимы. 
 
Она была подобно ангелу здесь, среди проклятых и забытых декадентов; невинная улыбка, закрытое пальто, тросточка, лениво отбивающая ритм, этикет и напускное дружелюбие, фальшивая эмпатия - кто бы мог подумать, что за страшные мысли скрываются в этой головке?
 

[Gonchar 4 767]

Аврора, кабаре "Какаду" 

Она была прекрасным солнцем, спустившемся в тёмные чертоги обители грешников. Она была золотым совершенством и воплощением идеальных манер. Лёгкая улыбка, кивок, касание бархатистых ладоней - и вот уже все препоны и замки раскрываются перед ней как перед настоящей хозяйкой всех дел, что происходили и могли произойти в этом месте. Уже через несколько минут она хозяйственно раскрыла дверь гримёрной комнаты.
Первым, что встретило Аврору был густой запах женских духов, витавший в комнате. Широкое зеркало в обрамлении ламп было насестом для девушки в невесомом белом платье. С выражением вселенской скуки она откинулась на мягком стуле и поигрывала бокалом с шампанским в тонкой бледной руке. Когда певица вошла - девушка подняла на неё блестящие отрешённые глаза и лениво сделала глоток.
- Я уже не принимаю поклонников. А если вам нужна Кейла - та сейчас должна начать выступление.
Аврора прекрасно понимала, что эта наглая девица узнала её. Видела в её наглых глазах, видела в нарочито расслабленной позе. Что же, она наткнулась на высокомерную...дамочку.

[Dishaton 123]

Отти. В груди сжалось. Теперь она чувствовала не только призрака, но и своё сердце. Как давно Герберт не приезжал навестить её. Хоть Оттилия и находилась в постоянном окружении людей Джованни, девочка всё равно всегда оставалась одна.

- Наши беседы изменились, ты мне должен об этом рассказать подробнее, - она улыбнулась ему в ответ и тут же отвела взгляд, чтобы скорее начать подготовку к ритуалу.

Немка оглядела черную пустоту священного места: та самая зловещая статуя распятого Христа, что казалось, оживала по ночам. Ничто так не леденило душу в этой церкви, как эта фигура.

Вышагивая вдоль скамеек, Оттилия собрала нужное количество свечей и, затем, даже смогла разглядеть спрятанную под кафедрой шкатулку, в которой оказались практически все нужные ингредиенты. В своих “ритуалах” гадалка никогда не использовала похожие элементы, чаще всего она применяла только те предметы, что создавали больше дыма для эффектности колдовского шоу, которое она устраивала перед своими клиентами. Однако Оттилия быстро захлопнула шкатулку обратно. Эта находка не разжигала в ней такой интерес, который она испытыла, увидев потайную дверью за кафедрой.

Стоило одержимой сделать шаг в сторону двери, как висящий крест над ней остановил любопытную яркой вспышкой золотого пламени. Сопротивляясь, она сделала ещё шаг, отчего существо в её груди подняло бунт и Оттилию силой отбросило назад.

Злобно посмотрев на оберег, что не пускал её внутрь, она схватила длинный канделябр и смахнула им крест. Одного взмаха было достаточно, чтобы этот несчастный крест по повелению Падшего Ангела оказался в горящей лампаде.  

Дверь вела в каморку, которая оказалась всего лишь обычной кладовкой с кучей хлама, где Оттилии удалось найти последний составляющий элемент для проведения ритуала - громадный реликварий. 

Всё было готово. Начинаем?

- Готово, дядюшка, - девичья улыбка моментально исчезла под снова накатившей волной тревоги и беспокойства.

[The Prophet 1 111]

        Бочка раздувается от словесной браги. Закупоренная емкость: металл скрипит, как кожа живота, надувшегося при метеоризме. Страницы прочитанного пожелтели от нагрева. Чернила темным облаком насухо выпариваются из бумаги в процессе возгонки; проходят через холодный рационализм, остужаясь на змеевике стиля. Собравшийся дистиллят конденсируется, собирается в виде осадка нейромедиаторов, стекает сквозь пальцы на клавиатуру.

        Первач. Как правило, первач содержит от шестидесяти до семидесяти процентов текста, не перевариваемого для стороннего читателя. В перваче также повышено содержание оборотов, метафор и невуализированного символизма, опасных для жизни и здоровья человека концентраций. 

        Первач – прямая выжимка, без вычитки и редактуры: жидкость, льющаяся через зажатую в кулаке марлю, жидкость из сдавленного в кулаке мозга. Головная часть от общей выгонки, именно головная. Никаких механизмов. Никакого цензора. 

        Первач токсичен.

 

        Глотка сгорела в опрокинутом перваче, как в геенне огненной.

        Свет фонарей и подъезды красного кирпича ушли: их сменили аляповатые, вычурные фасады особняков за эмалированными прутьями кованых заборов. Каждый из них вспыхивал в ночной мгле размытыми бледно-зелеными пятнами, будто окислившийся над могилой фосфор; каждый из них возвышался над зажатым в ограду газоном, будто искусно выполненное декоративное надгробие.

        Проселочная дорога, пробившаяся сквозь трещины городского асфальта, поглотившая городской асфальт, медленно превращалась в тропу макабрического шествия.

        Плюющаяся из-под колес глиной, «Лиззи» натужно скрипела под весом трех тел: моего, тела Бобби Лероя и обернутого в драпировку тела Тимоти Кеннеди, отбивающего затылок каждый раз, когда я нажимал не на ту педаль. 

        Выходит, что машина везла три трупа: вопрос того, разделим ли мы с Бобби место в багажнике «Линкольна», на котором так любят разъезжать шишки клана Кеннеди, теперь отчего-то казался лишь вопросом времени.

        Я закурил. Продрав глаза, я поймал себя на мысли, что в последнее время думал о смерти слишком часто, чтобы она не начала отвечать взаимностью. Назвать это «суровым реализмом» я не мог, изменить свой скотский подход к жизни тоже, поэтому оставалось только топить себя на дне бутылки или, как сейчас за рулем, на дне фляжки с концентратом этанола внутри. Что бы я ни делал, ничего не становилось лучше.

        Когда я закопаю Кеннеди, ничего не станет лучше. Когда мне удастся обвинить в убийстве свинью Дугана, ничего не станет лучше. Когда мне будут отсасывать в кабинете шефа бостонской полиции, ничего не станет лучше. Моё тело катилось по краю бездонной пропасти, разум давно пребывал в свободном полёте, душа варилась в чертовом котле и превращалась в брагу, и ничего уже не станет лучше. Я знал, кто я такой. Я знал, на что я способен. Я ненавидел себя за это, я облизывал опустошенную фляжку за рулем и ненавидел себя за то, что ничего не станет лучше, что бы я ни делал. Розовый налёт очков, через которые я смотрю на мир, облупился еще в детстве.

        Всё вокруг меня давно пылало под толстым слоем красно-черного полихрома.

        Я курил. Я пил. Я вёл машину, в багажнике которой, подскакивая на каждой кочке, громыхало тело Тимоти Кеннеди.

        Я уже не знал, что я вообще делаю.

        Я курил. Я пил. Я вёл машину практически вслепую, прыгая в водительском кресле и держась за руль, чтобы не упасть в алкогольную кому. Эта улица бостонских окраин была прямой, свернуть можно было только в кювет, поэтому я не следил за дорогой. Я не следил за дорогой – я смотрелся в круглое зеркало, выжимая педаль и разбрасывая колесами глину. 

        Лицом к лицу с человеком, продавшим мир.

        

        Мои перчатки в грязи, когда я замазываю номер «Лиззи», избегая опознания: это я уже продал.

        Мои пальцы дрожат, когда я едва не ломаю замок на воротах в попытке вскрыть: это я уже продал.

        Мои костяшки белеют, когда я выжимаю курок, пробивая холодное тело выстрелом: это я уже продал.

 

        Я смотрелся в круглое зеркало, выжимая педаль и разбрасывая колесами глину. Смотрел в лицо человеку, продавшему мир.

        Я чувствовал, что у меня скоро будет нечего выкупать.

[luckyorange 2 779]

Аврора могла злиться, завидовать или впасть в беспробудную ярость, что бушевала в её крови, глядя на эту опиумную наркоманку, что отчего-то решила причислить себя к касте певиц. Вместо этого Джованни решила ей подыграть, вооружившись сосбтвенной харизмой и красотой, самой очаровательной из улыбок и редчайшей невинностью, что нигде не найти в этих прокуренных залах. 
- И всё же, я надеюсь, что очаровательная Дебора сделает исключение для моей скромной персоны, - проговорила Аврора легко и непринужденно, присаживаясь на чье-то место; итальянка вела себя фривольно и несколько надменно - её положение позволяло. И конечно Джованни знала, что эта дура завидует ей. И конечно же Джованни знала, что сейчас внутри буквально сходила с ума от счастья, что Аврора её узнала.
Дебора Драхенблют - ей пришлось приложить усилия, чтобы вспомнить эту дамочку - популярная не столько из-за своего голоса, сколько из-за своего языка. Надменность. Гордость. Так только лучше, таким будет место в её новом предприятии.
- Меня зовут Аврора, - представилась итальянка, - вы не против, если мы подождем Кейлу? У меня есть дело к вам обеим. 
Джованни позволила себе небольшую недосказанность. Пускай стерва подождет.