Dmitry Shepard 30 717 15 марта, 2019 (изменено) Показать контент Hide 11 июля 1923 года, собор Святого Петра, Рим, Италия. Архитектор Донате Браманто, составляя подробный и детальный чертеж базилики, знал, что не увидит свой проект, свое "дитя", законченным, слишком уж коротка жизнь человеческая. Но это горькое знание не сломило его, а лишь подстегнуло к размаху, который термин "дерзновенный" даже не начинал описывать. Комплекс архитектурных чудес, носящий название собора Святого Петра, был задуман как олицетворение триумфа веры над любыми препятствиями и невзгодами, как монументальный символ торжества Господа над силами Зла. Что ж, спустя двести пятьдесят лет верующие со всего мира, глядя на собор снаружи и изнутри, могли с уверенностью сказать: "Да, это действительно божественно прекрасно!". Рафаэль и Микеланджело оставили частицы своего гения на расписных фресках, скульптурах и барельефах, направляя и вдохновляя сотни иных художников и скульпторов, задавая им планку качества, в точности, как дирижер ведет весь оркестр. Или полководец свою армию. Однако, людям, прибывшим в город жарким июльским днем, распростершим над ними бесконечно чистую синеву неба, которую не дерзало нарушить ни одно, даже самое крошечное облачко, собор Святого Петра показали совсем с иной стороны, не той, парадной, видимой каждому. Показать контент Hide Всех и каждого из них радушно и заботливо встретили представители Инквизиции еще по прибытию в Рим, неважно, каким путем они добирались и сообщили о маршруте заблаговременно или нет. Всех и каждого доставили в один из стандартных домов Инквизиции, разве что, отличавшихся чуточку большим качеством и количеством убранства, чем их братья-близнецы из Лондона и меньшим количеством этажей. И наличием внутренних двориков с детьми, зеленью и фонтанами, с трех сторон защищенных стенами самих жилых блоков, словно хрупкий цветок жизни сильными ладонями воина. И даже дали три часа на отдых и приведение себя в порядок перед встречей с Его святейшеством, Урбаном Пятым. Ровно через три часа к зданию, вызвав настоящий ажиотаж среди местных мальчишек, подкатили два электромобиля. Показать контент Hide Места на заднем сиденье хватало на троих человек обычной комплекции, передние же два места были заняты суровыми немногословными мужчинами, не скрываясь носившими на лацканах своих пиджаков или поясных ремнях инквизиторские инсигнии. Кавалькада (если можно было так назвать пару автомобилей) проследовала по улицам, постепенно заполнявшимся предвкушающим вечернюю прохладу людом, в направлении собора Святого Петра, но свернула на неприметную улочку задолго до того, как широкий проспект мог бы привести их на площадь, носящую то же название, что и сам собор. А потом и вовсе без лишней помпы въехала в какой-то дворик, ворота в который без вопросов открыли бдительные и вооруженные пистолетами-пулеметами люди. Въехала, чтобы сходу нырнуть в тоннель, ведущий под землю. Солнечный свет сменился искусственным электрическим светом плафонов под потолком. Тоннель, широкий и чистый, имел свои ответвления, показывая широкую и разветвленную сеть подземных сооружений, однако, водитель головной машины игнорировал любые повороты, продолжая двигаться прямо и, спустя пару десятков минут, привез своих пассажиров в просторное помещение, обстановка в котором резко контрастировала с серым бетоном стен, виденным всю дорогу. Показать контент Hide Здесь также присутствовала вооруженная и бдительная охрана, под предводительством ничуть не уступавшего всем уже виденным мужчинам в суровости начальника. Показать контент Hide - Паоло Мальдини, Инквизитор четвертого ранга, - представился он, оглядывая по очереди всех, выбиравшихся из машин. - Прошу идти за мной. Также богато украшенные лестницы с мраморными ступенями и коридоры, выложенные мраморными же плитами с выстланными поверх мягкими и дорогими даже на вид коврами, вели дальше, вглубь комплекса, который мог (а может и нет), скрываться под собором Святого Петра. Судя по тому, что по пути им никто не встретился, маршрут движения не просто был продуман заранее, но и очищен от любых потенциальных свидетелей. Конечным пунктом назначения стала хорошо обставленная гостиная. На столике гостей уже дожидался поднос с чаем и сладким печеньем. Не была забыта и ваза с фруктами: яблоки, апельсины, груши. Показать контент Hide Из окон открывался вид на парковую лужайку, огораживавшая которую кирпичная стена почти терялась за росшими на ней зелеными лозами, видимо, за время пути гости Папы Римского успели покинуть подземелье и теперь, географически, находились на уровне первого этажа. - Его Святейшество примет вас через двадцать минут, в своем кабинете. Пока прошу подождать здесь, - несмотря на вежливые слова и приятный баритон, властный холодок в голосе мужчины самым явным образом заявлял о том, что это не та просьба, которую можно отклонить. Коротко поклонившись, мужчина вышел за дверь, оставив гостей Папы Римского присматриваться к окружению и друг другу. Или просто пить чай, пока не позовут. Hide Hide Гости Небесного Города: 1. Julia37 - Мортимер и Морин Смиты. 2. Nevrar - Освальд Итан Вуд. 3. Marikonna - Карла ди Фогна. 4. Meshulik - Николя Буджардини. 5. Stormcrow - Рафаль Солейн. 6. Rei - Алука Шеор. Мастерские НПС: 1. Беатрис Блэк. Дорогой приключений Глава 1. "Первые шаги". 1. Встреча с Папой Римским. 2. Прибытие в Грецию. 3. Волки! 4. Прибытие в Карию. 5. Встреча с ангелом. 6. Тайный ход. 7. Возвращение в Карию. 8. Возвращение на виллу. 9. Лес в свете Луны. 10. Ирония, оценить которую может не каждый. Глава 2. "По ту сторону". 1. Город, которого нет. 2. Что Харрингтоны оставляют за собой. 3. Дневник разведки. 4. Место давнего боя. 5. Конец охоты. 6. Дом, который построил не Джек. 7. Особенная гостья. 8. Восемь на двенадцатом этаже. 9. По белому следу. Глава 3. "Под сенью Светоча". 1. Прибытие в Санктум. 2. Откровения от Клариссы, стих первый. 3. Хлопоты и заботы в Санктуме. День первый. 4. Итоги первого дня. 5. Хлопоты и заботы в Санктуме. День второй. 6. Итоги второго дня. 7. Охота на ангела. 8. Донато, исцелись. 9. Новости хорошие и не очень. Глава 4. "Добро пожаловать в Анклав". 1. Отбытие из Санктума и засада на полпути. 2. Необычный парламентер. 3. В гостях у Мирриам. 4. Планы и замыслы. 5. Мучительная красота. 6. Бесовские подарки. 7. Нападение на склад. 8. Неожиданная находка. 9. Адски светский прием. Глава 5. "Во Тьму". 1. Возвращение в Санктум. 2. У последней черты. 3. Где ангел не решится сделать шаг. 4. Пора домой. Hide Правила по прокачиванию характеристик Длительный (не менее получаса) спарринг позволяет обоим участвующем в нем персонажам сделать тест на НР. При успехе они могут добавить к НР +1. Эффект срабатывает не чаще раза в два повествовательных дня. Требуется взятая выучка с оружием. Длительная (не менее получаса) практика в тире позволяет персонажу сделать тест на НС. При успехе он может добавить к НС +1. Требуется взятая выучка с оружием. Длительное (не менее часа) времяпрепровождение в библиотеке или архиве позволяет персонажу сделать тест на Интеллект. При успехе он может добавить к Интеллекту +1. Эффект срабатывает не чаще раза в два повествовательных дня. Длительное (не менее часа) времяпрепровождение в тренировочном зале позволяет персонажу сделать тест на Силу или Ловкость. При успехе он может добавить к Силе или Ловкости +1. Эффект срабатывает не чаще раза в два повествовательных дня. За эти два дня можно выбрать тренировку по двум характеристикам из предложенных пяти. Hide Квесты в Санктуме День 1. 1. Допрос демона-истязателя и поиск информации о Пустоте в библиотеке. (Мортимер - Беатрис) 2. Расследование убийств полукровок-суккубов.(Карла - Рафаль) 3. Сбор сведений о настроениях населения. (Морин - Освальд) 4. Осмотреть странную картину в местной галерее изобразительных искусств (Николя - Шери) Hide Получение сведений в библиотеке Бросок на Интеллект +0 и потраченный час в библиотеке при успешном тесте позволяют узнать некоторые сведения общего характера о Городе и его истории. Бросок можно повторять каждый час, но не более трех раз подряд. Также, можно получить +10 к броску за каждые полчаса, добавленные к времени прохождения теста, но не более +40 (таким образом, получатся те же три максимальных часа нахождения в библиотеке). Потом следует сделать перерыв не менее чем на три часа, прежде чем делать новые попытки. Hide Арсенал Санктума Имеются все позиции, перечисленные в списке оружия, качество Обычное. Специальных боеприпасов можно взять не более трех обойм для пистолетов и револьверов, двух обойм для ручногооружия, Святых пуль - не более двух обойм в одни руки и только для одного оружия на выбор. Дополнение: Малый Сетемет Класс: пистолет. Дальность стрельбы: 10 метров. Магазин: 1 выстрел сетью. Перезарядка: 1ПД. Свойство: Обездвиживающее. Вес: 1 кг. Средний Сетемет Класс: ручное. Дальность стрельбы: 20 метров. Магазин: 3 выстрела сетью. Перезарядка: 2 ПД. Свойство: Обездвиживающее, Громоздкое. Вес: 3 кг. Снаряжение: Все, имеющееся в списке, качество Обычное. Есть защитные амулеты 2 уровня и универсальные амулеты. Hide Бонус мастерской Санктума Оборудованная мастерская дает +30 к броску и снижает время работы над изделием на 1 час. Бонус применяется как к артефакторике, так и техническим и оружейным навыкам. Hide Дайсрум Изменено 17 января, 2022 пользователем Dmitry Shepard 8 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Nevrar 21 624 11 августа, 2019 Весь этот путь он копил вопросы, целый список длинной в Эверест, и вот сейчас, имея возможность получить ответы на некоторые из них, самые таинственные и сокровенные, он испытывал странное ощущение что не знает что спросить. Снова. Некоторые из них теперь не имели смысла, другие были плодом праздного любопытства, третьи были из числа тех, ответы на которые следует искать самостоятельно, прежде всего в себе самом... Рафаль задал же хороший, терзающий и его вопрос, о тех кому казалось бы было не место в первоначальном замысле Города, но кто всё равно оказался здесь. Станет местом, где даже, казалось бы, несочетаемое может объединиться в прочный союз, скрепленный любовью, что даст свои плоды в назначенный срок. -И может быть семена этого союза были заложены. - Подметил Освальд, может ошибаясь, а может и нет. Прежде чем эти семена взойдут и расцветут, Мирриам и Клариссе теперь предстоял долгий и кропотливой труд по созданию нового общества, и очистке Города от искажённых, но теперь, главное, это стало возможным. -А я не удержусь от вопроса о Тьме, о том как она появилась здесь, следует ли и теперь её опасаться, или же она исчезла и не вернётся? Может быть, нам следует передать что-то, тем кто живёт здесь сейчас, и тем кто на Земле? 6 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Dmitry Shepard 30 717 11 августа, 2019 - Кристэль, что будет с попавшими сюда демонами? Угодно Господу Нашему, чтобы они продолжили здесь свою жизнь? Рядом с людьми и ангелами? И кто будет попадать сюда после окончания земного пути? Я слышал разные версии от жителей Города. Волчица Господня снова улыбнулась. - Собственно говоря, попадают сюда уже не совсем демоны, у них появляется право выбора, менять себя к лучшему или оставаться погрязшими в грехе. Тем не менее, Господь не вмешивается в механизм отбора лично, но это не значит, что это происходит вне замысла Его. По иному я сказать не могу, прости. Но попадать сюда будут разные люди и не люди, чертя нити новых историй. -А я не удержусь от вопроса о Тьме, о том как она появилась здесь, следует ли и теперь её опасаться, или же она исчезла и не вернётся? Может быть, нам следует передать что-то, тем кто живёт здесь сейчас, и тем кто на Земле? - Тьма - это то, что было до Света. И когда Божественные Слова воссияли, она узнала, что такое боль изгнания. Простите, я не могу сказать большего, - покачала головой Кристэль и смягчила отказ улыбкой. - Но в Город Ей путь отныне закрыт, здесь остались лишь Ее жертвы. И вы умны, Освальд, меня действительно просили передать вам или, вернее, через вас, кое-что. Мир меж мирами будет создан вместе с новым Престолом. Кому рассказать эти слова, решайте сами. 6 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Stormcrow 16 661 12 августа, 2019 Не совсем демоны. Другие. Существа со свободой выбора. Со свободой следовать за зовом порока, живущим в каждой клеточке кожи, в ядре и цитоплазме, в эритроците, даже в кислороде и диоксиде углерода, что переносится кровяными тельцами по их организму. Со свободной сделать осознанный выбор… добродетелей. Добродетельный демоны. Покачал головой. Пока это плохо укладывалось в голове. Но… Белоснежные сёстры-суккубы венчались со своими мужьями в церкви. «Я подумаю об этом завтра». - Мир между мирами, - негромко повторил Рафаль. Между миром людей и миром демонов? - А что будет с Престолом здесь, в Городе? Он… в порядке после Тьмы? 5 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Nevrar 21 624 12 августа, 2019 Напутствие, пророчество, кусочек загадки и замысла Его. "Возвращайся, дитя Мое. Пока достойные не народятся вновь, чтобы вернуть Сияние в юдоль Мрака, впереди только смерть" Сколько умов билось над толкованием тех слов? Сколько лет? И сколь догадок, мыслей, оказались истинны? Близкими к этому? Сколько размышлений привели к тому, что именно они, здесь и сейчас, стояли у той точки после этих слов. И были теперь в какой-то мере... свободны. С новым выбором, кому передать новые слова. У которых тоже будет много новых толкований, а прежде всех их, одними из первых, будут его собственные. Сколько людей поймут их смысл, их идею? О Мире без врага, о мире между между мирами. А может, даже и нечто большее, когда-нибудь. -Мы передадим эти слова. - Согласился Освальд, уже думая кому, и как. А Рафаль задал хороший вопрос, о том Престоле что теперь был пуст. Без Него. Без Тьмы. Он ждал ответа, и возможности задать один маленький, праздный вопрос, о загадке что коснулась их, но ответ на которую они не нашли. -Теперь, когда город открыт для несущих святой дар, создания артефакторов продолжат оживать? 6 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Marikonna 5 920 12 августа, 2019 Ранее На пути во Тьму. Граница Светоча позади. Окружающая Тьма, обжигаясь об нее, эту границу, проведенную мечом ждущего Архангела, тем светом, что излучал заключающий его кристалл, как будто развернула свои невидимые глаза к одинокому вагону, карабкавшемуся по рельсовой дороге на большой высоте, сквозь пульсирующие темнотой здания. Прильнув к окну, вглядываясь в эту темноту, могло показаться, что она уже смотрит, уже тянет свои щупальца к ним, к этому вагону, готова подхватить в любой момент, обмотать, обвязать, раздавить и поглотить всех, кто находится внутри. Наверное, впервые жизни, в этой жизни, Карле захотелось помолиться. Чтобы дорога оказалась цела, чтобы вагон не упал, не застрял где-то посередине этого пути, не подскользнулся на заботливо разложенной прямо на монорельсе Тьме. Затаив дыхание, она как будто нырнула в черный океан, зажмурив глаза, но яркий свет молодого кристалла погладил по векам, как будто говоря - я тут, с вами. Ничего не бойтесь. Расчеты Клариссы оказались верны. Тьма отступила. И пусть она по-прежнему обступала одинокий вагон, тянула к нему щупальца, заглядывала в окна, но приближаться не смела. Обжигалась и растворялась в свете новорожденного, но уже поющего кристалла, который они везли в этом одиноком вагоне. Интересно, каким он станет, когда вырастет? Ждущим, как его брат в Санктуме? Вызывающим на бой, как их брат в Анклаве? Как быстро она растет - успеют ли они увидеть его во всей своей взрослой красе? Новое море, уже вертикальное, впереди. Новый прыжок, затаив дыхание, прямо в самую глубину, в темноту, в душащую смерть, и только круг света, словно круг воздуха, удерживает от смерти в этих темных водах. Удерживает, указывает путь, ведет. Тонкой полоской света, нитью Ариадны, сначала из вагона на перрон, потом дальше, все вперед и вперед, сквозь этот давящий океан тьмы, через тела из свиты Харрингтонов, оставленные кем-то из бывших Ангелов, возможно, покинувшим когда-то Землю и оставшимся здесь, утонувшим в этой Тьме, навсегда. Ведет и приводит к своему постаменту. Успели. Кристалл рос так быстро, что почти успел ослепить, оглушить, ярким светом и громкой музыкой, проникая в голову без спроса и сметая преграды, любые преграды на своем пути. "Приветствующий" - успела подумать Карла, проморгавшись и справившись со звоном колоколов внутри. Ждущий, Вызывающий и Приветствующий. Он не был похож на своих братьев в Санктуме или в Анклаве - совсем другое лицо. Но та же решимость, и те же чувства... *** Думать стало некогда. Тьма отступила, пала под невидимым взмахом светового меча, одним-единственным неуловимым взмахом, обнажила площадь, показала врагов на ней. Кровавая Мэри, черный Артефактор, продавшая виллу и всех ее защитников, и волки, и кто-то еще... Разглядывать было некогда, думать было некогда, надо было хвататься за пистолет. - В укрытие! - Попыталась крикнуть Карла, но голос дрогнул, от внезапности, от опасности, от непонимания. "Как они здесь могли стоять здесь, сами, без Светоча, посреди Тьмы? Может они сами уже ее часть? Как Охотник..." Но думать было некогда, только нырнуть к ближайшей клумбе и надеяться, что она крикнула вслух, что ее услышали. Кажется, услышали - Морин побежала следом, это хорошо. Среди колонн удалось разглядеть Ведьму. Каким-то чувством, интуицией, без Дара, стало понятно, что она - как Жаклин, залезет в голову, захватит, сделает куклой. "Врешь, не возьмешь". Каково это - Карла хорошо помнит. Первый выстрел, еще на бегу, почти не целясь, чиркнул по колонне, но Ведьма не успела спрятаться надежно - стрельбу подхватил Освальд, обжог - и дальше работа Рафаля, затем новый выстрел, уже Беатрис. Как единое целое, много лет тренировавшийся вместе отряд, слаженно и отрепетировано, они вместе, не дали Ведьме ни шанса, не дали ей ничего сделать. Артефактор выступила из-за колонны, пуля из ее револьвера пролетела мимо, но в атаку бросились другие люди, и волки, не мелкие, огромные, которые из людей. Трое волков обступили Мортимера, уже горящего, с горящим мечом. И еще двое полетели на них с Морин, слишком быстро, в одного она успевает попасть, тот спотыкается, истекает кровью, но не убит. Его добивает Морин, но второй уже близко, в прыжке. "Выбрал, у кого броня похуже?" - со злостью подумала Карла, и тоже прыгнула, назад, к Морин. Просто на выстрел не было времени, да и одного было бы мало, даже из архангельского пистолета. Подхватить девушку за лямку жилета, дернуть на себя, повернуться, перекрывая траекторию прыжка. Просто и быстро. Толчок со спины, почти роняет ее, клыки сжимаются, скрипят на ангельском шлеме. "Grasso bestia"1, все силы уходили на то, чтобы устоять, знакомые росчерки света - огненного, от Освальда, и светлого - от пистолета Беатрис, и осталось только сбросить с себя волчий труп. Морин сжигала всех, монстров и людей, кто бежал мимо них к остальным. Два меча - Рафаля и Мортимера рубили оставшихся волков и тех, кто смог пережить огонь. Огромные твари, словно из глыбы. Кроме мечей, один из которых горел, больше почти ничего не было видно - дымовая граната прикрыла занятых боем рукопашников, от стрелков и магов, еще стоящих за колоннами - наверняка работа Освальда. Только он сам и Беатрис не прикрыты. Надо помочь, но прямо перед ней появляется боец с огромным топором. Простое решение - выстрелить в упор, но Морин уже подняла пистолет, она справиться. И справилась, одним выстрелом. Выстрел же Карлы ушел к одному из громил, из тех, что окружили остальных. Следом его разрезал огненный меч. Стрелки за колоннами не дремлят, стреляя по тем, кто не в дыму, в дыму же крутятся клинки, рубя и разрезая оставшихся врагов. Надо помочь, опасно, прицелившись, Карла стреляет в другого громилу - он крупный, и виден, хотя и в дыму. Архангельский пистолет не подводит, расплавляя каменное тело в бесформенную груду. Светлый, оттенка янтаря свет, расходится от Беатрис - она лечит всех. Артефактор из-за колонны снова выбирает своей целью Карлу, как будто хочет получить ответ. "Получишь, за проданную виллу, за Костаса и всех его людей", - уворачиваясь, успевает подумать сицилийка. Но ответ прилетает не из ее пистолета - за колонной вспыхивает поток огня, отправленный Морин, огонь тянется к Мэри, цепляет и Артефактора - выкручиваясь из огненных лап, та попадает под выстрел Освальда, и падает замертво под выстрелом Беатрис. Мэри падает тоже, медленно и неохотно, и Карла догадывается глянуть на Рафаля, чтобы увидеть знакомую позу. Неужели взяли живьем? Очень хочется добить, до дрожи в руке, держащий пистолет. Беспомощная, без сознания цель - это так просто. Отомстить за все, что она сделала. Но уже взяли. Живьем. Как и просила Беатрис когда-то. Почти зарычав, Карла отводит руку в сторону и добивает стрелка за колонной. А потом и последнего. Тишина. Только шорох языков пламени, только дыхание измученных людей, только грохот падающих в далеке конструкций, державшихся до этого на одной Тьме. Только музыка и Свет. Свет, убивающий Тьму. Сияние, вернувшееся в юдоль Мрака. И посреди тишины оглушающая мысль: где сам Харрингтон? *** Харрингтон не заставил себя ждать. Трижды. Забавный магический трюк. Пока они говорили, Карла проверяла заряды в пистолете, рассчитывала дистанцию, укрытия и препятствия на пути. Размышляла, все ли они равнозначны, или среди троих нужно искать одного? О мести, обо всем, что он сделал, она подумает потом. Этот маг был слишком уверен в себе, чересчур уверен, даже потеряв всех. Да и не глупо ли слушать того, кого щадить не собираешься? Мортимер оказался впереди, быстрее всех, атаковал одного из трех, второго атаковал Рафаль, по третьему выстрелил Освальд. Первая кровь, пусть легкая, но за ними. Карла пробежала ползала, под звуки мечей, наступающих и парирующих, все время видя, как три тени Харрингтона слишком быстры, размываясь под ударами, размазываясь под выстрелами, уворачиваясь от огненных посланников Морин, казалось, попасть по ним совсем невозможно. Но хотя бы отвлечь. Яркой полоской, почти без прицела, на себя, лишь бы только отвлечь. И тут один завопил. Загорелся огнем, прилетевшим с меча, завопил... как обычный человек. Даром, что глаза черные и троиться умеет. И сразу же получил новый удар мечом Инквизитора, и огненный залп Морин. Значит, все правильно? Именно этот Инквизитор, не только со святым Даром, но и с огнем и мечом, именно со своей милой сестрой, легким движением руки повелевающей пламенем, которое обожало ее, слушалось всегда и всюду, нужны были здесь и сейчас? Черный конверт знал, кого выбирал. И второй Харрингтон тоже падал - древнее искусство Рафаля все-таки оказалось сильнее. Рано, рано, сбрасывать со счетов эту науку, списывать свой меч, сангвинар. Уроки фехтования твоего рода послужили и тебе, и целому миру. Третий, раненый выстрелом, стал падать тоже, очень медленно и знакомо - и Дар Крови оказался нужнее того, которым тебя обделили в роду. Значит, все было правильно? И магия крови, и древнее холодное оружие, и обучение ему, передавшееся из поколение в поколение. Черный конверт знал, кого выбирал. Эмоции в бою не нужны. Они сбивают прицел, заставляют руки дрожать. Отвлекают от цели, мешают заметить опасность. Думать надо о враге, как о мишени в круге. И об укрытии, всегда знать, где оно. Контролировать поле боя. Если делать все правильно - на эмоции не останется места. То, что сделала Беатрис, было слишком полно эмоций. Поменяв пистолет на меч, она кинулась к павшему третьему, и рубила его так, словно одного удара мало. Карла бросилась следом - подстраховать, прикрыть, но лишь покачала головой. С легким оттенком янтаря жемчужная магия полилась снова - Беатрис лечила. Целитель, спасавший их всех и не раз, прекрасный стрелок, а теперь еще и рубака. Черный конверт знал, кого выбирал. Харрингтон мертв. Или мертвы? Но отходить от Беатрис не хотелось. Маленькая черная крыска, все еще сидевшая внутри, не смотря ни на что, зашевелилась, неприятно щекоча лысым хвостом - еще не все. Где-то рядом опасность. Гляди в оба. Заряди пистолет. И она углядела. Как забурлили тела, сливаясь в одно, как Тьма поднялась, превращаясь в нового врага. Первый выстрел - архангельский пистолет начал новый отсчет зарядов. Беатрис слишком близко к врагу, надо прикрыть - эти создания Тьмы очень любят выбирать Одаренных. Но новый враг проскочил мимо них - он выбрал Рафаля. Снова звон мечей, снова выстрелы, свет и огонь. После нового залпа, цель разтроилась. Опять. Одна копия пронзила Мортимера, другая - Рафаля. Нет, все не может кончится так. Она должна была успеть, встать между ними, почему не успела? Эмоции в бою не нужны, но сейчас они хлестали через край, не в силах остановиться. Беатрис их спасет, не может быть иначе, жемчужная магия уже в пути. Надо только добить. Но последний выстрел остался за Освальдом. Цель распалась, распались и копии. Черный конверт знал, кого выбирал. *** 1) Grasso bestia - жирная бестия Hide Вот теперь все закончилось. Беатрис исцелила Рафаля и сейчас была с Мортимером. Она справится, она молодец. Карла оглянулась, ища подходящую работу для себя - помочь раненым она не могла, разве что помочь перенести. Отправилась назад, к Освальду и Морин. Ах да, еще есть работа с телами. Тела обыскать, трупы сжечь. Но открылись двери - и появилась новая гостья. Почему-то итальянка не взялась за пистолет - может потому, что молчала интуиция. А может потому, что предел сил был уже исчерпан. - Меня зовут Кристэль Солейн. Господь послал меня сказать вам спасибо. От его Имени от всех нас, кто не мог появиться здесь. На то были причины, хоть я и не могу их раскрыть, ибо не ведаю их сама. Но могу ответить на иные вопросы, которые вы захотите задать, правда, боюсь, времени на них не так уж и много, скоро мне возвращаться...назад. Но главное вы сделали, теперь в Город смогут попадать отмеченные ангельским Даром и, хоть и осталось множество Искаженных, новых уже не будет. А ангелам на Земле более не нужно будет отказываться от крыльев. Кроме того, бесплодная земля снова обернется садом. Позвольте мне не раскрывать смысл этих слов, но многие в Санктуме и не только будут им рады в свой срок. Черная бровь дрогнула, вспоминая это имя. Карла оглянулась на Рафаля. Улыбнулась... и решила отойти. Прислушиваясь к разговору издалека, чтобы не мешать. Сняв шлем, она начала тихо обыскивать трупы, один за другим, вряд ли эта работа была сейчас по силам кому-то, кроме нее. А вопросы, хорошие вопросы, зададут Рафаль и Освальд. У них это всегда это получалось. Хорошо бы еще Мортимер пришел в себя, тоже найдет что сказать. Город будет расти, наполняться новой жизнью, в него будут попадать и обладатели святого Дара. Тьмы больше не будет. Все остальные ответы были довольно размыты, но Карла уже привыкла, что в этом походе трудно найти простой и четкий ответ. Начиная с самого первого - почему именно она. Если с остальными теперь все стало более-менее понятно, то вот сопровождающим оперативником мог быть кто угодно. По крайней мере, ей так казалось, ведь стрелять - дело не хитрое. Шов на платье мертвой артефакторши звякнул металлом. Эта дама имела к ней какие-то счеты? По крайней мере привлекать к себе внимание противников все это время было очень трудно, и только эта дама сделала для нее, Карлы, исключение, да без всяких усилий с ее стороны. Пальцы нащупали железяку совершенно автоматически - мысли были заняты совсем другими размышлениями, работа выполнялась механически, заученными до автоматизма движениями. Разорвав ткань, она нашла жетон, с выгравированным на нем перевернутым пятиугольником, символом Бафомета, на одной стороне, и надписью на другой. Надпись была на итальянском, более этого - это было не так уж далеко от Катании, практически в соседнем, таком же древнем городе. В Сиракузах. Хмм. Еще одна находка нашлась на поясе Мэри. Тщательно проверив кляп и повязку на глазах, Карла нашла небольшую книжицу, в черном кожаном переплете, с надписями на английском внутри. Похоже на дневник. Больше ничего интересного не нашлось, и, тихо подойдя к Беатрис, она шепнула ей: - Всех обыскала, тела можно сжигать. Нашла вот это. Вздохнула, поняв, что невольно прервала разговор, и пришлось представиться перед святой, родоначальницей Солейнов: - Карла... - автоматически потянулась поправить шляпу, но ее не было. Только шлем остался висеть на поясе. 5 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Dmitry Shepard 30 717 12 августа, 2019 - А что будет с Престолом здесь, в Городе? Он… в порядке после Тьмы? - Теперь это просто монумент величию Господа и память, что он был здесь, - серьезным тоном ответила Кристэль. - Новый Престол будет...не здесь. -Теперь, когда город открыт для несущих святой дар, создания артефакторов продолжат оживать? - Да, это будет случаться время от времени. Это часть Дара артефакторов, что лишь теперь начала просыпаться в людских душах, тот образ и подобие способности к созиданию, что они получили от Господа. Еще одна находка нашлась на поясе Мэри. Тщательно проверив кляп и повязку на глазах, Карла нашла небольшую книжицу, в черном кожаном переплете, с надписями на английском внутри. Похоже на дневник. Больше ничего интересного не нашлось, и, тихо подойдя к Беатрис, она шепнула ей: - Всех обыскала, тела можно сжигать. Нашла вот это. Рафаль и Освальд прекрасно справлялись с ведением разговора, так что Беатрис позволила себе помолчать и уделить больше внимания Мортимеру и просто разглядыванию святой. Карле досталась благодарная улыбка. - Надо будет прочитать его, когда будет время. И, Карла, спасибо тебе...за все. Беатрис дополнила слова благодарными объятиями, ничуть не стесняясь присутствия Кристэль. Святая, впрочем, только улыбнулась, глядя на такое проявление чувств. Вздохнула, поняв, что невольно прервала разговор, и пришлось представиться перед святой, родоначальницей Солейнов: - Карла... - автоматически потянулась поправить шляпу, но ее не было. Только шлем остался висеть на поясе. - Рада с тобой познакомиться, Карла, - ответила все тем же благожелательным тоном Кристэль. - Этот доспех тебе к лицу. 6 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Nevrar 21 624 13 августа, 2019 (изменено) - Теперь это просто монумент величию Господа и память, что он был здесь, - серьезным тоном ответила Кристэль. - Новый Престол будет...не здесь. "Не здесь" Повторил про себя Освальд, понимающе улыбнувшись, поняв что святой известно больше, но сказать она не может. Этот путь ещё предстоит, и когда настанет час, слова, что звучат сейчас загадкой, станут очевидны для тех кому будет суждено претворить их в жизнь. Может быть новый престол будет воздвигнут там, где сейчас ему казалось бы не может быть места, в Пандемониуме?.. Кто скажет?.. - Да, это будет случаться время от времени. Это часть Дара артефакторов, что лишь теперь начала просыпаться в людских душах, тот образ и подобие способности к созиданию, что они получили от Господа. -И здесь, и на земле? - Уточнил он более практический вопрос, которые может быть даст полезную пищу для размышлений здесь и сейчас. -Другие дары тоже... изменяться? Изменено 13 августа, 2019 пользователем Nevrar 6 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Stormcrow 16 661 13 августа, 2019 - Теперь это просто монумент величию Господа и память, что он был здесь, - серьезным тоном ответила Кристэль. - Новый Престол будет...не здесь. Вмешательство Тьмы, которая была до Света. Тьмы, которая не нашла своё место, не поняла, как ей жить в новом мире. Которой никто не подсказал. Не направил. Не дал место. Почему она пришли сюда? Как оказалось, что она вмешалась в План Господень? Позвал её кто-то? Специально? По глупости? В пылу гнева? Они изгнали Тьму, но Господь сюда не вернётся. Будет приглядывать за своими чадами, да. Как и всегда и везде. Но не вернётся. Этому Городу не удалось стать новой Землёй Обетованной. - Кристэль, один наш товарищ, артефактор Николя Буджардини, погиб в той части Города, где обитают демоны возле Светоча. Что с ним будет? Его ждёт вторая жизнь здесь? Или он пойдёт куда-то… дальше? Смогут ли обитатели Города посещать… - сангвинар замолчал, подбирая праведное обозначение, - Землю? 6 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Dmitry Shepard 30 717 13 августа, 2019 -И здесь, и на земле? - Уточнил он более практический вопрос, которые может быть даст полезную пищу для размышлений здесь и сейчас. -Другие дары тоже... изменяться? - Развитие - бесконечный процесс, - смягчила улыбкой уклончивость ответа Кристэль. - Дары будут усложняться, это естественный порядок вещей. - Кристэль, один наш товарищ, артефактор Николя Буджардини, погиб в той части Города, где обитают демоны возле Светоча. Что с ним будет? Его ждёт вторая жизнь здесь? Или он пойдёт куда-то… дальше? Смогут ли обитатели Города посещать… - сангвинар замолчал, подбирая праведное обозначение, - Землю? - Я не могу сказать, ибо сама не знаю, прости, - покачала Кристэль головой. - Быть может, он пойдет вперед. Быть может, вернется сюда. Знает точно только Господь. Но на второй твой вопрос я ответить могу. Те, кто прожили на Земле одну жизнь, назад уже не вернутся, в одни и те же воды дважды не войдешь. 5 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Marikonna 5 920 13 августа, 2019 Анжелика не совсем демон. Не сразу, но возможно Карла почувствовала именно это, интуитивно, иначе не объяснить того, насколько близко они оказались за столь короткий срок. Она говорила, что мысли, не похожие на мысли обычных демонов, стали появляться у них с сестрой, как и у Мирриам именно здесь, в Городе. Такие, как они - не совсем демоны, и Кристэль подтверждала это, тем самым словно говоря - за их судьбу волноваться не стоит. Свой выбор они уже сделали, выбор пути не-демона, и Город, и Архангел дадут им свою защиту на этом пути. - Надо будет прочитать его, когда будет время. И, Карла, спасибо тебе...за все. Беатрис дополнила слова благодарными объятиями, ничуть не стесняясь присутствия Кристэль. Святая, впрочем, только улыбнулась, глядя на такое проявление чувств. Удивившись - ей-то за что? - Карла слегка приобняла Беатрис. Тихонько провела по ее волосам. Хорошо, что перчатки тоже были сняты, для обыска. Хорошо, когда у тебя есть подруга. - Как он? Все хорошо? - Так же шепотом спросила Карла, кивая в сторону Мортимера. Беатрис плакала рядом с ним, и Карла не была уверена, что только как целитель, или от перенапряжения. Простым вопросом она надеялась успокоить. И успокоиться. - Рада с тобой познакомиться, Карла, - ответила все тем же благожелательным тоном Кристэль. - Этот доспех тебе к лицу. Сказать, что Кристэль была опытным воином - значит, не сказать ничего. В каждом ее движении сквозила эта уверенность, не показная, а спокойная, подтвержденная годами практики. Да и та легкость, с которой она передвигалась в них, говорила, что весили эти латы куда меньше, чем это выглядело со стороны. - Спасибо, - не нашлась что еще ответить итальянка. Невольно перевела взгляд на Рафаля, мучительно размышляя, как себя вести со святыми? Да еще и родственниками товарищей? - Наверное, их лучше оставить здесь? Для будущих Ангелов, которые теперь смогут придти? Ее вопросы, и мысли, приходившие в голову, оказались куда проще и прозаичней, что то, о чем спрашивали другие. 5 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Dmitry Shepard 30 717 14 августа, 2019 - Как он? Все хорошо? - Так же шепотом спросила Карла, кивая в сторону Мортимера. Беатрис плакала рядом с ним, и Карла не была уверена, что только как целитель, или от перенапряжения. Простым вопросом она надеялась успокоить. И успокоиться. - С ним все будет хорошо, - улыбнулась Беатрис. - Мы успели все сделать вовремя. - Спасибо, - не нашлась что еще ответить итальянка. Невольно перевела взгляд на Рафаля, мучительно размышляя, как себя вести со святыми? Да еще и родственниками товарищей? - Наверное, их лучше оставить здесь? Для будущих Ангелов, которые теперь смогут придти? - Эта броня твоя по праву боя, - ответила Кристэль. - Не волнуйся, Город не оставит детей Его без защиты и заботы. А эти доспехи будут полезны на Земле. Оглянувшись на что-то (или кого-то), не видимого остальным, святая грустно улыбнулась. - Мне пора возвращаться. Рафаль, у меня будет к тебе просьба. Передай этот крестик своему отцу. И напомни, что гордыня - смертный грех. На ладони Кристэль из ниоткуда появился изящный крестик, серебряный, с инкрустацией янтарем того же оттенка, что и ее глаза. Святыня рода Солейнов, бережно хранимая в крипте личной часовни и неведомо как появившаяся здесь, в совсем ином месте, непредставимо далеком от Земли. - Живите счастливо, - улыбнулась Кристэль и просияла золотым светом, ласково коснувшимся всех, кто был на площади. А когда он схлынул, на площади больше не было облаченной в латный доспех воительницы и даже тела Харрингтона и его сообщников пропали. Осталась лишь Мэри. - Пойдемте домой, - тихо сказала Беатрис. Здесь им больше делать было нечего. Пора было возвращаться домой. Их там ждали и волновались, в этом Беатрис была уверена. Показать контент Hide Уже в вагоне монорельса на Беатрис напала дрожь, унять которую удалось не сразу, она только теперь поняла, что все закончилось, Харрингтон остановлен и Второго Сошествия Тьмы не случилось. Чтобы отвлечься, девушка занялась дневником Мэри. Он оказался неожиданно подробным и из него многое стало понятным, хотя верить безоговорочно написанному и не стоило. Кинан в самом деле долгое время жил в Уитби, где и познакомился с Мэри, когда они оба лечили одного и того же пациента. По словам Мэри выходило, что он пытался жить обычной жизнью, как человек, хотя недостатки и пороки человеческого социума изрядно его печалили. Мэри оказалась первой девушкой, которая вызвала у него интерес, оказавшийся взаимным. Два года отношений закончились закономерным финалом - свадьбой и переездом в свой домик. Откуда у Кинана не это деньги, Мэри тогда не спрашивала. Еще год счастливой, спокойной жизни. А потом грянул Йоркширский погром. Беатрис помнила об этом событии, о нем рассказывали в Академии, как примере, насколько коварными могут быть демоны, годами подтачивая разум представителей Инквизиции и потом умело надломив его потерей родных. В итоге, когда подстрекаемый заводилами и измученный болезнями родных, падежом скота и испорченной водой в колодцах народ вышел на улицы, начав погромы домов Одаренных, большинство инквизиторов раздули пожар людского негодования и жажды сорвать свою злость хоть на ком-нибудь еще больше. Немногие, пытавшиеся остановить начинавшееся безумие, были растерзаны толпой на части. Досталось и Мэри, ее пытали и насиловали больше пяти часов, лично двое инквизиторов, заставляя исцелять нанесенные раны снова и снова, покуда хватало дара. Кинана тогда был за городом, у тяжелого пациента. Он вернулся как раз вовремя, чтобы спасти жену и тогда впервые показал ей свою нечеловеческую ипостась, но Мэри не испугалась, а приняла Кинана. Так, взращенный на любви, боли и ненависти, родился план, как изменить этот мир к лучшему единственно верным способом. Кинан, Дитя Пустоты, хранил в памяти многое, в том числе, контакты немногочисленных звеньев паутины, раскинутой еще Клариссой и уцелевших, несмотря на самые тщательные чистки. Соединив это знание со знанием Пустоты о Небесном Городе и Тьме в нем, Кинан счел, что сможет подчинить себе Тьму и обрушить ее на людской мир, неся ему очищение и перерождение. Вторжения демонов он не опасался, их бы просто ждало то же самое, едва те откроют новые Адские Врата. На тщательную подготовку ушло долгих десять лет, но что они значили по сравнению с перспективой создания нового людского Царства, идеального, лишенного прежних изъянов? Ровным счетом ничего, с точки зрения и Мэри, и Кинана, все возможные жертвы были полностью оправданы величием их цели. Нити новой паутины были заботливо проложены, сходясь в одну точку - Карию. Был подобран демонический культ на роль пушечного мяса и козлов отпущения для Инквизиции, был пробужден шпион в рядах кардиналов и заменены нужные люди в нужных местах цепочки связи, были предусмотрены любые действия людей в общине. Вот только призванным словом ангела и черными конвертами людям места в хорошо продуманном плане не нашлось. *** Затем была радостная встреча в Санктуме и благословенный, без извечных ноток напряжения, отдых. Несколько дней, проведенных в разговорах и прогулках по Санктуму, просто так, потому что теперь можно было себе это позволить. Был переход к памятной башне, откуда и начался их путь по Городу, с ночевкой в том самом Доме. И, наконец, было прощание и крепкие объятия перед пошедшим волнами пространством, обозначающим вновь открытую Донато дверную створку или, быть может, замочную скважину в мироздании. И так, спустя две недели после шага в неизвестность, они вернулись домой. Первым ощущением стало палящее греческое солнце, на Земле был жаркий полдень. Вторым ощущением стал, наверное, легкий испуг и было от чего. Встречали вернувшихся неласково нацелившиеся на утес пушки летающего дредноута. И не одного, а целых трех! Сверкали золотом статуи ангелов и крестов на убранстве двух дредноутов Инквизиции, "Архангела Михаила" и "Архангела Петра". Третий дредноут, словно в противовес двух другим, парил в воздухе угрюмой черной громадой, чуть ли не вдвое больший, чем его собратья. "Левиафан", гордость Королевского Военно-Воздушного Флота, поспорить с которым мощью и размерами могли только дредноуты Российской Империи, "Богатырской" серии. Пожалуй, хватило бы одного залпа этой небольшой армады, чтобы Ведьмин утес перестал быть, снесенный начисто. На месте лесного бурелома теперь были возведены полноценные боевые укрепления, из щелей торчали стволы пулеметов и легких пехотных орудий, встретить незваных гостей готовились никак не менее двух сотен бойцов. Впрочем, вся эта сосредоточенная в одном месте мощь не спешила обрушиваться на вернувшийся практически с того света отряд, из окопов уже выбирались разведчики, призванные прояснить ситуацию, все в ангельской броне. Похоже, здесь присутствовали Лорды-Инквизиторы нескольких стран. Под их настороженными взглядами всех препроводили в отдельную палатку-шатер, но ждать там пришлось недолго, буквально через полчаса полог ее нетерпеливой рукой рванули в сторону и на пороге появилась целая делегация, с Урбаном и Абеле во главе. За ними можно было разглядеть Мелиссу, Ириссу и Бенедикта, а также двух девушек, темноволосую и светловолосую, хорошо знакомых Рафалю. Чуть сбоку стоял крепкий, хоть и седой, мужчина, его уже должна была сразу узнать Карла, каким-то образом Амадео ди Герра сумел найти способ попасть на остров. Мужчина в одежде кардинала, прибывший вместе с ним, тут же впился в лицо Карлы взглядом, в котором отчетливо сквозило волнение. - Вы вернулись, - просиял улыбкой Урбан. - Полагаю, вам надо многое нам рассказать, да? - Вы совершенно правы, Ваше Святейшество, - улыбнулась в ответ Беатрис, чувствуя, как при виде родителей падает с ее плеч тяжесть весом с Гималаи. - Вы совершенно правы. *** Дальше было много, очень много разговоров и того, что так не любят делать оперативники - написания отчетов. Рассказанное не раз вызывало изумленные возгласы у присутствующих и только материальные доказательства, которых было предостаточно, не позволяли квалифицировать сказанное как горячечный бред. И, разумеется, все это немедленно получило высший гриф секретности. Официально, в отчете были указаны две стычки, одна с волками, вторая с Бесноватыми под предводительством Продавшихся, в которой, увы, пал смертью храбрых Николя Буджардини. Остальные получили благодарности в личные дела и весомое денежное вознаграждение, а также, в случаях особой важности, доступ к "особому оружию и снаряжению, с личного разрешения Папы Римского Урбана Пятого". Архангельские клинки, впрочем, пришлось сдать, но ангельские было разрешено оставить в личное пользование. То же касалось и ангельских доспехов, их закрепили за своими владельцами, но только для исключительных случаев. Дополнительно всем участникам этой истории был предоставлен целый месяц отпуска, для отдыха и восстановления. Перспективы дальнейшей работы, впрочем, были вполне светлыми, получить в свой отряд людей, отмеченных особым благоволением сразу Папы Римского и Лорда-Инквизитора Рима хотели многие. Как оказалось, Иероним и его люди выжили, успешно заведя волков на старые ловчие ямы и капканы. С тех жителей общины, кто пережил нападение метаволков, взяли подписки о неразглашении и помогли в восстановлении домов и привычного ритма жизни. Хотя внимание Инквизиции к этому месту, разумеется, на долгие года стало куда более пристальным. Сам остров был планомерно зачищен как от остатков демонического культа, так и творений Харрингтона. Метаволки подохли сами, на седьмой день, альфаволки же дрались до последнего, проявив совсем не звериную смекалку и хитрость, так что без жертв среди сотрудников Инквизиции не обошлось. Впрочем, по сравнению с потерями на вилле, их было совсем немного. Официальной легендой стали войсковые учения, которые периодически проводились в разных районах Греции. Конечно, многое было шито белыми нитками, но, почему-то, никто не спешил приглядываться к этому дело более пристально, чем это полезно для здоровья. Угроза Харрингтона была признана ликвидированной и мир, снова не узнав, что был спасен, как и в мае далекого одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года, просто продолжил жить дальше. Люди в нем любили и ненавидели, совершали самоотверженные поступки и предавали, зачинали жизнь и обрывали ее, в общем, все как обычно. И это было хорошо. Наверное. И лишь где-то в разных уголках мира, просыпаясь ото сна или вставая с колен после молитвы, мужчины и женщины разной внешности, которых, однако, роднили белоснежные крылья за спиной, улыбались, потому что мир, оставшись прежним, все-таки изменился к лучшему. 5 1 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Stormcrow 16 661 17 августа, 2019 Что снится Волку Господнему в чертогах греха? Первая ночь в Анклаве, после беседы с Мирриам Рука скользнула по чёрному постельному белью. Губы дрогнули в улыбке, когда голова коснулась подушки. Он почти ожидал почувствовать запах духов Белоснежки. Вчерашняя ночь была очень долгая и плавно перешла в утро. Они оба мало спали. Но всё равно чувствовали себя выспавшимися. Довольными. Сегодня он умер. Впервые в жизни. Что-то пошло не так. - Но что? – прошептал сангвинар. – И насколько «не так»? Настолько, что он мёртв и не сможет вернуться домой? К Стелле? К Даниэль? Что он больше никогда их не увидит? Не обнимет? Господь не посылает испытаний, с которыми им не справиться, но… Весь этот день он не мог выкинуть этой мысли из головы. Ужаса от мысли, что так много не успел. Не успел создать семью. Вырастить детей, дать им то, что было и чего не было у него. Тридцать два года. Он всегда думал, что у него будет время. Но сейчас… он закрывал глаза и видел красные вспышки. Ощущал жар, иссушающий жизнь, лишающий будущего. Если он умер и останется здесь, то радости физической близости будут по-прежнему доступны, но у него не будет детей. И даже если с кем-то создаст здесь семью, то счастье быть отцом пройдёт мимо. Счастье воспитывать сына и дочку, передавать им свои знания, смотреть, как они растут, учатся, становятся лучше, чем он и?.. И кто? Какими были бы его дети? Их голоса, цвет волос, цвет глаз? Что им было бы интересно? Ворочавшийся с бока на бок Рафаль не заметил, как погрузился в беспокойные сны. Черта ли это сангвинаров или французов да итальянцев, а, может, Волков Господних, но стресс cпровоцировал эротические сны. Ему снилась прошедшая ночь с Белоснежкой. Ночь, когда страстью они подпитывали друг друга, когда за её холодной маской и его вежливой маской, прячется очень многое, что мало кому суждено познать. Он лениво касался губами изящной шейки лежавшей на нём женщины. Искренне, довольно улыбавшейся. Слушал её дыхание. Тонул в чистом запахе её светлых волос. Наслаждался теплом шелковистой кожи, идеальной фигурой. Полудрёма. Сладкое ощущение двух истомлённых людей, довольных всем тем, что прошло, но осталось горячими воспоминаниями в клеточках их тел. Готовых вспыхнуть новым костром, если они только позволят. Сейчас… сейчас действительно у них не было никого ближе среди чёрного небесного шёлка и тихого дыхания да редких поцелуев с прикрытыми глазами. Словно проблески маяка обнадёживают: я по-прежнему здесь, ты не потеряешься. Одна ночь, в которой чужие люди доверяют друг другу так, будто знали друг друга всю жизнь. Как он знал её… Мягкие прикосновения заставили выглянуть из объятий полной раслабленности. Неужто его ненасытная любовница хочет продолжения? Рука коснулась светлых волос, скользнула по шее к высокой груди. Янтарные глаза нашли её глаза. Сиреневые глаза на человеческом лице. Глаза Одной из Трёх. Рука сангвинара резко опала. Но глаза… сложно оторваться от этих чарующих, неповторимых глаз. Когда она так близко, когда она сверху в позиции власти. Когда опытные, умелые пальчики чертят свои колдовские символы по твоей коже. - Я не принуждаю тебя, Рафаль, - шептал бархатный голос. - Не использую свои чары. Ты ведь это и сам знаешь. Ты свободен сделать свой выбор. Мы оба знаем, что наши желания – наши собственные. Искренние. И не отрицай: я ощущаю, что ты меня хочешь. Так же, как ты, - демонесса чуть плотнее прижалась к нему, - ощущаешь, что я хочу тебя. Он ощущал желания их обоих. - Это ведь сон, верно, Мирриам? - Ты назвал меня по имени, - неожиданно нежно улыбнулась суккуба, коснувшись его щеки. – Это так мило с твоей стороны, я это ценю. - Ты не ответила на мой вопрос. - А разве это важно, Волк Господень? Сон ли явь? Во сне нам обоим будет так же хорошо, как наяву. И наоборот. - Это важно. - Это сон, - её тёплое дыхание коснулась ухо, выбив испарину. – А во сне можно всё. Сон не грех. Не предательство своей веры. - Вопрос не только в вере. - А в чём ещё? – уточнила Мирриам, пользуясь своим положением и с интересом разглядывая его сверху вниз. - В моих правилах. Одно из правил Кодекса Волка Господнего. - Никогда о таком не слышала. Расскажи мне, - шепнула женщина, скользя руками по груди, по животу смертного мужчины. Стоит ли? Это ведь сон, да? Его сон. Значит, он властен над ним? Ему не стоит бояться, что его ответ будет дерзок. А почему он должен бояться? Будто станет сожалеть об утраченном. Одна рука суккубы замерла возле его шеи, другая – на животе. Были ли у неё когти? Он не помнил. Как быстро они смогут вонзиться в его плоть? Ведь это же сон. - Никогда не спать с той, кто может съесть тебя и не подавиться. Какое долгое мгновение она молча рассматривала его! Такое долгое, что в пору начать вспоминать, как далеко ангельский меч или скьявона. Да Бог с ними. Как далеко хотя бы нож. А потом Мирриам мелодично, заразительно рассмеялась. - Какой упрямый Волк. И гордый. Ты правда считаешь, что отказываться от своих желаний – праведность? Отрицать их? Что этим ты показываешь своё смирение? На этот раз рассмеялся сангвинар, бережно поймав запястья искушающих рук. - Смирение не в том, чтоб искать в людях благость – а в том, чтоб признать их порочность и слабость. Я свою слабость признал давно. - Признание – лишь полушаг от гордыни, Рафаль. Следующий шаг – принять свою слабость. Позволять себе её. – Пленённые руки легли на плечи сангвинара, её грудь коснулась его, а светлые волосы упали на лицо, когда она наклонилась к его уху. – Тебе достаточно согласиться, взять меня, как ты этого хочешь, и позволить мне взять тебя. Всего лишь сказать «да». Обоюдное согласие, которое откроет нам обоим воспоминания длиною в жизнь о наслаждении. Это ведь сон. Ведь нет ничего порочного в таком сне. Ведь были и другие сны. - Да. Сны о времени в Риме, когда всё могло быть иначе, где были голубые глаза и светлые волосы. Сны во Флоренции, где был запах лаванды, тёмные волосы и синие-синие глаза. Так почему нельзя сейчас того, что хочется? - Нет, госпожа. А я по-прежнему не могу принять ваш щедрый дар. - Упрямый Волк, - прошелестела усмешка, тая в воздухе вместе со сном-искусительницей. Сон ушёл вместе с искусительницей во сне и наяву. Сангвинар вздохнул. Щёки горели. Щёки, ха. Всё тело горело. Коварная суккуба! Она оставалась верна своему слову. Своей натуре. И хорошо знала человека. Как и обещала – сон его не был спокойным. Оставалось лишь перевернуться и попытаться найти новый сон. Или даже обойтись без снов. Пальцы засыпавшего Волка сжались на саше. Иногда сложно запомнить начало сна. Даже если ты уже какое-то время в нём. В память врезаются лишь элементы. Цветущая яблоня здесь. Фонтан Нептуна там. Шляпа с пером. Две серебряные инсигнии. Очки рядом с брошкой-голубкой. Негромкое поскрипывание какого-то шагающего автоматона. Но всё это тонуло в нежном аромате цветов и нотках цитруса. Духи, которые Даниэль придумала специально для своей подружки Стеллы. Для их обоих подружки. Нежный шёпот коснулся уха. - Прекрати бегать от правды, Фаль. Мы оба знаем, о ком ты думаешь в глубине души, когда позволяешь себе сбросить маски. Когда ночь темнее всего. Когда мечтаешь о тепле. Он помнил её объятия. Мягкая грудь коснулась обнажённой спины, тонкие руки легли на его живот, чтобы прижаться к нему целиком. Стройная. Гибкая, какой и должна быть. Светлая, ухоженная кожа на тёмном постельном белье. Распущенные волосы на подушке. И синие-синие глаза. Темноволосая девушка потянулась к нему. Ему оставалось лишь встретить её алые губы в поцелуе, которого оба так хотели наяву. Встретить любимый аромат волос, к которому он всегда стремился. Он так любил лаванду. А где-то рядом звучал цитрусовый смех, и цветочные поцелуи шептали нежности. Hide 5 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Meshulik 32 039 2 сентября, 2019 (изменено) Эпилог Буджардини. Часть 1 Один мастер ковал замки. И украшал их всегда затейливым узором. Как-то его спросили: «Отчего же ты покрываешь узором поверхность замка не только снаружи, но и изнутри? Там ведь никто не видит». На что мастер отвечал: «Как же никто? Бог видит». (с) не моё. Глава 1. Онтологическая Вспоминал ли сию притчу понтифик священной Католической церкви, когда подписывал это почти что правдивое письмо? Молил ли Господа о прощении ему невольного греха, или счел, что узор снаружи, а стало быть дела земные, важнее дел души бессмертной, даже если душа эта — наместника на Земле самого Бога? Насколько соответствовало правде написанное в том письме? Надо полагать, что соответствовало, как только могло. И составитель текста, разумеется, принял во внимание тот факт, что подписываться оно будет самим понтификом, а значит, в нем было написано… нечто, очень похожее на правду. Снаружи. Из этого текста скорбящие родственники Николя Буджардини, вдовца, художника и артефактора, философа и рыцаря света, богоборца, добродушного чужестранца и любителя парижской богемы, могли узнать о том, что сеньор Буджардини был направлен для сопровождения некоего важного лица, что в пути возникла непредвиденная опасность и что сеньор Буджардини пал смертью храбрых. Далее от лица понтифика выражались соответствующие месту соболезнования, разумеется, пронзительно прозвучала и скорбь самого подписавшегося, в довершение чего добрый папа заверял в своей готовности поддержать осиротевшее семейство в трудную для того семейства минуту… История умалчивает, но скорее всего далее упоминались надежды на то, что душа артефактора займет достойное место среди чад господних, ибо кому, если не папе римскому, беспокоиться о пути бессмертной души человека паче, чем о его юдоли земной. А может, в том письме говорилось и еще что-нибудь — столь же уместное и столь же похожее на правду. Положа руку на сердце, понтифику не представилось ни одной причины попенять составителю того письма на то, что тот вынуждает папу римского лукавить. Но не было ли лукавством то, что смыслы, вкладываемые в слова, нанесенные на официальный бланк папской канцелярии путем отпечатывания латунными литерами чернильной ленты, могли быть прочитаны двояко — и были прочитаны двояко: в зависимости от того, что стояло для автора за этими словами и что в итоге автор замысливал донести до своего адресата? Другими словами, был ли тот узор и изнутри замка? И что именно узрел там Бог? Вероятно, папе римскому проще было бы передать полномочия подписи лицу менее важному, дабы не пятнать душу главы всей церкви в глазах Господних. Но ведь и то был бы грех — грех гордыни и малодушия. А может, понтифик счел своим долгом все-таки, несмотря на сомнительность этой роли, взять ее на себя, как некогда Сын Господень взял на себя свой крест? Ибо не за души ли всего мира возносил папа римский неустанно молитвы, как некогда возносил и Иисус из Назарета? Конечно, в этом жесте безусловно присутствовал элемент смирения и самоотречения, того самого, который приводит к (непосильному уму смертного) парадоксу, когда высшей жертвой, самой святой и возвышенной оказывается жертва своей собственной бессмертной души во имя спасения другой бессмертной души. И святая жертва… и самый ужасный грех. Нельзя утверждать с уверенностью, что понтификом двигала столь высокая и столь противоречивая цель, ведь в сущности это письмо не спасало чьей-то конкретной души. Возможно, добрый папа стремился, несмотря на секретность и ограничения доступа семьи к правдивой информации, все же воздать должное и утешить родственников погибшего в признательность за принесенную ими всеми, хоть и невольную, жертву? Ведь что может утешить больше, чем сознание того, что с вами вместе скорбит сам папа римский? Что с вами вся церковь скорбит? А может, и весь белый свет? Ведь имя, начертанное перьевой ручкой с золотым пером и серебристой гравировкой по черному лаку, символизировало для каждого верующего не только надежды всего мира на всепрощение Господне, но и сам этот весь крещеный мир. Возможно… возможно, подпись эта стояла в письме во утешение. А может, причина оказалась и прозаичнее. Не было никакого узора там, внутри замка. А может, и замка никакого не было. Были нужды святой Инквизиции и намерение скрыть подробности от лиц, которых сия высшая власть сочла информировать об обстоятельствах смерти Николя Буджардини нежелательным. Сочла, безусловно, из самых благих побуждений. Беспокоясь о мире явном, о жизнях земных, о существовании самого этого земного мира? Ноша сия так же тяжела. И в свете раскрывшихся обстоятельств граница, где спасение души перевешивает спасение жизни земной, размылась в сознании многих причастных к власти, взирающих с заботой, непрерывной заботой, всеохватывающей заботой властных родителей на чад своих — беспомощных и столь уязвимых... И возможно, папа римский был в их числе. Многия знания — многия печали. Хронист когда-нибудь рассудит, что и как подвигло папу римского подписать это послание, отправленное в белом конверте в артефакторный дом Буджардини. Разумеется, этот хронист всё переврет, добавит своих толкований и приведет мотивы понтифика в соответствие со свежими веяниями в обществе и церкви, ибо никто не видит дальше собственных очков, на внутренней поверхности которых и крутится собственно синематограф жизни любого смертного. Не важно. Чаша сия была испита. И 15 августа 1923 года письмо, надежно упакованное в капсулу пневматической почты, выпало в специальный лоток на столике для перчаток в прихожей виллы Буджардини. Об этом событии немедленно известили часы с кукушкой, настроенные, чтобы юркая снабженная необходимыми шестеренками птица после положенных «Ку-ку» доставляла свежие газеты от дверей дома в рабочий кабинет его главы. Hide Глава 2. Артефакторный дом Буджардини — Пал… — пронеслось тихое эхо под белокаменным сводом, отразилось от слюдяной поверхности узора многоцветной настенной мозаики редкого стекла и бесплодно кануло в бушующие зеленью апельсиновые кроны внутреннего сада. — Он что, лошадь, что ли? Мужчина сидел в легком деревянном кресле на террасе внутреннего дворика двухэтажной виллы семейства Буджардини. Стоял жаркий августовский полдень, большинство домочадцев и прислуга спали, отдавая в этот подернутый расплавленным маревом день дань всеохватывающей традиции итальянской сиесты. А заодно и испанской сиесты, ведь матушка Буджардини, многодетная матрона, забывшаяся наконец-то в своем материнском горе на краткий дневной сон, родом происходила с Майорки. — «…поддержку в трудную минуту», — пробормотал он, болезненно, словно от зубной боли или фальшивого звука неумелой скрипки, морщась на фамильную мозаику и вновь возвращаясь к официальному письму в его руке, извещающему о гибели наследника, старшего сына, лучшего в семье, прости господи, но ведь и правда, самого талантливого из его обожаемых отпрысков, кого отец прочил в приемники, души не чаял… А теперь папа, своей всеблагой подписью подмахнувший набранный на печатной машинке бланк, предлагал ему, Ему! Лино Будраждини… поддержку!? Словно насмехаясь над ним и его потерей. Топчась по его чувствам и материнскому больному сердцу Пилар, по способности его взрослых сыновей оказать поддержку уж получше какого-то далекого папы. И ни слова о теле Николя. Никаких подробностей. Впору гордому дому Буджардини самому предложить поддержку церкви, дабы достойно ответить на оказанное ему пренебрежение. В письме очень туманно упоминалось об обстоятельствах, которые невозможно было предвидеть. Какая-то опасность. Возможно, как вчера еще предположил Пепито, который был младше Николя на пять лет, но уже показал себя неплохим артефактором, а также любителем современного оружия и фантастических баек про деяния тайных агентов церкви, речь шла об атаке продавшихся. А может, и демонов… — Но зачем Николя полез бы к демонам? — недоверчиво переспрашивала бойкая сестрица с такой же, как у матери, непослушной копной черных кудрей. В трауре и со следами слез под черной вуалью, ее лицо все же сохраняло выражение озорной оживленности. Тоже в мать. Мягкая, добродушная смешинка, примета поколений островной вольной жизни, но вовсе не легкомыслия. Слабые умы часто ошибались, принимая фамильную легкость Буджардини за глупость. — Он же мухи не обидит! — Он мужчина, — коротко отрезал отец и поднялся, намереваясь прекратить болтовню женщины, понимая, что разговорами лишь растравит души своим детям, а до правды всё одно, таким путем не докопается. — Он мужчина, а значит, в состоянии постоять за себя и не только за себя. Значит, не было другого выхода. Ты оскорбишь его память, Магдалена, если будешь причитать по нему как по беспомощному ребенку. Твой брат был достоин того, чтобы не унижать его и саму себя сомнениями в его силах и его решениях. — Пепито, ну какие демоны! — возмутилась средняя сестрица, пятнадцатилетняя, нескладная, в коротком, аж до колена, платьице курсистки естественной школы прикладных наук, принимавшей в свои стены отпрысков известных мастерских со всей благословенной Италии. — Это, наверно, были грабители. Ведь не зря письмо подписал сам папа. Братец, наверно, ехал с каким-то богатеем. — Кто бы ни подписал это письмо, — мрачно заявил глава дома, — а только что мне за дело до их сочувствия, если они даже не удосужились указать место, где мой мальчик похоронен! Дети невольно умолкли, тяжело поглядывая то на отца, то друг на друга. Каждому, даже пятнадцатилетней Аните было ясно: при ограблении тела не исчезают бесследно. И папы не выражаются так… обтекаемо. Словно бы папская канцелярия извела Николя на чернила, а семье сообщила о естественной убыли слуг своей доблестной Инквизиции. В воздухе повисла непроизнесенная догадка, что им сообщили далеко не всё. Что за скупыми строчками сообщения скрывается какая-то страшная тайна. Пепито воображал внезапное нашествие демонов и преждевременное начало нового светопреставления, успешно заминаемого властями. Магдалена вообразила себе испытания таинственного оружия, во время которого что-то пошло настолько не так, что хоронить, может, было уже и нечего. Ну а разменявший шестой десяток отец был уверен в единственной версии: Николя ошибся. А Инквизиция ошибок не прощает. Всё. Эти двери наглухо закрыты. Смиритесь, непутевые чада. — Но что же теперь будет с… — незавершенный вопрос завис в воздухе. Младшие дети с опаской покосились на свою старшую сестрицу. А отец сжал плотнее губы. Да. Об этом он не подумал. … Это было вчера. Собравшимся в столовой домочадцам представилась редкая возможность лицезреть растерянность главы семейства. Действительно. Как он мог позабыть? Привычка, что сын давно отказался от покровительства и все свои проблемы решал самостоятельно, будто брезгуя происхождением из солидного артефакторского дома. Даже тогда, когда больше неоткуда было взять. Даже когда Мари заболела. И вот теперь… — Я поеду… — он оглянулся, не зная, как подойти к решению задачи, ища одобрения в глазах старшей дочери. — Разузнаю. Оглядел своих таких взрослых, уже совершенно самостоятельных, таких разных и чем-то все же неуловимо похожих детей. — И всё устрою. Большего он обещать пока не мог. Хотел. Но прошлые обиды медленно заживают. Уж слишком застарелым показался ему сейчас этот рубец. *** Это было вчера. Возможно, сегодня было бы проще добавить в этот безлюдный разговор с самим собой на не дающей достаточной прохлады террасе «ничего не понимаю» и поставить на том жирную точку, скромно оставить кесарю кесарево, проливая и дальше беспомощные слезы. Но не таков был старший Буджардини. Он-то как раз всё понимал предельно ясно. И эта ясность проявилась суровой складкой между бровями, сдерживаемым праведным гневом в морщинках в уголках глаз, в недовольно сжатых губах. Эта ясность заставила обернуться вновь траурной чернотой мозаику семейного панно, задействовав скрытый механизм Плетения и подставив стену солнцу для еще большего нагрева. — Всё это попахивает большой лицемерной ложью, — взамен того произнес глава дома, впрочем, озвучив так же бесполезное сейчас предположение. Это было как-то уж слишком на поверхности. Смехотворно очевидно и ожидаемо. Ведь Николя связался с Инквизицией не вчера, связался с вдохновением и чрезмерным рвением. И Лино и сам готов был поддержать его в приобретении этих весьма полезных связей. Конечно полезных! Что в мире может быть полезнее благосклонности Инквизиции? Трудно представить. А уж принимая во внимание обстоятельства… Сеньор Буджардини тяжело вздохнул. Он сам упустил момент, когда еще мог повлиять на сына. Когда это случилось? С той смерти? Или еще раньше, с той свадьбы? Кто отнял у него Николя? Инквизиция? Или, может, это сделала сама Мари? От притолоки ближайшего арочного проема отделился белый, словно крыло ангела, ребристый кусок воздушного шелка. Несколько вспыхнувших искр — и артефакторное опахало двинуло застоявшийся в закрытых пространствах внутреннего двора полуденный жар. В такт его неспешным движениям под потолком медленно сдвинулись лопасти электрического и совершенно не артефакторного вентилятора… Будь сеньор Буджардини помоложе, он, возможно, отправился бы в Рим. Добивался бы правды. Выяснял бы, где находится могила Николя. Пытался бы, как дурак, вызнать, как вообще и для какой надобности потребовалась Риму помощь такого мирного и в сущности малоизвестного человека, как Николя Буджардини. Но Лино был человеком пожившим. И ясно понимал одно: никто. Ему. Ни-че-го. Не. Расскажет. Там никто не говорит. Там только проповедуют. Там — за-бо-тят-ся. А сеньору Буджардини старшему давно уже было достаточно и заботы его драгоценной Пилар. Он обернулся и заметил мелькнувший изумрудный башмачок… — Магдалена, — оклик был сдержанно раздраженным. Изумрудный поплин тщетно пытался слиться с листвой иного тона. — Я тебя вижу. Ты опять? — Что опять? — Виновато поинтересовались из-за куста смородины. — Ты опять за свое… — Но папа… — Убери это, — махнул он рукой в сторону белого шелка. — Папа, но твое сердце… — Лучше принеси мне лимонаду. Скоро будет такси. Сеньор Буджардини по-своему был несносен. Но Магдалена, лишь украдкой закатив глаза, отправилась к холодильнику выполнять приказ. Они — папа и Николя — были самыми любимыми. Такими похожими, и упрямо не сходящимися половинками ее сердца. Теперь уже одной половинкой… Старшей дочери сеньора Буджардини всегда нравилось наблюдать, как дробитель для льда одной лишь интенцией ее мастерской воли в считанные удары сердца расправляется с массивной глыбой замороженного сока. В такие минуты она чувствовала себя особенно умиротворенно. В конце концов, прошло достаточно времени, и первое потрясение отец пережил. Сейчас он был полон намерений исполнить свою взятую на себя миссию всеобщего спасителя и посланца мира. Через четверть часа обитатели дома провожали главу семейства на поезд, который должен был доставить его в Рим. Но не чтобы обивать пороги сильных мира сего. А чтобы пересесть на континентальный дирижабль повышенной комфортности, следующий в Париж. По мраморным узорам пола, ловко огибая горшки с геранями, словно живой, прокатился на низких колесиках приземистый чемодан. С ним прощаться, конечно, никому бы и в голову не пришло. Hide Глава 3. Станция отправления дирижаблей Рим встретил его… огромным количеством рекламных объявлений и плакатов. С каждым годом мода на яркие вывески грозила наконец-то полностью заполонить собой архитектуру, прикрыть от горожан старинную лепку святых соборов и перетянуть внимание туристов и паломников с фонтанов и скульптур. Окажись рядом Николя, он бы сравнил это явление с влиянием на мир пресловутой Тьмы. Нечто подобное готовили миру потихоньку обретающие силу вполне легальные рекламщики. Вот лишь некоторые образчики поэзии ширпотреба: «Патентованные чудеса от увядания лица». Знало семейство Буджардини не понаслышке, почем услуги таких патентованных магов крови, и чего они стоят. Для серьезного заболевания все усилия этих широко рекламируемых лекарей когда-то обернулись плацебо. «Иди в цеха Грассило! Иметь авто — модно и красиво!» Модно. И красиво, да. Сеньор Буджардини только раздраженно дернул плечом. Потом не напасешься на этих вот дорогих лекарей. «Возьми с собою с юга лучшего друга». По поводу последнего предложения Лино поперхнулся, зная, что речь идет о так называемых «пейзанских» марионетках. Когда при помощи телекинетики механизм доводится до неплохой для игрушки функциональности. Но работа-то на аккумуляторах, а то и на ручной заводке. Штамповка. Профанация. И вульгарность. По просторному фойе станции отправления дирижаблей Сеньор Буджардини прошагал стремительно, не обращая особого внимания ни на столичных газетчиков, кричавших о загадочном убийстве прокаженного, ни на продавцов сладостей, не особо заботящихся о гигиене своей стряпни. Казалось, что он их просто не замечает. Однако около мороженщика вдруг задержался. — Простите, коллега, — скромно приподнял шляпу невысокий Буджардини и представился, также назвав род своей деятельности, впрочем, и так понятный продавцу мороженного по бодро поспевающему за одетым по-дорожному сеньором чемодану. — Могу я вам помочь? Изумленный продавец указал на лопатку взбивающего устройства. — Заело…. Я… — круглое лицо коллеги вдруг прояснилось. — О господи, сам Буджардини! Тот самый артефакторный дом. О, сеньор, я я… какая неожиданность… я… Моя матушка не нахвалится на заточку ваших ножей для рыбы! Вы… простите, сеньор, вы знаете, в чем тут дело? — Д-да, — от лишнего внимания в лице и голосе сеньора Буджардини невольно добавилось ворчливости. — Да, здесь у вас ошибка в чертеже. Если позволите… — Ошибка? — потрясенный молодой человек покраснел и прошептал, — не может быть. Когда мэтр цеха впервые в жизни натыкается на тебя в людской толпе, когда у простого мороженщика вдруг появляется шанс быть замеченным настоящим мастером… это не самый подходящий момент быть уличенным в какой-то ошибке. — Конечно, окажите любезность. Простите, — зачем-то еще и извинился смущенный юный артефактор и даже отступил на шаг от своего детища, чтобы не мешать сеньору Буджардини и не казаться тому назойливым. Сеньор уважаемый артефактор кашлянул, неловко подвинулся к чужому захворавшему добру, коротко оглядел страдальца, словно доктор пациента. Недолго помучился с запонками и наконец закатал рукава рубашки, дорожный пиджак аккуратно положив на стульчик продавца. На запястьях Буджардини обнаружились широкие кожаные браслеты, снабженные узкими кармашками, где ловко и удобно были закреплены всевозможные мелкие инструменты, от пинцета до перочинного ножика. Без этих браслетов мастер, пожалуй, обошелся бы только разве что в постели или ванной. Не глядя достал нужную отверточку. Уже не замечая мельтешения хозяина устройства, погрузил уверенным движением кисти рук куда-то в глубины ящичка с намалеванными поверх белой краски румяными детскими личиками. Привычная морщинка пролегла на лбу, когда он, обратившись к чужой ниточке, доказывающей наличие души у автора, производной от этой самой незримой души, зримой золотистой цепочке волевого усилия — мысленно приказал подчиниться его воле. Невысокий человечек с процветающей лысиной и всклокоченными облачками седых волос обладал достаточной волей, чтобы подчинить плетение любого своего подмастерья. Что уж говорить о каком-то мороженщике. — Вот теперь больше не заглохнет, — довольно объявил мэтр, выпрямляясь и глядя на автора горе-чертежа с просветленным видом человек, только что избавившего себя от зубной боли. Выслушал неловкие благодарности он молча, добродушно кивая и поглядывая на парня с легким интересом. И когда молодой человек иссяк, впрочем, это случилось довольно скоро, выдержав небольшую паузу, все же полез во внутренний карман дорожного пиджака. О чем мэтр думал в эту паузу? О том, что не дал шанса своему сыну тогда? Или, может, не дал шанса им обоим? Может, и не в шансе было дело. Но как не упрекать самого себя в том, чего уж не вернуть? — Я вижу в вас неплохие задатки, но не хватает школы. Вот, — в ладонь оторопевшего молодого артефактора легла визитка мэтра. — Телефонируйте, если надумаете, сеньору Валеньсио, он мой старший мастер. Скажете, что вы… а кстати, как ваше имя? *** Спустя десять минут в континентальный дирижабль входил весьма легкомысленно улыбающийся человечек с мороженым в руке. Заботливая охрана проверила его багаж дважды. Уж очень легковесно выглядел этот сеньор в широкополой шляпе. Мало ли. Вдруг артефакторная штуковина самостоятельно отправится по широкому коридору в какое-нибудь купе, забаррикадируется там и запустит хитро спрятанную в своих недрах между носками и твитовым теплым костюмом бомбу? Ведь всем известно: в головы этим улыбчивым простачкам приходят только самые безответственные идеи. В глазах оживленно сотрудничающего с органами правопорядка человечка стояла подозрительная пустота. Но чемодан содержал лишь личные вещи и вещи совершенно непонятные, на каждую из которых человечек, впрочем, продемонстрировал соответствующий сертификат, из которого следовало, что перед пристыженными собственной подозрительностью охранниками стоит один из богатейших артефакторов Италии. Hide Глава 4. Попутчик В двухкомнатном купе сеньор Буджардини первым делом изучил обстановку, пробежавшись и по спальне, и по гостиной-столовой, заглянув и в ванную, где с удовлетворением отметил наличие собственного клейма на бритвенных лезвиях. После того как любопытство было удовлетворено, Лино распорядился о скромном ужине. Едва притронулся к картошке, но съел всю рыбу. Кухня, кажется, произвела на капризного пассажира благоприятное впечатление. Время в дороге тянется медленно. Употребив значительную его часть на вечернюю трапезу, неспеша прикончив две рюмки портвейна против привычной одной, выкурив несколько папирос из портсигара, подающего только что скрученные тончайшей папиросной бумагой ароматные цилиндры свежего табака, все же наш посланник мира попытался уснуть, привычно позабыв о вечерней молитве. С первого раза это не слишком ему удалось. Дирижабль с виду производил впечатление устройства высочайшего технологического уровня. Магия, двигавшая им, искусные линии плетения, хитроумные узлы, механизмы и общая архитектура гигантского воздушного чудо-корабля создавали ложное впечатление, что внутри сеньора Буджардини ожидает столь же удобная и привычная ему начинка. Однако обстановка купе не была рассчитана лишь на таких пассажиров, как он. Поворочавшись в кровати и слегка раздосадованный, он все же был вынужден подняться, чтобы вручную погасить свет и запереть замок своего купе… И именно в этот момент в дверь его тихонько постучали. К счастью, фирменные подтяжки артефакторного дома Буджардини снабжены такими крепкими, и при этом столь безотказными в работе механизмами, что лишь громкий парный щелчок широких резинок возвестил гостя, ожидавшего за дверью, что его стук не был оставлен без внимания и что хозяин спешно одевается, чтобы выяснить, кого это принесла нелегкая в этот неранний уже час. И что это не могло так уж и обождать до утра. — Ах, простите за долгое ожидание. Сеньор?.. — За порогом стоял долговязый прилично одетый сеньор в костюме-тройке и мягких домашних, тапочках. Явно пассажир из одного из соседних купе. Эта догадка очень быстро и подтвердилась, едва тот заговорил о причине своего позднего визита: — Простите, сеньор… Буджардини? Стюард подсказал мне ваше имя. Э… я, видите ли, ваш сосед, — он обернулся на свою дверь как раз напротив двери купе Лино, и поежился. — Путешествую с матушкой. У нее… астма… — А, простите, — брови артефактора приподнялись в догадке. — Мои папиросы. Вам мешал дым? Я, право, уже закончил и собирался… — Нет, нет, — поспешил успокоить его незваный гость. — Дым… ваш дым не мешает, я его почувствовал, но не… Простите, позвольте мне объяснить. Дело в том, что я заядлый курильщик. А по правилам этого гостеприимного судна, курить пассажиры могут только внутри собственных купе. И… Брови сеньора Буджардини поднялись еще выше, хотя до этого могло бы показаться, что выше-то уже было некуда. Но нашлись резервы и для понимающего взгляда, и для приветливой улыбки и приглашающего жеста. — Разделите со мной позднюю рюмочку порто, мне все равно что-то сегодня не спится, сеньор… Заодно я буду рад угостить вас отменным табаком. *** Долговязый сеньор назвался Бьянчи, что некоторым образом подтверждала его не очень характерная для уроженца юга светлая, почти нордическая, чувствительная к перепадам температуры и влажности кожа. Едва закурив любезно приготовленную ему самокрутку из чудо-портсигара, он покраснел на полтона, закашлялся и, извинившись, неслабо приложился к рюмке с портвейном, обнаружив собой любителя выпить в приятной компании. — И часто ли вам приходится путешествовать, дорогой сеньор? — поинтересовался он у хозяина курящего купе. — Частенько, однако по земле значительно чаще, нежели по морю или по воздуху, — признался его собеседник, превышая собственную норму вечерних возлияний, призванных в другие случаи поддержать здоровье, а не напиться. — Но нынешние мои дела в Париже требуют немедленного участия, а потому… Как видите. А вы? Любите ли вы перелеты или предпочли бы яхту? При упоминании яхты сеньор Бьянчи опрокинул поспешно остатки портвейна в рот и закатил глаза: — О нет, только не это. Морская болезнь не позволяет мне любоваться красотами Средиземноморских берегов. — Но ведь и тут нет-нет, да ощущается качка, — резонно заметил Лино. И действительно, словно в подтверждение его слов стены и пол купе едва ощутимо, и все же явственно качнулись, словно дирижабль совершил плавный маневр, огибая невидимый участок неба. Гость поставил опустевшую рюмку на серебряный подносик, и хозяин немедленно пополнил емкость утешающим все страхи спиртным. — Странно, но здесь… пока вы не спросили, мой организм оставался совершенно бесчувственен к подобным неудобствам. — Сеньор Бьянчи почему-то с подозрением оглядел круглые окошки купе, стол, повертел в руке тлеющий окурок. — Занятно… очень занятно. — Возможно, какие-то… капли в подаваемый здешним коком чай? — предположил сеньор Буджардини. — Все же от континентального судна с таким уровнем оснащения и обслуживания я мог бы ожидать нечто подобное… — Или один из охранников на самом деле телепат, — тихо и как-то кисло возразил его собеседник. — Неудивительно, что по морю путешествия обходятся значительно дешевле. Если пассажиров обработать на посадке, то и качки никто не заметит, и… — тут он подмигнул и мрачно добавил, — отзывы о сервисе окажутся по приземлении много благоприятнее. — Думаете? — У сеньора Буджардини после пятой рюмки у самого раскраснелись щеки и лоб, он готов был не только строить теории, но и строить рискованные теории. Даже весьма рискованные теории. — Но ведь это было бы неэтично. — Много они думают, можно подумать, об этичности, — равнодушно парировал собеседник, устало откидываясь в удобном кресле и снова затягиваясь папиросой. — Этичность — это для Инквизиции. А себе каждый желает только богатства да власти. Проклятый прогресс. — Да, — протянул вслед за компаньоном и артефактор. — Проклятый прогресс. Но позвольте. Неужели же руководство до такой степени не уважает нас… То есть э… неодаренных, — воскликнул примиряюще сеньор Буджардини. — Как же, уважает. — Слова гостя прозвучали неожиданно громко. — Да кто мы такие вообще? Мы… мы… не-одаренные, понимаете? Вы понимаете, что нам и названия-то нет в этом мире… — Ну как же, позвольте, — попытался приглушить взрыв негодования артефактор. — Не нормальны ли те, кто э… обделены даром… — Вот именно, обделены, — недовольно указал основательно уже заложивший за воротник сеньор на очевидный сбой в собственных рассуждениях собеседника. — Это когда-то давно те, то есть маги и прочие экзорцисты считались навроде гермафродитов каких или младенцев со сросшимися пальцами на ноге - уродцами. А нынче-то не родись красивым, родись ведьмаком каким, прости господи. — И добавил ни к селу ни к городу. — Проклятый прогресс. — Да, — не нашелся что возразить сеньор Буджардини и лишь повторил сокрушенно. — Проклятый прогресс. — Подумал. В суждениях его собеседника не было ничего необычного – напротив, в них сквозила обыденность, привычка списывать свои невзгоды, обычную рутину или усталость, неудачи на ближнего своего, либо наделенного большей удачей, либо красотой, а то и даром… Это, однако, в данном случае требовало бы дружелюбного возражения, что сеньор явно просто пытается, что называется, свалить вину с больной головы на здоровую, если бы… если бы речь шла не о магии. В случае с магией почва всегда в такие моменты становилась удивительно зыбкой. А при том весьма шапочном знакомстве, которое только и успело установиться у сеньора артефактора с его попутчиком, и рискованной. — Однако же демоны… — начал он, немного помолчав и сделав еще глоток порто и пару терпких затяжек ароматного табаку, — демоны все же были побеждены не без помощи людей с даром, и заслуги их не стоит умалять… Лучше бы хозяин купе не продолжал того спора, ибо реакция его гостя последовала незамедлительно. — Так ведь кто же умалит-то, дорогой мой, их заслуги, если на их стороне сама Инквизиция? — взвился он язвительно. — Нынче-то только ей все заслуги и приписаны, а остальные-то не в счет. Что какие-то еще людишки приложили к спасению свою слабую руку, того и не упомнить… Атмосфера в купе становилась странно напряженной. И сеньор Буджардини счел, что долг его как хозяина — вернуть в беседу приятную расслабленность. Подлив еще портвейна во вновь опустевшую рюмку в надежде, что после следующей дозы алкоголя настроение гостя согласно обычному сценарию распития поползет все же вверх, он несколько сменил ракурс, незаметно меняя и курс их беседы: — А… как же, позвольте спросить, сеньор Бьянчи, вы бы назвали э… тех, кто живет без дара? В конце концов, должно же как-то таких людей называть? Хоть бы для удобства в таких, как наша, застольных беседах. Раз «нормальные» не годится… — Назвал бы я таких людей… назвал бы… — рюмка отправилась по своему привычному маршруту, сеньор задумался, смакуя насыщенный букет. — Я бы назвал… А вот есть такие нехристи, Продавшиеся. Пишут в газетах, что это отступники и те, кто вроде как продали души свои нечистому. А те, кто не продал, так бы и называл нас, мол, Благочестивые. Лино с сомнением поморщил нос. — Но как же, вроде бы выйдет тогда, что Одаренные все сплошь неблагочестивы? — А пускай, — развеселился автор названия в предвкушении реванша. — Мы неодаренные, а они пускай побудут малость неблагочестивыми, что же. Мы стерпим — и они пускай не жалуются. Попутчики замолкли и, дав друг другу вежливо прикурить от собственных серебряных зажигалок, благодушно затянулись новыми самокрутками. — А… — сеньор Буджардини робко глянул на сурово развешивающего ярлыки судию и борца за мировую справедливость. — Как быть с артефакторами? Ну, знаете, вроде бы это и не та Магия. А вроде… — А таким бы я дал название искаженные, ибо их душа сама искажена даром навроде пауков вить свою колдовскую кудель, искажая и суть вещей и их природу. Сеньор Буджардини подозревал, что зря спрашивает. Для подобных бесед они слишком уж набрались, чтобы не вышло неприятного конфуза. Но так как в первую очередь набрался сам глава артефакторного дома, снабжавшего полконтинента бритвенными лезвиями идеальной заточки, то и сеньор Буджардини готов был поспорить на сотню твердых английских фунтов, что в каюте его собеседника лежит именно такая бритва. — Простите великодушно, — как можно естественнее начал он, — но я и сам в некотором роде… артефактор. На миг в гостиной повисла неловкая пауза, в которую гость, кажется, ощутил тот самый эффект прояснения в голове, который называют «внезапно протрезвел». — Вы? — на лице отразилась растерянность. — Так вы… Господи, неужели? Вы тот самый Буджардини? — Ну да, — скромно признал хозяин купе. — О Боже! — Перемена, случившаяся с обличителем мирового магического заговора проявилась незамедлительно. От обобщений он внезапно перешел к конкретике. — Тот самый Буджардини? Который изобрел способ больше не доливать воду в электрический утюг? О! Вы… вы истинный спаситель мира! Вы… вы… — Ох. Полноте, полноте, сеньор… э… вы преувеличиваете. Хотя, не скрою, этой своей безделицей я горжусь… — Безделицей… — Его собеседник подавился дымом и какое-то время был не в силах восхвалять, а склонился над своими коленями и закашлялся в позе опытного курильщика. Наконец, связки прочистились его, и соловей запел по новой: — Вы спаситель, спаситель этого мира. В то время как власть имущие бессовестно, безобразно пренебрегают своим долгом и попирают ценности… В этом месте стоит, пожалуй, прервать повествование, ибо далее беседа двух приятелей сделала новый виток и пошла по новому кругу, где место Одаренных заняли казнокрады, после инквизиторы, а уж потом и все подряд негодяи, достойные справедливого порицания сеньора Бьянчи. Где-то под утро, кажется, на верхней палубе в пустующем ресторане дирижабля ставшие совсем уж закадычными друзьями набравшиеся сеньоры требовали фейерверков и хересу. Ни того ни другого им к их громкому негодованию отчего-то не предоставили, а силами официантов и стюартов вежливо, но настойчиво отправили по каютам. Вполне возможно, что и здесь не обошлось без не иначе подпольно промышлявшего на судне телепата. Кажется, артефактор называл своего нового приятеля ласково «мой бездарный друг», а тот отвечал, не менее проникновенно взирая сверху вниз на лысину артефактора, «шевелюра ты искаженная», но такие подробности могла бы припомнить лишь прислуга. Сами сеньоры проснулись утром поздно, едва успели позавтракать и освежиться, облачиться в чистое и выйти на палубу, как дирижабль уже приземлялся на станции прибытия в Париже. Более эти двое никогда не встречались. И, несмотря на весьма весело проведенную ночь, кажется, даже и не вспомнили друг о друге более ни разу. Hide Глава 5. Париж Нужный дом сеньор Буджардини нашел на удивление скоро. Мадмуазель Жу-жу плакала долго, навзрыд, так, что ее тонкий вой был слышен в булочной через дорогу, и глупая болонка супруги булочника откликалась жалобным поскуливанием. Сеньор Буджардини не мог найтись, как ее утешить. Он и сам изрядно помрачнел, как только заприметил похожий по описанию дом с оранжереей. В доме за ничтожно малое, кажется, время практически ничего не изменилось. Однако, хоть сеньор Буджардини был тут впервые, он явственно ощутил, как изменилось в этом доме внезапно всё. Недописанная картина уже не будет дописана. А долгам уже не быть возвращенными. Цветы засохли. И множеству вещей, дорогих для их хозяина, теперь место у старьевщика или уж на свалке. Надо бы разузнать, где носит хозяина дома, чтобы спокойно разобраться с бумагами сына и увезти то, что покажется артефактору важным… Вновь негодование всколыхнулось и подобралось к самому горлу, зацепив по пути сердце холодом: если бы у Николя не было родных, долго бы его вещи, вся его жизнь оставались тут сиротливо брошенными. И неужели ни единой душе не было до него никакого дела? Оказалось, впрочем, что было. Светлокудрая сеньора, проживавшая наверху, сразу смекнула, кто перед ней. Открыла квартиру, провела и… ударилась в горькие растроганные слезы, от всего сердца, как умеют рыдать куртизанки. На весь квартал. Не стесняясь своей женской слабости. Отдаваясь ей без остатка. — Простите, — сквозь всхлипывания пробормотала мадмуазель, пряча за воротом блузки мокрый насквозь платочек. —Он ведь был так рад, так счастлив, что его пригласили в Рим! Господь так несправедлив к нему… И к вам, сеньор Буджардини. Ах, какое ужасное, ужасное горе! Удивительно, но рядом с этой очевидно весьма легкомысленной женщиной Лино будто отпустило что-то, всё это время сжимавшее его истинные чувства в тугую пружину внутренне сдерживаемых слез. Словно он лишь для того и летел сюда из Италии, чтобы сесть рядом, приобнять рыдающую Жу-жу, уткнуться в ее едва прикрытое тонким батистом плечико и расплакаться, словно мальчик на коленях у матери. — Ужасное горе, — повторил он за сеньорой, — ужасное. Но что теперь поделать. Я надеюсь, что мой мальчик был счастлив перед смертью. Я приехал… Простите, сеньора, но я приехал, чтобы узнать, что случилось. В Риме… Тут горечь наконец вырвалась, не дав ему договорить. Новый поток слез, теперь вызванных чувством глубочайшей несправедливости, прервал вопрос пожилого сеньора. И лишь когда Жу-жу ласково погладила его по седым остаткам буйной шевелюры, он смог наконец взять себя в руки и закончить, растерянно бормоча: – В Риме, оттуда написали, какое-то непонятное письмо. Я не знаю, куда мне идти. Ничего не известно. Вряд ли тот, кто подписывал послание, скажет мне больше. Я приехал… — Вы приехали по адресу, — успокаивающе заверила сеньора. — Я-то всё знаю, я видела приглашение. Кто там подписывал ваше письмо? Да хоть папа римский, я всё вам расскажу вернее этих бездушных клерков. Знайте же, сеньор дорогой мой Буджардини, что вашего сына пригласили писать портрет самого понтифика. Он сам мне говорил, и письмо показывал. В таком шикарном черном конверте, и бумага, знаете, белая-белая, как ряса у нашего папы. Спаси мою душу, дева святая Мария. Он очень хотел поехать, он весь, знаете, светился от радости. Я уверяю вас, милый сеньор Буджардини, ваш сын был счастливейшим человеком, когда отправлялся в Рим. — Она всхлипнула, достала платочек оттуда, куда только что так тщательно его запихивала, и прорыдала в него, — Мы так все радовались за Николя. Так радовались… *** Бумаг оказалось на удивление немного. На удивление, ибо в сущности вся квартирка художника была завалена бумагой. Но то были наброски, акварели, пастели и прочие работы, пристроить которые в хорошие руки взяла на себя добровольное обязательство сеньора Жу-жу, заверив отца Николя в том, что знакома с друзьями художника из их общего богемного круга. То же решено было сделать с большей частью его вещей. Исключение составила небольшая связка книг, плотно свернутая туба да толстая папка. Три дня ушло на приведение дел погибшего сына в порядок, казалось, что было сделано всё, что только возможно. Сеньор Буджардини даже посетил местный приход, где пообщался с настоятелем, проводившим его в галерею с картинами, выполненными Николя. Лино предположил было, что именно настоятель и рекомендовал его сына кому-то из окружения папы как прекрасного портретиста… но нет. Оказалось, что для святого отца известие о поездке в Рим явилось полнейшим сюрпризом. …Можно было обмануть несведущего инквизитора, но не мастера артефактора: сеньор Буджардини сразу же приметил следы артефакторных нитей, умело слившихся с мазками кисти на картинах Николя. Это было… великолепно, смело и… очень рискованно. Кто-нибудь, догадайся, в чем тут дело, мог бы легко обвинить создателя полотна в святотатстве. А кто-нибудь мог бы и донести… «Кому ты не угодил, мой бедный мальчик?» - все чаще задавался вопросом глава семьи, беседуя с людьми, знававшими его сына, и узнавая его словно заново. Из рассказов разных людей складывался на удивление противоречивый образ то ли беспутного повесы, то ли творческого отшельника. Будто двуликий Янус, разным людям он поворачивался разными своими ликами. Но вернее всего было бы полагать, что попросту разные люди наделяли Николя теми качествами, какие желали в нем видеть сами. Что, разумеется, раскрывало в первую очередь их истинные ценности и ожидания. Наконец, настал момент, когда сеньор Буджардини наслушался сплетен, домыслов и воспоминаний, и вернулся к сеньоре Жу-жу, чтобы спросить об одной еще важной вещи. Но увы, в этот раз мадмуазель вынуждена была разочаровать Лино: — Я ничего не знаю об этом. Николя был в этом смысле… немногословен. Ведь вы, должно быть, и сами знаете о том. Да, приходилось признать, что знал. Отчасти потому, что и сам был таким. — Сеньор Буджардини, не слушайте никого, ваш сын был мудр и прямодушен, он знал, чего хочет, и шел куда глаза глядят, веря, что его сердце приведет туда, где ему важнее всего оказаться. Быть может… и вам последовать этому совету? Артефактор промолчал. Оставалось лишь это, тут сеньора была совершенно права. Во всяком случае стоило вернуться домой, чтобы отвезти вещи, посоветоваться с детьми. И посетить могилу Мари. Чего Лино давно уже не делал. Hide ... Hide Изменено 9 января, 2021 пользователем Meshulik 5 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Meshulik 32 039 9 января, 2021 Эпилог Буджардини. Часть 2 Глас = = = = = = = = = = «Сеньор Буджардини...» Было странно начинать письмо вот так, обращаясь к одному человеку, думать о другом и с раздражением наблюдать, как дрожит рука с перьевой ручкой, не способная сделать такую банальную вещь, как следующий виток. Это была уже четвёртая, или пятая попытка, и к тремору уже добавилось онемение и раздражение языка, от которого не помогал и крепкий виски, разве что только тем, что отвлекал, на шум за окном, на ароматы вечернего города, что доносил лёгкий сквозняк из приоткрытого окна, но делу это помогало мало. Попытки обойти ментальный блок напоминали игру в шахматы самим с собой, либо фарс с поддавками, либо изначально лишённое смысла занятие, сколько раз он не брался за бумагу и чернила, всё неизбежно сводилось к этому — к мигрени, или, в удачном случае, витиеватое переплетение обтекаемых формулировок и словосочетаний, хоть и звучащих осмысленно при первом взгляде, при более пристальном внимании превращающегося в полную бессмыслицу, как лицо, увиденное в облаках или листве. Что самое печальное, в это грозила в конечном итоге превратиться и память, в мираж, неотличимый от сна в полудрёме, готовый испуганно ускользнуть при первом появлении реальности. На реальность ему было жаловаться грешно, через комнату, сладко закутавшись в пёстрое одеяло, спала Морин, и при взгляде на её безмятежный лик на его губах расцветала неувядающая улыбка, он был дома, и это было хорошо. Но кое-что неизбежно заставляло его оглядываться туда, назад, куда дороги не было, каменная статуэтке с задумчивой гаргульей, механическая птичка. Последнюю он принёс с собой, чтобы эту память сохранить. «Сеньор Буджардини...» — скомкав предыдущую попытку, начал он снова, чувствуя вину за то, что не мог сделать больше и что в конечном итоге за всё пришлось заплатить одному, за то, что его родным не достанется ничего, ни правды, ни памяти о благородном поступке, ни настоящей могилы для слёз. Только это, милое механическое создание, еще, наверное, хранившее в себе заплетенную творящую искру его души, и утешительные письма, будто бумага, даже с самыми искренними словами может заменить сына. Нет, конечно нет, но, наверное, лучше, чем ничего. «Сеньор Буджардини, когда Вы получите это письмо, до Вас уже дойдёт другое, несущие самую скорбность весть, какую только может получить родитель. Мне сложно представить Ваше горе, и, наверное, нет тех слов, что могли бы выразить его на бумаге, как и нет тех слов, что могли бы его облегчить, но я всё же пишу это письмо, чтобы Вы знали, что Вы в в нём не одиноки, я глубочайше сожалению вашей утрате, и тому что не могу сказать об этом лично. Понимаю, сколько это может породить вопросов, и в упреждение скажу, что вы меня не знаете. Я не был знаком с Николя давно, мы познакомились в его последнем пути, и я не смею назвать себя его другом, но в моём сердце, он оставил о себе самую светлую память, достойного благородного человека, и столь же талантливого мастера. И несмотря на приключившиеся с ним невероятное горе, я хотел бы сохранить именно это, и именно этим я хотел бы поделится с Вами, хоть Вы и знаете его куда лучше, чем я, возможно, это облегчит Вашу боль. Мне бы хотелось в это верить. К этому письму, я присылаю его творение и спутника что мне удалось сохранить, было настоящим маленьким чудом видеть, как это тонкая работа воистину оживает в его руках чтобы подняться в небо подобно настоящей живой птице, он справедливо ею гордился, и не переставал строить более смелые и грациозные планы и чертежи, но больше всего, конечно, любил говорить об искусстве, и, наверное, не желал ничего больше, чтобы его дар служил именно ему. Мы немного спорили на эту непростую, и о том, что какую роль оно играет для воспитания душ и чувств широких масс, не сошлись в паре вопросов, но так или иначе, воистину, нет благородней цели, чем эта, в том, чтобы вести людей божественному, через картины и иные творения...» На этой строчке он остановил, достав промокашку и чувствуя, как вновь дрожит и немеет рука, когда просыпалось желание рассказать о том вечере в разрушенном здании, о тех днях, что для каждого могли стать последними, о том сожалении, сколько всего было утрачено с его уходом. Подперев лицо руками, он с минуту смотрел на пляшущие огоньки свечи в отполированных металлических перьев, а затем взялся за ручку снова, постаравшись рассказать как смог, в плывущем размашистом слоге утаивая все возможные детали, оставляя лишь редкие, ни о чём говорящие факты, но живое чувство утраты, когда жизнь яркого человека обрывается столь резко и внезапно, закончив письмо, фразой, которая казалось сомнительной, но в которую он тем не менее верил, и не просто верил, доподлинно был уверен: «Я знаю, что он в лучшем мире, и хоть эти слова сейчас прозвучат банально и пошло — нет в мирском пути той боли, что омрачило бы вечность в Царстве Его. Хоть и далеко, он сейчас нами». = = = = = = = = = = Эта посылка должна была затеряться. Сначала подслеповатый почтальон положил ее не на ту полку, спутав Кастеллабате с Кастильончелло. Но добрая супруга означенного почтальона вовремя заметила оплошность и, сварив мужу крепкого кофе, незаметно, дабы не вынуждать того думать о прожитых немалых уже годах, переместила коробочку в нужный угол. Дальше была пневматическая почта — особое испытание для корреспонденции. Не такой, конечно, когда люди и вовсе незнакомы, но такой, когда один желает послать другому весточку. Быть может, уже и с того света, но все же живую весточку о чем-то очень важном. О нерассказанном пути... Когда путь пройден, но не рассказан, пройден ли он? Или по-прежнему точка отсчета дрожит в нетерпении отправиться навстречу приключениям, пусть и окончившимся чьей-то смертью, но неназванным. Да ведь разве иное возможно на таком пути? Разве те, кто вернулись, не умерли ли и не восстали ли снова, явившись во плоти из небытия и забвения потустороннего мира? И не умерли ли они так же для тех, кто остался по ту сторону? «Дражайший, чудесный синьор! Вы не назвали своего имени, и теперь матушка не знает, за кого молиться Пресвятой деве, однако это вовсе не значит, что она не молит о вас заступницу, прося послать вам мира и здоровья. Ведь вы утешили ее и моего отца. Обычно я веду его корреспонденцию, но если бы он счел такое возможным, то конечно, написал бы Вам сам. Ваше письмо я читаю перед сном моим младшим братьям и сестрам, и они снова и снова просят меня, так что это уже превратилось в своеобразный ритуал. Но отец полагает, что вы не назвались именно потому, что не желали по какой-то причине, чтобы вас беспокоили расспросами. Представьте, он уверен, что Николя был замешан в каком-то преступлении против церкви. Я все же взяла на себя смелость и пишу вам, потому что и в первую очередь потому, что не верю в такое. Мой брат был почти святым, и я совершенно не представляю, как всерьез он мог бы кому-то навредить. Мы, младшие, всегда считали его образцом для подражания. А теперь так вышло, что он почил в неизвестности. Тем неоценимей то, что вы сделали для нас, ведь из того, что вы пишете, выходит, что мой брат все же не запятнал ничем своей чести и не погубил бессмертной души своей? Так ли это? Вы даровали нам утешение и надежду, согрели наши сердца добрыми словами, да благословит вас Господь. А Николя — ну что же, все мы ходим по земле, готовясь к светлому воссоединение с Отцом нашим. Так гоже ли горевать о том, кто приблизился к сей светлой цели? Я спокойна за его бессмертную душу и более сомневаюсь в собственном спасении, нежели в его. Потому мы должны принять его путь со смирением и радостью. И такие люди, как вы, даруют это смирение. Не знаю рода ваших занятий, но счастлива та паства, которой достался бы такой проповедник, дражайший синьор. Одно мне не дает покоя. Неужели Николя совсем ничего не упоминал о семье и не передавал никакой весточки родным? Отец ездил в Париж и изучил все его бумаги, но есть одна тайна, которая пропала вместе с моим старшим братом. И я отчего-то уверена, что он бы не ушел, не передав ее хотя бы кому-нибудь. Напишите нам, прошу вас. И назовитесь. Матушка будет рада узнать ваше имя. С благодарностью и пожеланиями здоровья и благоденствия, Магдалена Буджардини». Hide Nevrar&Meshulik Лик Походы по магазинам с девушкой, которая росла его любимой, хоть и не родной сестрёнкой, а стала возлюбленной невестой отличались очень сильно от того, как это представляют обычные мужчины. Рафаль не сомневался: всё дело в том, что Дани не обычная девушка. Обычная девушка вряд ли вытащила бы его на что-то среднее между выставкой и музеем артефакторных работ. Сопровождавшая для порядка двух сангвинаров Стелла потерялась возле какого-то стенда с оптикой и прицелами для винтовок. Профессиональная специальность снайпера-экзорциста в какой-то момент стала любовью, и то свободное время, что выпадает Инквизиции, она стала посвящать астрономии и оптике. — Не понимаю, почему сами артефакторы не рассказывают о своих вещах, — удивлялся французский флорентиец. — Это же что-то вроде Exposition Universelle, но в миниатюре. — Потому что посредникам тоже есть место, а артефакторы хотят работать, — уверенно предположила Даниэль. — Но разве может лучше создателя кто-то рассказать о вещах? Знание, энтузиазм… — Создатели — люди творческие, о своих вещах расскажут с энтузиазмом, но вряд ли каждый покупатель захочет знать вплоть до детали, как работает шагоход какой-нибудь, — заметила девушка. — Да и ты можешь о моей косметике и лекарствах рассказать не вплоть до деталей, как я, но достаточно для обычного покупателя. Рафаль хмыкнул. Права она, конечно, но с создателем интереснее общаться. Узнать, как дошёл до жизни такой. Девушка в ответ весело рассмеялась и теснее прижалась к его руке. — Да, мы с тобой точно интересную историю рассказать можем. — Вот видишь! — Вижу. Ты — налево, я — направо. — Но я думал, мы вместе посмотрим интересное… — растерялся сангвинар. — Обязательно. Но сначала каждый из нас найдёт что-то интересное. Не забывай: мы не в музее, а ищем для лаборатории или дома полезности, — напомнила хозяйственная невеста. Вздохнувший сангвинар нехотя расстался с Дани и отправился на поиски. Гуляя среди предметов разной степени странности и сомнительной хозяйственной полезности, натолкнулся на одного предприимчивого дельца, собравшего небольшую толпу. Сам он слушал вполуха, предпочитая глазами изучать разные предметы. — «Патентованный механизм идеальной защепки мужских подтяжек»? — удивлённо пробормотал Рафаль. — Какие бывают странности. — У вас хороший взгляд, синьор! — оживился продавец?.. наверное, продавец, закончивший своё рекламное выступление и передавший заинтересовавшихся своим ассистентам. — Это весьма полезный аксессуар для любого мужчины, следящего за модой и желающего избежать imbarazzo со своим модным гардеробом! У нас представлен богатый ассортимент, подскажите, подо что ищете? Какого цвета? — Откровенно говоря, из чего-то близкого к подтяжкам у меня только перевязь, — заметил сангвинар и приподнял ножны. — Так-то я обхожусь ремнём. Продавец покосился сначала на меч, потом на цеховой знак на одежде, но не стал особо переживать. Пока клиент выглядит платёжеспособно, на всё остальное можно и закрыть глаза. — В том-то и дело, синьор! Обходитесь! В то время как с подтяжками вы будете не «обходиться», а забудете о множестве проблем ремней. Взять Тироль или Баварию. На протяжении многих веков помочи были неизменным их атрибутом. Кто не знает известных тирольских или баварских стрелков? Их костюмы с неизменными подтяжками стали образом готовности к любой ситуации и одновременно — добродушия и гостеприимства. Pugno di ferro in guanto di velluto! Рафаль в Баварии не бывал, да и тесным знакомством ни с итальянским, ни австро-венгерским Тиролем похвастать не мог, поэтому только покивал, размышляя, как бы историку моды вежливо, но непреклонно донести о равнодушии к подтяжкам и помочам. — Вы очень хорошо осведомлены в вопросах истории одежды… — начал было сангвинар, решив, что именно так от настойчивого продавца сможет уйти, но не тут-то было. — Благодарю, синьор, благодарю, — расплылся в улыбке мужчина. — По специальности я — историк моды, поэтому можете не сомневаться, что я вам помогу подобрать гардероб с учётом самых последних веяний моды. «А может, это не так уж и плохо?» — мелькнула слабая мысль готового сдаться на милость историка моды. — Я пока ещё, с вашего позволения, немного поглазею, а потом к вам обращусь. D'accordo? — Si, si, quando vuoi, — улыбнулся продавец и даже дружелюбно похлопал сангвинара по плечу. Маленькая победа сангвинара над коммерцией двадцатого века. На глаза попались столовые приборы. Что-то знакомое было в маленьком клейме, стоявшем на каждом ноже. Витиеватая B, стиль, свойственный старинным родам с давней историей. — Фаль! Вот ты где! — раздался знакомый мягкий голос. — Представляешь, у них даже есть такие забавные подтяжки… — Только не это… — пробормотал Рафаль. — Мне вот интересно, делают ли они для девушек… — А что вам подтягивать? — рассеянно поинтересовался мужчина, чьё настроение улучшили знакомые ухоженные пальчики, мягко нашедшие его локоть. — Поясок. — Какой? — А ты не знаешь? — губы чуть дрогнули в улыбке. — Нет, волчица моя, не знаю. Расскажешь? — Расскажу. Возможно, даже покажу, — лукаво улыбнулась девушка. — Дома. — Хорошо. — Фаль, я понимаю твою любовь к клинкам, но это ножи. — Что, прости? — наконец оторвался фехтовальщик от разглядывания ножей и нашёл синие глаза на алебастровом личике. — Ты, прости за выражение, пялишься на ножи, будто пытаешься постичь их прошлую жизнь железной руды. — Клеймо знакомое. Оно будило воспоминания о серебряной птице, хищно пикирующей на врагов, о платформе о четырёх ногах, которую вместе с милой Агнессой они отнесли Агате ди Мажиоре. Да. Такое знакомое клеймо. — О, вы снова выбираете интересные вещи, синьорина, синьор. «Да откуда же он возникает, Господи милостивый?!». — Это несравненные столовые приборы известнейшего артефакторного дома Буджардини, что в… Буджардини. Да. Серебряная птица Николя Буджардини. Шагающая платформа со световыми пушками. — Кастеллабате, — негромко закончил Рафаль. — В самую точку, синьор! Неужто вы слышали про него? — Слышал, хотя не имел радости познакомиться с их предметами быта. — Тогда вы многое упустили! Столовые приборы и бритвенные лезвия фирменной заточки, почти вечные бытовые приборы, патентованный механизм идеальной защепки мужских подтяжек… «Опять подтяжки!». — Только для мужских? — деловито уточнила Даниэль. — Не только, с удовольствием препоручу вас моей юной коллеге, синьора. А ещё, синьор, жемчужина их коллекции — паровой электрический утюг, которому не требуется долив воды! Глажка никогда не будет прежней с ними, синьора наверняка оценит такой подарок по достоинству. Синьора, впрочем, оценила бы, наверное, почти весь ассортимент известнейшего и практичнейшего дома. — А можно его посмотреть? — оживилась девушка. — Увы! Закончились буквально утром, но могу заказать специально для вас по выгодной цене. — Может, они работают и с лабораторным оборудованием? — Затрудняюсь сказать, синьора. Могу выяснить, конечно, или, если оказия вас приведёт к ним, то рекомендую зайти. А пока, насчёт дамского туалета… *** — Один из знакомых по той поездке? — негромко спросила Даниэль, когда они возвращались с покупками домой. — Да. Молодой артефактор, примерно твоего возраста, — задумчиво ответил Рафаль. — Вернулся? Маг отрицательно качнул головой, ничем не выдав эмоций от воспоминаний о погребальном костре в свете утренних пожарищ Анклава. Только плечо девушки теснее прижалось к нему. Рафаль до сих пор не любил яркий свет. До сих пор морщился при виде насыщенно красных цветов. Слишком мало времени прошло. — Знаешь, мне бы не помешало обновить лабораторию. Недавно мой жених получил существенный… гонорар, да и мы с ним давно откладывали. Ещё когда он меня невестой не считал, — подколола девушка возлюбленного. — А вы разве с женихом не хотели себе наконец-то выкупить домик во Флоренции? — удивился сангвинар. — Хотели. Но сейчас самое время вложить в коммерцию. Невеста уверена прямо очень-очень. — Я хотел, чтобы у нас наконец-то был свой дом, Дани… — нахмурился сангвинар. Светлые пальчики коснулись загорелого лица. — Дом — там, где мы с тобой, Фаль. Если вложимся сейчас, то сможем построить целое Солейнство! — Надо об этом подумать, — пробормотал маг, заинтригованный масштабами Солейнства. — Хороший Волк, — одобрила девушка и чмокнула жениха. *** Стальное перо задумчиво скреблось по листу бумаги. Так же без чернил, как и голова без мыслей. Что написать? Как начать? Стоит ли вообще упоминать знакомство с Николя? — Ты не переводишь бумагу и чернила? — строго поинтересовалась Даниэль, уже какое-то время рассматривавшая жениха. Только в глазах пряталась смешинка. — А? Нет, Дани, нет. Девушка присела на стол и оценивающе посмотрела на чистый лист. Полное возможностей письмо. — Если ты захочешь сменить карьеру, писательство не выбирай как приоритет, — посоветовала практичная невеста. — Я подумывал о том, чтобы сказки писать, — фыркнул Рафаль и ткнулся лбом в прикрытую тонким платьем коленку. — Для наших детей. Даниэль довольно улыбнулась. — Буду твоим первым редактором. Но пока начни с одного письма, хорошо? Сангвинар вздохнул. — Ну что такое? Рассказывай, Фаль. — Я не знаю, как начать. Писать ли про знакомство с Николя? Может, вообще это зря затеял? «Дорогой мессир Буджардини, познакомился с вашим сыном, он умер, я и остальные выжили, понравились работы его, хочу закупить фирменных подтяжек». Снова вздохнул. Тонкие пальцы фармацевта взъерошили короткие русые волосы. — Структура неплохая, а вот над выбором слов, конечно, ещё поработать. Давай вместе подумаем и напишем. Поздний день сменился вечером под разговоры и поцелуи, а бумага постепенно заполнялась предложениями, написанными столь аккуратным почерком, что его можно было бы принять за почерк Даниэль, если бы у неё он не был вообще каллиграфическим. «Уважаемый синьор Буджардини! Меня зовут Рафаль Солейн, я был знаком с Николя, Вашим сыном. Приношу свои глубокие соболезнования Вашей утрате. Не имел удовольствия узнать его хорошо, но он произвёл впечатление глубоко увлечённого своим делом человека. По просьбе Даниэль, моей невесты, хотел бы попросить Вас о встрече в удобное время для обсуждения перспектив сотрудничества в части производства/артефакторного зачарования оборудования для её фармацевтической лаборатории. С уважением, сангвинар Рафаль Солейн, Флоренция, Италия». *** Некоторое время пришло в ожидании, пока письмо сначала груженое в почтовый короб багажника велосипеда, а после поездом доберется до солнечного Кастеллабате, упадет в пневмотический автомат и направится до семейства Буджардини и его механической кукушки. Но вскоре, очень скоро на него откликнулись. Некто, ведущий всю деловую переписку Лино Буджардини, вскрыл конверт, пробежал глазами первые строки, тихо ойкнул и... рассмеялся. Отчего бы не рассмеяться такой славной вести — нашелся еще один человек, из множества, который знал ее брата? Это всегда радость в солнечном доме Буджардини. И принять такого доброго человека — честь для артефакторного дома. А уж помочь в таком щепетильном деле, как подготовка лаборатории для самой невесты светлого сеньора... как там его... О! Сенгвинара? В глазах Магдалены мелькнуло любопытство. Это должен быть очень необычный визит... «Дражайший синьор Солейн, от имени моего отца, главы артефакторного дома Буджардини Лино Буджардини я радушно прошу вас не откладывать и нанести нам визит как можно скорее. Мы рады любому, кто знал Николя, и мой отец почтет личным долгом заключить с вами справедливую сделку, ибо для чего еще существуют дела земные, как не для радости душ и умножения добра? Да пребудет с вами благословение Господа нашего. Искренне к вашим услугам, Магдалена Буджардини». Письмо, скрепленное печатью с тем же незамысловатым вензелем, равно годившимся и для оттиска на сургуче, и для гравировки на столовых приборах, отправилось пневматической почтой в обратный путь во Флоренцию, а старшая дочь синьора Лино пошла на террасу рассказывать средней дочери о том, что их дом посетит самый настоящий сангвинар. *** — Видишь, какие хорошие люди! — заметила Дани, читавшая через плечо Волка письмо. — Люблю, когда сразу говорят: «C'est magnifique, давайте на благо друг друга заключать сделки!». А то некоторые любят ещё построить из себя. Девушка закатила глаза, вспомнив, видимо, как покупала для садика растения из одного крупного питомника. Далеко не все с приязнью относились к самым настоящим сангвинарам. — Да, надо будет определиться с датами. Поедешь со мной? — Давай посмотрим ближе к дате, хорошо? — Ладно. Синие глаза невесты, которая скоро станет полноправной супругой, перечитали письмо. От букв веяло солнцем. И чуть-чуть морем, как и положено приморской коммуне. — Море, солнце… Хорошо там должно быть, — притворно вздохнул сангвинар. — Не соблазнишь! — раскусила любимого Дани. — Холодновато будет осенью купаться. — Сказала девушка, таскавшая всех купаться ранней весной, когда ещё снег не сошёл, в Сене, — хмыкнул Рафаль. *** Ещё несколько писем потребовалось, чтобы договориться о точной дате, и одним сонным ноябрьским утром сангвинар в сопровождении экзорцистки Стеллы, их светленькой волчицы, отправился поездом на юг. Железка пролегала вдоль берега. Морского воздуха было хоть залейся, засыпься солью и растай под бегущим следом за вагоном солнцем. Станция Кастеллабате встретила их полупустым перроном со скучающим станционным смотрителем и продавщицами устриц. Модная ныне крутящаяся дверь пропускала желающих в здание вокзала. Но пройти оказалось не так-то просто. Как только гости из Флоренции подступились к дверям, из нее буквально выскочила молодая женщина с сумкой, полной книг и каких-то инструментов. Подмышкой у женщины находился объемный пакет с, вероятно, пирожками в дорогу. Она явно торопилась и не заметила, как защелка на сумке, зацепив самодвижущуюся вращающуюся створку, расстегнулась. После чего пол перед дверями усыпали несколько толстых томов литературы различной направленности, а женщина, охнув, подхватила створки сумки, чтобы спасти от падения хоть что-то из оставшихся вещей. — Это тебе ещё повезло, что мне надо юг, — дразнила Стелла друга академических лет. — А то только и успевал бы отчитываться в каждом городе. — Думаешь, после всего этого я не заслужил более снисходительного отношения? — Сангвинар-иммигрант, который только и успевает попадать в неприятности? — усмехнулась экзорцистка. Возразить Рафалю оказалось нечего да и некогда — маг с лёгкой завороженностью глянул на вращающуюся дверь, из которой выскочила синьорина, разбрасывающая на ходу всё, что угодно, но не лепестки роз или вкусные пирожки. Сангвинар, не дожидаясь указаний со стороны, занялся сбором и подачей книг, видимо, не впервые сталкиваясь с такой ситуацией, а Стелла поддержала молодую женщину. — Всё в порядке, синьора? — уточнила экзорцистка. Женщина не расслышала, а скорее не поняла сути вопроса, потому что сначала пыталась справиться с сумкой, потом смущенно попыталась извиниться перед мужчиной, который так любезно кинулся ей помогать, потом и сама присела, бормоча: — Синьор, спасибо, да благословит вас Господь, не нужно... спасибо. Наконец, книги были собраны, а покрасневшая синьорина засунула сбежавшую литературу обратно в сумку. — А... что? Да, всё в порядке, — машинально ответила она незнакомой синьоре, со всей очевидностью отвечая формальностью на формальность: на лице ее не было порядка, и в мыслях, кажется, так же, хоть порядок этот и наступил уже в районе вращающейся двери. Женщина пристально заглянула в лицо великодушного незнакомца, спасшего ее из безвыходной ситуации, и заторопилась: — Простите, благодарю вас, синьор, вы очень добры. Простите. Прощайте, синьоры. Дальнейшее было вполне объяснимым: поезд прогудел, собираясь отходить. Невдалеке ее уже окликала стайка разновозрастных и довольно схожих друг с другом мальчиков и девочек: — Магдалена! Скорее, поезд вот-вот уйдет! И растерявшаяся синьорина покинула парочку приезжих гостей славного городка Кастеллабате (Castello dell’abate), оставив их на попечение зоркого ока бронзового изваяния аббата Костабиле. Их окликнул станционный смотритель: — Синьоры, вижу, вы не местные. Нужна ли вам повозка или провожатый? — Всё ли в порядке у синьоры, рассыпавшей сумку по вокзалу? — с ехидцей уточнил сангвинар у голубоглазой экзорцистки. — У девушки «не в порядке» может принимать разные масштабы, да будет вам известно, синьор Солейн: от сломанного ноготка до демонической погони, — с достоинством ответствовала Стелла. С не меньшим достоинством экзорцистка обернулась к смотрителю: — Абсолютно верно, синьор, — на пояске блеснула инсигнии Инквизиции. — Подскажите, как добраться до артефакторного дома Буджардини? Пешком близко? — А! Так вы в дом Буджардини! — воскликнул смотритель и просиял. — Так ведь... Он поглядел в сторону провожатых, подсаживающих на ступеньку поезда молодого юношу и пихавших ему в руки всё подряд, включая сумку и пирожки. Вероятно, лепестки роз так же прилагались, но поручиться никто не мог. Смотритель осадил свое желание угодить приезжим и подозвал мальчишку из прислуги вокзала, поручив тому проводить сеньоров к известному во всем городе дому. Дом оказался в пешей доступности от железной дороги, но ближе к побережью. Собственно, он стоял как раз на скалистой части берега. Двое давних друзей негромко переговаривались и порой уточняли мелочи у мальчишки-провожатого. Для обоих поездка в Кастеллабате оказалась первой. Что Инквизиция, что сангвинары на службе Господа обычно приписывались к определённому региону и не так часто покидали его. Донато, конечно, создал очередной прецедент. Интересно, сколько таких случаев прячется в секретных архивах? Не каждый день спасают один мир от чего-то или очищают другой от Тьмы, но всё же. — Какой красивый вид, — одобрительно пробормотала Стелла, награждая провожатого мелкой монетой. — И дом солидный, сразу видно большую семью, — заметил Рафаль с лёгкой завистью. — У вас тоже будет большая семья. Множество маленьких волчат. Приятная задумчивость пришла на смену менее хорошему чувству. — Если бы ты ещё к нам переехала. — Кто же меня отпустит? Белая ограда сменилась железными воротами, удар в колокол перед которыми вызвал появление вполне живой, а вовсе не артефакторной служанки. — Синьор Буджардини в саду, позвольте проводить вас, синьор Солейн, синьора... Фамилии синьоры служанка не расслышала. Впрочем, им еще предстояло представить синьору хозяину дома. А потому по прохладному мраморному полу гостиной они пересекли помещение дома и вышли на ту самую галерею, где хозяин любил проводить сиесту. Сегодня там не было слишком жарко. Но по-прежнему зелено и роскошно. — Синьор Солейн, а мы гадали, когда вас ждать. Простите, что сумбурно встречаю, сегодня как раз совпало, что мой сын отправился в Париж учиться, знаете ли. Да, дети растут, не успеешь оглянуться, никак не привыкну, что однажды они все-таки покидают родное гнездо... Синьор Буджардини выглядел привычно всклокоченным, но совершенно не опечаленным разлукой с еще одним подросшим отпрыском. Видимо, природный оптимизм в совокупности со смирением перед промыслом божьим научили этого скромного мастера ничему в жизни сильно не огорчаться. — Простите, не представите ли меня вашей даме? Зелёную и роскошную галерею встретили тихие, радостные вздохи. Солнце — это хорошо, но француз и полушвейцарка-полуитальянка любили погоду немного помягче. — Синьор Буджардини, добрый день. Рафаль уважительно склонил голову при встрече с пожилым главой дома Буджардини, подавляя лёгкую нервозность от встречи. Отец погибшего товарища, глава знаменитого артефакторого дома и потенциальный деловой партнёр. — Синьор, позвольте представить вам Стеллу Ренарди, экзорциста Инквизиции и нашу лучшую подругу. — У вас прекрасный дом, синьор Буджардини, — улыбнулась девушка, присев в лёгком реверансе несмотря на мужскую одежду. Выражение вселенского добродушия на лице гостеприимного хозяина сменилось невольным напряжением мышц лица, когда он услыхал о роде занятий синьоры... инквизиторши. Будто на него замахнулись рукой, чтобы ударить. Понарошку. Ну так, для порядка. Словно... да нет, ничего страшного не произошло, и двери дома Буджардини открыты для всех. Но всё же. Всё же. Отчего он привёз с собой представителя инквизиции? Нет, бумаги да и дела в мастерской у Лино совершенно в порядке. Надо бы спросить Магдалену, не совершала ли она чего-нибудь предосудительного в последнее время. Ну, речь, конечно, о профессиональном нарушении каких-то принятых норм и порядков. Да нет. Девочка знает своё дело. И всё же... Некоторое беспокойство. Словно молодой мужчина привез с собой обученную ищейку. А ведь не о чем беспокоиться... Теперь по крайней мере уже не о чем. Печаль тенью легла на чело главы большого солнечного семейства. Если покойный Николя и занимался чем-то не тем, за что поплатился, то, верно, не за этим явилась сюда эта экзорцистка. Не за этим... Лино повторил себе это мысленно еще раз, стараясь вернуть прежнее расположение к гостям, как и приличествует в его роли благодушного хозяина. И все же беседа не будет теперь слишком откровенной. Вот ведь. Проклятые политесы и условности. — Как добрались, синьора? — любезно поинтересовался Лино. *** — Какая-то ты хм... — средняя сестрица многочисленного потомства Буджардини прогуливалась под ручку со старшей, хихикая и давно уже наблюдая рассеянность Магдалены, о чем-то улыбавшейся самой себе и смущенно поджимающей то и дело губы. — С чего ты взяла, Аделита? — теплая ладонь ласково похлопала по тыльной стороне ладошки с изящным девичьим колечком на тоненьком пальчике. Темные глаза с пушистыми густыми ресницами томно обратились к видневшемуся над крышами невысоких белых строений морскому горизонту. — Ну конечно, — притворно сочувственно проворковала хитрая «дуэнья», — ведь Пепито уехал. Ты, верно, уже скучаешь по нему? — И вовсе я не скучаю! С чего ты вообще взяла, глупышка, что я вдруг начну употреблять дарованное Господом чудо жизни на этакую бессмыслицу? Скучать, вот ведь... — легкие черные завитки волос, обрамлявшие на удивление белоснежную кожу молодой красавицы, смешались с солнечным светом, выделяя ее алые губы лучше любой модной нынче помады. — Пепито уехал учиться, у него начинается такая интересная жизнь! — Но ты ведь определенно чем-то занята, ну признайся. Мама с младшими отстала, и скоро они свернут к рыбной лавке, а мне ты можешь всё рассказывать, ведь ты сама всегда говоришь, что я твоя лучшая подруга. Магдалена смущенно пожала плечами. — Со мной случилась странная история. Как раз когда я спешила к поезду. В дверях я столкнулась с человеком. Очень странным человеком. И... сумка раскрылась, а он такой добрый, помог мне собрать книжки для Пепито. Не могу перестать вспоминать, как глупо я выглядела. Знаешь, как это бывает, когда кажется, что глупее невозможно было выглядеть. И я теперь никак не могу избавиться от этого чувства. Стыда... Она вновь смущенно улыбнулась и сорвала яркий желтый цветок настурции, плетью свисающей с низкого балкона. — Странный? — озорные искорки в глазах сестренки заплясали уже явно. — И чем это незнакомый синьор, которого ты видела всего минуту, мог показаться странным? — Ну… — Магдалена задумалась. — Ну я не знаю. А всё же он был очень странным. Он не был странным, он был просто незнакомцем. Но что было сказать, чтобы описать само то странное послевкусие, оставшееся от этой встречи? Аделита продолжала с подозрением поглядывать на улыбающуюся всё так же загадочно молодую женщину. Она накрутила на пальчик косичку, подумала немного и поинтересовалась: — Он был один? — Нет! — Магдалена ответила так поспешно, будто ее застали за кражей слив в соседском саду. — Нет, что ты. Он был с какой-то дамой. Может, это была его жена или невеста? А может, сестра, знакомая, ученица… Нет, так не бывает. Обычно бывает что невеста. Ну или жена. Что и так, и так одинаково правдоподобно в ста процентах случаев, сопровождающих подобные встречи. — И что это странным синьорам вечно неймется? — очень иронично пропела заноза с косичками. — И что они все едут в Кастеллабате вечно со своим, как сказали бы русские, самоваром? Магдалена очнулась от размышлений о превратностях судьбы. — Что-то ты не по годам вульгарно шутишь, дорогая, — строго отвечала старшая сестра, припомнив, что обязана подавать пример благонравия всем младшим сестрицам. — Давно ли матушка выговаривала тебе, чтобы ты не повторяла всего, что слышишь от торговок на рынке? — Ой, — притворно испугалась младшая и легонько шлепнула себя ладошкой по губам. — Ты ведь не расскажешь ей? Не расскажешь, ведь правда? — Ладно, ладно, я зря тебя упрекаю, прости. Мне как-то неспокойно на душе. Как-то, знаешь, будто надо куда-то бежать, а я не знаю, куда. Будто какой-то поезд и меня ждет у какого-то перрона. Но где этот перрон… — Спасибо, Магдалена, — повеселела мстительная обладательница двух круто заплетенных косичек. — Не говори матушке. Тогда ведь и я не скажу ей, что наша рассудительная старшая сестра влюбилась с первого взгляда в какого-то незнакомца на вокзале. — Ах ты вредная девчонка, да как ты смеешь! — Магдалена густо покраснела и бросилась за громко хохочащей ведьмочкой, сама давясь смехом. И правда, ну как Аделита могла придумать такую глупость? В семействе Буджардини не была принята неосмотрительность и ветреность, в нем ценилась основательность и разумность. Вот чертовка. Сейчас Магдалена догонит ее и укусит. Да. За одну из косичек. Чтобы юной особе стало стыдно за эту невозможную клевету. И за это никакой поездки на собрание суфражисток в Риме, которая была обещана выдумщице будущей весной. Начиталась романов. Одна беда с этими девчонками. *** Лёгкая растерянность мелькнула в глазах сангвинара. «Мне кажется, или сангвинару здесь рады больше, чем экзорцистке? Вот это новость!». Впрочем, новость приятная, и жаловаться он точно не собирался. Про себя Рафаль решил обязательно припомнить это Стелле. Молодую синьору если и удивило некоторое напряжение или замешательство артефактора, то она не подала виду. Представители Инквизиции редко наносят социальные визиты артефакторам. — Благодарю, синьор. Я люблю поездки поездом. Признаться, — мелькнула чуть лукавая улыбка девушки, решивший поделиться маленьким секретом, — приятно полюбоваться пейзажем из окна и немного не быть зорким оком Инквизиции. — Но приходится бдить за сангвинаром, которого сопровождаешь. — За другом можно вполглаза, — заметила блондинка и прикрыла один глаз. Сангвинар усмехнулся. На всё у неё есть всегда ответ. — Синьор Буджардини, а ваша дочь, синьора Магдалена, случайно не провожала сегодня вашего сына? — уточнил сангвинар. — Мне показалось, мы столкнулись с синьорой на перроне. Было непонятно, поверил ли сеньор Буджардини в то, что причиной поездки инквизитора стало желание поглазеть в вагонное окно. Кто знает, что в голове у этой женщины. Чрезмерная доверчивость в обществе инквизитора — опасная наивность, и не ему, Лино, с его-то жизненным опытом поддаваться на миловидность этой лукаво улыбающейся молодой синьоры. — А? А... да, вероятно, там были все мои дети и, кстати, синьора Пилар, моя супруга, так же должна была быть с ними. Вы их видели? М... — было очевидно, что Лино думает сейчас вовсе не о живых своих потомках. — Так... значит, синьора Ренарди, вы... э... тоже были знакомы с моим сыном? — Видели большую группу людей разного возраста, к которой, кажется, поспешила синьора Магдалена. Похоже, это как раз вашего сына провожали. Рафаль примолк. Его провожали дважды в Италию. И всегда одна и та же компания: Ищущий Белладор, мастер Делакруа и Дани. Во второй раз она отправилась с ним. Но не было родителей или других братьев и сестёр. Может, когда-то его внуков будет провожать большая семья. «Солейнство, да, Дани?». Сангвинар чуть усмехнулся своим мыслям и вернулся в настоящее. — Увы, синьор Буджардини, не имела этого удовольствия, — качнула головой экзорцистка. — Я прибыла значительно позже. Весь путь с ним прошёл Рафаль и другие спутники. — Синьор, а это ваша семейная традиция — направлять отпрысков на обучение во Францию? — не сдержал любопытства сангвинар. — Николя там жил, насколько мне известно. - Весь путь, значит, — повторил синьор Буджардини, не переставая задумчиво поглядывать на инквизиторшу. — А... Он обратил взор на сангвинара, и черты лица престарелого мастера смягчились: — А что за путь? Вы разве не в Париже познакомились? Теперь сангвинар отрицательно качнул головой. — Я половину жизни живу уже в Италии. Мы познакомились здесь. Перед поездкой, в которой Николя погиб. «Ну вот и проверим», — сказал себе знаменитый артефактор, наблюдая, как старательно синьор сангвинар, несмотря на всё радушие хозяина дома, как в присутствии инквизиторши ста-ра-тель-но он не договаривает, равно как то папское письмецо, оскорбительно брошенное синьору Буджардини в лицо. — Так вы познакомились, когда он поехал в Рим. А что же это был за путь? — невинность мигала карими глазами с золотистыми искрами южного темперамента, невинность сложила на животе пальцы в замок и кивнула на появление служанки с подносом лимонада, невинность проводила невинным взглядом служанку с пустым подносом до дверей… — Верно, обед уже скоро… Угощайтесь, синьоры. Домашний лимонад. Так… синьор Солейн, что это был за путь? *** Девушки выбрались от узких улочек на самое пекло городского пляжа. Нет, нет, купаться они не планировали, у них для того не было с собой ни купальных костюмов, ни полотенец, ни положенных зонтиков от солнца, даже новые огромные темные очки, сделанные Магдаленой лично именно для таких случаев, были оставлены дома. Очки, которые легко узнавали, какая стоит температура на улице, какая температура у ее хозяйки и отчего так бьется сердце, когда она припоминает ту знаменательную встречу. Они просто прогуливались вдоль берега, как и положено молодым жительницам городка, не обремененным домашним трудом и работой на рыбном рынке. — А вдруг тот синьор… — девочка с косичками закатила глаза, силясь придумать что-нибудь ужасное, но в силу неопытности неспособная родить нечто вроде «лживая двуличная скотина» или «скучный бесплодный зануда», — злой, жестокий человек? — Что ты! — Магдалена была уверена, что такое просто невозможно. — У него было очень интеллектуальное лицо. Наверно, он очень умный… — А! Как тот… ну, с которым ты тогда переписывалась, — припомнила вдруг Аделита. Старшая сестра задумалась. — Да нет, это совсем другое. Того я ведь и не видела ни разу. Да и что с того, чтобы красиво писать. Этот … этот… — Назовем его для простоты синехвостик, — предложила язва. Глаза старшей Буджардини удивленно расширились: — Почему «сине-»? — Ну… иначе можно спутать с кем-нибудь. А так годится для нашего тайного языка. Вот матушка спросит, о каком еще синехвостике вы, девочки, болтаете, а мы ей: ну так, об одном мальчике из колледжа. И она не узнает, что это какой-то проходимец с вокзала… — Ох, Аделита, за твой язык когда-нибудь тебя все-таки исключат из колледжа… Ну будь по-твоему, синехвостик… Это мило. И сам он был очень милый. Молодая женщина поглядела на синее небо, сливающееся с горизонтом с синим морем. Синий. Определенно прекрасный цвет. И никакой незнакомец не проходимец. У него красивое, умное лицо. И наверняка человек с таким лицом изъясняется так же безупречно, как тот незнакомец по переписке… — Если бы мы познакомились, я бы ему город показала, — вздохнула она невольно. — А что бы ты ему показала, Магдалена? — косички тоже были вдохновлены внезапным увлечением старшей сестры. — Ну уж не рыбный рынок, — насмешливо поморщилась та. — Я бы показала ему… нашу церковь, например. — Ой, прости, но тащить мужчину в церковь, едва познакомившись… и кто-то еще называет меня вульгарной… — Ну тебя. Если бы мы подружились, представь. Мы… могли бы поехать в Париж. При слове «Париж» весь боевой запал юной язвы внезапно улетучился на небо, поступив в распоряжение, по всей видимости, синьориты Шерри. А у язвы невольно слетел с губок вздох зависти: — В Париииж? — и добавила вполне ожидаемо. — Как Николя? — Да. Как Николя. — Ах. Они долго шли молча. Во всем брать пример с их чудесного старшего брата было настолько обычно для сестер и братьев Буджардини, что обсуждать этот феномен уже давно им между собой не требовалось. Николя просто всё всегда делал правильно. Вот только почему-то он умер. Но это стояло как-то отдельно от всего. И как раз в семье практически не обсуждалось. *** Всё больше складывалось ощущение и у сангвинара, и у экзорцистки, что любезный синьор артефактор так заинтересовался возможностью личной встречи из желания узнать побольше о судьбы своего сына. Хотя разговор начинал плавно приобретать лёгкие черты допроса, двое давних друзей не могли винить пожилого артефактора за это. Каждый из них пошёл бы и на это, и на большее ради их маленькой волчьей стайки. — Спасибо, синьор. Сангвинар позволил себе поухаживать за всеми, наполнив бокал синьоры, хозяина и последним — свой. — Дирижаблем в Грецию, а потом поездом по Греции и экипажами по её жарким дорогам, — спокойно улыбнулся Рафаль. Задумчивость мелькнула в янтарных глазах при воспоминаниях о поездке, начавшейся спокойно, а потом — чуть беспокойно. Чтобы закончиться перед прыжком в неизвестность кровавой катастрофой. — Сопровождая очень высокопоставленного человека из рядов Церкви. А что вы знаете, синьор? Ну вот, пожалуйста. Вместо рассказа — изложение маршрута, словно это то самое знание, которое позарез требовалось отцу, потерявшему сына. И в присутствии инквизитора вопрос, больше похожий на допрос. Лино почувствовал себя очень-очень старым и обманутым. Он и был обманут. И очень одиноким перед этой молодой и уверенной в себе женщиной. Зачем знакомый его сына пытался выведать, что знает сеньор Буджардини, ему было неизвестно, но все же даже при том, что парню он мог бы и довериться, но увы, не тогда, когда тот явно принял сторону инквизиции. — Почти ничего, синьор Солейн, только лишь именно то, что вы мне сказали. О том, что он уехал в Рим и что сопровождал какую-то несомненно, несомненно важную особу. Сердце кольнуло, пожилой мастер вздохнул, протер лоб, покрывшийся испариной. И сдался. Пускай разнюхивают, а он ведь обещал принять гостя и договориться о заказе. Что же, это его долг перед сыном. Хотя неизвестно, конечно, что у них было с сангвинаром. Тот ведь ничего не говорит о мальчике. — Да что же мы тут сидим на жаре, пойдемте в столовую. Пока ждем синьору Буджардини и моих детей к обеду, вы расскажете, что именно желали заказать. Пока они направлялись в столовую, Лино все же пришел к выводу, что хоть и не сможет поговорить о многом, что его волновало, в присутствии надзирающего за сангвинаром лица, а всё же, наверно, вполне возможно, инквизитор ищет вовсе не ответ на тот вопрос, на который Лино так и не нашел тогда в бумагах Николя. Наверно, они ничего не знают. И он, Буджардини, будет глупцом, из подозрительности заставляя инквизицию что-то подозревать. Определенно, эта выглядящая довольно невозмутимо и наверняка дружелюбно настроенная женщина приехала, как и говорила, дабы сопроводить сангвинара. Ведь инквизиция считает их ненадежными... Кажется. Лино такое слышал. И всякий раз удивлялся. Потому что сам измерял надежность людей по иным критериям. Он с сочувствием взглянул на своего гостя и уже даже искренне приветливо на инквизиторшу. — Кстати, возвращаясь к вашему вопросу, синьор Солейн. Мастер отодвинул стул и предложил даме первой сесть за большой обеденный стол, который пока что только накрывался в ожидании остального семейства. — Мои дети привыкли во всём брать пример со старших. И так как мне везет и дети мои вырастают хорошими людьми, то поехать в Париж стало мечтой младших моих отпрысков, как только Николя показал первые успехи в... в своем искусстве художника. Я не одобрял его пристрастий, однако это не умаляет его достижений на этом поприще. Сангвинар на прощание потрепал какой-то цветочек в зелёной галерее и последовал за любезным хозяином, поглядывая по сторонам, надеясь завидеть какое-нибудь технически-магическое чудо. В столовой Стелла благодарно улыбнулась пожилому мастеру и заняла предложенное место, но прерывать беседу двух мужчин не спешила, предпочтя полюбоваться интерьером и послушать. — Это большая ответственность для старших детей, — заметил Рафаль. — Быть примером младшим. Признаться, я совсем не знаком с искусством артефакторики, поэтому подумал, что, возможно, Николя и ваш младший сын поехали во Францию, потому что это традиция — поучиться за границей у мастеров другой школы, увидеть мир, других людей. Я не знал, что Николя выбрал Париж следуя поиску себя как художника. В поездке, к сожалению, не удалось познакомиться с его художественными работами. Мне очень полюбилась красивая серебряная птица, которую он привез с собой из Парижа. Никогда таких не видел, — улыбнулся сангвинар, почти с детским восхищением вспоминая волшебное изобретение. — А, вы о его птице? Мда, — покивал мастер. — Нам недавно ее прислали. Также удалось забрать кое-что из его работ и набросков, но большую часть передали его коллегам, на память. Сангвинар кивнул. — Именно. Полагаю, это мистер Вуд из Лондона прислал её, один из наших спутников. Как-то так сложилось, что мы все были из Британии и Италии. Себя француз по многолетней взаимной любви к стране прекрасных сыров и достойного вина тоже отнёс к итальянцам. — Вы не думали, синьор, сделать небольшую выставку работ Николя? Или, может, передать в музей? — подала голос Стелла. Синьор Буджардини покачал головой: — Нет, синьорина. Не думал. Большая часть законченных работ хранятся у заказчиков. Большую часть приличных работ мы раздали его друзьям. А мой сын запомнился всем нам не его работами, а золотым сердцем и чистотой помыслов. Ее в музее, к сожалению, не сохранить. Мастер помолчал и, подумав, что его гости не уверены, о чем лучше повести беседу, спросил: — А... простите, синьор Солейн, чем занимаются, ну, сангвинары? Я, признаться, не часто встречаюсь с людьми вашей профессии лично. Простите мое любопытство. Возможно, это чуть ли не первая возможность его удовлетворить. Стелла понимающе кивнула на решение семейства, хотя и немного пожалела, что работы не станут достоянием широкой публики. Но, возможно, в душах тех, кто знал художника-артефактора лично, эти работы будут вызывать отклик, что пронесёт память о Николя дальше, дольше, светлее, чем картина в галерее. В конце концов, семья знала лучше, как Николя предпочёл бы, чтобы распорядились его работами. «Главное не забыть попросить мастера показать работы, если что-то осталось. И если захочет, конечно», — напомнил себе Рафаль. — Похоже, для каждого из нас наши профессии — загадка. С удовольствием расскажу вам, синьор, — вежливо склонил голову сангвинар. — Маги крови — благонадёжные, по крайней мере — занимаются двумя направлениями, согласно особенностям проявления нашего Дара и велению души: работа с блюстителями закона людей и Господа или исцеление. Я работаю с Инквизицией и полицией, потому что мои навыки позволяют выявить пролитую кровь на месте преступления или определить, кому она принадлежит. И могу помочь в бою. Таланты Даниэль, моей супруги, лежат в другой, более сложной области — исцелении и омоложении организма. Она может проводить достаточно сложные манипуляции с кровью, жизненными силами человеческого организма, чтобы… признаться, не помню, профессиональный термин, — чуть смутился сангвинар, — чтобы, так сказать, «омолодить» организм. Она очень хорошая целительница. А из любви к исцелению она также занимается лекарствами и лечебной косметикой на их основе. — Я, например, как экзорцист исцеляю с помощью воздействия на ауру и душу человека, направляю в меру сил Божественную благодать. Сангвинары же воздействуют непосредственно на кровь, жизненные силы людей, тот ресурс здоровья, который нам отпущен, — пояснила разницу Стелла. — И, конечно, есть ещё те, кто отвернулись от Заповедей Божьих, которые используют наш Дар для извращённых целей. Но да не к столу вспоминать в столь светлый день о них, — чуть поморщился сангвинар. — А... — обрадовался мастер, — вас можно поздравить, синьор Солейн? Помнится, вы писали о невесте по имени Даниэль. Вы уже женились? Благая весть! очень жаль, что синьора Солейн не прибыла, чтобы самолично оговорить всё. Ведь собственная лаборатория — это очень тонкий и я бы сказал, интимный момент в жизни профессионала. — Да, — улыбнулся счастливо Рафаль. — Благодарю, синьор. Признаться, Даниэль тоже сожалеет, что не получилось с вами познакомиться и лично обсудить всё. Но сейчас у неё много заказов, к тому же она ждёт ребёнка, поэтому не рискнула отправляться в поездку. Скажите, синьор, а у артефакторов есть разделение по специализациям? Как-то связанное с индивидуальными проявлениями вашего искусства? Или здесь больше зависит от склонностей и интересов непосредственно артефактора? — Вас, значит, можно поздравить дважды, — синьор Буджардини потянулся к столовому графину, чтобы налить своим гостям в качестве аперитива немного вина. И продолжил, отвечая уже на вопрос гостя: — Все эти разделения, кои пытаются внутри нашей славной «гильдии» время от времени учредить или определить, суть лишь конструкции умозрительные. Ничто не мешает овладеть всеми чертежами или трудиться в разных сферах попеременно. Но простые житейские принципы экономии энергии и повышения, простите, синьоры, за пошлость, эффективности диктуют сосредотачиваться на чем-то одном. Кто-то предпочитает сосредоточить свои мастерство и познания на создании марионеток, ну а кто-то улучшает качества материалов, кои используются в той же войне. Ограничения тут скорее внешние, чем связанные непосредственно со способностью творить Плетение... Мастер, приподнявшийся со стула, пока разливал прохладное белое, вернулся на свое место, торжественно приподнимая бокал. — Значит, у вашего искусства нет такого деления, как у сангвинаров и, тем более, у школы ведовства… Сангвинар задумчиво кивал словам пожилого мастера. — Синьор Буджардини, прошу простить мне небольшое нарушение этикета, — произнёс Рафаль, тоже приподнимая бокал аперитива. Весьма приятного аромата и прелестного цвета. — Я хотел бы поблагодарить вас за гостеприимство, с которым вы приняли нас в вашем доме. Надеюсь, что благоволение Господа прибудет на много поколений с вашим родом. — Да пребудет с вами благодать Господа, синьор, — подняла бокал и Стелла. Мастер вежливо кивнул. Нарушение этикета — не такая уж крупная оплошность. — Благодарю вас, синьор Солейн, синьора Ренарди, за добрые пожелания. Воистину мне кажется, Господь чересчур добр к моей семье и благосклонен к моим делам, раз посылает таких достойных заказчиков, и я не буду против, если и дальше всё так и останется. Но я бы сказал, не торопитесь благодарить. Пока что мы не говорили о деле, которое привело вас сюда. Мы даже до мастерских не дошли... В холле, ведущем к парадным дверям, послышались детские голоса и топот многочисленных крепких сандалий. Из дверей галереи прозвучал возглас низкий женский, грудной: — Ах... вы уже за столом? Простите, синьоры, сегодня ужасно сумбурный день! — и в столовую ворвалась немного растрепанная совершенно седая пышная смуглянка, улыбаясь и поправляя прическу. — Надеюсь, мой муж еще не заговорил вас до смерти? Синьор Солейн, ведь верно? И синьора? — А это Стелла Ренарди, дорогая, — представил хозяйке дома их сегодняшнюю гостью Лино, — нет, нет, мы поговорим о делах, когда синьорина и синьор посетят мастерские, разумеется. — Пилар Буджардини, дорогая, — протянула пухлую покрытую морщинками, но всё еще изящную руку улыбчивая матрона. Пятеро младших детей — три мальчика и две девочки — тем временем занимали свои привычные места за столом, с любопытством разглядывая новые в их доме лица и поднимая указательный палец в знак приветствия всякий раз, как Лино представлял их по именам. — Добрый день, синьора Буджардини, — вежливо склонила голову экзорцистка. Уточнять свою принадлежность к Инквизиции она не стала. Раз мастер не стал уточнять, то и её устроит быть только подругой Рафаля. Стелла улыбнулась хозяевам дома: — Ваш супруг очень любезный и гостеприимный хозяин, которому есть что рассказать гостям. Рафаль принял руку синьоры и коснулся губами воздуха в нескольких миллиметрах от запястья. — Добрый день, синьора. Вы абсолютно правы. Рафаль Солейн из Флоренции. Стелла — наша с Даниэль, моей супругой, давняя подруга. Принадлежность к магам крови хозяевам была известна и так, а если и нет, то нашивка на одежде говорила сама за себя. — И могу только присоединиться к словам Стеллы, лучше бы и не сказал сам. Появление нового поколения, маленьких и не очень Буджардини, оба мага поприветствовали улыбками и кивками. — А, так вы должно быть, дорогуша, — добродушно проворковала мать многочисленного семейства, — Приехали на том же поезде, который мы провожали. Слышишь, Лино, мы должны были повстречаться на вокзале. Ну надо же! С этими сборами Пепито мы все чуть с ума не сошли... — А кстати, где Магдалена и Аделита? — поинтересовался тем временем отец семейства, заметив убыль в поголовье своих чад. — Они были с вами? — Да, да, были, но потом куда-то упорхнули. Что взять с этих девиц. Выросли, и у них свои важные дела, о которых мать они поставить в известность уже не считают нужным. Ну да что уж. Молодежь нынче как это... весьма прогрессивна, верно, синьор Солейн? В двадцатом веке живем. Удивительные времена наступают. — Абсолютно верно, синьора, — кивнула Стелла хозяйке. — Мы столкнулись с синьориной по имени Магдалена на вокзале. Кажется, мы даже видели проводы вашего сына. Похоже, его очень любят в вашем городе. Рафаль улыбнулся словам синьоры Пилар. Да, в этом году очень много необычной молодёжи довелось увидеть. — Воистину синьора. Хотя мне кажется, что интересные времена наступают уже даже не с каждым поколением, а ещё быстрее. В моём детстве поездка лошадьми была почти что нормой даже между городами. Сейчас же — поезда, цеппелины. Даже машины! Я знаком с итальянкой, которая активно работает в обеспечении правопорядка, участвует в боевых отрядах Инквизиции. И носит брюки, — усмехнулся каким-то воспоминаниям сангвинар. Стелла, тоже носившая отнюдь не традиционный женский костюм, чуть снисходительно глянула на друга и улыбнулась. — Ничуть не умаляю достоинств прекрасных дам, — немного поспешно добавил сангвинар, заметивший насмешливый голубоглазый взгляд. — Даниэль, например, на магической стезе несравненно лучше меня. Но, признаться, меня беспокоит порой, что наша техника, магия, сам уклад развиваются, меняются быстрее, чем мы сами. — Палец задумчиво проскользил по основанию бокала. — Мне порой кажется, что люди в целом так спешат с развитием техники, что не успевают подготовиться духовно, мысленно к этим изменениям? Как вы думаете? — обратился Рафаль к семейству. Наверняка семья, что продвигала развитие техники, успела задать себе за многие десятилетия этот вопрос и подумать над ответами. В столовой наконец-то появились все закуски, а посреди стола заняла почетное место большая супница. Кухарка удалилась до перемены блюд, а двенадцатилетний Гектор, один из сыновей семейства, так и не прикоснулся к своему салату. — А разве нить плетения не явствует о духовном росте и силе духа творящего ее? Эта простая истина, вероятно, была известна в семействе Буджардини и младенцу. Но отец ухмыльнулся: — Конечно, дружок, но синьор Рафаль, верно, говорит о неготовности общества к стремительным переменам в культуре, а не в технике. Синьора Буджардини снисходительно улыбнулась гостю и с глубоким пониманием в окруженных мелкими морщинками, усталых, но светящихся весельем глазах обратилась к голубоглазой синьорине. Улыбнулась, словно приглашая ее стать свидетельницей этого очевидного круговорота мировосприятий, и добродушно заметила молодому без-пяти-минут-отцу: — Ах, синьор Рафаль, такие опасения происходят от естественного нежелания стремительных перемен. Но если у вас девять детей, то есть лишь два пути: делать вид, что у вас нет детей вовсе, или не страшиться стремительных перемен. А лучше принимать, приветствовать и благодарить Бога за свободу воли и силы, которые он даровал каждому своему чаду. Она оглядела с улыбкой всех своих присутствующих крошек и обратилась с живым интересом к голубоглазой синьорине: — А вы, душенька, как думаете, хороши ли перемены? Рафаль задумчиво покачал головой на слова юного Буджардини, но всё-таки кивнул: — В этом есть часть правды, хотя сила духа в магическом искусстве не всегда идёт рука об руку с духовным ростом. Он мог бы и развить эту мысль, которой примеров в свете событий в этом году видел более, чем достаточно, но флорентийский француз отнюдь не был учителем в Римской Академии и уж тем более посчитал неуместным вмешиваться в воспитательный процесс синьора Лино и синьоры Пилар. Они, кажется, вырастили вполне достойных детей, поэтому здесь учить — только портить. Стелла с улыбкой наблюдала за большим семейством. Она никогда не сомневалась в выбранном пути (что, пожалуй, больше по линии папы-ректора Академии, чем маминой), но вот такие редкие посиделки с семьями, случавшиеся иногда с итальянскими семействами, ярко напоминали, ради чего они все несут свою опасную вахту. Не только ради прекрасных идеалов и Заповедей Господних, но и ради вот таких моментов. Чтобы больше семей могло собираться вот так вместе за столом и искать ответы на вопросы. Экзорцистка негромко рассмеялась удачной аналогии матери семейства. — Мне кажется, синьора Буджардини, вы подобрали очень удачное сравнение. Развитие — это наш ребёнок, за которым мы можем приглядывать, за которым можем наблюдать, направлять — но который в конечном итоге будет сам выбирать свою дорогу, а нам до́лжно это лишь принять. Без перемен не стояли бы подписи под договором Трисмегиста и Айлейны, а под одной крышей сейчас не собрались бы артефакторы, маг крови и экзорцистка, — улыбнулась девушка. — Так что, перемены хороши, покуда их плоды идут на благо людей и не нарушают Заповеди. Синьора Буджардини покосилась на своего мужа. Помолчала неловко. Впрочем, начавшая угасать было приветливая улыбка вернулась на уста, и она всплеснула руками. — Ах, что мы всё о таких серьезных вопросах. Как вам наш город, синьорина, бывали ли вы здесь раньше? Видели нашу церковь? Кухарка разносила ароматную паэлью, дань происхождению хозяйки дома, а дети помалкивали чинно, что было очевидно несвойственно для этого дружного, но не слишком упорядоченного семейства. Они брали пример, впрочем, с отца, тоже не слишком разговорчивого сегодня. *** Как времена года сменяют друг друга в тысячелетнем хороводе, так и светская беседа плавно перешла в деловую, а домашняя обстановка сменилась мастерскими, где уже значительно меньшим составом продолжилось обсуждение заказа для лаборатории Солейнов. Упрочнённые перегонные аппараты и трубки, способные выдерживать высокое давление и не терять температуру, плетение, защищающее экстрактор и внутреннюю поверхность от образования всего болезнетворого, что может вызвать заражение экстракта. И, наверное, самое главное, что всегда требовало больше всего времени — устройство для чистки и дезинфекции, способное пробираться даже через узкие трубки. Сангвинар ещё раз просмотрел список, проверяя, не забыли ли что они с синьором Буджардини в процессе обсуждения. Кажется, пожилой мастер уже даже начал набрасывать первые идеи по заказу. Оставалось лишь ударить по рукам и попрощаться с семейством. — Всё удачно? — негромко спросила Стелла, уже простившаяся с гостеприимным домом и ждавшая друга на улице. Янтарные волчьи глаза глянули на дом. — Да. Рафаль чуть улыбнулся и взял под руку экзорцистку. Пора домой. Hide Stormcrow&Meshulik Имя = = = = = = = = = = = = = = Это письмо тоже могло легко затеряться или быть сочтенным за таковое. Ибо, как это часто бывает с письмами, они считаются оконченными с того момента как поставлена точка. В ту минуту ожидание ответа бывает сильнее всего, ведь люди доверяют ему слова, мысли, переживания, как живому человеку, и ставя точку, ждут услышать на них отклик, как от живого человека, но живым, оно становится позднее, проделав длинный путь с того момента, как упало в почтовый ящик. А у этого письма был очень длинный путь, сначала минуя страны и несколько сортировочных центров оно попало в Лондон, и долго лежало там, ожидая другого, после, отправилось в огромную Российскую Империю, где могли затеряться не только письма и люди их доставляющие, но и целые европейские страны, столь были необъятны её земли. Оно проделало долгий путь, и наверное само было не радо что не потерялось, ибо северный городок носящий труднопроизносимое русское имя, Архангельск, не был гостеприимном местом. Истрёпанное, уставшее, оно попало наконец в руки человека и только тогда ожило. И уже другое письмо отправилось в долгий путь, который мог занять многие недели, за которое, то, второе письмо, вполне могли счесть пропавшими. Но оно пришло, столь же потрёпанное, уставшее, залепленное марками, как гордость неряшливого филателиста. «Уважаемая Госпожа! Моё сердце болит нестерпимой болью от знания, что столь тяжёлая мысль лежит в думах такого благородного господина, как Ваш отец. И прежде всех строк и слов я хочу сказать, что это полнейший вздор, будто бы Николя мог совершить тяжкий грех против церкви! Я всецело поддерживаю Ваше мнение, и ни о чём подобном мне неизвестно, иногда может, он позволял себе пару ироничных фраз на счёт булочников, но о чём-то страшнее этого мне и помыслить сложно, даже в предполагаемой возможности. Если это грех, то право слово не великий, а если и уж и так, то, он искупил его высшей добродетелью. Увы, но о делах его личных, тайнах как вы их назвали, я не могу говорить со столь же искренней уверенностью, ибо мне о них не известно, мы познакомились по большей части в дороге, и в светских беседах не касались откровенных личных тем. Могу только предполагать, что как и у любого молодого человека у него ещё было много планов на жизнь, и горе мне что им не суждено сбыться. Я бы очень хотел помочь Вам с этим делом, но тут я бессилен. Повинен я и в том, что не подписался, и со стыдом должен согласиться, и в невежливости, и правоте Вашего отца в том что касается того что я хотел бы избежать вопросов, и в том, что вероятно, перехитрил сам себя. Смиренно надеюсь что Вы поймёте. Видите ли, я в самом скором времени уезжаю в Российскую Империю, и пока даже не знаю и города, ни говоря уж о точном адресе. Я счёл что личный адрес уже будучи ошибочным, или подобная информация может показаться подозрительной, учитывая трагедию что нас свела, но, смею Вас заверить, данный факт никак с этим не связан. Прошу проявить любезность простить мне эту вольность и невежливость, я лишь хотел уберечь Вас от напрасных волнений, но видно, лишь больше их навлёк. С уважением, Освальд Итан Вуд». = = = = = = = = = = = = К тому времени как ответ достиг местечка Кастеллабате, отмели метели и наступила весна. Развезло многие дороги, до дальних деревень добирались волоком, паломники брели к святым озерам в чащу лесную, по колено утопая в болотной жиже, а после, над разогретой тропой посреди картофельного поля запел жаворонок, возвещая о наступлении короткого северного лета. Солнце на ночь зависало над горизонтом, не желая падать вниз, и сопровождало весь путь парохода, груженого мануфактурой и почтовыми мешками, следовавшего ночь из Северовинска в Архангельск. «Дорогой синьор Вуд, Простите, что обращение может показаться Вам чересчур фамильярным, но ваше письмо так обрадовало меня, что не могу подобрать слов, чтобы выразить, как неожиданна, незаслуженна и велика была эта радость. И нисколько вы ничего не навлекли. То есть все эти волнения — они были чудесны. Ведь вы нам назвались, и теперь будто долгожданный родственник вернулся домой. Российская Империя, говорят, очень богатая и гостеприимная страна. Надеюсь, ваша жизнь сложилась как нельзя лучше. Обязательно должна сложиться как нельзя лучше! Моя сестра Аделита изучает в колледже русский язык. И любит вворачивать в свой невозможный щебет русские остроты, которые называет «пословьитсы». Увы, не все их я понимаю. Да и не я одна. Но теперь, зная, что Вы живете в этой стране, я горячо желала бы понимать все их. Как красив русский язык, ведь правда? Как-то на днях Аделита сказала «с лица воду не пить». Представьте, матушка решила, что это как-то связано с причастием. Как долго мы смеялись. Дорогой синьор Вуд, как говорит Аделита, «бумага всё стерпит». Не потому ли так просто написать то, что очень трудно порой решиться сказать? Не потому ли, что высшее откровение библейского текста мы получаем, постигая именно письменную речь? И учимся тому, что нанесенное чернилами на лист суть искренность, и суть истина, ибо прочтенное вновь и вновь дарует те грани, кои не были осмысленны прежде? Я хотела бы поделиться с вами сокровенным. Не судите меня строго, ведь это момент искренности письменного извода. Так вот. Недавно я повстречала одного человека. Он был незнакомцем и остался незнакомцем, случайно встреченным мной на вокзале. Его лицо было ангельски прекрасным, а манеры, в те несколько мгновений, на которые нас соединила судьба, безупречны. Я более никогда его не встречала, но не должно ли быть столь же прекрасным внутренне то, что так прекрасно внешне? Воспоминания об этой мимолетной встрече до сих пор не оставляют меня, и мы с Аделитой даже пытались подбирать ему разные смешные прозвища. Каждое диссонировало с тем, что я помнила. И представьте, ваше имя вдруг идеально ему подошло. Словно образ без голоса совпал со столь же ангельским слогом. Я не знаю, угодно ли то Господу, но ваши письма и тот образ, то лицо незнакомца могли бы явить собой ангела воплоти, который в моем сердце останется жить хоть и не явленный миру, но истинно прекрасный. Вам не нужно отвечать на вопросы о Николя, синьор Вуд, и кем я буду, если потревожу вас этими вопросами? Ведь Вы уже ответили на все самые важные вопросы о нем. Вы подарили больше, чем ответы, — подлинность наших собственных чувств к нему. Мои родные просили передать Вам слова благодарности и пожелания вам счастья и благополучия. Я же от себя желаю Вам, чтобы во всех ваших делах Господь благоволил Вам. Всего Вам наилучшего, дорогой синьор Вуд. Мы всегда будем помнить о Вас. Искренне вам преданная, Магдалена Буджардини». Hide Nevrar&Meshulik Небесные ласточки Рим закутал её в чуть более легкую, прохладную жару чем та, что царила на Сицилии. На этот раз её никто не встречал, Карла сама настояла, каким-то чудом отмахнувшись от целой делегации из пары личных секретарей его высокопреосвященства, а то и его самого, с него станется. Хотя сохранялась опасность, что делегация лишь слегка задержалась — рейсовый дирижабль прибыл чуть раньше указанного в расписании времени, а потому имело смысл смешаться с толпой как можно быстрее. Если только женщина в чёрном мужском костюме и шляпе в принципе вообще может смешаться с толпой. Та же жара, тот же город, те же люди на улицах. Всё точно так же, как и год назад. Почти. Совсем. Абсолютно. Не так. Привычно прячась от взглядов людей в тени своей шляпы, Карла пошла пешком, хотя путь по извилистым римским улочкам до самого Ватикана был не только не близким, но и незнакомым. Забавно было бы заблудиться в чужом большом городе, похожем на Катанию чуть более, чем никак, но мысль о такой возможности не пришла сицилийке в голову. Всё же вокруг был город, человеческий, земной, интуитивно понятный, а потому цель путешествия Карлы приближалась столь же неотвратимо, сколь настойчивым и неотвратимым был характер кардинала, чей пропуск в закрытую часть Ватикана лежал у неё в кармане. Да чего уж, её собственный характер был ничуть не лучше, а потому их отношения больше походили на перманентное столкновение лбами двух очень упёртых бар... людей. Учитывая, что она всё-таки приехала, пусть и спустя целый год, её оппонент понемногу, шаг за шагом, но побеждал. Как ни откладывай встречу, которой суждено состояться, она всё равно случится. Вот уже показались ворота, охраняемые гвардейцами Ватикана, этими серьёзными мужчинами в смешной полосатой форме. Оперативнице пришлось постоять некоторое время напротив, привыкая к ярким цветам личной армии Папы, чтобы ни единым мускулом на лице не выдать желания улыбнуться. Люди на службе, не оскорблять же их. Затем её внимание привлекла молодая девушка, хорошо и со вкусом одетая, о чём-то спорящая с гвардейцем на входе. Судя по длинной юбке, аккуратной причёске под изящной шляпкой, наглухо застегнутой блузке и перчаткам, она могла бы жить здесь, в Ватикане, подавая пример верующим скромностью и правильностью своего внешнего вида. Но гражданами Ватикана, отдельного государства на территории Рима, на девяносто процентов являлись мужчины, служители Церкви, сотрудники департамента Ватикана и члены их семей. Родственница кого-то из обслуживающего персонала? Супруга швейцарского гвардейца, быть может, этого самого? Не похоже. Подойдя ближе, сицилийка расслышала обрывки спора: девушка желала пересечь границу, увидеть сердце верующего мира «буквально на минуточку», гвардеец же на входе категорически ей запрещал. — В чём дело? — возмутилась Карла, встревая в спор, — район Прати ведь открыт для всех желающих? — Площадь Святого Петра, Ватиканские сады и весь район Прати, за исключением Замка Святого Ангела, — отчеканил гвардеец, с явным неодобрением покосившись на сицилийку. Вернее, на её костюм, слишком вызывающий для женщины на территории Ватикана. Чёрная бровь слегка дёрнулась, намереваясь спрятаться под шляпой, но в последний момент передумала. Карла уже отвыкла от подобного рода взглядов в свой адрес, всё-таки Катания маленький город, в котором сотрудница инквизиции в мужском костюме за много лет стала привычным явлением, чем-то вроде достопримечательности даже. Очевидно, что для швейцарского гвардейца на воротах Ватикана она была всего лишь прихожанкой, к тому же неподобающе одетой. Пришлось достать удостоверение, паспорт и пропуск, следующие пару секунд наблюдая, как меняется выражение лица представителя самой древней армии мира, обычно невозмутимого на своём посту. — Простите, синьора, — с явным удивлением ответил он, разглядев подпись в пропуске Карлы, — Ватикан закрыт до семи вечера, для всех, — гвардеец покосился в сторону другой девушки, подобающе одетой, но неподобающе настойчивой, затем вернул документы оперативнице, — к сожалению, для вас тоже. Встреча на высшем уровне. Государственной важности. — Boh! Che grandioso1, — произнесла Карла, добавив к своему неподобающему внешнему виду ещё и неподобающее восклицание. На долю секунды она даже пожалела, что так упрямо отказывалась от встречающих, с «сопровождением» её бы поди пропустили. Но доля секунды прошла, и Карла повернулась к подруге по несчастью, уже ни о чём не жалея: — Даже спецпропуск не помог. Придётся ждать до вечера. *** За час до встречи — Перчатки, где мои перчатки? — Куда это ты собираешься? — ноги, обутые в добротные подростковые, на широком невысоком каблучке туфли с серебряными пряжками остановились напротив фигуры, наполовину скрывшейся под столом. Фигура ойкнула, от неожиданности приложившись к одной из многочисленных ножек задвинутых в ожидании обеденного времени стульев, и Магдалена выбралась из плена, победно сжимая в кулаке найденные перчатки. — Упали, оказывается… — Ты всё-таки хочешь попытаться запустить её? — её младшая сестра дернула угловатым плечом в легкой вязаной кофточке. — Как по мне, безнадега. Они ничего не помнят. — А я ни на что и не надеюсь, — Магдалена поднялась с пола и отряхнула длинную, подчеркнуто скромную юбку нелепого фасона, положенную лицу женского пола, пересекающему границы священного города. — Это просто… экскурсия. — Ага, конечно. И тебе совсем-совсем не хочется узнать, что с ним случилось на самом деле? — это было сказано очень тихо, словно давно требовало произнесения вслух. Словно у этих двух девушек на месте этого «с ним случилось» давно уже образовалась небольшая, размером с детскую ладонь, но бездонная черная дыра. На Магдалену взглянул прищуренный глаз, другой был скрыт упавшей на лоб нечесаной еще с утра прядью пышного облака кудряшек. Старшая сестра приподняла юбку, поправляя грубоватый для современных модниц, но вполне годящийся для образа скромницы — посетительницы святого города нитяной чулок. Если бы чей-нибудь посторонний любопытный взгляд проник сегодня за закрытые двери небольшого, но вполне уютного номера в одном из фешенебельных отелей Рима, возможно, кого-нибудь удивило бы, что старшая дочь известного в Италии артефакторного дома использует для этой доставляющей много хлопот детали гардероба обыкновенные подвязки. Никаких сложных устройств, никаких магических штучек. Словно наевшаяся с детства всяческой магии душа Магдалены тянулась к чему-нибудь более подлинному. — Совсем не хочется, — призналась она. И отчего-то улыбнулась светло и спокойно. — Не хочу знать. Второй раз то же самое было сказано тверже, словно бы этого самого неизвестного тайного наблюдателя предупреждающе щелкали по носу и велели прекратить подглядывать за приличными девицами, когда они заняты своим обыденным утренним туалетом. — И неизвестность… разве она не мучительна? — Младшая дочь Лино Буджардини, похоже, готова была провести пару дней за собственным расследованием, лишь бы только вывести на чистую воду какого-нибудь злодея из детективного романа — одного из тех, которые поглощала в последнее время тоннами короткими уже совсем летними ночами. — Знание может оказаться намного невыносимее, дорогая, — улыбнулась Магдалена и обняла свою сестренку. — Подожди меня в отеле. Можешь прогуляться до нашего кафе, позавтракай. А я схожу на свою экскурсию и вернусь к обеду. Вечером у нас встреча, ты ведь помнишь? Дамы из клуба приглашали нас на чаепитие. — А вдруг они будут обсуждать предстоящую демонстрацию? Не опаздывай. На это собрание обязательно нужно пойти! И не в такой тупой юбке! *** — Синьор, посмотрите на меня! Я буду сама скромность, это не займет и минуты. Мне очень нужно попасть туда, прошу вас, синьор! — Синьорита, если вы будете настаивать, мне придется позвать лейтенанта, — молодой гвардеец был явно обезоружен миловидностью обратившейся к нему девушки, но продолжал отказывать ей в ее просьбе. Даже попытался казаться строгим, забавно сведя черные брови уроженца Греции к переносице и назидательно бубня,— Здесь не место для игр, синьорина. Найдете свою игрушку, когда мероприятие закончится. — Но вдруг она опять куда-то сбеж… переместится? Вы не понимаете! Она едва послушна мне… Это… это… эта вещь мне очень дорога… Отчего-то суровый сеньор в цветастых одеждах не сомневался, что вещица, о какой бы вещице речи не шло, никуда не денется. Но доля секунды прошла, и Карла повернулась к подруге по несчастью, уже ни о чём не жалея: — Даже спецпропуск не помог. Придётся ждать до вечера. Подруга по несчастью как раз окончательно убедилась в том, что перед ней вовсе не простая дама, решившая посетить святой город ради дел богоугодных или по личным нуждам. Так обычно дамы тут не ходят. Ну а если ходят, то гвардейцы так с ними не разговаривают. С явным уважением, даже, кажется, немного с опаской. Спецпропуск? — До вечера, — расстроено повторила она следом за незнакомкой, теребя пальцы в надоевших перчатках, но с любопытством разглядывая ее, насколько позволяла пристойность. — Ох… вечером у меня важная встреча. Я обещала свой сестре. Я привезла ее в Рим, на встречу суфражисток, она так давно мечтала побывать в столичном обществе. Господи, что я теперь ей скажу! — Ничего не поделаешь, придется вернуться вечером, — бесцеремонно подхватив девушку под руку, Карла потянула её прочь от ворот и бдительных гвардейцев. Последний, кажется, вздохнул с облегчением и напоследок напомнил о ежедневном закрытии Ватикана на ночь: — После семи но не позднее двенадцати! — Конечно, — кивнула сицилийка, уводя расстроенную знакомую подальше и, как только позволило расстояние, заговорщицки прошептав той на ухо: — В любом оцеплении можно найти прореху, если очень надо. Но она точно не в главных воротах, — сама оперативница нарушать границы Ватикана не рискнула бы, но если девушке очень-очень надо, то почему бы и не попробовать? Хотя бы поискать эту самую «прореху». — Насколько сильно тебе надо туда именно сегодня и именно до вечера? — уточнила Карла, не менее бесцеремонно, то есть по своему обыкновению, сразу обратившись на «ты», — и как тебя зовут? Магдалена была готова спорить с гвардейцем, но не с этой женщиной в мужской одежде. А ведь уместнее эта незнакомка будто бы и не могла бы одеться. Ни одного изъяна. Костюм не с чужого плеча. Движения не скованные, но и не та походка демонстративно раскрепощенной современной дамы, которую с тихим восхищением обычно наблюдала молодая девушка у своих римских знакомых — всегдашних участниц прогрессистских женских чаепитий. Тут ощущалось нечто иное… — Но вечером я не могу… — только и пролепетала уже совершенно сбитая с толку Магдалена и позволила себя увести от входа на охраняемую территорию. — В любом оцеплении можно найти прореху, если очень надо. Но она точно не в главных воротах Испуганной птицей в ее взгляде спорхнуло опасение, она переступила с ноги на ногу, но не отступилась. Скорее, усомнилась в легком успехе. Да ладно. Ее достаточно хитроумная игрушка только что на глазах потеряла управление и рухнула по ту сторону стены, прежде чем девушка успела даже предположить, что уж до ощутить, что-то враждебное. Но не была бы она дочерью своего отца, если бы любопытство не пересилило какую-то там осторожность. — Насколько сильно тебе надо туда именно сегодня и именно до вечера? — уточнила Карла, не менее бесцеремонно, то есть по своему обыкновению, сразу обратившись на «ты», — и как тебя зовут? Эта женщина будто явилась из иного мира. Какого-то неведомого Магдалене. — Ох… синьорина, вы… ты, — решительно сделала она шаг навстречу неведомому новому, презрев привычный этикет. — Ты здесь всё знаешь? Мне бы и не надо туда, но там моя… не моя… — девушка и всплеснула руками. Вздохнула. — Магдалена. Меня зовут Магдалена Буджардини. Было поздно вспоминать о том, что фамилия, возможно, была лишним в ее поспешном (или запоздалом, как посмотреть) представлении. Это лишь доказывало, в каком она уже была отчаянии. — Я… там механическое устройство. Я пустила его полетать, совсем несложные испытания. И вдруг что-то произошло. Верно, всё из-за каких-то защитных устройств там. За стеной. Мне надо было это предвидеть, но ведь в сады разрешен доступ любому смертному, я и подумать не могла, что марионетке может что-то угрожать. А вечером нас с сестрой ждут на важной встрече. Ради этого мы и приехали в Рим. На два дня. Я не могу ждать до вечера. Она развела руками. Огляделась. — Что вы… — произошла небольшая борьба, отразившаяся складкой между бровями, — что ты знаешь? Ты, — удостоверение, у этой женщины было какое-то удостоверение, — ты из инквизиции? Для начала замедлились шаги, потом на белокожем лице, в районе переносицы, залегла глубокая складка, затем движение прекратилось вовсе. Карла посмотрела вниз, на свои ботинки, как будто в остановке были виноваты именно они, следом — на девушку, которую все еще держала под руку, потом в сторону Ватиканских садов, спрятавшихся за стенами и не поддавшихся изучению с воздуха, и, наконец, снова на ботинки. — Кхм... ты, значит, артефактор? — более неудачного места для проведения испытаний представить себе было очень сложно, но сейчас важнее было иное открытие, — да, я из инквизиции... Карла. Карла ди Герра, — добавила сицилийка, раз уж они представлялись друг другу полностью. Ботинки не сказали ничего нового, а говорить ли остальное — Карла никак не могла решить. — Не то, чтобы всё здесь знаю... сама тут первый раз... — заминка в речи могла бы сойти за смущение, наверное, так оно и было, — если всё дело в устройстве, я могу принести его тебе вечером, куда скажешь. Не лезть же нам, в самом деле, через забор... Ватикан, как оказалось, окружала сплошная стена, высотой в пятнадцать метров, и почти наверняка имела в качестве защиты не один лишь камень. Каким образом Карла собиралась «искать здесь прореху», она и сама не могла бы сказать, просто ляпнула первое, что пришло в голову, чтобы успокоить Магдалену. Но, в конце концов, стены Ватикана сицилийка и правда видела впервые. — Ой, — Магдалена, подстроившаяся было под шаг своей новой знакомой, сделала пару лишних и обернулась, поняв, что та вдруг почему-то остановилась. Длинная юбка обвилась вкруг ножки, была одернута и вернулась назад. Добротная обувь, выглянувшая из-под неудобной детали гардероба вполне олицетворяла привычку в практичности и аристократичной простоте ее семьи. — Приятно познакомиться, — Карле приветливо протянули ладонь для рукопожатия, забавно подняв её на уровень груди, словно это было нечто не совсем настоящее, вроде бы как рукопожание-понарошку, — вот, почему те мужчины не поставили на вид твой костюм! Я так сразу и подумала. Хорошо быть, наверно, инквизитором… -торшей… -торкой. Ох, прости, не знаю даже, как правильно, но ты ведь можешь быть сама собой, правда? Ах, как это, наверно, интересно! И этот костюм, он такой… так идет тебе, наверно, шит на заказ у хорошего порт… ой. Магдалена спохватилась, что от смущения начала болтать всё подряд. — Прости, я говорю лишнее. Но… я, признаться, в растерянности. Неужели у тебя нету других планов на вечер? Ты так добра. Но если… если ты всё равно собиралась посетить Ватикан, то подобрать вооот в том месте, небольшая такая механическая птичка, наверно… Если тебя это не затруднит… то, то… О Господи, это было бы, это было бы просто замечательно! Представляю лица наших дам в клубе. Тебе непременно нужно там побывать. Двери дома синьоры Росси открыты для всех. А я поручусь за тебя. Послушай, это ведь промысел Божий, верно, что я повстречала тебя. Ты меня спасешь, если поможешь. Но это совсем-совсем не значит, что ты зря потратишь время. Вечера у Терезы Росси стоят того, чтобы побывать там. Приходи! Это недалеко, виа Петро Мафи 185. Надеюсь, сегодня у нее снова будут на десерт те чудесные конфеты с клюквой. Представь, какой-то журналист привозит ей прямо из России. Это так необычно! Она вообще необычная, та женщина… как и ты. Вот ведь какие чудеса, что мы встретились, не правда ли? Магдалена наконец иссякла на поток сознания и задумчиво перевела взгляд на край стены, куда сгинула незадачливая марионетка. Так ли она была незадачлива? — вдруг подумалось молодой артефакторше. — Я не инквизитор, ни в коем случае, — хмыкнула Карла, стараясь как можно деликатней пожать протянутую руку, — всего лишь оперативник инквизиции. Парню на воротах просто подпись в пропуске понравилась. Но попробовал бы он поставить на вид мой костюм... Сицилийка снова хмыкнула, каким-то своим мыслям, скорее задумчиво, чем насмешливо. Пользоваться чьим бы то ни было покровительством она не только не умела, но и учиться не собиралась. Молча постояв под увлекательным потоком сознания, и даже кивнув пару раз, где-то на слове «птичка», она вдруг решительно заявила: — Планы на вечер подождут. Это не проблема, — Карле как будто даже понравилась идея заставить его высокопреосвященство подождать ещё денёк, раз уж она так легко, можно сказать обеими руками ухватилась за такую возможность, — Ласточку найду и принесу, только вот дамских собраний я не люблю... Ну, то есть, — женщина дёрнула шляпу в растерянности, — светские беседы... Это не моё. Собрания, на которых Карла чувствовала бы себя относительно комфортно, могли быть чем-то вроде инструктажа перед штурмом конспиративной квартиры очередной секты. Перспектива же оказаться в обществе дам, наверняка весьма далеких от грохотов выстрелов, её несомненно пугала. — Но встреча и правда... похожа на промысел. Легкий взгляд, смесь восхищения и зависти. Отчего некоторым так естественно, словно дышать, дается эта уверенность в том, что нет преград, которые им невозможно было бы преодолеть. Магдалена замялась. Продолжая улыбаться, но как-то задумчиво. Чем обнаружила удивительное сходство с братом: даже в момент тревоги сохранять солнечное сияние улыбки, неуместно, словно припасая ту на черный день. Растерянно поглядела на Карлу. Что-то не складывалось. Ведь оперативница появилась в поле зрения артефакторши позже состоявшегося кривого полета ласточки через стену. И даже позже основной содержательной беседы на эту тему с гвардейцем… застав лишь уже всхлипывания и отчаянные просьбы. Но даже и раньше она ведь не говорила… — Ласточку, хм, — снова усмешка. — М-м... Ты, наверно, встречала подобные вещицы раньше? Заставить Карлу проболтаться было очень сложно. Даже под пытками, без всяких ментальных блоков, напичканная химикатами, она могла держаться часами, как это было когда-то. Могла держаться, не сказав ни одного лишнего слова. Да что там «лишнего», даже самого необходимого, важного слова, перевернувшего в итоге её жизнь, она не говорила годами, и только пережитое по ту сторону мира подтолкнуло её всё-таки прийти и произнести это слово тогда, год назад. Множество тайн, нашедших своё место в голове оперативницы, хранилось под замком куда надёжнее, чем могли предложить подвалы инквизиции не только её родной Катании, но и самой столицы. Под замком куда надёжнее, чем пассы ведьмака или подписи о неразглашении. И вот вдруг, без всяких на то причин — раз! — и слово вылетело, лёгкой, беспечной птичкой, стремящейся на волю, живой, не механической, о которой шла речь. Не то, чтобы причин совсем не было.... Карла скользнула взглядом по задумчивой улыбке Магдалены, что-то ей напомнившей, потом спохватилась, попыталась спрятаться под шляпой, но было поздно. Ладно, раз уж маскировка нарушена, позиция раскрыта, пытаться и дальше отсиживаться за укрытием — глупо. Трусливо и неправильно. — Встречала, — вдохнуть, задержать дыхание, и вперёд, — у Николя. Улыбка на лице застыла, теряя на ходу остатки смысла. Что значит мертвое? Когда уходит то, чего невозможно взвесить. Нельзя потрогать. Вот здесь Магдалена усмехалась, а тут… ничего не изменилось для зрителя. И всё же любой смотрящий скажет, что жизни в этой улыбке нет. Да и не улыбка уж это… К вопросу обоснования существования незримой души. Хотя, разумеется, обоснование подобное в мире, где демоны ходят по земле, а ангелы парят над ней зримо и явленно, подобных обоснований никому не требуется. — Господи, — пробормотала Магдалена, машинально касаясь щеки похолодевшими и будто чужими пальцами. Прижала подушечки к губам, тихонько ахнув. — Но ведь… Она вновь оглянулась на несчастную стену, за которой скрылась коварная механическая ласточка, что-то знавшая о будущем, раз эти слова, услышанные только что, прозвучали. Перевела взгляд на лицо, ставшее вдруг снова лицом незнакомки, выискивая ответ на вопрос. Очевидный и нелепый одновременно, учитывая выразительный выговор истинной итальянки Карлы: — Ты… из Парижа? Вокруг летали голуби, ходили люди. А здесь, посреди площади путаные еще не пройденные пути двух женщин пересеклись. И было в этом что-то настолько одновременно неотвратимое и тут же эфемерное, что начисто выветрило все прочие планы на ближайшее будущее. — Послушай, что же мы стоим тут, как… как… э… Не важно. Пойдем в какое-нибудь кафе. Здесь есть приличные заведения. Господи, конечно приличные, это же Ватикан! Пойдем, позволь угостить тебя чашечкой кофе. Выдохнуть. По-прежнему светит солнце, тёплым пятном устроившись где-то на запястьях комкающей шляпу оперативницы, ярким мазком распластавшись на блузке стоящей рядом девушки, по-прежнему согревая землю, по которой всё так же гуляют люди, летают птицы, а лёгкий ветерок едва касается тёмных прядей. Твердь не разверзлась, являя дорогу в ад, небо не рухнуло, мир не перевернулся. Только улыбка на лице Магдалены стала какой-то другой. Стоит ли одна улыбка целого мира? В чьих-то глазах — да. Наверное, надо что-то сказать, то, о чём говорить не можешь, повернуть время вспять, воскресить мёртвых, простить живых. Но иногда нечто, что сильнее тебя, тянется из прошлого, тонкой, неразрывной нитью, опутывая руки, закрывая глаза, замыкая уста, сдавливая шею, врезаясь до боли, до алых шрамов на белой коже. Нет, не отпускает, ничего не получается. Кто-то ждёт её за этими стенами, кто-то — в ставшей домом Катании. А кто-то остался там, во Флоренции, в месте, про которое она забыла. Даже выговор давно сицилийский. Нить перетягивает кожу, не отпускает, но всё же, одну вещь она сделать может — пойти сейчас с этой девушкой туда, куда она попросит, сделать всё, что она попросит, сказать что удастся. Это будет правильно? — Пойдём, — кивнула Карла, вернув шляпу на место, — времени у нас много. Не так много, решил бы кто-то другой, но для Карлы, привыкшей укладывать целые расследования даже в более узкие рамки — вполне достаточно. Бог в лице служителя своего и маленькой механической птички привёл их обеих сюда, значит, дело не закрыто. — Нет, никогда не была в Париже, — Карла двинулась в сторону от стен сердца этого мира, снова подхватив Магдалену под руку, правда, куда именно нужно вести девушку она не знала, но так ли это важно? Разберутся по дороге, — всего рассказать не смогу, но что-то... должно получиться. В голове Магдалены одна догадка сменила другую. Одно воспоминание. Она уже не удивлялась. Позволила себя увлечь туда, к людным улочкам, среди солнца и шумных голубей. Этого олицетворения простой истины: нет ничего прекраснее живых крыльев. Но взгляд приковывал не открывшийся вид, не уличное кафе за невысокой живой изгородью из миртовых кустиков в тяжелых приземистых горшках. Она рассеянно кивнула официанту. И не заинтересовалась особо предложенным меню, машинально усевшись на пододвинутый венский стул с изящно изогнутыми деревянными ножками, закругленной спинкой, весь такой располагающий к полуденной беседе о вещах абстрактных, легких, вот вроде тех же голубей… — Наверно… — девушка хмыкнула, комкая салфетку, светло улыбаясь какому-то своему воспоминанию, пряча эту улыбку, щурясь от солнца, — наверно, мне тоже надо рассказать. Не знаю, с чего начать. Ох. Столько всего. М… Она неуверенно взглянула на Карлу, явно гадая, верно ли то, что она видит в своем воображении. Спохватилась, что торопится, взяла с поданного блюдечка кофейную ложечку. — Так, значит, ты была знакома с моим братом. Скорее утверждение. — Мы… много лет не виделись. И вот теперь… Ну. Ты ведь знаешь, что он умер? И потом нам начали писать… — Новая светлая улыбка мелькнула на пару мгновений, послушно и привычно упорхнув, оставляя миру фантазий то, что мало сочеталось с терпким запахом миртового дерева вперемешку с полуденным кофе. — В общем, он сопровождал какое-то важное лицо. И что-то случилось. Какая разница, что. Теперь уж никакой… Магдалена смотрела уже только лишь на блик, отражающийся в выгнутой части ложечки. Воображение увлекло ее, как ни сопротивлялась, куда-то в мир эпистолярный, где за словами стоят миры иных цивилизаций, иных чувств и ощущений, а ты, разбирая чужой почерк, населяешь эти чужие миры своими собственными тенями, раскрашиваешь в любимые цвета. — Случалось ли тебе, Карла, желать встретиться с ангелом? Действительно, какая теперь разница. Где, когда, какое лицо. Какими бы ни были обстоятельства, не найдется ни правильных слов, ни достаточных оправданий. Не вернуть сына родителям, брата сестре, мужа жене, не воскресить Николя. Карла сидела напротив, не глядя по сторонам, не оценивая прохожих, официантов, посетителей за соседними столиками. Только уставившись в одну точку, где-то на столе, словно на белой поверхности с чашками и салфетками развернулась батальная сцена, театральная постановка с лучшими актерами, оторваться от которой было никак невозможно. Невидимая тяжесть висела на её плечах, придавливая к излишне красивому стулу, никак не облегчавшему её положения. Ведь она тоже была там, среди тех безликих «лиц» из сухого отчёта, не способного ни рассказать, ни соболезновать. Была среди лиц, сопровождавших... и ничего не смогла сделать. Кивнула, сняла шляпу, положила на колени. Легче не стало, ведь язык связан силой не меньшей тяжести вины. Тяжестью молчания. Интересно, можно ли кивать, подтверждать, отрицать, если секреты будут угаданы? Можно ли говорить между словами, протискиваться между магиями? Кивнула снова, подтвердив очевидный ответ. Проследила за взглядом, подождала нового вопроса. — Нет, — ответ прямой и простой, как и сама Карла. Здесь нет никакой тайны, — не желала. Зачем? «Не желала, но встретила». Снова опустила взгляд на эфемерное представление, развернувшееся на столе. Подумала, вздохнула, спросила. Резко и прямо, как всегда. — Он ничего не говорил о семье. Почему вы не виделись много лет? Ее локтя осторожно коснулись, мягкая улыбка, смущенное сочувствие человека, не выносящего чужой боли. — Он на пути к Господу, Карла, ведь эта весть благая. Как не возрадоваться, зная, что светлая душа Николя обретет спасение? Тут не о чем сожалеть. Лишь о расставаньи. Но как же была бы эгоистична такая жалость! Нет, нет, Николя бы первый придумал бы, как заставить нас посмеяться над этими чувствами. Магдалена, кажется, по-своему поняла причину печали своей собеседницы. Локоть сжали дружественней. Улыбка стала проникновенней. Она помолчала, продолжила, словно и правда узрела что-то за чашками и ложками, залитыми солнечными бликами, колышащейся от ветерка салфетки. — Нам начали писать. Сначала сам Папа… — это было произнесено уважительным шепотом, миндалевидные темные глаза так зорко обратились на мгновение к дороге, ведущей в сторону комплекса зданий, где упомянутый папа, верно, сейчас, возможно, икнул. Хотя, конечно, если бы папа тревожился по всякому поминанию, некоторые слишком затянутые священнодействия стали бы для него весьма проблематичными. — После один человек. Синьор Солейн… Ну, у него оказалось какое-то дело к отцу. Хороший заказ. Тонкая, интересная работа. Но я отвлеклась… Погоди, был еще один. Синьор Вуд. Он писал о Николя. Словно видел его душу, тянущуюся к Господу. Словно не я, а он проводил с ним в детстве воскресные часы в храме. Синьор Вуд подарил мне утешение. Он удивительный человек. И иной раз я задаюсь вопросом, а человек ли то был. Девушка обратилась к воспоминаниям, уставившись на кого-то из своего прошлого. — У него чуть раскосые глаза, словно у принца аравийского, пронзительный взгляд, стать фехтовальщика. Тонкая улыбка, достойная аристократа. Он молчалив и галантен. Какая-то скорбь таится в тени его вежливой улыбки. И кажется, будто вот-вот распахнет он два белых крыла… Иногда мне кажется, что то был ангел, после назвавшийся Вудом, и с тех пор он указывает мне путь. Может, чтобы встретиться вновь? Господь, забирая, дает что-то взамен. Ведет нас. Нужно только понять, куда. Эта нехитрая истина увенчала довольно затянутое повествование, из которого следовало, что о внешности мистера Вуда Магдалена не имела ни малейшего представления. Она встрепенулась, словно после легкого забытья. — Он ничего не говорил о семье. Почему вы не виделись много лет? — Не говорил? — легкое удивление, моргнула, не понимая, как такое могло ускользнуть, коль скоро перед ней человек, знавший художника, и, кажется, его друг. Но рассказывать Карле было как-то легко. Словно от ее локтя, на котором по-прежнему машинально лежала кисть руки, передавалось спокойствие и уверенность в безопасности. Что бы ни случилось, какие бы бури и ветры ни накинулись на ажурные столики летнего кафе. — Николя с отцом всегда было тесно в одном доме. Они оба… были… слишком. Как это сказать? Слишком хозяевами своей жизни? Слишком… специфика профессии. Слишком много воли. Неукротимыми, — Магдалена нашла наконец нужное слово и усмехнулась, припоминая эту жизнь в большой, тогда еще полной семье. — Ну а после смерти Мари всё стало только хуже. Николя не позволил бы себя жалеть. Ну, это я так себе объясняю. А ты? Как ты думаешь? Почему он отдалился от нас? Освальд в виде раскосого ангела. Картина, нарисованная Магдаленой, показалась Карле настолько забавной, что уголки губ суровой оперативницы дрогнули, обозначив улыбку. Светлая душа... самая светлая, пожалуй, душа сидела сейчас рядом, придерживая её за локоть, со всей своей верой в непогрешимость владельцы оного, со всей своей верой в Господа и спасение, со всей своей верой в ангелов в том виде, в котором о них говорит Церковь. Пожалуй, она права. Со своим аналитическим талантом, Освальд, как никто, мог увидеть в Николя то, чего не успели увидеть другие, рассказать об увиденном, подобрать нужные слова, утешить. И Рафаль тоже мог, и увидеть, и слова подобрать... и под заказ замаскировать, хитрец. Поддержка семье Николя, вот такая, своими словами, а не сухими официальными строчками — это было правильно. Теперь её черед... недвусмысленно намекнул Господь, столкнув с Магдаленой у ворот Ватикана. Dio lavora in modi misteriosi2. Как часто ей приходилось думать об этом? Но только в последний год мысли эти не хотелось залить мужским количеством граппы или нырянием с головой, до полного утопления, в очередное дело. По крайней мере, не сразу. Только сейчас мысли о путях Господних стали просто мыслями. Пусть непростыми и по-прежнему из колеи выбивающими, но всё же. Осталась самая малость — самой подобрать нужные слова. Господь, может лучше сложное и опасное дело? Ладно-ладно, это был просто вопрос. — Неукротимая светлая душа... — Карла снова попыталась улыбнуться, припоминая свое первое впечатление о «незадачливом» художнике, невесть как оказавшемся в приёмной Папы, со своим склонным к падениям чемоданчиком... Впрочем, они все там оказались невесть как, — лучше и не сказать. Карла поёрзала на стуле, пытаясь вспомнить всех самых редких гостей в её лексиконе. — Почему не говорил о родных, отдалился... У меня... не было семьи, мне трудно судить об этом. Думаю, твоя версия всё объясняет. Может, выпьем? За Николя. Я имею в виду не кофе. Извини, собеседник из меня плохой, куда хуже тех ребят, которые написали. Магдалена слушала, улыбаясь. Она это сказала по наитию, случайно — про крылья, невольно солгав. Не было в ее воображении тех крыльев. Был голос, тот глас, который обрел силу в письмах, в том числе и из далекой загадочной страны. Были глаза и стать незнакомца, божественная красота. Но крыльев не было. Пока она не заговорила об этом с женщиной, подыскивающей слова на залитой солнечным светом римской площади и по-прежнему представляющей загадку не меньшую, чем та самая загадочная страна. — А давай выпьем, — смело, но не слишком ловко махнула она официанту кафе. — Ведь время обеда, позволь угостить тебя… э… что тут, интересно, подают? Ты знаешь, что тут годится для апперитива? Нечастая гостья столицы заглянула в меню, обнаружив богатый выбор напитков, названия которых лишь отчасти напоминали что-то знакомое, и уж наверняка не обозначали то привычное домашнее вино местного производства, обычно стоявшее к обеду в доме Буджардини. На широком, дружно обставленном множеством тяжелых стульев семейном столе. Пододвинулась вместе с картой вин ближе к новой своей знакомой. — Не было семьи? Совсем-совсем? Как это… А впрочем, если не хочешь, можешь не отвечать. Это… наверно, тебе неприятно? Традиционный итальянский аперитив обычно занятие вечернее, но у них была насущная необходимость начать его прямо сейчас. И не с традиционного же апероль спритца, а с чего-нибудь покрепче. Хотя... мысль «уехать» с граппы могла бы показаться заманчивой, но потакать ей не стоило. Не сейчас, и не при Магдалене, да и у той еще на вечер море планов. Чувствовала себя Карла по-прежнему не в своей тарелке, но, глянув на предложенное меню, уверенно произнесла: — Просекко и Беллини. — Подошедший официант смерил заказчицу удивленно-оценивающим взглядом. — Беллини — девушке, — добавила сицилийка, нисколько не смутившись ни взятой на себя инициативой по выбору напитков, ни взгляду официанта. Тот сдался и отправился за заказом, — надеюсь, ты любишь персики? — Вопрос, адресованный Магдалене несколько запоздал, его можно было бы даже назвать риторическим, особенно в свете сложившихся обстоятельств, в которых выбор коктейля вряд ли так уж сильно волновал синьориту Буджардини. Пару минут оперативница молча продолжала рассматривать батальную сцену среди чашек и салфеток. Потом выдохнула, и спокойно сказала: — Не то, чтобы неприятно... особо нечего. Не всем везет с родственниками. У кого-то их просто нет, а у кого-то... — Карла замолчала, потом тряхнула головой, — мне кажется, Николя повезло. По крайней мере, я бы хотела, чтобы у меня такая сестра, как ты. — Я бы тоже, — машинально пробормотала девушка, — Ну, то есть... Ты... — она вздохнула, подбирая верные слова, ступая по тонкому льду недопроясненных смыслов. — Ты не такая, как те дамы, из того Общества, ну, которые борются за права. Я могу ошибаться, но ты будто бы их уже и так просто взяла себе, никого не спрашивая. Все эти права. И это... разве свобода — не лучший подарок, который человек может преподнести самому себе? Принесли вино. Магдалена, увлеченная своей речью, только сейчас обратила внимание на то, что это разное вино. Конечно, даже в этом они слишком разные, и ее честности не хватило бы, чтобы признать сей факт как непреложный и истинный, выбирай она напитки, равенство было бы данью их знакомству, ненужной данью, ведь выбор Карлы наверняка был продиктован тем, что та уже успела узнать о девушке. И всё же, всё же сейчас ей было жаль, что они не равны хотя бы в такой малости. — У всего есть обратная сторона, — посерьезнела артефактор, — большая семья — это большая ответственость, забота, зависимость. Вот сейчас ты можешь идти куда пожелаешь, а я привязана к моей младшей сестре, которая ждет меня в гостинице и всё ещё мечтает попасть на вечеринку, на которую мне-то уж идти не особенно и охота. А Николя... Не представляешь, сколько раз он оттолкнул меня, пока жил сам по себе. Именно поэтому ведь мы сейчас ничего не знаем. Она помолчала, раздумывая, продолжить ли и задать ли тот вопрос, который ее отец никогда бы не задал человеку, имеющему хоть какое-то отношение к инквизиции. Но Карла была совсем другая. Не как этот Папа, присылающий бесполезные письма. Она окрыляла воображение Магдалены и дарила ей надежду. — Ты, кстати, не знаешь, где Надин? — Мне просто нужно было работать, — пожала плечами Карла после долгой паузы, во время которой пыталась понять, о каких таких «правах» говорит Магдалена, — и я работала, наравне с другими... оперативниками. А до этого — не только с оперативниками. В каком-то смысле Магдалена была права — Карла просто взяла себе необходимые для работы «права», как нечто само собой разумеющееся, без спроса. Сначала обманом. Затем официально. Когда речь идет о реальной, опасной работе, мужчины стараются не допускать к ней женщину вообще, а если уж допустили... вернее, если она сама себя допустила, то «права», уравнивающие её с коллегами, оказываются у неё автоматически. — «Права» и «свобода» — вещи несколько разные, — задумчиво сказала сицилийка. Но и последнее ей тоже уже дали, официально, хотя она и не просила. Коктейль был несколько легче вина, и, к тому же, вкуснее. В теории. Карле почему-то показалось, что персиковый коктейль понравится Магдалене больше, чем крепкое вино, но благими намерениями... — Надин? — тонкая бровь чуть дёрнулась, пока оперативница старательно копалась в своей памяти, пытаясь припомнить, где и когда могла столкнуться с этим именем. Свидетельница или фигурантка какого-то дела? Вроде бы нет, не было таких. Может быть, Николя упоминал? Тоже нет, по крайней мере, не при ней. — Не знаю, — наконец ответила Карла, — даже не знаю, кто это. Кто-то из знакомых Николя? Магдалена попробовала прохладный напиток. Сделала еще глоток, привыкая к респектабельности такого вот «свободного» сидения в столичном кафе. Ее представления о правах и свободах вышли под редакцией сеньоры, устраивавшей дамские приемы по вечерам в роскошной квартире с картинами и модными журналами. И о тонкой грани, проходящей между необходимостью и капризом, там не было принято рассуждать. — Хм, она снова удивленно хмыкнула, — так, значит, ты не знаешь. Почему никто не знает? В этом весь Николя. Надин — его дочь. Наша маленькая крошка, которую мы потеряли. Когда Мари заболела, ее отправили... я думаю, в частный пансион, но вот теперь никаких бумаг в парижской квартире отец не смог найти, и никто толком не знает, куда ее увезли... Папа боится. Говорит, что, может, это как-то связано с... ну, знаешь, — Магдалена привычно и вполне естественно покраснела, преодолевая неловкость такого предположения, перешла на шепот, — может, она родилась с каким-то пороком, ну... там, способностью к тому самому. Но мы не можем узнать о том. Она сделала еще глоток. Сладкая прохлада. Как просто сидеть тут, в красивом месте, рассуждать о свободах и стараться не замечать неприятных семейных тайн. Не думать. А лучше — просто сбежать, остаться в Ватикане. Мастерить смешных куколок для детворы благополучных жителей и... — Как ты думаешь, возможно ли, чтобы мы не узнали об этом? Чёрные глаза сузились, когда оперативница привычно начала раскладывать полученную информацию по полочкам, чтобы найти нити и связи. Пропавший ребёнок? Намечается внезапное дело. — Я могу отправить запросы от имени инквизиции по всем предполагаемым пансионам, где может находиться Надин. Нужна будет фотография или словесный портрет. Фамилия у неё такая же? Если Николя отталкивал от себя семью... что ж, это ей знакомо. Фамилию дочери он мог поменять. — И магия — не порок. Если ты это имела в виду. Напротив, если Надин — одарённая, то с ней точно всё хорошо. Только список пансионов будет другим. Карла отпила вина, но не почувствовала вкуса. Мысли её были далеко. Магдалена слушала, раскрыв рот. Запросы, депеши, письма. Книга судеб, в которой записан каждый и любой сочтен. Отчего это имя Врага рода человеческого вдруг всплыло в сознании? Она не знала, но испугалась. И опустила взгляд. Нет. Это ложный путь. Услышь их разговор сейчас ее отец, пришел бы в ужас. Но Карле хотелось довериться. Хоть и предостерегал старший Буджардини от дружбы с Инквизицией. Но Карла ей казалась ближе, чем ее коллеги по цеху, по мастерской ее собственной семьи. В ней присутствовала подлинность. К которой тянулся ее воспитанный ум и ее открытое сердце. — Нет, нет… — она неловко покрутила головой. — Не стоит. Да и мне нечего сказать, а Николя вряд ли был любителем фотографический салонов и семейных парадных портретов. Мы не смогли найти в его бумагах ничего, что могло бы подсказать, куда он устроил девочку, после смерти Мари от него вообще не было никаких вестей. Знаешь, как бывает… когда людей разбросало по миру. Она пожала плечами, давая понять, что обыденность дальних расстояний и обособленного бытия — не такая уж невидаль для прогрессивного XX века. — Когда Мари умерла, папа сказал, что лучше пока не тревожить Николя. И что если он пожелает, то и сам навестит нас, а если нет, то и Бог с ним. Кто мы, чтобы препятствовать божьему проведению? Только никто не ожидал… ну, всего этого. Она найдется, обязательно, если Господу будет угодно. И Господь убережет ее, ведь так мало нужно его милостей сиротке, что любая будет от щедрот. Магдалена повертела в руке опустевший бокал. Тонкая хрустальная стенка отбрасывала яркие солнечные блики на поверхность белоснежного стола. Им принесли креветки и пасту, тонко нарезанные, почти прозрачные кровавые волны ветчины. Веточка налитых соком ягод винограда в вазочке. Свежесть и яркие краски. Они располагали к вопросу, к тому, что невольно подумалось, за скудостью услышанного и яркостью эмоционального отклика сложилось в картинку почти реальную. Как она раньше не догадалась? — Послушай, — быстрый взгляд, снова опущенный на пустой бокал. — Наверно, мне не следовало… Но всё же. Даже если это тайна, о которой, ну, ты знаешь, не принято спрашивать. Но ведь… — Широкая улыбка. Нет, с этой женщиной всё доступно и просто. Магдалена набрала побольше воздуха в легкие. — Прости мою прямолинейность. Но если ты до сегодняшнего дня не слышала о Мари и Надин, если не познакомилась с моим покойным братом в Париже, то… это значит, что вы знали друг друга совсем недавно. И совсем недолго. Она сделала паузу, настолько многозначительную, настолько и понятную только ей. И продолжила уже уверенней. — Но для тебя его имя не случайно пролетающая птица по небу. И я, может, лезу не в свое дело, но это лишь от того чувства приязни, которое ты не можешь не внушить любому, кто проведет с тобой больше пяти минут. Скажи, доверься мне, если тебе это нужно… Между вами… что-то возникло, правда? Ну, Николя и ты… Прости, что так говорю, но ты совершенно в его вкусе! И даже немного похожа на Мари. Понимаешь? Если бы он сидел здесь рядом, я уверена, что он бы… его взгляд бы выдал его с головой. Девушка облегченно рассмеялась и засветилась улыбкой, приглашающей к откровенности. Она была уверена, что всё именно так и было. Оперативница покачала головой. Как бы ни разбросало по миру, как бы ни скрывался Николя, найти можно кого угодно и где угодно, вопрос лишь во вложенном времени и усилиях. Быть может, ещё и в провидении божьем, но на Бога надейся — а и сам не плошай. Спрятаться от мира можно, но только временно, а провидение влияет лишь на сроки, стоит только захотеть и пойти к своей цели. Потому что если искать — то найдешь, рано или поздно. И её, конечно, тоже нашли, пусть и спустя много лет, но нашли же. Можно, конечно, полностью приписать эту заслугу тому самому провидению, или Богу, ведь именно чёрный конверт навёл на её след, но первый факт состоит в том, что до конверта её просто не искали. А второй — она пряталась. Надин вряд ли прячется от семьи, ведь она ребёнок? — Не думаю, что Николя не хотел бы, чтобы о его дочери позаботилась любящая семья. Если он не хотел, чтобы вы заботились о нём самом, если он хотел быть самостоятельным....— Карла пожала плечами, — мир не такой большой, каким кажется. Я могу найти Надин. И спросить у неё, хочет ли она вернуться в семью, которой не знала. Главное, чтобы её семья этого хотела. Чтобы ты этого хотела. Сицилийка смотрела прямо в глаза Магдалены. Ровно, уверенно, спокойно, сильно. В какой момент хрупкая нежная девушка получила право приказывать ей? — Если бы он сидел здесь рядом, я уверена, что он бы… его взгляд бы выдал его с головой. Долгие, испуганные этикетом размышления и неуверенные слова сами собой вызвали улыбку. Карла выслушала молча, но подавить улыбку не смогла. Даже ради Магдалены. — Ты права, мы с Николя были знакомы совсем недолго, но в твоем расследовании есть один изъян, — оперативница наклонилась ближе, почти вплотную, чтобы едва слышно прошептать, — когда испытывают чувства, то прошлое и детей не скрывают. Карла вернулась в нормальное положение и, не отрываясь, уставилась на креветки, пасту, ветчину и виноград. Смотрела на изысканные явства и украшения, но не видела их. — Николя ничего не сказал мне ни о Мари, ни о Надин, — сказала она вслух, громче, — быть может, не успел, — она снова пожала плечами, — но я думаю, всё же, потому, что мы так и не стали ближе. По крайней мере настолько, насколько тебе бы хотелось. Извини. Женщина схватила со стола недопитый Просекко и осушила бокал одним глотком. Сложный выдался день. — Ведь такова суть мужчины и главы семьи. Разве нет? Захоти он не быть самостоятельным, кто бы позволил ему? — растерянно пробормотала Магдалена, теряясь. — Впрочем, все мы лишь дети перед лицом Господа. И потому я полагаюсь на его волю и проведение. Да и… Молодая артефакторша коротко вздохнула. Отец. Он никогда не позволит впутывать в их семейное дело инквизицию. Да, она бы хотела. Вот так вот ненароком присвоить в свой близкий круг такую женщину, как Карла. Но никогда бы не призналась в этом. Карле нельзя было отказать ни в проницательности, ни в ошарашивающей прямолинейности. Ошарашивающей и заразительной. — А тебе? Вопрос застал Карлу врасплох. Шляпа продолжала лежать на коленях, и, задумавшись, Карла бесконтрольно теребила ее, впрочем, бессмертный, теперь уже в прямом смысле, головной убор терпеливо сносил все испытания. — Хотелось бы мне стать ближе? — Задумчивым голосом повторила она, — не знаю. Я просто выполняла свою работу... сопровождала... кое-кого... кое-куда. Николя тоже... был с нами. А когда я на работе, то думаю о работе, и ни о чём больше. Обычно от этого один только вред. И о напарниках своих Карла могла думать только как о напарниках. Годами. Даже о своём начальнике она всегда думала только как о начальнике, и ни разу — как о человеке, которому небезразлична её судьба. До этого пресловутого похода — ни разу. — Быть может, если бы... если бы у нас было больше времени... Получить такую девушку, как Магдалена, себе в сестры? Заманчивая идея. Правда родственные связи ничего не значат в деле личной привязанности. Можно обожать человека и делать ради него всё, не будучи связанным с ним ничем, и ни на что не претендуя. И наоборот, самый ближайший родственник может оказаться худшим врагом. Вот и сейчас Карла вполне готова сделать для Магдалены любую работу, и причем отнюдь не такую пустяковую, как поиск птицы. Взгляд сицилийки по-прежнему бесцельно скользил по столу, пока не наткнулся на опустевшие бокалы. — Ещё вина? Сопровождала. Да, вот, в чем дело. Тут только встали на свои места недосказанности. Папское письмо колыхнулось забытой кем-то газетой. — Да, пожалуй. Вина. Официант принес фрукты и кофе. И еще вина. Она не смотрела на свою собеседницу, только сделала слишком большой глоток. Наблюдать, как ветерок с моря колышет белую салфетку, крахмальным парусом норовящую отправиться со стола в долгое плавание по немноголюдной площади. Пересечь море и дальше идти одному Богу известным курсом. Молчать, находя в том больше смыслов и невысказанной и без слов понятной сложной красоты дня, проведенного в священном городе, этой встречи и многослойности самой жизни, которая в свои моменты пронизанности соединяет мир здешний и мир горний, суть прагмы и идеи. Магдалена вскинула голову, улыбнулась то ли Карле, то ли облакам. Не сопровождает ли каждого по его мирской юдоли сам Гоподь. Или ангелы его. — Стало быть, вам пришлось немного побыть кому-то ангелами? Как же, должно быть, повезло ему. Слова прозвучали легко, унося иные смыслы с ветром в сторону сурового восточного севера. А там, где сидели в кафе две женщины, по-прежнему ласкало мир южное солнце. Артефакторша не говорила больше о своем брате. Но остаток дня от этого, надо сказать, только выиграл. Куда веселей рассказывать о Кастеллабате, постройке новой церкви и конечно, о деле ее отца. Которое было и её делом. Об артефакторном доме семьи Буджардини. Еще занимательнее было слушать ее собеседницу. И впитывать свободу, которую она ощущала в тех словах. Возможно, ощущала именно так, потому что сама искала. Возможно, не подозревая, с чем только ни приходилось смиряться и что только ни навязывала Карле жизнь. Но разве в том дело? Солнце уже клонилось к скорому южному закату, когда женщины спохватились, что время поиска пропажи уж наступило. Молчание было встречено с благодарностью. Говорить, когда ты в этом не силён, сложно. К тому же, Карла решила, что сказала что-то лишнее. Но надеялась, что всё же это было именно то, что нужно сейчас. То, для чего они обе оказались здесь, вместе. Вино и молчание способны объединить лучше всяких слов, оперативница знала это лучше многих. Она смотрела на стол, на белоснежные скатерти и салфетки, от благополучия которых хотелось отвернуться. На красивую, задумчивую, серьёзную девушку, которую встретила сегодня, случайно ли. — Стало быть, вам пришлось немного побыть кому-то ангелами? Как же, должно быть, повезло ему. Магдалена улыбнулась, а Карла и не знала, как реагировать. Терять кого-то из отряда не просто тяжело — невыносимо. Невыносимо думать о том, что мог что-то изменить, должен был, но не вышло. С сопровождением ангела все шло наперекосяк с самого начала, и это очень сложный, хотя и безумно красивый в устах молодой артефакторши вопрос — стали ли они ангелами для него? Хотя бы ненадолго? Хотелось бы ответить «да», тем более, что в Городе появилось место для них, относительно безопасное. И Николя вложил в это дело сил не меньше других. Так почему остаться пришлось именно ему? Разве это справедливо, Бог? Задайся Карла этим вопросом год назад, она ответила бы однозначное «нет». Бог и справедливость не живут вместе, хочешь справедливости — бери её в свои руки, сама. Ситуация девочки, оставшейся сиротой при живых родственниках напоминала слишком много, беспокоила её, но возвращаться к этому вопросу прямо сейчас, заставляя Магдалену отвечать на вопросы, ответов на которые она не знает, продолжать мучить её было нельзя. Потом. Она обязательно вернётся к этому делу потом, сама. А сейчас можно поговорить о родных местах, обменяться теми кусочками Италии, в которых они не были, рассказать о тепле и море, о планах на будущее. Мило и весело провести оставшиеся часы, и почти забыть о том, что свело их вместе сегодня. — Да, — Карла даже оглянулась, как будто вспоминая, где находится, — тебе, наверное, уже пора. Ты обещала сестре. А я пока поищу птицу и потом принесу, как договаривались? О ком бы человек ни говорил, в конечном счете он говорит о себе. Каким человеком был брат Магдалены, вряд ли можно узнать с ее слов. Ведь рассказывала она о том, кто жил в ее памяти, в воспоминаниях из ее детства. В запахах родного дома и свежих чернил на ненаписанном письме. В ее мечтах о поездках в дальние страны и о собственном пути в мире, где так много выборов, и все их следует совершить. Жил ли Николя в тех воспоминаниях? О нет. Николя умер. Верней, отправился к Господу. О чем только и мог мечтать такой человек, как он, и чему только и могли радоваться его родные. А потому скорбь их была краткой и связана скорей не с грешным чувством утраты (грешным, ибо душа в то самое время ликовала, возносясь к миру горнему), а скорее с окружавшим эту утрату мирским покровом каких-то непонятных тайн и интриг. Так виделось главе семейства, наполняло его душу недостойным христианина высокомерием и чувством оскорбленного достоинства. Но дочь его не разделяла с ним этих чувств. Она жила свою жизнь, совершала собственный путь. И нить, протянутая и оставленная Николя в этом мире в чужих воспоминаниях и интенциях, словно в артефакторном плетении, переплелась с этим путем, увлекая ее едва уловимым золотистым следом за собой, но не вороша прошлого. Так что Магдалена и думать забыла о Николя, да даже и о собрании суфражисток, да и мысли о сестре коснулись сознания лишь мельком, когда Карла напомнила ей о том, что кажется, у нее были какие-то обязательства сегодня. — О господи! — только и пробормотала она, впрочем, легкомысленно не покидая удобного стула. Прикрыла ладонью рот, уставившись на площадь, где людей становилось заметно больше с наступлением вечерней прохлады. План уже давно был нарушен, и это отчего-то придавало дерзости ее мыслям. – А… знаешь, ведь я все равно уже опоздала. Наверно, не будет большой бедой подождать тебя где-нибудь поблизости. А после… Я хотела бы вас познакомить с Аделой. – Она вопросительно поглядела на Карлу. — Она будет рада, я уверена. Магдалена подсмотренным за столичными жителями небрежным жестом подозвала рукой официанта. Какая-то странная полуулыбка коснулась губ Карлы. Наверное, ей пришёл на ум плюшевый лисёнок, и захотелось сделать что-то такое же неожиданное. Она опустила глаза, на секунду задумавшись о чём-то, но вскоре встрепенулась, когда в поле зрения попала её собственная рука. Кивнув сама себе, она расстегнула кожаный ремешок, прятавшийся под рукавом, и сняла совсем новенькие часы, которые и одевать-то не хотела, устроив настоящий скандал, такого же большого размера, какого была их стоимость. — Вот, — оперативница протянула Магдалене дорогую безделушку, — Officine Panerai. Совсем новые. Чтобы больше никуда не опаздывала. На вид совсем мужские, но всё же элегантные, а, главное, лучше любых швейцарских, часы недоверчиво глянули на артефакторшу обманчиво-скромным видом и простым ремешком. Хотя не стоило труда опознать в простой отделке золото, а в имени — основанное во Флоренции предприятие мирового уровня. Показать контент Hide Кому-то пришлось очень долго подыскивать для Карлы дорогой подарок, который она не отвергла бы сходу, ввиду его полезности, чтобы он напоминал ей... о том, что осталось на первой родине. И вот теперь эта вещь могла, наконец, сделать её по-настоящему счастливой: найти себе место на руке подруги. — Да, думаю, если ты посторожишь, искать птицу, будет гораздо легче. И веселей, — подмигнула оперативница Магдалене, — а после... можно и после. Ну его, этого кардинала. Подождёт ещё, наверняка своих дел по горло. Слишком взрослый дядя, чтобы обижаться на опоздание там, или на часы. Очарование новым. Когда еще не узнала, что там на обратной стороне медали. И отсутствующий пока жизненный опыт не твердит услужливо: «Ты не видишь, не видишь, но обратная сторона – она всегда есть!» Очарование молодости. И влюбленность в то, что видишь перед собой, словно на картине, у которой никогда обратной стороны и нет, ну если не считать ту сторону, на которой оценщик мелом пишет ее стоимость… Молодая артефакторша была лишена, по счастью, всей этой жизненной непрезентабельной науки, ей хотелось во всем соглашаться и ничему не возражать. Однако на несколько мгновений состояние нереальности этой площади и вневременности этой встречи вступило в противоречие не знания жизни, но знания профессионального. — О господи. Протянутая было послушно рука остановилась, глаза вытаращились на дарительницу. Магдалена в растерянности мучительно выдавила: — Но ведь… ведь это слишком. Карла, это ведь очень… Очень дорого. Да, да, такие знания в ее семье было трудно не усвоить, а уж буквы на корпусе и характерный дизайн, всё кричало о том, что принимать такие подарки хорошие девочки не должны. Но вот вопрос, чего стоили эти вчерашние правила сегодня, здесь и сейчас, на этой площади? Рука неуверенно вновь протянулась и коснулась буковок на корпусе. В глазах блеснули авантюрные искры. Улыбка, с какой только и смотрят на искреннюю красоту, смотрит мастер, знающий не ту цену, начертанную мелком оценщика, но иную, не измеренную никем, только таким же мастером. — Но если только тебе они не дороги… Нет-нет, не так, — она спохватилась, выискивая нужную струну в своей душе, подбирая ноты нефальшивых слов, — если ты пообещаешь мне, что мы обязательно снова встретимся. И что непременно ты приедешь в Кастеллабате? — Конечно, — улыбнулась Карла, — конечно приеду. От меня не так просто отделаться. — И подмигнула ещё. Часы перекочевали в нежные руки юности, способной их оценить. И их прямую цену, и другую, истинную. Сицилийка же во всём видела только последнее, внутреннее. Настоящее. Внешность же — человека, вещи, денежный эквивалент, все это не было для нее таким уж важным. Так, что-то вроде строчки в протоколе описи: вроде и есть, но значит не больше приметы, отличительной черты, помогающей в поиске. Вот и настоящее Магдалены выглядело доброй невинностью, не погрязшей в деньгах и вседозволенности богатейки, а скромной, любящей свою семью. Своего брата, каким бы он ни был, тепло и искренне. Эта искренность и была именно тем, с чем следовало обращаться аккуратно, бережно хранить. Подошёл официант, и Карла, не глядя, забрала счёт себе. Поднялась, собираясь в сторону известных всему миру садов. — Ты тоже приезжай к нам, на Сицилию. С сестрой... да со всей семьёй. Всем место найдётся. У нас море... — Карла мечтательно закатила глаза. С некоторых пор разговоры о море перестали вызывать у неё ассоциации с чем-то тёмным, тяжёлым, душащим. — Все дети любят купаться в море. Подумала немного. А, была не была. — С мужем познакомлю. И с дочерью. Магдалена хихикнула. Вряд ли она расскажет отцу об этом знакомстве, пока Карла не явится сама в их дом. Ведь одно дело — слова о ком-то из Инквизиции, и совсем другое — сама эта невозможная Карла, которая совершенно точно не может не понравиться всем ее родным. Но конечно, она теперь будет мечтать о Сицилии почти как о Париже… По лицу промелькнула тень легкого Недоумения? Удивления? Ее героиня, женщина, на которую она хотела бы так быть похожей, белые ангельские крылья, дарящие парение… она не должна быть замужем! Но ведь, с другой стороны, до этой встречи представления Магдалены об эмансипе вообще страдали несовершенствами, и на фоне Карлы те несовершенства были очевидны даже такому неопытному глазу, каким обладала молодая артефакторша… Секунды внутренней борьбы с очередным когнитивным диссонансом завершились растерянным смешком и пожатием плеч. Конечно, Карла не должна была оказаться предсказуемой хоть в чем-то. Она ведь необыкновенная. — Ух ты, — легко согласилась сеньорита. — Ого. Хм. Это… было бы замечательно. А я никогда не выйду замуж… И, не дожидаясь вопросов, пояснила, преподнося в очередной раз за собственные чаяния расхожую модную тенденцию мира эмансипированных христианок: — Ведь я собираюсь служить Господу. Не подозревая, что оказалась на некоем пьедестале, Карла чуть дёрнула бровью, и даже открыла было рот, чтобы сказать что-то вроде «служить Господу можно по-разному», но всё же промолчала. Пока. Бог даст, к этому вопросу они ещё вернутся. *** Когда они добрались до садов, те уже сиротливо пустовали. Не было ни сутан, ни шляп, ни приличествующих публике светлых по итальянской погоде одежд светских посетителей. Но были гвардейцы. Те на удивление не проявили ни малейшего интереса к возвращению в поле зрения скандальной барышни и даже не удосужились поглядеть на нее, продолжая изучать легкие перистые облачка на вечернем небе. Вероятно, из гвардейцев Ватикана выходили бы неплохие художники, пожелай они на пенсии вложить свой опыт созерцаний в хорошие бумагу и краски. — Я буду делать вид, что прогуливаюсь? Или мне с ними заговорить? — кандидатка в послушницы какой-нибудь жизнерадостной обители с оливковым садом планировала невинно пофлиртовать с будущим акварелистом ради общего дела. С сопровождением в лице юной артефакторши нужные кусты за высоким забором нашлись быстро, не смотря на сгущающиеся сумерки. В памяти услужливо всплыли юные годы будущей оперативницы, когда её работа частенько заключалась как-раз в ночном проникновении в чужие дома, в том числе и за дорогими заборами. Cosa Nostra — демократичная организация, не признающая чужого социального статуса, а только реальные заслуги. — Я буду делать вид, что прогуливаюсь? Или мне с ними заговорить? Шляпа была сдвинута на затылок, пока Карла просчитывала маршрут и время появления ближайшего гвардейца в пределах сумеречной видимости. — Пока не надо. Привлекать к себе внимание. Но, — в задумчивости шляпа была сдвинута на лоб, а затем возвращена на затылок, — если поиски затянутся, вооон тот может подойти слишком близко, — кивок в нужную сторону указал на избранника в художественно-полосатом костюме и не менее художественной шляпе, — и тогда да. Придётся проявить чудеса артистизма. Ты ведь умеешь говорить увлекательно? Вопрос-утверждение ещё висел в воздухе, когда замужняя дама отнюдь не девичьих легкомысленных лет бесшумно нырнула в дорогие ухоженные кусты, за счет привычного темного костюма растворившись в них и сумерках. Как отыскать тёмную птицу в тёмных кустах? Вопрос на миллион. Пока замужняя дама шарила по кустам, метившая в невесты христовы юная суфражистка решительно огляделась и невольно просияла. Ее распирало от желания похвастаться хоть кому-то тем, как ловко они проведут этих увальней-гвардейцев... Она улыбалась им, словно самым приятным людям в мире, невольно создавая ложное впечатление, что на них отдыхает ее взгляд. И разумеется, добилась обратного эффекта: один из охранников, тот, с которым девушка пререкалась утром, направился к ней, чтобы... ну, чтобы узнать, всё ли у синьориты в порядке. Ну и в общем, проверить. Да. Обстановку. Следить за порядком неподалеку от лучезарно улыбающейся ему юной особы. — Могу я помочь, синьора? — Поинтересовался он, приблизившись на расстояние нескольких шагов. — А... нет, нет, вряд ли, — известила стража порядка веселая синьорита. Гвардеец, однако, не удовлетворился ответом и напомнил: — Вы получили то, ради чего прибыли? Магдалена всегда была одной из множества Буджардини. И привыкла к тому, что как правило ее персоне не придают чересчур много внимания. Тем неожиданней явилось для нее то, что этот незнакомый, как она желала думать, простофиля запомнил ее утренний номер с эпатажным заламыванием рук и трагическим отчаянием в голосе. Она покраснела и отвела взор: — Ах, нет, нет... то есть да. Да. Я получила. — Уверены? — Да, да, благодарю вас за э... за... ну, в общем, благодарю. По сути неплохой парень смерил странную девицу взглядом, не нашел повода и дальше донимать ее вопросами и лишь пожелал: — Храни вас Господь, синьора. — И вас, — последняя реплика прозвучала как-то пристыженно. И вовсе не самоуверенно, как пристало бы истинной эмансипе. Дождавшись, когда вежливый гвардеец удалится, дева развернулась на каблучках и неспешно профланировала в противоположную сторону, отводя внимание охраны от темных зарослей кустарника у стены. Там, в самой чаще переплетений тонких веток, словно в гнезде, над головой — так, что рукой не достать, между листками и молодыми побегами намертво застряла обездвиженная защитным барьером марионетка. Поиски тёмной птицы в тёмных кустах затягивались. Шарить приходилось преимущественно наощупь, осторожно, чтобы не шуметь, и не порезаться о ветки или траву. Не шуметь — важнее. Разобрав звук голосов, оперативница замерла, полностью сливаясь с тенью и обращаясь в слух. Скорее всего к лучшему, что юная суфражистка не увидела, как дама в кустах возвела очи горе, прослушав всю беседу своей complice3 с ничего не подозревающим ватиканским служивым до конца. Эта искренняя несдержанность подкустовой дамы неожиданно возымела положительный эффект: прямо над головой Карлы, среди переплетённых ветвей совершенно идеального, за счет отнюдь не одного лишь божьего труда, тиса, что-то блеснуло. Терпеливо дождавшись, пока гвардеец вернётся на свой пост, расхитительница ватиканских садов вытянулась во весь свой немаленький рост и аккуратно сняла с ветвей причину всех сегодняшних неурядиц. Урядиц, впрочем, тоже. В любом случае, птица, застрявшая в ветвях тиса, все это время тихо и спокойно просто ждала, когда за ней придут. Проведение ли Господне ведет нас в Ватиканские кусты под идеальными тисами, или промысел чьего-то иного разума? Возможно ли предполагать что-либо еще, кроме промысла Божьего, в мире, где существование демонов суть доказанный факт? Отчего весь мир с того момента, как узнал о демоническом присутствии, не пал на колени и не взмолился Господу о спасении своей души? Ради чего далее притворяться, что пребывание на грешной земле не есть лишь приготовление к иному и совсем даже не земному бытию? Сути и квинтессенции учения всех заветов? И всё же человечество избрало земную юдоль. И все же сомнения одолевают смертных, а противостояние демонам, именно оно, делает порой жизнь осмысленной. Не чудо ли и не самое ли то верное подтверждение богоизбранности человека — его свобода выбора? Так что и тут было вольно выбирать, что явилось причиной, а что следствием небольшого события, произошедшего там же, в кустах под тисом, сродни чуду, укрытому от нескромных глаз сомневающихся. Птица была неподвижна. Изящные крылышки только внешне могли показаться хрупкими. На деле прочный сплав, укрепленный нитями плетения, не дал бы повредить их не только неосторожным движением, но и падением или даже тяжелым грузом, случись марионетке оказаться под колесами авто на проезжей дороге. Всё в игрушке было сработано на славу. Ее хозяин не любил свое ремесло, но был в нем искусен. И, хотя давно покинул большую семью и семейный бизнес, всё же в работе своей традиции соблюдал. И надо было так случиться, что одна из старинных традиций была невольно обнаружена Карлой. Когда она схватила марионетку, место, куда надавил невольно ее большой палец, вдруг подалось. Но нет, это была не поломка. Скорее, при внимательном рассмотрении в тех же кустах злополучной птицы, Карла случайно активировала механизм, открывающего небольшой тайник в корпусе устройства. Обычная для таких игрушек вещь. Известная в узких кругах профессионального цеха. На ладонь оперативницы Инквизиции выпал клочок бумаги, свернутый в трубочку. А если бы она заглянула вглубь открывшегося маленького тайничка, то обнаружила бы там серебряную пластину, на которой наскоро был выгравирован адрес: Ру Габриэль, 24. Мадам Шико. Пурвиль-сюр-Мер. С этими находками Карла была вольна поступить как пожелает, или как сочтет правильней, а может, праведней. Ведь выбор может оказаться непростым. А клад принадлежит нашедшему. В темноте многого не рассмотришь. Но, даже если бы в кустах было светло, как днём... хотя при такой концентрации ветвей засомневаешься, что тут вообще когда-либо бывает светло... Но, даже если бы сейчас в кустах было светло, как днём, или Карла бы могла носить освещение с собой, как брат и сестра, которых ей и создателю обманчиво-хрупкой птицы пришлось однажды сопровождать, то и тогда бы она не стала читать чужую записку или копаться во внутренних частях сложного и красивого механизма. Сломает ещё, не дай Бог. Она же не оперативник сейчас, который расследует дело, где птица — главная улика. Она всего лишь возвращает её владелице. Которая стоит совсем недалеко, нетерпеливо оглядываясь и переминаясь с ножки на ножку, всем своим одиноким видом и стройной фигурой привлекая внимание окрестных гвардейцев и редких вечерних прохожих. Посему, о промысле Божьем сейчас, в этот момент, Карла даже не подумала. Только о том, что, кажется, куда-то нажала. А потому, не мудрствуя лукаво, подкустовая дама выбралась, наконец, на приличную поверхность садовой дорожки и простодушно протянула находку владелице: — Смотри, тут что-то есть... Владелица, и правда переминавшаяся всё это время и не знавшая, куда деть руки, подол юбки, взгляд, чтобы не выглядеть слишком уж подозрительно, повторяющая себе бесконечно «Не сутулься», вдруг позабыла обо всех своих неловкостях, уставившись на то, что ей предъявила товарка по незаконным обшариваниям папских кустов. — Ой. Она дважды прочитала адрес. Внимательный и чем-то удивленный взгляд — как-то по-новому изучал лицо Карлы. — Э… это ведь в Нормандии? Вопрос скорее надо было задать самой себе. Карла ведь была не в курсе. — Мари из Нормандии, — пробормотала девушка, отвечая себе таким образом на вопрос. — А что если… Она коснулась своих приоткрытых губ пальчиками, не давая слететь с них словам, которые могли бы оказаться слишком поспешными. Прошептала: — Надо сказать отцу. Но что-то еще ввело ее в явное замешательство. Она и сама была мастером и знала, как устроены такие тайники. Просто так его не вскроешь. — Послушай, Карла, — как тебе удалось… Я имею в виду, что ты сделала, чтобы это тут открылось? Что может быть милее и невинней, чем две молодых женщины, склонившие головы над небольшой игрушкой посреди ватиканских садов? Охранникам оставалось только любоваться сложившейся пасторалью и подумывать о том, чтобы как-нибудь все же скопить деньжат и покончить со своим холостым житьем в пользу семейных радостей и женского тепла. — Дело о поиске Надин возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам? — обрадовалась оперативница. — Отлично. В темноте света откровенно не хватало, поэтому пришлось показывать место на ощупь: — Не знаю... птица была на ветке... — Карла подняла птицу над своей головой, повторяя только что совершённое случайно. То есть проводя следственный эксперимент. — Я её просто взяла, вот так... и вот тут под большим пальцем продавилось... Как это всё выглядит со стороны, и что приходит в головы смотрящим на них гвардейцам Ватикана, она, конечно же, не задумывалась. Просто. — Да, просто. — Запрокинув голову и прищурившись, разглядывая углубление, Магдалена улыбнулась. — Только просто так в такой игрушке не могло само собой открыться то, что Николя сам бы не хотел открывать. Она облизнула губы, поежилась и огляделась. То, зачем они прибыли в Рим, оказалось вовсе не той целью, с какой ее привело проведение, с какой дивный ангел махнул ей небесным крылом и явил послание руками чистосердечной Карлы. — Кто-то должен был пожелать, чтобы птица открыла свою тайну тебе, Карла, — тихо произнесла Магдалена. Кажется, ее не так изумлял тайник в марионетке, сколько тайна женщины, внезапно проявившаяся. Возможно, тайна, которой так и суждено будет остаться неразгаданной. Но все ли тайны должны непременно быть разгаданы? — А значит. Знаешь, думаю, эта птица выбрала тебя. Можно… Она замялась, зная, что Карла наверняка начнет отнекиваться, но так было должно поступить. Ведь это почти что промысел Божий. А может, таковым он и являлся. — Позволь подарить тебе ее. На память. — Магдалена непринужденно взмахнула рукой, — Твоя дочка подрастет и, может, будет рада такой игрушке, не правда ли? Как ее зовут? Тонкости устройства артефактных тайников для оперативницы оказались в новинку. Вскинув чёрную бровь, она задумчиво крутила в руках на вид безобидную ласточку, оказавшуюся куда сложней и многогранней, чем этого можно было ожидать. Нет, с подобными вещами ей раньше работать не доводилось. Под внешним видом пернатой игрушки скрывалось сразу несколько предназначений, и вовсе не факт, что к этому моменту все они обнаружены. Внимательно осмотрев железную птицу со всех сторон, Карла даже аккуратно потыкала пальцами в разные места, словно проверяя, всё ли птица показала из того, на что была способна. Но ничего больше не происходило. — Ты уверена? Что она сработала из-за меня? — Голос оперативницы, полный сомнений, не столько спрашивал, сколько пытался утверждать: — Если Николя хотел раскрыть кому-то местонахождение своей дочери... А он наверняка хотел бы, чтобы кто-то о ней позаботился, в связи со всеми... теми... обстоятельствами... Но... даже если бы он подумал об этом только тогда... Карла покачала головой и добавила чуть более уверенно: — Я была бы последней, к кому бы он обратился. Она продолжала рассматривать птицу, когда услышала предложение забрать её себе навсегда. — Франческа? Да, ей бы понравилось... только она не артефактор. Нет у нас артефакторов... — Карла растерянно переступила с ноги на ногу, тоже подумав о промысле Божьем. Ведь биологическая мать Франчески была артефактором... тем самым, застреленным Беатрис в бою на том свете. Божественная ирония заключалась в том, что свою дочь той приходилось тщательно прятать от подельников, ведь девочка оказалась одарена святой магией... Чтобы с ней сделали, если бы её мать оплошала в своём умении прятать? Страшно представить. А что было бы, если бы Карла не нашла на её теле ту табличку с адресом в Сиракузах? Похоже, Господь наделил её даром отыскивать адреса спрятанных девочек. Хмм... — Франческе бы понравилась ласточка... — повторила сицилийка, — но тогда она станет просто игрушкой, и не сможет летать... — Карла нахмурилась, слабо представляя себе принцип работы марионетки. — Вроде только артефактор может ею управлять? Магдалена добродушно улыбнулась, услышав имя девочки, которая может стать счастливой обладательницей красивой игрушки. — Истинные крылья увидит не каждый. Это не обязательно должно было быть желанием Николя, чтобы ты нашла ее. Он мог желать, чтобы птица была... счастлива. Или попала в руки чистосердечного человека... Она лукаво покосилась на стражей сада, словно намеревалась поделиться с Карлой большой профессиональной тайной. Шагнула совсем близко, понизив голос, поведала: — Спроси любого артефактора, и он не признается... Но мы все чуточку верим в то, что у марионеток есть душа. Иначе бы... — она тихонько рассмеялась, — иначе бы откуда было взять вдохновения, чтобы оживить это творение нитями Плетения? Чтобы помыслить ласточку, нужно в нее поверить. Она отступила и пожала плечами: — А если не позволить ей лететь куда вздумается, она останется механической игрушкой. Просто эта игрушка будет способна кружить над кустами и иногда падать вниз. Снова улыбка, уже уверенная и просящая: — Позволь ей отправиться в путь с тобой. Может, это не желание Николя, а ее? Или, если угодно, проведение? Ненадолго повисла тишина. Оперативница снова переступила с ноги на ногу, явно задумавшись о чём-то. Только продолжала поглаживать птицу в руках. Надин теперь не останется сироткой. Провидение. Промысел. Да, пожалуй. — Rondini celesti... — прошептала она, глядя перед собой, но явно ничего не видя. Потом подняла ласточку повыше, любуясь отблеском ночных ватиканских фонарей на металлических перьях, и широко улыбнулась. Так, наверное, как не улыбалась никому и никогда. Игрушка, казалось, вдруг стала значить так много, как простая игрушка значить не могла. Карла тряхнула головой, словно приходя в себя, и воскликнула: — Спасибо тебе! — воскликнула... и... обняла Магдалену. Эта высокая, хмурая и грубая женщина, крепко обняла молодую, добрую и невинную девушку, с которой была знакома несколько часов. Но кажется, целая жизнь прошла за это время. — Спасибо! — повторила она совсем тихо. Трудно понять, за что именно Карла благодарила сестру Николя. И её ли одну? Его, наверняка, тоже. Ведь это его ласточка открыла свою тайну. Натолкнула на мысль. Не первый раз Господь пыталась дать ей подсказку, и кажется, достучался, наконец. Теперь она знает, для чего всё это было нужно. Так, так, так... деньги на первое время она займёт у дяди... отказать он не сможет, да и наверняка не захочет. Богоугодное же дело. Ну вот, не зря приехала, не просто так, по делу, получается. Дальше... оформить разрешение... документы... бюрократия... и тут его имя поможет. Оно, конечно, и её тоже, но... Что ещё? Подобрать здание, а лучше построить... Прошерстить дела и улицы, найти брошенок, нанять нянечек, договориться с uomini d'onore4, чтобы не трогали... сколько дел, сколько дел! Похоже, придётся просить отставку... впрочем, муж только рад будет. И Франческа тоже... Стоило, конечно, объяснить Магдалене причину изъявления столь бурных эмоций, из-за чего Карла сейчас выглядит так глупо, но о том, как она выглядит со стороны, сицилийка, конечно же, не думала. Её мысли были заняты идеей "Rondini celesti5". Приют для девочек — то, чего так не хватало в Катании. И ей тоже. В темноте ватиканских садов таились две женские фигурки. Которые столкнулись случайно и поговорили недолго. Случайно ли? Ведь так много им удалось узнать, понять и найти для себя. ____________ 1) Boh! Che grandioso! — Ну офигеть! 2) Dio lavora in modi misteriosi — Пути Господни неисповедимы 3) Complice — подельница 4) uomini d'onore — "люди чести" (мафия) 5) Rondini celesti — небесные ласточки Hide Marikonna&Meshulik Hide Marikonna & Meshulik & Nevrar & Stormcrow 2 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
julia37 48 377 6 ноября, 2021 Эпилог Мортимера и Беатрис часть 1 Первое августа 1924 года, Лондон, Шелтон-стрит, дом 9, квартира 5 Занудный, моросящий дождь как зарядил с самого утра, так и не собирался останавливаться даже в поздних, лиловых сумерках, не давая о себе забыть неумолчным шелестом капель по оконному стеклу гостиной и кухни. Впрочем, сидящей в кресле и рассматривавшей фотографии Беатрис было не до него. Судя по легкой морщинке на лбу и сдвинувшимся к переносице летящим изгибам бровей, девушка собиралась принять важное решение, однако же никак не могла прийти к одному варианту. В конечном итоге, вздохнув, она решила посоветоваться с Мортимером и прошла в кабинет, где он, как и почти всегда в это время, работал с бумагами и изучал тексты. - Милый, можно тебя отвлечь на пару минут? - спросила Беатрис, лицо ее украсила любящая улыбка. Они с кузеном жили в этой квартире, ранее бывшей жилищем четы Блэков, уже почти год и, наверное, обладали практически всеми атрибутами, присущими семейной паре, кроме одного единственного - к помолвочному кольцу на руке Беатрис все еще не добавилось еще одно, золотым солидным блеском сообщающее любому, у кого есть глаза, что она замужем. Но момент этот уже близился. Апартаменты, которые должны были достаться новобрачным только после заключения брака, но вопреки приличиям и во имя практичности, перешедшие в их владение сразу после помолвки, стоили того, чтобы взглянуть на них. Четырехэтажный дом в стиле модерн на Ковент-Гарден приютил в своих отнюдь не дешевых стенах популярных артистов и никому неизвестных писателей, эксцентричных богачей и даже одного обнищавшего герцога. По соседству располагался театр, несколько кофеен, цветочный рынок, и даже, кажется, бордель. Год назад в этом замечательном доме поселился молодой инквизитор и его будущая супруга. Коли родители Беа не были против, так почему нет? Квартира, доставшаяся мистеру Блэку в наследство от отца, состояла из трех комнат, просторной прихожей и отдельной кухни. Показать контент Hide Огромные окна в пол выходили на тихий сквер, неподалеку от Лонг Акр, викторианская мебель выглядела почти антикварной. И по не слишком скромному мнению мистер Смита, за такое жилье и в таком районе вполне могли отравить какую-нибудь слишком долгоживущую старушку. Тесть благосклонно оставил им не только обстановку, но и некоторое количество книг, с которыми Мортимер ознакомился, увы, не так быстро, как собирался. Кабинет, который всего полгода назад был спальней, разумеется, доверху был забит книгами. За столом из темного дерева сидел, так и не раздевшись, а только распустив галстук, хмурый, как этот день, инквизитор и сосредоточенно покусывал карандаш. Глаза его были все такими же синими, а черты лица - правильными. На руках были все те же неизменные перчатки. И только если подойти поближе и присмотреться очень хорошо, можно было увидеть густую проседь, хорошо замаскированную в светлых волосах: она поселилась тут тоже примерно с полгода. Осень прошлого года оставила по себе весьма неприятную память, так что, поправив здоровье на побережье Средиземного моря, мистер Смит затеял в доме перестановку, чтобы ему не приходилось, засыпая, всякий раз припоминать душный жар, влажные полотенца на лбу, и чудовищный бред, преследовавший его несколько суток, и отступивший лишь тогда, когда спала, наконец, температура. В исчерканной непонятными символами тетради, очевидно, было на что посмотреть. "Ну вот же, смотрите. Он отводит глаза. Лжет, видите? Господи, да вы же начисто лишены чутья! Неужели не замечаете?" Новый наставник имел неприлично высокий ранг, несдержанный язык и познания в психологии. Это была острая на язык, требовательная дама, в возрасте, близком к тому, когда сам собою приобретается от мужчин безотказный иммунитет. Не то чтобы Мортимер не мог потягаться с ней в игре "обмани - разоблачи", но в остальном.. он страдал. Ибо действительно был лишен даже намека на проницательность самой природой. "У вас очень острый ум, мистер Смит, но, кажется, он не вмещает некоторые простые вещи." Мортимер вздохнул и раздраженно отбросил карандаш на стол. Та наука, которую ему преподавали последние пару месяцев, совершенно не давалась. И он понятия не имел, как подступиться к ней. Он поднял глаза и не сразу, но отозвался. - Что? Да.. да, конечно. - вернувшись, наконец, домой не только телом, но и разумом, Мортимер взглянул на кузину вопрошающе. - Все в порядке, дорогая? Наставник с неприлично высоким рангом достался не только Мортимеру, Беатрис тоже не обделили вниманием и тяжелыми, на износ, задачами, чтобы в кратчайшие сроки подготовить из нее специалиста, соответствующего набранному ею уровню сил. И это не говоря о характерном холодке, что проскальзывал в голосах коллег, многим из которых не понравилась "выскочка", поднявшаяся с седьмого до шестого ранга едва ли за год и которую, похоже, целенаправленно готовили к повышению до пятого ранга, в обход всех норм, традиций и неписаных правил. На этом фоне бытовые заботы порой казались той самой соломинкой, что переломит хребет верблюду, ведь Мортимер практически не шутил, когда говорил, какой обширный гардероб будет ему требоваться постоянно и в полной готовности. Впрочем, Беатрис не роптала, с упрямством вгрызаясь в ту науку, что ей преподавали и лишь иногда удивляясь, откуда в ней находится столько сил, чтобы, возвращаясь домой, приготовить что-нибудь вкусное Мортимеру и подготовить все, что ему потребуется утром. А ведь были еще и ночи, жаркие и страстные, оставляющие после себя хоть и приятную, но тоже усталость. Сейчас же, когда до выбранной даты осталось меньше месяца, оставалось только радоваться, что большую часть забот по организации свадьбы взяли на себя ее родители. Но некоторые решения все равно оставались за Беатрис. - Мне нужен твой совет, - подошла Беатрис поближе к любимому и ласково коснулась его волос ладонью, глядя на него сверху вниз. По ее мнению, седина Мортимеру шла, делала его еще красивее. - Это насчет церкви, где мы будем венчаться. Никак не могу выбрать из двух. Будущему мужу были предъявлены две фотокарточки. Церковь Святого Мартина в полях Hide Церковь Святой Марии на Стрэнде Hide - Церковь Святого Мартина является местом посещения королевской семьи и многих аристократов, организовать охрану и сопровождение будет проще, - пояснила Беатрис. Требовалась охрана, разумеется, не им самим, а Мелиссе, к безопасности которой кроаты относились сверхответственно. - А вторая, церковь Святой Марии, мне просто нравится, она небольшая и уютная. Какую выберем? Несколько секунд он смотрел на Беа непонимающе, но потом, наконец, ему удалось изгнать из памяти на время это вечное недовольство престарелой леди, которое сопровождало его шесть дней в неделю с утра и до вечера. Церковь? Ах, да. Церковь. Мортимер разложил снимки на столе и прилежно взглянул сначала на один, потом на другой. Особой разницы между ними он не видел. Церковь, как церковь. Правда, первая была еще и весьма престижным местом. Что вполне сочеталось с тем районом, в котором они жили, и с их соседями, и с ними самими, ведь он тоже был, в какой-то мере, аристократ, не так ли? Боковая ветвь, сплетенная из ростков от трех из семидесяти двух домов великих демонов. А значит, и его род, в каком-то смысле, восходил к сатане. Да, такой родословной не похвастаешь на светском рауте. "Дамы и господа, приятно познакомиться, я - потомок дьявола в семьдесят втором поколении. Ха-ха." Подушечками пальцев, освобожденных от перчаток, он провел по гладкой бумаге, вспоминая балкон с перилами из темного дерева. Там еще была портьера. Тяжелая, пыльная. И запуганный инсигнией служка, обещавший молчать. Мортимер нашел, что сказать, дабы клир не беспокоил странного гостя, решившего по служебному делу спрятаться за шторой, как последний трус, и просидеть за ней несколько часов неподвижно, пока не началось венчание, не его собственное, но имевшее до него самое прямое касательство, как ни крути. Мортимер, как правило, знал, что следует сказать и сделать. Знал, чего хочет, и как этого достичь. Только вот отослав чертово письмо с отказом на душевное приглашение, и не поддавшись на уговоры Беа, он, в последний момент все же.. пошел туда. Хотел увидеть ее в белом платье. Дочь сатаны и сестру одного круглого идиота. Стоило только торжественному "Аллилуйя" взмыть к сводам, он сбежал прочь, пока гости не вздумали подняться со своих мест. Выскользнул черным ходом. Вор. И придурок. Как он ругал себя, за то, что пошел. И за то, что не принял приглашение. И за то, что все так чертовски глупо вышло, но.. что уж теперь-то? Морин нанесла ему такую обиду, которую он не мог стерпеть. Даже от нее. Мистер Смит вздохнул, поднимаясь на ноги и принимаясь стаскивать с себя жилет и рубашку, которые, судя не разводам на воротничке, грозили прибавить кузине еще работы по дому. Снова. Капельки дождя все барабанили по стеклу, а он должен был дать совет: сделать так, как будет правильнее и практичнее, или так, как хочется. Ну и что человек, поступающий со своими собственными желаниями, как он, мог посоветовать в такой ситуации?! - Наверное, надо сделать так, чтобы было проще с охраной. Так мама будет в безопасности, или.. - взвешенный разумный подход вдруг осточертел. - .. сделай так, как тебе хочется. Хотя, конечно, церковь, которую посещают члены королевской семьи, это.. Мортимеру сделалось тошно от самого себя. И от тех слов, что он произнес, и почему произнес, хотелось вымыть рот с мылом. - Черт знает что. - пробормотал он сквозь зубы, массируя пальцами переносицу и прикрыв глаза. Изящные женские ладони легли Мортимеру на плечи, а спину обволокло живым теплом человеческого тела, Беатрис, как и всегда, не замедлила проявить заботу тем способом, который считала наилучшим - обняла любимого покрепче. - Что случилось, родной? Расскажешь? - в голосе Беатрис отчетливо слышалось беспокойство, она хотела просто посоветоваться с Мортимером, а не вызвать в нем, ни с того, ни с сего, смятение. Тем не менее, как бы сильно ей не хотелось что-то узнать, она всегда оставляла за кузеном право говорить ей что-то или нет. Коснулась, прижалась, обняла. Она всегда утешала его, когда он был расстроен. Если только сама не была расстроена еще больше, разумеется. - Эта старая ведьма на работе совершенно меня не ценит. - немедленно пожаловался мистер Смит, отнимая руку от своего лица, накрывая женскую ладонь на своей груди и чему-то туманно с горчинкой улыбаясь. - Но когда я думаю о том, что настоятеля любой из этих церквей хватил бы удар, узнай он, кого будет венчать, мне становится несколько легче. - Уверена, она просто не подает виду, чтобы ты не загордился раньше времени, - девичье дыхание взъерошило волосы на мужском затылке, когда Беатрис игриво дунула на них. - Мне кажется, мой наставник проделывает тот же трюк периодически, чтобы похвала казалась значимой. Ремарка о настоятеле и коварном знании заставила Беатрис издать короткий смешок. - Да уж, хорошо, что в церкви будет как минимум три экзорциста, способных вернуть настоятеля практически с того света. А то мало ли. Знаешь, кажется, я решила. Пусть все будет в церкви Святого Мартина. Боже, да я бы, наверное, даже в чистом поле обвенчалась, лишь бы с тобой, родной. Многострадальному мужскому затылку достался поцелуй, а потом Беатрис все-таки с некоторой неохотой отстранилась, непринужденно потянув рубашку с плеч Мортимера. - Замочу ее на ночь, чтобы пятен не осталось. Ужин будет готов через полчаса, не засиживайся, а то останешься без сладкого, - шутливо погрозила она ему пальцем, многообещающе усмехаясь. Мортимер позволил рубашке соскользнуть с рук, осторожно размял больное плечо. - Нет, в чистом поле - не годится. Слишком уж.. вызывающе. - хмыкнул мистер Смит, провожая десерт взглядом. Занятно, что в итоге Беатрис выбрала то место, которое нравилось ей меньше. - Должны же мы хоть немного соблюдать приличия? Впрочем, с теми соседями, что были у них в этом доме, поймать косой взгляд какой-нибудь чопорной старой леди было довольно сложно. - Я буду вовремя. Не волнуйся. Он подошел к окну и бездумно уставился на серую пелену дожны. В стекле отражался мутный силуэт его гармоничной фигуры, с темном пятном на плече. Мортимер осторожно ощупал стигму и вздохнул. Может быть, в чистом поле и правда было бы лучше? *** Время, кажется, все убыстряло и убыстряло свой бег с каждым новым днем, на который дата свадьбы становилась ближе. И, точно также, рос и ширился неудержимым цунами вал самых разнообразных дел и приготовлений, так и норовя погрести Беатрис под собой. Даже и не верилось, что через пару дней все закончится. Хотя, нет, не закончится. Начнется. Но все равно, обещанная на работе неделя отпуска казалась чем-то невероятно далеким и эфемерным прямо сейчас. Заслышав электрическую трель дверного звонка, Беатрис отложила в сторону картонку с нарисованной на ней загадочной схемой, на которой она делала пометки карандашом и пошла встречать вернувшегося с работы Мортимера. Поцеловав Мортимера, Беатрис упорхнула обратно в гостиную, накрывать на стол. И, вскоре уже привычно наблюдала, как он расправляется с ужином. - Не знаю, куда посадить наших наставников, - проговорила она, задумчиво разглядывая схему, оказавшуюся планом рассаживания гостей в арендованном ресторане. - Места рядом с нами заняты, но и далеко их сажать тоже не слишком хорошо. День как-то с самого начала не задался. На элегантном коверкотовом пальто Мортимера, которое нынче носили многие состоятельные джентльмены, виднелась подсохшая грязь. Еще утром какой-то мерзавец, не сбрасывая хода, въехал в огромную лужу, и следы этого безобразного поведения остались на одежде молодого инквизитора, который постарался запомнить своего обидчика, но к вящему раздражению, мало что мог предъявить при вероятном опознании. Пожилая леди, не имевшая ровным счетом никакой склонности к педагогике и не считавшая нужным жалеть самолюбие своего подопечного, была сегодня особенно не в духе. Стигмы разболелись к обеду просто адски, так что мистер Смит даже вынужден был выпросить дополнительный перерыв, чтобы переменить рубашку на чистую, запас он всегда держал под рукой. Перерыв был выдан с выражением легкого снисхождения в изгибе старчески сморщенных губ и теперь мистер Смит чувствовал себя униженным сильнее, чем обычно. Испачканное пальто бесформенной грудой повисло в прихожей. За стол кузен сел, не переодеваясь, что, вообще-то, было на него не похоже. И молча взялся за еду. Когда Беатрис упомянула список гостей, то первое время не добилась ровным счетом никакой реакции. Старательно удерживающий свой настроение внутри, Мортимер продолжал трапезу еще с минуту. Потом поднял небесные глаза и изрек следующее: - Прошло всего-то три четверти часа, а я уже успел соскучиться по этим прекрасным людям. - язвительно солгал он, и педантично промокнул рот салфеткой и прибавил уже серьезно. - Не припоминаю, чтобы я выражал желание приглашать их. Беатрис озадаченно посмотрела на Мортимера в ответ. - Но ведь я была готова поклясться...ох, кажется, я тебя не так поняла и послала приглашения и твоей наставнице и своему еще три дня назад, прости, - потупилась девушка виновато. За последнюю неделю она столько всего уточняла у Мортимера и спрашивала его мнение, что немудрено было запутаться. Раздраженно отброшенная прочь, вилка упала на стол со звуком, напоминающим револьверный выстрел. - Ты полагаешь, эти люди входят в круг самых близких и родных? Гостей в списке было немного. Родители, один или два сослуживца будущего тестя, один или два сослуживца невесты, Морин, которая не прислала ответа на приглашение (наверняка в отместку!), которое брат подписал только после не самого приятного разговора. Со стороны жениха гостей, помимо матери, не было. Единственное приглашение, которое Мортимер отправил сам, повинуясь сиюминутному наитию, так же кануло в лету. Ответа из Плимута не пришло. Зато охраны предполагалось не менее тридцати человек, и все это мероприятие напоминало ему выход в зоопарк, с той лишь разницей, что ему снова предстояло находиться внутри клетки, а не снаружи. - В таком случае предлагаю выйти на улицу и позвать пару случайных прохожих. Или кого-то из наших милейших соседей. - красиво лицо потемнело и стало неприятным и злым, пальцы сжали салфетку так, что побелели костяшки. - Не вижу здесь принципиальной разницы! Вспылив, жених резко отодвинулся от стола и вознамерился покинуть кухню как можно скорее. Беатрис вздрогнула, когда вилка звонко ударилась о поверхность стола, но скорее от неожиданности, чем от испуга. Злые слова Мортимера вызвали к жизни жаркую волну гнева в груди, но Беатрис смирила себя, все еще испытывая виноватость за совершенную ошибку. - Нам с ними еще долго работать и не помешает наладить хорошие отношения, - попыталась она воззвать к голосу разума, встав из-за стола и двинувшись следом за Мортимером. - Работать. Работать, а не в десна целоваться! - вместе со словами из коридора донеслось уже не сдерживаемое раздражение. Так бывало с ним. Вечно сдержанный, продумывающий каждый свой шаг и каждое слово, он вдруг начинал говорить то, что думает, и с запоздалым ужасом понимал, что не может, не в силах остановиться. Гадкие, несправедливые, обидные слова сливались в одну шумящую бурю гнева. - Подлизываться к старухе я не собираюсь! Пусть катится к черту! - Да что с тобой такое сегодня?! - недоумевающим голосом спросила Беатрис. - Ну будут они на свадьбе и что в этом такого? Какая разница? - Я устал. - бесцветно отозвал Мортимер, не оборачиваясь. - И.. знаешь что? Пожалуй, мне нужно немного пройтись. Испачканное пальто все еще висело на своем место, ожидая, когда потребуется хозяину. Ждать долго не пришлось. Наверное, стоило поступить как-то иначе, в очередной раз смирить себя, но сдерживаемый до этого гнев вдруг плеснул через край, Беатрис выпрямилась и, сжав руки в кулаки, шагнула ближе к одевавшемуся в пальто Мортимеру. И явно не с целью заботливо поправить ему воротник. - А я, по-твоему, не устала? Ты будешь убегать от меня каждый раз, как тебе что-нибудь не понравится, да? Наказывая меня также, как ты наказывал Морин все это время? В вечно искалеченных ладонях пробился странный, едва ощутимый зуд, когда кузина, пылая яростью, подступила совсем близко. Мортимер очень медленно поправил пальто на плечах и уставился на свою невесту. - Последний раз, когда я наказал тебя, ты сама попросила меня уйти. - с ледяной вкрадчивостью уточнил кузен. Эта ее злость, эти тонкие пальчики, сжавшиеся в кулачки, будили в нем что-то.. нездоровое. Что-то дьявольское. Желание обхватить пальцами шею, и сдавить. Несильно, конечно. Уронить на пол, или, возможно, на стол. Причинить наслаждение пополам с болью. Попытки направить кипящую демоническую кровь в безопасное русло заставили его пропустить мимо ушей упоминание сестры, при котором, в иной ситуации, ее злой двойник непременно вскипел бы. - Тебе ведь не понравилось тогда. Или, быть может, я ошибся? - губы искривились, а в глазах блеснул нехороший огонек. Прошел уже год, но, как оказалось, воспоминание только и ждало своего часа, чтобы всплыть из глубин памяти во всей своей отвратительной яркости: боль от укуса и униженное бессилие перед превосходящей силой, приправленное горькой обидой на того, кто так беззастенчиво воспользовался ее неспособностью ответить ему по настоящему. Потому что она его любит. Лицо Беатрис исказилось от боли, она с трудом удержалась от того, чтобы не повторить тот, давний удар, чтобы стереть эту усмешку с его лица и, отвечая этому желанию, человеческая плоть заменилась янтарем. Шипы, выдвинувшиеся из костяшек кулаков, теперь были куда как длиннее, чем Мортимер мог запомнить с последнего раза, когда их видел. - Ты думаешь, мне может понравиться унижение, граничащее с насилием? Что я могу желать повторения того, что ты со мной тогда сделал? Такой я тебе нужна? Сломленной? Может, это ты ошибся и не понял, на ком женишься, Мортимер? Синие глаза вперились в растущие прямо из рук шипы со странным выражением жаждущего любопытства. Потом поднялись к перекошенному бешенством пополам с горем личику кузины. - Может быть. - медленно, очень медленно согласился он с ее умозаключением, ощутив в груди неприятный укол, слишком слабый, однако, для его нынешнего состояния. - Но по-моему это ты забыла, что в тот день первой ударила меня. Мистер Смит, который умел быть не просто несносным, а совершенно омерзительным в своем дурном настроении, круто развернулся на каблуках. Дверь захлопнулась с силой и этот звук гулким эхом отразился от стен подъезда прекрасного дома номер девять по Шелтон-стрит. - Потому что ты сделал мне больно! - ответила Беатрис, но уже закрывшейся двери, даже не спине Мортимера, отчего на секунду опешила, а потом ярость прорвалась сквозь все возведенные на ее пути преграды и на дверное полотно обрушился сильный удар, оставивший на солидно выглядевшем мореном дубе глубокие следы от шипов. Все еще напоминающая закипевший чайник Беатрис, даже не позаботившись запереть дверь, вернулась в гостиную, взгляд ее упал на стол и в следующий миг чашки и тарелки полетели на пол, не разбившись только потому, что были зачарованы на прочность. Издав разочарованный возглас Беатрис попыталась снова добиться от чертового фарфора такого желанного сейчас жалобного звука, но зачарован сервиз был на совесть и ничего не получилось. Еще пару секунд Беатрис в каком-то оцепенении смотрела на лежащую на полу упрямую посуду, а потом, разрыдавшись, практически упала в оказавшееся рядом кресло. - Зачем ты так со мной? Ведь я же люблю тебя, негодяй ты чертов! - донеслось сквозь всхлипы. *** Онемев от причудливой смеси злости, обиды и стыда, Мортимер деревянно вышагивал по тротуару, не прихрамывая вовсе. С тех самых пор, после возвращения с небес, его походка приобрела некоторые особенности, но сейчас ноги несли его куда-то сами, не чуя под собой земли. Накрапывал дождь, обминая светлую, с сединой не по годам, шевелюру. Сонный ветерок с запахом бензина и прибитой пыли обдувал лицо. В желтом от фонарей сумраке промчалась четверка невидимых вороных, и цокот подков вскоре затерялся в монотонном гуле человеческого улья. Из внезапно распахнувшей двери, ведущей в полуподвальное помещения с ног до головы окатил хохот и грубая музыка. Над другой таинственно и томно мерцал выкрашенный алым фонарик, бросая на крыльцо нездоровые отсветы. Пронзительный гудок разорвал заволакивающий ночную улицу туман и благостное гудение города. Из окна автомобиля высунулось багровое от ярости лицо, а искаженный в вопле рот явно изрыгал ругательства и проклятия. Только спустя несколько секунд его прошиб пот и то самое гнусное ощущение яростного стыда за собственную ошибку, мгновенно вошедшее в резонанс с прежним набором чувств, что заставили его бежать, не разбирая дороги, окатило с головы до ног. Незадачливый пешеход шарахнулся с дороги прочь. В оперном сегодня давали "Тоску" Пуччини, и нарядные господа, ведущие под руку своих сверкающих бриллиантами дам, поднимались по широким ступеням в сверкающее фойе театра-дворца. Мортимер утер лицо платком и попытался припомнить, а с чего, собственно, все началось? Попытка привела его в бешенство и скорость бегства возросла вдвое. Пришлось заслониться от слепящего света фар. Шины очередного авто мягко прошуршали по лужам, замедляясь. Показать контент Hide Роскошный черный Бентли остановился, совсем чуть-чуть опередив его. Окошко пассажирского сиденья опустилось, из темноты выдвинулось нереальное в своей бледности женское лицо. - Морти? "Морти" от неожиданности застыл, секунда ушла у него на то, чтобы взять себя в руки, еще секунда на то, чтобы проверить, как там галстук. Он сделал несколько медленных шагов, мужская ладонь в черной перчатке осторожно оперлась о крышу автомобиля. Лицо дамы обрамляло манто из горностая, и простое, совсем короткое жемчужное ожерелье на все еще идеальной шее. - Господи.. Катрин?.. Показать контент Hide - Неужели я так изменилась? - Нет, вовсе нет! Нисколько. - Все ваши маги. - губы обозначили улыбку. - Жемчуг, знаешь ли, кошмарно подчеркивает морщины. А я.. - ..любишь жемчуг больше прочих украшений. - договорил за нее белокурый негодяй. - Собираешься в оперу? - Уже нет. Дама многозначительно взглянула на пешехода, приглашающе улыбнулась и толкнула дверцу наружу. В зеркале заднего вида теперь отражались двое, хозяйка и ее гость. Водителя тронули за плечо. - Поехали, Гэрри. - Куда, мэм? - Просто. Куда-нибудь. - Как прикажете, мэм. *** - .. каким ты стал! Дай хоть посмотреть на тебя. Горностаевое манто соскользнуло с плеч, открывая простое, но от того еще более соблазнительное платье, когда она протянула руку и коснулась его щеки. Двигатель машины благородно урчал, теперь Мортимер не брел по улицам, куда глаза глядят, но вместе с тем, бежал прочь куда как скорее, чем минуту назад. Синие глаза с позволения своего хозяина соскользнули вдоль контрастной границы черного и белого. Кожа и впрямь была идеальной. Молодой, упругой. Ни одной морщинки. Похоже, графиня пользовалась услугами весьма талантливого сангвинара. Показать контент Hide Подняв глаза, мистер Смит улыбнулся, позволяя ей коснуться своего лица. - И каким же? - Как и прежде, жаждешь комплиментов. - не удивившись, Катрин медленно очертила указательным пальцем мужественную скулу, чуть обозначив контур нижней губы, и поправила свое манто. - Красивым. Как ангел. Впрочем, ты и прежде был.. хорош. Просто мужчинам возраст к лицу. Молодой инквизитор вежливо рассмеялся, пряча дурное настроение в вертикальной складочке на переносице, а горечь в уголках рта. Ему не хотелось омрачать неожиданную встречу. - Скорее уж, как демон. - так, небольшое уточнение. - Но спасибо. - Очень красивый демон. - Пожалуй. - не стал спорить бывший пешеход. - А ты ослепительна. Как и всегда. Катрин закуталась в горностая и откинулась назад. Полуопущенные ресницы, ровные зубы, ум, такт, вкус.. Была бы идеальна, если бы не была так равнодушна. Неожиданная мысль удивила. С каких это пор благоразумие превратилось в недостаток? Мортимер мысленно вздохнул, а она спросила: - Сколько же мы не виделись? Повисла пауза. Он, разумеется, помнил сколько. "Давно." - Три года или немного больше. Как твой супруг? - Мой муж? Граф умер. Мир ему. - Инфаркт? - Упал с лошади на скачках. - Соболезную. - О.. не стоит. Состояние его на тот момент все еще было достаточно большим, чтобы я смогла утешиться. Как-нибудь. *** Желтые электрические фонари. Ввалившиеся глазницы темных окон. Людные центральные улицы, пустынные - на окраинах. Мост через Темзу, королевский дворец. Тауэр пробил полночь. "Как твои раны?" "Они никогда не пройдут." "Что с твоими волосами?" "Становлюсь реалистом." "Что случилось?" "Я женюсь." Томные ресницы дрогнули, прекрасные глаза чуть приоткрылись, и даже горностай, кажется, не нашелся, что ответить. - Ты так удивлена? - пожалуй, это даже развеселило его. Самую малость. - Мне казалось, ты нескоро расстанешься со своей свободой. - Мне тоже так казалось. Замолчали оба. С Катрин всегда было хорошо молчать. Она всегда почему-то знала, когда слова теряли силу. Тауэр, где-то далеко, пробил час. - Знаешь, я рад, что встретил тебя сегодня. - Я тоже. Брызги из-под колес, редкие силуэты на тротуарах. Самые бойкие районы постепенно погружаются в сон. Звучание мотора толкает в сон. И тонкое запястье с едва ощутимым пульсом под белой кожей. Без перчаток. И смех без звука. Шепот. - Ты знаешь, как это нравится женщинам. Губы снова коснулись женских пальчиков. Раз и два, и.. Мортимер поднял свои синие, невыносимо пронзительные глаза и посмотрел не слишком огорченной своим положением вдове прямо в лицо. - Ты меня научила. Было хорошо, как и прежде, те самые три года назад. Приятно и тепло. Почти прекрасно, но.. теперь все-таки немного не то. Как странно. *** В так и не вычищенном пальто Мортимер ступил на грешную землю аккурат возле своего дома на Шелтон-стрит, легко шагнув с порога блестящего лаком и огромным состоянием Бентли. Поднялся по ступеням и коснулся рукой двери. Тихо повернулся в замке ключ. "Я вернулся." Довольно глупо говорить такое самому себе, но эта мысль раскатом грома прозвучала в ночной тишине. Лунный свет через панорамное окно резал комнату наискось, на две неравные части. И тьмы было больше, чем света. Впрочем, как и всегда. Кузина спала, неудобно свернувшись в кресле, и подперев голову рукой. Мортимер смотрел на ее лицо, резкие тени лишь намечали лицо и руки странными пятнами, разложенными в густой тьме. На колени Беатрис опустился букетик лесных фиалок, перевязанный тонкой зеленой ленточкой и едва слышный вздох. Показать контент Hide На щеках, там где луна касалась спящей, все еще виднелись следы подсохших слез. Сон, тягучий и полуоформленный, опутал Беатрис своими щупальцами, словно спрут жертву, оставляя ощущение замкнутых пространств и запертых дверей, из-за которых доносится неясный шепот и затхлость давно похороненных и успевших умереть эмоций. Склад несбывшихся мечтаний, кладбище умерших надежд, лабиринт безнадежности. И лишь ощущение пристального взгляда в спину, от которого никуда не деться. Хлопнула дверь и Беатрис обернулась, только чтобы увидеть, как что-то расплывчато-неясное летит ей в лицо, вскинула руки, чтобы защититься и...проснулась, резко выпрямившись в кресле. От движения что-то невесомое скатилось с колен и упало на пол с негромким звуком, в полумраке комнаты обозначилась мужская фигура, в которой Беатрис лишь через пару секунд узнала кузена. - Мортимер? Который сейчас час? - хриплым со сна голосом спросила она, вставая с кресла и нахмурилась, когда ее обоняния коснулись запахи. Один, вполне привычный, крепкого алкоголя, что предпочитал Мортимер. И другой, совершенно нехарактерный для него, навевающий образы изысканных цветов и лучших пряностей, сдержанный, не навязывающий себя, но заметный и запоминающийся. В одном из многих флаконов, что стояли аккуратным рядком на дамском столике Беатрис, в их общей с Мортимером спальне, хранился похожий, хотя и не точно такой же, аромат. - Где ты был? - спросила Беатрис, неосознанным жестом положив ладонь на занывшее от внезапного подозрения сердце. Цветы упали на пол. Он обернулся на часы: стрелки показывали начало четвертого утра. Однако, он задержался. Мортимер подобрал букетик, и церемонно опустившись на одно колено перед кузиной, снова положил их перед ней. - Не сердись на меня. - полувопросительно взглянув на нее, попросил блуждающий по ночам черт знает где инквизитор. - Я был так зол на эту старую каргу, что.. И потянулся взять ее за руку. Цветы наконец-то удостоились взгляда, в котором недоумения стало еще больше, Мортимер своими действиями успешно вводил Беатрис в замешательство, но не настолько, чтобы она не заметила, что от ответа на последний ее вопрос он ушел. - От тебя пахнет чужими духами, - констатировала факт Беатрис, мягко отстранив тянущуюся к ее собственной мужскую ладонь. - Где ты был? И с кем? В голосе кузины отчетливо слышался страх услышать ответ, но и решимость тоже, избегать правды Беатрис не желала. Мортимер кротко вздохнул, опёрся рукой на подлокотник, и, не меняя своей коленопреклоненной позиции, максимально деликатно пояснил: - Встретил старую знакомую. Мы немного выпили. При всем желании в этих синих глазах Беатрис не прочла бы и намека на стыд за предательство, которое она себе так легко вообразила. Вообразить подобное предательство не составило бы никакого труда, коль скоро мужчина, которого ты любишь и с которым живешь под одной крышей уже практически год и только несколько дней отделяют вас обоих от узаконенного статуса мужа и жены, после ссоры, которую так и тянет назвать семейной, уходит прочь и возвращается под утро, пахнущий алкоголем и чужими духами. Вместе с тем, Беатрис стала ощущать некоторую неловкость, стоя вот так над Мортимером и, тяжело вздохнув, села обратно в кресло, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. - Старая знакомая. Которая гуляет по улицам ночью и не видит ничего такого в том, чтобы пригласить мужчину составить себе компанию, где, у себя дома или в ином заведении, из тех, что открыты всю ночь? - удержаться от едкого сарказма она не смогла, грудь жгло изнутри болью пополам с горечью. Она надеялась, что он вернется, да. Но не так. - Мортимер, что я должна теперь подумать о тебе и о ней? Одних, ночью, наедине друг с другом? Само собой, живя рядом с человеком, вроде Мортимера, зная его и его тайны достаточно хорошо, можно было вообразить что угодно. И эта версия была еще не наихудшей. Мортимер проводил взглядом сначала гордое вставание, а потом осторожное возвращение обратно. К нему. Она боялась. И ревновала. И хотела, чтобы он ее убедил, что все хорошо. Так что и рожденное ревностью ханжество, и сарказм, и подозрения, совершенно не обоснованные, ей-богу!, все это он решил пропустить мимо ушей. И уговорить ее, если Беа, конечно, настроена позволить себя уговорить. - Что же, приличной женщине и на улицу теперь не выйти после захода солнца? Он все-таки стащил тугие перчатки и взял ее за руку. - Я не был у нее дома. И это была чистая случайность. - призвав на помощь свое, доставшееся от прапрадедушки, недюжинное обаяние, мистер Смит заглянул своими синими глазами Беатрис в лицо так проникновенно, как только мог. - Я ее три года не видел. Она угостила меня вином. В машине был водитель, так что и наедине мы тоже не были. В качестве самого убедительного аргумента были самозабвенно поцелованы пальчики на изловленной руке. - Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться. Клянусь. Мортимер все понял верно, Беатрис не хотела рвать возникшие между ними связи, это пришлось бы делать на живую, а к такой боли она готова не была. И потому малодушно приняла его объяснения и позволила его взгляду и прикосновению очаровать ее, как и всегда, змея ревности, разочарованно шипя, уползла обратно в свою темную нору, лишь напоследок плюнув ядом, который заставил Беатрис задать вопрос: - Расскажешь мне о ней? - голос Беатрис дрогнул, она наклонилась, чтобы коснуться ладонью щеки кузена. - Я тебе верю, просто...хочу знать, кто она. Почувствовав то самое нежное, на что можно было легонько надавить и загасить этот никому из них ненужный конфликт, пока он не превратился из мухи в Вельзевула, Мортимер подался вперед. Ладонь скользнула от руки выше, убрала прочь непослушные волосы. Кузина наклонилась и он бессовестно нашел ее губы, однако.. Вздох. - Ну зачем тебе это, Беа? Ведь все это давно в прошлом. Взяв ее личико в ладони, снова внимательно посмотрел в глаза, как бы изучая, что там, в глубине. Прошлое, как известно, не любит, когда его ворошат слишком настойчиво. Там, в глубине серых глаз, мелькнуло и тут же было пригашено длинными мягкими ресницами упрямство. Она хотела знать точно, укусит ее эта метафорическая змея через какое-то время или действительно все, что было, осталось в прошлом и ворошить осеннюю листву в поисках блестящего чешуей тела не надо. - Потому что я тебя ревную. Сейчас, в настоящем, - призналась она. - Но если ты не хочешь рассказывать, я не буду настаивать. "И мельчайшая, крошечная тень сомнения останется", - могла бы добавить она, но, разумеется, не стала, лишь подумала так. Мортимер смотрел ей в глаза еще секунду, и то ли уловил махнувшее хвостом упрямство, то ли просто утомился быть приторно милым и понимающим. - Сомневаюсь, что от моего рассказа тебе станет легче. - не без иронии заметил он, поднимаясь на ноги, и отступая на пару шагов. Кажется, острая фаза миновала, так что мистер Смит неспешно подобрал брошенные перчатки, распутал, наконец, тугой галстук, переставил букетик в стакан с водой. - У нас был роман. Она была замужем за человеком весьма богатым, который ею совершенно не интересовался. Детей у нее никогда не было, зато было много свободного времени, которое она могла тратить, как ей заблагорассудится. А я.. был слишком молод и неопытен, но обладал иными, интересными даме ее возраста и положения, достоинствами. Друг в друге мы нашли то, чего нам обоим не хватало. И расстались спустя два года. Каждый получил то, что хотел, все довольны. Он пожал одним, здоровым плечом, и принялся расстегивать жилет, даже сейчас, перед платяным шкафом, держа осанку и глядя куда-то сквозь полки, заполненные аккуратно выглаженным бельем. - Это все, что ты хотела узнать, или тебе нужны подробности? В этом последнем вопросе смешалось столько всего разом, что сложно было разобрать, где там неудовольствие от импровизированного допроса, где колкость, где подначивание, а где легкая ностальгия по безвозвратно ушедшей юности. Беатрис внимательно слушала, но не находила в словах Мортимера фальши. Да и сама история казалась вполне обыденной. В любом случае, это было до нее и закончилось до нее же. Давно. Встав и подойдя к Мортимеру сзади, Беатрис помогла ему снять рубашку так, чтобы не задеть язву на плече, не спеша отвечать на последний вопрос. Подробности ей, разумеется, нужны не были, но и подначивание оставлять без ответа ей отчего-то не хотелось. - Знаешь, пожалуй, я бы хотела узнать еще кое-что, - проговорила она, мягко огладив ладонью мужское плечо. - Где ты взял фиалки посреди ночи? Цветочные магазины ведь закрыты. Рубашка была полностью передана в ведение кузины, Мортимер осторожно вытянул руку из рукава, и оставшись наполовину джентльменом в костюме, наполовину дефективным Аполлоном, с пробитым плечом, развернулся к ней лицом, нарушил границы личного пространства. Непринужденно, как всегда. - А вот этого я тебе не скажу. Запасы кротости и покладистости закончились предосудительно быстро. Для полноты картины ему оставалось лишь хищно щёлкнуть зубами где-нибудь возле кончика слишком любопытного носика. Фиалки из своего стакана явно не собирались вносить ясность. - Даже так, да? - усмехнулась ничуть не устрашенная кузина. Собственно говоря, вариантов было не так уж и много, ночью цветы можно было добыть либо в пригороде, прямо на поле, либо в немногих круглосуточных цветочных салонах, по соответствующим ценам, отличавшимся от дневных, как минимум, втрое. - А я тогда не скажу, кто учил меня целоваться. Хотя, должна признать, ты тоже внес немалый вклад на этом поприще. Гроза миновала и можно было позволить себе легкое, словно перышко, заигрывание. Кроме того, до момента, когда им обоим пора будет собираться на работу, оставалось не так уж и много времени, так что его можно было потратить на менее тривиальные дела, нежели сон. Если, разумеется, они оба были в нужном настроении. - "Тоже"? "Немалый"? - бровь недоуменно взлетела вверх. Они что, вели счет? Что ж, в таком случае, Мортимер надеялся, что ведет по очкам. - Должен тебе заметить, что столь низкой оценкой я оскорблен! Оскорбленный инквизитор опустился в кресло и расслабленно разложил руки по подлокотникам, словно восседал на троне. Только скипетра и державы немного не хватало. Запрокинул голову, и мерцая почти черными с глубокой синевой в полумраке глазами, развернул руку ладонью вверх. Беатрис, принимая предложенную руку и садясь на колени к будущему супругу, нашла очень забавным, насколько галантным мог быть жест, служащий прелюдией к началу совершенно и возмутительно бесстыдных вещей. - Ну так переубеди меня и оценка изменится, - шепнула она ему, прежде чем поцеловать. Эта тяжесть приятно согревала тело. Ладонь скользнула по пояснице Беа. О, он докажет, что был прав, приведет неоспоримые доказательства, предъявит очень веские аргументы. В крошечном перерыве между сеансами переубеждения, Мортимер задумался: и все же, так ли он хотел закончить этот день?.. И спустя несколько мгновений пришел к выводу, что да. Hide . Некоторое время спустя Беатрис решила соблюсти традиции. Жениху не полагалось видеть невесту в ее платье раньше, чем она появится у алтаря. На самом деле, глупое суеверие, но раз уж они соблюдали иные традиции, то почему бы не соблюсти и эту? Мортимер не возражал. Единственное, что немного раздражало его, это отсутствие привычного уюта, который создавала хлопотливая кузина. Что ж, этот вечер он проведёт, как отшельник. На столе в своем кабинете отшельник приготовил себе бутылку лёгкого красного, бокал, и третий том "Больших Соломоновых списков", который он выпросил домой, поклявшись, что хранить будет под семью замками, кроме того, в комплект вечерних развлечений входил длинный узкий ящик из красного дерева, скрывающий в своем чреве ангельский меч. Все, что могло пригодиться, все - для самого полного удовольствия. Одиночество. На вкус, как гречишный мед. Кто пробовал, тот поймет. Одиночество, которого он так желал все свои двадцать четыре года, а на двадцать пятом году жизни вдруг понял, что нужно ему совсем другое. Интересно, как там его маленькая свободолюбивая сестренка?.. Мортимер сделал неспешный глоток, созерцая разложенные перед собою вещи: книга, вино и меч. Не просто предметы, но символы. Он почти совсем уже не сердился на Морин. Те долгие недели жара и бреда в любом случае пролетели куда быстрее для него, чем для тех, кто заботился о нем. А седина прибавляла молодому лицу несколько недостающих для внутренного мироощущения лет. Теперь он мог даже иногда забывать о ней, потому что Морин более не присутствовала бессменно в его голове, в его душе, в его сердце. Никаких общих мыслей, никакой дурноты при расставании. Только легчайший, ненавязчивый зуд в затылочной области черепа. У нее всегда получалось это лучше: принимать решения. Указательный палец самонадеянно оценил остроту лезвия прекрасного клинка, и... - Черт.. Мортимер сунул обрезанный палец в рот и сердито зыркнул на меч. Капельки его крови хаотично скользили по металлу, как алые ртутные шарики. Занятно. Меч принимал его, но отвергал его кровь, словно это была некая чужеродная субстанция. Все его существование - сплав вещей, неспособных к соединению, но тем не менее, соединенных. На выходе получается гремучая ртуть, однако, при должной настойчивости и неограниченном запасе времени, каковые в полной мере имелись у Клариссы, получается нечто устойчивое. Слегка токсичное для психики, немного непредсказуемое, но уникальное по своим свойствам. Краешек рта чуть приподнялся в усмешке. В голове зашевелились тусклые прежде мысли. Слова, как шарики ртути, сползались к одному, самому большому, сливаясь с ним. ...там, где хаос царит первозданный... Молодой инквизитор пригубил ещё вина цвета крови, отер запачканное лезвие белоснежным платочком и взялся за книгу, в которой один за одним были описаны младшие демонические аристократические дома, к одному из которых Мортимер втайне причислял и себя. Разумеется, Астарай-Пар был лишь отпрыском, и собственной линии основать не успел, но.. думать так было приятно. ..возвратись, чтоб остаться со мною, ..о, вернись, о, приди.. Не менее приятно шуршали под пальцами страницы. Он принял меры, чтобы ни в коем случае не запачкать их кровью. Одну за одной. Какому любопытному, однако, набору сфер покровительствовал его демонический предок... Любовь женщин к мужчинам. Не наоборот. Это важно. Повелевание женским бесплодием, излечение его и наоборот. А так же вызнавание секретов, любопытство, перед которым даже демон не смог устоять. Не это ли его погубило в конце концов? Мортимер кончиком пальца ритмично касался нижней губы, глядя прямо перед собой, в пустоту. Это помогало думать. Что-то было в этом.. что-то притягательное. Какая-то тайна. Но разгадать ее он сегодня не мог, в голове облеклись в материальную форму совсем иные мысли. О, вернись! О, приди! Возвратись, чтоб остаться со мною, Чтобы вновь от меня Не пришлось в небытье улетать! Там, где хаос царит первозданный, ты живешь, — В тишь, безмолвие погружена… Но ведь если бы даже спустилась с высот, надо мною застыв, Все равно даже тени твоей я б увидеть не смог. Я от мира, как шторой и ширмой, отгорожен девичьей мечтой, Стражей роль пусть аира ряды исполняют сейчас. Я хотел бы еще пожелать, чтобы тонкие, словно рачки, листья ивы пока не стремились ко сну, Пусть пока не терзает тебя и меня обоюдная наша тоска Ровные красивые буквы покрыли листок. На часах пробило лишь полночь, и Мортимер, взглянув на них, а потом на полупустую бутылку, зябко поежился. Свежий листок испещрили чудные символы с завитушками и колечками. Подбор живописных значков шел мучительно. Следующие три часа ушли у него на переложение стиха с английского на.. демонический. Отличное упражнение для инкивизитора, не так ли. *** Звонок грубо вырвал его из пучины сна. Мортимер дернулся, и что-то холодное потекло в рукав. Со свистом втянув сквозь зубы воздух, от отпрянул от скользкой мерзости, и с трудом понял, что листок с демоническим стихом прилип к его лицу, кое-где даже отпечатались буквы. Недопитое вино впитывалось в бумаги. Чудом ему удалось спасти "Соломоновы списки". Он прижал книгу к груди и, облегченно вздохнув, истово перекрестился. Так, с нею, мистер Смит прошаркал к прихожую и открыл дверь, демонстрируя гостю следы не самой стандартной ночи на лице. Впрочем, удивиться предстояло обоим. - Мама? На пороге действительно стояла Мелисса, кожаный белый жакет комфортно облегал ее плечи, обласканные шелком желтой блузки, приталенные белые же брюки и туфли заканчивали вполне однозначную композицию, как и серьги с миниатюрными звездами-топазами в ушах. Затянутая в белую дамскую перчатку ладонь взлетела сначала ко рту, отражая удивление дамы, а потом сделала успокаивающий знак кому-то в коридоре, кого Мортимер не видел, но мог предположить, что это кто-то из личных телохранителей Мелиссы, контролировавших коридор, но деликатно не подходивших ближе. - Ну и ну, - покачала она головой, уложенные в каре светлые волосы немедленно сделали попытку выбиться из прически, впрочем, безуспешно. - Вижу, что празднование последнего дня холостяцкой жизни удалось на славу. Впустишь меня внутрь? У меня для тебя небольшой подарок. Мортимер посторонился, пропуская матушку в дом, улыбка в качестве немого извинения за свой вид, потёр щеку, на которой все ещё виднелись следы сна. - Проходи, конечно. - он бросил на нее внимательный взгляд, комкая листок со стихами, который будто прилип к руке, и бросил комок в погасший камин. - Что-то случилось? Кто-то расстроил тебя? И после небольшой паузы уточнил с опаской. - Надеюсь, это не я? Мелисса ободряюще улыбнулась и ласково коснулась ладонью испачканной в чернилах щеки сына, покачав головой одновременно в отрицании вопроса и как бы говоря "испачкался, вот незадача". - О, нет, конечно, - в улыбке добавилось все той же грусти. - Просто я вспомнила Годрика. У нас не было свадьбы и, как оказалось, времени нам было отпущено не так много, как хотелось нам обоим. Но я верю, что у тебя и Беатрис его будет куда больше. Тихо вздохнув, Мелисса посмотрела в лицо Мортимеру, глаза ее сияли материнским счастьем. - Впрочем, я пришла не за этим. У меня для тебя небольшой подарок. Улучшенное целительное заклинание. Его действия с лихвой хватит до позднего утра следующего дня. Чтобы хотя бы сегодня твои стигмы не омрачали праздника напоминанием о себе. Гостеприимным жестом указав матери на кресло, Мортимер принялся поспешно уничтожать следы литературного разврата на своем письменном столе. - И почему же ты не вышла за него замуж? Неужели он не хотел жениться на тебе? - интонация отлично подходила под категорию "быть того не может!" Но когда речь зашла о подарке, приемный сын перестал вытирать стол, и, тяжело опершись о него двумя руками, поднял глаза на мать. Он молчал некоторое время, почему-то не спеша с благодарностью принимать дар. - Я знаю, ты хочешь как лучше.. - так себе вступление, но ничего более тактичного он придумать не успел, а потому опустил глаза в стол. - но я не думаю, что это хорошая идея. - Вовсе нет, - улыбнулась Мелисса. - Я неточно выразилась, прости. Не было венчания в церкви, гостей, радости. Лишь полевой алтарь, несколько друзей с обеих сторон и волшебная ночь в нашей палатке. А наутро нас ждал бой. Демоны работали над тем, чтобы починить и поднять в воздух свой дредноут, "Опустошитель" он назывался. А мы оказались единственными, кто мог хоть как-то помешать его вводу в строй, пока не подтянутся крупные силы. Задание на грани самоубийственного, мы знали, что скорее всего не вернемся назад. Да и я тогда толком не понимала, зачем нужны все эти обряды, просто уступила желанию любимого человека. А сейчас понимаю, что мне вот этого всего не хватает. Мелисса качнула головой, отгоняя грустные мысли и вопросительно посмотрела на Мортимера. Отказа она от него точно не ждала и сейчас была удивлена. - Почему? Я не буду настаивать, раз уж ты не хочешь, но мне хотелось бы знать причины. Мортимер подавил вздох и сел за стол, составив пальцы домиком. - Когда мы были там. Наверху. Он возвел синие глаза к небу, указывая туда, где, вероятно, парил Новый Иерусалим. Он помолчал ещё немного. - Там мои стигмы затянулись. Не было и следа целых трое суток. И, хоть это и весьма глупо, я очень быстро поверил, что так будет всегда. Мортимер улыбнулся тонко сомкнутыми губами. - А когда они снова открылись, то мстили мне накопленной за все это время болью, которая, впрочем, была слабее, чем боль от разбитых надежд. Молодой инквизитор встал, и, заложив руки за спину, неспеша прошёлся по кабинету, задумчиво глядя перед собой. - Не знаю, что это было. Быть может, благодать заключённых в камень архангелов? Может быть, что-то иное. Она работала, пока я был, где нужно, и перестала, стоило мне выйти за пределы невидимого круга. Но важно другое. Понимаешь, мама, я всегда надеялся, что этому настанет конец. Что придет день, и они заживут окончательно. Но в тот раз это была лишь насмешка. - Я... смирился. Нет, правда, я совершенно смирился. Эти раны будут со мной всегда, будут мешать, будут болеть. Пускай. Но залечивать их снова?.. Когда они появятся вновь, мне будет слишком трудно не начать снова обвинять и... - он стиснул челюсти до боли и сверкнул глазами. - ..ненавидеть. Прости, но я этого не хочу. Не хочу ворошить прошлое. Прошлое, в котором кто-то непременно был виноват в его беде. И этого кого-то слишком легко теперь было персонифицировать. Мелисса встала с кресло и заключила сына в теплые и ласковые объятия. - Пусть будет, как ты хочешь, родной, - проговорила она. - И я попрошу Беатрис и Ири воздержаться от применения доступной им целительной магии. Улыбка, на этот раз самую малость лукавая, посетила губы Мелиссы, когда она, отстранившись, снова посмотрела на Мортимера. - Кстати. Ты ведь еще не завтракал, да? Позволишь мне похозяйничать на кухне? Не могу же я оставить своего сына голодным перед таким важным мероприятием. Сначала Мортимер сидел прямо, как человек взрослый и независимый, но потом спина его слегка согнулась и он ткнулся лбом Мелиссе в шею. - Спасибо, мама. И конечно, на кухне ты можешь делать все, что хочешь. "Мама". Уже прошел год с того момента, как он снова стал называть ее так, но каждый раз Мелисса ощущала такую радость, слыша эти слова. - Тогда не буду заставлять тебя ждать, родной, - коснувшись его виска губами в материнской ласке, произнесла Мелисса, прежде чем отстраниться. Сегодняшний день обещал быть богатым на хлопоты, но, к счастью, все они были приятными. Погода двадцать третьего августа одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года от Рождества Христова была традиционной для Лондона - серые, хмурые тучи проливали вниз надоедливый моросящий дождь , однако же, буквально за час до полудня все начало кардинально меняться, налетевший с запада ветер с шальным разбойничьим свистом разогнал зависшие над Метрополией облака и солнце весело заиграло в тысячах луж и усеявших стекла и дома капельках влаги, расщедрившись даже на радугу. Впрочем, большая часть профессионально сосредоточенных людей в цивильных костюмах, самую малость мешковатых для их фигуры, собравшихся сегодня у церкви Святого Мартина-в-полях, на погоду обратили очень мало внимания. Куда больше их интересовали крыши и чердаки окрестных окон, подходы к зданию, содержимое урн и состояние канализационных люков и прочие нюансы, связанные с обеспечением безопасности важных персон. Местные жители смотрели на все эти приготовления хоть и с любопытством, но не слишком большим. Церковь пользовалась популярностью у королевской семьи и британской аристократии, а потому подобные нашествия случались с очевидной регулярностью. Внутри церкви наблюдалась такая же, сопоставимая с муравьиной, деловитая суета: служки проверяли, все ли готово для церемонии, пастор бдительным оком следил, чтобы те ничего не упустили. Часам к одиннадцати все затихло и под освященными сводами воцарилась величественная тишина, но ненадолго, вскоре двери церкви снова открылись, пропуская первых прибывших гостей, начавших чинно рассаживаться по своим местам. Большинство были в парадной форме Инквизиции или военной форме, демонстрируя характерный взгляд и выправку, но нашлось место и дорогим платьям и украшениям, в основном, на дамах. Проявив ужасную безалаберность в столь важный день, Мортимер вынужден был собираться едва ли не галопом. Впрочем, парадный костюм был приготовлен еще с вечера, а цветы, не совсем белые, а подходящего нежного оттенка, должны были доставить прямо на дом. Парадную форму инквизитора еще только предстояло пошить, так что лондонский дэнди остановился на привычном и достойном варианте. Показать контент Hide Учитывая созданный самому себе цейтнот, мистер Смит явился в церковь всего лишь за пять минут до начала церемонии, чем, возможно, заставил изрядно поволноваться часть присутствующих. Однако, он все же не опоздал и в назначенное время стоял, как полагается, у алтаря, с букетом в руках и легкой улыбкой сфинкса на губах. Показать контент Hide В конце концов, когда как следует подготовишься к событию морально, не так уж все и страшно. Ну церковь, ну свадьба. Ну "пока вас не разлучит смерть". Он поправил пальцем накрахмаленный белоснежный воротничок и незаметно повернул голову, чтобы обозреть церковное пространство чуть более подробно. Невеста скоро должна была подойти. Мелисса и Ирисса уже сидели в первом ряду, так что Мортимеру досталось две почти одинаковых, но чем-то неуловимо отличающихся друг от друга ободряющих улыбки, в обоих взглядах царило одинаковое волнение и счастье. Наконец, стрелки часов сдвинулись на положенные места и в тот же момент загодя тренировавшиеся служки синхронно открыли двери в церковь, пропуская внутрь пару человек: Бенедикта Блэка и его дочь, Беатрис Блэк. Бенедикт Блэк Hide Платье Беатрис Hide Заиграла торжественная органная музыка, с легкостью утопив в своих волнах тихие шепотки присутствующих. Даже сквозь фату невесты можно было разглядеть, как сильно волнуется Беатрис и, в то же время, насколько она сейчас счастлива, взгляд серых, как у отца, глаз, скользнул вдоль рядов скамеек, нашел Мортимера и больше не отпускал, пока она церемонно шагала вслед за Бенедиктом, ведущим ее к алтарю, соблюдая символизм древнего ритуала: точно также она шагала по жизни вместе с родителями, но теперь этому предстояло измениться и теперь ее место рядом с другим мужчиной, но тоже дорогим и близким. Любимым всем сердцем, что билось сейчас в груди, словно испуганная птичка в клетке. Сам же Бенедикт, однако, выглядел совершенно спокойным, в его взгляде, попеременно скользившему от Беатрис к Ириссе и обратно, светилась сдержанная гордость и любовь, как к своей дочери, так и жене. Инквизитор Смит, стоя у ступеньки амвона в своем лучшем костюме и рядом с лысоватым священником средних лет, не переступал с ноги на ногу. Ещё в детстве он постановил себе: в церкви стоять неподвижно и прямо. Чтобы никто не мог упрекнуть его в пренебрежении, в недостаточном благочестии. Первыми всегда затекали ноги, а потом постепенно все тело, поясница начинала ныть на втором часу, все громче и громче просила позволить ей, наконец, согнуться, но он привык терпеть. Это было несложно. И, в конце концов, приходило спасительное онемение суставов и мышц. Да и что говорить - разума. Речитативы не способствовали активной мыслительной деятельности, но что-то было в них.. гипнотическое. Венчание - не месса, этот достойный обряд занимал куда меньше времени, но, почему-то, в теле заранее чувствовалось то самое онемение от длительного ожидания. Многогранные звуки орга́на пронизывали живые тела и каменные стены. Кто бы мог подумать, что порождение дьявола будет стоять перед алтарем в ожидании благословения? Каков же всё-таки он, божественный замысел? Вопрос, на который лучше бы никогда не получить ответа. Или, может, он во всем этом?.. Мортимер поднял глаза к готическим сводам, а когда опустил - Беатрис шла к нему навстречу. Только завидев ее, он шевельнулся, позволил себе мягкую улыбку, и перехватил заготовленный букет. Волнения не было, Беа волновалась за двоих. Но ему всегда нравилось видеть ее счастливой. Так ведь и должно было быть? Все нарядные, красивые, улыбки, радость - таким был план. Так все и будет. Обязательно. Пожалуй, именно сейчас все было именно так, как Беатрис представлялось в мечтах: органная музыка под сводами церкви, улыбки на лицах родных и близких, а главное, на лице любимого, приятное волнение. Трудно было поверить, что все это происходит с ней взаправду, здесь и сейчас, но реальность неоспоримо свидетельствовала о том, что это больше не мечта и не сон. - Уважаемые господа и дамы! Мы собрались здесь сегодня, чтобы скрепить священными узами брака.... Пастор обладал хорошо поставленным, звучным голосом, слова лились полноводной рекой, звеня ритуальными оборотами и искренней верой, напоминая им обоим о заповеданных Господом Богом правилах, о любви и заботе, что есть проявление божественной радости и благодати. - Мортимер Смит, клянешься ли ты взять в жены Беатрис Блэк, любить ее и заботиться о ней, разделить с ней счастье и радость, пронести через все невзгоды, пока смерть не разлучит вас? Беатрис затаила дыхание, ожидая ответа от Мортимера. Мортимер вручил невесте предназначенный ей букет и помог ей преодолеть крошечную ступеньку. Они стали рядом, плечом к плечу. Обряд начался. Пастор, в общем, не сказал ничего нового. Сам не зная зачем, мистер Смит пару дней назад прочёл весь чин венчания. Особенно ему понравилось то место, где говорилось о том, что жена должна уважать своего супруга и повиноваться ему. Священник задал вопрос, и Мортимер не стал тянуть с ответом, как в каком-нибудь пошлом романе. Раз уж он явился в церковь, то, наверное, у него уже было время все обдумать. Поэтому, без каких-либо заминок, жених отчётливо изъявил свое согласие. - Разумеется, да. Беатрис досталась заговорщическая улыбка. Беатрис, это было видно даже под фатой, просияла ответной счастливой улыбкой. - Беатрис Блэк, клянешься ли ты быть верной и любящей женой Мортимеру Смиту, быть с ним в болезни и здравии, радости и горе, пока смерть не разлучит вас? Понадобилась вся сила воли Беатрис, чтобы ее голос не дрогнул от волнения, прозвучал твердо и уверенно. - Да. Пастор кивнул молодоженам и несколько театрально распростер перед ними руки и изрек: - Именем Господа я объявляю вас мужем и женой! Жених может поцеловать невесту, - несколько менее пафосным тоном добавил он. Что ж, театральность Мортимер ценил, уважал и практиковал частенько. Так что падре мог сколько угодно простирать руки, приказывая Красному морю сомкнуть разошедшиеся воды, дабы погубить войско фараоново. Вот и все. Клятвы сказаны, брак заключен, пока смерть не разлучит. Мортимер прислушался. Изменилось ли что-то? И.. пожалуй, нет. Пожалуй, мать была права тогда, шестьсот лет назад. Но в то же время, она не стала противиться, хоть и не понимала. Не стал и он. С достоинством, мистер Смит повернулся, элегантным жестом приподнял фату и запечатлел на губах невесты поцелуй, который и поцелуем-то назвать можно было с большой натяжкой. Внезапно, Мортимер стал оплотом целомудрия. Все остальные грани его характера, как правило, не предназначенные для созерцания слишком большим коллективом, утонули в синеве глаз. Спрятались до поры. Беатрис была довольна? Кажется, да. Что ж, ради этого все и затевалось, разве нет? Беатрис была не просто довольна, она была счастлива. И, пусть свадебная церемония не могла добавить чего-то нового к их жизни вместе, она все равно ощущала, как что-то изменилось к лучшему. В серых глазах, точно также упрятанное до поры, до времени, светилось вполне конкретное обещание, из тех, что исполняют без свидетелей, в интимном полумраке теперь уже супружеской спальни. Родители Беатрис, выглядели ничуть не менее счастливыми, Мелисса же совершила нечто, чего за ней не водилось последние лет пятьсот - прослезилась. - Будьте счастливы, - шепнула она, обнимая сына, а затем невестку. Объятий и поздравлений молодоженам предстояло еще много, день только начинался и теперь за церемонией в церкви должно было последовать достойное празднование. Ресторан для празднования выбирала Ирисса, отчасти по ностальгическим соображениям, ведь именно здесь, в "Рулз", Бенедикт сделал ей предложение. Беатрис отчасти сомневалась, но раз посетив ресторан, пришла в полный восторг, ей очень понравился интерьер, выполненный в викторианском стиле, дорогой и солидный, но очень уютный. Вышколенный персонал в безукоризненно отглаженной и аккуратной форме бесшумно передвигался по красным коврам, устилавшим полы, окружая гостей ненавязчивой, но внимательной заботой. Можно было не отвлекаться от беседы и всегда быть уверенным, что бокал с вином или граненый стакан с виски будет полон, а перемена блюд не минует вас, возникая на столе словно сами собой, без участия официантов. К услугам гостей также были сигарная комната, бильярдная и даже небольшой внутренний дворик с фонтаном, в котором плавали красивые радужные рыбки. Присутствовали на празднестве только самые ближайшие люди, пусть и не все из них являлись таковыми для Беатрис и Мортимера, представляя собой друзей их родителей. - ...конечно, если не присматриваться слишком внимательно к отражению в зеркале. Для собственного спокойствия. Мортимер развлекал родственников и гостей очередной шуткой. Ему всегда нравилось быть в центре внимания, он любил и умел хорошо говорить. Дорогой ресторан, невеста в белом платье по левую руку, родители и сослуживцы, все это ничего не меняло, не так ли? Декорации менялись, а он, Мортимер Смит, был все так же остер на язык и хорош собой. Как и раньше, ключевая фраза занимательной истории вызвала к жизни ручейки вежливо-сдержанного смеха, кое-где пронизанного, словно полотно гобелена серебряной нитью, искренним весельем в голосах тех, кому шутка пришлась действительно по вкусу. Беатрис так и вовсе, судя по ее мечтательному взгляду, больше слушала голос супруга, чем то, что он говорил, получая удовольствие от одного факта нахождения рядом с Мортимером в такой день и по такому чудесному поводу, как собственная свадьба. Показать контент Hide Неизменный, как неизменна охрана, присутствующая вечно на их семейных торжествах вне Заповедника. На морском берегу. В Лондоне и Риме. И здесь тоже. - Прошу прощения, господа. - он встал и элегантно полупоклонился в сторону Беатрис. - И дамы, конечно. Я на минуточку. *** Уборная была под стать ресторану. Сияющие стены и пол, огромное зеркало, мраморные раковины. Мортимер в несколько небольших рывков развязал галстук и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. На воротничке, внизу, под кромкой черного сюртука красовалось алое пятно. Пока еще незаметное снаружи, но вполне ощутимое изнутри. Было кое-что, что не давало ему покоя, помимо кровоточащих стигм. Смутное ощущение взгляда в спину. Была бы здесь Морин, она бы сразу почувствовала.. Непрошенная мысль заставила губы сжаться в тонкую линию. Воспоминание о сестре уже не разрывало сердце в клочья, но все еще оставалось неприятно болезненным. Поэтому, Мортимер прогнал эту мысль, как и мысль о странных взглядах, включил воду, и принялся снимать рубашку. Предусмотрительный, он взял с собой запасной комплект белья, как раз на такой случай. Не хватало еще заляпать кровью белое платье Беа. Взглядов, тактично или по иной причине незаметных, но провожавших Мортимера до самой уборной, действительно было много. Смотрели официанты и мажордом, оценивая походку и состояние гостя, чтобы решить, нужна ему помощь или нет, смотрели охранники, вспоминая, есть ли кто в уборной прямо сейчас и не нужно ли перепроверить ее безопасность, вежливо провожали взглядом одного из двух виновников торжества гости. Один из последних, дождавшись, пока Мортимер скроется за дверью, непринужденно поднялся из-за стола, который делил с двумя другими людьми и двинулся в том же направлении, удостоившись тех же самых перекрестных взглядов, но, отчего-то, очень быстро с него соскользнувших, словно капельки дождя с непромокаемой ткани. Дверь на хорошо смазанных петлях повернулась бесшумно, а шум разлетающейся брызгами о мрамор раковины воды успешно скрыл как шорохи одежды, так и тихий скрип подошвы дорогих туфель о кафельную плитку. Мужчина вежливо кашлянул, на всякий случай обозначая свое присутствие. Показать контент Hide - Я прошу прощения за то, что может показаться вам грубейшим вторжением в деликатные подробности личной жизни, мистер Смит, - голос у мужчины был вкрадчиво-мягкий, но под этой мягкостью крылась сталь уверенного в себе и обладающего определенной властью человека. - Но сообщение, которое я должен вам передать, требует, чтобы наш разговор состоялся тет-а- тет. Несмотря на все пережитое за последний год, мистер Смит, и впрямь весьма трепетно относящийся к деликатным подробностям своей личной жизни, так и не научился необходимой инквизитору внимательности. Мягко зазвучавший за спиной голос оказался для него полной неожиданностью. Однако, эту свою слабость юный мистер Смит с лихвой компенсировал иными свойствами натуры: показной невозмутимостью, например. Подняв глаза, он прохладно взглянул в зеркало, где над его плечом отражался весьма преклонных лет зловещий господин. И, сохранив безукоризненное самообладание, влажными ладонями пригладил светлые, с лёгкой проседью на висках, волосы, а затем принялся неторопливо надевать свежую рубашку взамен испачканной, ибо таинственный незнакомец застал его в довольно неподходящий момент. Впрочем, спустя минуту, которую Мортимер истратил на то, чтобы привести себя в более или менее божеский вид, и перебрать в памяти гостей, виденных сегодня, оба выглядели, как и подобает джентльменам. Так и не сумев вытащить из цепкой обычно памяти лица всех, любезно поздравлявших сегодня молодоженов, демонический инквизитор обернулся, застегивая манжеты. Синие глаза обшарили фигуру старика. Тот производил впечатление человека вполне обычного, вот только руки. Синие глаза чуть сощурились. Морщинистые руки неизвестного господина были сложены таким образом, чтобы молниеносно сотворить заклинание без словесной формулы. То самое положение рук, к которому начинал привыкать и он сам, дабы впоследствии творить магию даже и без помощи жестов, одним лишь взглядом. Учитывая возраст вошедшего, не исключено, что он владел и этой техникой тоже. Мортимер, доверяя собственному рассудку куда больше, чем неразвитому чутью, немедленно причислил собеседника к опасным одарённым, несмотря на слабую ауру. - Простите меня и вы, я, к сожалению не могу припомнить, с кем имею честь, мистер...? - вопросительно приподняв брови и деликатно улыбнувшись, произнес виновник торжества, один из них, когда его внешний вид, наконец, пришел в полное соответствие с самообладанием. Галстук на шее плотно завязан, ладно подогнанный пиджак тяжеловато лег на больное плечо. Не самое подходящее место для приватных бесед, но... - Что у вас за сообщение? И от кого? Визитер терпеливо ожидал, пока Мортимер приведет себя в порядок, не выказывая и тени раздражения или желания поторопить молодого инквизитора. Не было заметно в нем и беспокойства, что приватность их разговора может в любой момент быть нарушена кем-нибудь еще, пожелавшим воспользоваться туалетом по прямому назначению. - Мейсон. Адам Мейсон, - представился мужчина, губы его при этом тронула едва заметная улыбка. - Ваш отец, бывший инквизитор третьего ранга Рудольф Старр, сожалеет, что, по целому ряду причин, не может поздравить вас с женитьбой лично и желает вам счастья и долгой жизни. И просит вас не повторять его ошибок. Этого имени не было в списках. Ну разумеется. Но и этого незнакомцу, привыкшему складывать руки обманчиво покойным жестом, показалось мало - имя было, конечно же, фальшивкой. Но фальшивкой особенной, со значением. Старик стоял и словно бы смеялся над одному ему понятной шуткой. Волна раздражения объяла с головой и так же внезапно схлынула, оставив на пустынном берегу корчащихся на палящем солнце морских звёзд и жухлые водоросли. - Кто?.. - здесь хвалебное самообладание изменило молодому инквизитору, голос сел. Он вдохнул глубже, потянув тесный галстук, в синих глазах что-то блеснуло. - Что вы... - Мортимер споткнулся, пытаясь собраться с мыслями. Этот человек знал слишком много. Быть может, он собирался шантажировать его дурным происхождением? Или просто зло подшутить, наслаждаясь чужой растерянностью. Его отец умер. УМЕР. УМЕР!! - У вас весьма дурное чувство юмора, кто бы вы ни были. - отчеканил он без тени веселья. Подобного рода беседы, какова бы ни была их цель, совершенно неуместны на свадьбе. - Мой отец умер. - сказал Мортимер почти спокойно. - Давным-давно. Поделившись этой деталью своей биографии, Мортимер сделал попытку обойти злокозненного старика, и вернуться к столу. - Безусловно, для мира и близких мистер Старр умер довольно давно, - обойти мистера Мейсона, не применяя, конечно, неджентльменских методов, отчего-то не получалось, он, не сделав ни единого лишнего движения, оказался на пути Мортимера словно сам по себе. - Но, скажем так, официальное и реальное положения дел только собираются наложиться друг на друга в идеальном совпадении. Ваш отец вряд ли переживет этот год, здоровье его изрядно пошатнулось, несмотря на все усилия положенного ему целителя. Лишь поэтому он решился передать вам эту последнюю весть о себе. А мы любезно согласились ему в этом помочь. Лишь выпустив эту парфянскую стрелу, мистер Мейсон отшагнул в сторону, освобождая выход из уборной и, в свою очередь, проходя к зеркалу над умывальником, чтобы поправить собственный галстук, на какие-то миллиметры сдвинувшийся от назначенного ему положения. Наверное, в глубине души, Мортимер понял это с самого начала - старик лгал насчет своего имени, но все остальное было чистой правдой. Наверное, он даже поймет и примет это. Когда-нибудь. Сейчас же мистер Смит выслушал разъяснения и уточнения фальшивого Адама Мейсона с равнодушием, поразившим даже его самого. Скользнув по морщинистому лицу взглядом человека, которому только что сообщили, что на обед будет вместо птицы рыба, он кивнул, и вышел в коридор. Ноги несли его обратно, не нуждаясь в отчетливых командах разума. Он должен был вернуться к гостям. К Беа. Он вернулся и сел на свое место. В голове стучала только одна мысль: его отец, жалкий, слабый, от всей души презираемый собственным сыном отец все это время, все годы, был жив! А теперь - умирает. Мортимер уже не видел, как в глазах пожилого человека, назвавшегося Адамом Мейсоном, на секунду мелькнула неуверенность. Похоже, реакции от него ожидали совсем иной. В банкетном зале, между тем, все было по прежнему. Сдержанный гул голосов ведущих беседы ни о чем гостей все также плескался под потолком, Беатрис о чем-то разговаривала с матерью, на губах ее то и дело появлялась чуточку смущенная, но счастливая улыбка. Которая, впрочем, мгновенно померкла, стоило ей перевести взгляд на приближающегося Мортимера. Они жили вместе уже год, вместе же росли и прошли через тяжелые испытания, так что ей не составило труда понять, что за внешним фасадом спокойствия ее любимый сейчас совершенно оглушен и потрясен. Пожалуй, таким же он был лишь раз на памяти Беатрис - когда вновь вскрылись исцеленные, казалось бы, навсегда, стигмы. Мелисса, чутко отреагировав на выражение лица Беатрис, тоже взглянула на Мортимера и от нее также не укрылось состояние ее сына. Изменение было столь резким и кардинальным, что сделать вывод было просто, что-то произошло, пока он отсутствовал. Найдя взглядом начальника охраны, Мелисса коротко кивнула в сторону двери уборной и сделала условный жест: "Проверить, доложить. Быстро". Подобравшийся и насторожившийся мужчина неопределенного возраста, наверное, хотел бы броситься выполнять бегом, но принудил себя двигаться прогулочным, неспешным шагом, лишь коснулся уха словно невзначай и, если не знать, на что смотреть, можно было и пропустить короткое шевеление, перемену в до этого спокойном настрое многочисленных сотрудников охраны. - Что случилось? - тихо спросила Беатрис, склонившись к Мортимеру, когда тот сел рядом с ней, в серых глазах отчетливо светилась тревога и беспокойство. Судя по всему, ситуация эта была столь неожиданной, что даже сам Мортимер не знал бы, что ожидать от себя самого в таком случае. Охрана немедленно испарилась и жених запоздало понял, что, наверное, сейчас того человека ищут. Пускай. Сумел войти, сумеет и выйти. Пусть катится к чертям. Губы подрагивали, вопреки отчётливому приказанию рассудка, так и норовя сложиться в усмешку, полную горечи и яда. Борьба хаотического и упорядоченного шла с переменным успехом, и потому выражение лица молодого инквизитора сделалось пугающе неспокойным. Синие глаза наткнулись на взволнованные серые. Потребовалось усилие, чтобы вспомнить: ему что-то говорили, да, точно. Это был голос Беатрис. - Нет. - ложь далась привычно легко, правда теперь в ней не было никакого смысла, да и Мортимер не особенно заботился о том, чтобы все выглядело правдоподобно. - Нет, сегодня ничего. Ничего не случилось.. Голос понизился до шёпота, Мортимер резко встал, едва не уронив стул. - Мне нужно... - он застыл глядя перед собой, привычным успокаивающим жестом приглаживая ладонью волосы. Взгляд упал на мать и выражение его переменилось. Казалось, эта женщина, которая вырастила его, придала ему немного сил. Ещё немного сил для того, чтобы лгать окружающим. "Не при гостях." - Прости, любовь моя. - склонившись, он поцеловал Беа руку. - Мне нужно.. матушка, на пару слов, прошу. - беспомощно оглядевшись, уставился в стену. - Есть здесь.. какой-нибудь кабинет? Беатрис не поверила его словам, но, обезоруженная обращением и поцелуем, как и всегда, отступила, не став задавать новых вопросов. - Хорошо, - ответила она. - Мы с мамой пока присмотрим за всем тут. Мелисса, беспокойно смотревшая на Мортимера, отчасти успокоилась, согретая использованным им обращением к ней, но на лице ее отчетливо проявилась жесткость, едва она увидела вышедшего из уборной начальника охраны, мужчина едва заметно покачал головой, внутри было пусто. Молодой инквизитор все предугадал правильно, мистер Мейсон действительно имел пути не только входа, но и отхода. - Найдется, - кивнула она, снова смягчаясь, едва взглянула на сына. - Пойдем, родной. Взбудораженная атмосфера празднования постепенно возвращалась в свое первоначальное состояние, приумолкшие было разговоры снова возобновились, едва Мелисса и Мортимер скрылись в коридоре, ведущем к отдельным кабинетам, где можно было найти нужное уединение как для приватного разговора, так и чтобы неторопливо выкурить одну из дорогих гаванских сигар или насладиться редким купажом чая с Шри-Ланки. Интерьер помещения соответствовал стилю всего ресторана, дорогая мебель из натурального дерева, обшитая натуральной же кожей, артефактная система вентилирования, искусно замаскированная под охотничьи трофеи на стене, самый настоящий камин, по теплому времени не используемый, но со стопкой источающих лесной аромат сосновых поленьев внутри. - Что случилось? - повторила Мелисса вопрос Беатрис, заданный несколько ранее, встав у кресла, но не спеша садиться в него, с беспокойством глядя на Мортимера. - Ты словно сам не свой. Сын не отвечал. Кабинет был и впрямь хорош, но обстановка, сигары, да и все остальное тоже, его сейчас не интересовали. Мортимер прошел к окну вошедшей уже в привычку самую малость прихрамывающей походкой и выглянул на улицу. Испепеляющий все живое огненный шар низко висел в августовском небе цвета кобальта. Ласковый голос матери почти причинял физическую боль. - Адам Мейсон. - произнес он самым ровным, самым спокойным голосом, на какой только был способен, по-прежнему глядя в окно, словно именно там ждал его ответ на свой вопрос. - Это имя тебе что-нибудь говорит? Мелисса тревожно нахмурилась, подходя ближе к сыну, его состояние ей категорически не нравилось. И, судя по тому, как напряглись ее скулы, озвученное имя действительно вызвало некий, не самый приятный, отклик. - Мне не знаком никто с таким именем. Но, я также знаю, что его используют как псевдоним представители Иллюминатов, закрытой группы людей в высших слоях мировой власти. С тобой говорил кто-то из них? Там, в уборной? Сложить два и два и сделать правильный вывод Мелиссе было несложно. Оставалось только узнать, что могло вызвать у Мортимера такую реакцию. "Вряд ли предложение о вербовке. Разве что...они хотят использовать его против меня?", - подумала Мелисса, с беспокойством глядя на сына. Мелисса подошла ближе, и когда дистанция сделалась слишком.. родственной, Мортимер сделал шаг в сторону, восстанавливая ее до более нейтральных размеров. - Я не знаю, кто со мной говорил. - отозвался приемный сын несколько резче, чем планировал. Он бросил на мать короткий взгляд и снова сумрачно вперился в окно. Псевдоним. Позывной. Тайное общество под названием "Дети Света", "Просвещенные" и так далее. Организация настолько секретная, что официально признана несуществующей в природе. Выходит, они все-таки существовали, эти Иллюминаты? Неважно. Это всего лишь еще одна ложь среди множеств и множеств. - Он сказал.. - голос слушался с трудом, слова приходилось выдавливать из горла едва ли не насильно. - ..что мой отец, Рудольф Старр, павший инквизитор, жив. Он передал мне послание от него. Вот так просто. Ничего особенно. Беатрис была не вполне права, когда не поверила ни единому слову. Все случилось действительно не сегодня. Гораздо раньше. Много лет назад. И теперь они лишь имели дело с последствиями. То, как Мортимер отшагнул от нее, вызвало у Мелиссы боль в груди, она погрустнела и осталась стоять, где была, не делая более попыток приблизиться. А потом, пожалуй, Мортимер стал свидетелем редчайшего события - его мать пришла в ярость, которую с трудом могла сдержать. - Сволочи! - тихо, но с чувством проговорила она. - Нашли же время и место! Пришлось закрыть глаза и сделать несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться хоть немного, сжавшиеся в кулаки изящные ладони снова разжались. Мысли о том, что она сделает с Иллюминатами за эту мелочную выходку, могли подождать. - Его отправили на остров в Атлантическом океане, в пожизненное затворничество, - не стала отпираться Мелисса. - И это было мое решение, не говорить тебе и сестре про то, что он все еще жив. Я сочла, что так будет лучше. Мортимер продолжал упрямо смотреть в окно, но ничего не видел. - Значит, это правда. - скрипнули зубы. Где-то внутри еще жила маленькая надежда (или, быть может, опасение?) что старик солгал. Просто злая шутка, манипуляция, шантаж. Но нет. Маленький остров в Атлантическом океане, где люди пожинают плоды собственных ошибок. Много-много лет. Почему-то, это представилось ему очень живо. - Сколько еще ты собиралась молчать? - голосом, свойственным скорее нервному подростку, нежели молодому мужчине с проседью на висках, поинтересовался Мортимер, поворачиваясь, наконец, к приемной матери лицом. Бледность, синеватые губы, болезненный блеск глаз - внезапный приступ лихорадки неизвестной этиологии. - Да, я помню, ты сочинила эту милую историю, чтобы не слишком травмировать детей. Хорошо. Это мне ясно. - отрывисто, чуть задыхаясь, продолжал он, болезненно морщась. - Но потом.. потом.. - странный хриплый звук вырвался из перекрытого спазмом горла. - ..когда я вернулся оттуда.. Он тяжело задышал, усилием держа руки вытянутыми вниз, только пальцы, затянутые в светлые, праздничные перчатки, отчаянно дрожали. - Или, может, - красивое лицо исказилось. - ты ждала, пока он умрет? Если бы он умер, не пришлось бы ничего объяснять, верно? Что ж, расчет был верный. Он умирает. Слова падали, что свинцовые капли, едкие и обжигающие, в омут тишины уединенной комнатки, и там застывали навсегда. В отличии от сестры, Мортимер никогда кричал. Почитал это низким проявлением слабости характера, разума, воли, которые, по его же собственному убеждению, и были в нем одними из не столь малочисленных сильных сторон. Как он заблуждался: - КАК ТЫ МОГЛА МНЕ НЕ СКАЗАТЬ?! Пальцы скрючило болезненной судорогой, раздался хлопок. Что-то яркое вырвалось наружу мгновенно расширившейся до размеров комнаты обжигающей сферой, не обуглив, но оплавив ворсинки на коврах, обоях, испачкав сажей мебель. А после исчезло так же быстро, как и возникло. Мелисса успела прикрыть лицо мгновенно покрывшимися топазовой коркой руками, но даже так волна окутавшего ее кратковременного жара закрутила, а затем и сожгла ресницы, досталось и собранным в высокую прическу волосам, по комнате поплыл запах паленого волоса, шелковое вечернее платье также обзавелось несколькими подпалинами, выделившимся на бежевого цвета ткани уродливыми черным пятнами. - Прочь, - холодно бросила она сунувшейся было внутрь охране, разумеется, почувствовавшей всплеск магического Дара. Охранники намек поняли правильно и поспешно скрылись за дверью, отложив оценку нанесенного ущерба на более позднее время. Взгляд Мелиссы, вернувшийся к Мортимеру, заметно смягчился, она вздохнула и покачала головой. - Это было тяжело, но есть вещи, которые лучше не знать, родной. Не всякая правда служит во благо. Снова вздохнув, Мелисса в который раз попыталась подойти к Мортимеру поближе, в извечном материнском желании обнять и утешить. - Я никогда не рассказала бы тебе. Поступить с тобой так было бы куда более жестоко, чем не говорить вовсе. Мортимер ненавидел себя сейчас за то, что как в глубоком детстве, желал найти спасение и утешение в объятиях нежных материнских рук. В объятиях женщины, старше его на сотни лет, и до сих пор решающей за него, что он должен знать, а что нет. Вот что причиняло ему самую сильную боль. Магическая вспышка иссушила внутренние резервы и теперь лихорадка брала свое, крупная дрожь била его всего. Он не сделал шага ей на встречу. Он вообще не знал теперь, сможет ли снова называть ее не по имени. - Ты должна была сказать. Обязана! - оборвал он, недослушав. - Это же мой отец! Моя кровь! Чувствуя, как вновь затапливает разум ярость, смолк на несколько секунд, и тяжело дышал. Что дальше, Лилит - не казнена? Не ее голова отделилась от тела? Не ее прах развеян был над Атлантическим океаном? Он помнил эти истории до буквы. До ритуально значимой запятой. Иногда они даже снились ему. И что же теперь? Снова ложь? - Это - мое. Моя история. Моя боль. - помассировав переносицу пальцами, произнес он тихо и хрипло. - Ты не можешь решать за меня, что мне надо знать, а что нет. Как я могу теперь тебе верить? Оставшийся шаг Мелисса прошла сама и мягко положила Мортимеру ладони на плечи в жесте утешения. - Ты прав. Я не знаю, как тебе теперь верить чему угодно, исходящему от меня. На этот вопрос ты можешь ответить только сам, - ответила она, отчаянно сопротивляясь жгучему, такому человеческому желанию вывалить ему на голову вообще все, что знала про чудовищные планы Лилит, готовой превратить свою плоть и кровь, Мортимера и Морин, в живой инструмент достижения абсолютной власти, средство получения оружия, перед которым, быть может, не устоят ни Ад, ни Небеса, как бы ни был мал на это шанс. Про уготованную им изначально своей же матерью судьбу. За это ей до сих пор хотелось казнить Лилит второй раз. Останавливало ее, как и всегда, одно и то же - понимание, что этой правды он попросту не выдержит, если уж для нее это было чудовищно, то ему будет во сто крат тяжелее. - Но, как бы то ни было, я не перестану любить тебя, как своего собственного сына, - закончила она, почувствовав, как по щеке побежала слеза. Ей было грустно, что она так поступила с Мортимером, но иного выхода она не видела, ни тогда, ни сейчас. Женские руки легли на плечи и, спустя несколько секунд, когда губы перестали непроизвольно кривиться, а глаза перестало нестерпимо жечь, Мортимер склонился. На выдохе обнял мать за плечи, так, как не обнимал лет, наверное, с восьми. Шила в мешке не утаишь, но.. был ли теперь смысл обсуждать это? Молодой инквизитор отстранил мать от себя, придерживая ладонями за плечи и испытующе заглянул в глаза: - Я хочу его видеть. "Пока он еще жив." - не прозвучало, но повисло в воздухе. Прерывисто вздохнув, Мелисса закрыла глаза, всецело отдаваясь сыновним объятиям. И коротко, решительно кивнула, когда Мортимер озвучил свою просьбу. Что ж, теперь действительно не имело смысла скрывать отца от сына. - Хорошо, я все устрою. Только будь осторожен, когда будешь с ним общаться, ладно? Мы так и не смогли доподлинно установить, что Лилит не оставила в нем ничего, что может угрожать вам с Морин, так или иначе. Я...наверное, я никогда не перестану бояться потерять тебя, прости. Когда вы пропали...я..., - голос Мелиссы дрогнул, на нее вновь нахлынул тот смертельный холод, когда им сообщили о произошедшем на острове. Она снова вздохнула, восстанавливая дыхание и самообладание. Не встретив ни малейшего сопротивления желанию, противоречащему буквально всему, что Мортимер говорил и думал о своих предках, он успокоился весьма быстро. И только теперь увидел, что успел натворить. Тихо вздохнул и поцеловал мать в щеку. - Прости. - за крик, за огонь, за то, что невольно заставил испытать этот страх потери. Пожалуй, за все разом. - Платье теперь испорчено.. - молодой инквизитор, будто бы забыв о семейных неурядицах вовсе, качнул головой. - Надо послать за другим или.. быть может, навести иллюзию? На губах Мелиссы заиграла слабая, но искренняя улыбка, она также в ответ коснулась его щеки, но уже ладонью. - Ничего страшного. А за платьем, думаю, лучше послать, часть гостей распознает иллюзию и будет думать, что случилось. Уверена, всплеск Дара и так их уже изрядно озадачил. Словно услышав, что ее здесь упоминали, в комнату заглянула Ирисса, взгляд ее профессионально цепко прошелся как по сестре, так и по Мортимеру. - Я не помешала? - спросила она, закрывая дверь за собой. - Ты как раз вовремя, - улыбнулась ей Мелисса. - Мне нужно новое платье, пошли кого-нибудь из охраны, пожалуйста. И нужно договориться с управляющим ресторана о возмещении ущерба. Как там гости? - Хорошо, я этим займусь. Гости, я бы сказала, самую малость обеспокоились, но пока держат это при себе. Беатрис я тоже успокоила, она уже хотела мчаться к вам, сюда, - добавила Ирисса, с самым мягким укором, на какой была способна, посмотрев на Мортимера. Расценив взгляд тещи, как две капли воды похожей на его собственную мать, как побудительный мотив к действию, Мортимер кивнул и отошел к зеркалу. С минуту он проверял, все ли в порядке с его костюмом. - В таком случае, я вернусь к гостям. - сообщил он сестрам-долгожительницам, и, элегантно поклонившись, вышел. *** Лиловые, словно подбой плаща лондонского денди, сумерки окутали столицу Метрополии, пробуждая к жизни прямоугольники окон, желтые там, где для освещения все еще использовался газ и белесые там, где правило бал электричество. Последних было уже существенно больше, но, как и всегда в Лондоне, в некоторые его районы прогресс доходил несколько медленнее, чем в другие. Бросили разноцветные блики на кирпичные стены неоновые огни реклам, район Ковент-Гарден лишь только начинал пробуждаться к своей настоящей жизни, когда большинство горожан будет ложиться спать, веселье в его многочисленных заведениях еще даже не наберет полного размаха. Все это, впрочем, оставалось по другую сторону прохладных стекол и плотных занавесок окон квартиры жилого (и весьма дорогого) дома по Шелтон-стрит. Беатрис только вернулась из душа и, устроившись перед трюмо в шелковом халате, раз за разом проводила по волосам расческой, задумчиво поглядывая на Мортимера, видневшегося в отражении зеркала. - Все в порядке? - наконец, повернувшись к нему лицом, спросила Беатрис. Как и, наверное, всегда бывает с женщинами, вопрос ее мучил совсем иной, нежели тот, что был озвучен, но об этом новоиспеченному супругу, видимо, предлагалось догадаться самому. Остаток праздничного дня прошел в полусне. Мортимер продолжал вести себя, как подобает, но в увеселении гостей более участия не принимал, и был рад, когда все это закончилось. Теперь он сидел в своем любимом, обретшим этот почетный статус в первые недели прошедшего года, кресле, расположенном возле окна в гостиной. Кресло это было прекрасно во всех отношениях: сидя в нем можно было выглянуть в окно, дотянуться до книжного шкафа, и до письменного стола, на котором стоял бокал с разогретым, настоянным на специях, легким вином. Облачившись, как и Беа, в домашнее, мистер Смит, узаконивший нынче статус своей супруги, как полагается приличному человеку, сидел в кресле и задумчиво перелистывал аристотелеву "Метафизику". Впрочем, форма, материя и цель слабо отпечатывались в сознании, занятом совсем другими мыслями. Синие глаза скользили по верхнему краю книжного корешка, едва задевая взглядом текст. Его до смерти интересовало, как быстро матушка "все устроит", но торопить ее прямо сейчас было бы, наверное, проявлением дурного тона. Голос Беатрис вывел его из задумчивости и "Метафизика" отправилась на стол, а новоиспеченный муж подошел ближе и положил ладони в домашних, специальных "книжных" перчатках жене на плечи. - Утомительный день. - признался он, наклоняясь и касаясь губами ее скулы, так, что отражение в зеркале стало несколько более интригующим, чем минуту назад. - Ты не устала? - Насыщенный событиями, - согласилась Беатрис, с тихим вздохом удовольствия принимая ласковые прикосновения Мортимера и в ответ проведя ладонью по его волосам. Образ в отражении так и навевал воспоминания о совсем иной ночи, перед совсем иным зеркалом. - Я не думала, что будет именно так. Наверное, если бы знала, попросила бы организовать все поскромнее. Кажется, ее намек или не был распознан, или же намеренно был оставлен без внимания, так что Беатрис решила спросить прямо. - Ты просто сам не свой стал в какой-то момент. Мама сказала мне не волноваться, но я все равно беспокоюсь. За тебя. Мортимер неплохо умел ускользать от ответа даже на столь прямолинейные вопросы. Но в этот раз, он, вероятно, счел это не целесообразным. Взглянув уже не на отражение, а непосредственно на свою супругу, подавил вздох и неспешно отошел к окну. Отодвинув штору, некоторое время смотрел на тот кусочек ночной столицы, что был оттуда виден. - Я порядке. - отозвался он после некоторого раздумья. - Теперь в порядке. Просто.. мне сообщили нечто слишком неожиданное. Я был.. растерян. - Чтобы выбить тебя из равновесия, новость должна была быть на самом деле ошеломляющей, - осторожно намекнула на свое желание узнать больше Беатрис, подходя к мужу и обнимая его сзади, привычно постаравшись не задеть стигматы. За год совместной жизни она приобрела немалый опыт, теперь это выходило почти машинально. - А еще мне показалось, что мама и тетя Мелисса были весьма рассержены, хоть и пытались это скрыть. Кажется, мистер Смит издал какой-то не слишком почтительный смешок. - Как оказалось, они скрывали довольно много всего. - заметил Мортимер, еще, кажется, не до конца изжив обиду. Да, разумеется, с матерью они помирились, но... но. Он взял ладонь Беатрис в свои и принялся бездумно перебирать тонкие пальчики. - Мой отец жив. Оказывается, он и теперь отбывает свое наказание в тюрьме где-то на островах. Неожиданная новость, неправда ли? Новость действительно застала Беатрис врасплох, Мортимер мог ощутить, как она вздрогнула и застыла на несколько мгновений в ошеломлении. Конечно, Беатрис разделяла мнение своего мужа, тайны были в их семье обычным делом, узнав, что у кроатов в человеческом обличье дети могут быть только от таких же кроатов и зная, что твой отец обычный человек, сложно было бы об этом не задуматься. Но вот это...Заговорить она смогла не сразу. - И ты узнал об этом только сейчас? Какой ужас, - сочувственно проговорила Беатрис. - Могу я отправиться с тобой? Нетрудно было сделать вполне логичный вывод, что узнав о том, что его отец жив, Мортимер захочет его увидеть. И, раз уж он с мамой снова не разругался в пух и прах, в этом желании ему пошли навстречу. - Да, все это время я был уверен, что он давно мертв. - задумчиво подтвердил молодой инквизитор. Классическая версия легенды включала в себя не пережившую родов мать и не перенесшего смерти возлюбленной отца, который отправился за ней вскоре. Затем выяснилось, что роды Лилит перенесла отлично. Но вот жить с отсеченной головой - с этим не могла ничем помочь даже демоническая кровь и разнообразные нечестивые ритуалы. Впрочем, подумалось ему, если продавшиеся способны отращивать крылья, рога и хвосты, быть может, и с головой что-то можно придумать.. Этот бессмысленный образ вошел в сознание и тут же улетучился. Его родной матери, наполовину демонице, отсекли голову спустя три дня после того, как она родила детей. А отец просто скончался от болезни спустя несколько лет. Тюрьма - не санаторий. И выглядело это вполне логично. До сегодняшнего дня. Все эти годы, почти двадцать пять лет! Перехватило горло. - Я не знаю.. - сказал он, когда вновь обрел способность говорить. - Я не знаю даже, смогу ли его видеть. Я всегда думал... Снова повисло молчание. - Ты сильный, ты справишься, - с уверенностью ответила Беатрис, размыкая объятия, чтобы обойти Мортимера и заглянуть ему в глаза. - Несмотря ни на что. И ты не один. Что бы не произошло, о чем бы еще не рассказал твой отец и что бы не сделал, я всегда буду рядом с тобой, готовая помочь. Обольстительно улыбнувшись, Беатрис пустила в ход, как она надеялась, ультимативное оружие в своем женском арсенале: приподнявшись на цыпочки, она приблизила свои губы к губам Мортимера и тихо прошептала: - Старые тайны и новые, я думаю, это может подождать до утра. А у нас с тобой есть куда более приятное занятие на сегодня, не так ли? Мортимер заглянул супруге в глаза и улыбнулся своей особенной - почти демонической улыбкой. К собственному удивлению, тайны не желали покидать голову ни до утра, ни даже на час. Мысли копошились, словно черви, не давай разуму покоя, но портить этот день Беа было бы с его стороны слишком уж.. эгоистично. Обдумать все он сможет потом, когда станет всю ночь без сна глядеть в потолок, и, быть может, под утро что-то запишет, а сейчас: "Вся прелесть воплотилась в ней одной — Дракона взлет и феникса паренье!" - Конечно, любовь моя. Hide . И еще какое-то время спустя Как оказалось, Мелисса действительно развила бурную деятельность, уже на второй день супружеской жизни навестив Мортимера, чтобы обговорить детали предстоящего визита к его отцу. Оставлять их наедине запрещалось правилами, при любом контакте должен был присутствовать еще один сотрудник Инквизиции, так что, по сути, выбор сводился к тому, будет это сторонний человек или же кто-то знакомый. Беатрис без колебаний согласилась занять это место, а Мелисса обещала уладить все формальности. Официально они оба направлялись в командировку в Мадрид, по "служебной необходимости". А уже там они должны были взойти на борт "Серой гончей", спецтранспорта Инквизиции, доставлявшего на такие вот, тюремные острова, провизию и прочие припасы. Отправление было запланировано через неделю и еще пять дней, в общей сложности, должен был занять путь до острова Святой Елены, где и нашел свое последнее пристанище Рудольф Старр. Спецтранспорт Инквизиции "Серая гончая" оказался крепко сбитым дирижаблем, с виду побывавшем во всех передрягах, каких только можно. Показать контент Hide Однако же, нити артефактного плетения на нем были наложены профессионалом, а немногочисленный экипаж, несмотря на немногословность и угрюмость, работал с той же надежностью и точностью, что и швейцарские часы. Скорость дирижабль развивал вполне неплохую, резво набирая и сбрасывая высоту при смене ветровых потоков. Делалось это для поддержания на удивление высокой скорости хода, которую "Гончая" продемонстрировала, впрочем, только когда берег Испании скрылся из виду и вокруг вольно раскинулись кажущиеся бесконечными воды Атлантического океана. Маршрут движения был проложен так, чтобы избегать активных судоходных линий и не приближаться к берегам Африки, так что вид из окна обещал не меняться практически всю дорогу. Со дня свадьбы Мортимер не вспоминал о поездке вслух больше ни разу, но некоторое нервное напряжение, не оставлявшее его, чувствовалось в том, как он перелистывал книги во время всегдашнего вечернего чтения, как молча глядел в окно. Только единожды нарушив это негласное правило, когда мать приехала обсудить подробности поездки. В остальном могло показаться, что до самого дня отъезда он и вовсе позабыл об этом. Мадрид остался там, за пределами стен столичного вокзала, где инквизиторская чета пересела с одного дирижабля на другой. Как и творения скандально известного Гауди, огульно обвиненного в одержимости за вызывающий стиль его архитектурных творений, но, к счастью для многочисленных поклонников и к огорчению редких, и от того особенно пылких, хулителей. Теперь их путь лежал к никому неизвестному островку, затерянному среди океанических вод, где-то между Африкой и Южной Америкой. Лишь обладатели весьма малопопулярных увлечений могли бы припомнить, что какой-то португалец в самом начале шестнадцатого века открыл крошечный островок в день святой Елены, в результате чего тот и получил свое имя. На этом клочке суши не было туземцев, равно как и любого зверья, хищного или травоядного. Зато имелись вулканы, склоны которых покрывали сплошь причудливые, нигде более не произрастающие деревья, да птицы, но вскоре все изменилось. Небольшое изолированное поселение со скалистыми берегами прекрасно подходило для того, чтобы в конце концов превратить его в форпост на границе Империи. Все это Мортимер узнал из соответствующего, предусмотрительно прихваченного в дорогу, тома последнего издания Encyclopædia Britannica, в котором имелись описания даже самых удаленных от метрополии уголков земного шара, где простиралась длань британского владычества. Но в энциклопедию попадало далеко не все. Например, там ни слова не было сказано о том, что на острове св. Елены расположена одна из "покаянных" тюрем, в которых отбывали свое наказание узники, замаравшие высокое звание носителя святого дара настолько, что не могли или не могли быть допущены служить. Почти все таковые заведения находились в управлении тринадцатого отдела, того самого, к которому принадлежал павший греческий инквизитор с демоническим клеймом на плече. По крайней мере, так говорили. Еще поговаривали о том, что охрана, целиком состоящая из инквизиторов и экзорцистов, брала на себя обет молчания по отношению к узникам. Каждый из них должен был сосредоточиться на раскаянии, коему способствовало одиночество. Бедный дом, душеспасительные книги, небольшой кусочек земли для прогулок и тяжелое молчание в краткие минуты передач провианта и необходимых в быту вещей. Да еще строжайший запрет даже приближаться к форту. За провинившимся наблюдали издали, не вмешиваясь в его жизнь даже тогда, когда редкий узник решился бы оборвать ее сам. Так говорили. Со вздохом Мортимер закрыл энциклопедический том и уставился в иллюминатор, за которым простиралась лишь вода, подернутая рябью волн, да небо, в конце концов сливавшееся с нею за горизонтом. Амулет скрывающий ауру у него, разумеется, забрали, под предлогом тщательного исследования. С тех пор прошел уже год, но исследования так и не закончились. Необъяснимая тоска по крошечному паучку с черным камнем бередила душу. Словно надев его, он обретал невидимость. Способности скрываться от слишком проницательных глаз не хватало в последние дни особенно остро. Беатрис вела себя, как подобает примерной викторианской жене, молчаливо следуя за своим мужем и предоставляя ему принимать решения. Выбивался из образа только чересчур пристальный и уверенный взгляд серых глаз, успевавших, кажется, заметить и оценить все и всех вокруг. Неизвестно, что такого ей сказала мать, но, кажется, Беатрис не исключала, что им могут и помешать добраться до конечной точки их маршрута. В любом случае, верный кольт был у нее под рукой на всем протяжении пути и она даже не пыталась скрывать своей готовности пустить его в дело. Вот и сейчас, пока Мортимер занимал себя чтением, Беатрис в тысячный раз чистила свое оружие, но тут же отвлеклась, услышав его тихий вздох. - Надо было взять с собой спицы и шерсть. К прибытию на остров уже связала бы тебе шарф. А к возвращению в Лондон, может, и свитер, - пошутила она, пытаясь поднять Мортимеру настроение. В шутке, впрочем, была и доля правды, еду им, как и экипажу, готовил корабельный кок (несмотря на то, что покорял дирижабль воздушную стихию, он все равно считался кораблем, просто летающим), а уборка, благодаря небольшой площади каюты, обусловленной не слишком большими габаритами дирижабля, отнимала исчезающе малую фракцию отведенного на ожидание времени. Была, конечно, смотровая площадка на корме и носу дирижабля, но не будешь же там проводить все время? Так что Беатрис временами откровенно маялась от безделья, к которому, как оказалось, совершенно не привыкла. - Благодарю, но я слишком боюсь стать похожим на добрую старушку, чтобы позволить себе носить свитера. - в недрах своего набитого разносортными знаниями мозга имелось много довольно странных вещей. - Кроме того, шерсть колючая. Мортимер, в силу проблем, доставленных ему наследственностью, избегал любых тканей, способных раздражать кожу. А если избегать не получалось, становился сам невероятно раздражающим субъектом. - Ещё немного, и ты сотрешь его в порошок. - заметил инквизитор, оставив созерцание пейзажа и предпочтя ему молодую супругу, уделявшую своему пистолету столько внимания, что впору было начинать ревновать. - В чем дело? Ты нервничаешь? - Да. И даже это занятие перестало меня успокаивать, - с тихим вздохом признала Беатрис, откладывая в сторону замшевую тряпочку и, встав из-за столика, прошла к мужу, намереваясь уютно устроиться в его объятиях, ласково провела ладонью по его щеке. Но, несмотря на заботу и любовь, взгляд серых глаз таил все ту же серьезность и настороженность, что и раньше. - Я волнуюсь. О том, что может рассказать твой отец. Как это скажется на тебе. И о том, что может случиться в пути и во время встречи. Перед отбытием мама попросила меня быть особенно бдительной, потому что Иллюминаты ничего не делают просто так, а значит, ничего еще не закончилось. И если они метят причинить боль нашей семье, то я не знаю, что справится с этим лучше, чем потеря сразу двух любимых детей. - Твоя матушка - сама предупредительность и такт. - изначально Мортимер не собирался быть настолько гадким, но что-то пошло не по плану, и вместо нескольких капель, плотину, привычно удерживающую стихийные разливы сарказма и яда, буквально прорвало. Молодой супруг медленно выдохнул и стиснул зубы. Опять. Или следовало бы сказать "снова"? Не то чтобы тайные намерения организации с почти что божественным уровнем секретности сами по себе могли бы стать неожиданностью, но ПОЧЕМУ, черт побери, так необходимо всякий раз обходить его столь демонстративно? Впрочем, не исключено, что новоиспеченная теща просто держала его за идиота. Или же они с Мелиссой обе были просто слишком старыми. Или слишком родня своей лживой до мозга костей сестре. Или все это разом. Он не знал, что раздражало его больше: то, что информация, касающаяся его напрямую, в очередной раз едва не прошла мимо, или то, что скрытность и манипуляции кому-то удается куда лучше, чем ему самому. - Знаешь, от них я теперь готов ожидать чего угодно, но ты.. - губы сжались в тонкую линию, а крылья носа слегка затрепетали, выдавая неадекватную незначительной, в общем, новости, степень раздражения. - И когда же я должен был узнать, что в пути на нас могут напасть? Непосредственно во время события? Беатрис вздохнула и покачала головой, виновато взглянув на мужа. Отчего-то она только сейчас задумалась, что, по сути, приняла решение за него, даже не спросив. В точности так, как поступали и ее мама, и тетя. С этой позиции раздражительность Мортимера была вполне логичной, хотя и вызывала у Беатрис ответную волну того же чувства, порожденную скорее упрямством, чем реальной причиной. - Тебе и так хватало хлопот, я не хотела взваливать на тебя еще и это. Да и мама сказала, что нас защитят в пути. Хотя я, сколько не смотрела по сторонам, так никого и не заметила. Помолчав, Беатрис отвела взгляд в сторону. - Прости. Надо было тебе сразу сказать. Мортимер встал со своего места рывком, то ли не расслышав последних слов, то ли не желая их слышать прямо сейчас. Ах, это прекрасное чувство, когда ты вновь превращаешься в бессловесное тело, подлежащее доставке из пункта "А" в пункт "Б". Тело, не способное принимать решения, не способное обороняться. Не заслуживающее даже знать то, что и другие. Одним словом, представляющее из себя беспомощное ничтожество. Да, разумеется, их всегда сопровождает охрана, но ведь Беатрис предупредили. А его - нет. Уставившись через иллюминатор вниз, на далекую сизую гладь моря, щуря от бликов сапфировые глаза, не без мазохистского наслаждения демонический инквизитор упоенно крушил попытку Беатрис загасить возможный конфликт в зародыше. Ведь задето было самое чувствительное - гордость. Чувство, пребывающее в воспаленном состоянии большую часть его жизни. - НЕ НАДО.. - пальцы бесшумно сомкнулись, пропитывая перчатки сукровицей, а голос, сперва вышедший за рамки допустимого тона, быстро вернулся к подобию спокойствия. - вести себя, как.. Эта мысль осталась незаконченной, ибо простор для вариантов имелся изрядный. Пар вышел в свисток, и голос кузена стал несколько менее напряженным, донося в очередной раз, казалось бы, очевидную всему семейству мысль: - Это мой отец. И это мои хлопоты. И я хочу быть в курсе ВСЕГО! - шумно вздохнув, он прикрыл лицо ладонью, вопрошая уже скорее в воздух. - Господи.. кто станет уважать меня на службе, если моя собственная жена не в силах делать это? Беатрис снова тихо, сожалеюще вздохнула, мимолетно подумав, что хорошо, что она не успела устроиться у Мортимера на коленях, как сперва хотела, слетела бы сейчас на пол. Судя по всему, она снова щедро сыпанула ему соль на раны и теперь придется постараться, заглаживая свою вину. Несмотря на соответствующие мысли, в груди шевелился и червячок обиды, ведь она заботилась о нем, а не намеревалась унизить. - Морти, ну прости, - просяще проговорила она, шагнув вперед, к манящей, несмотря ни на что, мужской спине и прижалась к Мортимеру сзади. Ей нравилось, как он закрывал ее собой в такие моменты, словно надежное укрытие ото всех невзгод. - Я исправлюсь. И буду рассказывать все. Узкие ладошки кузины скользнули вперёд, обхватили его и Мортимер тихо вздохнул. Раздражение вышло из него, как воздух из проколотого воздушного шара. - Да будет так. - в голосе, в пику чрезмерно пафосной библейской фразе, чувствовалась лёгкая ироническая улыбка. Рассеянно глядя а иллюминатор, его пальцы в перчатке касались женской руки, мягко очерчивая ее контуры. - Да будет так, - эхом откликнулась Беатрис, тоже улыбнувшись. То, что ее близость действовала на любимого умиротворяюще, всякий раз изрядно льстило ее женскому самолюбию. Потянуло снова сказать, как сильно она его любит и как ей хорошо рядом с ним, но нежелание нарушать воцарившуюся хрупкую тишину, такую мирную и уютную, пересилило, так что Беатрис просто еще раз прижалась крепче к Мортимеру, наслаждаясь моментом, пока он длился. *** Прошло еще двое суток, прежде чем на горизонте показался искомый остров, омываемый волнами безмятежно отдыхающего под светом солнца океана. Казалось бы, место пожизненного заключения не должно, не имеет права иметь над собой такой хорошей погоды, но, похоже, природе сегодня было наплевать на символизм любого рода. Сам остров оказался отнюдь не маленьким и, как стало понятно, когда дирижабль зашел на круг, готовясь снижаться для посадки, служил обиталищем далеко не для одного-единственного заключенного. Показать контент Hide В складках островных холмов можно было заметить аж пять небольших домов, соединенных грунтовыми дорогами с фортом, чьи изогнутые овалом стены были сложены из обтесанных гранитных глыб. Между зубцов наблюдательных башен мелькали солнечные блики, за дирижаблем пристально следили при помощи биноклей. Ввиду отсутствия традиционной причальной башни, "Гончая" использовала для посадки и швартовки весьма оригинальные устройства, похожие на китобойные гарпунные пушки. Принцип был примерно тот же, пушка (а их было четыре, по одной на каждый борт, нос и корму) выстреливала посадочный якорь на цепи, который имел на носу бур, шустро закапывавший якорь поглубже в землю, обеспечивая надежную фиксацию дирижабля у поверхности земли. Садился дирижабль на подготовленной площадке прямо рядом с фортом, под прицелом его немногочисленных пушек. Мортимера и Беатрис уже ждали, человек в обычном монашеском балахоне, чей низко надвинутый капюшон прятал лицо встречающих в своей тени. Догадаться о том, что это мужчина, можно было только по фигуре пропорций Геракла и ауре, выдававшей в своем носителе инквизитора. - Добро пожаловать на остров Святой Елены, коллеги, - проговорил мужчина, делая шаг вперед и откидывая капюшон. Показать контент Hide - Меня зовут Арчибальд Рамзи, инквизитор четвертого ранга, - представился он, протягивая Мортимеру руку для рукопожатия. - Моя коллега, Сесилия Рамзи, находится при заключенном, его здоровье сильно ухудшилось. Мортимер не без раздражения нашел, что среди сотрудников тринадцатого отделения многовато греческих героев, словно именно по ширине плеч их туда и набирали. Однако, благоразумно оставил свои наблюдения при себе, тем более, что в последние сутки их путешествия ветер усилился и вовсе не такой могучий, как у Рамзи, организм демонического инквизитора страдал от чего-то, весьма напоминающего легкую форму морской болезни, проявления которого до конца еще не оставили его. Комкая в одной руке платочек, который совсем недавно прижимал к губам просто на всякий случай, вторую мистер Смит подал, не снимая перчатки, разумеется, встречающему их господину. - Мортимер Смит. - сообщил он, вероятно, то, что здесь и так уже знали. Добавлять "сын заключенного" не стал. Вероятнее всего, знали здесь и об этом, но просвещать их на случай, если все же нет, потерянный близнец не собирался. - А это моя жена. Беатрис. Соблюдя таким образом этикет, насколько это возможно, и привычно скрыв болезненность от чрезмерно крепкого рукопожатия, не склонный сегодня к пространному разглагольствованию более, чем необходимо, Мортимер спросил: - Когда я смогу его видеть? Ответив коротким кивком вежливо склонившей голову Беатрис, как и положено супруге, стоявшей на шаг позади Мортимера, за его левым плечом, Рамзи с невозмутимым видом сделал жест рукой, указывая на дожидавшуюся своих пассажиров двуколку, в которую был запряжен неприхотливый ломовой конь. - Если желаете, мы можем отправиться прямо сейчас, - спокойно-профессиональным тоном предложил он, не выказав и тени раздражения ни торопливостью гостя, ни самим внеплановым визитом не пойми кого. Беатрис, задумчиво взглянув на инквизитора, решила задать вопрос: - Сесилия Рамзи ваша жена? - Да. Но, на самом деле, мы поначалу были просто однофамильцами, - впервые сквозь броню инквизитора пробилась новая эмоция, легкое смущение. - Удивительное совпадение, - прокомментировала эту новость Беатрис. - Да, бывают в жизни разные чудеса, - не стал спорить Рамзи. Мортимер интереса к забавным семейным казусам не проявил. Поправив перчатки, он кивнул: - Желаю. И отправился к повозке, остановившись у подножки, чтобы предложить своей даме руку. Просияв коллеге-инквизитору самую малость извиняющейся улыбкой, Беатрис следом за мужем прошла к повозке и благодарно приняла предложенную руку. Но только Мортимер мог ощутить легкое пожатие, как и отметить мимолетный тревожный взгляд серых глаз, адресованный ему с немым вопросом "Все в порядке?". Арчибальд, снова не выказав никакого раздражения такой краткостью гостя, легко запрыгнул на козлы, отчего пружины рессор издали жалобный скрип, принимая на себя увеличившийся вес повозки, и взял в руки вожжи. Впрочем, вышколенный и спокойный конь в излишнем понукании не нуждался, послушно сдвинувшись с места и, кажется, вполне мог без особого труда утащить пятерых таких, как Рамзи. Грунтовая дорога, несмотря на то, что выглядела не слишком часто используемой, поддерживалась в хорошем состоянии, поэтому двуколка шла по ней практически ровно и не прошло двадцати минут, как впереди показалась конечная цель путешествия Мортимера и Беатрис - одноэтажный домик, который, пожалуй, можно было даже назвать уютным. Показать контент Hide И вот здесь уже можно было увидеть первые следы пренебрежения, ухоженность цветочных и овощных грядок нарушали постепенно захватывающие территорию сорняки, пропалывать которые было некому, кустарник просил садовых ножниц, а созревшие помидоры некому было сорвать и положить в корзинку, которая лежала там же, рядом с грядкой. - Вот и приехали, - нарушил молчание, царившее в пути, Рамзи, привычно бдительно оглядывая дом. Лишь пожав плечом на безмолвный вопрос Беатрис, Мортимер всю дорогу равнодушно глядел на дорогу, вряд ли, впрочем, обращая хоть толику внимания на необыкновенные реликтовые деревья и бесконечное разнообразие птиц. В конце концов их долгий путь из Лондона в Мадрид, а оттуда в самое сердце Атлантики, был окончен. Кивнув головой размером с хороший чемодан конь стал. Мортимер тупо уставился на первые следы запустения. Будто бы жилец, ответственный за помидоры и настурции, уже умер. Одичавшие цветы оплетут крыльцо, крыша провалится.. Если, конечно, здесь не поселится кто-нибудь ещё, столь же непредусмотритедьный, наивный и неудачливый. Демонический инквизитор сидел, ухватившись пальцами за край дверцы ещё с минуту. И только ощутив на себе вопросительные, недоуменные и какие угодно ещё взгляды, оторвался от двуколки и спрыгнул наземь. - Значит я могу войти? - на всякий случай уточнил он, пряча истерзанный платочек в кармане. Кто знает, что ещё полагалось сделать перед визитом к такому человеку? Даже если Беатрис не была удовлетворена таким же безмолвным ответом на свой вопрос, то сочла неподходящим уточнять что-либо при постороннем человеке. Она старалась сохранять спокойствие, но, чем ближе они подъезжали к дому, тем крепче ее пальцы сжимались на дамской сумочке, давно превращенной Беатрис в медицинский набор, хотя с виду этого было и не сказать. - Вы можете войти, да, - отозвался Рамзи, также легко, как и Мортимер, спрыгивая на землю с козел, несмотря на свои габариты, телом своим он владел не хуже какого-нибудь гимнаста. - Обычно по правилам при разговоре с заключенным полагается присутствовать мне или Сесилии, но в сообщении было указано, что у вас уровень доступа позволяет провести встречу без нашего участия. Мы подождем вас снаружи. Доски крыльца отчетливо скрипнули под визитерами, им вторили дверные петли. Обстановка внутри дома также свидетельствовала о начинавшемся забвении, полки покрывала пыль, оконные стекла не мешало бы уже вымыть, как и сами полы, в углах прихожей, совмещенной с гостиной, скопилась паутина. Воздух был под стать обстановке, он пах лекарствами и тем особым запахом, который всегда ассоциировался у Беатрис с больными, чей дух и воля к жизни сломались под гнетом болезни, сменившись отчаянием и безнадегой. - Давно он болеет? - спросила она у Рамзи и тот сразу ответил, не взяв даже пары секунд на то, чтобы покопаться в памяти. - Три месяца, но за последние две недели состояние его заметно ухудшилось. Сесилия говорит, что у заключенного двусторонняя пневмония, давшая осложнения на сердце. Открылась дверь, ведущая в спальню и на пороге появилась укутанная синюю шаль женщина, немедленно прошедшаяся внимательным, но доброжелательным взглядом по визитерам. Показать контент Hide - Сесилия Рамзи, экзорцист-целитель, - представилась она, но дополнительных вопросов задавать не стала, похоже, также, как и муж, заранее зная, кто должен был прибыть и не видя смысла уточнять очевидные детали. - В пределах получаса разговор безопасен. Если он продлится дольше, я оставила на прикроватном столике стакан с травяным сбором, в крайнем случае, воспользуйтесь Даром, хотя Р...заключенный воспринимает его уже не слишком хорошо. - Мы будем осторожны. - заверил коллегу Мортимер, не в силах сопротивляться магнетизму заросшего крыльца и темных окон, и быть может впервые проявляя столь явную невежливость к собеседникам: он говорил, не глядя на Рамзи. Но вот на ступеньках появилась супруга и однофамилица дружелюбного охранника, внешность которой он едва ли запомнил, отметив про себя только, что от нее действительно фонило целительной магией, хоть и не так сильно, как от Беатрис. - Благодарю. Спасибо. - кажется, мистер Смит и сам заметил, что начинает повторяться, а потом, прокашлявшись, поднялся к дверям, не преминув заметить, что Сесилия Рамзи привыкла называть заключенного - его отца - по имени. - Мы постараемся не доставить.. - тут он споткнулся. - ..неудобств. Было бы неловко, право, если бы узник отошел в мир иной во время их визита. Даже более, чем неловко, ведь после этого, Мортимер был почти уверен, последовало бы какое-нибудь дотошное разбирательство: кто, зачем.. Мистер Смит сжал в перчатке скомканный платочек и незаметно приложил его к тыльной стороне шеи, ощутив испарину. Пальцы невесомо коснулись двери и она отворилась внутрь, в темноту одинокого дома. Потребовалось усилие, чтобы перенести ногу через порог. Рудольф Старр, одна тысяча восемьсот шестидесятого года рождения, инквизитор почти высочайшего, третьего, ранга! Мог бы стать Лордом Инквизитором, вероятно. Не исключено, что даже планировал. Или это планировали за него. Как удобно было бы демоническому культу иметь в инквизиции своего, ручного, лорда. Сколько ему теперь? Шестьдесят.. три? Не так уж много. По подсчетам отпрыска с демонической кровью в жилах - считай молодость. Но Рудольф был обычным человеком. Мортимер криво усмехнулся, поймав себя на этой мысли. "Обычным". Так он их называл про себя. Неопределенно царапнувшее шестое чувство ощущение отвлекло от болезненного самолюбования. Внушительных габаритов, почти как мистер Рамзи и его коллеги, которых Мортимеру довелось узнать в последний год, книжный шкаф был полон, как и полагается, житий святых и святоотеческих писаний. Однако.. - Что-то в нем странное есть. - резюмировал, наконец, кузен, кончиком указательного пальца коснувшись задумчиво губы. - Ты не чувствуешь? Беатрис, провожавшая взглядом покидавшую гостиную чету Рамзи, вздрогнула и вернула свое внимание мужу. - Странное? - задумчиво проговорила она, подходя ближе к стеллажу и разглядывая его повнимательнее. А потом и вовсе наклонилась к книгам и принюхалась. - Да, действительно. Стеллаж пахнет формалином. Как будто на него когда-то банку с ним опрокинули. А еще..., - Беатрис моргнула, пытаясь снова углядеть багровую искорку, мелькнувшую на самой периферии магического восприятия, ладонь потянулась к книге, стоявшей в дальнем углу средней полки, "Откровения Иоанна", гласила надпись на весьма потертом корешке, было заметно, что книгой часто пользовались. Взятая с полки, она словно сама собой раскрылась в руках Беатрис на середине, показывая скрытую в ней тонкую серебряную пластинку с изображением на ней - дагеротип. Показать контент Hide - Это та, кто я думаю? - тихо проговорила Беатрис, вместе с книгой в руках повернувшись к Мортимеру. Касаться пластинки дагеротипа она не спешила. - Формалин? - недоверчиво переспросил Мортимер вполголоса, нарушать тишину в этом доме было так неловко. Перчаткой провел по корешкам, приблизил лицо к полкам и снова потянул носом. Да, теперь ощутил и он - едва ощутимый щекочущий запах здесь был. Оставалось понять, на кой черт книжный шкаф поливали формалином. Сомнительно, чтобы это была островная традиция. И в тот же миг Беатрис потянулась и достала книгу с секретом. Напыление из освященного серебра сводило на нет ауру, свойственную даже ее изображению. Можно было представить, какова была она - живая. Слабо вздохнув, Мортимер взял книгу из рук жены и какое-то время разглядывал изображение. Вряд ли хоть одна женщина в мире была настолько близка к идеалу красоты. - Да. - глуховато подтвердил отпрыск Лилит, чудовища в ангельском обличии. - Это она. Знаешь.. - он едва заметно усмехнулся. - мне всегда казалось, что я похож на нее, а Морин - на отца. С ещё одним вздохом, он закрыл том и убрал его на место. - Какая ирония! Фото его дьявольской матери скрывалось среди апокалиптических предсказаний апостола, возлюбленного Христова ученика, во время о́но так же претерпевающего ссылку на острове. Конь бледный был бы ей к лицу. Интересно, отец сам выбирал, в какое сочинение поместить ее? Так или иначе, угадывался определенный символизм. Как, впрочем, и в том, что этот запах вполне мог быть признаком одного редкого, изготовляемого на основе формальдегида, яда. Из пропитанных им страниц он испарялся медленно, постепенно отравляя лёгкие читающего. Медленно настолько, что болезнь могла растянуться на несколько лет. Как у его отца. И человек мог так никогда и не понять, что был отравлен. Не только телесно, но и нравственно. Никто в здравом уме не позволил бы узнику иметь при себе этот дагерротип. А это значит, что его доставили сюда незаконно, чтобы растравить почти уже излеченную забвением душу. Заставить... - Похоже, это и впрямь ловушка. - произнес он буднично, осторожно сжимая пальцы Беатрис своими. "Ловушка на меня." В душе боролись одновременно ярость и тщеславие. Но если он неправ, то убить Рудольфа можно было куда раньше. К чему было ждать столько лет? Возможно, эти милые Рамзи вместо лечения медленно травили его отца. Что с того, что выглядели они безупречно? Встретившие их в греческой деревне бледный доктор и его сообщница тоже выглядели безупречно. Это могло не говорить ни о чём. Даже если обвинения были ложны, что ж, тогда охрана узника никуда не годилась потому, что не видела дальше собственного носа. - Идём. Я должен его увидеть. Если, конечно, Рудольф Старр не умер давным-давно, а в спальне их ждут.. Ждут. Выяснить это можно было только одним способом. - Жаль, что красота или талант не гарантируют наличия доброты в их обладателе, - тихо ответила Беатрис, проводив книгу взглядом, в ее голосе слышалась грусть. - Я думаю, улыбка у тебя в нее. Невозможно было не думать, какими бы Мортимер и Морин могли стать, оказавшись под полным влиянием своей настоящей матери, вырасти они в другой семье. И мысли эти обдавали сердце Беатрис холодом страха, пусть такой исход и перешел давно в категорию гипотетических, обзаведясь сослагательным наклонением, она знала достаточно, чтобы достоверно представить достаточно правдоподобную и яркую картину. Встретились бы они тогда? Уж точно не по одну сторону незримого фронта, пролегавшего как в душах и сердцах людей, так и в реальности. Слова Мортимера заставили Беатрис напрячься, словно перед броском, сжать его пальцы крепче своей ладонью. - Что ж, им же хуже, - в тон мужу, также буднично, ответила она, послушно шагнув вслед за ним к двери в спальню. Внутри царил полумрак, который серый свет пасмурного дня, проникавший внутрь через окно, казалось, не разгонял, а делал еще гуще и тяжелый, словно надгробная плита, запах болезни и лекарств, которыми ее пытаются лечить. Помимо кровати, в комнате имелся один добротно сработанный стул, тумбочка у кровати (сейчас на ней стояла свеча в подсвечнике и стакан с жидкостью бурого цвета) и платяной шкаф. При взгляде на меблировку можно было легко сделать вывод, что заключенный сделал всю ее самостоятельно. Кроме лежавшего на кровати мужчины, повернувшего голову на скрип отворившейся двери, больше в спальне никого не было, никакие заговорщики не спешили броситься на Мортимера и Беатрис с кинжалами в руках или обрушить на них магию. - Кто вы? - в голосе мужчины, несмотря на слабость и хрипение, все еще слышалась характерная для любого инквизитора твердость, а в облике его, пусть и изрядно истрепанном болезнью и временем, можно было рассмотреть уверенного в себе красавца, которым он когда-то был. Показать контент Hide Взгляд его скользнул по Беатрис и безошибочно остановился на Мортимере, в глубине таких же, как у него самого, голубых глаз мелькнуло понимание и, одновременно, неверие в то, что он видит. - Это было бы слишком. На одного. - кривовато усмехнулся Мортимер, оглядываясь напоследок. Засова не было. Закрыться внутри все равно не вышло бы. Оставалось уповать на то, что здесь, на острове Святой Елены, слишком мало людей для того, чтобы предателей оказалось достаточно, дабы задавить их числом. С другой стороны, быть может, он ошибся и изрядно преувеличил интерес к собственной персоне? Подавив вздох и перехватив удобнее неизменную свою трость, молодой инквизитор переступил порог старческой спальни и почти сразу же напоролся на вопросительный взгляд глаз невозможно синих. Это было все равно, что наткнуться на собственное отражение, каким оно станет сотню лет спустя. Наткнуться и не понять, что увидел. Отражение шевельнуло кустистой бровью, и чуть приоткрыло сморщенные губы, прерывисто, затрудненно дыша. В темных когда-то волосах ныне царила королевская серебряная седина. Дыхание перехватило. Прочистив горло, посетитель педантично поправил идеальный галстук, совершенно скрывающий шею, подтянул перчатки. Развернул единственный стул так, чтобы Беатрис было удобно сесть. И снова застыл, глядя на ослабевшее вместилище духа, не имеющего на себе ни следа демонического влияния. Это был, без сомнения, инквизитор. Настоящий. Довольно сильный в прошлом, но и теперь не утративший святого дара. Такой, каким мог бы быть и он, если бы частица этого человека все двадцать четыре года не враждовала с демоническим началом в его крови, создавая кровоточащий источник гордости и страданий в его ущербном теле. Секунды капали на весы и наконец одна из чаш перевесила другую. Мистер Смит осторожно присел прямо на край смертного одра. Одной рукой он продолжал придерживать трость, вторая замерла неловко, не зная, где ей следует быть. - Посмотри, что там в этом стакане. - не глядя на Беа, попросил он севшим голосом. Быть может, там было вовсе не лекарство? Сказав это, замолчал снова, продолжая неотрывно смотреть. Человек, прочитавший сотни книг, знающий наизусть тысячи стихов, и никогда не страдавший от излишней скромности, не находил слов. Неудержим ветров поток. Прекрасны о любви слова. Но есть и для деревьев срок, Конец свой знает и трава… Недавно был расцвет – и вот Уже седеет голова! Что наша жизнь? Пушинок взлет! Но кто их в вихре соберет? …Уносится вослед ветрам Моей мечты весна... История любви инквизитора и полудемоницы не могла закончиться иначе. Только так. Беатрис, поняв, что непроизвольно затаила дыхание, заставила себя медленно выпустить воздух из легких, почти не обратив внимания на привычную галантность Мортимера и сев на предложенный стул практически наощупь. Да, сходство было несомненным и, судя по зажегшемуся в глазах Старра пониманию, он уже догадался, каким будет ответ на его вопрос. - Какой ты стал, сын, - проговорил Рудольф с тихой гордостью и закашлялся, чем заставил Беатрис нахмуриться и потянуться к стакану с отваром. Конечно, без химической лаборатории определить состав используемых трав было сложно, но, насколько она могла судить по запаху и вкусу, он соответствовал заявленному сбору от кашля. Мысль потянула за собой воспоминание, как мама обучала ее распознавать целебные травы, показывая, что за пределами ее Дара есть еще многое, что может послужить хорошим подспорьем любому целителю и, несмотря на ситуацию, Беатрис едва заметно улыбнулась, впрочем, ее лицо почти сразу снова стало сосредоточенным. - Ничего подозрительного, насколько я могу судить, - сообщила она Мортимеру, пока Рудольф восстанавливал дыхание. Едва ли кто-нибудь догадывался, как самовлюбленному и язвительному красавцу, прекрасно сознающему силу своего обаяния, было нужно именно это. Едва ли сам Мортимер отдавал себе отчёт в том, что именно этого ему не хватало всю его жизнь. Даже сейчас он не слишком понимал, почему продолжает молчать, как полный идиот. - Я получил твое сообщение. - поспешил он исправить хотя бы это, коротко кивнув Беатрис. Губы дрогнули, сложившись в мимолетную тень улыбки. - Это было... И вот, когда он, наконец, получил то, чего ему всегда недоставало, вскоре вынужден будет это потерять. Так или иначе. Эти возомнившие себя высшими существами, достойными решать, кому жить, а кому умереть, трухлявые старики поплатятся за свои интриги! А впрочем, если бы не интриги Иллюминатов, он даже не узнал бы. Так и жил бы в неведении. Почему, черт побери, каждый второй знакомый ему человек пытается им манипулировать?! Свободная рука непроизвольно сжалась в кулак. Чтобы расправить сведённые чуть ли не судорогой пальцы, помассировал переносицу, и продолжил с усилием. - ...это было весьма неожиданно. - очень мягко сказано, очень. - Ведь я с самого детства был убежден, что ты давно мертв. Пауза. В следующий вопрос молодой инквизитор постарался вложить максимум спокойствия и такта, что несколько смягчило бы торчащие из мешка интонаций заточенные острия фактов. - Ты знаешь, что тебя отравили? Губы отдышавшегося Старра тронула слабая улыбка, когда он снова взглянул на Мортимера, с такой жадностью, будто хотел запомнить мельчайшую деталь его облика, пока есть такая возможность. - Это было логично, ведь для мира я действительно умер. Я долго сомневался, правильно ли я поступил, не зная мотивов тех, кто сделал мне предложение, но сейчас, видя тебя и твою красавицу-жену, понимаю, что стоило рискнуть. Хотя бы раз увидеть своего сына...таким. Взрослым. Красивым и сильным. Правда, твоя аура видится мне странной, как будто неполной. Так и должно быть? Возникшую паузу снова заполнили звуки кашля, ставшего сильнее и настойчивее, заставив Беатрис встать со стула и склониться к Старру, ладонь, легшую больному на грудь, окутало золотисто-янтарное свечение, после чего кашель не сразу, но все же унялся. - Отравили? - почти в унисон спросили Беатрис и Старр, глядя на Мортимера. Беатрис машинально отставила подальше стакан с отваром, который взяла было в руку, чтобы напоить больного. - Да. - медленно согласился гость, созерцая теперь точку на серой стене. - Очень логично. Все-таки как эгоистично было дать знать о себе только на смертном одре. Впрочем, эгоизм был свойственен почти всем людям. И тратить оставшееся время на констатацию очевидного было бы невероятно глупо. Мистер Смит льстил себе мыслью, что снисходителен к людям своего сорта. - Держу пари, ты любишь читать? А самая любимая "Апокалипсис", верно? - со стороны все это наверняка выглядело бессмысленно. Если не знать, что хранилось в той книге. - Думаю, они пропитали ядом страницы. Этот гнусный запах от шкафа с книгами. Думаю, болезнь возникла не сама по себе. Да и с чего бы? Чистейший морской воздух имелся на острове в избытке. Здесь можно было бы устроить курорт по исцелению чахоточных, не меньше. - Что до ауры, это метка, которую она нам оставила. - продолжал неспешно вещать Мортимер, рассеянно глядя на то, как Беа касается груди больного, как пытается хотя бы ненадолго остановить болезнь. - Дело в том, что у тебя есть и дочь тоже. Известие, для осознания которого требовалось время. Наверное. Времени у них не было, поэтому молодой инквизитор продолжил. - Сестра родилась на четверть часа раньше, так что формально, - он усмехнулся, взгляд синих, как небеса в августе, глаз, сделался отсутствующим. - она старше меня. Ее зовут Морин. Твоя.. мм.. она связала нас. Не знаю, как, не знаю, зачем. Догадываюсь кое о чем, но, пожалуй, не желаю об этом думать.. Легкий вздох, пальцы в перчатке коснулись переносицы в жесте некоего душевного утомления. Она. Та женщина, которой отсекли голову, останки сожгли, а пепел развеяли над Атлантическим океаном. - Мы не разлучались даже на день все эти годы. Просто не могли. Но в прошлом году все закончилось. Морин уехала. Так что.. я не смог сообщить ей о тебе. - не смог, или, быть может, не нашел в себе сил. Теперь уже неважно. - Прости. - Дочь...близнецы, - ошеломленно проговорил Старр, то, что его отравили, немедленно потускнело перед этой новостью, вышедшей на первый план. - Я был таким амбициозным, думал, что работа и положение в обществе куда важнее, чем семья. Понимание, что все наоборот, пришло куда позже, уже здесь. У меня было много времени для раздумий, да, - издал Старр ироничный смешок, то ли стараниями Беатрис, то ли от самого понимания, что у него есть дети, бывший инквизитор заметно оживился, у него появился блеск в глазах, а голос окреп. - Я так много хочу тебе сказать, но это может подождать в свете сказанного тобой, - заговорил Старр вновь, пусть болезнь и приковала его к кровати, перед Беатрис и Мортимером сейчас был собранный и готовый ко всему инквизитор. - Я не знаю личности приходившего ко мне посланника, это было ночью и он скрыл лицо, но по ауре могу сказать, что это один из обычных людей. Среднего роста, без запоминающихся особенностей в движениях, походке или голосе. Вероятно, кто-то из простых оперативников. Он же передал мне ее фотографию, оставил на книжной полке уходя. Я держу ее в книге Иоанна, да. Собственно говоря, книги заменили лет пять назад, те, что были, истрепались до почти нечитабельного состояния. Закончив говорить, Старр снова закашлялся, на этот раз сильнее и дольше, один приступ сменился другим, заставив мужчину захрипеть и вцепиться в собственную грудь пальцами, он начал задыхаться. - Что-то не так! - в голосе Беатрис зазвенел металл, не тратя более времени на разговоры, не размениваясь более на полумеры она воззвала к своему Дару и Господу и комнату затопил золотисто-янтарный свет. Высшее заклинание из доступных целителям получалось у Беатрис все лучше и лучше, на этот раз обошлось без мучительной борьбы с самой собой. Старр обмяк и с усталым выдохом опрокинулся на подушки, грудь его часто вздымалась, пропуская в легкие недоступный ранее воздух, кашель прекратился в один миг, теперь перед Мортимером и Беатрис был пусть и изможденный долгой болезнью, но отнюдь не умирающий человек. Пять лет назад. А потом, спустя некоторое время, необходимое для того, чтобы яд достаточно поразил лёгкие жертвы, началась болезнь. Ну конечно! И вдруг рассказ прервался. Рудольф скрючился на своем ложе, задыхаясь и хрипя так надрывно, что Мортимера сковал ужас. Узник больше не мог дышать, на губах выступила пена. Он умирал. Нет, он, разумеется, понимал, что этот человек не протянет долго, годы, тюрьма, болезнь.. Но не прямо же сейчас?! Он не может умереть прямо сейчас.. не могло же все так глупо и трагически совпасть.. И вдруг в голове словно молния сверкнула: человек средних лет, обычной внешности, без особых примет в голосе или движениях. Палуба дирижабля была довольно узкой, морской ветер после духоты кают чрезмерно бодрящим, а матрос, толкнувший его плечом, слишком невнимательным. Бубня извинения и отводя глаза, незнакомец ретировался. Тогда мистер Смит лишь поморщился - стигма в области воротника отозвалась болью - и поспешил на землю. При первой встрече с ним многие отводили глаза, как женщины, так и мужчины, а сам он слишком спешил достичь цели своего путешествия, но теперь он все понял! Шарахнувшись от умирающего, как-будто тот болел не пневмонией, а проказой, Мортимер попятился к двери, чтобы быть как можно дальше от него, и тяжело дыша, сорвал с себя перчатки, галстук, и в конце концов тёмно-серый - один из любимых - пиджак. Все, чего мог коснуться этот подосланный негодяй. Иллюминаты, похоже, любили использовать в своих целях людей без особых примет, не так ли? - Идиот. Тупица. Мясо! - ругая себя сквозь зубы на всех известных ему языках, включая демонический, молодой инквизитор в приступе какого-то необъяснимого безумия шарил изъязвленными ладонями по своей одежде. Его использовали. Опять. Потребовалось несколько минут, но он нашел ее. Она напоминала крошечный осколок стекла, совершенно прозрачная, с тончайшей работы артефакторными нитями. Пряталась за лацканом. Эта дрянь и должна была каким-то образом спровоцировать приступ? Мортимер не собирался выяснять, каким именно. - Хотите войну? - поинтересовался он шепотом, глядя на вражескую диверсионную колючку лихорадочно блестящими глазами, и сжал кулак. - Будет вам война. Судорожно сжатую кисть объял огонь. А когда, наконец, разжал ладонь и увидел, что стекляшка превратилась в пепел, с мстительным удовлетворением вздохнул. И, наконец, обернулся к жене, которая за это время успела в очередной раз спасти жизнь умирающему, запустив пальцы в волосы. На лбу проступила лёгкая испарина. - И как надолго этого хватит? - хрипловато поинтересовался безумец у своей драгоценной супруги. - Час? День? Тяжело переводивший дыхание Старр посмотрел на окутавшийся пламенем кулак Мортимера и что-то в его взгляде и выражении лица неоспоримо свидетельствовало - он знал или, как минимум, мог уверенно предположить, зачем Лилит связала вместе ауры своих, его, детей. И знание это радости ему отнюдь не доставляло. - При условии устранения источника яда эффекта заклинания хватит, чтобы отравление не случилось вновь, - отозвалась Беатрис, взяв Старра за запястье и считая пульс, действия Мортимера ее ничуть не испугали и не озадачили. - Но здоровье твоего отца уже подорвано и тут я никаких гарантий дать не могу. - Я справлюсь, - со всей остававшейся у него уверенностью (не такой уж и большой) добавил Старр. - Продержался же я до сих пор. По доскам пола в гостиной простучали сапоги с характерной для служителей Инквизиции подошвой и дверь в спальню распахнулась, открывая вид на встревоженную чету Рамзи. - У вас все в порядке? Мы почувствовали сильный магический выброс, - спросил Арчибальд, упершись тяжелым взглядом в Мортимера, его встрепанный вид привлек к нему внимание инквизитора. Только что вошедшим и впрямь открылась не вполне ожидаемая в спальне смертельно больного картина. Но смутить Мортимера всего лишь недовольным взглядом было очень нелегко. Бездонная лазурь встретила мрачную серость чистейшей незамутненностью взора. - Теперь - да. Судя по всему, "несчастный случай" откладывался. Во всяком случае, чета Рамзи не обнаруживала явных враждебных намерений. Возможно, они будут ждать, когда план принесет свои плоды. Например, когда он прервет все сношения с приемной матерью? Только вот уже в завязке этого представления кое-что пошло не так. Второстепенный персонаж, который должен был скончаться в конце первого акта - остался жив. Что-то они теперь станут делать?.. - Мистеру Старру стало хуже. - пояснил демонический инквизитор, невозмутимо натягивая перчатки и заново повязывая галстук. Вскоре он вновь выглядел, как и прежде, безупречно. - На минуту мне показалось, что это.. конец. Должен признаться, мне сделалось дурно на минуту... Возможно, виной тому и здешняя духота тоже. - голос Мортимера весьма уместно понизился на полтона и трогательно дрогнул. - Но моя дорогая супруга вовремя вмешалась. И теперь все в порядке. Значит, теперь они должны устранить яд. - Моя дорогая жена - как ни в чем ни бывало, продолжал господин лжец, никогда не забывая в свою ложь добавлять как можно больше правды. - превосходный целитель, и она считает, что на и без того подорванном здоровье мистера Старра пагубно сказывается застоявшийся в доме воздух. Если вы позволите, мы бы освободили дом от ненужных тканей и бумаг.. От всего, что собирает пыль. Так ему бы сразу стало легче дышать. Оставалось лишь одно - сопроводить эту невинную просьбу самым располагающим к себе выражением лица. Больше, пожалуй, Мортимер ничего не мог сделать. Беатрис, которой пришлось отложить в сторону вопросы, приняла максимально убедительный вид и кивнула с важностью профессора, подтверждающего выкладки своего ассистента. Вес взгляда Арчибальда, тем не менее, не стал легче ни на одну унцию, но все же он вынужден был посмотреть на жену, ища у нее опровержения или подтверждения слов Мортимера. В той же, похоже, боролись сейчас два чувства - зависть к более одаренной коллеге и беспристрастность профессионала и, в итоге, победила последняя. - Да, в изменившихся условиях нахождение на свежем воздухе и вообще его очищение способствуют выздоровлению, - признала она и Рамзи с неохотой кивнул. - Хорошо, мы займемся этим. Вы собираетесь продолжить разговор с заключенным? - спросил он у Мортимера, ведя себя так, будто Старра в комнате не было вовсе. - Благодарю. - ещё шире улыбнулся дальний потомок любопытного демона. - Да, мы собираемся. Думаю, будет лучше, если мы выйдем на свежий воздух. Попросив у Беатрис единственный на всю комнату стул, мистер Смит невозмутимо проследовал к выходу на открытую веранду через гостиную, где на обратном пути ненадолго задержался у книжного шкафа, дабы извлечь лик своей матери из "Апокалипсиса". Серебряная пластинка вряд ли могла принести какой-то серьезный вред, обыск гостям с высокой протекцией не полагался, а вот ужесточение режима содержания за незаконное и опасное имущество заключённому, который и без того в любой момент мог отправиться в лучший мир, было вовсе ни к чему. Совершив эту маленькую кражу, совершенно успокоившийся, Мортимер вернулся, дабы предложить свою помощь в непростом пути на открытый воздух. - Позволишь? - все ещё чувствуя некоторую неловкость, он протянул руку человеку, которого видел первый раз в жизни, своему отцу. - Конечно, - кивнул Старр, берясь за предложенную руку. Болезнь подточила его силы и безжалостным резцом непрошенного скульптора прошлась по его телу, иссушая его, но все равно не могла скрыть того, что было в нем заложено изначально, а затем заботливо поддерживалось его владельцем, даже когда он оказался в ссылке на острове. Беатрис заботливо помогла Старру облачиться в потертый халат, поддержала мужчину с другой стороны. Арчибальд Рамзи, глядя на эти проявления заботы, только недовольно дернул щекой, но промолчал. Он и его жена принялись освобождать книжный стеллаж от книг, но отчего-то быстро свернули этот процесс, вернувшись к двуколке, где и остались дожидаться Мортимера и Беатрис. Небольшая веранда с обратной стороны дома носила на себе те же следы небрежения, что и все остальная обстановка в доме, но там, по крайней мере, царил свежий и, пожалуй, даже прохладный ветер, несший в себе слабый намек на полевые цветы и соль океанских волн. Тяжело усевшись на стул, Старр перевел дыхание и благодарно посмотрел на Беатрис. - Спасибо вам, леди. Вы спасли мне жизнь. - Не стоит благодарностей, - самую малость смутилась Беатрис. - Надеюсь, все образуется и вы пойдете на поправку. - Я постараюсь, - мягко ответил Старр, возвращая свое внимание Мортимеру. - Знаешь, ты похож на нее. Очень. Я часто сожалел о том, как все сложилось, но теперь понимаю, не будь этого, не было бы и тебя, и Морин. Иронично, что даже из самого плохого получается что-то хорошее. Наверное, одно из проявлений чувства юмора Господа. - У Господа весьма своеобразное чувство юмора. Мортимер присел на ступеньку, с которой можно было легко сойти в сад. Выходящее на восток крыльцо тонуло в сумрачной тени, когда они прибыли. Это место золотили осторожные лучики солнца. Отец, возможно, и мог бы поправиться, если бы эта задача целиком зависела только от его здоровья. Но здесь, на краю света, в руках злодеев, способных медленно убивать человека мучительнейшим способом только потому, что это может причинить боль тому, кому следует причинить боль.. Здесь у него было очень мало шансов. Дирижабль улетит и унесет с собой тех двоих, кто мог бы защитить его. Ни на кого другого Мортимер не мог бы положиться. И можно сколько угодно писать письма и пытаться что-то изменить. Пространство играет против них. Пауза слегка затянулась и демонический инквизитор нарушил ее, полуобернувшись так, что подсвеченные контровым светом волосы его золотились, напоминая апокрифический нимб. - Я забрал ее портрет. - сообщил он. - Думаю, так будет лучше. А взамен оставлю это. Не слишком почтительный сын протянул отцу уже не пластинку, а обычный снимок, на котором незадолго до совершеннолетия были запечатлены оба, и брат, и сестра. Показать контент Hide Пронзительная, совершенно точно, отцовская синева глаз обоих впивалась в смотрящего, как игла. Старр грустно улыбнулся, принимая предложенную ему фотографию, взгляд его словно прикипел к двум лицам, запечатленным на ней. - Мои дети, - с гордостью в голосе проговорил он. - Кто бы мог подумать, что одно это знание доставит мне столько радости. Что ж, я считаю, это вполне равноценный обмен, хоть серебро и считается дороже бумаги. Кажется, бывший инквизитор четвертого ранга впервые за очень долгое время нашел в себе силы пошутить. Впрочем, перемены в нем можно было заметить уже невооруженным взглядом, изменились и разворот плеч, и осанка, и выражение лица, визит Мортимера словно вдохнул в его отца вторую жизнь. - Я так о многом хочу спросить и не знаю с чего начать, - признался он, поглядывая на Беатрис, скромно вставшую чуть в стороне. - Как ты жил раньше и живешь теперь, как познакомился со своей супругой, как тебе работается в Инквизиции. Ждать ли мне внуков в ближайшем времени? Внуков? - Господи, нет! - вырвалось у застигнутого врасплох молодого инквизитора. Хвалебное самообладание дало сбой. Спохватившись, Мортимер бросил быстрый взгляд на жену и поспешил исправить возможное впечатление. - Не так скоро, я полагаю. И он переключился на прочие, более безопасные темы. - В жизни у каждого свои трудности, но в конце концов ко всему привыкаешь. - мистер Смит пожал плечами, проявляя не свойственную ему в обычное время скромность. - Нас усыновила Мелисса, старшая из трёх сестер. Но это ты знаешь, вероятно. Мы выросли в заповеднике, и Беа я знаю всю жизнь. Вынужден признать, что мое детство было предосудительно нормальным для человека, в жилах которого течет демоническая кровь. Губы иронически изогнулись, но спустя некоторое время уголки рта сползли вниз, придавая красивому лицу до некоторой степени жестокое выражение. - Возможно, они попытаются снова. - заметил он сдержанно. - Я не знаю, как можно этому помешать... Беатрис не стала никак комментировать возглас супруга, хоть и заметно смутилась, когда Старр упомянул внуков. Ответный взгляд ее был скорее задумчивым, чем возмущенным. Дети виделись ей пока что чем-то вроде абстрактной возможности, которая наступит, как и сказал Мортимер, "не так скоро", а не близкой и конкретной целью для достижения. - Мою маму зовут Ирисса, она сестра Мелиссы, - добавила Беатрис и Старр кивнул. - Да, я имел долгие беседы с ними обеими. Удивительные женщины. Наверное, если кто и мог вырастить тебя, как человека, сын, так это кто-то из них двоих. Старр не использовал термин "допрос", но можно было вполне представить, насколько тяжело ему было общаться с теми, кто решит не только его судьбу, но и судьбу его детей и той, кого он любил. Тем не менее, в его голосе звучало искреннее уважение. Потянувшись к Мортимеру, он коснулся его плеча. - Будь, что будет, свершится, что суждено. Ты и твоя жена уже сделали для меня больше, чем можно было бы представить. В остальном, я положусь на волю Господа и не буду более ни о чем сожалеть. Увидеть тебя, знать, что у моих детей все хорошо, что они живы и здоровы - я не ждал от судьбы такого подарка. И если сначала в глаза бросалось несомненное сходство, то теперь стали проявились и различия. Мортимер, в отличии от отца, вряд ли сумел бы простить людей, искалечивших ему всю жизнь. Даже если бы сам был во всем виноват. Особенно, если был бы виноват во всем сам. - Что ж, пожалуй, нам и впрямь не остаётся ничего иного. - сумрачно согласился он. Fac officium, Deus providebit.* Этот принцип так или иначе исповедовали Соломон из притч, Данте в своей Божественной комедии, Конфуций, Кант и Марк Аврелий. Цари и полководцы, писатели и философы, мудрецы древности сходились в одном: следует исполнять свой долг, а остальное оставить воле Бога. Ступят на эту стезю и они. Hide . 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Dmitry Shepard 30 717 6 ноября, 2021 Эпилог Мортимера и Беатрис часть 2 Атлантика - Португалия - Испания - Лондон Обратный путь до дирижабля прошел в молчании, хотя даже обычно не слишком проницательный Мортимер мог бы без особого труда понять, что у четы Рамзи крутится на языке некий вопрос, быть может, даже не один, который они очень хотели бы задать, но отчего-то не делают этого. Кроме того, оба они, если сравнивать с моментом первой встречи, стали очень мрачны, хотя причины подобной перемены настроения, как раз были неясны, казалось бы, и мистер и миссис Рамзи должны были бы радоваться, что странные визитеры скоро покинут вверенный их ответственности остров. Коротко попрощавшись с Мортимером и Беатрис у сходней, Рамзи заторопились в форт, мимолетный взгляд на их лица отметил бы почти одинаковую суровость, столь характерную для карающей длани Инквизиции, сиречь Наказующих. Теперь жгучий интерес вспыхнул во взгляде Беатрис, но, увы, она с мужем ничего не могла тут поделать, даже если Рудольфа Старра собирались медленно запытать до смерти сразу, как они отправятся восвояси. Снова потянулись дни путешествия над морем, теперь в обратную сторону, хоть и другим маршрутом. Словно отвечая настроению и пассажиров, и экипажа, погода нахмурилась, небо затянули серые облака, то и дело норовившие сыпануть щедрой горстью капель на проходящий близко под ними дирижабль, промозглая сырость так и искала любой путь внутрь кают и дальше, под одежду, к желанному теплу человеческого тела. Ближе к побережью погода наладилась, солнце благосклонно напитывало своими лучами апельсиновые плантации Португалии, страны, в которой, если верить официальным документам, родились как мать Беатрис, так и приемная мать Мортимера, над Мадридом, где супруги Смит распрощались с "Гончей", также безраздельно царила чистая синева неба, нарушить которую не дерзало ни одно, пусть даже самое маленькое облачко, до боли напоминая Беатрис о событиях уже годичной давности. Казалось, с того момента прошла целая вечность. Лондон встретил Мортимера и Беатрис привычным желтым туманом, плотной шалью окутавшим одевшийся в вечерний наряд света в окнах домов и неоновых огней рекламы разнообразных заведений район Ковен-Гарден, для обитателей которого работа только начиналась и на улицах было почти также людно, что и в Сити в час дня. Вечер и ночь прошли тихо и спокойно и лишь утром, в десять часов, в дверь квартиры Смитов деликатно постучали. На пороге терпеливо ждала приглашения войти Мелисса, явно желая знать, как все прошло. Что касается Мортимера, то мрачность супругов-тюремщиков он объяснял для себя очень просто: разумеется, они были огорчены тем, что все прошло не по плану. Негодяи, мерзавцы, заговорщики!! Они ждали, что Старр скончается на руках сына, но этого не произошло. Впрочем, Рамзи могли вскорости это исправить. Демонический инквизитор волевым усилием водрузил на лицо маску безмятежности и дружелюбия, ради того, чтобы попрощаться, не вызывая подозрений. Видимость эта держалась до самых дверей каюты на дирижабле. Стоило мистеру Смиту переступить через порог, как он сделался сварлив, раздражителен и рассеян, одним словом, невыносим настолько, насколько он один умел быть. Впрочем, спустя пару дней состояние это частично рассеялось. Осталась неспособность сосредоточиться на внешних раздражителях и ощущение сосущей дыры в груди. Рудольф Старр, беспомощный старик и единственный кровный родственник, не считая сестры, остался на острове, где с ним могли сделать все что угодно. А его сын, инквизитор, одаренный и весьма перспективный, как он думал о себе, молодой человек, не мог сделать ни-че-го. Впрочем, возможно виной тому чувству было и другое: все время в пути серебряная пластинка с портретом матери незримо присутствовала возле сердца, прячась в потайном кармане пиджака. Дорога обратно прошла хуже и утомительное, чем туда. *** Матушка застала молодую чету за одной из регулярных перевязок. Стигма, занимающая главенствующее положение между шеей и плечем, как всегда, болезненно. - Немного туже, да, ещё.. ох, ведь больно же, Беа! Иногда угодить кузену оказывалось невероятно сложно. "Матушка" на серебряной пластинке теперь была заточена под замком в одном из ящиков стола. - Откроешь? - того же градуса невыносимости, что и характер их владельца, синие глаза воззрились на супругу, когда в дверь позвонили. - Я пока оденусь. - Извини, - самую малость недовольно ответила Беатрис на упрек. С этой конкретной стигмой всегда было больше всего мороки, оставишь повязку слишком свободной, натечет крови под рубашку, затянешь потуже, сделаешь больно. Приходилось искать идеальную середину, что не всегда получалось с первого раза, несмотря на всю имевшуюся у Беатрис практику. А учитывая, как долго уже Мортимер пребывал в раздражении, оно стало передаваться и самой Беатрис, все же, запасы ее терпения были далеко не безграничны. Подавив в очередной раз возникшее желание огрызнуться, Беатрис улыбнулась мужу, чувствуя, как снова успокаивается, взгляд его, безусловно, действовал на нее умиротворяюще. - Да, конечно, открою, - закрепив повязку, Беатрис наскоро убрала медицинские принадлежности в саквояж и поспешила в прихожую. - О, тетя, здравствуй! - с улыбкой приветствовала она Мелиссу, пропуская ее внутрь. - Здравствуй, дорогая, - запечатлела Мелисса на щеке племянницы родственный поцелуй. Охрана, неотступными тенями следовавшая за Старшей кроатов повсюду, привычно осталась дежурить в коридоре. - Решила навестить вас, мне не терпится узнать, как прошла ваша поездка. - Мортимер сейчас подойдет, а я пока чайник поставлю. - Хорошо. Я буду в гостиной, ладно? - Да, конечно, - согласилась Беатрис, почти волшебной феей упорхнув на кухню и предоставив Мелиссе самостоятельно устроиться на диване в гостиной. Мистер Смит, все годы их знакомства, но особенно теперь, после заключения законного брака, продолжающий беззастенчиво злоупотреблять ангельским терпением своей волшебной феи, заставил себя подождать не менее пяти минут. Это время было истрачено с несомненной пользой - пред очи своей высокопоставленной матушки Мортимер явился, как на официальный прием в Букингемский дворец, тщательно упакованным в костюм с галстуком и перчатками. Присев на тот же диван, что и гостья, нерадивый сынок неопределенно улыбнулся и начал издалека: - У меня две новости... - Вот значит, как они решили до меня дотянуться, раз уж на прямое устранение у них нет ни сил, ни возможностей. Придется принять меры, - внешне спокойно проговорила Мелисса спустя некоторое время, как Мортимер замолк, рассказав ей обо всем (почти), что происходило на острове Святой Елены. Беатрис, которая уже успела принести всем чай и сейчас сидела тихой мышкой в кресле, невольно поежилась, ощутив за голосом тети что-то очень мрачное и угрожающее. Эту ипостась Мелиссы, отдающую запахом пороха и крови времен Второго Прорыва ей видеть не доводилось. - Я постараюсь приложить все усилия, чтобы защитить Рудольфа. Надо сказать, здесь они застали меня врасплох, сыграв очень тонко. Впрочем, второй раз у них этот номер не пройдет. И могу только попросить прощения, что из-за меня пострадал и ты, родной. Мортимер иной ипостасью не впечатлился, лишь судорожно дёрнув плечом, как это часто делал. Стигмы временами болели довольно сильно. Быть может, он, как и всегда, был эгоистично сосредоточен на собственных чувствах и переживаниях, не замечая чужих вовсе. - Если только он до сих пор жив. - с деланным равнодушием усомнился молодой инквизитор в том, что ещё не поздно что-то сделать. - Кроме того, - здесь Мортимер понизил голос до интимного шёпота, склонившись немного в сторону матери. Так, чтобы его никак не смогли расслышать за дверью. - боюсь, мне все же придется устроить тебе чудовищную сцену. Губы тронула тень бесовской улыбки. Нельзя сказать, что мысль о спектакле не доставляла ему удовольствия. Драматические представления были его коньком с некоторых пор. - Раз уж они ждут скандала, пусть получат его. Уверен, кто-нибудь из твоей охраны разнесет благую весть достаточно быстро. - Если Рудольф еще жив, то, в крайнем случае, мы инсценируем его смерть и спрячем в надежном месте, пока все не уляжется. А экипаж дирижабля и персонал острова проверят. Осторожно, издалека. - Раз уж они ждут скандала, пусть получат его. Уверен, кто-нибудь из твоей охраны разнесет благую весть достаточно быстро. Мелисса тоже улыбнулась, но не той доброй улыбкой, что обычно доставалась от нее Мортимеру и Морин, а куда более холодной. - Да, интересная идея, достойная реализации. Но надо сразу подумать о том, как будут развиваться события дальше. Наши шаги, действия противника. Полагаю, сочтя, что с тобой план, пусть и с небольшим сбоем, но удался, Иллюминаты попытаются усилить давление на меня через сестру. Вернее, через тебя, Беатрис. Думаю, логично будет предположить, что ты поддержишь либо Мортимера, либо меня. В таком случае, или разразится вторая семейная ссора, по итогам которой вы разъедетесь, либо же Беатрис разругается с Ириссой. И то, и другое радости мне не добавит, - стала делиться умозаключениями Мелисса, задумчиво мешая сливки в чае серебряной ложечкой. - Я бы не хотела оставлять Мортимера одного, - осторожно озвучила свое мнение Беатрис. - Но в остальном готова сыграть свою роль. - Хорошо, - кивнула Мелисса. - Меня, правда, беспокоит развитие ситуации. Все это, безусловно, попортит мне нервы, но и только. Иллюминатам же, вне всякого сомнения, нужно устранить и меня, и сестру окончательно и бесповоротно. А значит, в определенный момент они начнут повышать ставки. И вот тут я не уверена, каким путем они могут пойти. - О, это было бы превосходно! - зашептал демонический инквизитор, лихорадочно посверкивая сапфировыми глазами. Встав с дивана, он несколько раз прошёлся туда сюда по комнате, опустив голову и заложив одну руку за спину. Если бы он мог точно знать, что больше никто не сможет причинить Старру - то есть, хм, отцу - вреда... Пусть даже он не смог бы его никогда видеть - это было бы приемлемо. Разумная плата за внутреннее удовлетворение. За шанс получить контроль над ситуацией и унизить одну из влиятельнейших организаций Старого и Нового Света. Остановившись перед копией Хопферовской "Три старухи побивают диавола", он с минуту смотрел на нее, и, поправив и без того ровно висящую на стене рамку, приблизил ту к идеальному состоянию. Эта гравюра, бог весть, почему, ужасно нравилась ему. Во-первых, это был превосходный образец средневекового каноничного творчества, одним своим присутствием в жилище отражающий широту и глубину познаний в соответствующих вопросах его хозяина, что льстило. Во-вторых, дьявол тут был повержен, что соответствовало должности и призванию. Демонстрировать такое соответствие было полезно для продвижения по службе. В-третьих, три дамы почтенного возраста представляли собою весьма любопытную группу. Вот если бы ещё одна из них попыталась тайно пронзить вторую спрятанным в рукаве наконечником копья... И в-четвертых, вытекающих из первых трёх, легко было даже перед самим собой заявлять, что ничто иное в этом изображении ему вовсе не интересно. *** Показать контент Hide Вздохнув, Мортимер вернулся к ожидающим его реплики дамам. Некоторое неясное беспокойство внушило предположение разъехаться, но Беатрис отвергла эту идею и ее легкомысленный супруг прогнал возникшее ощущение, не желая анализировать его. - Полагаю, в их духе будет методичное уничтожение всего, что тебе дорого. - сказал он матери. - Сестра, ее муж, их дочь.. Короткий взгляд коснулся Беа, и вскоре проследовал дальше, к стене, на которой висела пресловутая встреча Персея с мойрами, как он порой именовал полотно про себя. - Не исключено, что буквально. А ещё наверняка господа любители интриг продолжат разрабатывать перспективного сына падшего инквизитора и его демонической любовницы. О да, наверняка, он превосходно подошёл бы им! Мортимер мысленно усмехнулся. - И нужен какой-то защищённый канал для связи на крайний случай. В предвкушении веселья, которое сулила ему будоражащая нервы двойная игра, мистер Смит уже обдумывал варианты: демоническая письменность, нанесённая невидимыми чернилами, ведьминские способности матери Беа.. да мало ли ещё что. - Да, это весьма вероятный сценарий развития событий, хотя у меня до сих пор до конца в голове не укладывается, что Иллюминаты рискнут или уже рискнули на это пойти, - жестким тоном ответила Мелисса, все это время следившая за перемещениями Мортимера по гостиной. В груди у нее разгорался жаркий гнев, несмотря на свою природу кроата, несмотря на оставленные за плечами века жизни, реагировала она вполне по человечески, вместе с обликом приобретя и все полагающиеся эмоции. Мелисса вдруг обнаружила, что успела до боли сжать ладони в кулаки и, прежде чем продолжить, заставила себя расслабиться. - Они должны прекрасно понимать, что если их план раскроется хоть в малейшей степени, пощады им от меня не будет и что у меня есть и ресурсы, и, самое главное, время, чтобы найти всех и каждого, повинного в смерти моих близких. Семья для кроатов очень важна, они не могут этого не знать. Беатрис при словах мужа неуютно повела плечами, словно ей внезапно стало зябко. Ей, в отличие от тети, было трудно представить себе людей, столь хладнокровно и цинично планирующих не просто чью-то смерть, а полное уничтожение всего, что человек любит и ценит, чтобы причинить максимальную душевную боль. Несмотря на это, она попыталась сосредоточиться на мыслях о том, что ей с Мортимером может угрожать. - Тогда, наверное, если они и будут что-то подстраивать, то так, чтобы на них подозрение не пало? - вопросительно посмотрела она на Мелиссу. - Да, определенно. Думаю, до тебя они попытаются добраться через работу. Назначить на опасное задание и обставить все так, что ты не справилась или попала в засаду культистов. Может, просто нашепчут твой адрес и внешность в неправильные уши, чтобы все было сделано за них. И все будет смотреться очень логично, демонопоклонники особенно люто ненавидят экзорцистов, неудивительно, что они воспользовались возможностью заполучить одного в свои руки. Придется назначить тебе дополнительную охрану, Беатрис,, - пришла к выводу Мелисса. - До сестры и Бенедикта им дотянуться куда сложнее, здесь стоит ждать какого-нибудь несчастного случая. Авария или катастрофа. Что касается связи, то у Бенедикта есть кроакот, он способен пройти везде незамеченным, пронести записку туда или обратно ему не составит труда, у его рода свои пути. При упоминании несчастных случаев, лёгкий приступ головной боли прострелил голову, вызывая несоразмерно мощную волну раздражения. - После того, что должно было случиться на острове, полагаю, войну можно считать официально объявленной. - бесстрастно заметил молодой инквизитор. Теперь им предстояло столкнуться с лавиной "случайностей". Быть начеку круглые сутки, жить в страхе.. Тоненький голосок здравого смысла впервые со времени прибытия поинтересовался начистоту - по зубам ли бочок? Мортимер зло стиснул зубы. Нет уж. Месть! Пришло в голову, что, пожалуй, стоило бы отослать весточку и Морин - как пригодилось бы нынче ее чутьё! - но с другой стороны, она была так далеко. Письмо могло привлечь внимание к той, что выпала из поля зрения мстительных злодеев. Так или иначе, это следовало обдумать. Мортимер помассировал переносицу. Коты-самородки, разумеется, были неплохим вариантом. Правда, прогуливающиеся по заповеднику необыкновенные звери, способные обращаться в каменную статуэтку, его недолюбливали. Впрочем, сестра не нравилась им ещё больше. - Наша очередь делать ход. - Да, думаю, пора начинать, - неохотно согласилась Мелисса, было заметно, что, несмотря на очевидную необходимость спектакля, ей не доставляет удовольствия перспектива еще одного скандала и мнимой ссоры с несносным, но таким родным сыном. - Что ж, если Иллюминаты хотят войны, они ее получат. И в этом они были так непохожи. Мортимер явно собирался вложить в роль всю душу, несмотря на обстоятельства. И даже некоторое время после того, как мать ушла, он продолжать быть в соответствующем образе. *** Наконец, день подошел к закономерному концу. Зимой или летом, в жару или холод, Мортимер крайне редко отступал от заведенной традиции - посвящать хотя бы полчаса чтению. А еще по дороге на службу, за обедом, в любую свободную минуту. Это было как дышать: незаметно настолько же, насколько и необходимо. Но сегодня корешки не ложились в ладонь. Пальцы прикасались к переплетам в задумчивости. "Сумма теологии", "Евангелие" от каждого из апостолов, "Послание к коринфянам", "Псалтирь" на латыни, целая полка литературы, заглавия которой могли бы, пожалуй, повергнут в суеверный ужас не посвященного в тонкости работы инквизиции, несколько модных романов и - да,да, - "Грозовой перевал". На последнем рука остановилась. На секунду уединенный кабинет погрузился в тишину. После его хозяин раздраженно фыркнул, задвинул тот обратно, и схватив первый попавшийся том, оказавшийся словарем, утвердился за столом. Обычно ему легко удавалось изгнать ненужные в данный момент мысли, обычно для этого не требовался даже словарь, но сегодня - не выходило. - Чертова семейка.. - сварливо пробормотал он себе под нос. Нет, определенно, среди его родни все зло от женщин. Сперва Лилит, потом ее невыносимая дочурка. Они вторгаются в чужую жизнь, умудряются влезать даже в материнскую утробу, а что потом? Мужчины вынуждены страдать. И он, ха-ха, еще легко отделался кровоточащими стигмами и непрестанным чувством одиночества, полностью развеять которое не в силах даже объятия очаровательной кузины. Женщины... Мортимер вытащил из потайного ящичка письменного стола серебряную пластинку, с которой на него смотрели похожие, но все же несколько иные, глаза матери. Ангельское сияние ее нечестивой красоты затопило комнату. Губы злого близнеца тронула ироническая улыбка. Он не знал, связано это было с ее демоническими силами, или же с тем, что она была его родной матерью, но он действительно слишком долго прятал ее в столе. Искушение оставить ее себе - тайно - было велико, и могло ли быть в этом что-то дурное? Ведь ей отсекли голову, тело сожгли, а пепел развеяли над Атлантикой. Это было неразумно, вот что. Можно было расплавить ее прямо в ладони дарованным ему огнем, но вокруг не было никого. В отсутствии какой-либо возможности производить впечатление, Мортимер взял спички и банально зажег свечу. Уголок пластины скоро потек. Ртутного цвета капли побежали на блюдце и тут же застывали в причудливой форме. Идеальный лик, так похожий на его собственный, если не считать некоторых деталей, ухмыльнулся, а после оскалился, и... исчез. Пожалуй, разумно было поступить именно так. Кто знает, что дала бы ей подпитка магическим огнем? И почему, черт побери, он все еще думает о ней, как о живой?! Прищипнув фитиль пальцами, мистер Смит сердито откинулся в кресле, уставившись перед собой. К несчастью, хоть у него и был портрет Морин, надежно спрятанный там, где о нем можно было бы говорить, будто он вовсе и не существует, демонический инквизитор чувствовал, что сжигание ничем не поможет. Бесплодные мысли нарушил голос Беа: - Милый, не заставляй меня ждать. Мортимер вскинул голову. И, немного подумав, прикрыл блюдце с расплавленным, теперь совершенно безопасным для окружающих, озерцом из серебра перевернутым ящичком стола. Избавится от нее завтра. Быть может, так же воспользуется помощью Атлантики. Почему нет? Ей не привыкать. *** Тьма. Тишина. Так бывало. С ними обоими. Правда, теперь, там, где должно было быть спокойное тепло, ощущалась пустота и холод. Беспокойство. Раздражение. Пожалуй, даже боль. Словно у него что-то украли. Разве он мог не искать, снова и снова? Разве не должен он был восстановить справедливость? Он попытался вникнуть в окружающее его искалеченное пространство. Все глубже, все дальше. Он торопился, пронизывая дымчатые облака несуществующим собой, но сколько бы не пытался, не мог найти то, что было ему так нужно. Слабые отсветы, огни святого Эльма, манящие отчаявшихся моряков на скалы. Возникая на мгновение, растворялись во тьме. Огонек свечи забрезжил ближе, согревая едва ощутимо. Он протянул руку, сделал шаг. Да ведь это же... Постой! Постой, прошу, не уходи!! Я.. ..без тебя. Мортимер проснулся с ощущением, будто кто-то вцепился ему в шею, и душит. Тяжелое дыхание унялось не сразу, но вскоре воздух стал проходить в легкие, как положено. Язва на шее горела огнем, но в странном оцепенении инквизитор будто хотел продлить это ощущение страдания. Еще немного. Она не хотела. Не хотела, чтобы он нашел ее. Не то чтобы он не знал этого раньше, но... Это была она, он знал. Чертова пламенеющая ведьма, его сестра. Пряталась от него на краю света ради их общего блага. Ради того, чтобы не дать воплотиться тому, чему воплотиться не суждено. И, пожалуй, это было правильно, но... - Ненавижу.. - прошептали беззвучно губы. В этот миг ему и впрямь казалось, что он от всей души своей, от всего сердца ненавидит ее проклятое благородство, ее чистоту и наивность, ее чутье, и даже ее голос, который занозой засел в цепкой памяти. Обиженно, тоскливо и бессмысленно мистер Смит, недвижимый, лелеял свою фальшивую ненависть в ночи. На подушке разрасталось кровавое пятно. Hide Большой переполох в маленьком госпитале Октябрьское небо привычно хмурилось тучами, неодобрительно взирая со своей высоты на броуновское движение людей по улицам Лондона, становившимся особенно хаотичным в вечер пятницы. Впрочем, если присмотреться, то можно было выделить определенные закономерности и тогда иллюзия хаоса уступала место реальности порядка. Группки и компании людей спешили сбросить напряжение последнего трудового дня недели в пабах, столпотворения в дверях магазинов объяснялись пятничной же скидкой на многие товары, кабаре, театры и кинотеатры вовсю завлекали яркой неоновой рекламой вывесок своих посетителей. Совсем иная картина обычно наблюдалась поблизости от госпиталя Адмиралтейства, угрюмой кирпичной коробки, настороженно следящей за прилегающими улицами узкими, зачастую забранными решеткой окнами. Никакой суеты, даже прохожие и машины словно не дерзали появляться здесь в больших количествах и спешили поскорее миновать неприветливое здание. Внутри, впрочем, посетителя ждал неожиданно красивый и даже претендующий на роскошь интерьер, на фоне которого два бравых бойца морской пехоты, дежурившие в фойе, казались пришельцами из другого мира. Объяснялся подобный контраст просто - по давней традиции именно в этом госпитале имели честь принимать членов королевской семьи и членов палаты Лордов, не говоря уже об именитых адмиралах и генералах. Сюда же, уже не по традиции, а обоюдному уговору, направляли и тяжело раненых сотрудников Инквизиции, любезно предоставлявшей госпиталю за это собственных целителей. Тем не менее, сегодняшний вечер решил выбиться из привычного распорядка, спокойствие погруженной в сумерки улицы нарушил визг тормозов машины скорой помощи, лихо, на полной скорости, подъехавшей прямо к центральному входу в госпиталь, задние дверцы, кажется, начали раскрываться еще до того, как машина остановилась, два санитара и доктор сноровисто достали носилки с девушкой на них и понесли ее внутрь. Судя по расплывавшемуся кровавому пятну на простыне, которой была накрыта девушка, для спешки они имели все основания. И это была только первая из трех машин, еще две прибыли следом, обещая персоналу госпиталя очень напряженный вечер и ночь. В Королевском заповеднике, помимо разумной кристаллической формы жизни, променявшей свои геометрически совершенные тела на мягкие и мясные, помимо ангелов, полуангелов, и до некоторой степени демонов, а так же присматривающих за всем этим поражающим вооражение разнообразием людей, обитали и другие загадочные существа. Впадая в спячку, они превращались в камень, однако, оживая - больше всего напоминали обычных кошек с необычными способностями. Каменные кошки всегда терпеть не могли демонических близнецов, брата чуть меньше, сестру чуть больше, однако, это не помешало одной из них стоически выполнить поручение и явиться на Шелтон-стрит поздно вечером с новостью. Так, неделю назад, Мортимер узнал, что отец его для церкви, инквизиции и всего мира - скончался. Можно было бы разыграть превосходный спектакль с небритостью и мятым костюмом, но, увы, это пока не требовалось, ибо смерть бывшего инквизитора должна была оставаться секретом. Официально. Но сейчас речь шла вовсе не об этом. Речь шла о том, что актер воображаемого королевского театра, как обычно, с иголочки одетый и выбритый до скрипа, как всегда на службе, направлялся в госпиталь Адмиралтейства - пешком. Не состоявшийся спектакль мог бы пригодиться ему теперь, чтобы вид лондонского денди не так сильно контрастировал с потерянным выражением лица: перед тем, как сообщить новости, его попросили присесть. Это ужасно, когда вас просят присесть, прежде чем сказать что-то. Это чудовищное ощущение чего-то уже свершившегося, но еще скрытого в сумраке неизвестности. Пару раз, проявив свою выдающуюся невыносимость, Мортимер имел удовольствие видеть янтарные ручки кузины и... очевидно, это зрелище давало ему некую иллюзию неуязвимости жены. Крах иллюзий, как это часто бывает, оказался довольно болезненным. Более того, Мортимер по-настоящему испугался. Вероятно, именно поэтому получив шокирующее известие, вместо того, чтобы как можно скорее примчаться в госпиталь, четверть часа ещё не выходил из дома. А когда всё-таки вышел, с неизменной тростью и еще утром чуть забрызганным грязью длиннополым пальто, зашагал по тротуару, сквозь толпы тех самых, раздражающе беззаботных, сбрасывающих напряжение. Она не имела никакого права умереть. Это же невозможно! Нет, право, это что-то абсолютно невероятное, но если... если вдруг... На этой мысли молодой светловолосый господин притягательной внешности утер лицо, окропленное холодной Октябрьской моросью и застегнул верхнюю пуговицу пальто. Если все же случилось непоправимое, он хотел бы узнать об этом немного позже. Сердце вдруг прихватило ледяной рукой. Что если прямо сейчас, пока он тут постукивает тростью по брусчатке, как полный идиот, Беа там, одна, и... Чтобы снова начать дышать, потребовалось несколько секунд. Но наконец тьма, застлавшая взор, рассеялась. В двадцати метрах, ярко контрастируя с развеселыми пятничными прохожими, суетилось возле такси немногочисленное семейство с отпрыском и кучей чемоданов. Долетали обрывки фраз: ..."опаздываем", "вокзал" и тому подобное. Не успев даже подумать, что именно собирается делать, мистер Смит настиг таксиста и в нос ему сунул инсигнию, приправив ее "острой служебной необходимостью" и таким выразительным взглядом, что этот невзрачный господин легко мог лишиться всех своих профессиональных навыков на ближайшие минуты три. К счастью, рулевой оказался достаточно стоек, а клиенты достаточно бестолковы, чтобы демонический инквизитор, сопровождаемый туманно растерянными взглядами, смог легко воспользоваться своим служебным положением в личных целях. Когда инквизиторский ботинок ступил на кусочек старинной мостовой, сохранённый за воротами госпиталя, здесь уже не было ни машины скорой помощи, ни фельдшеров с носилками. Будь Мортимер достаточно внимателен к окружающим его мелочам, то, возможно, заметил бы пару пятнышек темной крови с остатками знакомой ауры, ещё не смытых дождем, но он никогда не был. Симпатичной блондинке за регистрационной стойкой предстал изрядно промокший молодой мужчина, в превосходно подогнанном черном пальто. Даже мертвенно-бледный, он выглядел столь притягательно, что отвести от него глаза оказалось решительно невозможно. - Беатрис Смит. - принял с места в карьер красивый, но не слишком обходительный незнакомец. - Я ее муж и мне необходимо знать, что с ней, и как можно скорее. Потратив долю секунды на размышления, и, очевидно, правильно оценив свой тон, не имеющий ни малейшего из желания сейчас играть в светские игры молодой инквизитор с некоторым трудом выдавил. - Пожалуйста. Невозможной синевы глаза жадно вперились в раскрытый журнал дежурного, а на стойку легла рука в тонкой перчатке с зажатой в пальцах инсигнией. Медсестра, которая отчего-то все никак не могла оторвать взгляд от молодого господина, тряхнула головой, отчего ее золотистые кудри выбились из-под белой шапочки, ложась на плечи, особенно длинный локон почти дотянулся до таблички на правой стороне груди "Элизабет Мейсон, приемный покой". Потребовалась еще пара секунд, чтобы окончательно опомниться и вспомнить, о чем ее спрашивали. - Беатрис...Смит, да. Прибыла к нам в критическом состоянии сорок минут назад. Она сейчас на операции, сэр, - ответила девушка, сверившись с регистрационной книгой, лежавшей перед ней на столе, за стойкой. - Я оставлю доктору записку, что вы здесь, когда операция закончится, он с вами поговорит. Пока вы можете подождать здесь. Запоздало заметив инсигнию, которую Мортимер сжимал в руке, Элизабет неуверенно добавила: - Вам рассказать про других ваших коллег, сэр? "Значит, ещё жива.." - пронеслось в голове. Мортимер невольно стиснул челюсти. - Других? Что бы не значил этот вопрос, полную неспособность воспринимать информацию, не касающуюся Беа лично, или же вопиющая неосведомлённость, растрёпанный посетитель расстегнул несколько верхних пуговиц пальто, убрал инсигнию с глаз, и медленно выдохнул, полуприкрыв глаз. Лишняя информация не повредит. Для общей картины. - Да. Расскажите. Элизабет кивнула, коротко взглянув на мистера Смита и снова опустив глаза к записям. - Еще три человека, Майкл МакДермотт, Итан Вард и Леонард Литт. Их привезли почти сразу вслед за мисс Смит, с того же адреса, Дуглас-авеню, 3. У них тоже множественные травмы и критическое состояние, их оперируют. Девушка замялась, но все же добавила: - Их прямо через фойе пронесли и, знаете, на них живого места не было. Ну и суматоха поднялась... Фамилию МакДермотт Мортимер уже слышал раньше. И даже не раз и не два. Пожалуй, он бы даже ревновал немного, ведь Беа говорила о нем довольно часто и всегда только хорошее, но был для этого слишком самолюбив. Впрочем, сейчас знакомое имя тонкой иголочкой царапнуло память, как пластинку в сломанном патефоне. Он даже поморщился, как от характерного скрипа. Хотел был спросить, что случилось, но.. медсестра вряд ли могла дать исчерпывающий ответ, так что посетитель просто кивнул и чувствуя себя деревянным чурбаном - буквально, суставы плохо слушались - отошёл к кушетке для ожидающих. Он собирался, разумеется, ждать. Ждать пришлось долго, минутная стрелка на швейцарских часах, сделанных на заказ и висевших аккурат над стойкой регистрации, успела сдвинуться на десятка три делений, прежде чем воцарившееся было спокойствие было вновь нарушено. Из дальнего коридора донесся голос, разговор шел на повышенных тонах. - Я вам еще раз повторяю, директор Сайлс, если у вас до предела выложились оба дежурных целителя, вам следовало сообщить об этом нам, а не оставить все, как есть, - отчитывал кого-то мужчина с характерно звенящим металлом в голосе. - Теперь у вас в госпитале три сотрудника Инквизиции, каждый из которых может умереть раньше, чем привезут им замену. Можете быть уверены, по этому поводу будет проведено расследование. Не трудитесь меня провожать, дорогу я сам найду. Хлопнула дверь и по кафельному полу защелкали подбитые металлом подошвы ботинок, их обладатель появился из коридора и сразу впился профессионально-колючим взглядом в Мортимера. Костюм-тройка из отменного качества шерсти и плащ поверх него явно были сделаны на заказ, ладно сидя на характерно подтянутой мужской фигуре, темные глаза посверкивали холодом выше столь же холодно отсвечивающей серебром инсигнии, закрепленной необычно, на воротнике плаща. Показать контент Hide Первые пять минут Мортимер гипнотизировал взглядом дверь, но то ли ведьмовские способности его были так малы, то ли старая древесина оказалась так устойчива, полотно не поддавалось. Подавленный неудачей, вскоре молодой инквизитор впал в напряжённое оцепенение. Нет ничего хуже неизвестности. Даже самые плохие вещи, в конце концов, укладываются в общую картину, но что делать, когда на месте центрального куска пустота? Мона Лиза с дырой вместо загадочной улыбки мгновенно вызовет невроз, и ничего больше. Спасаясь от последнего, большую часть времени мистер Смит повторял в уме списки аристократов ада по порядку, словно считалочку. Просто чтобы забыть о том, что все еще находится в стадии "присядьте, пожалуйста". В хвосте списка, на не слишком почетном пятьдесят девятом пункте, занятом великим маркизом Ориасом, заведующим всей адской бюрократией, как раз и появился грозный господин, реплики которого не обнадёживает настолько, что Мортимер решил пока просто делать вид, что не расслышал. Львы со змеиными хвостами или орлиными крыльями - вот то, что он собирался обдумывать. Скользнув рассеянным взором по инсигнии у воротника (пф, неудобно же наверное?), демонический инквизитор вновь уставился прямо перед собой. Следующей в списке была Герцогиня Натула, супруга вышеупомянутого льва, не уступающая в коварстве и прагматичности. Вновь погрузиться в перечисление имен Аристократии Ада не получилось, грозный инквизитор и не подумал просто пройти мимо коллеги. - Сочувствую, мистер Смит, - произнес он, явно ценой дополнительных усилий подобающе смягчив свой голос. Впрочем, складывалось ощущение, что мужчина чуть было не сказал первым иное слово, время для которого, хотелось надеяться, еще не наступило. - Уильям Гантер, Наказующий пятого ранга, - представился он. - Решил ввести вас в курс дела.Ваша жена и мистер МакДермотт проводили ритуал экзорцизма, когда произошел взрыв. По предварительной версии, утечка газа. Чертовы старые дома, половина здания сложилась как карточный домик, просто чудо, что хоть кого-то смогли извлечь из-под обломков живым. Пока непонятно, случайность это или намеренная диверсия, домовладелец получал предупреждения о неисправностях газовой системы уже несколько раз, но ничего не предпринимал, экономил на ремонте. Им уже занимаются. Покачав головой, Гантер продолжил. - Беда не приходит одна. На крейсере Его Величества "Улисс" днем произошел взрыв турбины, пострадали представители инспекционной группы, в составе которой были члены Адмиралтейства и Палаты Лордов. Неудивительно, что Сайлс без раздумий предоставил пострадавшим все, что у него имелось в наличии, наши целители выложились полностью. Они смогли выжать из себя пару целительных заклинаний, но на этом все, свалились без сознания, применять святую магию смогут не раньше завтрашнего вечера. Свежих целителей уже везут, но по вечерним заторам... Мужчина замолк, и так было понятно, что быстро помощь не прибудет. Соболезнования не прозвучали, но витали в воздухе. Ими пахло настолько сильно, что даже нечуткий к человеческим эмоциям и настроениям мистер Смит уловил это. Гантер, значит. Это имя Мортимер тоже слышал. Потрясающе, сколько имён, фактов и событий умещалось в его светловолосой, с интересной проседью, голове. Например, молодой инквизитор вполне определенно помнил, что видел дела, закрытые этим дотошным господином. Все они касались причинения вреда здоровью или даже смерти сотрудникам инквизиции. Все они были проведены так, что комар носа не подточил бы. Встречались и кое-какие иные пометки с этой фамилией. - Внутренняя безопасность. - вяло констатировал Смит, чуть скривив губы в подобии улыбки. Это было странно, потому что обычно подобные выводы он держал при себе, стараясь как можно реже озвучивать самоочевидное. Наверное, сказывался шок. "Долбанная ищейка" или как-то так его звали?.. За глаза, разумеется. Похоже, Беа была в его списке. В списке лиц, любая агрессия против которых автоматически открывала внутреннее расследование. Шевельнулось и тут же умерло любопытство, как много его родственников туда включено, и не забыли ли его самого. Впрочем, и это было совершенно неважно. Раскручивая заиндевевшие извилины, он думал, что можно было бы позвать тёщу, но та, вероятно, так же стоит где-нибудь в вечерней пробке. Да нет же. Она не должна. Была же эта история, со смертельной раной и анабиозом в гробу? Просто нужно будет немного подождать. Просто... Острая головная боль пронзила глазницу. Мортимер помассировал скулу, прикрыв глаза. - Подозрительно много несчастных случаев в один день, не так ли? Снова повисла пауза, во время которой мистер Смит собирал в кулак остатки уважения к этикету. Наконец, он встал, оденув пальто, и представился по форме, и даже протянул для рукопожатия руку. Соответствовать своей внешности требовалось даже в такие моменты. - Внутренняя безопасность. - вяло констатировал Смит, чуть скривив губы в подобии улыбки. - Всегда где-то рядом, - тень усмешки возникла и исчезла в глазах Гантера, так и не добравшись до напряженно сжатых губ. Рукопожатие его было выверенным до миллиметра, не превращая хватку ладони в костедробильную, но и не оставляя даже намека на слабость владельца. - Разберемся, - ответил он, не спеша делать каких-либо выводов, как и всегда, когда начинал расследование. Жизнь была той еще затейницей, уж это Гантер знал наверняка, так что еще и не такие совпадения случались. Если же тут действительно имелся злой умысел, то как раз его работой и было выяснить это доподлинно. - Я помолюсь, чтобы для наших коллег все закончилось хорошо, - неожиданно добавил он. И тем не менее, Мортимер все равно ощутил желание поморщиться. Даже сдержанное рукопожатие часто становилось испытанием для его ладони. Внутренняя безопасность тоже ничем не могла помочь. Никто не мог. Холодок пополз где-то со внутренней стороны грудины. Нечто смутное почти напугало его и Мортимер поскорее прогнал это. - Спасибо. Дежурная вежливость. - Вы с самого начала просто хотели внести меня в курс дела или же собирались сказать что ещё? Фу, как грубо! Прямо в лоб. И с каких это пор он стал так похож на сестру? Взгляд инквизитора, и так не слишком теплый, от подобной бестактности похолодел еще на десяток градусов. - Если бы собирался, уже сказал бы, - ответил Гантер подчеркнуто нейтральным тоном. - Пойду займусь делом. Коротко кивнув на прощание, Гантер поправил воротник пальто и широким, уверенным шагом двинулся прочь, характерным жестом достав из кармана и сунув в ухо крупную черную жемчужину - артефакторное устройство связи. Не то чтобы Мортимер считал, что сказал что-то недопустимое, но этот короткий диалог несколько встряхнул оцепеневшее сознание, чтобы оно хоть немного пришло в норму. - Это было несколько грубо. - извиняющимся тоном заметил он. - Простите. С этим человеком ссориться определенно не стоило, не так ли? И, хоть вряд ли его слышали, или хотели слушать, добавил вполголоса уже для самого себя: - Не знаю, что на меня нашло. Наверное, это шок. Внутренняя безопасность удалилась по своим делам и минуты потекли своим чередом: мучительно раздражающе медленно. Мортимер успел сто раз пожалеть о том, что в растерянности не прихватил какую-нибудь книгу, и столько же раз раскаяться в своем сожалении. Все равно не смог бы читать. В конце концов, на смену сожалениям, нервозности, раздражению и тупой боли в ладонях начал приходить голод, а новостей все ещё не было. Мистер Смит вспомнил, что, вообще-то, ел последний раз довольно давно, и направил стопы свои туда, где с этим можно было хоть что нибудь сделать. К несчастью для девушки в аккуратном белом фартучке, молодого инквизитора нынче раздражало решительно все. Слишком шершавые скатерти, слишком горячий чай, слишком скользкий поднос. Испытание закончилось, и посетитель, наконец, занял свое место за столиком достаточно уединенным, сумрачно уставившись в тарелку. - A tergo* Это была даже не жалоба. Просто констатация факта. *** Ужин молодого инквизитора подходил к концу, когда у его столика появился знакомый Мортимеру опрятно выглядевший пожилой человек, сохранивший, тем не менее, легкость движений. Показать контент Hide Разговор он начал, как и в прошлый раз, с извинений. - Прошу прощения, что нарушаю вашу приватность, мистер Смит, но вряд ли у нас появится в ближайшем будущем более удобный момент, чтобы поговорить без свидетелей. Разрешите? - вопросительно приподнял бровь мистер Мейсон, коснувшись ладонью стула напротив Мортимера. Услышав этот голос вновь, Мортимер испытал чувство сродни тому, которое возникает, когда где-то неподалеку царапают стекло гвоздем. Не то чтобы мистер Смит обладал сколько-нибудь заметным даром предвидения, но данное событие вполне укладывалось даже в его прогноз. После всего, что он узнал, после всего, что они предприняли, это не могло быть просто так. И даже если с Беа в самом деле произошел лишь несчастный случай, вряд ли Иллюминаты могли упустить такую возможность обернуть все себе на пользу. - О да, разумеется. - без энтузиазма согласился молодой инквизитор, чуть искоса взглянув на старика Адама. Вряд ли у него был шанс избежать этого разговора. И без тени сарказма, абсолютно искренно поинтересовался: - Мистер Мейсон, если не ошибаюсь?.. Как и в прошлый раз, костюм мистера Мейсона выглядел с иголочки и ни одна капля вечернего дождя или тумана не посмела осквернить надетый поверх серый плащ. - Приятно, что вы меня запомнили, мистер Смит, - выдал намек на улыбку визитер, но глаза его остались все такими же непроницаемыми и одновременно внимательными, подмечая каждую деталь и, кажется, видящие даже то, что происходит за спиной у мистера Мейсона. - Хотел бы я прийти к вам с хорошими новостями или хотя бы сообщить их в другой день, но, увы, в данном случае не я управляю обстоятельствами, а они диктуют мне свою волю. С прискорбием вынужден сообщить, что ваш отец, Рудольф Старр, скончался неделю назад, после продолжительной болезни. Его тело было сожжено, а пепел развеян над океаном. Мистер Мейсон подобающе склонил голову и замолчал, словно предлагая почтить память почившего минутой молчания. Мортимер поднял глаза, белая фарфоровая чашечка выскользнула из ослабевших пальцев. Коснувшись кафельного пола, она раскололась с тем звуком, с каким раскалывает имя на части жизнь. Остывшее кофе брызнуло во все стороны, оросив блестящую кожу инквизиторских ботинок и идеальные стрелки брюк Мейсона. Он даже репетировал это пару раз дома. Когда-то же должен был наступить тот день, когда ему дадут знать. Убирать после этих репетиций пришлось Беа, так что она была не в восторге.. На этой мысли в горле появилось то самое, нужное. Ведь это было так просто, взять настоящую горечь и растерянность, и направить туда, куда нужно: на то, чтобы пустить пыль в глаза "мистеру Мейсону". - Сожгли?.. - хрипло переспросил Мортимер, когда его кофе намертво впитался в ткань. - Неужели он не заслужил даже похорон? Это была импровизация, но, кажется, вполне уместная. Мистер Мейсон даже не вздрогнул, а коротавшая время за стойкой дежурная официантка кафетерия отчего-то не поспешила на шум, держа наготове ворох салфеток, так и продолжая смотреть самую малость застывшим взглядом перед собой. Тихо было и на кухне. - Океан примет всех, так они говорят, - сожалеющим тоном ответил он, как бы намекая, что не в его силах устанавливать правила в Инквизиции. - Мои соболезнования, мистер Смит. И...мне жаль, что та, кто назвала себя вашей матерью, решила не говорить вам ничего. Быть может, тогда моя миссия сегодня доставила бы мне меньше неудобств. Никогда не любил приносить плохие вести, знаете ли. Но я здесь не только для этого. Видите ли, мистер Смит, я представляю сообщество облеченных властью людей, давно поставивших для себя целью защиту Человечества. От любых угроз, внешних и внутренних. И у нас есть для вас предложение - вступить в наши ряды. Мы видим ваш потенциал и не собираемся ограничивать его ни в чем. В том числе, скрывая от вас что-либо. Мужчина достал из кармана визитку с номером телефона и положил ее на стол посередине. - Я не прошу вас принимать какое-либо решение прямо сейчас, конечно нет, не в такой ситуации. Подумайте. Взвесьте все. Столько времени, сколько вам понадобится. А потом дайте нам знать о своем решении. Тайное общество, бла-бла-бла, во благо всего человечества, бла-бла, цель оправдывает средства. Где-то все это он уже читал. А позже даже слышал лично. Из уст. По иронии судьбы, та женщина была, как две капли воды похожа на его приемную мать. Которая и впрямь о многом молчала. Но всё-таки она любила его. А этот человек, от имени своей ложи, намеревался воспользоваться им хуже, чем соблазнитель девственницей. - Да, конечно.. - рассеянно пробормотал Мортимер, теребя в пальцах визитку. - Я подумаю... Очевидно, этот разговор должен был состояться. И, очевидно, эти люди сделают все, чтобы он кончил, как его отец. Независимо от ответа. Ставки сделаны. Игра началась. Взгляд блеклых глаз мистера Мейсона испытующе скользнул по лицу Мортимера, но, кажется, не нашел, к чему придраться, поэтому визитер счел ответ приемлемым. - Это все, о чем мы просим вас, - ответил мистер Мейсон, поднимаясь на ноги. - Всего вам доброго, мистер Смит, не смею вам более мешать. Мужчина удалился, по дороге сделав жест рукой в сторону официантки, которая спустя десяток секунд вздрогнула и наконец-то обратила внимание на образовавшийся как жертва драматизму и достоверности беспорядок. Завершить и так уже начинавший остывать ужин Мортимеру, тем не менее, не дали. Прошло не более пяти минут, как паломничество к столику мистера Смита продолжилось, на этот раз это был мужчина в белом халате доктора, усталый и вымотанный настолько, что ярко-рыжие волосы и зеленые глаза, выдававшие в нем ирландца, казалось, поблекли и выцвели. - Мистер Смит? - осведомился он у Мортимера, слова звучали слегка смазанно, характерный выговор уроженца Белфаста, пусть и сдавая постепенно свои позиции под натиском жизни в столице Метрополии, упрямо не желал пропадать окончательно. - Я доктор Уолш. Операция закончилась. Мы сделали все, что смогли, но состояние вашей жены остается критическим. Дальше остается только...надеяться на лучшее. Кажется, мужчина хотел сказать "молиться", но, даже видя, на какие чудеса способны целители-экзорцисты, он предпочитал оставаться материалистом. Вздрогнул в свою очередь и Мортимер, когда буфетчица принялась щеткой заметать на совочек результаты злокозненной порчи казённого имущества. Только теперь, головой, мистер Смит дошел до того, что буде оные потребуются, свидетелей этой встрече не доищешься так легко. С раздражением на собственную невнимательность, инквизитор нащупал визитку в кармане жилета. Когда-нибудь это могло стоить ему жизни, но спорить с природой, которая решила, что за иные способности следует чем-то заплатить. Следующего визитера вряд ли можно было заподозрить в злонамеренности, но новости вновь были дурные. Не удивительно, учитывая гнев службы внутренней безопасности. Несколько секунд он молчал, пытаясь понять, принесла ли определенность облегчение. А потом поднял свои синие глаза на усталого хирурга. - Могу я... посмотреть на нее? - Да, конечно, я провожу, - закивал доктор и заранее предупредил. - Она без сознания и ближайший час-два будет отходить от наркоза. Идти пришлось на самый верхний этаж здания, по украшенным резными деревянными перилами мраморным лестницам, звук шагов в коридорах сноровисто ловил и прятал в себе ворс красных ковровых дорожек. Судя по интерьеру, Беатрис и ее пострадавшим коллегам отвели одни из лучших госпитальных палат, практически рядом с постом дежурных медсестер, которые на этом этаже дежурили даже не парой - вчетвером, постоянно проверяя тяжелых пациентов. По пути доктор посвятил Мортимера в некоторые подробности операции. - Санитары сказали, что на вашу жену обрушилось полдома и, знаете, это практически не преувеличение. Множественные переломы, внутреннее кровотечение, травмы органов...просто чудо, что ее успели довезти сюда. И сразу, без промедления, положили на операционный стол. Беатрис, недвижимо лежавшая на идеально белой простыне и укрытая накрахмаленным одеялом того же цвета, напоминала древнеегипетскую мумию, бинтов на нее не пожалели. По иронии судьбы, лицо ее, выделявшееся своей болезненной белизной даже на фоне бинтов и постельного белья, почти не пострадало, багровевший наискось через лоб короткий порез был не в счет, если сравнивать с остальными травмами. - Я буду снаружи, - проявил тактичность доктор Уолш, оставив мистера Смита наедине с его женой и аккуратно затворив за собой дверь. Беа не напомнила ему музейный экспонат. С этой простыней, живописной драпировкой свисающей с края постели, она больше походила на тело в морге. Когда вышел доктор Мортимер не заметил, потому что, ощутив слабость в ногах, опустился в ближайшее кресло, и, уперев локти в колени, закрыл лицо руками. Мать обещала ей охрану. Ну и где она, черт возьми, была все это время?! Надолго оставаться одному Мортимеру не давали, примерно каждые двадцать минут дверь в палату (больше напоминавшую дорогой гостиничный номер) заглядывала медсестра, проверяя состояние пациентки. Процедура повторилась три раза без изменений, однако на четвертый раз открывшаяся дверь пропустила уже не медсестру, на пороге стояла Ирисса Блэк собственной персоной, в весьма, надо сказать, потрепанном и растрепанном состоянии, в обычно спокойных карих глазах плескался гнев. - Мортимер, - кивнула она зятю и, не тратя больше времени на ритуал приветствия, прошла к дочери, осторожно присев на край кровати и аккуратно, почти робко коснувшись бледной щеки Беатрис. - Бедная моя девочка, - прошептала она и от ладони пошло свечение, такого же, янтарно-медового цвета, что и у самой Беатрис, оно становилось все ярче и ярче, окутывая лежащую на постели Беатрис целиком и схлынуло, словно волна, оставив девушку в совсем ином состоянии: коже вернулся нормальный цвет, дыхание стало ровнее и глубже, порез со лба исчез бесследно, как и, судя по всему, все остальные травмы, внешние и внутренние. Тяжело вздохнув, Ирисса по простому утерла пот со лба рукой, целительное заклинание высшего порядка далось ей нелегко. - С ней все будет хорошо, - заверила она Мортимера. - А как ты сам? С не свойственной себе обычно флегматичностью Мортимер игнорировал появление и исчезновение медицинских сестер в накрахмаленных передничках. Первые секунды после неожиданного появления тёщи сопровождались все тем же молчанием. Очень сильно запоздало зять понял глаза к лицу, которым Бог наделил сразу трёх женщин: - А? Да. - и видимо, в качестве пущего подкрепления, покивал, повторяя подтверждение неизвестно чего. - Я, да. В детстве это было даже забавно, и он, разумеется, не путал бы их, даже если бы прически и одежда сестры Старшей совпадали. Но с тех пор, как стали реальностью некие матримониальных планы на кузину, сходство тройняшек из старшего поколения стала почему-то раздражать. Беспомощно оглядевшись, молодой инквизитор понял, что понятия не имеет, где именно оставил свое пальто. Ни малейшего. Судя по скептическому взгляду, брошенному Ириссой на Мортимера, у нее возникли определенные сомнения в достоверности сказанного. Кроме того, как и всегда, после того, как Мортимер стал супругом ее дочери, Ирисса испытывала некоторую неловкость всякий раз, как ей приходилось с ним общаться. Тем не менее, она старалась поддерживать доброжелательный тон, сочтя, что раз Беатрис счастлива, то и не стоит ей вмешиваться. Так, приглядывать издалека, быть может. - Ты уверен, что в порядке? - на всякий случай уточнила она. Ну разумеется! Моя жена искалечена, переломана и обожжена, потому что это не удалось провернуть с моим отцом, которого травили много лет и само существование которого от меня скрывали. Всех нас теперь хотят убить или использовать, а некоторых сначала использовать, а потом убить. Что тут может быть не в порядке?! Вся эта саркастическая тирада пронеслась в его голове в долю секунды. А в крови ощущался явно нездоровый прилив адреналина. Однако, господин не самый лучший с точки зрения матери Беа муж для ее дочери, уже достаточно крепко взял себя в руки и ответил с похвальной сдержанностью. - Насколько это возможно в данных обстоятельствах. То, что витало между ним и теткой вряд ли можно было описать одним только словом "неловкость". Нонсенс, ведь обычно мистер Смит превосходно ладил с женщинами. Впрочем, возможно, в данном случае, проблема именно в этом и заключалась. - Только вот никак не могу вспомнить, где оставил свое пальто. - молодой инквизитор улыбнулся тётке одной из самых своих обаятельных сдержанных улыбок, припасенных специально для тех женщин, в общении с которыми начисто исключен был какой бы то ни было флирт. - Неудивительно, - в карих глазах, наконец, прорезалось сочувствие. - Можно спросить у дежурной медсестры, найденные вещи обычно оставляют в специальной комнате на первом этаже. Мортимер поднялся со своего места и подошёл ближе к постели больной. Смотрел на нее несколько секунд, а потом кивнул. - Пожалуй, я так и поступлю. Схожу и спрошу. Едва заметно прихрамывая, молодой инквизитор оказался в дверях, и уже оттуда прибавить, бросив на Ириссу неопределенный взгляд. - Скоро вернусь. Ему подумалось, что если уж Беа попытались свести в могилу, устроить целый взрыв, то почему бы те, кому это было нужно, не могли попытаться снова? Куда проще добить беспомощного, разве не так? Мортимер поставил себе пометку поставить вопрос о профессионализме выделенной охраны ребром в самом скором времени. А когда кадровые перестановки будут проведены, он сможет отлучаться из палаты без опаски. Что ж, пальто и в самом деле обнаружилось в комнате для потерянных вещей. Элегантным жестом перекинув его через предплечье, мистер Смит вознамерился вернуться наверх, в больничные апартаменты своей супруги. - Мистер Смит! - обращение знакомым уже голосом мистера Гантера прозвучало чуточку громче, чем предполагала спокойная атмосфера в фойе. Не говоря уже о том, что теперь в нем звучало нечто новое, очень похожее на злость. - Мне только что сообщили, что машина с целителями попала в аварию. Но, к счастью, еще одного доставили буквально несколько минут назад, дредноутом Инквизиции, - добавил он с небольшой долей растерянности. И было отчего, отдать приказ об использовании подобных средств в черте города мог только Лорд-Инквизитор Лондона и только после согласования с Адмиралтейством Его Величества. Процедура, обычно занимавшая не один час бюрократических проволочек, судя по всему, на этот раз заняла минимум времени. - Я уже видел миссис Блэк наверху. То, что ради матушки Беа подняли в воздух целый дредноут, вызывало примерно те же чувства, что и неизменная охрана, сопровождающая их во время морских купаниях с матерью. Словом, это была смесь разных чувств, удивления среди которых не было. Мистер Смит стряхнул несуществующие пылинки с плотной ткани своего пальто и промолчал немного. - Поразительно неудачно сегодня все складывается в Лондонском отделении инквизиции. - утомлённо констатировал он. После того времени, проведенного в тишине, в палате больной, переутомленый разными мыслями мозг отказывался генерировать что-нибудь оригинальное. - Я уже начинаю бояться, что потолок этого прекрасного здания рухнет нам на головы прямо сейчас. Неуместный сарказм это или серьезные опасения, внутренней безопасности предстояло решить самостоятельно. - Миссис Блэк? - инквизитор напрягся, будто прямо перед ним вместо Мортимера вдруг появился бенгальский тигр. - Что ж, это многое объясняет. Наверное, не стоило удивляться, что внутренняя безопасность прекрасно знает имя тещи Мортимера. По крайней мере, те из них, кто находится на достаточно высоких должностях. - Да, пожалуй, несчастливых случайностей становится многовато для одного дня, - помрачнев, кивнул Гантер. - Будем разбираться. Но я рад, что с вашей женой и коллегами все будет хорошо. Всего вам доброго, мистер Смит. Наверху все оставалось по прежнему, разве что Ирисса успела навестить остальных пострадавших коллег по цеху и снова вернуться к постели дочери. Беатрис не спешила покидать объятия Морфея, но дышала ровно и на щеки ее вернулся румянец. Временами ее губы начинали шевелиться и, если внимательно прислушаться, можно было понять, что звучит церковная латынь, обороты, характерные для ритуала экзорцизма. Повернув голову на звук открывшейся двери, Ирисса мягко кивнула Мортимеру, но в карих глазах тихо разбрасывал искры гнев. - Нашли ее охрану. Трое были внутри, когда здание обрушилось, их извлекли из-под обломков. Двое сейчас в стадии куколки, третьему не помогло даже это. Остались только осколки. Четвертый в коме, отдал все, что имел, чтобы поддержать жизнь Беатрис. И даже этого чуть было не хватило. Попрощавшись, ещё пару секунд Мортимер смотрел вслед удаляющемуся Гантеру. Шевельнув бровью, молодой инквизитор пошел в другую сторону. В палате его ждала тёща, столь нелюбимая службой внутренней безопасности, и очередные новости. - Это... прискорбно. - выговорил он, накидывая пальто на вешалку и усаживаясь в кресло, откуда было весьма удобно созерцать всю картину. Но всё-таки это было странно. Провести стольких, наверняка имеющих служебный опыт людей. "Не совсем людей" - поправил он себя мысленно и чуть скривился. - "Тем более!" - Как же могло так выйти, что никто ничего не заметил? Ни Беа, ни ее коллеги, ни кроатская охрана. В нагрудном кармане стала физически ощутимой визитка господина из тайного ордена. - Слишком это... Не договорив, он замолчал. Ирисса тихо вздохнула, снова задержав взгляд на лице дочери и ощущая, как шевелится внутри холодный комок страха потери. И хотелось, до боли в самих собой сжимавшихся кулаках хотелось придушить виновных в этом страхе. - Охрану не в чем винить, они сделали все, что было в их силах. Никто, даже мы с Мелиссой не ожидали от Иллюминатов такой жестокости. Чтобы достать Беатрис они не погнушались обрушить на нее жилой дом. Пострадала не только она и ее коллеги, но и простые жители, тела до сих пор извлекают из-под обломков. Вечер пятницы, многие были уже дома, с семьями. Злодеяние совершилось и впрямь впечатляющее. До мурашек. Странное чувство, когда знаешь, что с количеством побочных жертв считаться не станут, если вдруг что... Было в этом что-то клариссическое. Однако, Мортимер, как обычно, не подал виду, высокомерно поджав губы: - Эта русская зараза. - сказал, будто глаза закатил. - Новое поветрие. Из мести сестре, сразу после ее отъезда, он прочёл пару десятков томов о чудно́й восточной империи, в надежде испытать злорадство, убедившись, что выбор этот грозит ей многочисленными трудностями и неудобствами, начиная от отсутствия горячей воды и заканчивая волками, рыскающими по столичным проспектам. Однако, спустя время увлекся, и обнаружил массу для себя интересного. В том числе историю некоей Сонечки Перовской, молодой дворянки, решившей убить царя. Она и убила бы, если бы в компании террористов не оказалось агента третьего отделения. Несостоявшуюся цареубийцу казнили через повешение. Для острастки. Любопытная, должно быть, была девица. - Дикость какая... Бомбиста тоже нашли? - К сожалению, нет, не нашли, хотя ребята Гантера и наши роют носом землю, - качнула головой Ирисса. - И я не думаю, что здесь пошли по пути, избранному русскими. Жертвенность - это не путь Иллюминатов, а использовать на такой важной операции кого-то втемную они не стали бы, риск провала увеличивается. Кроме того, судя по обстоятельствам, я бы сказала, что они решили замаскировать все под несчастный случай, а не прямую атаку на Беатрис. В любом случае, кто-то должен был видеть хоть что-нибудь, а Гантеру достаточно малейшей зацепки, чтобы распутать дело. В этом на него можно положиться. Снова вздохнув, Ирисса взглянула на Мортимера. - Мне нужно будет скоро идти. А вам лучше побыть здесь эту ночь, охрану палаты я обеспечу. Соглашаясь с миссис Блэк, Мортимер совершенно не учел, что согласие это означает не только похвальное проявление заботы и преданности, но заодно и кресло вместо постели, локоть вместо подушки, назойливую медицинскую сестру, заскакивающую на огонек каждый час и полное отсутствие свежего белья и предметов гигиены. К полуночи он почти смирился с невозможностью снять ботинки, но вот с присохшей местами к кровавой корочке рубашкой смириться было решительно невозможно и даже взять что-нибудь почитать, чтобы успокоиться, было негде. Унимая это по большей части ментальное зудение, молодой инквизитор вышел в коридор, прогуляться. Некоторое время там он мозолил глаза личной охране Мелиссы. Оба, типично британской внешности мужчина и дама с раскосыми томными глазами выглядели напряжённо. То ли их раздражала незапланированная прогулка, то ли матушка всё-таки устроила разнос. Мортимер дёрнул краешком рта и вновь удалился в палату. Обряд экзорцизма все не заканчивался. - ...draco maledicte et omnis legio diabolica... Змий проклятый и легион дивольский. - Заклинаю тебя Богом Живым. Богом истинным. - беззвучно закончил он предложение, сумрачно таращась в потолок. - Vade, satana, inventor et magister omnis fallaciae... - Враг рода человеческого. - пробормотал молодой инквизитор, нахохлившись, словно воробей под дождём, и стараясь не двигаться. Эту молитву он знал наизусть. Как и многие иные. Латынь хорошо ложилась на память. - Exorcizamus te... Mortis.. Изгоняю тебя. Смерть. Ошибка неприятно царапнула ухо. Какая ещё смерть? Ничего подобного там не было и не могло быть. - Morti.. Супруг болезненно поморщился. Ну что за фатализм? Хотя постойте.. Морти? В груди появилось ощущение давления. Какой-то неправильной тяжести. Он сперва приподнялся, но после замер. Нет, не ошибся. Беа звала его. Звала его во сне! Господи, да зачем?! Он ведь.. все равно не мог ничего сделать. Подавив судорожный вздох, кузен подошёл поближе. Наклонился даже, чтобы разглядеть. Она была похожа на куколку. Из жемчуга. Но на этот вопрос у него не было убедительного ответа все равно: что ей в нем? И тем не менее, он был ей нужен, Господь знает почему. Поразительно. Губы на белом лице снова болезненно скривидись, исторгая незавершённые формулы. - Тшшш.. не надо меня изгонять. - мягко усмехнулся демон у постели соблазненной им девицы. - Тшш.. баю-бай.. На несколько секунд повисла пауза, а потом Мортимер склонился к ушку и тихо-тихо запел. Это была та самая, так любимая Морин колыбельная. Царь Ирод в гневе Приказал Всех деток погубить Баю-бай, люли-люли Всех деток погубить. Что-то в этой песне действительно было... подходящее. Hide Планы замышляются Вообще-то, в превосходно расположенной квартире на Шелтон-стрит присутствовало электричество, как и все прочие преимущества цивилизации, несущей на себе стигмы адского прогресса, но вечерами мистер Смит все равно довольно часто ставил на письменный стол свечу. Теоретически, в том, что он совершенно машинально, тихим щелчком пальцев поджигал ее и гасил, не было никакой опасности. Попранный запрет возжигать в многоквартирных домах открытый огонь не в счет. Колебания от такого рода незначительной манипуляции едва ли можно было бы уловить хотя бы в паре метров от стола, не то что у стены. Морин смогла бы ощутить и у дверей, но ее здесь не было. Разумеется. - ..и да, я намерен воспользоваться его предложением. Что? Фитилек заискрил, когда его затопил жидкий воск, но спустя секунду снова вспыхнул. У него не было выбора. - Не глупо, а безрассудно! - возразил Мортимер, продолжая мерно щелкать пальцами и даже не думая отрывать глаз от непозволительно большой книги, лежащей у него на коленях. - Так звучит гораздо лучше, согласись? Последние несколько вечеров были неприлично одинокими для того, в чьих жилах текла кровь инкуба, и одиночество это наполняло его чувством шаткого умиротворяющего равновесия. Беа поправлялась. Миссис Блэк переломила дурную судьбу и дальше все пошло по достаточно предсказуемому пути. Через день, много два, ее предстояло перевести домой, а пока... - Этого я не знаю. - качнул головой молодой инквизитор, поправляя съехавшую от магических упражнений лайковую перчатку. - Наверное, мне всегда хотелось стать настоящим героем, ха? Смешно. Смешно ведь? Что, думаешь, никто не узнает? Погибну в безвестности? Да, над этим, пожалуй, стоит поработать. Это последнее, кстати, не надо никому передавать, окажи мне любезность. Необыкновенно крупный кот, с независимым видом сидящий на полке декоративного камина, лизнул растопыренную лапку и раздраженно дрогнул хвостом. - Не пора ли тебе в путь, уважаемый? - тактично поинтересовался молодой инквизитор, закрывая книгу бережным жестом и испытующе взглядывая в такие же бездонно-синие, как у него, совершенно не кошачьи, глаза напротив. Кот зашипел, но без злобы, просто для острастки, и невесомом коснувшись пола, удалился в дальний от двери темный угол. Еще несколько секунд слышалось недовольное утробное ворчание, но потом стало тихо, даже свеча перестала шкворчать. - Ушел. - констатировал Мортимер, и, спохватившись, снова зажег свечу. Вскоре ему предстояло совершить нечто... волнительно рискованное. *** В день выписки, вернувшись в палату с последней процедуры, Беа обнаружила на столе внушительный букет в самых нежных тонах, составленный, однако, вовсе не из нежно любимых ею лилий, и обернутый в кремового цвета папиросную бумагу. Показать контент Hide Второй, не менее шикарный с виду, сюрприз в виде приемного сына ее родной тетки, умудрившегося запутать еще больше и без того запутанные семейные отношения в их роду, сидел в кресле для посетителей. Белоснежный воротничок и посверкивающие в демонической улыбке зубы, превосходно оттенял жемчужно-серого цвета жилет. Более спокойный и темный пиджак был небрежно переброшел через руку. - Ranunculus asiaticus*. - изрек самодовольный ничуть не меньше, чем обычно, муж, приветствуя жену вставанием и легким кивком обозначая направление к букету. - Надеюсь, тебе понравится. Вероятно, должно было. Ведь молодая миссис Смит, только собиравшаяся выписаться из госпиталя после серьезнейшей травмы, еще не знала, что дома ее ждет полное отсутствие каких-либо следов самостоятельного приготовления пищи, перепутанные местами кухонные принадлежности и беспардонно распухшая статья расходов на прачку в семейном бюджете. Эта последняя, похоже, заявлялась ежедневно. - О, милый! Не стоило! - насладившись ароматом лютиков, Беатрис не забыла обнять мужа и благодарно его поцеловать. Определенно, оба сюрприза ей в высшей степени понравились. Но ни очевидная радость, ни порывистость не могли скрыть залегших под глазами теней и скованности движений. Сила целительного заклинания властно исправила весь причиненный вред, вернув Беатрис здоровье, но тело и разум, оглушенные столь внезапными пертурбациями, принимали изменения неохотно, мучая девушку фантомными болями днем и кошмарами ночью. - Как у тебя дела? - спросила Беатрис, занявшись сбором вещей. Большая часть и так была уже упакована в доставленный охраной из их дома чемодан, оставалось только переодеться в дорожную одежду и уложить оставшееся. - Ко мне вчера кто только не заходил, почти весь день не давали покоя. - Теперь гораздо лучше. - загадочно ответствовал молодой муж, надевая пиджак и не вдаваясь в подробности. Лёгкая настороженность промелькнула во взгляде и исчезла. - И кто же приходил? - Мортимер усмехнулся краешком рта. - Дальние родственники, которых ты и знать не знала до вчерашнего дня? - Дальние родственники? - удивилась Беатрис настолько, что даже выглянула из-за ширмы, куда удалилась переодеться. - Нет, никого такого не было, только коллеги приходили, да мама заскочила проведать. Мистер Гантер, когда ее увидел, поспешил завершить нашу беседу. Судя по легкому холодку в голосе Беатрис, дотошный следователь внутренней безопасности Инквизиции ухитрился навлечь на себя недовольство уже двух представительниц семейства Блэк. Оставалось только выяснить, не шел ли он на рекорд и нет ли в этом списке еще и Мелиссы. - Это было кстати, он из меня четыре часа подряд пытался любые подробности того дня вытянуть, начиная прямо с завтрака дома, представляешь? - Коллеги? - рассеянно уточнил мистер Смит, поглядывая в это время в окно. Он ожидал несколько иного поведения в связи с этим, но, похоже, супруга не желала быть в достаточной степени предсказуемой. - Это очень мило, я полагаю? - заложив руки за спину, молодой инквизитор обернулся. - Мистер Гантер и со мной беседовал. Правда, совсем недолго. Что ж, думаю, ему следует простить его назойливость, он ведь выполняет свою работу, и только. На губах Мортимера заиграла неопределенная улыбка. - Думаю, большинство приходили проведать МакДермотта, а ко мне зашли так, из вежливости, - пояснила Беатрис из-за ширмы, одновременно со звуком упавшей на пол детали одежды. - Да чтоб тебя, - приглушенно донеслось до Мортимера. Похоже, несмотря на процедуры и восстанавливающую терапию, руки все еще слушались свою хозяйку не очень хорошо. - Да, наверное. В конце концов, событие получилось громкое, - неохотно согласилась Беатрис, выходя из-за ширмы уже в привычной своей одежде: приталенных брюках, шелковой блузке и пиджаке. Оставалось только, чтобы кто-нибудь галантный набросил на плечи пальто и помог снести чемодан с вещами вниз. - А, совсем забыла. Еще приходил мистер Сайлс. Очень извинялся за сложившуюся ситуацию. Повторил, что это была простая случайность, наверное, раз десять. Кто-нибудь, несомненно галантный, уже привстал с кресла, чтобы помочь дорогой супруге с застежками, но не успел. Смирившись с этой неудачей довольно быстро, занялся пальто и чемоданом, который по пути вниз, постоянно перекладывал из руки в руку. При упоминании Сайлса молодой инквизитор поморщился. Случайность. Ну да, конечно. Право слово, этот Сайлс такой же заговорщик, как сам Мортимер - ангел! Ну нельзя же, нельзя так демонстрировать свое чувство вины, если, конечно, не собираешься покаяться публично. Демонический кузен подумал было, что стоит послать господину Внутренняя Безопасность записку или даже нанести незапланированный визит, дабы обратить его особое внимание на этого горе-конспиратора, но... Гантер не производил впечатление святой наивности, и сам догадался. - Да. - подтвердил Смит рассеянно, почтительно следуя за супругой на полшага позади, дабы поддержать в случае неожиданной слабости и скрыть с глаз Беа треклятый чемодан. - Наверное. Ситуация была и впрямь.. малоприятна. Плечи Беатрис почти незаметно под пальто дрогнули, а сама она на несколько секунд съежилась, будто ожидая, что потолок госпитального коридора вдруг рухнет ей на голову. Последнее, что она помнила, было лицо девочки, одержимой бесом, кривляющееся, со срывающимися с невинных губ богохульствами, которые перекрывал мощный, густой баритон наставника и ее собственный голос, выводящие слова экзорцизма. Дальше...дальше царила тьма забвения, изредка озаряемая сполохами нестерпимой боли, когда Беатрис на краткие мгновения приходила в себя и снова теряла сознание. Она обернулась, чтобы посмотреть на Мортимера и попыталась улыбнуться, как раньше, но не получилось, и, кажется, Беатрис сама это поняла, неожиданно рассердившись на саму себя за это. - Это еще мягко сказано, - вздохнула она, недовольно сжав губы в бесплодных попытках пригладить растрепанные чувства в привычный баланс. - Прости, что доставила тебе столько неудобств, - добавила она. Мортимер нетерпеливо фыркнул, и переменил руку, держащую чемодан. - Не говори глупостей. - тон был требовательный, впрочем, в конце негодный кузен смягчился. - Пожалуйста. Пожалуй, ничего и придумать нельзя было неуместнее, чем такие извинения. *** - Д-да, хорошо, - как-то совсем съежившись, кивнула Беатрис, кажется, разозлившись на себя еще больше. И молчала всю дорогу до дома, смотря в окно машины и словно пытаясь остудить пылающие внутри головы мысли о холодное стекло с дорожками дождевых капель на нем. *** Только когда за ними закрылась дверь квартиры, Беатрис позволила себе тесно прижаться к Мортимеру, пряча лицо у него на груди. - Спасибо, что был со мной рядом все это время, любимый, - произнесла она, отстранившись через некоторое время и слабо улыбнулась. - Пойду посмотрю, как там дела на кухне. Ты, наверное, проголодался, да? Вряд ли можно было воспринять эту похвалу заслуженной буквально, но Мортимер не имел привычки отвергать комплименты. А потому обнял жену за плечи и коснулся губами темноволосой макушки. - Я же пообещал. - краешек рта дёрнулся вверх. Скорее даже поклялся. В болезни и здравии, et cetera. Как, однако, похвально с его стороны! И, несмотря на то, что первые дни мистер Смит раздражённо страдал от домашней неустроенности, что ему нравилось и казалось правильным, что Беа занимается домашними делами, сейчас он ощутил дискомфорт: - Знаешь.. наверное.. - неуверенно начал он, словно прощупывая незнакомую зыбкую почву. - ..тебе стоит просто отдохнуть. И, немного помолчав, добавил уже увереннее, брод среди трясины полутонов и недосказанности не ускользнул и можно было идти дальше. - Да. Лучше отдохни. *** Он проснулся от переполняющего сердце волнительного счастья. В неверной тьме, давно привыкшей к первенству уличного электрического освещения, циферблат показывал без четверти три. Мортимер осторожно сел и коснулся лба тыльной стороной ладони. Лёгкая испарина, ничего нездорового. Рядом Беа беспокойно шевелила губами. Он не слышал, но знал, что именно она говорит. Вздохнув, молодой инквизитор прислушался к себе. Захлестнувшая его волна медленно спадала и теперь можно было различить: это не его. Это что-то... А впрочем, и не чужое. Что же ему снилось? Нет, неправильный вопрос. Не что, а кто. Мортимер сполз обратно на подушки и закрыл глаза, но сон больше не шел. В конце концов, шепот Беа, тиканье часов, ворчание системы центрального отопления - все это стало невыносимо раздражать. Инквизитор встал и отправился на кухню, выпить воды. Проходя мимо зеркала, взглянул в темный провал мимоходом и вдруг встал, как вкопанный, вернулся. Видение исчезло. Синие глаза, да, точь-в-точь такие, но волосы теперь снова светлые, не каштановые. Он понял, кто не даёт ему спать. Это была совесть. Остаток ночи прошел за письменным столом в обществе бумаги и чернил. *** Он проснулся снова, когда настырный солнечный зайчик выжег ему глаза прямо сквозь веки. Остаток утра промелькнул, как мгновение. Ему больше ничего не снилось, только крутился на задворках сознания дурацкий стишок, мешавший ему писать. Никогда не замечая за собой привычки лезть за словом в карман, на этот раз Мортимер едва ли смог выжать из себя несколько скупых строк. Но сделать это было необходимо. Так же, как теперь - каким-то образом переправить в Российскую империю. Ссоры ссорами, а Морин следовало предупредить. *** Отдых от домашних дел и в самом деле пошел Беатрис на пользу, уже скоро ее руки перестали предательски ронять что-либо в самый неподходящий момент, хотя браться за пистолет она все равно какое-то время всерьез опасалась. Неумолимая воронка водоворота дел, чуть помедлив еще пару дней, закрутилась снова, втягивая Беатрис и Мортимера в себя, властно приглушив яркость недавних событий, отодвинув их дальше в дымку прошлого в пользу надвигавшегося будущего. Размеренный ход жизни, казалось, снова восстановился: завтрак, утренняя прогулка до работы, когда взгляд нет-нет, да и вылавливал в толпе спешащих людей назначенных им телохранителей, работа с наставниками в Инквизиции, расследование дел, участие в совещаниях, вечер в обществе друг друга под музыку из радиолы и чай с домашним печеньем. Казалось, о сделанном Мортимеру предложении и его согласии на него напрочь забыли, Иллюминаты никак не проявляли себя, неизвестно чего выжидая. Но, видимо, дождались, потому что через неделю, когда рутина окончательно взяла верх и взбудораженная событиями река жизни окончательно вернулась в свои берега, история сделала новый поворот. Это утро ничем не отличалось от своих коллег по лондонской осени, серое и недовольно-хмурое, изредка поплевывающее свысока холодной моросью на опрометчиво непокрытые головы приезжих и предусмотрительно защищенные зонтом, шляпой или кепкой головы местных жителей, хорошо знающих, что ждать от погоды. Неторопливая и полная чувства собственного достоинства утренняя прогулка Мортимера в этот день ознаменовалась неожиданным событием, у обочины дороги, роскошно сияя лаком и белой краской, застыл лимузин, из тех, что проносятся мимо и, кажется, сами по себе являются олицетворением высокомерия того или тех, кто сидит на заднем сиденье внутри, попивая шампанское и не боясь пролить его на дорогую обивку из натуральной кожи: как по причине идеальной подвески, компенсирующей любые изъяны дорожного покрытия, так и по потому, что могут позволить себе заменить испорченное в тот же день. Но сегодня, похоже, что-то пошло не так. Шофер, флегматичный мужчина с характерной для жителя предместий Лондона внешностью, менял спустившее колесо, внешне совершенно не обращая внимание на недовольное щебетание владелицы лимузина, вышедшей размять привлекательно длинные ножки, выгодно прикрытые белой юбкой и обутые в туфли на длинном каблуке. Показать контент Hide От сентябрьской сырости девушку защищало отороченное белым же мехом шерстяное полупальто. К нему, наверное, еще полагался шелковый шарф, но он, видимо, остался наслаждаться звуками классической музыки внутри салона. - Это просто возмутительно! Сегодня же напишу претензионное письмо в контору Ройсов! Нет, лучше, пожалуюсь на градоначальника в палату пэров! Или сделаю и то, и другое! - грозилась девушка, покручивая на запястье изящные золотые часы от "Картье". Мортимер уже приготовился проводить роскошный автомобиль самую малость завистливым взором, как случилась маленькая неприятность, нисколько, впрочем, не поколебавшая ни сомнительной прелести утра, ни чьего бы то ни было достоинства. Из машины выпорхнула юная леди, и оказалось, что авто подобрали к цвету ее любимого пальто. Мортимер был почти уверен, что подбирали именно так, не наоборот. Было что-то в том, как она сжимала хрупкие кулачки, как топала ножкой... Брови ее, изломом напоминающие взлетающих птиц, то и дело хмурились, а на белоснежной оторочке рукава появилась капелька грязи. Похоже, не так уж сильно незнакомка была возмущена, а вот неспешно прогуливающийся по пешеходной дорожке навстречу мистеру Смиту среднестатистический господин, напротив, был не так уж беззаботен, как хотел показаться. Да и сам лимузин оказался не так прост: скользнувший как бы ненароком от каблуков по лодыжке взор нелогично снова вернулся к авто. Двери опутывали сияющие паутинки артефактной защиты. Выходит, что ж, началось? Похоже, эта встреча была для него неизбежностью. Мортимер вдруг понял, что в незнакомке было что-то от Беа. Выход изящной шеи, быть может.. подъем ножки в туфле.. что-то неуловимое. А раз так, он просто не мог отказать себе в том, чтобы произвести впечатление. Дорогое, на контрасте, чёрное пальто, элегантные перчатки, трость, к которой молодой инквизитор с сюрпризом пристрастился с некоторых пор, и, разумеется, улыбка. Та самая, его. - Прошу прощения, мэм. - вежливо обратился к даме красавец-прохожий, приподнимая котелок. - Не нужна ли вам какая-нибудь помощь? Мортимер собирался обрушить на бедняжку все свое демоническое великолепие. Порывисто развернувшаяся на незнакомый голос девушка сбилась с мысли и завороженно уставилась на Мортимера, чье врожденное великолепие снова сыграло свое коварное дело. Правда, следовало признать, что опомнилась она неожиданно быстро и, застенчиво покрутив на тонком запястье дорогие часы, кокетливо улыбнулась. - Ах, не утруждайте себя, мистер..., - оставила она паузу для представления. - Ларри, мой шофер, скоро все исправит. Гадкие Ройсы, а ведь их представитель заверял, что по надежности их машины не уступают швейцарским часам! Теперь, стоя ближе, можно было обратить внимание, что артефактные нити заменяемого колеса светились несколько тусклее, чем у других колес, а часть оказалась порвана и теперь медленно угасала, теряя свои свойства. Беззаботный прохожий, совсем чуть-чуть сбившийся с шага, когда дама немного вышла из роли, восстановил самообладание и уверенно двинулся дальше, с запасом обходя образовавшуюся у стены дома лужу, видимо, не желая ненароком оступиться. Траектория его движения при этом, как бы невзначай, сближалась с Мортимером и его собеседницей. Сходство между очаровательной брюнеткой в белом и дорогой кузиной Беа чувствовалось теперь ещё острее. Или Мортимер, самолюбие которого получило новую пищу, сам убеждал себя в этом? Поиски окончательного ответа на этот вопрос явно откладывались. - Благодаря этой досадной неприятности мне посчастливилось завязать весьма.. приятное знакомство. Мистер Смит. - отрекомендовался все с той же дурманящей улыбкой инквизитор, элегантным жестом снимая котелок и сообщая даме то, что она и так уже знала. - Мортимер Смит. Теперь, подойдя ближе к авто, он совершенно выпустил из виду озабоченного прохожего, но зато окончательно убедился в том, что колесо было испорчено нарочно. Напрягаться и держать в поле зрения всех участников тайной операции не хотелось, тем более, Мортимер никогда и не был силен в подобных вещах. Он продолжал делать то, в чем был временами превосходен: продолжал играть свою роль наивного, склонного к романтическим приключениям простеца, как по нотам. Хотелось бы верить, что он связался с достаточно утонченной организацией, и вместо того, чтобы бить его по затылку и грузить в багажник, неизвестная мисс просто предложит подвезти его, на что он с удовольствием согласится. - Леди Хелен Беркли, приятно познакомиться, мистер Смит, - мило улыбнувшись, представилась девушка, протянув руку очаровательному и, вне всяких сомнений, галантному кавалеру для поцелуя. Который, наверняка, был бы даден леди, если бы не грубое вмешательство третьего лица, того самого прохожего, что был так опрометчиво выпущен Мортимером из поля зрения. Внезапно оказавшись совсем близко к ним, он схватился за изящное запястье и одним движением сорвал с него часы, только посыпались прямо на грязную мостовую золотые секции браслета. Сам же оказавшийся грабителем прохожий ринулся прочь, по пути попытавшись оттолкнуть Мортимера прочь с дороги. - Помогите! Грабят! - вскричала в испуге леди Беркли, ее водитель выронил гаечный ключ и выругался, пытаясь одновременно развернуться и встать на ноги, но не удержал равновесие и с еще одним чертыханием завалился на бок. Разыгрывался целый спектакль, и все это для одного единственного зрителя. Однако, рукоплескания покамест откладывались: вспыхнул и мягким, контролируемым жаром охватил грудь необходимый для роли гнев. Негодяй помешал знакомству с дамой! Притом, дамой весьма непростой. Барон Алан Марк Беркли, почтенный господин слегка за пятьдесят контролировал мощные финансовые потоки, движение которых определяло архитектурный облик столицы. Господа из секретной организации держали на посылках вот таких вот неподходящих своим мужьям по возрасту, но наверняка соответствующих по степени цинизма баронесс. Посему Мортимер взмахнул тростью и, кажется, слишком уж натуралистично ударил "грабителя" по руке так, что тот выронил часы. - Стой, мерзавец! - возмущенный возглас сопроводил попытку изловить беглеца. Преступник весьма ловко вывернулся из пальто и скрылся в туманной мороси, оставив по себе лишь жёлтые брызги разорванного дамского браслета на тротуаре, да россыпь дрянных папирос, выпавших во время потасовки из пальто. - Lupus pilum mutat, non mentem*. - изрёк обожающий всякие латинские афоризмы мистер Смит, провожая слегка удивлённым взглядом непревзойдённого бегуна. Склонившись, подобрал циферблат часов, черная перчатка превосходно оттеняла матовый блеск. - Вероятно, их можно отдать в починку. - неуверенно предположил участник представления, подавая даме часы. - К несчастью, не все ещё лондонские улицы так безопасны, как нам бы хотелось. _____ * - волк меняет шерсть, но не натуру (лат.) - Не беда, Алан просто купит мне новые, - с легкомыслием по настоящему богатой леди отмахнулась от варианта с починкой Хелен, небрежно передав пострадавшие ради достоверности спектакля для одного зрителя часы в руки наконец поднявшемуся на ноги водителю. - И, к счастью, на лондонских улицах еще можно встретить настоящих джентльменов. Испуг прошел словно по волшебству, леди Беркли снова вернулась к предыдущему амплуа милой и очаровательной девушки. - Ваш героизм просто заслуживает самой высокой награды из доступных мне, - многообещающе улыбнулась леди. - Поэтому я приглашаю вас на ужин в наше поместье завтра вечером. Имейте в виду, отказа я не приму. Лимузин, ах, не этот, другой, получше, заедет за вами в шесть, только скажите Ларри ваш адрес. Судя по голосу леди Беркли, она не сомневалась, что даже если у мистера Смита и были иные планы на завтрашний день, ради встречи с таким человеком, как ее муж, их непременно можно было изменить. Ради человека, за которым стоит теневая организация такого масштаба многое можно было изменить, так что раздумывать и впрямь не стоило. Мортимер склонил голову с улыбкой, в которой причудливо сочетались почтительность и озорство. - Разумеется, мэм. Очевидно, его адрес, как и имя, давно уже не были секретом для этой очаровательной леди и ее сообщников. Ларри получил соответствующие инструкции. - Что ж, в таком случае, позвольте откланяться? - Конечно, конечно! - просияла улыбкой леди, пока шофер добросовестно записывал в неожиданно опрятную и дорого выглядевшую записную книжку названный ему адрес. - Я уже предвкушаю нашу следующую встречу, мистер Смит. До свидания! *** И хоть сегодняшний рабочий день был посвящен почти полностью любимому занятию Мортимера - возне с бумагами - уже к обеду монотонный дискомфорт превратился в сверлящее где-то за левым глазом раздражение. Листы были набросаны в стопки, как попало. Книги, о ужас, не лежали, педантично выравненные, параллельно или перпендикулярно границам стола, а пребывали в том же хаосе, что и их тощие собратья. Подперев голову кулаком, Мортимер хмуро таращился перед собой в пустоту. У него проблема. Нет, даже не так: ПРОБЛЕМА. И как бы ему не хотелось от этого улизнуть, необходимость решать ее надвигалась так же неумолимо, как закат солнца. То есть, буквально, после захода солнца ее и требовалось решить. Мышцы шеи задеревенели и это был плохой знак. Сначала онемение, потом покалывание, после боль и наконец.. Впрочем, случалось так, что привычный порядок нарушался. Злой близнец как раз вознамерился проверить, не ли у него на воротничке кровавых, несомненно свидетельствующих о его истинной сущности, пятен, но успел лишь чуть ослабить галстук. Скрипнула приоткрывшаяся дверь. Обернувшись резче, чем следовало, молодой инквизитор смахнул с захламленного стола пару томов и, чертыхнувшись про себя, наклонился поднять их. Раздался сухой треск: шов, соединяющий рукав и спинку идеально подогнанного к фигуре пиджака разошелся, как будто и без того мало было неприятностей! Так и оставив книги лежать там, где они упокоились, Мортимер выпрямился и обжег недавно переведенную из провинции юную инквизиторшу таким взглядом, что она, кажется, забыла, зачем пришла. Впрочем, эта белокурая, словно слащавый ангелочек, мисс и без того частенько о многом забывала в обществе своего старшего товарища. - Стучать надо. - словно розгой хлестнул демонический потомок, рывком вставая. - Я с-стучала. - пролепетала дева, но, взяв себя в руки, повторила более твердо, хоть выражение глаз, больше всего напоминающее о птичке, что вот-вот станет обедом для змеи, никуда и не исчезло. - Я стучала. Вы не ответили, мистер Смит. Простите, если по... - Прощаю. - перебив, взмахнул рукой хозяин кабинета, и раздраженно двинул плечом. Рваный пиджак был не бог весть каким несчастьем, но он, похоже, стал последней каплей в чаше цикуты сегодняшнего дня. В уборную хотелось неотступно, стигмы вдруг, хором, ввинтили свои иглы прямо в мозг. Максимум, что он мог позволить себе в присутствии дамы, расстегнуть пиджак, чтобы хоть как-то скрыть безобразную проблему с рукавом. - У вас ко мне какое-то дело? Глаза посетительницы сделались больше и жалобнее, она сильнее прижала к груди небольшой планшет с бумагами. Мортимер подобрал книги, и начал, наконец, их раскладывать. Надо признать, это слегка успокаивало, но не настолько, чтобы забыть, как сильно этот незапланированный визит мешает ему переодеться. - Я подумала, может быть.. - еще один взгляд, в общем-то, обыкновенный, без всякого особенного выражение, и часть слов бессовестным образом исчезла из головы. - ..кофе, перерыв.. - О нет, с огромным сожалением вынужден отказаться от этого в высшей степени приятного времяпрепровождения. - с таким очевидным сарказмом изрек он, что губы у девушки задрожали. - Что-нибудь еще? Он и правда позволял себе иногда кофе. В конце концов, мисс Браун была ниже его рангом, все еще растеряна от переезда в столицу и он ей столь очевидно нравился, что.. в общем, Мортимер позволял. К сожалению, сегодня у него было абсолютно не кофейное настроение. Послышался сдавленный всхлип и чувство вины кольнуло сердце. Впрочем, так слабо, что легко было пропустить. - У в-вас.. - бедняжка иногда начинала запинаться, когда сильно волновалась. Костяшки пальцев, сжимающих планшет, побелели. - ..кровь на воротничке. Мортимер стиснул зубы. Уйдет она уже когда-нибудь? Если нет, пожалуй, он швырнет в нее книгой. Или.. сделает что-нибудь похуже. - Я знаю. Что-нибудь еще? - Вы.. вы.. бессердечный эгоист! - вдруг выпалила мисс Браун, испуганно зажала рот ладошкой и выбежала из кабинета прочь. - Истекаю кровью от ваших колкостей! - понеслось ей вслед обозленно-ироническое. Книга и правда полетела в стену. По рубашке, как всегда, в самый неподходящий момент, расползалось темное пятно. Он чувствовал его физически. - Я знаю. - очень тихо прибавил мистер Смит уже для одного себя. - Знаю. *** Небольшой инцидент с коллегой, надо сказать, поспособствовал успокоению куда больше, чем все остальное. Словно воздушный шарик проткнули иголкой. И домой эгоистичный мистер Смит явился во вполне сносном расположении духа и с крайне убедительной на его взгляд тактикой беседы с женой, которую он ни в коем случае не желал брать с собой на прием в особняк Беркли. В прихожей Мортимера встретил знакомый аромат домашней выпечки, Беатрис, как и почти всегда, успевала вернуться домой раньше супруга и даже приготовить ужин к его приходу. И пусть недавние события порядком нарушили привычный ход вещей, семейная жизнь четы Смитов вернулась к прежнему спокойствию, как возвращается ровная гладь пруда, едва утихнут поднятые падением брошенного в него камня круги на воде. Ухитрившись как-то не пропустить скрежет ключа в замке, Беатрис выглянула в прихожую, раскрасневшаяся от жара духовки, на левой скуле белел след муки, оставленный неосторожным движением ладони, потянувшейся поправить выбившиеся из прически пряди волос. - Добрый вечер, родной, - досталось Мортимеру приветствие, вместе с улыбкой и поцелуем в колючую щеку. - Ужин готов, печенье тоже скоро будет. Все было вроде бы как всегда, но если приглядеться, можно было обратить внимание на легкую складку на переносице, периодически то возникавшую, то исчезавшую, будто Беатрис хотела нахмуриться, но каждый раз спохватывалась и запрещала себе это. Мортимер вошёл, степенно повесил пальто, котелок и трость на крюки, больше напоминающие пиратские протезы, нежели оленьи рога. Дорогая супруга была дома, во всеоружии. Стряпала, прибирала и была ласкова даже больше, чем обычно. Это сделалось с нею после больницы, и любой разумный человек только радовался бы этому. Мортимер подумал, что придраться решительно не к чему и ощутил слабый прилив раздражения. - Как ты только все успеваешь? - риторически поинтересовался он, готовый, впрочем, мириться со многм вещами ради печенья. И скрылся в спальне, дабы, наконец, сменить ненавистный костюм на что-то более удобное. Никакого беспокойства в лице жены, он, разумеется, не заметил. - Секрет, - улыбнулась в ответ Беатрис, скромно потупившись. Успевать все ей, на самом деле, удавалось далеко не всегда, специфика работы обоих регулярно вносила свои коррективы в налаженный распорядок дня, но даже в этом Беатрис не находила поводов для уныния. В отличие от иных вещей, при мысли о которых так и незамеченная Мортимером хмурость снова незваной гостьей проявилась на лице его супруги. Тем не менее, когда переодевшийся в домашнее Мортимер появился в гостиной, его уже ждали и ужин, и сама Беатрис, успевшая умыться и сменить кухонный наряд на вечерний. Ужин был сервирован, почти как в Букингемском дворце. Как и всегда. И проходил в столь же чинном молчании. Как и всегда. Мортимер бесплодно ковырял вилкой между остатками картофеля, не имея ни шанса изловить хоть один кусок. Время шло, нужно было что-то решать и молодой инквизитор решил: - Завтра я задержусь. - сообщил он как бы между делом, стараясь держать обыденный тон. - Нужно навестить одного господина. Конечно, лгать Беа ему не то чтобы особенно нравилось, в основном потому, что она разоблачала его чаще, нежели прочие, но сегодня он оправдывал себя крайней необходимостью: миссис Смит не успела пробыть в этом новом для себя статусе и нескольких месяцев, как уже едва не отправилась в гости к своей покойной тётке! Мортимер не собирался тащить ее с собой в гнездо порока. А то, о чем она не знает, ей не повредит, ведь верно же? Обычно не страдавшая отсутствием аппетита Беатрис сегодня управилась едва ли с половиной обычной порции, да и было заметно, что мысли ее блуждают далеко от стола. Голос мужа заставил ее моргнуть и поднять на него взгляд, выплывая из сумеречного мира задумчивости обратно под электрический свет. Хмурая складка меж изящных бровей стала четче и выразительнее. Мортимер определенно что-то недоговаривал. - По рабочим делам? - уточнила она, в карих глазах мелькнуло подозрение, что "господин" на самом деле может оказаться "госпожой". Не то что бы она подозревала за Мортимером измену, вовсе нет, он ее любит, это Беатрис знала точно, но все же не могла избавиться от ощущения, что без женщины тут не обошлось. Вот и теперь. Тонкие брови сдвинулись к переносице одновременно сердито и забавно. Догадывается или... нет? Никогда у него не получалось толком понять. Вилка пронзительно скрипнула по тарелке. - Ну разумеется. - тем же беззаботным тоном продолжал гнуть свое супруг, взглянув в лицо жене. Чистейшая и честнейшая синева должна была побудить Беа отбросить все сомнения. Беатрис вздохнула и, от греха подальше, отложила вилку в сторону. Внутри ворочался ставший только тяжелее комок обиды и неожиданной душевной боли. Он опять ей врал. Казалось бы, это была часть натуры Мортимера, а она обещала принять его таким, каков он есть и неплохо справлялась, но сегодня было особенно тяжело. И так не самый лучший день перешел в такой же вечер, хоть Беатрис и надеялась найти отдохновение хотя бы дома, найти убежище в объятиях любимого. - Что происходит, Морти? Я ведь вижу, что ты мне врешь. Зачем? - на последнем слове голос Беатрис вдруг тонко надломился, словно истончившаяся до почти полной прозрачности льдина в преддверии весеннего паводка, выдавая царившую в девичьей душе боль. Какая-то часть его незримо заметалась внутри в поисках выхода, и, не найдя ни единой возможности к бегству из этой весьма неприятной ситуации, приняла единственно верным способом защиты нападение: - Ты к этому настойчиво стремишься, дорогая, но у тебя все равно не получится контролировать меня во всем. В любимом вновь проснулся маленький злобный кузен, закусывающий удила всякий раз, стоило ему только заподозрить покушение на личную свободу и право самостоятельно совершать идиотские поступки. - Не могу же я, право, - светским тоном, который давался ему сейчас далеко не так просто, как обычно, продолжал Мортимер, элегантно коснувшись салфеткой краешка рта. - спрашивать у тебя дозволения на каждый свой шаг. Быть может, в любой иной день Беатрис отреагировала бы иначе, как и всегда, проявила кроткость и смирение, потупившись и отступив назад, привычно смирив себя. Но не после всего, что уже случилось и все еще жгло изнутри горечью и обидой, подтачивая самоконтроль и сдержанность также, как кислота изъедает металл. Внешняя безмятежность Беатрис всегда была, как сказали бы физики, результирующей двух противоборствующих сил: стальной силы воли, доставшейся ей от обоих родителей и соперничающей с ней чувственности, частично собственной, частично доставшейся от матери. И сегодня и так изрядно сместившийся баланс сил просто ждал последней капли, что либо выправит положение...либо обрушит его к чертям. Беатрис медленно встала на ноги, ладони уперлись в белоснежную скатерть, фактура человеческой кожи будто поплыла, заменяясь на янтарь, плавнее, чем у Беатрис когда-либо получалось, но сейчас она этого даже не заметила, вонзившись утратившим всякое спокойствие и потемневшим взглядом карих глаз в Мортимера. - Значит, ты именно так воспринимаешь все мои действия, дорогой? Как ярмо на твоей шее и кандалы на руках и ногах? Значит, вся моя покорность, забота, любовь, наконец, которые ты воспринимаешь как должное, это для тебя контроль? И для тебя свободой является возможность недоговаривать или вовсе обманывать меня? Решать за меня, что мне стоит знать, а что нет? Разве я дала тебе хотя бы малейший повод так поступать со мной? Почему ты, хотя бы ты, мне не доверяешь?! Тонкие ручки медленно преображались две небольшие, но несомненно смертоносные булавы. Несносный кузен, обладающий фантастической способностью вызывать в людях припадки ярости, подался немного вперёд. Так было всегда у них. В детстве и юности. Так будет и сто лет спустя? Затуманенные юношеским дежавю глаза невинно до безобразия восприняли встречный гневный взор. На шее нервно пульсировала жилка. Что-то сладостно ноющее разлилось в груди: Мортимер и обожал и ненавидел эти моменты. - Потому что я пытаюсь защитить тебя. - проговорил он тихо и неожиданно серьезно, медленно откладывая салфетку. - И пытаюсь быть мужчиной. Рядом с тобой это невероятной сложности задача. Затем встал из-за стола и уже на пороге личной вотчины - кабинета - прибавил: - Порой мне кажется, что из нас двоих эта роль больше к лицу тебе. В синих глазах промелькнуло что-то неопределенное, взгляд мазнул по янтарю, а потом мягко закрылась дверь. Кажется, мистер Смит был твердо намерен воплотить, что бы он там не задумал, самостоятельно и тайно. В тех редких случаях, когда их ссора доходила до точки, когда Беатрис теряла контроль над собой, он всегда поступал одинаково: благоразумно давал ей время успокоиться в одиночестве, прикрыв собственное отступление подходящей случаю шуткой разной степени язвительности. Все вроде бы было точно также и в этот раз, но непривычная серьезность в голосе любимого Беатрис отметила, даже будучи в состоянии крайней ярости и это неожиданно отрезвило ее. Кажется, он действительно хотел защитить ее и это намерение, вдруг блеснувшее сквозь привычно наброшенные Мортимером на себя вуали недоговорок и спрятанных ото всех, даже от нее, эмоций, сбивало с толку. Ярость схлынула, словно вода в отлив, остались лишь кусочки янтаря на постепенно возвращающей себе человеческий облик коже и ноющее, саднящее чувство боли в душе. Утерев выступившие слезы, Беатрис начала было убирать остатки ужина со стола, но быстро прекратила это занятие, взгляд ее раз за разом возвращался к двери кабинета. По негласному уговору это была безраздельно принадлежащая Мортимеру территория, на которую ей позволялось заходить лишь изредка и на заранее оговоренных владельцем условиях. Но сейчас Беатрис не хотелось оставаться одной, хотелось живого тепла и участия. - Мортимер, дай мне войти, - проговорила она вместе с осторожным стуком в дверь, голос ее на последних словах задрожал и в ход пошло ультимативное женское оружие против любящих мужчин - слезы, удерживать которые сил больше не осталось. Мортимер вообще был благоразумным. По крайней мере, пытался таковым слыть. Всю жизнь он только и делал, что пыжился, пыжился.. Мистер Смит крепко сжал болезненной рукою подлокотник удобного кресла и медленно выпустил из себя весь воздух. Вопреки предчувствию, тело его не сделалось мягким, как выпотрошенная тряпичная кукла, и не осело на пол грудой тряпья. "Лишь делал вид, вместо того, чтобы быть." - прикосновение мысли были холодным, и даже скользким. Мистер Смит тоскливо оглядел любимую комнату, дергая пальцем пуговицу на домашнем жилете. Когда раздался стук, вздрогнул. Ну вот. Теперь ему неизбежно придется сознаться во всем, в чем стоило бы признаваться, и в чем не стоило бы тоже. По непонятной для себя причине Мортимер ощутил желание похвастать, как сохнет по нему недавняя семинаристка, которой крупно не повезло с коллегой. До крови закусил губу, потратив на раздумья лишь мгновение. А потом, отчетливо понимая, что это полный идиотизм, нашарил в столе несколько десятков отложенных от жаловаться фунтов, и раскрыл окно. Промозглый почти зимний воздух облобызал лицо. Наверное, стоило все-таки помочь ей выпустить внутреннего демона. И посмотреть, что будет. Удовлетворить мучительный интерес. Но он не сделал этого. Не сделал того, чего хотел, потому что продолжал считать себя благоразумным. Разумеется, он продолжит быть таковым. Карьера, дом, жена.. Обязательно продолжит. Совершенно невозможно было прервать свое комфортное существование столь бестолково. Но - это завтра. А сегодня... *** Старый благородный лондонский дом, под самую черепицу заросший плющом, пожалуй, не знал еще такого позора: респектабельные жильцы никогда еще не сбегали из собственной квартиры, от собственной жены. Добро бы это была любовница, но жена! Какой конфуз. Он делал это, будучи еще совсем юным, правда тогда это была надоедливая сестра. И, кажется, когда-то давно, в прошлой жизни, скакал по карнизам, гонимый яростной обидой. Но глупость, повторенная трижды, обретает совершенно особый вкус и шарм, не так ли. Не страдающий излишней ловкостью молодой человек пару раз похолодел, оскользнувшись на чужом сыром карнизе. Но стебли плюща густой сетью укрывали потемневший от времени кирпич, и, к счастью, было невысоко. Ценою исцарапанного лица и разодранных перчаток, беглец благополучно достиг земли и опрометью бросился прочь, совершенно забыв о том, что домашний костюм, хотя и костюм, но слабо подходил для лондонского вечера в октябре. *** Так и не получив ответа, Беатрис судорожно вздохнула и, утирая слезы, побрела к себе в спальню, махнув рукой на наведение порядка. "Что-то я не чувствую себя сейчас сильным мужчиной, Мортимер", - отправилась в адрес мужа обиженная мысль. "Ничего. Ничего, нам обоим надо побыть наедине друг от друга. Это всегда помогало", - попыталась она уверить себя, но сейчас даже это, обычно безотказное средство убеждения подействовало как-то слабо. Вернувшегося только под самое утро Мортимера ждал нешуточный скандал, закончившийся выяснением занимавшего его столько времени вопроса - насколько тяжела закованная в янтарную броню рука кузины? К счастью, неустранимых следов или последствий на лице Мортимера после этого не осталось, перепугавшаяся Беатрис сама же тут же все и исцелила. Пожалуй, Мортимер даже остался в выигрыше, на важную встречу с Иллюминатами он все-таки отправился один, без своей супруги, пусть и потеряв немного в живости и выразительности мимики. *** Hide Конец - начало 5 марта 1925 года Пронзительно свежий весенний ветер, набиравший ошеломительную скорость на просторах Бристольского залива, неизменно разбивался об черные камни крепости, выстроенной на безымянном острове в устье того же залива, всего в шести километрах (по прямой) от Кардифа, ему оставалось лишь зло выть в бойницах и смотровых окнах башен да яростно трепать установленные на флагштоках символы Святого Официума или, иначе, Инквизиции. Учитывая, что в Черный Замок упрятывали самых опасных малефиков, которых повезло взять живыми на территории Великобритании, расстояние до берега могло бы показаться преступно небольшим, если бы не другая громада, тоже черная и угрюмая, ежесекундно нависавшая над крепостью-тюрьмой и ничуть не казавшаяся маленькой на ее фоне, скорее, наоборот. "Левиафан". Летающий дредноут не нуждался в особых представлениях и он же служил гарантом, что никто не сбежит из крепости и уж точно не возьмет ее штурмом снаружи, не обзаведясь предварительно сопоставимым по мощи дредноутом. От заключенных также не скрывали, что все они здесь ходят в тени собственной смерти и что если подавить бунт заключенных не будет представляться возможным, то капитан дредноута просто отдаст соответствующий приказ и крепость перестанет быть вместе с островом. Это не было преувеличением, огневой мощи этого титана современной военной индустрии вполне хватало на реализацию подобных, локально апокалиптических картин. Попасть в Черный Замок можно было лишь по воде, но если в каком-нибудь ином месте просто обустроили бы причал у среза воды, то здесь оставшиеся неизвестными архитекторы изрядно напрягли отвечающие за паранойю извилины, заставив тюремное судно проходить последние десятки метров по глухому тоннелю, ведущему вглубь крепости, где и его и ждал причал. Как и прицел множества пулеметов и пары мелкокалиберных пушек. Но сегодня можно было заметить некоторые отклонения от обычной процедуры. Во-первых, приближавшийся к крепости катер был вызывающе белого цвета, тогда как все курсирующие между "большой землей" и Черным Замком три судна были окрашены в тот же, что и название замка, цвет. Во-вторых, пару своему мрачному собрату в воздухе составил другой летающий дредноут, сияющий на утреннем солнце золотом статуй и отделки. "Архангел Гавриил", один из двенадцати дозволенных к владению Инквизицией дредноутов. Но внимание его канониров, если бы кто-то взялся за труд отследить шевеление многочисленных орудийных стволов и мельтешение бликов линз биноклей, было направлено не на крепость, а как раз на пространство вокруг прибывающего катера. Никто и ничто не должны были приблизиться к нему незамеченными. Соответствующий прибытию важной персоны антураж сохранился и внутри, пожалуй, впервые за все время существования суровой цитадели, оружие в руках ее бдительных стражей не смотрело на прибывшую на катере троицу людей, со всем почтением встреченных комендантом и препровожденных через намеренно запутанные коридоры до конечной цели - отделения максимальной защиты, куда помещали самых опасных и сильных малефиков, которых посчастливилось взять живыми. Стоявшие на карауле у стальной двери каземата инквизиторы, опытные, многажды битые жизнью и все повидавшие, при виде посетителей не удержали легкой нервной дрожи, но мгновенно взяли себя в руки, адресованное им уставное приветствие было безукоризненно четким. Лязгнули металлом внушительные засовы, но дверь провернулась на хорошо смазанных петлях почти бесшумно, открывая вид на спартанскую обстановку комнаты для допросов и сидевшего за столом напротив входа пожилого мужчину, коротко подстриженного и даже в заключении не утратившего ни прямоты осанки, ни аристократической благородности черт лица, ни ауры умного и опасного противника. Показать контент Hide - Оставьте нас, - мягко произнесла вошедшая в каземат высокая светловолосая женщина Показать контент Hide и дежурившая внутри пара инквизиторов повиновалась ей беспрекословно, присоединившись в коридоре к караульным и паре сопровождавших посетительницу телохранителей. Затворилась дверь и тут же по стенам пробежали светящиеся голубым нити, на оставшихся внутри навалилось ощущение давящей тяжести, вновь пробудившаяся защита налагала на магический Дар оковы ничуть не менее прочные, чем те, что сковывали руки и ноги мужчины. - Мисс Смит. Или я должен сказать, миссис Майлз? - голос у мужчины оказался соответствующим облику, вкрадчивым, но сильным и властным, даже в таких угнетающих волю и характер обстоятельствах. - Мистер Мейсон. Или я должна сказать, мистер Грей? - изящно вернула парфянскую стрелу Мелисса, непринужденно занимая место за столом напротив так, будто уселась в комфортное кресло, а не намеренно неудобный и привинченный к полу железный стул. - Что ж, похоже, мы оба подготовились к встрече надлежащим образом, мисс Смит. Должен признаться, что я не рассчитывал увидеть именно вас, - усмехнулся мужчина, в блеклых серых глазах вспыхнул подлинный интерес. И куда более яркое, но тоже подлинное чувство - ненависть. - Я не могла не уважить последнее желание приговоренного к смерти, мистер Мейсон. - И отказаться от такого приятного торжества над поверженным противником, не так ли? - Самую малость, - позволила себе холодную улыбку Мелисса. - Как вы уже знаете, мы, кроаты, очень близко к сердцу принимаем попытки убийства наших близких. Но, полагаю, вы сейчас более заинтересованы в том, чтобы узнать, где же вы совершили ошибку? - Виновен, - попытался поднять руки в извечном жесте капитуляции Мейсон, но натянувшаяся цепь наручников, пропущенная через поручень на столе, прервала движение на середине. - План был безупречен. - Как и любые подобные планы, вынашиваемые более двух десятков лет, - согласно кивнула Мелисса. - Но всего учесть невозможно, мистер Мейсон. - Хорошо, сыграем по вашим правилам, Мелисса, - перешел вдруг на имена Мейсон. - Чего же я не учел? - Божьего промысла, облеченного в облик черного конверта, - серьезно ответила Мелисса и Мейсон, уже собиравшийся издать смешок, подавил его, поняв, что это не шутка и его собеседница действительно верит в сказанное. - Ваши психологи провели грандиозную работу и составили весьма точный анализ характера Мортимера. Вы знали и куда давить и как именно, чтобы настроить его против меня и как повернуть к своей пользе даже его понимание, что его используют. Отдаю вам должное, план и в самом деле мог увенчаться успехом. - Если бы не этот конверт, - вставил Мейсон. - Но неужели вы хотите мне сказать, что единичная стычка с Бесноватыми и Одержимыми, произошедшая в Греции, столь кардинальным образом изменила Мортимера? Я в это не поверю. - И будете правы, - невозмутимо согласилась Мелисса. - Но, видите, ли, мистер Мейсон, в Греции произошли события куда большие и страшные, чем было заявлено официально и что смогли добыть шпионы последних истинных Иллюминатов. Можно без преувеличения сказать, что и моя племянница, и мои приемные дети оказались вовлечены в события апокалиптического масштаба. - Даже так? - задумчиво проговорил Мейсон, наклонившись вперед и не в силах скрыть охвативший его азарт. Несмотря на испытываемую к женщине ненависть, он не мог сопротивляться жажде знаний, истинных, сокрытых от большинства. Именно эта жажда когда-то привела его в ряды Иллюминатов и заставила карабкаться по теневой лестнице власти все выше и выше. - Просветите меня? - На развернутый рассказ не хватит и целого дня, а на рассвете следующего вам уже станет безразлично, - дипломатично отказалась говорить больше Мелисса и Мейсон разочарованно откинулся на спинку своего стула. - Но именно это и стало причиной того, что, когда вы в первый раз посмели заявиться к нему, прямо на свадьбу, какая наглость! он все рассказал мне. И дальше все начало развиваться уже по моему плану, а не вашему. И вот мы здесь. Мейсон застыл на месте, потрясенный сказанным Мелиссой. Он предполагал, что недооценил Мортимера, его умение вести свою игру, но, как оказалось, все было предопределено чуть ли не с самого начала. - Это...это серьезный удар по моему самолюбию, - признался он. - Но я с самого начала знал, на что иду. - И на что вы обрекаете остальных вы тоже знали? - самую малость иронично приподняла бровь Мелисса. - Один раз мы с сестрой позволили вашей организации раствориться в тенях, в качестве извинения за все, что сотворила с вами Кларисса. Но этот урок не пошел вам впрок и теперь будет по другому, я не остановлюсь, пока Иллюминаты не перестанут существовать, как организация. - Кто бы говорил! - прорвалась сквозь заслоны самообладания ярость, Мейсон стиснул кулаки, с ненавистью глядя на Мелиссу. Та, впрочем, даже не моргнула. - Кларисса убила всех, кого я любил, кто был мне дорог! Только справедливо, если и вы пострадаете также, как страдал я. И не тратьте свое дыхание, убеждая меня, что ничего не знали. Мелисса грустно вздохнула. Средняя сестра в своих благих намерениях сотворила столь многое, что даже теперь, уже почти тридцать лет спустя своей смерти, последствия ее деяний все еще причиняли боль живым. - Что ж, раз вы так говорите, то не буду, - не стала она спорить. - Но случившееся с вашей семьей не изменит моих намерений покончить с Иллюминатами раз и навсегда. Мейсон, взяв себя в руки, покачал головой. - И тем самым вы завершите то, что Кларисса начала. Пожалуй, я мог бы оставить вас в неведении относительно последствий вашего решения, но, зная о продолжительности вашей жизни, поступлю по другому. В конце концов, когда все, что вы считаете дорогим и близким, будет разрушено, вы вспомните сегодняшний разговор и примете мою правоту. И, тем самым, моя месть свершится. Наш орден насчитывает несколько тысячелетий истории, сохранившейся, несмотря ни на что. Я не стыжусь сказать, что в самом начале своего пути Иллюминатами двигала только жажда власти, абсолютной, непререкаемой, всеобъемлющей. Но мы переросли это примитивное желание и осознали свое истинное предназначение - вести Род Человеческий к его возвышению надо всем и всеми, настоящему величию. И ради этой и только этой цели мы позволили себе все. Уничтожив настоящих Иллюминатов вы уничтожите и наше мировоззрение, наши идеи. Но на освобожденное вами по недомыслию место придут другие люди и в своей гордыне и жажде абсолютной власти они сметут все вокруг себя, переступят через любые законы, человеческие и божьи, не остановятся ни перед чем в преследовании своей цели. Вы пожнете горькие всходы, Мелисса. Мелисса выслушала мрачное предсказание бестрепетно, в теплого карего оттенка глазах не осталось иронии, лишь внимательная серьезность. - Я постараюсь этого не допустить, мистер Мейсон, - сказала она после недолгого молчания. - Но, даже если вдруг случится по другому...на все воля Божья. - Вы в самом деле верите в Него? Вы, чуждое этому миру создание? - Верю, - просто ответила Мелисса. - И даже если для этого мира я стану чужой, это не изменит моей решимости защищать его и людей в нем. - Что ж, пусть в этом начинании вам сопутствует успех, - проговорил вдруг Мейсон и вздохнул. - Я благодарю вас за этот разговор, Мелисса. - Мне жаль, что все случилось именно так, Адам, - ответила Мелисса, вставая из-за стола отходя к двери. - Прощайте. - Прощайте, Мелисса. Помните мои слова. Hide 1 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
julia37 48 377 12 ноября, 2021 Эпилог Освальда и Морин часть 1 Лисиное прощание -Ну, всё оказалось не так плохо, или одной версии событий оказалось мало? - раздался голос Освальда со стороны, когда Карла подходила мимо. Не успей Папа отправить детей своих на отдых, как их обступили со всех сторон, с новыми вопросами и расспросами. Морин и Мортимера нашла мать, и словно вторая её копия, нашла Беатрис, Рафаля окружили молодые девушки, а Карлу мужчины постарше, они же видимо оказались деликатней остальных, отпустив её пораньше, что и подтолкнуло к этой встрече, ибо Освальд давно сбежал от этого пристального взгляда десятков глаз. Он вроде бы никогда не замечал за собой боязни внимания, но нервы его, вот, под конец, сдали. Словно увидев на себе прицел трёх дредноутов сразу, не успел толком испугаться, он набрал полную грудь воздуха, да забыл выдохнуть. А теперь и вовсе забыл, как это делается. Так и стоял бы, с каким-то комом, застрявшим в груди, что никак не хотел отпускать даже после всех расспросов от лица всей верхушки инквизиции рядом, сам решив примкнуть к числу нападавших. Когда заканчивалась обычная работа по сопровождению, Одаренный с Ищущим прибывали в отделение Инквизиции Катании, Карле оставалось только расписаться в журнале оперативных дел и доложить о проделанной работе Амадео. Несколько раз приходилось конвоировать обвиняемых, а порой - сопровождать и защищать важных свидетелей. Иногда путь из точки "А" в точку "Б" мог оказаться очень длинным и сложным, а в конце его сопровождаемого могли встречать целые делегации из родственников или официальных лиц. Какой бы не выходила сцена встречи, повышенное внимание, объятия и поцелуи, если таковые случались - все это обходило ее стороной. Оперативница привыкла оставаться одна, где-то неподалеку, не слишком деликатно наблюдая, как кто-то другой выражает свои эмоции или служебное рвение. Теперь же все было иначе. Встречали не только других, но и ее тоже, и делали это так, как делают скорее родственники, чем официальные лица. Это было непривычно и странно, особенно объятия. Размышляя над этим неожиданным поворотом, Карла следовала в свою палатку, когда услышала знакомый голос. -Ну, всё оказалось не так плохо, или одной версии событий оказалось мало? -Раздался голос Освальда со стороны, когда Карла подходила мимо. Остановившись, итальянка оглянулась несколько нервным движением, и, вынырнув из задумчивости, словно из сна, ответила вопросом на вопрос: - Ааа... тебя никто не встречает? Родители? Коллеги? Друзья? Посреди всего происходящего вокруг шума, множества официальных лиц сказочных рангов, нескольких родственников и знакомых, каким-то чудом прорвавшихся на эту, пожалуй, самую закрытую сейчас территорию всего цивилизованного мира, увидеть англичанина в одиночестве казалось еще более странным, чем все остальное. Освальд огляделся, может кто-то потерялся? Забылся? Спрятался? Нет, никого не было. - Видимо не нашлось никого готового махнуть через половину Европы, к ведьмам в котёл, прямо к вероятному месту третьего Прорыва. - Пожал он плечами и улыбнулся. - Я специально не распространялся о своей поездке, именно с этой целью. Да и... Его родителям тут точно было не место, а друзья, друзья, вряд ли он был кому-то так дорог, чтобы самоотверженно бросить всё и отправятся в такую неизвестность, минуя все препятствия секретности на пути. Он бы позавидовал тем у кого такие были, если бы одобрял такой поступок, но он не одобрял. -...В общем нет. - Обрезал он, мотнув головой и не думая жаловаться, Карлу он остановил совсем по иной причине. - Хотел вернуть, мне он так и не пришёлся по руке, и теперь уже вряд ли придётся. Что теперь уж точно не скажешь о тебе. С этими словами он протянул лучшей оперативнице Катании когда-то одолженный ею ангельский пистолет. - Скорее в неизвестность, - чуть улыбнулась Карла в ответ на длинную характеристику Ведьминого Утеса, - мы ведь и сами не знали, куда направляемся. Нитью Ариадны черный конверт вел их совершенно вслепую, и привел сначала сюда, потом - на другую сторону света. И вот теперь обратно. Чтобы оказаться в среде встречающих, мало было дорожить пропавшим человеком, надо было иметь недюжинные способности в борьбе с секретностью, чтобы не столько попасть сюда, сколько хотя бы понять, куда именно нужно попасть. Рафаль, в шутку или нет как-то сказавший, что ди Герра перероет весь остров в ее поисках, оказался прав - даже у нелюдимого сицилийского оперативника нашелся человек, способный на такое. Так почему не у выдающегося английского аналитика? Машинально приняв такой знакомый пистолет, итальянка задумчиво осмотрела его, потом нащупала в поясной кобуре его более мощного собрата. - Боюсь, эти трофеи нам вряд ли оставят. Передадут в особый музей Инквизиции, - он снова улыбнулась, вспоминая разговор в баре за рюмкой, - "здесь меч сэра Солейна, здесь лазган сэра Вуда"... Шутки шутками, а с пистолетом расставаться не хотелось. Ни с одним, ни с другим. Хотя было еще одно - замотанный в кусок маскхалата браслет. Если встанет вопрос о его изъятии, придется отдать все - и оба пистолета, и броню, и весь запас святых пуль, лишь бы сохранить хотя бы его. - Я тоже так думал, пока нас не встретили разведчики в ангельской броне. Очевидно что кто-то имеет доступ к такому снаряжению, и кто-то будет приписан к их числу. - Подыграл он условным морганием, давая прямой намёк на то, кто именно. - А музей сначала надо открыть. Черная бровь чуть приподнялась, обозначая и то, что намек понят, и то, что ее хозяйка не до конца разделяет столь оптимистичный вариант. — Хотелось бы. Но пока будущее туманно, а пистолетов на одно лицо многовато, — Карла хмыкнула, но все же спрятала ангельский пистолет рядом с его старшим собратом, molto non è abbastanza1, — спасибо. Но если дело дойдет до музея - обращайся, верну. Будущее и правда могло оказаться самым разным. От жестко наложенных ментальных блоков до ранговых повышений. Какой вариант предпочтительнее Карла и сама не могла сказать, но предположения аналитика имели тенденцию сбываться. — В планах возвращение к мирной жизни? — Стрелял Освальд, по мнению итальянки, отнюдь не плохо, но его нежелание заниматься именно этим делом она вполне могла понять, — у вас с Морин? - Да, - ответил Освальд улыбкой человека, что прямо смотрит в счастливое будущее, но в котором нет, да нет, видит маячащие темные облачка. Будет гроза? Дождь? Или быть может, они просто пройдут мимо, окажутся далёкой Фата-Морганой не стоящей и минуты переживаний? Кто знает? Он просто пока отворачивался от них в сторону. - Скромная свадьба, нескромный домик с маленьким садом, что ещё обычно полагается по плану? Вроде как отпуск и медовый месяц, столько хлопот и всё как в тумане. Нет, с этой мыслью ещё надо свыкнуться. Всё, всё что осталось позади, не совсем мой профиль, пожалуй, даже совсем не мой. Буду скучать, вспоминать, но вряд ли решусь повторить, и вряд ли придётся... Да вот однако, чувствую что вряд ли смогу теперь жить по-прежнему, и дело не только в желании остепениться. - Come aumenta il sapere, così aumenta il dolore2, - пробормотала итальянка. Потом спохватилась, переходя на английский, - после всего что мы увидели и узнали... Жить по-прежнему. Вспоминая про Город и Ангелов. Можно, конечно, попытаться, но свой след в душе каждого это путешествие оставило. След, который вряд ли сотрется с годами, во всяком случае не разгладится настолько, чтобы стать почти незаметным. - Хороший план, Освальд. Морин в надежных руках, даже если пока не осознает этого. Желаю, чтобы у вас все сложилось. По крайней мере кто-то получил не только запретные знания, но и нечто совсем иной ценности. Пусть они из одного города, но встретились бы, не сведи их черный конверт? В таком большом городе, как Лондон - вряд ли. Насколько он большой, Карла не представляла, но наверняка не меньше Рима. - А на медовый месяц приезжайте на Сицилию, это не так страшно, как кажется, - Карла подмигнула, - у вас точно будет море, солнце и тепло. И бесплатный телохранитель. - Если все остальные оперативники в Сицилии столь же хороши хотя бы в половину, даже не знаю зачем нам может понадобится телохранитель. - Задумчиво подпёр Освальд подбородок сложив руки на груди. Море, солнце и тепло - не те вещи от которых он нуждался бы в защите. Хотя солнце очень коварно, так и норовило его обжечь, а Морин была своенравна, но уж искать защиты от собственной жены на стороне, нет, к такому повороту событий он готов не был. - Но вот друг не помешал бы, и от друга такое предложение звучит очень заманчиво. Его обязательно нужно будет выставить на рассмотрение, если друга не упрячут в секретное место, где-нибудь на вилле в Австралии. Ведь как я понял, отказываться он не станет? - Должен же кто-то объяснять местным persone criminali что эта пара англичан не простые туристы, а уважаемые люди, - фыркнула Карла, мысленно отдавая дань Освальду, так легко поймавшему ее на слове "друг", - и лучше превентивно, чтобы ничто не омрачило знакомство с сицилийским климатом, Ионическим морем и древними постройками. Друг с удовольствием побудет и гидом, и телохранителем, и кем только понадобиться, - в который раз улыбнулась итальянка, впрочем, улыбка быстро погасла, женщина вновь оглянулась, высматривая говорящих о чем-то с его святейшеством встречавших ее мужчин, вздохнула, и продолжила спокойным, но кажется, тоном с едва скрываемой нотой обреченности, - если, конечно, ты не окажешься прав на счет секретной виллы. Отказаться у меня не получится. - Такой человек не помешал бы и в Лондоне. - Быстро покивал Освальд соглашаясь со всеми преимуществами такого друга, которого бесспорно, было бы очень выгодно иметь не только в Сицилии, но уловив тяжесть во взгляде, пошутил скосив взгляд в сторону. - От чего же нет? Удостоверение в карман куртки, куртку на перила моста, ботинки тоже рядом оставить, и тихо уйти, на ходу приклеивая накладные усы и бороду. И у меня, даже кое-что есть для образа, чтобы точно никто не узнал. Одну минуту. Освальд важно поднял палец к верху, и быстро удалился до своей палатки, вернулся и правда быстро, через минуту ли, то было на совесть часов. Но вернулся с мешком и видом подозрительным в раздумьях не делает ли глупой ошибки. - Вот, только осторожно, вещь довольно хрупкая. - Сказал он, протягивая холщовый мешочек, где лежала чудесная игрушечная лисица, не в шляпе, а в кружевном платьице. Показать контент Hide - Всё думал оставить какой-нибудь сувенир, поначалу думал о портсигаре, но подумал "сколько портсигаров подарят за время службы? Десяток? " - Освальд вымученно покачал головой, наверное уже прикидывая сколько их должно было скопиться у Карлы за время службы, или вот, в ближайшее время. - А там навестил мистера да Гама, того самого артефактора с плюшевым котом, и вот. Не удержался, надеюсь, не слишком прогадал. Сувенир на прощание был несколько, диковинный? Вульгарный? Сам характер Карлы говорил что следовало подарить что-нибудь практичное, но всё практичное могла отобрать инквизиция. А это было одно из самых волшебных воспоминаний о Городе, о живом плюшевом коте. Бесспорно, они видели не мало чудес, и не мало ужасов, и многие из них были куда как величественнее, но живой плюшевый кот был живым плюшевым котом. Дарящей улыбку бессмыслицей, чем-то по забытому добрым. И пусть таковым он может был только для него, это было как раз тем что хотел подарить, в особенности после того как он видел резинку, что тронула его. -По секрету скажу, только никому не слова, себе я взял плюшевого кота, нет, другого, обычного. На шутливый план побега Карла успела только моргнуть - как Освальд уже скрылся в одной из палаток. За минуту можно было вспомнить дела, связанные с поимкой беглецов и то, насколько это бессмысленно - бегать от Инквизиции. Но последнее вспоминать было не нужно, она знала это всегда, еще тогда, когда не была оперативником, когда не убежала от созданного ею же трупа в глухом переулке. И лучший аналитик Инквизиции знал ничуть не хуже. Что ж, вилла так вилла. Хорошая работа, если подумать. И напарники наверняка отличные, если на такую работу часто берут таких, как Костас. Только стало еще грустнее. Карла оглянулась на общий шатер в третий раз, по-прежнему ища глазами знакомые силуэты и продолжая думать о чем-то. А потому машинально взяла в руки протянутый ей холщовый мешочек, не успев разгадать степень подвоха, предусмотрительно в нем запрятанную. Янтарные ленточки, лисята в платьицах. Кхм... С минуту она молча разглядывала самую неожиданную вещь, которую только могла получить когда-либо, и слушая пояснения столько же неожиданного дарителя. Когда после такого дара вернулся и дар речи, первое, что она смогла выговорить, наверняка было одновременно и самым глупым из того, что можно было сказать: - П-портсигаров у меня и правда... с пяток наберется. Карла не привыкла получать подарки, кроме каких-нибудь официальных, на официальные же праздники, состоящих из официальных же портсигаров. Или чего-то вроде них. Но чтобы вот такой, милый и добрый сувенир? Который и вправду будет напоминать о волшебном Городе и артефакторе, с которым она не встречалась, но историю с убегающим плюшевым котом запомнила хорошо. Конечно же, догадаться приготовить что-нибудь подобное для других у нее не было шансов. Как не было шансов у кого-то из ее обычного отряда догадаться подарить Карле что-нибудь непрактичное. А если бы и были - оставалось очень мало шансов, что Карла бы такой подарок приняла. Но только не после всего того, через что пришлось пройти с этим отрядом. - С-спасибо. Неожиданно. С меня свадебный подарок, - Карла оторвалась от рассматривания лисицы и посмотрела на Освальда все еще удивленными глазами, - только дату сообщить не забудете? А еще хранение плюшевого секрета. В хранении секретов она была профи, Освальд мог не сомневаться. - Всего пять? - Прискорбно заметил Освальд уставившись в землю, и сам смущённый смущённостью оперативницы. - Тогда можно было бы смело дарить ещё парочку, пока их можно разделять по дням недели, не страшно. Что-то вроде, "Четверг - время бить демонов", "Пятница - время для баров и ловли на живца"... Он до последнего момента боялся прогадать с сувениром, или выставить себя ещё глупее обычного, но больше всего - задеть. И вот когда кажется все страхи миновали, облегчение накатило волной. - Не забудем, и даже пригласим, если это будет возможно. Только для этого придётся поделиться адресом и жить с постоянным страхом за внезапных гостей приехавших погостить на море. Портсигары на каждый день снова заставили Карлу улыбнуться и виновато проворчать: - Я ими не пользуюсь... куда интереснее разыскивать по карманам каждый раз самую последнюю сигарету, - итальянка принялась несколько пародийными движением обшаривать свои многочисленные карманы, - и никогда не знать точно, сколько их осталось. На самом деле причина была более прозаическая - однажды у одного из soldato, любителя дорогих сигар и таких же дорогих, вычурных портсигаров, эта жестянка выпала из кармана в самый неподходящий момент - в разгар переговоров между двумя бандами, прогрохотав по булыжникам ночной мостовой с громкостью набата, чем превратила сложно текущую стрелку в горячую перестрелку. Ратто тогда спасла реакция - отделалась легким сквозным ранением, но грохот падающего портсигара запомнила навсегда. Тем временем поиски по карманам привели к своим результатам: в руках у Карлы оказалось то самое удостоверение, которое недавно предлагалось оставить в куртке на перилах моста, слегка помятый, хорошо знакомый Освальду, как и другим членам отряда, черный конверт и огрызок карандаша, невесть как завалявшийся, наверное, еще с последнего дела перед отъездом в Рим. Покрутив в руках документ, она положила его обратно, а вот конверту не повезло. Без всякого пиетета перед черной бумагой с серебряным тиснением, такой судьбоносной, она оторвала от конверта приличный кусок и быстро написала на нем три строчки, после чего протянула его Освальду: - Здесь адрес моей квартиры в Катании, адрес представительства Инквизиции, если меня не будет дома, и адрес хорошего пансиона, на всякий случай. Передадите хозяйке привет от меня, она вас хорошо устроит. А внезапный гостей я не боюсь, - оперативница снова подмигнула аналитику, - я вообще мало чего боюсь. - Разве они не ломаются? - Удивился педантичный англичанин, которого раскиданные по карманам сигареты, вызывали оторопь, сродни мысли о каком-нибудь невероятно колючем свитере. И едва он поджал губы, не успел остановить оперативницу, даже в такой тривиальной задаче как расправа над судьбоносным конвертном. - Жаль, такой сувенир пропал. - И жаль было действительно, не то чтобы он собирался вешать его в рамку, но вот рвать... - Представляешь, сколь много седых волос можно собрать, подложив такой конверт нелюбимому коллеге?.. Но вот именно такой клочок бумаги с записанным адресом, он со всей прилежностью спрятал в кошелёк. Там же нашлась и визитка, не его, но теперь с его адресом. - А это мой, и родителей. Если вдруг секретная вила окажется где-нибудь Великобритании, или в отпуске захочется увидеть туманный остров... Конечно, ломаются, но в этом и суть. Никогда не знаешь, сколько их осталось, а какие-то и доломать не грех, - иногдакурящая, а чаще ломающая сигареты оперативница сначала кивнула, а потом весело фыркнула. Похоже, блестящий аналитик примеривался к роли шутника, для начала взявшись рассмешить серьезную итальянку, - а ты, оказывается, страшный человек, Освальд. Не хотела бы я оказаться у тебя в нелюбимых коллегах. Взяв в руки протянутую визитку, Карла прочитала и запомнила, на всякий случай, и только потом нашла ей место где-то в одном из карманов. - Спасибо, вилла где-то в Англии это и правда было бы забавно. Вернее, как там у вас? Поместье. "Или заповедник", - мысленно добавила она, не зная, что именно могла рассказать Морин своему жениху об этом. Впрочем, шансы на назначение итальянского оперативника на английский объект были не слишком велики, хотя многое здесь зависело от сути и весомости запроса. - Насчет отпуска могут возникнуть сложности, - Карла не хотела вдаваться в особенности своего контракта, выезд в Рим и затем в Грецию был ее первой зарубежной поездкой за все время службы, - так что уж лучше вы к нам. К морю, солнцу, жаре, домам из лавы и особенной еде. Как получится. Замолчав ненадолго, Карла чуть сдвинула шляпу на затылок, задумавшись, затем добавила: - В любом случае, рада была с тобой познакомится. Ты отличный напарник. - Бумажная работа, - напомнил блестящий аналитик, - бумажная работа, вы не забыли? Она и тесные кабинеты делает из людей сущих змеев! Мастеров яда и обмана, сплетен и розыгрышей. Те же войны, только пули не свистят. Так что может быть Карла просто его не знала в полной мер. Может быть это он в "поле" такой?.. Но что было бесспорно, примерялся ли он к роли шутника или нет, но успех в таком нелегком деле как рассмешить итальянку, можно было бы вешать в рамку. Как сертификат. И да, он был намерен шутить, глупо, и наверное долго, дав себе полную волю по праву, ведь они справились? Совсем справились и вернулись, теперь уж совсем точно. Земля, та самая земля была под ногами, сияло жаркое греческое солнце, а за ним родные звёзды. Только луна блудница напомнит о себе и городе ясными тихими ночами. - Пожалуй, действительно. Поместье оно ведь как, да, это как вилла, только без солнца, жары, лавы, с овсянкой и жареным беконом. - С каждым словом он погрустнел лицом, видимо, находя невероятно удручающим фактом того что идёт полный разгром по каждому пункту, такой что с ходу было не подобрать и не вспомнить достоинств. - Как получится. - Согласился он уже серьёзней, ибо знал, что получиться действительно могло по всякому, у всех у них, и что-нибудь получится, конечно, обязательно, но определённым было одно: - Полностью взаимно, я бы и не пожелал лучшего. Он хотел было пожать руку, но они ведь ещё не прощались, было ещё немного времени, перед тем как пути разойдутся, вспомнить то, что перескажут когда-нибудь потом, если допуск будет достаточно высок. Hide . Кто бросает три монеты в фонтаны? Если бы кто-то увидел сейчас Морин на лестнице, на которой она когда-то так обворожительно пела, то не узнал бы ее. Пепельно-серое лицо, заострившийся, упрямый подбородок, и чуть-чуть подрагивающие кончики пальцев, спрятанные между пуговок на блеклой блузке. Показать контент Hide От их с братом комнат до дворца, в котором жил понтифик и остановились прочие высокие лица, она шла непростительно долго. Словно бы.. хотела затеряться по пути. "Его комнат. Теперь это только его комнаты." - мысленно поправила она себя и заплакала. Но две успевшие сбежать слезинки быстро утерла кулачком. Морин собиралась быть решительной. Несмотря ни на что. А приняли ее довольно любезно. *** Спустя час, она вернулась в малоэтажный дом, давший приют им всем, но не пошла туда, где жила прежде. Лишь задержалась ненадолго у знакомой двери. Мисс Смит собиралась держать слово. Они решили.. ладно, ладно, она. Это было ее решение. Что означало: брат ни в коем случае не переменит мнение. Не захочет ее видеть. Пожалуй, так даже лучше для них теперь. Как отчетливо чувствовала демоническая сестрица прежде, что ни в коем случае не должны они разлучаться, так бесспорно ощущала теперь, что время пришло. Пора. Она пошла.. а куда еще она могла пойти? Разумеется, к Освальду. Толкнула без стука дверь, вошла, улыбнулась слабо. - Знаешь, милый, кажется, мы с тобой не сможем жить в Англии. - смущенно начала она, на лице все еще имелись следы потрясенной бледности. - Мне теперь надо будет уехать. Ты же поедешь со мной? Она с надеждой уставилась на Вуда. Застав его за тем моментом, за которым застала бы на "большой" земле рано или поздно, а именно - за вульгарным чтением газет, целой охапки, не иначе как за все пропущенные дни без исключения. По каким-то своим, не слишком рациональным причинам, ему казалось, что всё безумство прожитых дней перевернувших его жизнь, найдёт отражение и в мировых событиях, но нет. Даже по не слишком понятным итальянским заголовкам было ясно - в мире всё было по-прежнему, а значит, обыденно и скучно. И эти постные сухарики фактов и новостей обычно подаваемые к завтраку, не могли насытить его по-прежнему возбуждённого аппетита. И не успела эта мысль созреть в его голове, занять причитающиеся место в дальнейших планах, как с беспечностью кошки, появилась она. Она. И новость. Не напрасно говорят: бойтесь своих желаний. Освальд, ещё не осознав услышанное повернулся с улыбкой и отложив очки с газетой в сторону, замер на те секунды, что потребовались ему, чтобы понять услышанное. И за те секунды в его глазах бесшумным водопадом должно быть промелькнуло столько мыслей, что хватило бы на несколько лет писательской жизни. И с каждой улыбка его таяла в задумчивости. Когда он говорил о том, что будет рядом в любом её желании, он малодушно думал о чём-нибудь простом для начала. И дело было не в том, что он струсил и теперь думал отказаться от своих слов, или в том, что отец его всегда считал переезд делом худшим, чем конец света, даже наступившим по причине утопления того во Тьме. Но в том, что тон, и сама постановка вопроса, не говорили ни о чём хорошем, ни о чём близком к "Милый, давай уедем куда-нибудь" что было, может даже приятно услышать. - Конечно. - С этим ответом он не застал ждать себя слишком уж долго, и первым вопросом когда он подошёл ближе стало лишь не менее короткое и ёмкое: - Как далеко? Освальд не спросил ее ни о чем. К чему такая спешка? Что случилось? Не лучше ли было посоветоваться сперва с ним? Потому что если женщина просит о помощи, джентльмен сперва соглашается, а уж потом спрашивает. Вуд был самым настоящим джентльменом до мозга костей. По лицу ведьмы пробежала плаксивая тень. Она подошла, присела на подлокотник его кресла, обвила руками шею, спряталась, чтобы нельзя было видеть ее глаза, и тяжело вздохнула где-то там, беспокоя и без того беспокойную голову - Не знаю. Мне сообщат, когда это станет известно. Нужно несколько недель.. Она несколько секунд была неподвижна и молчала. - Я бы уехала завтра. Жаль, что нельзя. Аналитик хмыкнул, сделав из этих слов собственный вывод. "Не знаю куда" было лучше чем "Хоть в Австралию!" менее определённо чем "Как можно дальше" и лишено конкретики и фантазии, но не лишено внезапного мощного порыва. "Не знаю куда" это было серьёзно. А несколько недель было хорошим сроком что-бы разузнать что именно. И всё обдумать. Или передумать. - Для того, чтобы уехать не зная куда, и завтра ждать не обязательно, мы же уже не в Англии. Можем прямо сейчас взять любой экипаж, указать рукой в любую сторону, и поехать. Морин чуть отстранилась, и внимательно посмотрела в глаза будущему супругу. - Правда? Прямо сейчас? Голосок ее дрогнул. Но в следующий миг надежда в синих глазах померкла. - Ах, нет, я не могу, ты же знаешь. Вскочив на ноги, она заметалась по комнате, ломая руки. - У меня должен быть надзиратель. Так полагается. Я не могу просто переехать без разрешения. Наконец, двигательное безумие закончилось, Морин прижала ручки к груди и застыла, глядя в стену. Быть может, хотела сквозь нее разглядеть, как там брат?.. - И я буду ночевать у тебя теперь. - тихо прибавила она. В свою прежнюю спальню она теперь пойти не могла. Мисс Смит вздохнула и помассировала виски пальцами. - Глупость какая... Ужасная глупость. - Но можешь уехать, чтобы посмотреть Рим и остановиться на время в другом тихом или людном местечке, разрешение надзирателя не требуется. - Возразил он тихим шёпотом пересекая следующую возможную вспышку двигательного безумия нежным объятием. И теперь глядя на ту же самую стену так, будто там было окно ко всем тайнам мира, он ловил себя на неловком, и неприятном ощущении, знакомым по хранилищу Матриарха. Его маленькое сокровенное желание, о котором он хотел её просить, но о котором не стал до официальной помолвки чтобы сохранить тут хотя бы видимость приличий, исполнилось, но со совсем не так, как он хотел, и теперь чувствовал вину. - Найдём маленький ресторанчик с усатым добродушным продавцом, отведаем знаменитой местной пасты, бросим по монетке в каждый встреченный фонтан, заберёмся под купол храма Святого Петра откуда, как говорят, открывается потрясающий вид, сделаем что-нибудь неразумное, и если захочешь, расскажешь, что за ужасная глупость. Руки легли мягко легли на девичьи плечи, и они покорно поникли. Морин стояла неподвижно, прислушиваясь к чему-то внутри себя, но.. так и не услышала ничего. Вздохнула печально. - Мне бы понравилось бросать монетки в фонтан. Живописание разнообразных глупостей определенно ждало Освальда впереди. Как оказалось, улочки Рима были способны разорить всякого, даже самого обеспеченного человека, решившего побросать монетки в каждый встреченный фонтан, ибо воистину, не было на земле иного места столь щедро ими украшенного, как Вечный Город, что сделал игру вод своим главным украшением. Фонтаны были всюду, они служили ориентиром, они спасали от знойной жары, среди них были большие, были маленькие, древние и новые. Они поджидали в самых неожиданных местах, везде и всюду, и по монетке опустошали карманы более лихо, чем самый бойкий продавец сувениров. Больше всех Освальду понравился тот, что именовался невидимым, круг посреди площади выложенным иным камнем... Без всякого намёка на воду, и этот факт, безусловно, выделял его среди всех прочих. Но вот кидать монетку в него было совершенно неинтересно. Всё равно, что просто взять и выбросить в пыль. Никакого азарта. Пугающее бессмысленно и скучно. Совершенно другим делом был фонтан иной, что в этом азарте, выглядел почти порочно в святом городе. Царственно огромный, он поражал бы воображение, не посети они до того Царство небесное, но всё равно, его голубые воды раскинувшись на сто шестьдесят футов, манили самыми разными соблазнами. От вдохновляющей красоты и спасающей прохлады, до желания искупаться иль забраться на гриву величественного морского коня, или даже, на более низменные и постыдные деяния, вроде того чтобы поискать на дне несметные, но отнюдь не сказочные богатства. Ведь в Рим вели все дороги, и каждый приезжающий в Рим, оставлял тут не меньше монетки... Не пропадай они в местной казне, эти монетки могли бы послужить отличным памятником тому, сколь много можно сделать сообща даже приложив самое малое усилие. Но у этих монет и вод было иное поверье. И Освальд держал блестящую пригоршню, слушая слова любимой в смятении, прежде чем осторожно проронить слова. -Признаюсь, я думал, что эта мысль скорее посетит Мортимера чем тебя. Скорее от него он ожидал желания разорвать те узы, что связали его с сестрой с рождения, узы, что доставляли ему столько неудобств, что может быть порой были даже в чём-то унизительны, особенно теперь. Но чтобы это предложила Морин, что любила брата так сильно... Было ли это от того, что в их маленькой дружной семье, где все были равны, вдруг оказалось, что брат и сестра любят друг друга куда более как тесно, и ей теперь вроде как не оказалось места? Освальд бы понял, это чувство, но что было удивительным даже кажется для Морин, не это её расстроило. - Рано или поздно кто-нибудь об этом подумал бы, - продолжил он издалека, - я думал спросить об этом Клариссу, она могла бы дать совет, на будущее, но счёл, что решать вам. И думал, что Мортимер сам спросит, ради интереса, так или иначе, а вот... Оказалось, что он разозлился. Всё же, он не знал Мортимера, не знал. Ведь он не оставался один, была Беатрис, это было конечно новостью, и Освальд чувствовал в этом что-то такое, не совсем правильное, но ему ли было быть судьёй? И сестра, конечно, не планировала исчезнуть из его жизни раз и навсегда. До того момента. -Но не пойму, почему ты захотела уехать далеко-далеко. - Слукавил он немного с последними словами, ибо догадывался, может и ошибаясь, но догадываясь с теплым сочувствуем глядя на неё. Они медленно плыли по старинным улочкам. Узким и широким, многолюдным и пустынным. Жадное солнце постепенно теряло власть над теснинами в массиве человеческих жилищ, скатываясь к горизонту, но все еще не оставляло надежды. Морин сняла туфельки, и теперь шла босиком прямо по камням, зацепив пальчиком ремешки нехитрой обуви и совершенно не замечая удивленных взглядов, которые нет-нет да бросали прохожие на невоспитанную, хотя и очень красивую, девицу. Ладошкой она погладила белый мрамор и отошла на пару шагов, чтобы разглядеть статуи лучше. Обернулась на секунду к Освальду, одарив его мимолетной улыбкой, и вновь погрузилась в сумрак невеселых мыслей. - О, он злится не на меня. - покачала она головой. - На самом деле, он злится на себя. За то, что струсил. С минуту она стояла и молча смотрела на то, как струйки воды впиваются в круглое, обрамленное мрамором озерцо, и растворяются в нем. Смешиваясь, исчезают. Так же, как и они с братом. Так было всегда. И так должно было быть всегда. Рядом. Так тесно, что не поймешь, где один, а где вторая. "Нас нельзя разделять." - Морин сама это говорила множество раз. Лицо ведьмы вдруг потемнело, некрасиво сморщилось. Она закрыла его ладонями, вздрогнув. Из груди вырвался глухой хриплый звук задавленного рыдания. Однако, длилось это, вопреки обыкновению, совсем недолго, и, не допуская никакого утешения, она заставила себя успокоиться. Руки опали, лицо стало, как прежде, безмятежным и немного печальным. И только складочка на переносице, да уголки рта по-прежнему выражали непрекращающееся страдание. - Я должна это сделать. Сейчас. - пропустив мимо ушей лукавство, продолжила мисс Смит. - Момент настал. В этой связи есть.. что-то дурное, понимаешь? Я раньше не замечала, а теперь чувствую. Что-то плохое спрятано внутри. Она сделала пару судорожных вдохов, но вновь справилась с собой, непривычно похожая сейчас на брата, когда он желал сделаться выше всего мелочного и мирского. - А Мортимер.. со временем смирится. Так будет лучше. Для него. И для меня. Для всех нас. Каждый раз, когда он видел её слёзы или боль сердце его обливалось кровью, и вот сейчас, снова, с каждым её словом. - Для этого не обязательно разъезжаться по разным странам. - всё же заметил он. -Тем более насовсем. Последствия непредсказуемы, но наверняка будут болезненны, неудивительно, что он испугался, мне тоже страшно за тебя. И Беатрис, и ваша мать, как она будет переживать? - покачал он головой растрясая все залежавшиеся там мысли. - И не сочти мои слова наивными, но разрыв этой цепи не означает, что вам нужно стать чужими друг другу людьми, разъехаться подальше и стараться забыть. Обычно, люди обходятся без всякого такого. И в подтверждение иного смысла своих последних слов, он подошёл близко-близко и вопреки её давнему запрету, легонько коснулся её лица чтобы разгладить хмурую складку на переносице пока она не успела перерасти в морщинку. Никакой мистической связи чтобы любить её ему были не нужно, как и сотням иных людей приходящих к этому фонтану каждый день. Морин не отошла, но чуть повернула головку в сторону. - Его я никогда не забуду. Ей будет плохо, очень плохо, там, вдали от дома, вдали от брата. И речь вовсе не о душевных страданиях, хотя и о них тоже. Плохо - в их случае это было очень приземленное, буквально физиологическое понятие. И что еще хуже, тоже самое будет происходить и с ее непохожим двойником. Беатрис, мать, даже она сама - все это меркло, как солнечный диск во время затмения, когда она вспоминала, как брат смотрел на нее сегодня. Словно она какое-то чудовище. А впрочем... быть может, он и прав? Однако, решение было принято. - Быть может, не навсегда, но сейчас я должна уехать. Достаточно далеко, чтобы ни один из них не смог малодушно передумать и свести все усилия на нет. Расстояние будет гарантией успеха. Как и время. - Не уговаривай меня. Пожалуйста. - жалобно попросила она. - Иначе я просто.. не выдержу. Конечно не забудет, он это понимал, разве можно взять и забыть родную кровь? Но такое решение, рисовало у него в голове одну картину. - Я не уговариваю, - сказал он убирая руку, - я уважаю твоё решение, но не могу не видеть, что ты рубишь с плеча, как голову на плахе, а болью прижигаешь рану. И переведя взгляд к статуе Океана, с тяжёлым выдохом добавил. - Останутся шрамы. Морин опустила голову, ничего не отвечая. Она не могла, не умела объяснить, почему и зачем. Только знала, что так нужно. Необходимо поступить. И что не простит себе, если не доверится собственному чутью, предрекающему малодушным ужасные в своей неизвестности кары. Эмоции и разум Время было не позднее, но в августе, в чужой стране, после возвращения из иного мира, свой бег оно прятало от понимания. Слишком много стало относительным, слишком многое стало непонятным, сейчас, и в тех неведомых краях куда оно держало свой путь. Каждый день хотелось отсрочить, каждый день хотелось сделать длинным, каждый день хотелось пропустить, ибо через две недели, многое изменится, а через две - ещё больше. Многое. Почти всё. И от этой мысли он порой не находил себе покоя, как и не находил по другой, не менее резкой причине, стоявшей у корня всех других. Желание хоть что-то прояснить было вполне нормальным, но эта нормальность не отговорила его от привычки, делать всё в какой-то полутайне, интриге, как говорил Мортимер, вот его отлучки он и дожидался, чтобы поговорить с его, как теперь оказалось, не только кузиной. Не стал правда полагаться на то, что кто-то ещё будет носить бусину связи по привычке, и пришёл лично, вежливо постучавшись. -Мисс Блэк, добрый вечер, мы можем поговорить? Ждать ответа пришлось недолго, Беатрис открыла дверь буквально через пару минут и, судя по развернутой на столике чистой ткани, занималась привычным делом - чистила кольт. - Конечно, Освальд, проходите, - приветливо улыбнулась Беатрис, пропуская гостя в комнату, предоставленную ей Инквизицией Рима на время нахождения в городе. И как бы не ту же самую, в которой она ожидала отправления на встречу с Урбаном. - О чем вы хотите со мной поговорить? Он зашёл медленно, словно боясь потревожить сам воздух, или невидимого свидетеля что мог оказаться где угодно, хоть прямо перед собой, и заговорил тогда, когда остановился посередине комнаты, смотря куда-то едва-ли не в стену и сложив руки за спиной. - О ком. - поправил он с выдохом, не слишком стараясь подобрать верные слова, говоря уж прямо, как было. - Полагаю, вы догадались, о ком именно. О Смитах. Меня это ведь тоже касается, не может не касаться, Морин ничего не сказала и не объяснила толком, только что нужно уехать, иначе будет плохо. Очень плохо, как смею думать. - улыбнулся он какой-то совершенно кислой и вымученной улыбкой, невольным нервным жестом. - Что она поругалась с Мортимером, я уже сам догадался, и вот теперь даже не знаю, как реагировать. - Что ж, понимаю, - кивнула Беатрис, оставшись стоять, раз уж Освальд решил не принимать ее приглашение сесть. - Я говорила об этом как с мамой, так и с Ириссой. И повторю их совет. Просто будьте рядом с Морин и дайте ей столько поддержки, сколько сможете. Я сделаю то же самое для Мортимера. Им обоим будет очень нездоровиться ближайшие, не знаю, наверное, недели. Но, думаю, три экзорциста целителя как-нибудь да выходят двух близнецов с необычной духовной связью, что, похоже, распадается. Совет был хороший. Банальный, но хороший, и банальность не была основанием не следовать ему, в особенности в том, что он и так планировал делать. Но он по прежнему чувствовал себя дураком, словно все знают чуточку больше чем он, но не подают виду, и там, где он пытался что-то увидеть, все подымали руки. А он по прежнему пытался понять то, что и так было очевидно. - Не без пинка. Словно со стороны прозвучало его уточнение. Связь рушилась, да, духовная, не магическая, не цепи, ни узы, но духовная связь брата и сестры. - Душевное здоровье меня волнует не в меньшей мере. Я просто хотел бы разобраться, как-то помочь, что-то Морин напугало так сильно, что она решила отправиться на край света. А Мортимер, не знаю, проклял её за это решение? Если это так серьёзно, я не знаю. А если нет, то ничего не понимаю. Думаете стоит просто оставить это на откуп времени? Беатрис недоуменно посмотрела на Освальда, для нее его ремарка прозвучала весьма неуместно, но заострять на этом внимание она не стала. - Я думаю, Мортимер считает, что Морин его бросила, причем в тот момент, когда ее помощь особенно ему нужна, - пояснила она. - Переубедить его или ее у нас не получается, так что, похоже, что нам действительно придется оставить все, как есть, и надеяться, что со временем все наладится. Освальд дёрнул головой в ответ на недоуменный взгляд, может быть, это прозвучало грубовато, но в его глазах весьма точно обозначало ситуацию. Чуть ослабшую цепь, неожиданно вдруг решили дёрнуть с двух сторон. Да как! В его глазах не угасала картина, где над этой цепью нависла Морин с огромным демоническим топором, и рубит, рубит, несмотря на девичью фигуру. Он не взялся бы гадать, распалась ли она когда-нибудь сама, хватило бы пары сотен миль, чтобы разорвать её, но любые полумеры Морин видеть отказывалась и это его пугало больше всего. - Она считает точно также. - Покачал он головой, не слишком веря в то, что только это могло привести к такой соре. Тем более что на его собственный взгляд, У Мортимера сейчас наступила та самая золотая полоса в жизни, когда он мог проявить себя, добиться того, чего хотел. Он уже делал это, но теперь, мог наслаждаться процессом, так сказать, на сцене. Кропотливым долгим трудом, да, но возможности теперь были, и признание, которое ему льстило, было получено от самого Папы Римского. И поддержка на этом пути у него была. Покровительство сверху, индульгенция от Самого, любящая женщина, мать, обладающая немалыми связями, и сестра. Она могла дать только моральную поддержку, от которой он сам отмахивался, снять давящие узы. Желал ли он этого, хотел ли большего, в чужую душу не залезешь... Всего оказалось слишком много, да. Но вот причин для такой острой реакции Освальд не видел. - Но разойтись, не значит бросить, если она убеждена, что это необходимо сделать сейчас, резонность в словах её есть. Не так радикально, конечно, на мой взгляд, но... Это ведь не прихоть и не желание причинить боль. Не понимаю, почему это не очевидно. И надеялся понять, и что вместе сможем что-нибудь придумать. Но похоже на то, что они сами не понимают. - Очевидность и эмоции имеют между собой мало общего, - вздохнула Беатрис. Сказать по правде, безуспешно перепробовав все доступные ей методы убеждения, она уже смирилась с тем, что происходит. Это далось ей нелегко и теперь разговор на эту тему с Освальдом начинал ее тяготить, бередя еще даже не начавшие подживать душевные раны. - Посмотрим, Освальд. Но я бы не рассчитывала на быстрое примирение. Последний раз, когда Мортимер вот так рассорился с Мелиссой, примирились они, по сути, только сейчас, спустя пять лет. Бесспорно, последний интересный факт выдавал в Мортимере большой талант к ссорам, переплюнуть который он вряд ли когда-нибудь сможет. И убеждал в уверенности, что вряд ли он сможет добавить что-то к тем всем доступным методам, что испробовала Беатрис, кроме прямой, как ангельский меч, претензии "Что ты творишь?" Которая, учитывая характер инквизитора, вряд ли будет принята лучше, чем бесхитростный удар в лицо. - Посмотрим. - Повторил он за Беатрис, с горечью что и не пытался скрыть. - Посмотрим. Надеюсь, эта ссора не окажется такой. Хорошего вечера, я пожалуй пойду. Hide . Знакомство с родителями Довольно скоро в дверь Освальда ради разнообразия постучали, а не ворвались бурным весенним вихрем. Впрочем, если мисс Смит и пришло в голову, что распахивать дверь, когда она пришла не одна, будет не самой хорошей затеей, предупредить о визите будущей тещи заранее она все же не догадалась. - Освальд! А я пришла с матушкой. Ты ведь давно хотел с ней познакомиться. Даже если мистер Вуд и не выражал вслух оного желания, его давно уже ему приписали, как нечто само собой разумеющееся. Бурные весенние вихри стали почти столь привычны, что стук в дверь прозвучал скореу, как гром, нежели обыденное предупреждение. Внезапный и неожиданный, особенно на фоне того что список возможных гостей был совсем невелик, и большую часть его никак нельзя было назвать простым. - Одну минуту пожалуйста. - обратился он к двери убирая в стол неоконченное письмо с механической птицей и названные секунды потратил на то чтобы привести из домашнего порядка, в порядок рабочий, застегнуть удушающие пуговки на воротнике, и всё такое прочее. Как оказалось, не зря, к неожиданному грому, явившему любимую, добавились первые капли-предвестницы будущего ливня. -О... - Согласился он с мелькнувшем выражением вопроса "Здесь и сейчас?" со всем смятением человека, для которого и гром, и дождь над головой стали неожиданностью, не столь нежеланной, сколь незапланированной, и неловкой. Но не растерявшись, он услужливо открыв дверь шире, приветствуя. - Добрый день, прошу вас, проходите, или вам будет удобней пройти куда-нибудь? Мелисса была бы рада поговорить с Освальдом в какой-нибудь траттории, в неформальной обстановке, но, к сожалению, подобные мелкие радости жизни обычного горожанина были ей практически недоступны и одна мысль, сколько потребуется усилий самых разных людей, прежде чем ей позволят прогуляться, напрочь убивала всякое желание таковую прогулку предложить. Увы, статус Старшей помимо привилегий налагал и многие обязанности, и ограничения. - Поговорим внутри, Освальд, - доброжелательно улыбнулась Мелисса, принимая приглашение и проходя в гостиную, чтобы устроиться в кресле. - А потом, после разговора, может, выпьем чаю? Или даже пообедаем вместе? - С удовольствием. - Ответил он скромной улыбкой на предложение, но сам бы предпочёл начать знакомство с чая или обеда, напротив, в какой-нибудь более формальной обстановке, и конечно, желательно не здесь. И как бы он себя не убеждал обратном, дело было даже не в том, что без этих самых маленьких формальностей, уже их комната, была как-то особо неподходящем местом, нет, причина была глубже. То, что на Небесах заставило Морин увидеть в мисс Вайт мать, здесь, на земле, с Освальдом сыграло прямо противоположную штуку, и теперь он уже в Мелиссе видел в первую очередь Клариссу. И схожесть их была даже не близкородственной, а просто поразительной, которой обладать могут только близнецы, и даже больше. Ведь для близких людей, со временем, разница, сплетаясь из мелочей, становится очевидной, но то для близких людей. А Клариссу, и Мелиссу, он едва, едва, знал, и эта разница, очевидная для Морин, для Освальда была неуловимым утренней дымкой. Но дело было не в предубеждении, ведь какими бы грехи не лежали на мисс Вайт в прошлом, в каком бы отношении к ней Мортимер не убедил бы его, какие бы подозрения он не питал к ней, ни одно из них не оправдалось. И в конечном итоге он сам от Клариссы, плохого так ничего не дождался, напротив, эта женщина оставила о себе весьма уважительное впечатление, всё равно с некоторой долей подозрительности, но в глазах Освальда от этого совсем мало кто был избавлен. И уважение к её сестре, матери его любимой, было только больше. Нет, дело было в том что Кларисса оказалась в Городе двадцать пять лет назад, и своим благословением он защищал от старости всех своих чад. Но здесь, на земле, время неуклонно брало у всех своё своё. Но они всё равно были поразительно похожи. Двадцать пять минувших лет никак не отразились на обоих. "Я не совсем человек" - говорила Кларисса, и это верно было и про её сестру. И в этом знакомстве, он опасался этой инаковости, того, что будет слишком пристально пытаться её заметить, того, что может и заметит, того, что может и испугается. И конечно, самого того факта что не думать о ней вовсе он не мог. Да, Морин тоже была не совсем человек, он с этим смирился, или во всяком случае, почти убедил себя в этом, но именно в этом была причина этого странного и резкого желания отправиться как можно дальше, этого и много другого. И какой бы необычной не была её семья, и как бы сложней всё там не становилось, он не мог не исключать простого родительского замешательства. Двое детей пропадают на пару недель, чёрт знает где, вся инквизиция становится на уши, а когда они возвращаются, оказываются что нашли себе пару и собираются выходить замуж. Облегчение возвращения любимых чад живыми и здоровыми конечно способно скрасить многие и многие их прегрешения, и другие известия, но это всё равно шок. Особенно учитывая некоторые детали. И шок этот, хоть и был ему прекрасно понятен, мог принять самые разные формы, не все которые он мог заметить и сгладить. И с этим безмолвным вопросом, он посмотрел на Морин. Пожалуй, в таком специфическом окружении, пройдя через филиал ада и рая, познакомившись со многими жителями и того и другого, впору было задаться вопросом: "а что вообще есть - человек?". Морин мыслила слишком отвлеченными от философии категориями, и ее безмятежный разум такие вещи не беспокоили. Она считала, что знакомство проходит просто прекрасно и беспокоиться не о чем. - Прогулку слишком долго устраивать. - ответила она одновременно с матерью, давно привыкшая к тому, что Мелиссе никак невозможно было насладиться некоторыми простыми человеческими радостями. - Лучше и правда пообедаем вместе. Улыбнулась Освальду почти счастливой улыбкой, и волнение его, и смятение, и неловкость решительно приписала длительному ожиданию встречи, и села неподалеку от матери. - А помнишь, как мы все вместе ездили на море.. Неожиданно всплывшее воспоминание потянуло за собой цепочку иных, чувств и мыслей. Сладко-горький привкус безвозвратно ушедшего детства на губах придал линии рта невесёлый изгиб. - Конечно, помню, - улыбнулась Мелисса. - Удивительная штука - память. С одной стороны, кажется, что это было почти вчера, а с другой, времени прошло уже немало. Жаль, что мы перестали собираться всей семьей, как раньше. Но я надеюсь, что так еще будет. Освальд, а у вас большая семья? - Нет, совсем не большая. -Покачал головой Освальд, может от сожаления, а может уловив тот неприятный холодок которым теперь отдавали любые совместные воспоминания. - У матери остались родственники в Дамфрисе, но тесно мы не общаемся, со стороны отца уже почти никого не осталось, а братьев или сестёр у меня нет. Так что собраться всем вместе труда обычно не составляет, даже может меньше чем следовало бы. Не то чтобы я не любил большие семейные собрания, но если семья большая, зовут самых близких, а если нет, зовут всех, а это к сожалению, нередко заканчивается горячим политическим спором... Изогнув бровь в лёгком намёке на шутку, он повёл плечами, конечно ещё было дело и в том что он был единственным ребёнком в семье, а это неизбежно оставляло свой след. И в некотором абстрагированном индивидуализме, и конечно в том что эти семейные собрания редко обходились без разбора его жизни по кирпичику, и не всегда немом ожидании от него каких-то действий. - Но вообще я живу отдельно, и из родственников часто общаюсь только с родителями. - Мне и сестре будет также интересно с ними познакомиться, как и с вами, Освальд, - улыбнулась Мелисса. - У нас, в человеческом понимании, семья тоже небольшая и вы ее уже видели всю. Хотя, в некотором смысле, все кроаты могут считаться одной большой семьей, у нас очень сильны родственные связи, неважно, близкие или дальние. Тем страшнее и больнее для нас оборачивается предательство своих. Но не волнуйтесь, я не имею сомнений, что ваши чувства к моей дочери сильны. Тем не менее, у меня есть к вам один вопрос, Освальд. Морин предстоит путешествие в дальние края. Вы отправитесь вместе с ней? -Да. - Ответ прозвучал сколь коротко, столь и ёмко, с тем звучанием что отрицало любой иной оттенок смысла. Ибо в самом вопросе, подразумевался один простой, уже видимо подтверждённый факт - Морин уедет. Без брата, без кузины, без матери, но не без него, одну он её ни за что не оставил бы, и в этом решении он не сомневался. - Хотя поспешность создаёт ряд неприятных проблем, думаю, они будут решаемы, так или иначе. Матушка и Освальд вели светскую, вполне доброжелательную беседу, Морин сидела теперь молча. "Да, жаль..." Эта мысль сейчас владела всем ее существом. Потому что никогда больше не будет так, как раньше. Никогда больше брат не захочет ее видеть. От отчаяния хотелось кричать, но она не могла, а потому продолжала молчать. И все проблемы, создаваемые поспешностью, не стояли даже близко с этой, единственной важной для нее: брат не хочет ее больше видеть. И не хочет понять. Высочайшая волна захлестнула с головой, заставила дыхание застрять в груди, но.. через несколько секунд отпустила. И в этот момент пришел новый безотчетный страх: Освальд захочет познакомить ее со своими родителями, со своим отцом. Его отца Морин заочно боялась до смерти. Мелиссе понравилось, как прозвучал ответ Освальда, она одобрительно кивнула. - Насчет проблем, связанных с поспешностью отъезда, можете не беспокоиться, - заверила она будущего зятя. - Организовать все необходимое будет нетрудно. И я рада, что рядом с Морин будет человек, который ее любит и позаботится о ней. Как я ей говорила раньше, мне было самую чуточку легче отпустить ее и брата в Лондон, зная, что вместе с ними отправляется Беатрис. На нее можно положиться. Как и на вас, Освальд. Слова звучали доброжелательно, но все-таки Мелисса не смогла удержать тот особенный взгляд, которым родители смотрят на того, кто, пусть и с самыми благими намерениями и с их одобрения, собирается стать ближе к их ребенку, чем они сами. В нем была лишь самая легчайшая тень предупреждения, что Освальду доверяется самое дорогое, что есть у Мелиссы, но она была. Заметив состояние дочери, Мелисса сдвинулась по дивану так, чтобы приобнять дочь и ободрить. - Уверена, что мы сможем обмениваться телеграммами и письмами. Вообще, не стесняйтесь мне писать. И спрашивать все, что захотите. В самом крайнем случае я просто отвечу, что не могу рассказать. На особый родительский взгляд Освальд ответил самым серьёзным, он скорей бы уж насторожился, если бы его не было, и это маленькое невысказанное предупреждение, даже успокаивало, как порой успокаивают всякие дурные вещи, которые, тем не менее, пришли именно тогда, когда ты их ждёшь. Он вполне понимал, что дать своё родительское благословение, доверить благополучие собственной дочери человеку, когда едва знаешь, после едва месяца знакомства, было весьма непросто, даже принимая во внимание что выбора со сложившимися обстоятельствами как-такового и не было. - О, это само собой, не уверен, что даже все безумные заботы первого времени после переезда смогут стать этому помехой. Я храню надежду на то, что со временем получится и собраться всем вместе, когда всё станет более определённо, по-другому. Может это было несколько наивно, учитывая как внезапно Морин поникла вновь от одной лишь мысли, но он улыбнулся им обеим. Ведь по-другому, не так как раньше, вовсе не означало что будет плохо, а боль которая сейчас не знала утешения, получит его от времени, как всегда. Ведь время способно засыпать песком даже самые горячие угли. - Но в любом случае новые места, новые люди и новые знакомства, это всегда на пользу и поможет отвлечься на первую пору. Что же касательно его самого, то он тоже знал один вопрос и способ немного её от этой боли отвлечь. - Но если быть откровенным, пара вопросов у меня уже имеется сейчас. Морин ты не говорила о?.. - Жертва собственного воображения ткнулась в материнское плечо, обвила руками шею. - Надеюсь, там будет телефон. Я тогда буду тебе звонить. О том, что "далеко-далеко" могло подразумевать отсутствие или хотя бы труднодоступность основополагающих благ цивилизации, юная мисс Смит как-то не задумывалась. Но от очередного погружения в тоску расставания ее спас мистер Вуд. Не отпуская мать, Морин взглянула на него, моргнула, на мгновение скрывая огромные синие глаза. - О чем? Временами сверхъестественно проницательная ведьма была диво как недогадлива. Встречный вопрос несколько поставил его в тупик, он был уверен, что уже сказала, а если даже и не сказала, мать уж то как женщина явно должна была заметить и догадаться. И он надеялся что и Морин сейчас догадается, но правда в том, что момент был может и неподходящий. - О том, что я уже сделал тебе предложение. - улыбнулся он с ответом. - Учитывая сложность обстоятельств, я думаю было бы разумно обсудить помолвку. Мелисса рассмеялась, ласково погладив Морин по волосам и одобрительно посмотрела на Освальда. - Обсуждение помолвки я как раз хотела предложить следующей темой разговора. Время, место проведения, организация мероприятия. Думаю, удобнее было бы провести все в Лондоне, если вы хотите, чтобы и ваши родители тоже участвовали, Освальд? Если нет, то, думаю, в Риме предостаточно красивых и романтичных мест, которые нам могли бы предоставить ненадолго. - Рим бесспорно очень красивый город. - Согласился Освальд покивав головой, улыбнувшись улыбкой с едва уловимой игривостью. - Но было бы чудовищно бесчеловечно лишать родителей возможности такой радости, боюсь, они бы мне этого не простили и вспоминали при каждом удобном случае. Морин всплеснула руками. Самое важное, как всегда, вылетело у нее из головы. - Да-да, конечно, я говорила, но.. Она осеклась. У нее имелось несколько недель, и за это время они должны были посетить родителей Освальда, организовать одно торжество, потом второе. Наверное, нужно будет заранее найти церковь, которая не будет занята в нужный день.. Господи, ведь еще же платье! Все стало слишком сложно. - ..я думала, мы просто поженимся и все. Совершенно потерянная от лавинообразно увеличивающегося списка дел, Морин перевела взгляд от Освальда на мать и обратно. - Давай сделаем, как ты хочешь. Лондон, Рим.. Да хоть Куала-Лумпур! Брат не придет, даже если церемония будет происходить в соседнем дворе. Может быть, ей не стоило?.. Нет-нет. Это нужно. Иначе она просто не сможет. Мисс Смит опустила голову и нарочно прикусила губу, сосредоточившись на болезненном ощущении. - Если опустить тысячу и одну мелочей, то так и будет. - теперь уже Освальд беззаботно пожал плечами, он то уже смирился с тем фактом, что те две недели будут совершенно бессонными и напрочь безумными. Но вот и эти хлопоты кажется Морин радости никак не прибавили, он понимал что момент для этого совсем неудачный, и спешка крайне редко когда приводит к чему-то хорошему. Но вот... - Всё в порядке? Если что-то не так, ты только скажи... Мелисса, наоборот, прекрасно представляла, сколько дел предстоит переделать в кратчайшие сроки, но эта перспектива ее не пугала. В конце концов, она же будет не одна. - Мы с Ириссой и Бенедиктом постараемся взять большую часть хлопот на себя, - заверила Мелисса будущих молодоженов и тревожно посмотрела на Морин, отметив ее состояние. - Морин, что случилось? Морин вдохнула, но воздух проходил в горло с трудом. Он не придет. Что толку говорить об этом? Пустые жалобы либо не приведут ни к чему, либо к тому, что кто-нибудь из них попробует повлиять на Мортимера и станет только хуже. От психологического давления братец если и делал что-то, то исключительно назло влияющему. Но сердце съеживалось в комочек каждый раз, как эта мысль приходила ей в голову. А дневной свет становился с копеечку, пропуская лишь крошечный лучик во тьму. Он не придет. Морин сделала новый вдох, на этот раз успешнее, и... солгала. Ибо бывает ложь во благо. - Нет-нет, ничего такого. Я просто.. волнуюсь. Освальд помотал головой и отвёл в сторону как-то поникший взгляд. Морин совершенно точно не умела лгать, даже учитывая, что с её нелюбовью ко лжи каждое слово её должно было звучать как истина, оно не могло скрыть того, что весь её вид сейчас говорил об обратном - ничто не было в порядке. И не могло быть. Ссора с братом, луной затмившей солнце, бросила тень на всё, куда было его маленькой невинной уловке, казалось что ничто в целом мире эту тень не могло отбросить. Ни тогда, ни сейчас, да и в будущем, он не знал, появится ли. И хоть эта боль была ему понятна, всё же он не мог подавить в себе подступающую малодушную обиду. Но сам он продолжал верить, что Мортимер однако придёт, ибо не прийти, на его собственный взгляд, было крайне некрасивым поступком, на который как ему опять же хотелось верить, он не был способен. Но обсуждать это он не планировал. - Вряд ли это сравнится со всем уже пережитым, даже принимая во внимание все ужасные последствия, ничего, я думаю всё устроится. Но к слову, к паре хлопот мне руку всё же хотелось бы приложить. Мелисса тихо вздохнула и покрепче обняла дочь. Разлад между ней и Мортимером заставлял материнское сердце болеть, но Мелисса верила, что, в конце концов, солнце снова покажется из-за туч, нужно только подождать. - Все будет хорошо, родная, - пообещала она с уверенностью. - Рано или поздно. Переведя взгляд на Освальда, Мелисса кивнула в ответ. - Безусловно, у вас будет такая возможность, Освальд. - Благодарю. - Пожал он плечами, больше на слова на то что всё будет хорошо рано или поздно, хотелось верить, хотелось верить... - Моя мать держит небольшое ателье, сроки конечно изрядно поджимают, но думаю, на такой случай она что-нибудь придумает. Так что кого то ждёт замысловатая пытка... - Если конечно у вас нет возражений. На секунду он улыбнулся, не зная кого даже больше, но улыбка та мелькнула и погасла как случайный солнечный блик. Ибо смотря на Морин, когда она вновь терзалась своей бедой, он не мог не думать о пытке иной. - И знаете, не сочтите меня бестактным, и что я перескакиваю с темы, но все эти вопросы решаемы. А меня сильно тревожит другое, здоровье и самочувствие. Морин улыбнулась через силу, не желая и не имея сейчас сил с чем-либо спорить. Ее здоровье было в норме. Покамест. И самочувствие было вполне терпимым. Беспокоиться о нем было еще рано. Кроме того, Освальд сам сказал: Все устроится. Наверное. Когда-нибудь должно. На улыбку через силу Освальд слегка болезненно прищурился сдерживая внутреннее напряжение, собственный вопрос ему и самому не понравился. Не то чтобы его не интересовало её текущее состояние, но вполне в его духе было думать обо всём наперёд. Ему казалось вполне очевидным что разъезд сколь был тяжёл морально, скажется и на здоровье. Ещё в тот первый день прогулки по Санктуму, она ненадолго потеряла сознание, а под конец дня уже едва держалась на ногах. А на сколько они тогда отошли? Считанные мили и часы. Впереди же были многие тысячи миль и недели, месяцы, годы. И страх что приступ с непредвиденными последствиями может случится в любой момент, преследовал его последние дни непрестанно. Он даже всерьёз задумывался, как можно было бы организовать чтобы во время поездки их попутчиком бы оказался доктор, а лучше экзорцист-целитель, но был бы от него толк он не знал, и это незнание было хуже всего. И наверное это было как раз тем, что он хотел услышать, пояснений, рекомендаций, того, что хоть мать прояснит всю эту чудовищно странную ситуацию. И на этот короткий миг это ясно читалось в его взгляде. Мелисса ободряюще улыбнулась Освальду. - Пока мы будем в Лондоне, рядом с Морин будет сразу три отличных целителя-экзорциста. Я сама, Ирисса и Беатрис. А потом, когда придет время вам отправится в путешествие, я пошлю с вами мою ученицу, она приглядит за здоровьем моей дочери и вернется в Англию, когда убедится, что ее услуги больше не требуются. Она будет совершенно ненавязчива и не будет мешать вам принимать решения, в ее компетенции только наблюдение и сопровождение, - заверила Мелисса сразу Морин и Освальда. Морин склонила голову, уставившись на сцепленные на коленях руки. Как бы со стороны отметила, что запястья у нее и правда какие-то слишком тонкие. Очень легко переломить. Ей так или иначе должны были назначить сопровождающего из Надзирающих. А теперь еще и экзорцист. Ненавязчивая материнская забота как-то разом обратилась удушливой опекой. Несколько секунд мисс Смит пыталась понять, что это нахлынуло на нее так неожиданно? Это оказалось.. раздражение. На незнакомцев, присутствие которых она вынуждена будет терпеть в дирижабле, если туда, куда она собирается, вообще летают дирижабли, на всех тех еще неизвестных ей людей, которые встретят ее на новом месте, на тысячу формальностей, которые она вынуждена будет соблюсти в ближайшие недели, на брата, который упорно не желал ее понять именно сейчас, когда ей нужно было это больше всего на свете. На собственную насквозь фальшивую благожелательность. На весь мир. Морин поднялась на ноги. - Я.. не могу больше это обсуждать. И, спасаясь от преследующего ее удушья, покинула комнату. Стремительно. Как делала всегда. И ни на один из своих вопросов ответа он не получил, лишь туманное упоминание решений, под которым вполне могло и не быть ничего конкретного. Но во всяком случае это его немного успокоило. -Это несколько неловко, но... И это правда было самым лучшим вариантом какой он мог только придумать, и который разрешился невероятно просто, в пору было уже порадоваться. Но Морин увидела всё конечно совершенно иначе. -... я думаю это отличная мысль...- Протянул он вслед за упорхнувшим, теперь уж скорей октябрьским ветерком, и покачал головой чувствуя себя теперь уже совсем неловко. Мелисса потянулась было за дочерью, но остановила себя. - Да, это не слишком удобное с точки зрения личной свободы условие, - согласилась она, все еще глядя на дверь, за которой скрылась Морин и только потом перевела взгляд на Освальда. - Но, думаю, нам обоим так будет гораздо спокойнее. Я вернусь к своим делам, извините. Увидимся вечером, Освальд? -Да, конечно. -Кивнул он рассеяно видимо собираясь сам встать и уйти прежде чем вспомнил что уже находился у себя, и было бы ещё более неловко если они вдвоём отправятся за ней. -До вечера. *** Лондон. Сердце великой Британии. Корона её величия, её богатство, гордость, сила и мощь. Самый большой город, самый быстрорастущий, самый и самый во всём, в науке, культуре, и в грязи, звание самого задымлённого города - тоже его, в той же мере как и самого туманного. И все перевороты в жизни нескольких молодых людей, и козни одного нечеловека, даже угроза конца света не могли нарушить его размеренной в своём буйстве жизни. И своих детей он встречал особенной, отчей заботой, не меньшей чем тот Город который он покинул, но почувствовать её мог лишь тот, кто любил его всей душой. Освальд до этого лишь раз думал его покинуть по собственной воле, и не покинул его тогда именно по этой причине - он любил этот город. И эта любовь была из множества частей, что как витраж складывается из разноцветных стекол. Желтых, как золото его рассветов, как блеск монет, которые сюда стекаются со всего мира. Серых, как пыльный камень его мостовых, и изящных в своей строгости фасадов, как дым сотен заводов и фабрик, производящих лучшие, передовые товары, что разойдутся по всему миру. И конечно, красных и синих - цвета флага, ибо он всегда гордился тем, что родился именно здесь, где как нигде билась алая кровь жизни, на два удара сердца опережая время. То, о чём весь мир грезил, смотря на голубое небо, здесь уже сегодня давно было обыденностью, метро, автомобили, дирижабли, радио, и все самые смелые идеи, самые передовые технологии - тут. Новинки синематографа и театра - тут. А если Лондон не мог чего дать, это тут же всё равно оказывалось здесь, из самых далёких уголков мира, от чая с Цейлона, до диковинок из Африки и Западного Доминиона. В конечном итоге, Лондон мог дать все, что душе пожелать было угодно. Особенно, если знать где искать. А он знал, знал каждую улицу, знал сотню различных мест и людей, знал ритм биения его сердца, его настроение, момент, когда будет прилив, а когда отлив, и места где вода застоится, а где всегда будет сухо. Это давало отличное основание для хорошей, размеренной жизни, чувства безопасности и уверенности. Именно это, и холодная часть его рассудка, тогда удержали его тут. Теперь же он понимал, что не хватать будет и всего иного, привычек что с годами нарастают на человеке как мох на камнях, вроде посиделок с друзьями в барах, и тех мелочей, которые наоборот, казалось бы давно уже была пора перешагнуть и выбросить. Терять всё это болезненно, и ключики от всех этих замков, и цепей, охапкой писем лежащие в сумке, были тяжелы. Он даже был удивлён что их оказалось так много, писем родственникам, друзьям, и знакомым, когда он уезжал тога - не оставил ни одного, теперь была целая пачка, письма родственникам, друзьям, знакомым и на работу. Ведь ему тоже следовало задуматься о переводе, или об отставке вовсе, ибо не наделённому даром, найти применение талантам сложнее, а ещё сложнее - не затеряться во всех вариантах что кажутся, имеют место быть. Но тяжелей всего был, пожалуй, даже не цепь и не замок, а целый якорь впереди - родители. Он давно от них съехал, но как верно чувствовала Морин с братом, недостаточно далеко, чтобы этот якорь сдвинуть особо с места. Заглянуть при случае и по поводу, помочь, сделать приятное, прийти за советом и теперь вот - познакомить с со своей избранницей, всё это он отнюдь не считал проявлением малодушия и чем-то скверным, напротив, совсем напротив, и сейчас тоже, даже изрядно накрутив себя. Ужасно хотелось поделиться с этим с Морин, но как бы он не надеялся, за эти недели ничего не стало легче. Мортимер определённо имел врождённый, особенный талант в умении переводить даже самых близких людей в категорию "Знать не знаю, и знать не стремлюсь" Во всяком случае, с виду. Когда-то он принял это на свой счёт, но то было понятным, справедливым, и вполне ожидаемым. Но вот с сестрой, родной и такой близкой, что не отступала от своего решения... Всё это для Освальда так и оставалось темной, непонятной загадкой, к которой он не знал, как подступится, чтобы не стать ещё одной причиной тихих ночных слёз. - Отец может порой показаться несколько... резким, но ты не обращай внимания, это совершенно нормально, ему просто так легче доносить свою мысль. - улыбнулся он той улыбкой, за которой прячут глупые и неуместные мысли, переводя взгляд с вида на окна на любимую. Лондон. Самый крупный бриллиант в ожерелье, обнимающем планету, звеньями золотой, не единожды смоченной кровью цепи, удерживающей так и норовящие распасться политические, экономические, магические связи. Крытый экипаж мягко покачивался по недавно переделанной на современный лад Эбби-Роуд. Теперь здесь не трясло совершенно и можно было ехать с полным комфортом, как по железной дороге. Морин, одетая в очень скромное, темно-синее платье, рассеянно глядела в окно. Она и понятия не имела, что за монастырь дал название этой улице. Скорее всего, она не знала даже, как она называется. Ее очаровательная головка была привычно полупуста, в ней покачивались лишь воспоминания последних дней, и давних лет. Морские купания, заброшенный маяк, огонь, перекинувшийся на шторы, стихи в книжке с черной обложкой. Душный август за окном, орошающий благословенную английскую землю теплыми ливнями, осеняющий грозовыми знамениями. Викторианские дома, увитые плющом и заботливо украшенные петуньями. В Лондоне Морин, ни секунды не сомневаясь, поселилась у жениха. Их не торопили с выходом на работу, кроме того, молодая ведьма со дня на день ждала извещения о переводе, так что она целыми днями слонялась по дому, мешая кухарке и иным. Мисс завела себе цветок в горшке, с большими броскими цветами. Через неделю цветок пал в неравной борьбе с неряшливостью и забывчивостью своей хозяйки. Она так и не выучила его названия. Бралась читать, но спустя несколько страниц, бросала. Как и вышивание, как и все, за что хваталась в эти дни. Чаще всего она сидела в старом промятом, и от того очень уютном кресле, перед окном, держа в руке рогатую фигурку. Невидящий взгляд, и пальцы, осторожно скользящие по угловатым крыльям. Слишком круто все переменилось, и она безуспешно пыталась найти эту внутреннюю опору, которой лишилась, найти утраченное равновесие. Все еще чувствуя себя подвешенной в воздухе, Морин этим утром собиралась очень долго. Никак не могла решить, что ей надеть, как себя вести, потом с нездоровым энтузиазмом прилаживала ведьминский знак. Закончив, посмотрела на плоды шитья неумелыми руками и, неожиданно, рванула несчастный лоскуток материи на себя, выдирая с мясом. *** Теперь, сидя в экипаже она коснулась со всей доступной аккуратностью пришитого к синему трилистника, проверила пуговки на воротничке и на пальце - кольцо с жемчужиной. Кольцо нравилось ей очень. Оно казалось слегка неуместным на тонком пальце, как сама Морин в любом месте, куда входила впервые. Непривычно серьезно взглянув на Освальда, спутница чуть нахмурилась, как бы решая в уме какую-то непростую задачку. А потом деловито кивнула и снова стала смотреть в окно. Она боялась сказать хоть слово, чтобы не расплескать с таким трудом налаженное душевное спокойствие. Это спокойствие ей нужно было как-то донести хотя бы до дверей того дома, куда они собирались нанести визит. Её вид от чего-то сейчас ему напомнил людей идущих на долгие судебные тяжбы, знающих, что их ждут годы нервных разбирательств, обивания порогов всех инстанций, громадные траты на юристов и адвокатов, но всё равно вознамерившихся идти до самого конца. Вознамерившихся таким резким и сильным намерением, что оно становится эдакой сердечной жилой, на которую нанизывается всё, все мысли, поступки, чувства, едва ли не вся жизнь. Оборви её - и всё рассыплется, раскатиться по самым труднодоступным тёмным уголкам, с грохотом тяжёлого осознания, что все было зря, все траты, лишения и усилия. Лучше не трогать, даже зная, что, то же самое, неизбежно ждёт в конце, лучше хранить надежду до следующей апелляции и самого высшего суда. До очередного нового безнадёжного пересмотра, и эта мысль резала ему сердце. -Уже почти приехали. - обрадовал или напугал он уже её, как знать, и сам вышел первым чтобы подать ей руку когда кучер наконец остановил экипаж. Отчий дом мистера Вуда был из той лондонской породы, что казалось и не строилось человеческими руками вовсе. Их словно спускали с небес, выверяя каждый дюйм, прижимая друг к другу столь плотно, что трудно было разобрать, где заканчивался один, а где начинался другой, словно они сами были идеально подогнанными кирпичиками, в каком-то другом, более величественном строении, которому простому глазу так было просто не узреть. Что-то что заставляло людей стремиться поселится именно тут, не обращая внимания, что на заднем дворе раньше находилась котельная, и долгие годы окна в той части дома нельзя было и открыть, чтобы всё не покрылось слоем сажи. А с другой стороны всегда была шумная проезжая часть, тоже доставляющая немало хлопот несмотря на все ухищрения. Зато это был Весминстер, жить тут было престижно. Что бы это ни значило. И аккуратные дома с маленькими, крошечными французскими балконами тут все были неуловимо схожи, и в той же мере различны. Этот же был из жёлтого кирпича, заботливо украшен теми самыми петуньями, что смотрелись бы несколько даже фривольно, не стань они уже чем-то обыденным и допускаемым, и конечно вместо звонка или колокольчика на двери висел массивный вычурный дверной молоток в виде латунной львиной головы держащей в пасти кольцо. Тоже из разряда тех, что видно должны были заставлять задумываться "А стоит ли стучать?" Он конечно же не задумывался, постучал раз, затем второй, и после тяжелого глухого удара, можно было ожидать что дверь откроет кто угодно, но не эта, хрупкая, даже миниатюрная женщина, что могла в этом качестве соперничать с Морин. Издалека или первого взгляда её можно было спутать с молодой девицей, худенькой и низкорослой, из-за модной причёски, и платья, но стоило приглядеться, чтобы понять, что светло русым волосам оттенок благородной платины придает седина, а годы всё же берут своё. - Итан! -Обрадовалась она, столь громко и неожиданно, будто действительно сомневалась до последнего что придёт именно любимый сын, и попыталась было наверное его обнять но вместо этого ей в тонкие руки едва не вручили сумку с одним коротким комментарием "Мама!.." Видно намекая, что он всё-таки пришёл не один. - Мама, знакомься, это Морин Смит, моя невеста. - Постарался он представить кратко и ёмко когда они вошли, галантно, но...- Морин, это Розмари Вуд, моя мать... ...Скрасить этим впечатление нисколько ничуть не получилось, и любимая матушка оказалась шокирована известием о невестке чересчур сильно. Морин, словно сомнамбула, оперлась на предложенную руку и сошла на твердую землю. Она не боялась. Кажется, уже просто не способна была бояться. Подошла к двери и не сразу поняла, что дверь открылась. На них смотрела чудесно одетая леди, обладающая прекрасным вкусом. Сама себе Морин на ее фоне казалась каланчой, разодетой на манер тропической птицы. - Добрый день, то есть, вечер.. то есть.. - она запнулась, осознав, что не помнит, сколько сейчас времени даже приблизительно, и торопливо присела в реверансе. Потом панически поправила выбившиеся из скромной прически волосы, и замерла, глядя на почтенную матушку Освальда еще более огромными, чем обычно, невозможно синими глазами. Какое строгое бы Морин не держала мнение о себе, его с нею не разделили, ведь не даром говорят что девичья юная красота - красота дьявола, бледно-розовая и перламутровая, ей многое прощается, слишком многое, даже в домах со старым строгим нравам, и в самых чёрствых сердцах. Растерянность была списана на полагающуюся кротость и покорность, и женщина улыбнулась невестке долгой доброжелательной улыбкой, в которой одновременно горела, как и добрая надежда, так и тень легкого недоверия, в какой-то невысказанной шутке, что должна была быть понятна только им двоим, но что так и не пришла на ум. - Почему же ты ничего не говорил раньше? - с укоризной спросила она у сына, после паузы, перейдя на простое и понятное, а тому нечего было ответить на это, не солгав. Но не был бы он собой, если бы этот вопрос не предвидел. - Это было бы сложно. -Ответил он несколько туманно. - Мы привезли парочку сувениров и ткань, тебе понравится. - добавил он, видимо стремясь искупить маленькую вину, зная, что это точно сработает. - Ох, зачем, ты же знаешь руки и глаза уже совершенно не те, только на шторы и платочки, и годятся. - опустила она глаза, не то сожалея, не то чтобы таки поглядеть что же в сумке, в этот же самый момент как раз на лестнице показался пожилой мужчина уже накинувший на себя приличный костюм. На Морин он бросил очень долгий, пристальный взгляд из-под густых выразительных бровей. Её милому лицу досталась внимания не многим больше чем трилистнику, что был вышит на её платье. Старомодные усы и борода слегка дёрнулись, но всё равно скрывали слишком многое. Он шёл медленно, неторопливо, твёрдо опираясь на каждую ступеньку, скрывая в равной мере как может и постыдную тяжесть спуска, так и взгляд из относительного далека. Как приценивается опытный покупатель, что оценивает товар, не желая показать своей в нём заинтересованности. -Джеррард, это... - начала было мать, но её быстро прервали, спокойным и лаконичным жестом, и словом. - Я всё слышал. - и правда, нельзя было не заметить, что Освальд, как и его мать, говорили довольно громко, и по всей видимости намерено, хотя кричать и переходить на повышенный тон никто не собирался, во всяком случае пока что. Отец семейства эту странную традицию только поддержал, и матушка мягко перехватив мужа за запястье, предложила: - Давайте пройдём в гостиную? Я как раз почти всё закончился к вашему приезду. - Разумеется. - тут же согласился Освальд, и видимо отказа Морин сейчас бы никто-никто не понял. Гостиная оказалась просторной, в классическом стиле светлых оттенков и непременно цветочным узоров, чем отличалась от остального дома. Видимо, именно здесь часто принимали гостей, а потому именно этой части дома уделили особое внимание, во всяком случае об этом многое говорило, и мебель, и те несколько портновских манекенов что стояли в сторонке, и журналы "le moniteur de la mode" на столике, вместе с набросками от руки. Те же, что были особо удачны, висели на стенах в рамках, вместе с семейными фотографиями, среди которых притаилась одна примечательная, где Освальд помоложе был в составе музыкальной группы. Но дальше уже заранее приготовленный стол, с по всей видимости, новым сервисом. Когда первое потрясение сошло, Морин поймала себя на мысли, что оба, и отец, и мать, ведут себя несколько неестественно. То есть, миссис Вуд старалась быть радушной, и, кажется, нашла ее красивой, а мистер Вуд старший был, как это всегда случалось в рассказах Освальда об отце, чем-то недоволен. Вполне ожидаемо, но... Они знали! Их предупредили заранее, чтобы первая, вероятно, бурная реакция случилась без свидетелей. Освальд, как и всегда, был предусмотрителен до последней мелочи. Морин успела бросить на него быстрый взгляд и тут же поймала взгляд уже на себе. Цепкий взор старшего мистера Вуда царапнул дьявольский трилистник на ее груди. Он так смотрел на нее, что, право, уж лучше бы без стеснения заглянул в рот и осмотрел зубы, чтобы узнать точно, что вместо трехлетки ему не пытаются всучить старую клячу. А потом, на мгновение, глаза отца семейства соскользнули от трилистника на ее живот и Морин вспыхнула до корней волос. Теперь стало ясно, чем, помимо ее принадлежности к колдунам и ведьмам, так недоволен отец, и что он по поводу этого всего думает. Юная мисс испытала острое желание прикрыться от этого взгляда руками, но удержалась. И, проходя в гостиную, старалась изо всех сил не дотронуться до чего-нибудь, как если бы комната была полна скорпионов, изготовившихся ужалить ее. Однако, синие глаза наткнулись на семейные фото, и, отбившись от процессии, Морин застыла с приоткрытым ротиком. История семьи в картинках. Настоящие реликвии, впрочем, свои она предпочитала носить при себе. Губы невольно разошлись в детской улыбке. - Это ты, да? - мелодичным голоском спросила она у Освальда, указывая на тот самый, музыкальный фотоснимок. - Прелесть какая! - Да... - Несколько смущённо и притупив взор ответил Освальд, чьё отношение к этому снимку без выдуманной истории о таинственном брате-близнеце было совершенно бессмысленно отрицать. Но слово быстро подхватила мать, что тут же оказалась рядом, с улыбкой вспоминая о чём-то. Как и любая другая мать она любила говорить о совершениях своих детей. - Разве Итан не рассказывал? Он состоял в джазовой группе, безумно жаль, что она распалась, они так чудесно играли! Тогда это было не так популярно как сейчас, но очень-очень свежо и ново. - Не распалась, мы просто решили попробовать себя в чём-нибудь другом. Более классические мотивы. - поправил Освальд мать. - Всё лучше чем музыка чёрных с Западного Доминиона, даже ирландские пляски по кабакам. - очень коротко выразил отец своё отношение к этому творчеству, без нажима, уже давно смирившись, но всё столь неодобрительно, что даже пошёл на грубость. - Джеррард! - Тут же вскрикнула мать, посмотрев на мужа неодобрительно, видно уже собираясь возразить что-нибудь ёмкое и обоснованное на этот счёт, к примеру что эту музыку играют уже по всему миру, но просто не стала, ограничиваясь покачиванием головы. - Фотография всё равно хорошая, он здесь такой красивый, правда? Вполне приличная, тут нечего стыдится. - Добавила она уже куда-то в сторону играя глазами и слегка причитая. - А он удумал это скрывать, представляешь?.. - То, что ты узнала об этом от своих знакомых, ни о чём не говорит. - с тяжёлым вздохом ответил Освальд, чувствуя взгляд отца за спиной. - Ну, ну. - Добавила матушка, быстро взглянув сначала на сына, а потом на внезапно появившуюся невестку. Она привыкла называть его Освальдом, а он никогда не поправлял ее, между тем мать предпочитала другое имя. Своими большими синими глазами гостья взглянула на добродушную матушку, потом на требовательного отца. Да, это было бы очень в его духе, настоять на том имени для ребенка, которое хотел сам. А женщине, принявшей на себя все тяготы рождения и забот о ребенке, оставалось лишь добавить вторым то, которое хотела она. - Мне очень нравятся ирландские песни. - без всякой связи с фотографией и с завязавшимся разговором, сказала Морин. - По-моему, они прекрасны. Народные песни и танцы, может быть, были недостаточно утонченны для людей благородного происхождения, или даже грубы. Но у них имелось одно бесспорное преимущество - они были искренни. - Что может быть неприличного - в музыке? - юная девица улыбнулась миссис Вуд, на фоне которой могла бы называться даже высокой, и не такой уж хрупкой, не вопрошая ее, но соглашаясь с ней же. - Прекрасный снимок. Это чудо, что изобрели фотографию. Память так несовершенна. У нее на шее, под платьем, висел медальон. Тот самый, который она показывала Итану-Освальду. Что осталось бы ей от ее настоящих родителей, если бы не это? Что может быть неприличного в музыке, ответил же отец семейства, схожу назвав три составляющих, и готовый каждому дать пояснение. - Мотив, идея, ритм. - и ответ был почти военный, по той причине, что с самой идеей о том что музыка не может быть неприличной, он всячески отвергал, ибо из неё следовала другая - что всякая музыка приличная. А по его глубокому убеждению, это было далеко не так. Не могло быть так. И такое мнение, по его же разумению, могло быть только у человека недалёкого, на что он недовольно поцокал языком. - Вряд ли хоть один уважающий себя оркестр, будет играть мелодии, написанные на мотив диких племён Африки, напрочь отвергающую эстетику, буйные, как демонические пляски. - Первая симфония Малера, вызывала волну недоумения у критиков, как и его творчество в целом, которое ты уважаешь. Они до сих пор к нему не лестны. Кроме того, его песни бесспорно имеют народные мотивы. - внёс Освальд своё осторожное замечание, видно целясь в самое больное или уязвимое, в уже давней пикировке. - Это не отменяет разницы между тем что не нашло отклик у современников, и тем что нашло отклик у духовной нищеты. - Такое обращение слишком резко в отношении наших уважаемых соседей. - выразительно скосил Освальд взгляд куда-то в сторону. - Как приятно взять кусочек и повесить на стену. -Одобрительно улыбнулась матушка тем временем невестке, жестом всё же приглашая пройти ко столу, пока очередной спор не застал их в ногах, и вместе с нем не унималась чтобы узнать побольше. -Жаль что фотограф не всегда прячется где-нибудь по другой, но я надеюсь вам удалось всё же сделать парочку снимков на память? -Скорее нет, чем да, это была рабочая поездка, и найти фотографа было весьма проблематично. К примеру, по той причине, что ни одно подобное устройство по замыслу Его, или по иным причинам, так и не попало в Город. - Рабочая поездка. - Повторил отец семейства присаживаясь следом за женой, нотки сарказма слышались в голосе отчётливо, но по какой-то причине, очень спокойные, тихие нотки, которые было удивительным наблюдать зная его характер с тем что фактом что рабочая поездка внезапно закончилось возвращением с невестой. - Чаю? - Тут же вставила матушка, с бесчисленными предложениями и искушениями, как дьявол у ворот монастыря в ярмарочный день. - Сладкое? Яблочный пудинг? Мармелад? - И конечно новым вопросом. -А какие занятия тебя увлекают? Итан в письме расхваливал твой голос, говорил что ты прекрасно поёшь. Если с тем, что идея может быть неприличной, Морин ещё могла согласиться, то остальное... Похоже, мистер Вуд старший считал неприличным все, что ему не нравилось или было непривычно. Матушка, тем временем, все ещё старалась разбавить резкость мужа собственным добродушием. Морин ощутила сосущую тоску в груди, когда отец семейства с издёвкой повторил слова сына. Она никогда, никогда, не сможет полюбить этого ужасного человека. Как Освальд сам мог любить его? Он ведь был совершенно невыносим! Морин села на предложенное ей место и сложила ручки на коленях. Кожа казалась неестественно белой на темно-синем. Она посмотрела в лицо будущего свекра, а потом бессмысленно уставилась в уставленный яствами стол. - Я... не знаю. - мелодичный голосок чуть надломился, гостья никак не могла определиться, ассортимент был слишком обширным, вероятно. - Я очень люблю петь, это правда. Но в последнее время выходит дурно. Она беспомощно улыбнулась матушке и снова опустила глаза. Руки все ещё белели на синем. - Тогда попробуйте пудинг, чтобы мои старания не прошли даром. -Тут же посоветовала матушка, с изящной деловитостью принявшись терзать ножом пышный десерт на дольки. -Ты же не откажешь хозяйке дома сославшись на диету или болезнь? Он конечно сладок, но смею заверить, без избытка. В этом ей можно было верить, хоть, пожалуй, ей самой не могли угрожать уже и десяток пудингов ежедневно, и в этой любви к сладкому она надеялась найти в невестке родственную душу, по достоинству оценив хорошенькую фигуру. - Но от чего голос покинул, тебя милая? Не от того уж ли что сын наш дурно к тебе относился? Я его так не воспитывала, и если узнаю... - даже нож в руках этой женщины не внушал никакой угрозы, а на строгость голос казалось не был способен вовсе. Но пудинг это никак не спасло, вопреки прошлым её словам, руки её всё ещё знали точную профессиональную меру во всём даже в не столь профессиональном инструменте как нож. Освальд же сделал вид, что невысказанные угрозы напугали его в должной мере, но не настолько чтобы бледнеть, ибо большого греха требующего немедленного покаяния он за собой не чувствовал, или не показывал этого. Во всяком случае, перед отцом, что этот грех должно быть в нём высматривал не менее пристально, чем ранее в невестке, куда более удивительным был тот факт что он принялся разливать всем чая помогая жене, и когда первая очередь дошла до Морин, он выразил немую солидарность с этим мнением жены. Морин приоткрыла ротик, чтобы что-то объяснить, но ощутила подступающие к горлу слезы. Это с ней часто бывало, но в последние пару недель перешло всякие границы. Поэтому она сглотнула ком в горле и взялась за изящную ложечку, чтобы воздать должное наверняка великолепному пудингу. - Ваш сын ведёт себя, как истинный джентльмен. Всегда. - она взглянула на Освальда ясными глазами. Видимо, сюда так же был включен эпизод, закончившийся ссорой с ее братом. Но Морин не хотела вспоминать о нем сейчас. Сделала вид, что забыла. - А я не прибегаю к помощи диет, и редко болею. Розмари, как матери, и женщине преклонных лет, ей было очень хорошо известно о том, как девицы прячут слёзы. Глотают их через боль, ждут наступления ночи и когда все уйдут, когда подушка становится лучшим другом, и даже майский мёд горек. Известно ей было и то, что, наверное, не сотворил Господь ещё ни одной, которая в пору печали на вопрос о самочувствии, поведала бы об этом. И вот заметив этот горький ком отозвавшийся болью на банальную шутку, её материнское сердце не могло не насторожится. И даже материнская любовь, безоговорочная вера в сына, не могла смягчить сурового взгляда на него, с угрожающим кошачьим прищуром. Локотком она пнула мужа, и тот хоть в мнительной подозрительности, не был чуток до девичьих сердец, и не заметил ещё ничего нового, чтобы запустило дьявольскую машину догадок в его голове, никогда бы не женился на женщине, которой бы не доверял в самой полной мере. Суд присяжных уже осудил сына заочно, и каким бы оправдательным не было его последнее слово, какие бы законы о презумпции невиновности он не вспомнил бы, видимо даже намёк на слёзы на этом ангельском лике, оказался бы сильней. Даже лестная характеристика данная самой юной особой, не послужила смягчающим обстоятельством в этом молчаливом, но от этого не менее выразительном суде. Повисла неловкая пауза, и только ножик в руках отца семейства противно скрежетал по тарелке, где пудинг нарезался самыми тонкими ломтиками, через которые при желании можно было бы смотреть. - Итан, - протянул отец каждый звук, он не был крупный мужчиной, но рядом с женой всегда смотрелся во всех отношениях выгоднее, и больше, и внушительнее. - Ты не хочешь ничего сказать? - Милая. - мать же оказалась около Морин, видно готовая выслушать любое откровение. А сын помолчал, хоть и не обладал большой уж кротостью духа, он тем не менее чувствовал себя виновным заочно, уж ему ли было не знать что каждый человек перед законом виновен во всех тех прегрешениях в которых его возможно обвинить! - Это неприятная тема, - его тут же уколол острый яшмовый взгляд, который он унаследовал, и придавил тяжёлый серый отца, примирительно подняв руку, он вежливо попросил слова. - Это была тяжёлая рабочая поездка по делам инквизиции, которая не прошла гладко. Я не могу дать подробности, не раскрыв тайны. Но всё нормально, просто... Нужно отдохнуть. Съездить куда-нибудь. Забыться. Нам дали месяц отпуска, которые мы намерены хорошо провести, после того как... Да, любимая? Теперь уже он взглянул на Морин ясными глазами, ведь соврал только чуточку, и в самом малом. Морин непонимающе смотрела на хозяйку дома, позабыв даже, что собиралась плакать. Потом оглянулась. Что-то происходило вокруг нее, в головах этих людей, но она никак не могла понять, что, потому что все менялось слишком быстро. От горя она поглупела еще больше. - Да, да, разумеется, все в порядке, просто я поссорилась с братом, мы близнецы и.. "..и всегда были вместе. А теперь - нет." Гостья замолчала, нервно комкая салфетку и пытаясь понять, удалась ли, наконец, ее попытка оправдать Освальда перед непонятным семейным судом. - Простите. - очередная затянувшаяся пауза оборвалась. - Я никогда не умела как следует поддерживать разговор, все время что-нибудь не то говорю. С досадой на самое себя, она снова взялась за угощение. Морин, поскольку совершенно не умела врать, сказала всё как есть, а Освальд считая что "ссора с братом" совершенно никак не могла объяснить ни что произошло между ними, ни её поведения, ни дальнейших планов. Ибо ссора - это когда двое говорят то, о чем они думают и не думают о том, о чем говорят, да, разойтись во мнениях о каком-нибудь пустяке. Поругаться, если речь идёт о чём-нибудь серьёзном. Но чтобы вот так, причина должна быть весомой, совершенно иной, чему и сам Освальд не мог подобрать ни названия, ни красочного названия, ибо объяснение если и существовало в двух словах - то только тех от которых немел язык. А потому придумал аналогию в той мере какой ситуацию видел сам, которая могла всё объяснить в простой и понятной форме. Но вот объяснения и оправдания неловко разошлись как неудачный шов, и конечно, ни один теперь не мог спасти его колких подозрений и туманных обвинений. - Семья против брака? -Спросил отец невестку прямо, отложив пока в сторону объяснение сына. - Нет, напротив, просто как я уже сказал, всё несколько неудачно сложилось. - Ответил Освальд за будущую жену, но видимо сейчас хотели услышать именно её слова. Как это часто бывало, от пояснений Морин ситуация стала только еще более запутанной, и на месте одного вопроса возникало пять новых. Она открыла рот, чтобы уточнить, но вновь закрыла его. Господи, почему это всегда так трудно? Почему люди не понимают друг друга с полуслова? Они с братом понимали друг друга даже в молчании, но теперь.. Она закрыла глаза на секунду-другую, просто чтобы прийти в себя и упорядочить мысли. - Мой брат ничего не имеет против Освальда, это.. - она споткнулась и замолчала снова. - это никак не касается моего замужества. Это совсем другое. И судорожно выдохнула. Как у Мортимера получалось это? Облекать любые мысли в такие гладкие формулировки? Она беспомощно взглянула на Освальда, приходя в отчаяние от того, что и за этим могли последовать новые наводящие вопросы. Морин понятия не имела, как на них отвечать. А Освальду нечего было ответить на это. Только бессмысленно поспорить на тему того, действительно ли Мортимер ничего не имел против него, он старательно делал вид, что судьба сестры его теперь волнует мало, и реши она выйти замуж хоть за престарелого чужестранца, ему никакого дела не было бы. Но что у него было в голове, загадка. Обида на вынужденную разлуку, одиночество и боль по надуманному поводу? Ни Морин, ни Мортимер не давали подробных комментариев на этот счёт, лишь холодный надменный вид и слёзы. А у людей, обычных людей, нет ничего кроме этого - слов, с их помощью они делятся мыслями, чувствами, эмоциями, информацией, иногда ещё глаз. Любые трудности в этом у Морин, он списывал на стресс или нежелание, ибо ей, как никому другому были известны глубина и тайна чужих мыслей. В этот таинственный мир, мир чужого разума, куда она могла войти по волшебству даже без спроса, всем остальным приходилось пробивать путь долгими усилиями, идти туда глухими слепцами, на ощупь, при помощи образов которым дали названия, в надежде, что названия сойдутся, и его исследованию посещают не малую часть своей жизни ежедневно. И у самого Освальда, в отношении Морин, эта задачка становилось едва ли не первым пунктом в ежедневнике. - А чем он занимается, твой брат? Мать? - продолжил отец, хмуро, в его глазах стояла мутная пелена, и это его нисколько не радовало, совсем. Вопросы могли последовать, и последовали. - Отец, сейчас это неприятная тема. - лишь напомнил Освальд ещё раз, ведь так случайно вопрос мог дойти и до родителей. - Что? Это максимально учтивый вопрос, узнать побольше о семье. Странным образом именно этот вопрос дал Морин возможность ощутить спасительную твердую почву под ногами. Теперь можно было, наконец, перестать говорить о том, что она сама чувствует, и почему плачет. Можно было переключиться на любимый предмет. Беа могла бы засвидетельствовать: о брате Морин могла говорить часами. И хоть сейчас это и в самом деле была не самая простая тема, она почувствовала облегчение. - Моя матушка - старшая в королевском заповеднике магический растений. - на губах появилась утраченная пару недель назад светлая улыбка. - А Мортимер - инквизитор. Он одаренный, как и я, только лучше. Она коснулась трилистника на своей груди. - Он очень умный. И талантливый. Быть может, если бы она могла свободно говорить о нем, не боясь сказать что-то не то и не так, ей стало бы немного легче. Но.. это было невозможно. Единственным человеком, с которым можно было обсудить Мортимера совершенно свободно - был он сам. Со своим эгоизмом, интеллектом, бесовской улыбкой и кровоточащими стигмами. Мистеру Вуду старшему он вряд ли понравился бы. Пышные седоватые брови что сошлись к переносице, забавно приподнялись когда старик услышал про матушку невестки. Лицо его в такие моменты всегда выглядело несколько потешно, и Освальд, только этого и ожидая, спрятал тонкую улыбку за кружкой чая, он то эту деталь не упомянул в письме вполне намеренно. Но вот молчавшая матушка, конечно, заприметила и эту улыбку, и неодобрительно помотав головой смотрела на сына взглядом ещё более колючим. - Инквизиция, да, - вздохнул отец, повторяя, в привычке той что сын унаследовал в полной мере, ибо большую часть, во всяком случае внешне, он бесспорно взял от матери. Сарказм из голоса не улетучился, но то тяжесть что была за ним ранее, теперь заняла задумчивость, и он задал вопрос что был в его думах с того момента что увидел этот знак на её платье. - Благий труд на её дело угоден Ему, но должно быть тяжел и отнимает много, не оставляя времени для многого? - Это сложно назвать трудом. - то ли не замечая, то ли игнорируя любые проявления сарказма, теперь, когда наткнулись на эту плодотворную тему, отвечала Морин. Она улыбнулась Освальду, решив, что раз улыбается и он, значит все, наконец, пошло хорошо. Какое облегчение. После долгих поисков во тьме они нащупали твердый путь. - У всех, рожденных с даром, нет выбора. Так что это скорее.. образ жизни. Или ты служишь Инквизиции, или.. Не успев сообразить, что именно делает, Морин выразительно возвела очи горе и совершила звонкий щелчок пальчиками, как бы символизируя этим жестом то место, куда отправляются не желающие служить Инквизиции одаренные после показательного аутодафе где-нибудь на площади святого Петра. Над тонкими пальчиками взвились и почти сразу потухли веселые искорки, слегка запахло паленым. Аутодафе, можно сказать, удалось на славу. Вряд ли даже её благородный брат инквизитор, видел такую скорость и прыть у бесов на явление святой инсигнии, какую продемонстрировал Джеррард Вуд вскакивая из-за стола при явлении нечистой, без всякого сомнения, магии. Морин тут же осенили крестным знамением и побледневшими устами наградили, проклятьем, молитвой, пожеланием убраться восвояси, провалиться сквозь землю, прямо в то самое адское пекло. И по перекошенному лицу было почти невозможно разобрать, что именно в каком порядке, всё ли сразу, или нет, ибо слова разобрать было точно также невозможно. Но будь рядом святая купель, ружьё, или что-нибудь ещё, вне всякого сомнения невестку ждал и душ, и самосудное аутдафе. К её счастью, ничего подобного рядом не оказалось, а Вуд младший вскочив следом, усадил матушку обратно и та послушно села как кукла, ибо совершенно ничего не успела понять. - Господь и Богоматерь, отец! Это просто иллюзия, это даже не нарочно! Почтенный Джеррард Вуд и впрямь оказался настолько быстр, что успел вскочить, осыпать невесту сына пожеланием казней египетских и даже поискать взглядом телефон, или, может ружье, а Морин только моргнула. Будь на ее месте благородный брат инквизитор, он ухмыльнулся бы, как если бы ничего иного и не ждал. И, пожалуй, сказал бы что-нибудь едкое. Но это был брат. На лице сестры проступило понимание, кожа пошла некрасивыми красными пятнами. С некоторым запозданием Морин перехватила собственную руку и встала на ноги, резко отодвинув стул. - Простите, я немного.. немного забылась. Вот. Вот оно. То, чего так необъяснимо мало было в жизни чертовой ведьмы. Ужас и презрение. Она почти слышала голос брата, произносящий насмешливое "предсказуемо". - Пожалуй, мне и правда лучше уйти. Папеньке и маменьке явно станет спокойнее, когда дьявольское отродье уберется из их дома, а потом.. потом они что-нибудь придумают. Морин попятилась, не выпуская из поля зрения отца семейства, потом бросила отчаянно виноватый взгляд на Освальда и ретировалась в прихожую. Освальд оказался даже не меж двух, ни трёх огней, он оказался на каком то языческом Белтейне, где всюду полыхают костры, на каждом холмике и пригорке, от пят до самого горизонта, словно среди беспроглядного мрака пустоты, все звёзды разом вспыхнули ослепительным пламенем. Матушка вновь попыталась встать и что-то сказать, но звучало что-то невнятное, он её снова усадил, по пути неосторожно пнув стул, и встретился взглядом с отцом. - Ты ума лишился? Это же бесовское отродье, душу продавшее! - выразил отец ему свою мысль наконец более внятно, когда это самое отродье, источник бурных эмоций, удалилось достаточно. Сын же не вменив ни грозному взгляду, ни тому что отец загородил собой дорогу, грубо его отстранил и бросился следом за любимой, бросив следом лишь краткое "Ума лишился ты!" - Морин, постой. -Сказал жених ловя невесту в прихожей, чтобы уж точно не сбежала, во всяком случае без него. - Это недоразумение, уйдёшь сейчас, после будет трудно вернуться. Он перехватил ее за руку, повыше локтя и Морин, уже схватившая свой не менее скромный, чем платье, жакетик, замерла, глядя в стену. Перед глазами стояла багровая пылающая кожа преобразившегося перед ней существа. Огромного. Страшного. Глаза, в которых можно было разглядеть преисподнюю, и.. горькую ненависть к самому себе. Там не было проклятой нашивки, не было ограничений. Там можно было все. И хоть цветочницы все равно ее боялись, это было.. совсем не то, что здесь. - Он же ненавидит меня. - сдавленно произнесла она наконец, не делая попыток освободить руку. - И ведь он прав, понимаешь ты? Огромные крылья, способные скрыть под собою целиком, и руки, способные сломать, разорвать на части. Дьявольское отродье. Мистер Вуд старший, наверное, еще никогда не был так близок к истине. Вместо ответа на этот вопрос, в ответе на который он себе никогда не сознается, он перехватил руку за то самое тоненькое запястье, легко, неуловимо, как самый нежный шёлк, совершенно не пытаясь её удержать силой. Будь Морин тем самым шелковым платочком, любой ветерок унёс бы её прочь из его руки, оставив лишь ласковое прикосновение в напоминание о себе, и... Поцелуй. Он просто её поцеловал, и пускай если бы она была против, и тот самый ужасный человек увидел бы это, или не менее ужасное рогатое существо, разорвало бы его, он это сделал. - Нет. - сказал он уже после сладких секунд смотря в самую глубину синего неба. - Он ненавидит образ, что по воле обстоятельств сложился у него в голове. Не тебя. Он же тебя почти не знает. Никто, ни ужасный человек, ни рогатое чудовище, ни даже сама Морин не помешали Освальду исполнить задуманное. Воспоминания, дурные мысли, страх и горе сдуло ветром, как тот шелковый платочек. На время. Дьявольское, но при этом очень красивое, отродье удовлетворенно вздохнуло и устроило головку на плече мистера Вуда младшего. Поцелуй с привкусом горькой невозможности изменить мир. - Думаешь, они станут теперь сидеть со мной за одним столом? Освальд оглянулся, туда назад, в открытую дверь где стоял отец с выпученными глазами, удерживаемый наверное только слабостью в сердце, шоком, и матушкой, что вилась вокруг него подобно Змею в садах Эдема, щебетала что-то на ухо, обильно жестикулировала, обнаружив себе невиданную силу удержать всё же его на месте. Отчётливо лишь последнее брошенное в сердцах "...деревенщина!" - Кое-что придётся уладить. - как бы не хотел он ей подарить хоть кусочек красивой лжи, та рассыпалась бы в пепел в её горячих руках. И даже целомудренное объятье, любовь и обещание во взгляде, и каждом прикосновении, не смогли бы спасти эту крошечную красивую ложь от жестокого взгляда за спиной. Всё только что сильно усложнилось, и ему придётся поговорить с отцом наедине, так было нужно. - Куй железо пока горячо, - моргнул он раз, - потом оно застынет, и переубедить его не сможет даже апостол. Но у тебя всё равно есть я. *** Конечно, это было очень мило со стороны миссис Вуд, но... От лестницы на второй этаж доносилось это "улаживание". Бесовские чары, дьявольские отродья, обещания выгнать из дома прочь и не появляться в нем по собственной воле.. Это было странно, но.. услышав ругань, Морин успокоилась. Она стояла теперь на крошечной табуреточке, чтобы матушке Освальда было удобнее отмерить длину подола. Правда, дело шло довольно медленно, потому что мадам швее и самой до смерти хотелось проникнуть в содержание разговора. С одной стороны. С другой - ей было до смерти стыдно за этот скандал, и пару раз она пыталась помешать невестке слушать перепалку мужчин собственной болтовней, но разговор не клеился. - Не стоит. - ведьма вдохнула и выдохнула. Теперь, по крайней мере, они все были друг с другом честны. Ярость со свистом вышла через крошечную дырочку и давление снизилось. И в ответ на вопросительный взгляд прибавила. - Он не скажет ничего, что я не слышала бы прежде. Произнесла, тонко улыбнулась и чинно сложила ручки на животе. Она - чертова ведьма. Всегда ею была и навсегда останется. Довольно глупо было бы страдать от того, чего изменить не можешь. Доводилось ли Морин видеть зверушек, сбитых каретой, маленьких несчастных созданий, чьё биение сердца отмерено считанными песчинками в часах? Беспомощно больных стариков, инвалидов войны? Видеть чужую боль, во всём ей неприглядном, а зачастую и отвратном виде? Знать, что помочь никак нельзя, и каково это давить в себе желание стыдливо отвернуться? А видеть это в чужих глазах?.. Морин не была несчастной зверюшкой, и нельзя было в ней найти изъян недуга, напротив, совсем напротив, Розмари, имея с чем сравнивать, не могла не отметить хорошенькой, удачно сложенной фигуры, прямо таки почти идеальной, с которой работать было бы за счастье. И как мать она ещё несколько минут назад не могла нарадоваться красоте невестки и счастью сына, не могла не заметить в каждом его взгляде, и даже тех строчках письма, в которых он писал о ней. Но вот сейчас, она сама не могла скрыть этот страх, перемешанный грязной чаркой с иррациональной брезгливостью и участливым состраданием. Таинственный колдовской дар, и отблеск ужасного огня призванного по прихоти ради красного словца, ещё стоял перед глазами. Сначала она предложила ещё чаю, затем модные журналы, и наконец снять мерки для будущего платья, чтобы увести её подальше, но как мотылёк не мог улететь далеко от жалящего света, как не могла лань отвернуться от охотника, так и она не могла уйти далеко. Она не знала что чувствовать, руки её сделались старчески холодными, такими она могла бы снимать мерки с остывшего тела близкого человека, или вот, с невестки отмеченной ведьмовским трилистником. А там, за спиной, мужчины кричали, бранились как торгаши на ярмарке, но говорили куда как более ужасные слова, и она слушала их так, словно они в равной мере относились и к ней самой. Ах, если бы она могла так сделать! Забрать их в маленький сундучок, прижать к груди и спрятать куда-нибудь подальше. Но нет, это было лишь глупая мысль, пока руки оставались старчески холодными, а сама она бледнела, внимательно прислушиваясь, и старела прямо на глазах. - Как же так.... Ох, дорогая, - покачала матушка головой, охая и вздыхая, теперь уже с трудом подбирая слова, тут дверь неожиданно громко хлопнула, прямо под заливистый, неприятный смех перебивающийся на колкие слова "Дурень пустоголовый, Боже, что я воспитал".. И с торопливым шагом, пропуская ступеньки по пути, показался Освальд, тут же недовольным удивлением узнавший что их слушали, и упрёк в его взгляде, ощущался тонким пальцем прямо у самого носа. Ещё один упрёк, она с кисло сжатыми губами добавила к тем, что уже добровольно повесила себе на шею, и сколько бы она не мотала головой, стряхнуть их уже не могла. Зато отец спустился свободно, словно и правда, спустив весь пар приподнялся над грешной землёй и фрак невозмутимой серьёзности сидел теперь на нём как и прежде, за немногим безупречно. - Просим извинения, - обратился он спускаясь к лестнице, и обращаясь в большей степени к Морин, и если бы она не успела ещё сойти со стула, то он бы подал ей руку, ну а так, отвесил ей вежливый поклон. - Это волнение, эти нервы ох, только стыд граничит с моим сожалением. Уж простите старого суеверного дурака, мисс, столь скоро подавшегося на подсудные суеверия. Явление вашего дара было слишком неожиданным! К такому мы не привыкли. Кожа его ещё была красна от гнева и истеричного смеха, но что-то в этом лице, и голосе было и от подлинного чувства вины и раскаяния. Что-то что заставило жену, глядевшую на него удивиться, а сына отвернуться, прежде чем тот решился прервать его ещё раз. - Даже не знаю, как загладить вину, право слово, любых слов тут будет мало. Я припас пару билетов на новое представление, и быть может приятные минуты, что оно вам доставит, скрасит это недоразумение. - Благодарю отец, но к моему сожалению, каждый час на эти недели расписан в двух местах сразу, такая спешка, если мы и сможем вырвать пару минут, то лишь для ещё одного доброго визита, ну а пока, хотелось бы задержаться, но нам уже лучше пойти. - Прозвучал вежливый, но столь же холодный голос Освальда, потеплевший лишь чуть в коротком объятиях с матерью. - Не скучай! Ощущение спокойствия и тупых игл, впивающихся в сердце куда как более поверхностно, чем прежде, исчезло, стоило мистеру Вуду старшему открыть рот. Он что же, полагал, что это сугубое самоуничижение человека в годах перед девчонкой доставит ей удовольствие? Словно это она вынудила его. Словно это она тут должна была стыдиться! Там, наверху, он был хотя бы честен сам с собой и не заставлял лгать из вежливости ее. Морин никогда не испытывала пристрастия к бутафории, и природа этого раскаяния была ей так же очевидна, как давешнее "дьявольское отродье". Она ни за что не позволила бы ему прикоснуться к себе, даже чтобы проявить вежливость. Торопливо отошла в сторону и стала сбоку у Освальда, пронзительное выражение испуганных синих глаз так никуда и не исчезло. Да ведь старушка мать тоже ее боялась. Хоть и старалась изо всех сил этого не показать и была добра. "Просто смирись, Морри. Так будет всегда." - первый раз с момента их с братом расставания, его голос прозвучал в голове, как живой. Мисс Смит ощутила внутреннюю дрожь, как бы от холода. - Это верно, у нас совсем не будет времени. Простите. - за отказ полагалось приносить извинения, хоть сейчас это тоже была абсолютная бутафория. Морин не жалела о том, что они не примут это приглашение, ни одной секунды. - Миссис Вуд, мистер Вуд, до свидания. Реверанс вышел вполне сносным, но Морин хотела лишь одного, поскорее выйти отсюда на воздух. Освальд открыл перед Морин дверь, но когда он вышел следом, его самого едва хватило на несколько шагов. Остатки самообладания, холодная улыбка, и даже мерная осанка, сползли как воск в печи. Нервным движением их скинули с плеча как линялую вещь, нужную лишь, чтобы укрыться от беспощадного холода иль дождя, а теперь брошенную под ноги как мусор, через которую стремительно переступили. С той же стремительностью он снял очки, наверное, в единственном стремлении ничего больше не видеть и не знать, он даже не заметил жалобного хруста их душки от чрезмерных усилий. И поняв что натворил ещё это, и вовсе едва не пошёл паром. Будь у него хоть искра дара, хоть маленький тщедушный намёк на огонёк... Ох, не желал он сейчас ничего большего, чем выплюнуть и извергнуть всё это из себя в каком-нибудь буйном потоке огня, молний, света, да хоть карамели! Ему было бы без разницы! Нет, этого он был начисто лишён, его участь и способность была только бледнеть, трястись, стыдливо бежать, не попытавшись всё как следует всё исправить. Чёрная желчь плескалась у него в горле, и исторгнуть из себя он мог её разве что рвотой, позыв к которой уже чувствовал, на этом же топливе он мог пробежать не один квартал, и сотворить не один десяток глупостей. Смех отца, его слова, до сих пор звучали под бас ударов сердца, громче любого барабана, он стремительно зашагал стремясь скрыться от них прочь, повторял слова раз за разом каждым разом подвергая их критике в мыслях, но от мыслей ногами было никак не убежать. Разве что от Морин, в порыве чувств, он едва не забыл про неё, а теперь обернулся и прошептал: - Прости. - такой наверное у неё сегодня был вечер, что все перед ней извиняются, из этих извинений и бурных чувств за ними, где-нибудь в огненных недрах земли, черти и бесы уже ковали клинки. Освальд не сопротивлялся, с натужным старанием он слишком был занят тем что пытался совладать с собственным тяжёлым дыханием и телом, пока его не тряхнуло от одного вида как беззастенчивые капли так и норовили скользнуть по волнующему изгибу прямо под воротник. Ему было холодно только от одного этого вида, а Морин, напротив, тянулась к ним словно цветок к солнцу, улыбаясь столь нежной и чём-то даже волшебной улыбкой, что он едва не заревновал её к этому хмурому, серому небу. Эта мысль родилась у него первой, прежде всех признаний, и желаний запечатлеть сей миг, и была тот же час справедливо осуждена каплей-юстиаром, что упала уже ему прямо за воротник, скатившись между лопаток. "Уф" Прошипел он от неожиданности. и столь же неожиданно улыбнулся сам. -А пошли! - Согласился он, словно сбросив с себя все оковы. -Или побежали? На улице и впрямь шел дождь. Весь город укутало теплым серым. Звуки стали глуше. Морин взглянула на страдающего от невозможности переубедить самого упертого в мире человека, собственного отца, мистера Вуда младшего. Взяла его за руку, нежно улыбнулась и запрокинула голову к небу. Капельки разбивались о фарфоровую кожу, разбрызгивались и стекали к строгому глухому воротничку темно-синего платья. - Пойдем пешком. Она потянула его за руку за собой. Напугав родителей, почему не испугать пару дюжин прохожих? Освальд не сопротивлялся, с натужным старанием он слишком был занят тем что пытался совладать с собственным тяжёлым дыханием и телом, пока его не тряхнуло от одного вида как беззастенчивые капли так и норовили скользнуть по волнующему изгибу прямо под воротник. Ему было холодно только от одного этого вида, а Морин, напротив, тянулась к ним словно цветок к солнцу, улыбаясь столь нежной и чём-то даже волшебной улыбкой, что он едва не заревновал её к этому хмурому, серому небу. Эта мысль родилась у него первой, прежде всех признаний, и желаний запечатлеть сей миг, и была тот же час справедливо осуждена каплей-юстиаром, что упала уже ему прямо за воротник, скатившись между лопаток. "Уф" Прошипел он от неожиданности. и столь же неожиданно улыбнулся сам. -А пошли! - Согласился он, словно сбросив с себя все оковы. -Или побежали? Если мистер Вуд (младший) собирался ревновать свою будущую супругу к небу, ветру и дождю, то его, несомненно, ждала жизнь, исполненная страданий. Каковые, если судить по визиту к родителям, уже не замедлили явить себя. Со счастливой улыбкой на очаровательном личике и ведьминской нашивкой на груди, неприлично высоко подобрав юбку, до середины голени, побежала по мокрому тротуару со своим куда более респектабельным на вид спутником. Hide . Воздушные болезни - Есть нечто особенное в том, что только потеряв что-то, осознаешь всю полноту его ценности. И не важно что именно, какую-нибудь мелочь, место, или человека. Когда оно рядом, под боком, то едва привлекает внимание, нечто само-собой разумеющиеся, а порой даже и вовсе раздражает. Но вот, стоит этого лишиться, и вот, все воспоминания, вся узоры утраты, расцветает красками и звуками. Словно... В этом и была вся ценность. В утрате. Словно именно смерть и придаёт всему смысл. А? Эта мысль появилась у него не в эту минуту, и даже не час назад, он нёс её в сердце все эти недели, все хлопоты были ей почвой, а слёзы Морин щедро её поливали, она росла, крепла, и вот, только сейчас, вместе с её первыми плодами, он решил её озвучить вслух. Она прозвучала отстранёно, сухо, как высушенный философский анатомический скелет, в максимально общей формулировке, но плоть... Плоть её была вне всякого сомнения упакована в распухшие чемоданы. А кровь не раз утёртая платочком, до сих пор капала следом. И она прозвучала, как признание в этом. Ему тоже много с чем жалко расставаться, не все, далеко не все влезло в чемоданы, и что там, даже по отцу навалилось тоска. Хмурая осеняя хандра. Закрой ему глаза, он бы наверняка всё окрасил в грязно-золотой цвет осени, разбавил бы его моросящим непрекращающимся дождём, и недовольными знобящей сыростью лицами. Но вот нет, забавляясь или обнадёживая, погода радовала прохожих на редкость погожим днём. Лондон провожал их всех великолепием, расстелив над ними самую лучшую скатерть, безмерного голубого неба, без единого облачка. А улыбки прохожих нисколько не способствовали душевному равновесию. Лондон постарался на славу в этот последний день. Жизнь в нем после возвращения оттуда, раскололась на две половины. До того, как предусмотрительный мистер Смит выслал вещи сестры на адрес ее жениха, и после. И если слезы могли удобрить какую-то мысль в сердце Освальда, то, несомненно, эти волшебные бобы проросли до небес. Дирижабль плавно поднял их в воздух, оставив крошечные высотные здания далеко-далеко внизу, поднялся выше облаков и устремился туда, где восходит холодное осеннее солнце. Бесценной китайской ширме, которая, разумеется, полетела вместе с хозяйкой, предстояло встретиться с городом, не уступающим в великолепии европейским столицам, а, по слухам, и превосходящим их. Санкт-Петербург. Мисс Смит отложила открытку, которую ей удалось купить на аэровокзале, с видами этого таинственного города, и качнула головой. Ее мысли, осознано или нет, уже были в далекой стране. На пальце ее мерцало кольцо с жемчужиной, а в багаже покоилось заботливо приобретенное самое теплое пальто и сапожки, которые только можно было найти в Лондоне. - Ты думаешь о смерти? - улыбка мимолетно тронула ее губы. - Почему сейчас? О людях, не желающих признать ценность чего-либо, пока не лишатся этого, думать совсем не хотелось. О таком человеке она думала все эти дни. Даже на собственной свадьбе, хоть он и постарался не дать повода думать о себе. Или наоборот? Она ведь почувствовала. Неужели брат всерьез рассчитывал, что сможет спрятаться от нее за шторами, ширмами и даже крепостными стенами. Морин ощутила его присутствие так ясно, как никогда раньше, но не позволила себе обернуться. Пусть тешит себя, раз так. Чем было его скрытное присутствие в церкви, желанием отомстить или облегчить расставание, Морин так и не решила. Возможно, все это вместе. Ведь ее брат был весьма.. противоречив. - О, м-м-м...- неопределённо протянул Освальд, глядя как за иллюминатором медленно, всё ближе становилось бездонное возвышенное небо, и всё дальше и дальше, грешная, но такая родная земля. Было ещё рано беспокоиться, но пока воздушное судно представлялось ему лодкой на мелководье, убаюкивающей на волнах, рос страх того что эту лодку выкинет в бушующее море только закроет он глаза, подступит ужасная дурнота, а до твёрдой земли под ногами окажутся мили, и мили. Причины думать о смерти были. Некоторые из них Освальд озвучивать не стал, упрямо и стойко прятал кислую бледность лица при выборе билетов ранее. -...Вокзалы делают меня чрезвычайно сентиментальным, видимо, воздушные пирсы тоже. -Улыбнулся он в ответ, может, причина ещё одна была и в том, что теперь он точно знал, что и после смерти его будет ждать вокзал на вершине белокаменной башни? Вокзалы в его глазах теперь приобрели какой-то сакральный смысл, особую магию и волшебство, обнажать самые нежные участки души о которых и сам уже давно позабыл. Забытые эпизоды из детства, неудавшиеся свершения... -Не о смерти, как таковой, скорей о некотором, общем "конце" о делах что не сделал, и вещах что мог забыть. Я вот всё хотел забраться на чердак у родителей, там, наверное, до сих пор пылится всякое, некогда любимые игрушки, старые ненужные вещи, всё такое. То было страшно, то неудобно, а теперь вот. - Освальд комично развёл руками. - Теперь я женатый человек и не должен думать о таких глупостях. Скорей не забыли ли мы что-нибудь. Морин тихонько вздохнула и прислушалась к чему-то. Потом села рядом с Освальдом и взяла его за руку, заглянула в глаза. Где-то там, под их ногами, с невероятной скоростью проносилась земля. Грешная и родная. Дирижабль летел к земле чужой, стремительно унося одного демонического близнеца от другого. - Ты - женатый человек, и спустя несколько дней после свадьбы летишь, бросив все, следом за женой. И куда! Я читала, там снег вообще никогда не тает и на улицах шагу нельзя ступить, чтобы не встретить медведя. Мисс Смит, то есть, теперь уже.. хм.. миссис Вуд, Господи, как странно!, ещё и сама не знала, новое назначение её больше радует или пугает. - Люди должны время от времени совершать глупости, чтобы показать, что они все ещё люди. По-моему, это очень мило, делать глупости. - На это я решился, когда женатым не был. - с наигранно важным видом напомнил Освальд, поправив галстук и кольцо. Мол вот, он, весь такой важный, а тот Освальд был глуп и наивен, и только он мог согласиться на такую сумасбродную глупость! Но не он, нет-нет, никак нет. Наверное, именно это отец от него теперь ожидал, или что-то вроде этого. В какой-то миг он совершенно потерял с ним связь и перестал понимать. И вот, даже на венчании, порой за его строгим и важным видом, ему мерещилось нет, даже не недовольство и осуждение, а тот самый смех, с тихим, злорадным ожиданием ошибки и промаха, когда он сможет сказать, что был прав. Откуда это было в них? Куда теперь это было девать?.. Он убеждал себя, что всё это ему просто померещилось, на фоне тех слов, что были сказаны, и не могли быть забыты. Ибо в тот день, ему мерещилось многое. К примеру, человек следящий за церемонией со стороны хора, и что исчез после. Был ли это тот же самый человек что прислал безукоризненно вежливый отказ? Что хотел показать что он не придёт, но всё равно пришёл в тайне. И пришёл, главное, для чего? Чтобы сделать больней, или для того чтобы утешить боль свою? Освальд уже не брался судить, и смотрел на эти вещи просто так, какими они были. - И я слышал, что это крупный, престижный город, торговый, транспортный и политический центр. С множеством красивым фонтанов, парков, храмов и театров, с третьей в мире Академии Магии. Наверное... мы с тобой читали разные книги. Ибо там точно есть березы, а березы под снегом не растут! - с точно таким же важным видом подметил он, и испуганно оглядевшись по сторонам в поисках тех самых медведей, прошептал шутя. - Но если окажется правдой, то мне несказанно повезло что у меня именно такая жена, ей придётся меня греть. - Значит, теперь ты остепенился? - Морин с притворной досадой поджала губки. Никаких глупостей и, боже упаси, безумств? Ах, как это скучно. Обзор пункта назначения миссис Вуд выслушала без должного энтузиазма и лишь пожала плечами, потому что вечная зима, дикий лес и голодные медведи виделись ей куда как более романтичным антуражем, нежели театры и парки, и уж тем более Академия Магии, которую она видела и в Лондоне! - Не уверена, что у меня получится именно греть. Вот если нужно что-то сжечь .. Морин опустила глаза, а потом, поколебавшись лишь долю секунды, прижалась к плечу. - Тебе не страшно? - шепотом спросила она после того, как молчание почти стало неловким. - Страшно. - сознался остепенившийся муж. - Медведи крупные, свирепые звери, и совершенно не говорят по-английски. Ему, холод, голод, и отсутствие цивилизации виделось малоромантичным. Может интересным опытом, мотивом для путешествия, но вот для жизни... Лорд уже не уберёг, и он взял под бок, что подсунул Враг. - А говоришь не получиться греть. - зажмурился он почти счастливо, если бы не подступающая дурнота. -И это ведь другая империя. Его молодая и неприлично красивая, по мнению некоторых, супруга, тихонько засмеялась. - Смешная шутка. Медведь, который не говорит по-английски, о да. Она улыбнулась и поежилась. Это была не дурнота, но к Морин тоже что-то подступало. Она в глубине души надеялась, что случится чудо и ничего не будет, но увы. Это была вовсе не дурнота от полета. - Знаешь, мне и самой что-то.. холодно. Подай мне, пожалуйста, плед. - Да, конечно. Тёплый плед с узором из лоз и листьев, мягкая шёлковая подушка, все добрые спутники долгого перелёта окружили Морин обволакивающей заботой. И даже плюшевый кот! Ему было поручено руководить процессом. Показать контент Hide - А это Господин Кот, глянь на его бабочку, и штанишки, это не какой-то медведь, он очень умный и понимает по-английски, да, сэр Кот? - Освальду важно кивнули, не без его собственной помощи, и тем не менее, на кого, кроме как на такого уважаемого кота, он мог положиться в таком непростом и деликатном деле? Кому он мог ещё доверить привилегированное место в руках любимой? Плюшевый сэр Кот, как и любой кот, знал себе цену, и с истинно английской чопорностью укоризненно смотрел на этого ужасного человека! Двуличного, и лицемерного, что строил из себя остепенившегося мужа, а сам в это время прятал его от всех с тех самых пор, как унёс из его отчего дома, мастера плюшевых дел Васкеса. Видите ли, давно ему хотелось иметь такого плюшевого кота! - Может чаю? –Предложил кот устами Освальда. Морин закуталась в покрывало, подобрала ножки и, словно младенец, устроила голову на подлокотнике. - Он такой милый. - просияла тихой улыбкой ведьма, едва имея сил, чтобы не дать смежиться векам. - Как и ты. Она даже выпила немного чаю. И они поговорили еще немного. А к вечеру у миссис Вуд начался жар, так что помощь экзорциста, присутствие которого вызвало прежде у Морин такое неудовольствие, оказалось весьма и весьма кстати. Гости и письмена Дивный город Санкт-Петербург, ставший поперек горла шведам и, одновременно, окном, за которым господам европейцам периодически мерещился вызывающий беспокойство взгляд невидимых глаз, встретил гостей из туманного Альбиона, как подобает: косым ливнем и тучами такими низкими, что, кажется, это шпиль Адмиралтейства проделал в облаках все эти прорехи. Блестящие мрамором проспекты, прямые, как луч света, полнились современными автомобилями и конными экипажами, соперничающими за право проезда первым, вызывая тем самым у городовых приступы зубной боли. Множество людей, одетых вполне по-европейски, и такое же множество чудно наряженных, мужчины в лисьи воротники и меховые шапки, женщины в бархатные жакетки и сафьяновые сапожки; все спешили по своим таинственным делам или просто прогуливались вдоль бесчисленных дворцов. К иностранцам здесь давно привыкли, чужая речь никого не смущала. Англичанин, да и любой другой европеец, вполне мог чувствовать себя здесь, как дома. При наличии должного терпения и желания, разумеется. Ничего этого Морин не увидела. Первые недели в чужой стране прошли в тумане лихорадки, которая настигла ее и мстила, мстила за то, что брат был брошен ею на родине. Она не бредила, не металась по постели, но большую часть суток пребывала в некоем неподвижном полусне. В один из таких дней, когда молодая миссис Вуд была еще очень плоха, колокольчик на входной двери зазвонил. На пороге стоял курьер в непромокаемом плаще, а в руках его было письмо с печатью Инквизиции и крошечным двуглавым орлом в углу. Все эти долгие, мучительные дни, мистер Вуд не отходил от постели. Погода была столь же скверной, как и настроение, и прогулки под моросящий дождь без любимой не приносили ему ни радости, ни успокоения. Ничего кроме желания поскорее к ней вернуться, к его теплому спящему огоньку. И все богатства, и красоты северной жемчужины другой империи, диковинной и близкой как яркий не сон, не могли его увлечь. Внимание его мог привлечь только торговый рядок или аптека, и в этом он дал себе глупый обет - не смотреть ничего до той поры пока Морин не поправится и они смогут сделать этого вместе. Только так и не иначе. Берёг впечатления, и сам, словно был болен какой-то таинственной лихорадкой, той от которой врачи не знали ни лечения, ни средств, но которой поэты посветили свои стихи. Отступала она лишь тогда, когда он пел у её постели, жизнерадостные и танцевальные, сейчас они звучали глухо. Тогда он приволок откуда-то старую, видавшую не одну лучшую жизнь гитару, наладке которой посвятил без малого почти сутки, дело пошло чуточку лучше, но не намного. Пел по вечерам единственную колыбельную, которую знал - про единорога. А к началу новой недели, придумал Морин новое мученье, решив начать изучать язык, и открыть им двоим чудесный мир русских сказок. Читал с букварём и словарём, делая кучу пауз и сплошные ошибки. И всегда непременно после очередных "...Stali oni zhit'-pozhivat' da dobra nazhivat" становилось ясно одно - в муже ведьмы, пропадает, просто чудовищным образом зябнет талант культиста призывателя. О чём не была бы сказка, звучала она как тёмная месса, жуткая, таинственная, манящая и отталкивающая. Как моление к таинственной Бабе Яге, о скором выздоровлении, и всё с той заботой, на которую он был способен, стараясь не донимать дам одним единственным вопросом, который его волновал. Так было и в тот день, когда раздался звонок, он как раз к тому времени занимался обедом и как прежде, не ждал гостей. Тем более курьера, тем более с письмом, но увидев печать, сразу понял к чему клонится дело. - Добрый день, прошу, проходите. Может чаю, погода скверная? Вполне возможно я прямо сейчас подготовлю ответ. - С этими словами, поклонившись, он быстро удалился с письмом, чтобы прочесть его самому, и той, кому оно без сомнения адресовалось. - Морин? - Тихо позвал он ее, подходя ближе. Таинственные белые ночи давно закончились. Прошлая и золотая осень. Наступила мрачная пора, когда свинцовые тучи ложились на самые крыши зимнего дворца, нагружая и без того перетруженные плечи Атлантов. На прохожих и коней в пролётках от сырости нападал ревматизм. Морин смиренно сносила все выдуманные супругом пытки, слабо реагируя на любые внешние раздражители. Возможно, все дело было в том, что именно она и была единственным демоном, откликнувшимся на неумелый призыв. Правда, в этот раз ответом на призыв был удовлетворённо посапывание и поворот на другой бок. Болезнь, похоже, отступала, но неохотно. И то был добрый знак, как свет очага среди тёмной лесной глуши, как лучик солнца света невесть как пробившийся назло всем тучам и хмурости лиц, казалось бы, только для этого - подарить им улыбки. И он поймал его, спрятал в кармашек, и запечатал той самой теплой улыбкой. - Спи. -Прошептал неумелый демонолог своей дьяволице, не осмелившись пытаться её будить, заботливо поправил укрывающее её одеяло и осенил лоб нежным поцелуем, увидев, нечто, воистину ужасное. На венценосной голове, где не было рожек, показалась седая прядь, и это уже было не к добру. Спрятать её было сложно, аккуратно обрезать тоже, и ничего предпринимать он пока не решился тоже. Но с ответом его ждали, ждали и её, но не здесь, а в инквизиции, вежливо ещё намекая, что следует немедленно явиться и доложится. Отойдя к столу, он тут же взялся за перо. "С прискорбием сообщаю, что в ближайшее время получательница этого письма, миссис Вуд, не сможет на него ответить, по приезде она сильно заболела, и сейчас почти не встаёт с постели. Целитель не даёт чётких прогнозов, когда она поправится, возможно, ближайшие недели, прошу отнестись с пониманием, и заверяю, что как только появится возможность, все вопросы будут улажены" Подписав столь скорый ответ своим именем, он вложил его в конверт, и подумывал уже о том, не будет ли разумным явиться хотя бы ему одному. Однако, курьер, ожидающий, где ему было велено, вполне удовлетворился написанным ответом, и гостей столицы никто не беспокоил еще несколько дней. *** В среду вечером, после того, как миссис Вуд, наконец-то, изволила отведать куриного бульона чуть больше, чем три ложки и выглядела куда лучше, чем неделю назад. Традиционный призыв сатаны, то есть, пардон, колыбельный напев был беспардонно прерван звонком дверного колокольчика. На пороге стоял незнакомец в какой-то чудовищно лохматой шубе нараспашку, какой им еще не встречалось в утонченном Санкт-Петербурге. Не менее взлохмаченной была и его голова, в остальном, однако, этот господин, вряд ли разменявший на своем веку четвертый десяток, выглядел вполне цивилизованно: добротный полевой мундир, пояс с пристегнутой к нему саблей и совсем недавно блестящие, а теперь несколько потускневшие от непогоды, высокие сапоги. Показать контент Hide Господин взглянул на открывшего дверь несколько исподлобья, немедленно предъявил инсигнию и требовательно вопросил на прекрасном английском, в котором почти не угадывалось акцента: - Мистер Вуд? Первое сложившиеся впечатление было такое, что гость выскочил на улицу впопыхах, с непокрытой головой да в дикой шубе, и путь сюда был не близкий, сквозь дождь и ветер, что придали его облику своей дикой красы, но если Освальд и удивился тому, то виду особо не подал, лишь внимательно изучил и самого гостя, и предъявленную инсигнию. - Совершенно верно, он самый, Освальд Итан Вуд. - представившись полным именем перед гостем отступили на шаг и уважительным поклоном предложили войти. - Я полагаю, вы к моей жене? Прошу проходите, только прошу потише, ей немного лучше, но она по прежнему слаба. Диковатый с виду гость изучил вежливого британца в ответ. В голубых, вполне обычного - человеческого - оттенка, глазах отразилось недоверие. - Потоцкий. - лохматая шуба надвинулась на Освальда и втянулась внутрь дома, ловко соскочила с плеч, и в руках владельца отряхнулась, словно псина, забрызгав ковер. - Александр. - ещё один внимательный взгляд, на сей раз изучающий незнакомую обстановку. - Станиславович. Полевой мундир был подогнан превосходно, знаки отличия выдавали младший офицерский чин . И хоть волосы незнакомца были темными, а черты лица совсем иными, в движениях чудилось какое-то неуловимое сходство с оставшимся в Британии вторым близнецом. - Я проехал полторы тысячи миль. - продолжал Потоцкий, избавляясь от перчаток, размеренно подходя к той мысли, которую собирался выразить во что бы то ни стало. - И болтаюсь без дела уже две недели. Жду, когда моя подопечная соизволит проявить ответственность, но, похоже, - в саркастичной усмешке родственность душ появилась ещё ярче. - напрасно. Что у нее? Инфлюэнция? В глазах же Освальда отразилось мало что, кроме усталости, такой, что приходит не от тяжести труда и быта, но тяжести жизни и переживаний, тех мыслей и подозрений что встреча может оказаться, сколько не дежурной, сколько неприятной. Кто знает, кто знает, присущи ли вредность характера всем голубоглазым инквизиторам, или её им выдавали вместе с серебром инсигнии? Или, быть может, всё же, всё дело было в нетерпении и нелюбви сидеть, сложа руки? Данных для выборки было мало, но аналитический ум всегда цеплялся за возможные взаимосвязи, и в этом была причина многих его головных болей. - Очень приятно, Александр Станиславович. - Протянув руку для рукопожатия, обратился он на русский манер, коль скоро смог выучить хоть что-то. - Я прошу вас быть вежливей, ведь мы говорим о даме, а кроме того о моей жене, и вашей подопечной. Это тонкое замечание, завернутое в белый шёлк просьбы, было произнесено спокойным вежливым тоном очертившим границу, но без нажима. Лишь в последнем слове, произнесённом с неуловимым особым ударением в слогах, проскользнула та тонкая игра намёков и смыслов что так любили английские джентльмены. - Вешалка тут, прошу. - Кивнул он после в сторону места, где можно повесить гардероб и переобуться, продолжив после пригласив в соседнюю комнату. - И нет, не инфлюэнция, обострение хронического недуга. Хотя я и беспокоюсь, за то, что непогода и следующие за ней осенние хвори, могут и подпортить самочувствие. Ещё в полёте началась лихорадка, а по приезду, недуг моей жены совершенно лишил её сил, она до сих пор не встаёт с постели. К счастью, нас сопровождает мисс Годфри, талантливая экзорцист-целитель, она сильно помогает, и обнадёживает тем, что всё обойдётся, и что болезнь уже отступает, может, что и через неделю к ней вернётся прежний румянец. Мы сожалеем, что пришлось доставить вам неудобство, и приносим свои извинения, дело, как говорят, житейское. - Подметил Освальд, дружелюбно улыбнувшись. Дело было во многом. В погоде, в том, что этому человеку пришлось сорваться с насиженного места и отправиться туда и делать то, что его настоятельно попросили, но более всего в том, что было написано в досье этой самой подопечной. Потоцкий едва заметно усмехнулся, отнюдь не находя в сказанном никакой тонкости. Приняв обвинение в грубости, как нечто ожидаемое, гость повесил шубу на крючок. Потом прошел в соседнюю комнату, но так и не решил толком, стоит ли ему сесть или нет. - В ее деле не было ничего о хронических болезнях. - нахмурился надзиратель. Как-будто могло быть что-то хуже того, о чем он уже прочел. - И дело не в неудобстве. Послушайте.. мистер Вуд, какой у вас уровень допуска? - Недуг. Не болезнь. - поправил Освальд гостя, хотя и сам рисковал скоро запутаться в тонких оттенках смысла терминов и игры слов. Подопечная. Та, что находится под опекой, а не в подчинении и надзором. Недуг. Нечто заставляющее чувствовать недомогание, не болезнь, требующая лечения, хотя он и сам не знал, как определить то что происходило с Морин. Помня то что она когда-то ему доверила в "Мелодии Ручья" речь шла о... ране. Ране духа, ауры и души, но это для него были слишком тонкие материи, сплошные метафоры, избежать их помог прозвучавший вопрос, заставивший его остановиться, и повернуться к гостю лицом. - Прошу прощения, а у вас? Вы не назвали ранг. Впрочем, если с вашим назначением вы задаёте этот вопрос, можно обойтись и без формальностей. Всё что известно ей самой известно и мне, и как смею надеяться, и всё что вы могли прочитать из дела. Сказанное заставило инквизитора на некоторое время впасть в размышления. Перебрав в своей голове довольно обширный, надо сказать, запас английский слов, Потоцкий пробормотал что-то на родном своем языке, и покачал головой. - Я, кажется, не уловил.. а впрочем, это неважно. - продолжал он на все том же без сомнения изученном еще в детстве английском. - Я инквизитор пятого ранга, но, как вы, вероятно, знаете - Освальд мог тут уловить тоненькую шпильку в свой адрес. - ранг не всегда определяет допуск. И раз вы так же посвящены во все это, - движение рукой, несомненно, указывало на вообще все. - значит сможете объяснить для себя мое волнение. Беспокойный господин рефлекторно протянул руку к нагрудному карману, но не выполнив задуманного, отдернул. - Так вы.. предъявите мне вашу уважаемую супругу? В этом случае я с чистой совестью оставлю вас в покое на неделю, как вы и желали. Оборотень, оставивший свою лохматую шкуру в прихожей на крючке, даже слегка улыбнулся, как бы намекая, что лучше варианта, устраивающего обе стороны, предложить не сможет. Осторожный муж, вне всякого сомнения, мог понять волнение и осторожность, но не неуважение к границам и чужому труду. Был ли тот приснопамятный русский менталитет, или нежелание установить контакт, ещё только предстояло выяснить, но шпильку он развернул, чтобы поставить на ней печать возврата. - Не всегда, - согласился он, - но позволяет не тратить время на выяснение нюансов. Нюансов, которые, как известно, влияют на очень многое, ибо в очередной раз, он уже скорее с некоторым нажимом поправил своего гостя, нежели чем занудно. - Представлю. Разумеется. Если вы хотите познакомиться лично и свидетельств с отчётами мисс Годфри недостаточно. - С этим достигнутым соглашением он довёл гостя те несколько шагов, что не успел сделать до двери спальни, и прежде чем открыть её, вежливо постучался, словно в гости. И вошёл только после паузы без возражений. - Морин, ты спишь, милая? - Прошептал он с напевом поправляя цветы стоящие в вазы, строптивый букетик из местных красавцев и красавиц так и норовил разбежаться по слишком широкой вазе. - У нас гости. Не так уж много драгоценного времени пришлось потратить на немногочисленные нюансы. Невежливый гость в глаза не видел мисс Годфри, будь она хоть тысячу раз превосходные экзорцист. И ее отчеты, какими бы оптимистичными они ни были, никак не могли быть истиной в последней инстанции. Солидарность солидарностью, но собственным глазам он всегда доверял больше. Тем более, что девица-то была отнюдь не проста, учитывая кто просил его заступить на эту должность. Ах, пардон, не девица, а замужняя дама, конечно. Следуя за воплощением менталитета британского, инквизитор ухмыльнулся. "Ot semeika.." Возражений из спальни не последовало, но занятно, как и в прошлый раз, когда их беспокоила инквизиция, больная безмятежно, пожалуй, даже немного слишком безмятежно, спала. Не шевельнувшись ни в ответ на шепот, ни на шуршание цветов. Потоцкий застрял на пороге, видимо, вняв мысленным проклятиям супруга, и почувствовав себя, наконец, неловко. Отсюда ему было видно лишь некую даму, сокрытую одеялом, потускневшие спутанные волосы на подушке, да кусочек исхудавшего лица. "И впрямь больна." Помяв в руках кусочек плотной бумаги, и поглядев то на него, то на больную, то снова на бумажку, инквизитор помялся на пороге еще немного и.. так ничего и не сказав, удалился в гостиную. Стоило шагам незнакомца стихнуть, как щелочками приоткрылись синие глаза, и тонкий пальчик прижался к жалобно изогнутым губам в просьбе не выдавать. Освальд прикрыл глаза и медленно кивнул, закрывая за собой дверь, аккуратно-аккуратно, так чтобы не посмела скрипнуть петля, поддерживая этот крошечный невинный обман. Дьявол, как известно, искушает мелкими грехами, предлагая маленькую ложь для начала, затем большую, а после страшит разоблачением. Ни один из встреченных им так не делал, скорей уж в ход шли иные средства, но таковыми было мнение церкви, но её представитель и гость, видимо унял свой интерес с ответственностью и тем, что ему не солгали в большем, и не прячут подопечную из тёмных побуждений, ссылаясь на болезнь. - Может быть, чаю? - Обратился он к Александру возвращаясь в гостиную. - По правде, я как раз собирался отобедать. Не знаю, смогу ли ответить на ваши вопросы, но мог бы попробовать. Коварная дьяволица, несомненно, в своей постели покраснела от стыда за свой обман и накрылась одеялом с головой. - Нет.. - без раздумий отозвался гость, который, к тому моменту, как вернулся мистер Вуд, стоял посреди гостиной и согнув шею, смотрел куда-то в пол. - Нет, благодарю, я думаю, мне пора идти. То ли этот инквизитор совершенно удовлетворил свое любопытство, то ли не пил чаю из каких-то идейных соображений, то ли долг звал его куда-то еще. - Через неделю я навещу вас снова. - шутливо пригрозил Потоцкий, уже перекидывая через руку шубу. - Надеюсь, к этому времени миссис Вуд будет достаточно здорова, чтобы выдержать небольшую беседу. - Очень жаль. - Покачал головой мистер Вуд в ответ на отказ с выражением сожаления на лице, причины которого, наверное так и останутся под пылью веков. - Если Он будет милостив, и она поправится раньше, мы навестим вас сами, до скорой встречи, было приятно познакомится. Протянув на прощанье гостью руку, Освальд закрыл за ним дверь, и ещё с пол минуты кривил лицо прогоняя в голове какие-то свои мысли, пока не пожал плечами и не пошёл на кухню. *** -Тук-тук. - Послышался его голос уже только тогда, когда он появился в спальне с подносом. -Гость ушёл, пришёл обед. Инквизитор откланялся с выражением очень вежливого сомнения в том, что о его уходе сожалеют, на лице. Его подопечная выглянула из-под одеяла, и, убедившись, что кроме Освальда, и впрямь никого нет, привалилась к подушкам полусидя. - Слава Богу. - облегченно выдохнула она, и устало улыбнулась. - Воздаёшь хвалу, за что уберёг от опеки своей? - улыбнулся Освальд, шутливо и укоризненно качая головой, и раскладывая перед Морин нехитрый английский обед на русский лад, главным блюдом которого являлось без сомнения суп. Ибо суп находился в той сумрачной зоне его терпения, когда потраченное время на готовку, едва окупал результат, подталкивая к мысли, что все ингредиенты, в принципе, вполне съедобны и в сыром виде, а вода вряд ли сделает их вкуснее. А теперь к нему добавилось пара яиц, молоко и сладкая булочка которую он сегодня был явно намерен скормить любимой. - Приходил твой опекун, инквизитор пятого ранга, Potockij Aleksandr Stanislavovich. - Произнёс он, с трудом выговаривая отчество, на котором наверняка сломал бы язык, не переломай его он уже раньше. - Закреплённой похоже на постоянной основе, раз ему дали полное дело для ознакомления. Несколько надменный, не робкий молодой мужчина приятной наружности. Хотел познакомиться лично. Освальд с задумчивым видом щёлкнул пальцем, не зная как более ёмко описать своё первое впечатление. Не то чтобы прямо неприятное, но... Надзиратель, как и многие носители инсигнии, уверенный, что их время стоят дороже прочих, придя без приглашения, сходу решил об этом невзначай напомнить. С порогу выразил своё недовольство тем, что на его плечи свалили неприятную работёнку, обвинил в безответственности и заподозрил во лжи, в том числе, и свою иностранную коллегу. Без сомнения, на месте инквизитора, он бы тоже насторожился, прочитав дело подопечной, и вполне разделил подозрения о странности внезапной болезни сразу же по приезду, и желание убедиться во всём лично, несмотря на письма и отчёты, было вполне закономерным. Но этот тонкий слой напускной бравады, и словно бы невысказанном сделанном одолжении, были ему не по душе. Как говориться, "Право открывать любую дверь, не влечёт за собой права открывать её ногой" Но вот, увидев, что не солгали, гость удалился, почти извинившись. -... Хотел предложить ему ненадолго задержаться, но он ушел сразу, убедившись, что его не водят за нос. - Прищурившись на один глаз, Освальд с сожалением покачал головой, словно взвешивая все за и против. - Надо бы будет навестить его по возможности в ближайшее время, не хотелось бы проблем. Личное впечатление, личным впечатлением, но Освальд искреннее не хотел чинить проблем и неудобств друг другу, а потому и сожалел о несколько сорванном знакомстве. - А то он грозился прийти на следующей неделе. - Я слышала, он сердился. - виновато потупилась Морин, подтягивая край одеяла к подбородку. - И потом, я же выгляжу теперь просто ужасно.. Миллион причин, чтобы притвориться. Чтобы солгать. Несколько надменному молодому мужчине приятной наружности. Еще немного, и из описания бы выглянул рассерженный братец. "Как тебе не стыдно, Морри." Миссис Вуд залилась краской. - Мне не хотелось знакомиться с ним сегодня. Вот так. - снова оправдалась она, то ли перед мужем, то ли перед собственной совестью. - Глупо. Так глупо.. А что если он заметил, что я не сплю? Как ты думаешь, он заметил, что я его обманываю? В конце концов, если его не водили за нос в главном, это вовсе не отменяло подобного вождения в мелочах, которые ей, вероятно, готовы были простить только за то, что инстранка воздержалась от организации кровавых оргий и массовых убийств. - Алек-сан-дер Сталис.. Ста-мис..ва-ло-вич. - не сразу, но все-таки выговорила она, вполне довольная этим артикуляционным упражнением. - О.. а что это? - с легкой опаской болящая ткнула пальчиком в сторону тарелки с супом. - И потом, я же выгляжу теперь просто ужасно... - ...Мило. - Добавил не согласившийся с прежней характеристикой муж. Игривая хмурость тона всё равно не могла укрыть улыбки и искры радости во взгляде от того что любимая поправлялась. - Тень недуга твоей красоты не скроет, моя помятая звезда. Помятая - да, это подходило сполна, но это было так легко и приятно поправить. Спрятать поседевшую прядь, угомонить пару сбежавших, горячо поцеловать... Тем более что, краснея, Морин и правда выглядела невероятно мило, как птичка. И эта наивная попытка спрятаться, словно от холодных капель росы-стыда, наоборот рождали греховное желание, и взаимный лёгкий румянец на лице. -Ты прекрасна, как всегда. - И ни что не переубедило бы в его в собственных словах. Болезнь конечно, ещё мучила её, бледнота и слабость не исчезли, потерянная пятёрка фунтов здорового веса не вернулись, но и это он намеревался поправить. - О.. а что это? - Bouillon!* - Произнёс он тщательно подражая французкому акценту чтобы звучало как можно аппетитней и благородней. - По-старинному, русскому рецепту, чтобы моя добрая любовь набиралась сил, как у тех стойких северных красавиц. Как именно французский bouillon соотносился с древним русским рецептом, было дозволено гадать Морин самой, но отгадка была очень проста, древний русский рецепт, был тот же что и у англичан - мужская импровизация. Если книга рецептов пугает неизвестными словами, ужасными словосочетаниями вроде "Варить несколько часов" а ингредиенты больше подходят более для колдовского нежели чем еды, и вообще кажется не продаются ни в одном известном магазине, в силу вступает именно она, дева покровительница всех смелых и находчивых. С её помощью выигрывали войны, выживали, работали, и вот, кормили. Главное, чтобы было сытно, съедобно и желательно вкусно. В этом он убедился сам. - Кушай, и не переживай. Вряд ли он заметил. А если и заметил, то думаю у него нашлась бы та капля тактичности, чтобы понять, что любая дама в таком состоянии, предпочтёт избежать знакомства, тем более так изложенное. Это нормально. Румянец на щеках Морин проступил ярче. Помятая. Да уж, это слово сейчас характеризовало ее лучше всего. Утомленно она расположилась на подушках, словно крошечный султан и принялась есть. Осилив не больше половины, отставила в сторону. - Ты - чудо. - слабо улыбнулась она, решив отложить сейчас мысли о том, разоблачили ее или нет. - Очень вкусно. И как ты умудряешься разбирать это?.. Скоро заговоришь на их языке. Она тихонько засмеялась, к странноватым метафорам уже давно привыкла. В конце концов, они шли от самого сердца. - Дашь мне расческу и зеркальце? - Конечно. - Расчёска, зеркальце, всё что угодно кроме совсем уж невозможного. Убрав пока поднос в сторону и усевшись рядом, он видимо не планировал сегодня пропускать таинство прихорашивания. Ибо похвала от Морин, хоть и претендовала на предвзятость, была дороже ему любой другой, и грело как сердце, так и ростки гордыни. Но взойти, увы, им было не суждено, втаптывали их в пыль тяжёлые ботинки действительности. - А на счёт языка, пока время есть, стоило провести его с пользой... Но уверяю, местные по-прежнему крестятся от меня как от прокажённого. Не то чтобы он надеялся за неделю достичь каких бы не было успехов даже со совсем прилежным старанием, но было обидно. - И в скором времени думаю найти нам учителя. Жить в чужой стране, не зная языка, настоящее мученье... - Он покачал головой, как бы тряся всеми теми тяжелыми испытаниями что ему пришлось пережить. По правде, он даже думал попросить Александра поправить ему пару фраз, но увы. - Надеюсь у меня получилось немного подсластить недуг? Что ж, никто не собирался изгонять его. Морин выпрямилась, по-китайски скрестив ноги под одеялом, и критически оглядела себя в небольшом зеркальце с ручкой. Посмотрела слева, потом справа. Тонкие, почти прозрачные пальчики коснулись недавней седины. Линия губ изобразила сдержанное неудовольствие. Тихий вздох, и, отложив зеркало, она принялась расчесываться. Разбирать спутанные от долгого лежания в постели локоны, расправлять, и снова приглаживать щеткой. - Учителя? - переспросила она с беспокойством. Морин никогда не отличалась прилежностью в учении, и до сих пор ей отлично жилось здесь и без знания языка. - Языки мне никогда не давались. - она хотела упомянуть ещё что-то, но поймала себя на какой-то неприятной мысли и смолчала. - Да, учителя. - Повторил Освальд, аки дух беспокойный приземлившись рядом и возложив руки на плечи ей тяжёлым бременем всех бед насущных. - Знание языка, всё же необходимо, хотя бы в паре десятков самых общих фраз. И больше, если ты захочешь посмотреть страну и её жителей, ты же не захочешь сидеть в комнате?.. Именно в этом страшном грехе она как-то обвинила его, что вот он, закроет её в комнате, и не будет выпускать... И, о, ужас! Пока выходило всё именно так! - И чтобы твоим единственным собеседником кроме меня оказался твой надзирающий? Здешние медведи не говорят по-английски. Но я уверен, что понимают по-русски. Я даже видел плакат приглашающей посмотреть на выступление медведя с балалайкой на велосипеде, представляешь?.. - Добавил он шёпотом, словно и сам не слишком веря в действительность этого, но вот что, правда, плакат видел собственными глазами! И наконец, он изложил последний, и самый тяжёлый аргумент, подкрепить который могли разве что руки принявшиеся разминать плечи и косточки, затёкшие без движения. -.. И кроме этого, на все мучения я подписываюсь вместе с тобой. Плечи послушно опустились под мужскими ладонями. Морин вздохнула и отложила расчёску в сторону. - А может быть, мы обойдёмся без мучений?.. Как говорится, неожиданное встречное предложение было внесено второй стороной. - Можно сходить в цирк, посмотреть на медведя. Мне бы это понравилось, я думаю. Без мучений, кровавых оргий, и массовых убийств?.. - Нет, без них прожить нельзя. Ах, какая была бы скука! Уж кому как не ей было известно об этом, и сколь коварный муж её богат на подобные затеи. И свои слова подкрепил делом, мягко массируя её плечики, он плавно перешёл на то несколько болезненное усилие перебирающее каждую застоявшуюся мышцу, после которого приходит долгожданное расслабление. - И не такое уж это мучение. - Заметил он несколько обиженно. - Если учитель найдётся хороший, сначала будет тяжело, затем интересно, и просто поверь, этим лучше озадачиться как можно раньше. Но даже пара уроков обернуться мучением если ты будешь на них так смотреть. Пожурив её ещё немного, он смилостивившись, оставил и приятную пытку тела. - Но это немного и потом, сначала тебе нужно поправиться. Будет и цирк, и всё что захочешь. Капризная принцессе тягостно вздохнула и снова откинулась на подушки. Без мучений совсем не то, действительно. Вот, например, зачем она сюда приехала? Разве не для того, чтобы помучиться как следует?.. - У меня всегда плохо получалось запоминать слова и все такое. - снова повторила она, прикрывая глаза. - Я совсем другая. Не то что... Она помолчала немного, поджав губы. - Не думаю, что у меня получится. И, знаешь, я, пожалуй, отдохнула бы еще немного. Так.. - потянувшись, зевнула, прикрыв рот ладошкой. - устала что-то. Как-будто всю ночь зубрила словарь русских слов. Глаза вновь приоткрылись, на губах заиграла невинная улыбка, в которой чувствовалась некоторая фальшь. - Ты что, обиделась? - Спросил Освальд, с лёгким прищуром посмотрев на уставшую под таким странным предлогом жену. - Нет. - немного подумав, отозвалась болезная, устраиваясь на подушке поудобнее. - Просто.. я не хочу решать это сейчас, понимаешь? Освальд приподнял бровь, задумавшись на краткий миг над тем, что для него не было никаким решением вовсе, а сведением на будущее. - Понял, можно было просто сказать. - Поднял он руку дипломатичным примиряющим жестом. - Никаких учителей и разговоров о них, пока не будешь осиливать всю тарелку за раз. Видимо, надежда спастись от всех мучений была преждевременной. - Я просто подумал... А ладно, забудь. Отдыхай. Морин накрыла ладонью его руку. - Так ведь я и сказала. Зачем же ты сердишься? - примирительно проговорила она. - Мне нравится нравится слушать тебя. Но это не значит, что я непременно хочу разбираться в этих чудных знаках сама. Только и всего. - Кто сказал, что я сержусь? - Поморгав спросил он, скорей уж он был несколько расстроен. Он надеялся, что новости и планы помогут Морин немного прийти в себя, разбавят тяжёлую серую монотонность дней болезни. Он старался их разбавлять как мог, цветами, музыкой, фруктами, и вот изучением языка и чтением. Ему нравилось думать, что они делают что-то вместе, даже если это совершенно неумелое его чтение, и её молчаливое слушание сквозь сон. А оказалось, что это утомляет. "Как-будто всю ночь зубрила словарь русских слов" Даже несмотря на примирительное утешение, с этими своими детскими книжками, он вдруг почувствовал себя невероятно глупо. - Я не хочу, чтобы в будущем ты попала в неловкую ситуацию, и только. Но не будем ссориться, посмотрим, как всё сложится. - Отступился он и приподняв протянутую к нему руку нежно поцеловал её. Морин взглянула на то, как муж почтительно целует ее ручку из-под полуопущенных, длинных и черных, ресниц, контрастирующих сильнее, чём обычно, с бледной до снежной белизны, кожей. - Упрямец. Улыбнулась краешком рта и больше ничего. Hide . 3 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Nevrar 21 624 12 ноября, 2021 Эпилог Освальда и Морин часть 2 Куда дорожка огненная ведёт Неделю спустя... Петербургское представительство Инквизиции на Литейном еще с противоположной стороны проспекта вызывало душевный трепет. Внушительные колонны, лепнина, окна, обрамлённые каменным кружевом, дворцовый мрамор. Впрочем, многие здания в этом городе отличались такого рода строгой помпезностью, а мрамором даже обшивали набережные непослушной реки. Но на ступеньках Морин все равно охватил некий трепет, подозрительно похожий на страх. Она поправила волосы, уложенные в прическу одновременно деловую и романтичную, проверила, все ли пуговицы застегнуть на отороченном коротким мехом пальто, топнула ножкой, чтобы отряхнуть гадкую слякоть с сапожек, и сделала глубокий вдох. Разве не сама она этого хотела? *** Люди проходили мимо нее, и лишь косились на ведьминский знак на пальто, не выказывая, впрочем, выраженной неприязни. Потом поднимали глаза к лицу и, большей частью, старались поспешно ретироваться, а частью угрюмо хмурились и тут же прятались в черные, каштановые, русые и даже серебристо-седые бороды. Столько бородатых мужчин в одном месте Морин не видела еще никогда. По правде говоря, она не ожидала, что их будет столько. Мужчин. В приемной не было ни одной женщины, и не намного больше людей, которые реагировали на "простите" и "не подскажете?". Освальд смотрел в воду, когда увещевал ее заняться изучением языка: русская инквизиция считала, вероятно, не без оснований, что как-нибудь справится и чтения Шекспира в оригинале. Наконец, ее большие синие глаза разжалобили одного из проходящих мимо сотрудников. У этого бородка была рыжая и подстрижена совсем коротко. - Mademoiselle? Синие глаза продолжали излучать несчастность и надежду на помощь. - Простите.. - Мисс? - незнакомец, после небольшой, типичной для тех, кто встречал близнецов впервые, паузы, перешёл на довольно скверный английский. - Вам помочь? Морин с облегчением улыбнулась. - Да, пожалуйста. *** Глава столичного отделения английским владел несколько лучше, чем добровольный помощник, так что объясниться труда не составляло. - ..но мы можем предложить вам место и у нас. Специалисты вроде вас.. - благообразное начальство приспустило на нос небольшие круглые очки, предназначенные в основном для чтения, и уставилось на рассеянную посетительницу. - Миссис Вуд? Миссис Вуд! Изрядного труда ей стоило оторваться от созерцания парадного портрета императора. Все эти кресты, золотые погоны, аксельбанты, позументы, широчайшая голубая лента, а так же синие с красной полосой, военные брюки, странно не вязались с полноватым лицом и чрезмерно высоким, из-за облысения, лбом. - Простите. - она виновато улыбнулась, даже не пытаясь подсчитать, сколько раз сегодня уже извинилась. - Думаю, место у нас, здесь, подойдет вам лучше всего. - Нет, вы знаете, нет. Nikolai Petrovich - ведьма спохватилась - я же правильно сказала? Простите, если ошиблась, русские имена такие сложные. Николя Петрович, вы говорили про Архангельск. Я бы хотела назначение туда. Повисла неловкая пауза. Снова. Круглые очки спустились ниже еще на четверть дюйма. Николай Петрович закрыл "амбарную" книгу, отложил металлическое перо и оперся локтем о роскошный стол из мореного дуба. - Это очень.. мм.. небольшой город. Там вы вряд ли найдете хорошую модистку или магазин с модными платьями. Этот довольно толстый и, в каком-то смысле, обидный намек, Морин восприняла очень жизнерадостно. - Ничего страшного, платья я привезла с собой. - А еще там холодно. Очень холодно. - Я об этом читала. - с воодушевлением отозвалась миссис Вуд и склонившись через стол, поинтересовалась. - Скажите, а это правда, что там можно медведя прямо на улице встретить?.. Круглые очки встали на положенное место одним неуловимым движением мимических мышц, использовавшихся, как правило, для того, чтобы поддерживать начальственную маску. - Значит, Архангельск. Хорошо. Я прикажу подготовить бумаги о вашем переводе. Будьте готовы в дорогу через три дня. Продолжать дискуссию в таком ключе Николай Петрович Баумгартен, русский немец, человек солидный и опытный, счел совершенно невозможным. *** -... А это где? - Спросил Освальд когда внезапно пропавшая, и теперь вернувшиеся супруга принесла ему известие. Через три дня они уезжают. В Архангельск. Архангельск, город Архангелов, одно его название обладало чудодейственной силой заставлять очки падать, вводить в ступор людей их носящих. Морин могло позабавить удивительное сходство реакции её мужа, с реакцией достопочтенного Николая Петровича, прямо поразительное. Отличие было только в улыбке, с которой он разделял её радость, и совершенное однако её непонимание. Жилкой на шее, морщинками на лбу, поднятой бровью это непонимание билось вперемешку с мысленными усилиями понять. - Тебе пообещали нечто особенное? Морин все ещё выглядела бледной и исхудавшей после длительной болезни, но прогулка по улице оставила ей лёгкий румянец и небольшой заряд бодрости. - А у нас есть карта? Я покажу. - развязывая шелковый платочек, заменяющий ей шарф, отвечала ведьма, совершенно не удивляясь путешествующим очкам своего супруга. - Мне сказали, что отсюда это будет на severo-vostok. Избавившись от верхней одежды и весьма довольная тем, как прошел день, она поведала. - Представляешь, я там не встретила ни одной женщины. А мужчины носят бороды. Интересно, это из-за морозов? Чтобы лицо не мерзло? Прочирикав эти свои наблюдения, она отправилась из прихожей в гостиную. - Нет, нет, ничего слишком особенного. Обычная работа. Просто мне захотелось туда. Мистеру Вуду оставалось лишь радоваться, что его супруга захотела всего лишь в Архангельск. А не на северный полюс, например. -На severo-vostok? - Переспросил муж, тщательно пережёвывая слово и его звучание. - Не на, как там, как там... Словарик оказался рядом, странички зашуршали в поисках нужного слова и ещё бившиеся надежды на ошибку. - Не на yu, yugo-vostok? Мы и так в самом северном городе Европы. "С населением выше миллиона" - добавил он уже мысленно. Вне всякого сомнения, всякие городишки нашлись бы и северней западных врат Российской Империи, но именно что городишки. Четыре избушки и церквушка, среди лесов, топей и медведей, с населением из каких-нибудь местных полудиких племён поедавших сырую оленину руками. Цивилизованных городов в этой стороне за 60 северной параллелью не было. Или он о них не слышал. Что в общем-то, в мировосприятии британского империалиста, было тождественно. - Кажется, я зря отпустил тебя одну. И знал бы он, насколько окажется прав в этой догадке. Бородатые мужчины, и ни одной женщины уже было весомым доводом сопровождать жену, но по правде, её нужно было опекать от собственных желаний. Ибо Освальд таки, найдя карту и развернув её явственно понял. Попадись мисс Морин в руки волшебная лампа с джином, миру бы тотчас настал конец. К счастью, ей она не попалась, но в инквизиции исполнили одно маленькое желание и катастрофа уже не заставила себя ждать. Мир большой, он стерпит, но для маленького человечка вроде него, последствия были не менее катастрофичные. -... Очки словно отрастив маленькие паучьи лапки решили убежать от хозяина пока стало ещё не слишком поздно, им видимо тоже совсем не хотелось туда. Глаза уставились в разноцветную бумагу, а уста шептали совершенно дикие названия... - ... Морин. Это же дыра. Озвучил он единственный комментарий после долгой паузы, и хотя он обычно старался избегать резких высказываний, но сейчас не сдержался. Отмеряя взглядом расстояние отсюда, до этого... Arkhangelsk находящимся в устье реки название которой ему совершенно ничего не говорило, и по всему являющимся портом в Белом море. Белом море! Может это и не был Северный полюс, но его оттуда было видно. Жизнерадостность облетела с нее, словно шелуха. Мотылек остановился, крылышки повисли, словно тряпочки. - Дыра?.. - переспросила она, и замолчала. С тех самых пор, как к ним наведался ее новый надзирающий, Освальд перестал читать ей вслух. Несмотря на то, что это были лишь неловкие, не вовремя сказанные, слова. Теперь все начинало складываться в цельную картину. Вряд ли мистер Вуд радовался теперь своему решению бросить все и ехать следом за ней. Наверное, теперь он считал, что поступил необдуманно. А тут ещё она, которая поступала необдуманно почти всегда. - Да, наверное, ты прав.. - пробормотала она, шелковый платочек почти выскользнул из руки и теперь волочился следом за ней, в спальню. - Мне не следовало.. - Не следовало что? - Спросил он, и голос его, был голосом отчаявшегося обратившегося к небу. Он молил, просил, каялся, почти кричал, и ноты возмущения было не скрыть, как не забыть про чёрный дым в груди. Этот чёрный дым тлел и давил на грудь, грел язык на жестокие слова, и его он прикусил почти до боли, закрыл глаза и спрятал лицо в ладони, поняв, что вот-вот сорвётся. Увидит слёзы, и обязательно сорвётся. Отчаянный детский жест лишь бы их не увидеть, не увидеть опавшие от его слов крылья, как лепестки цветов от ветров первых заморозков. Но жест не способный уберечь от ощущения, что он последний мерзавец, малодушная букашка, и просто тот самый серый хладнокровным убийца, что говорит детям "Санты не существует, ты теперь взрослый, будь серьёзен". "Будь взрослым" - повторил он сам себе, и встал, пойдя по следу волочащегося по полу шелкового платочка. - Морин, не убегай. - Попросил он, в след, словно, да, именно это она и могла сделать, убежать и спрятаться от него, что было бы обидней всего. - Если ты действительно хочешь именно туда, это одно. Но... Он скосил взгляд в сторону, видно понимая, какую глупость говорит, но всё равно не зная более подходящих слов, звучавших без упрёка, ровно, почти спокойно, но спокойностью натянутой струны, что сыграет мелодию или жалобы, или крика. - У меня серьёзные подозрения, что ты не понимаешь, чего хочешь. Это правда дыра. Не то чтобы город находился ниже уровня моря, но это и городом назвать сложно. Второстепенный порт на берегу Белого Моря, что скорей всего замерзает на полгода, а это означает, что полгода там делать вообще нечего. Но и в другие полгода немногим лучше. Ни электричества, ни нормального жилья, ни прачечной, вообще ничего. Только склады, пирсы, торговые представительства, и дешёвые кабаки для пьяных моряков вернувшегося из дальнего рейса с ценами, завышенными в трое, на пойло разбавленное также втрое больше обычного. Я просто не смогу там обеспечить жизнь, к которой ты привыкла, люди там живут своим хозяйством, чтобы выжить, и те самые полгода лютой зимы, которой я и не видывал, едят что-то наподобие тех пожухлых листьев или что похуже. И я просто не понимаю, почему тебе вдруг захотелось именно этого. Освальд попросил "не убегай" и Морин остановилась. Тонкие пальцы нервно раздергивали шелковый шарфик. Огромные синие глаза взглянули на мечущегося, страдающего от чего-то, сидящего внутри него, мужа. Он боялся. Как бы чудно это не звучало, но он боялся ее реакции. И тогда Морин сделала вдох, поймала подступающие к горлу слезы, и.. заставила себя проглотить их, улыбнуться, как обычно. Она подошла, обвила его шею руками, уткнулась в плечо. - Чего я хочу... - прошептала взбалмошная ведьма. - Чего я хочу?.. Морин тяжело вздохнула и замолчала надолго. - Я больше не слышу его. Не чувствую ничего. Мне будто руку отрезали, а она болит все равно. Снова вздох. - Чего я хочу... На шее его повисли проглоченные слёзы, болезнь и боль утраты, сумасбродные решения... Под таким грузом тяжело было не сломаться даже самым стойким. А он? А он ладонью утонул в её густых волосах, принявшись наводить в прическе только ему одному известный порядок, легонько касаясь спины холодными иголками несказанных слов, скользя каплями непрошепченных признаний и обжигая жаром не выпущенных на волю чувств. Только сердце его билось гулко-гулко в молчании. - Что, совсем ничего? - Спросил он шёпотом между его двумя ударами, разрушил ритм тишины. Рука безвольно упала вниз, как у умирающего, но лишь затем чтобы обрести жизнь в последней отчаянной, крепкой хватке, с какой он взял её за плечи. - Если бы ты только знала, как я тебя люблю, если бы только знала сколь много мне хочется для тебя сделать... Он стиснул до боли зубы, крепко-крепко зажал глаза, словно этим мог подкрепить слова, и всё равно видел её, столь же ясно как с открытыми. Красивую, измученную и помятую. Самую любимую. - Вот, сходил до лавки, чтобы тебя немного побаловать, пришёл, а тебя нет. Ушла. Пришла. И говоришь, что подписалась в этот Архангельск, все эти слова... И сразу в слёзы... - Он сжал её крепче, может, даже слишком крепко не заметив, и сам уже не зная, что за отвар из чувств и слов кипел у него в душе. - И если бы ты только знала, как мне иногда взять хочется тебя вот так, крепко-крепко, и как следует потрясти. Трясти до тех пор пока не вытряс бы из тебя всё это... Эти кидания в крайности, неуловимое словно бы, желание себя наказать, туманное "не знаю", и что таить от себя, её брата. На это он не надеялся, и не посмел бы, но и с его чуткостью терпение иногда переполнялось, он словно был всюду, всегда, везде, в каждой мысли, слове или слезе. Призраком и тенью, в день свадьбы, и в этот. Вытрясти порой хотелось и его тоже. Хотя бы немножко... -... Пока не услышу как ты скажешь, что любишь меня. Я с тобой куда угодно, в любом желании, но всё же не чемодан. Не чемодан. У него тоже были чувства, желания, и что сказать, планы. Хотелось хотя бы малого, чтобы их выслушали, хотя бы посоветовались для виду, он знал, что бывают решения такие, которые будут приняты, несмотря на сказанные слова, да. Знал и понимал. "Но просто узнать мнение, ведь было можно?". Он ничего не спрашивал, когда она сказала что нужно уехать. Ей это было нужно, она этого хотела. И этого было достаточно. Но сейчас, было по-другому, и тем не менее также, без известия, без слов, только факт. Три дня. И от этого он себя чувствовал тем самым чемоданом. Это было обидно, это злило, и вбивало в ступор. И стоило ему только сказать слово, и он уже чувствовал себя самым отвратительным чемоданом-мерзавцем на свете. Чемодан с дрожащими ручками, однако. Дрожащий до скрипа, от того что в него утрамбовали. - Так взял бы и тряс, взял бы и тряс... Если бы только это помогло. - Сказал он чуточку отстранившись и взглянув ей в глаза улыбнувшись. Ну почему, почему ему с ней было порой так сложно?.. В этом безмолвном вопросе и мольбе он поднял глаза к небу за потолком, и улыбнулся шире, крепко её обняв, и таки не удержавшись, чтобы немного не потрясти. - Тряс бы и целовал, измял бы всю... Наверное, такой была ее судьба, вызывать чудовищной силы чувства в мужских сердцах, что прорастали в них, как трава прорастает на мертвом теле, вбирая в себя чужие частицы, обращая на пользу то, что было почти мертво. Словно мощные магнитные поля, эти чувства выламывали, жгутами закручивали тонкие, серебряные струны души. И эта страсть, эта.. почти что ярость питала ее, возрождая, как возрождает древнего языческого бога кровавая жертва. Она каждой клеточкой своего тела чувствовала эту бурю, разбушевавшуюся в человеке от природы тихом. Она, расслабленная и бесстыдно счастливая, повиновалась ожесточившимся рукам. - Знаю. - шептала она, сквозь беззвучный вдох и смех, прибавляю. - Люблю. Освальд был, словно демон сейчас. А в ее жилах текло, бурлило, разъедало кожу наследие ада: можно было не говорить об этом, делать вид, что все нормально, но оно было в ней. Больше демон или человек? Вопрос, на который вряд ли когда-нибудь можно будет дать определенный ответ. - Люблю тебя.. - синие, затуманенные эйфорией властной нежности и страсти, когда все смешалось в наилучших пропорциях, как и ее человеческая и, одновременно, демоническая кровь. - Ты разве не знал? Показать контент "..Люблю. Люблю. Люблю." Слово как камешек упало в бездонный колодец, бессильно билось о стенки, в тщетной попытке его наполнить. Эхо его голоса повторяло его, и он лениво мотнул головой, почти с презрением льва которого поманили котлеткой как котёнка. Слово... - Тогда чего же? - Спросил он, надвигаясь и устало хмурясь на секунду, больше поедая её взглядом, разбирая по косточкам, в поисках ответов на свои вопросы. И хоть роста в нём было ни на vershok больше, он неумолимо над ней нависал, прижимал невысказанным упрёком, тяжёлым, уже горячим дыханием. - Если бы я тебя не знал, то мог бы подумать, что ты решила от меня избавиться таким замысловатым образом... И если так, то она сделала большую ошибку, остановившись. Ей теперь уже было ни за что не убежать и не скрыться, он всё-всё ей выскажет. Так или иначе. ... И прошептанного слова ему было мало. Чертовски, невероятно мало. Она смеялась, дразнила!.. Оказалась так маняще близко. А он хотел большего. Ему было мало и её дразнящего смеха, и её издевающейся покорности, словно... Это было именно тем, чего она так страстно желала, и ради чего подвергала его всем мукам! И мысль эта как мехи раздувало его и без того пламенную кровь, страсть и желание исполнить свою угрозу сполна. С невиданной до этого дерзостью он рукой залез ей под юбку, с силой приманив к себе, и всем своим телом, прижав к стене, в одно ясном посыле - нет, не отпустит, ни за что. - ...Не получится. - Прошептал он, уже не разбирая, что молвят его пьяные от её аромата и смеха уста, забыв, что такое сдерживать себя. Очки были отброшены в сторону, джентльменство и все глупые рамки. Он поцеловал её, ещё раз, и ещё, и ещё, с жадностью и с горячим пылом, что только возгорался. Ласкал дрожащими от желания руками, желания, что не знало ни выхода, ни формы, где мешалась и нежность, и грубость, любовь и злость что уже не имели границ и смешались в одно. - Я по тебе соскучился. - Так соскучился, что теперь, кажется, решил взять упущенное разом за все эти недели, силой, с раздирающим его вожделением и желанием наказать за все, и за все воображаемые грехи тоже. - Не хочу чувствовать себя мимолётным капризом... Такой же случайной прихотью, как и Архангельск, таким же пустым и туманным "не знаю", объектом влечения демонической крови, случайно оказавшимся рядом и первым. Оказавшимся удобным чемоданом и зернышком для пташки Кармен. Нет, не хотел. Он хотел её всю. Совершенно всю, и трясти её было бессмысленно, столь быстро сказанные желанные слова должны были быть сказаны в крике, и этого крика он был намерен добиться. Целуя её, в губы, в шею, ненасытно приставая к каждому дюйму и прикусывая, желая утолить свой бездонный голод тоже, и с жаждой выпить всю её горячую ведьмовскую кровь. Измять, чувствуя её в своих руках, властвовать безраздельно, взять себе всё. И руки его не дарили теперь нежную ласку как драгоценной принцессе, с сумасбродными желаниями. Нет, ему вдруг надоело, взамен даря нечто более древнее и дикое, потакая отзывчивости суккубы, но больше забирая, он вознамерился словно забрать и наследие ада тоже. Отыскать нечто иное, изваять собственными руками, отлить жаром дыхания и тела, вложить в горячем порыве, достучаться, наконец, до мыслей и занять их собой. Морин судорожно вздохнула, когда спиной впечаталась в стену, а мужская рука позволила себе нечто.. вопиющее! Губы впились ей в шею и с ее собственных сорвался стон, с равным успехом могущий означать, как "Господи, какой кошмар!", так и "Наконец-то..." Багровая шершавая кожа грозного существа из тайного воспоминания обдала печным жаром, отразившимся на щеках. Рядом с ней снова был демон, только на сей раз он был ее собственный, и сдерживаться было вовсе не нужно. Все это воспитание, все джентльменство могло идти к черту, в Ад. Ах, чтобы теперь сказал мистер Вуд старший, если бы знал, как ведет себя его сын... Впрочем, он тоже мог идти туда же. Болезненное удовольствие поцелуев с кровью, животное безумие, первобытная страсть, всего этого прежде в Освальде она не замечала. Он был милым и хорошим. Но, Господи, иногда этого было так мало. Но теперь.. теперь было совсем другое дело, и она и сама не знала, почему так долго сносила его буйство молча, нарочно терпела, не желая дать ему то самое, чего он так бесстыдно добивался. Смотрела смеющимися синими глазами, кривовато улыбалась с тенью торжества, и покорностью лишь распаляя больше. И лишь потом, внизу, на ковре, извиваясь, согласилась на поставленные ей условия. Не так-то просто заставить дочь полусуккубы кричать от наслаждения. И он наконец признал это, принял факт чувственно прошипев над нею "Дьяволица" вложив в это слово столь много, всю магию этого слова. Дочь Лилит, наследница герцогства ада... Хоть чуточку, хоть больше, но это было в ней, неоспоримо, как солнце над ясным небом. Он мог мириться, мог забыть, попробовать спрятать и закрыть, заковать в святую броню, но не мог изменить. И зачем тогда было обманывать себя и её, когда мог насладиться? Она и сама могла остановить его, попросить прекратить, если бы захотела... А он бы не послушал, но и она не стала просить об этом. Так что и это отправилось в пекло, в костёр страсти вскормленной свободой. И этот её взгляд сейчас, драгоценней всех сапфиров и неба, его одного было достаточно чтобы сойти с ума навсегда, в нём он углядел вызов стоящий и жизни. И он его дерзко принял, схватил на лету, прильнув в бесстыжем поцелуе и диком порыве вкусив пряной её крови, в которой всё смешалось диво как хорошо. - Моя дьяволица. - Прошипел он снова едва находя место словам в безумном ритме, когда условия были приняты. Прошипел восхищаясь ею и её сладострастным изгибами и движениями, прошипел всё равно что прошептал, с любовью, и с ликованием торжествующего мрака что овладел ими. И её наскучившая покорность, тоже могла отправиться в пекло. Если она хотела чего-то, то следовало побороться и взять самой, он же уступать был не намерен. И утвердил это намерение взяв её ладонь и самолично указав путь в утолении его ненасытной жажды. Но и своего он был намерен добиться, и слов что желал услышать, он хотел многого. Вопиющее многого, целовать и грубо ласкать, ибо только так казалось, и только так он может ощутить и узнать её по-настоящему, по-новому, и шелковые волосы, и бархатную кожу, и изящную ножку, всё он желал узнать по-новому и в этом изыскании он не знал ни покоя, ни стыда. Он то уже давно отправился в ад. И на чертей сегодня бесспорно пролился целый дождь, ибо туда посыпалось всё. И чтобы подумал её брат, вспомнил бы ли он свои шуточные слова о безумстве жениха, или сразу ухватился за меч? И мерзкие советы отца. И тот самообман, и обман что ему надоел, как надоело быть милым и хорошим. И одежда, что теснила жар новых открытий. И что сказать, и он сам бесспорно туда же. Душа его не выдержала искушения ею, и в ад вошёл он лично. С дьяволицей что он обвенчался, и отбросив всё, понял сколь схожи могут быть, и сколь сильно он её желает, всю, и тело, и душу. Довольствоваться лишь частью, чем утешал он себя ранее, казалось постыдном обманом. Сумасбродный прыжок в неизвестность, претил тому как он жил раньше, злил, а как было злиться, на свою любовь? Как совместить? И злость напитала страсть до предела, и в пекло то, как жил раньше. И пекло было рядом, он чувствовал его жар, приветствовал его, ненасытно упивался им, каждой искрой что она могла дать, и каждой что мог забрать сам. И огонь был болью, и боль была страстью, нужно было двигаться чтобы не обжечься, двигаться до последнего удара сердца, до последнего хриплого смеха. - Ведьма. - Признал он покорно в шутку и это, притягивая к себе её руку, ибо не мог забрать у неё больше, чем отдал бы сам, и не мог забрать больше чем её, хрупкую маленькую руку. В этом была, коварная бесовская магия, которой он отдал всё, в этот миг, кажется, вообще всё. - Я пропал, но не жалею. Оказалось, что в аду не так уж и плохо. По крайней мере, отзывы внушали такую надежду. Ее тонкая ручка была совершенно расслаблена, обессилена. А может она снова притворялась? Морин еще некоторое время лежала на полу и смотрела в потолок. Потом свободное рукой ощупала пострадавшие в пылу страсти губы, шею, с нажимом провела ладонью по собственному телу, выдыхая, словно выжимала из себя воздух. А потом тихонько засмеялась. Снова. - Знаешь, по-моему, в Архангельске нам будет хорошо. - заявила она в конце концов, повернув голову к нему, но все еще не желая вставать. - Куда лучше, чем здесь или в Лондоне. Не так уж это и плохо, когда некуда ходить и нечего делать. Морин немного помолчала. - Платье только жалко. Совсем испортил. Впрочем, по выражению ее лица можно было прочесть что угодно, но только не сожаления. - Я куплю тебе шубу, платья там никто не носит. - Ответил он в потолок с шутливым возмущением и отказом признавать за собой вину. Хотя и определённо смутно помнил что-то такое, растерзанное и несчастное, оно было воспринято врагом его намерениям, за что и поплатилось. И не только оно. -... С лисьим воротником. - Добавил он поворачиваясь к ней, и видя иные неопровержимые доказательства его падения в грех. Отвертеться, тут, не получилось бы никак, они были как говориться, на лицо, никому ещё не удавалось... Укусить себя за шею. А рядом не было никого не было на кого можно было свалить вину. Только она, нагая как луна, и невыразимо более прекрасная, ещё горячая, и пахнущая сладкой нежностью, и терпким желанием. И эта измученность и утомлённость, ему была куда более по нраву чем прежняя. И он, которому после всего было уже поздно краснеть, не за платье которое ему было ни чуть не жаль, но за грубые следы что оставил на её идеальной, по прежнему отчаянно желанной красоте. Извиняясь за них, и всё же краснея, он прижал её к себе, укрывая рукой, со всей упущенной нежностью, и спросил, без упрёка, но из-за азартного неуёмного интереса. - И чем же лучше? Архангельск, хорошо, но знай, что я буду вспомнить его долго-долго, может до конца жизни. - Пригрозил он ей, ибо сил спорить у него не было, а их остаток он решил потратить на чтобы неожиданно заграбастать её к себе на руки и отнести в более мягкое ложе, дабы угроза вышла более зловещей. Уютно устроившись на руках супруга, Морин снова стала очень-очень послушной, милой и покладистой. - Знаешь, я слыхала, что под шубой русские женщины все-таки носят платья. Иначе холодно. Hide Hide . В один сентябрьский день... Три дня спустя. День отъезда. Стояло сентябрьское утро, холодное, неуютное, и безбожно ранее. Ещё глубокая ночь, по мнению городских жителей, не привыкших вставать рано. Солнце ещё даже не взошло, его лучи только где-то там, на далёком востоке, просматривались на горизонте, но здания загораживали и их. Тяжёлые тучи, царапающие верхушки деревьев укрывали их. Само небо и воздух опекало их. А без них стояла предрассветная мгла в свете фонаря, а за ним, и вовсе темнота. Освальд стоял у окна и смотрел на эту картину с дымящейся чашкой чая. Пил с чувством, толком, расстановкой, механически правильно. Как полагалось. Ритуально, словно мог сделать это в последний раз и стремился запечатлеть это мгновение с каждым глотком. Пил медленно, и горячий напиток не мог унять какого-то озноба, что приходит, если встать слишком рано. Пил медленно и напиток успевал стынуть. Пил медленно, провожая и первый месяц осени вслед за самым безумным летом. Ещё было темно, и не сменился лист календаря, но это чувствовалось. Даже уже остывшее тепло солнца уже чувствовалась с каким-то неуловимым ощущением скорого увядания. А сегодня кажется, даже небо решило оплакать эти последние теплые деньки. Жаль, что их нельзя было также упаковать в плотные чемоданы и взять с собой. - А там, наверное, уже совсем холода. - Сказал он в воздух и повернулся к Морин с улыбкой и принялся перечислять ещё раз. - Любимая жена, единственная и неповторимая, совершенно неугомонная и упрямая. На месте. Одна штука. Чемодан с одеждой, две штуки. Чемодан с прочими вещами. Одна штука... Допив, наконец, кружку чая он сполоснул её и поставил обратно, достал часы, скрипнув оплавленной крышкой. - Время, без десяти четыре. Скоро выходить. Морин сидела за столом напротив, грея прозрачные ладошки о такую же горячую, как и у мужа, чашку, не желая отпускать еще витавшую в воздухе утреннюю негу. Дорожное платье, темно-серое, с серебринкой, и с рядом маленьких черных пуговок, согревало слабо, поэтому, на плечи она накинула еще и белую шаль-паутинку. От поднимающегося над чашкой пара выбившиеся из прически волоски слегка завивались. Она не ответила, только продолжала смотреть на него своими большими синими глазами, и чуть-чуть улыбалась, когда дверной колокольчик требовательно зазвонил. Встрепенувшись, Морин бросила взгляд в сторону прихожей. - Это, наверное, он. Поразительно, но не считая маленького обмана во время болезни, ведьма и ее надзирающий до сих пор так и не встречались лицом к лицу. Освальд в ответ игриво-подозрительно прищурился, словно подозревая жену в каком-то тайном заговоре, игре, в которую она его так и не посвятила, и даже правила не выдала. - Я открою. - Сказал он, но всё равно подошёл и нежно поцеловал в щёчку, ибо не мог не сделать этого проходя мимо, не поцеловать, и не извиниться ещё раз за тот раз когда не сдержал себя. А вместе с этим и прошептать предупреждение. - Он наверняка будет не в настроении. Ибо, к сожалению, вышло действительно так, что долгожданная встреча опекуна и подопечной будет совмещена с радостью отбытия на край земли. И справедливо следовало полагать, что это известие обрадовало инквизитора, гораздо больше, чем его. И вставая сегодня в самый тёмный час, добираясь сюда ночной дорогой, он наверняка в уме практиковался в изяществе выражения своего недовольства. Что же. Освальд и сам изготовился к этому, открывая дверь, чтобы встретить гостя. - Здравствуйте. Любые подозрения сейчас отскакивали от певчей птички, как градинки от стекла. - У него работа такая. Не обижайся. - напутствовали мистера Вуда. *** Дверь открылась и на пороге показалась уже знакомая Освальду шуба и борода, покрытая инеем от дыхания. На улице, по утру, подморозило. - Доброго дня. - отозвался Потоцкий, хотя, вообще-то, был не день, и доброго тоже было маловато. - Знаете, вы с вашей супругой весьма непредсказу... Предсказанное дальновидным британцем недовольство застряло где-то поперек горла. Теперь мистер Вуд мог наблюдать, как их бородатый сопровождающий, долженствующий занять место молоденькой целительницы-англичанки, которая, перекрестившись с облегчением, отбыла на родину неделю назад, застыл с приоткрытым ртом. Впрочем, длилось это не более чем долю секунды, и, совладав с собой, инквизитор стиснул челюсти, однако потрясенное выражение из его глаз так и не пропало. - Здравствуйте. - послышался голос Морин, которая теперь стояла в дверном проеме на кухню, держась за него, и, видимо, не зная, спрятаться ей внутри или все-таки пройти вперед. - Это немного поздно, представляться сейчас, но мне никак не удалось раньше. Надеюсь, вы меня извините. - Кхм. - послышалось откуда-то из бороды и шубы. - Что? Нет, конечно.. то есть, да, разумеется. Ничего страшного. Все недовольство, как рукой сняло. А взгляд будто архангельским морозом приковало к этой женщине. Несколько замешкавшись, потому что целование дамам ручек претило его убеждениям, но миссис Вуд не заслуживала ничего, что было бы сделано наполовину и без почтения, так что.. Александр Станиславович поклонился ей самым аристократичным образом, и даже мешковатая шуба тут ничего не могла испортить. Плюсом поклона было то, что он смог, наконец, оторвать от миссис Вуд примороженный к ней намертво взгляд и перевести глаза на ее мужа. - Вы уже готовы? Вещи собраны? Где они? Автомобиль на улице, я помогу отнести. Если инквизиторам доплачивали за вредность, то это безусловно всё объясняло! Почему она ему об этом не сказала раньше? Это помогло бы избежать столь многих проблем... Может быть он бы и сейчас не встречал гостя выразительно изогнув бровь, ожидая с каким на этот раз оскорблением и обвинением его поприветствуют. И отнёсся с большим пониманием к его ситуации и незавидной собачьей работе, мотаться следом за желаниями навязанной ему подопечной. Но, обошлось, как оказалось, во всём недовольстве оказался виноват он сам, всё оно досталось ему без остатка. Морин же осталось только сладкий осадок галантности и обходительности. С этой справедливостью, он уже смирился, и приподняв и вторую бровь украдкой посмотрел на жену, тайком улыбнувшись самым краешком губ. - Вы уже готовы? Вещи собраны? Где они? Автомобиль на улице, я помогу отнести. - Да мы готовы, всё здесь. - Ответил он кивая за спину, и дыханием стряхивая упавшую на плечо как снежинка, мошку ревности, куда больше ему эта смена реакции показалась забавной. И всё действительно было там, повторно запакованное и упакованное, включая китайскую перегородку, которой досталось особое внимание. Её Освальд бы пожалуй, не доверил никому несмотря на связанные с нею воспоминания. Лишь гитара сиротливо оставалась лежать на стуле. - Благодарю. - Добавил он в ответ на предложение о помощи, и гружённый чемоданами, взъерошившись шагнул навстречу холодному утру. Бросив через плечо нечитаемый взгляд, мохнатый, как медведь, в своей шубе, инквизитор по щелчку пальцев переквалифицировался в носильщика. Подхватив оставшиеся вещи, словно невесомые пушинки, Александр вышел из тепла в промозглую предрассветную тьму. - Не самое подходящее время для такой дороги. - констатировал надзирающий, заталкивая чемоданы во вместительный багажник. - Обычно, в те края едут летом. Или уже зимой, на санях. Сейчас.. непогода. Дороги развезло. В задумчивости, он замолчал. Морин, в доме, зябко повела плечами, и завернулась в подаренную заботливым супругом шубу. Меховой черно-бурый воротник закрывал нижнюю половину лица. В пушистой муфте, стиснутый пальцами, сидел крошечный рогатый демон, словно какой-то оберег. Помедлив минуту перед зеркалом, ужасная ведьма с бездонными синими глазами тоже ступила через порог. - Милостью Его дорогу подморозит и не застрянем. - Ответил с ранне-утренним оптимизмом муж ведьмы, ставшей такой же жертвой сумасбродного решения, только куда менее несчастный, судя по аккуратности с которой складывал багаж. - Хотелось бы успеть немного обжиться перед первыми настоящими морозами, сезон в это время как я узнал почти "мёртвый" для торговли, хотя ледокольные караваны и ходят. А по делам инквизиции? Я бы и не подумал ранее что у неё там есть какое-то представительство кроме приезжего раз в пару лет ищущего. Если конечно, всё это будущее представительство сейчас не окажется в этой машине. Но всё же ему до сих пор было очень интересно какая светлая голова вложила эту мысль в голову Морин, кому принадлежат те уста что обмолвились про Архангельск, было у него смутное ощущение, что в списке мест назначения он значился столько-поскольку, как вариант-не вариант для разбивки списка. Пункт в меню для объёма, который никто некогда не закажет. - Может и подморозит.. - задумчиво согласился Потоцкий, заталкивая чемоданы в багажник и захлопывая крышку. - В Архангельске нашего брата несколько десятков человек. - укорял он или констатировал, сказать было сложно. - А в самом городе живёт тысяч сорок или пятьдесят. Не такая уж и деревня. Александр покосился на мистера Вуда, как строптивая лошадь косится на неумелого седока, которого ничего не стоит ссадить на землю. - Правда, таких, как она, там нет. Такие большей частью в заповеднике сидят. Почему ж она туда не поехала? Было бы проще. Морин замешкалась, запирая дверь, а потом, увидев, что мужчины о чем-то говорят возле автомобиля. Но поняв, что и так уже порядочно всех задержала, осторожно спустилась по лесенке. - Все готово? Отправляемся? - лучась особенной, только ей присущей, невинной улыбкой, Морин перевела взгляд с мужа на надзирателя и обратно. - Человек не вода, чтобы вливаться в устье где проще. - Поднятые плечи сошлись на вершине этой мысли. Ранее утро, ещё не покинутая памятью кружка чая и долгий путь, были хорошим рецептом для долгих пространных разговоров. Но Освальд пощадил своего собеседника этим промозглым утром, не став стрелять в строптивую лошадь всем объёмом главного калибра своих размышлений по утру. - Иногда его корням нужна и новая почва. Или нет. Он сам ещё никак определился. И хотя он сам порой догадывался, что такая добрая и прекрасная звезда, как Морин, могла родиться только в заповеднике, скрытым от многой грязи мира, его цепкость к словам не всегда оказывалась лишь только мнительностью. - Тем более, что там не совсем деревня. А в этом, он может пытался убедить себя сам, как теперь быть может убеждал себя и Потоцкий. - Все готово? Отправляемся? - лучась особенной, только ей присущей, невинной улыбкой, Морин перевела взгляд с мужа на надзирателя и обратно. - Думаю, да. - Подвёл он итог широко раскинув руки, наверное, решая, что же ещё стоит ухватить с собой? Раннюю сентябрьскую стужу? Красоту питерских каналов? Цивилизацию? Или всё сразу? Или же спрашивал, ибо заметил что-то? - Если всё так, то в путь. И со словом этим, галантно открыл дверь приглашая в эту странную дорогу в неведомый медвежий край. Потоцкий на все выкладки мистера Вуда пробурчал недоверчивое: - Nu-nu. Несколько времени он смотрел, как подопечная садится в галантно приоткрытую мужем дверь машины. Морин в какой-то момент оглянулась, и под пронзительным взглядом невозможно синих глаз, инквизитор стушевался, тут же сам на себя разозлился и, сердитый, во взъерошенной шубе, плюхнулся на переднее пассажирское сиденье, рядом с водителем. Чете Вудов с их места в зеркале заднего вида для созерцания предлагался лишь строгий серый глаз с нахмуренный черной бровью. Красоты питерских каналов и мостов, прекрасную архитектуру зданий, шумный людской поток на Невском, все это они оставляли за спиной. Впереди ждала их во всем своем великолепии северная хмурая осень. *** Пришло время рассвета, но солнце так и не взошло, сокрытое от взгляда толстой пеленой низких сизых облаков. Коричнево-серый облезлый лес обступил их почти сразу за границами столицы и не похоже было, что антураж как-то изменится в ближайшие часы. Дождь лил весь день, местами переходя в тошнотворную морось, местами - в горизонтальный ливень. К закату, то есть, когда дневной сумрак вознамерился превратиться в самую настоящую ночную тьму, машина остановилась возле группы бревенчатых изб, совершенно черных от сырости, и длинных, крытых дранкой, сараев. Из темноту доносилось глухое ржание почтовых лошадей, да сиротливо ютилась под навесом ещё одна, чудовищно уродливая, машина. В крошечных окнах избушек горел свет. Морин очнулась от дрёмы, оторвав, наконец, свою голову от плеча Освальда. - Что, мы уже приехали?.. - с наивным оптимизмом поинтересовалась она. - Это.. Архангельск?.. Через окошко, вдобавок, заляпанное дорожной грязью, вид открывался не воодушевляющий. - Нет. - совершенно не щадя нежных девичьих чувств, и не оборачиваясь, пробасил Александр. Ввиду отсутствия морозов, он давно переменил свою мохнатую шубу на долгополый черный плащ. - Но завтра мы остановимся в Vutegre, после в Vologde, а ещё через пару дней, даст Бог, прибудем в Archangelsk. - В Вииитиигра? - попробовала выговорить чудной топоним ведьма. - Нет. Выыытегра. - усмехнувшись краешком рта, поправил инквизитор. - Я пойду договорюсь насчёт ночлега. Ждите. И вышел наружу. Полы плаща сразу принялся терзать ветер, а плечи инквизитора в свете единственного фонаря и автомобильных фар сразу же засверкали скользкой сыростью. - Это.. милое местечко. - оптимистично заметила Морин, ещё раз выглянув в окно, когда Потоцкий покинул автомобиль. - Просто погода плохая. Освальд очнулся словно древний забытый бог, демон пробуждённый таинственным заклинанием: "Вииитиигра! Выыытегра!" в каком-то грязном, тесным сыром склепе, но с чем-то теплым и приятным по под боком, заглянувшим туда не иначе как по глупой и наивной ошибке, но умилостивившим первую волну раздражения и недовольства. - А? - Отозвался он по причине этой почти безобидно, но реакция опередила разум, все вопросы, что, где, когда, весь смысл адресованных ему или кому-то другому слов. - Да милое. - Согласился он бездумно, моргая, разминая затёкшую шею, онемевшую руку, вновь давая крови совершать полный обход своих владений, и чувство реальности медленно, нехотя возвращалось к нему. И вот, проснувшись чуть более, он переспросил словно, услышав постыдное. - Милое? Милое. Чем больше он просыпался, тем больше замечал и осмысливал деталей, хлеставших его восприятие как скаковую лошадку шпоры, унося увиденное всё дальше от его представления значения этого слова. - Меня ты тоже называешь милым, и теперь мне почти обидно. Так и представлялось собственное лицо, мокрое от пота, не то несчастное, не то злое или безумное, безнадёжно перепачканное и дико уставшее. Что-то наподобие того что он увидел в зеркало в дымящийся от жгучих лучей кабине грузовика. Ибо таковым, ему предстало то что он увидел за окном. Свет в окошках едва-едва высвечивал угрожающие контуры хлипких избушек, чуть покосившись, они словно молчаливо жаловались на свою долю, а дождь и ветер глушил их тихие скрипы-стоны. Нахохлившись, как толстые воробушки, они продолжали чадить небо густым дымом и смотреть на гостей без всякой надежды из-под закрытых ставней словно прищуриваясь не веря. И грязь. Конечно грязь и лужу всюду. Кроме Морин, разглядеть здесь что-то милое ему было сложно. Может, он просто не успел проснуться, но кажется совершенно точно увидел лучину и это не добавило оптимизма. Широту русских просторов и красу её природы скрыла сырая перемазанная вуаль. Он даже надел очки в попытке всё же её разглядеть. - Такие крошечные, всего на три окна. - Сказал он, имея ввиду конечно дома. - Может ты и права, своё очарование в этом может быть... Другая женщина могла бы рассердиться на эти вечные поиски скрытого смысла в совершенно невинных эпитетах. Но Морин не стала. Может быть, она уже привыкла к этому. Может быть, просто была - другая. Она повернулась к мужу, осветила салон автомобиля сияющей улыбкой, способной разогнать любой мрак и сырость, и коснувшись ладонью его щеки, пояснила своим мелодичным голоском. - Ты совсем по-другому милый, радость моя. Разве можно сравнивать? Сообщила таким тоном, будто это была совершенно очевидная любому вещь. Другие мужчины тоже бывали разные, некоторые громко кричали бы, и ни за что не согласились на все эти сомнительные авантюры. Но не он. Он о них не думал. Но был уж таким человеком, внимательным до мелочей, порой щепетильным, порой доходившим до мнительности чуть ли не болезненной, изводящей душу его и других. Ну а ещё иногда, редко-редко, а может быть не так уж и редко, бывал и чуточку лукавым, чтобы пойти на маленькую хитрость ради этих слов. Может так было и в это раз, а может её улыбка смягчила его недовольство, что сама мысль о нём исчезла из его головы не оставив даже воспоминания. Но наверное, всё же, что-то между этим. - Может и нельзя. - Сказал он слегка потеревшись о её ладонь, прежде чем взять её в руки. - Но я же предупреждал - буду ворчлив и сварлив всю дорогу. Неужели откажешь мне в этом маленьком постыдном удовольствии? Он сделал наигранно обидчивый вид, но очень скоро сдался и с любовью поцеловал ладошку. - Знаешь, я хотел тебе кое-что сказать, может тебе будет интересно. - Лицо Освальда сделалось несколько серьёзней, а взгляд его скользнул к зеркалу заднего вида и лицу водителя, кажется тот не знал и слова по английски, но он всё равно перешёл на шёпотом, почти ласковый, но несколько заговорческий. - Сэр Потоцкий, мимолётно обмолвился, я думаю о Российском заповеднике, где живут такие же, я не стал уточнять, что он имел ввиду. Но если хочешь, я могу его расспросить. В полутьме мерцали демонические сапфиры, с ласковым выражением созерцающие мнительного перфекциониста. - Разве я когда-нибудь отказывала тебе в постыдных удовольствиях? Вопрос с подвохом. Ещё какие-то пару месяцев назад Морин залилась бы краской мгновенно, только от того, что посмела произнести подобное вслух. Теперь - нет. Начало взрослой жизни меняло ее с пугающей пристойных матрон скоростью. - В самом деле? - изящная бровь изогнулись. - Маменька говорила мне, что в есть ещё заповедник. Где-то в горах. Но я не думала... Она помолчала немного и тихонько вздохнула. - А впрочем, могла бы и догадаться. Чтобы не посвящать человека со стороны, они нашли того, кто уже знает. Так давай побеседуем об этом с ним. За ужином. Как-нибудь. Для такого ужина всё-таки нужна была особая обстановка. Как минимум, полное отсутствие лишних свидетелей. - Нет. - Ответил он пристыженный, и слегка смущенный, в полутьме таинственно улыбаясь, нежно массируя пойманную руку. - Вот и избаловала. И уж насколько, он показал её пальчикам, которым доставалось большая часть его мнительного внимания, в той маленькой любовной игре где каждому досталось своя ласка, с проминанием подушечек. Ужасный, ужасный человек, вновь, и вновь делал её во всём виноватой, как кругами разминал её ладошку. Всему виной пряная демоническая кровь, не дающая им двоим покоя, и две его беспокойные ладони, медитативно чувственно это разбирали, но не похоже что им самим это не нравилось, или что от этого они терзались. Скорей уж наоборот, маленькое постыдное удовольствие, как он и сказал, и в котором она не отказывала. "За это и люблю. Теперь то уже что." - Пошутил он без всяких слов, в свои слова же не веря, в те, в другие, про других в заповеднике. Она у него была единственная. А те другие - другие. - Да, нужно будет как-нибудь организовать. Как думаешь, ему сейчас помощь не нужна? - Спросил он всё же находя несколько невежливым, что их сопровождающему одному приходиться думать о крыше над головой для всех. Демоническая кровь была для стыда, как щёлок для кислоты. Он просто напросто терял свои свойства, превращаясь в нечто нейтральное и бесполезное. Морин улыбнулась, точь-в-точь, как временами улыбался ее брат, когда знал, или думал, что знает нечто такое, что дает ему преимущества перед другими людьми. Обольстительная улыбка суккубы почти никогда не появлялась на ее невинном личике. До этих пор. Определенно, ей нравилось баловать его. - Кажется, уже нет. - многозначительно отозвалась Морин, взглядом указывая за окно. Там уже виднелся блестящий в неверном свете окошек местного постоялого двора плащ, залитый ледяным зимним дождем. Костяшкой пальца Потоцкий постучал по стеклу, и, склонившись, проворчал: - Ночуем тут. Выходите. - и, сделав водителю знак рукой, мол, и до тебя очередь дойдет, отправился к багажному отделению, за чемоданами. Морин проследила инквизитора взглядом, и поежилась. Выходить наружу совсем не хотелось. Она вздохнула и улыбнулась мужу. - Бегом до двери? - Не оставим ему и шанса счесть нас нормальными? - Пошутил он пряча разожжённой улыбкой лисий огонёк за стёклышками очков. И рассудив, что шансов на это не было изначально, согласился, лишь с той неохотой, что придётся разомкнуть руки. - Только возьму первый чемодан. И стоило только ему открыть дверь, как стало понятно, что пробежаться до двери - самое разумное желание. "Ух!" - Ухнул он как филин, сгоняемый с ветки стаей морозных псов кусающих его за хвост. А капли ледяного дождя хлестали его как поводья психованного извозчика заставляя шевелиться быстрее. Быстро схватив нужный чемодан с самым необходимым, и взглянув на инквизитора из под запотевающих очков, он открыл дверь перед женой, всё больше с ней соглашась, и уже даже скорей упрашивая. - Побежали! Дверь перед ней открылась и сразу пахнуло холодной сыростью. Секунду ужасная ведьма медлила, а потом, соорудив бестолковый зонтик над головой из собственных ладошек, ступила в грязь. И, улыбнувшись мужу заговорщически, скорее побежала на крыльцо ближайшей избы. Потоцкий, которому нипочём были леденящие вожжи безумного погонщика, хлещущего по спинам всех, неблагоразумно оказавшихся в такую погоду снаружи, проводил подопечную тягучим пристальным взглядом. На лицо сама собой вползла улыбка, но тут же была изгнана суровой серьёзностью. Он подхватил оставшиеся вещи и внушительно, не торопясь, зашагал следом. Морин дробно постучала и скорее толкнула дверь. В сенях было прохладно и темно, но, главное, сухо! Зимний ливень теперь мог лишь жалобно постукивать в окно. Пахло деревом и сеном. - Как же чудесно.. - прошептала она, прикрывая глаза и вдыхая полной грудью. Из теплой части дома вошла женщина. Немолодая, но все ещё приятная. В чистом фартуке, причудливо повязанном платке и валенках на босу ногу. В руке ещё покачивался фонарь, частично разгоняющий темень. Женщина приветливо улыбнулась, поклонилась, прижав свободную руку к груди и что-то сказала. Морин беспомощно обернулась на Освальда, который должен был войти следом за ней. Женщина перевела взгляд с одной на другого, и, наконец на третьего, больше всех промокшего, вошедшего. Кажется, именно в бородатом инквизиторе она признала соотечественника. И повторила. - Она говорит, разувайтесь здесь. На улице грязно. - проворчал Потоцкий, опуская чемоданы на деревянный пол. И покосился на заляпанные грязью изящные сапожки Морин. Она, подобрав подол, рассматривала их тоже. - Ах, это.. - просияла она, освещая сени не хуже фонаря. - Конечно, конечно! Сейчас. - Так себе обувь для дороги.- склонившись немного в сторону мистера Вуда, в полголоса сообщил Александр Станиславович то, что Освальд, вероятно, знал и сам. Но супруга его была крайне своевольна в выборе гардероба. - Но вполне себе для путешествия. - Заметил муж ведьмы, с доброй улыбкой старца, знающего все ответы, добавив тише, невеликий секрет. - В чемодане есть обувь и для дороги. Своевольность супруги ему была известна. И не только в выборе гардероба. Иногда, о ужас, она обходилась без сапожек и туфелек вовсе. Ступала по мостовой босой ножкой, собирая дождинки как цветные ракушки у моря, и улыбалась даже ненастному осеннему дню. И он, бежав следом, даже как сейчас, запыхавшись чуть с двумя чемоданами, не утрачивал того дивного чувства, что испытывал при взгляде на неё. И не пытался скрыть счастливую улыбку, отступившей сентябрьской хмуростью лица, ставя чемоданы на пол, и низко поклоняясь хозяйке дома после. Но с мнительностью перфекциониста, не забывал о таких мелочах, с щепетильностью следя за тем чтобы в чемоданах оказались и варежки, и теплая шапка, находя в этом тоже, ещё одно маленькое особое удовольствие. Не постыдное. Ведь говорят русские холода суровы, и испугают даже того, кто прошёл круг ада, и бьют порой столь же внезапно, как истязатели из засады. Проверять ему не хотелось, и он надеялся лишь на то что ему простят, эту небольшую предусмотрительность. - Давай помогу. - Предложил он любимой помощь в снятии шубы и сапожек, мимоходом поинтересовавшись у Потоцкого: - Не помешало бы отужинать. У нас есть что положить ко столу, но не хотелось бы обидеть миссис?.. Потоцкий одобрительно хмыкнул в темноте. Мистер Вуд, к счастью для своей очаровательной, но совершенно бестолковой в бытовых вопросах миссис, оказался человеком практическим. - Припасы оставьте. Пригодятся еще. - посоветовал инквизитор. - Нас накормят, напоят, i spat' ulozhat. Закончил фразу он по-русски, не без иронии припоминая пару сказок с соответствующим продолжением, где в арсенале имелись еще банька, печка, лопата, а так же старуха-каннибал с костяным протезом ноги. К счастью для всех, это место было проверенное. Надежное. - Все будет, как полагается. Женщина с фонарем посторонилась, почтительно и гостеприимно кланяясь, чтобы пропустить гостей в дверь, до тех пор пока не замерла, увидев лицо ведьмы вблизи. Стандартная формула "проходите, гости дорогие" застряла где-то в горле, и вряд ли имела теперь шансы на жизнь. Потоцкий сказал хозяйке что-то по-русски, взглядом указав на Вуда, потом на его жену. Та заторможенно кивнула и первой прошла в горницу. Морин, конечно, воспользовалась помощью супруга в борьбе с пальто, но все ее внимание было, увы, приковано к хозяйке дома. - Я не нарочно. - оправдалась она перед своим надзирающим, чувствуя, что опять все испортила. - Я знаю. - дернул краешком рта тот и нахмурился. - Мне можно не объяснять. *** Это была большая, тускло освещенная парой керосиновых ламп довольно просторная комната, абсолютно ничем не напоминающая ни гостиницы, в которых супругам Вуд доводилось бывать прежде, ни постоялые дворы, ни даже захудалые таверны где-то на задворках цивилизованного мира. Не меньше трети занимала монументальная начисто выбеленная печь, с полатями под самым потолком, приступки, небольшая лесенка наверх, скрывалась за вручную вышитыми игольным кружевом занавесочками. Возле зева печи образовался небольшой закуток, предназначенный, очевидно, для готовки пищи. Три узеньких окошка с мутными стеклышками чернели ночной тьмой, и поблескивали змеящимися по ним снаружи струйками воды, как блестит иной раз человеческий зрачок, отражая пламя костра. Наискось от печи красовался буфет-горка, пузатый, резной, на гнутых ножках, с дверцами, напоминающими окошки, за которыми хранилась чудная посуда. Примитивный стол был покрыт скатертью с тем же игольным кружевом по краям, как видно, извлеченной из сундука по случаю прихода дорогих гостей. За очередной занавеской висели дубовые веники, в сухом и жарком после улицы воздухе, источающие сумасшедший аромат. А под ногами стелились половички-дорожки, вязанные из обрывков тряпок и ниток. Растрепанные, но чистые. Здесь все шло в дело. - Здесь все по-простому. Не взыщите. - чуть снисходительно ухмыльнулся Потоцкий, который оставил свой насквозь вымокший страшный плащ в сенях, на сундуке, и теперь остался в своем военного кроя мундире, который, в отсутствии шубы и еще желательно бы бороды совершенно менял его облик, превращая из увальня-медведя в блестящего офицера, с которым под руку не стыдно было бы какой-нибудь баронессе появиться при дворе государя-императора. Правда, борода, в отличии от шубы, все еще была на месте. - Здесь волшебно. - прошептала Морин, не решаясь отойти от порога, и прижимая к груди судорожно сжатые кулачки. Огромные синие глаза созерцали и впитывали доселе невиданное зрелище простой сельской жизни. Хозяюшка, оправившаяся от первой встречи с демоническим, возилась с ухватом и котелком, в фартуке и с перевязанной пестрым платком головой. Она разливала по тарелкам горячие кислые щи, а своей очереди ждал круглый черный каравай, парная картошка, и в кувшине холодное молоко из подпола. - Ну, садитесь, что ли. - переглянувшись с хозяйкой, жестом Потоцкий пригласил своих волею судьбы спутников к столу. - Сказочно. - Дополнил Освальд слова Морин тихим шёпотом, слегка склонившись над её ухом, дивясь больше реакции любимой, нежели милой картиной чудного быта. Находя нечто особо трогательное в том, что после всех увиденных ими чудес Небесного Города, она находит волшебство в самых простых, порой неказистых вещах. В этом, для него и было самое главное волшебство, которому он не переставал радоваться и может, учится. - Пойдём.- Ласково позвал он за собой за стол, где сев, поблагодарил хозяйку с ещё непоставленным произношением и с уже раззадоренным дорогой аппетитом, принимая риск за всё, что было обычно после "спать уложится". Ведьма то здесь если и была, то только одна, и его. Но разговор за столом, он начал с другого. - Вы говорили, что городок не так мал, вы уже там бывали? Освальду несомненно уж было известно, что его супруга вообще склонна от всего и всегда приходить в восторг. Мортимер, неупоминаемый братец, несомненно заметил бы это вслух, неспособный удержать язык за зубами. Морин взглянула на мужа, с грустинкой улыбнувшись. В ее уже даже не синих, а фиолетово-черных, как ночное море, глазах, отразились свечные огоньки. Задумчиво коснувшись его руки пальцами, она прошла к столу и села возле окошечка. Подперев подбородок изящной ручкой, созерцала тех двоих, с кем собиралась разделить ужин. Под ее взглядом Потоцкий, видимо, почувствовал себя неловко, потом что на секунду лишь взглянул в ответ исподлобья, подавил вздох и отстегнул пояс с оружием, короткой саблей в ножнах с одной стороны и револьвером с другой. Орудия убийства легли на скамью рядом, чтобы быть под рукой, а инквизитор хмурясь взялся за еду. Хозяюшка поклонилась Освальду, хотя и не сразу разобрала, что тот говорит, и ушла в свой закуток. На вопрос Потоцкий отреагировал не сразу, с энтузиазмом взявшись за щи. - Был. - краткость сестра таланта, безусловно. - Жил с полгода. Где-то минута прошла в молчании и глухом стуке ложки о миску. Морин созерцала процесс утоления голода надзирающим со странным интересом. - Городок, как городок. Не столица, конечно. Но ничего, жить можно. - О, это замечательно. - Дружелюбно улыбнулся Освальд инквизитору не оставляя попыток завязать разговор, и не слишком удачно начавшееся знакомство. - Как смею предположить, вам есть с чем сравнивать, служба должно быть помотала по всей Империи. Мы были бы рады услышать что-нибудь из первых уст. И помимо светской беседы и желания познакомится, в его вопросе был конечно скрытый небольшой практический интерес. Город куда они направлялись был ему совершенно незнаком, не больше чем названием, местоположением и самой краткой сводкой, а ему предстояло найти работу, что без знакомств было сделать иностранцу без знания языка крайне непросто. Тут даже небольшая наводка, имела бы ценность. С этой мыслью он протёр очки и принялся за ужин сам, несколько запоздало заметив задумчивую тень в лице супруги. - Укачало с дороги? Может чего-нибудь лёгкого? - Спросил он с заботой. Морин не укачивало. Никогда. Она вообще обладала прекрасным здоровьем и имела прискорбно мало поводов за свою недолгую жизнь упасть в обморок и заставить поволноваться близких к ней людей. - О нет, вообще-то, я голодна. - похоже, она сама себе удивилась, улыбнулась и потянулась к ближайшей тарелке. Восторг наконец-то уступил место голоду. Но не исчез до конца. Ложкой, как палочкой, потыкала в поверхность травянистого супа, от чего Потоцкий с трудом сдержал смешок, но тут же, вспомнив об имидже страшного бородатого медведя, снова нахмурился. - Да нечего особо рассказывать.. - Ну пожалуйста! - воскликнула Морин. - Алек-сан-дер Станилс..нивс.. в общем, расскажите. - ведьма слегка порозовела, безуспешно пытаясь выговорить сложное имя. - нам так интересно! Инквизитор приоткрыл было рот, чтобы вновь отговориться под каким-нибудь надуманным предлогом, но.. отвел глаза с трудом. - В столичном отделении повеселее было, конечно. - зато слова соскакивали с языка так легко, будто он все это время только и мечтал, что поделиться историей своей жизни. - Но с тамошним начальством мы не сошлись. Характерами. Не отводя заинтересованных синих глаз, Морин попробовала суп и, о чудо, он оказался весьма неплохим. Уж во всяком случае, намного лучше той пакости, что им приходилось первое время есть в Небесном граде. - У вас что же, дурной характер? - полюбопытствовала миссис Вуд, отвлекаясь от тарелки. - Да уж точно не ангельский. - усмехнулся в бороду Потоцкий, искоса поглядывая и на мистера Вуда. Взгляд синих ведьминых глаз стал насколько откровенно изучающим, что Потоцкий ощутил легкий прилив крови к скулам, скрытым, к счастью, густой растительностью, и уставился в тарелку. - Пока зимовал в Архангельске, перекладывая бумажки, познакомился с одной.. кх.. кхе.. дамой. Она выхлопотала мне место на Урале. Там-то я и отслужил почти десять лет, пока госпожа.. кхе.. пока не попросили меня присмотреть за вами. - Город значит тихий? - Утвердил Освальд, и отпив молока и подвинувшись к любимой немного ближе, её изучающий взгляд не ускользнул от него, как и то сколь откровенная непосредственность дочери Лилит, смущала мужские умы. - Это было бы прекрасно, тихое и спокойное местечко на берегу моря. Мы слышали там прекрасная природа, хоть и холодная. Он улыбнулся мягко положив левую руку на предплечье Морин с любовью заглянул ней в глаза, отвлекая, как думал, от наваждения и делясь ожиданиями, что она сама и разожгла. - Дикая и диковинная. Белые медведи, чистый воздух и северное сияние, давно было интересно его увидеть. Если картины и рассказы не врут, это точно должно быть волшебно! В Лондоне зачастую и неба то не видно, то туман и серые облака, а когда нет, смог и дым. Телескоп у меня дома простоял почти полтора года прежде чем удалось уловить момент увидеть хоть что-то. Надеюсь там с этим будет лучше, и не хуже в другом. Хотелось бы найти там себе интересное дело - Грустная нота теперь прорезалась и в его голосе, тихая, одинокая, печальная, не находящая себе места. - Среди ваших знакомых, случайно не наблюдалось учителей? Начать думаю стоит в любом случае с изучения языка. - Вы везёте с собой телескоп?.. Александр даже есть перестал, слушая мистера Вуда. До сих пор он не подозревал за ним столь.. незрелой восторженности. Освальд производил впечатление человека практического, прекрасно уравновешивающего мечтательный склад своей супруги. Эти двое вообще мало подходили друг другу. На этой мысли инквизитор споткнулся, и поспешно вернулся к еде. Разве что, мелькнуло в его голове спустя секунду, муж просто желает угодить жене? В конце концов, лесть разной степени тонкости всегда была эффективным методом. В любви же, как и на войне, хороши любые средства. - Ты ведь не был рад, когда я сказала тебе, куда мы поедем. - мягко попрекнула Освальда его демоническая фея. - Но я рада, что ты передумал. Пальчиками она нежно сжала его ладонь в ответ на прикосновение и улыбнулась улыбкой, повергающей в смятение не имеющих к тому привычки. - Кхе. - Потоцкий кашлянул в кулак. То ли хлеб попал не в то горло, то ли невинные нежности за противоположной стороной стола воздействовали на него сильнее, нежели он сам предполагал. - Тихое местечко на берегу моря люди обычно представляют себе немного иначе. - заметил надзирающий. Без нескольких месяцев полной темноты, разрываемой редкими зелёными сполохами в полнеба. Без вросших в лёд судов и без сугробов, в которых приходилось рыть норы, чтобы пройти от одного дома к другому. Все это он собирался вывалить на бестолковых инстранцев без обиняков, но.. Морин так на него посмотрела, что все подготовленные слова застряли в горле. И тогда он сказал: - ...но вам, может, и правда понравится. "Влюбленные чудаки." Он снова кашлянул. - А насчёт учителя я узна́ю. Освальд не без труда подавил озорное желание сказать "да" на вопрос не везут ли он телескоп. Везут же они ширму, почему бы не везти и его? Но к сожалению, Александр так и не произвёл впечатление человека, в обществе которого приемлемы шутки и светская откровенность. Инквизитор и сын непостижимого сурового края где и бороды отращивают для защиты от ветра, мороза, и... улыбки. - Вы бы это заметили. - Успокоил он сопровождающего от мысли, что в том большом и тяжёлом чемодане, не кирпичи, а телескоп. Но тут же дал новый намёк. - Гитару и ту пришлось оставить. А музыка в его досуге и душе занимала места куда как больше чем любительская астрономия, о и инструменте он печалился бы больше чем о телескопе, если бы, к их общему спокойствию, самое главное и важное, уже не было с ним, не занимая места ни с горошину - голос любимой и его. Двух влюблённых чудаков. - Когда ты сказала. - Всё равно что пропел он, мягко, что пёрышком касаясь, упреком в ответ. "Сказала, поставив перед фактом!" безмолвно молвили его уста лишь с самой тусклой тенью прежней обиды растворившийся в солнечной улыбке. К чему было вспоминать разрешённый спор? - Было бы чудесно. - Ответил он сразу и на согласие помочь, и на то город им может действительно понравиться. - Я вам премного благодарен. Поблагодарить же следовало и хозяйку, за вкусный и гостеприимный ужин, сдвинув чуть ближе к краю пустую посуду, он огляделся в поисках места куда следовало её отнести, спросив Морин и Александра. - Будем готовится ко сну? - Голос - тоже инструмент. - приметила певчая птичка, яко феникс, горящая и несгорающая в собственном убийственном пламени. - Самый лучший. Повисший в воздухе вопрос: "Вы еще и поете?" так и не прозвучал, ибо оформился в недостаточно тактичные рамки. - Да, разумеется. - торопливо согласился с предложением Освальда инквизитор, и жестом подозвал хозяйку. Коротко переговоривши с почтенной и простой дамой, голову которой наглухо охватывал цветастый платок, оставляющий открытым только овал не самого молодого лица, от подбородка до бровей. - Matushka? - переспросила Морин, почему-то ухватившись из всех слов, за это, показавшееся ей знакомым. - Что это.. matushka? - Что-то вроде миссис. Только ласковее. - пояснил Александр, поднимаясь на ноги и глядя в пол. - Ночевать будете в горнице. - тоном, не допускающим возражений, заявил он, застегивая пояс с ножнами и кобурой на себе. - Я - в сенях. Здесь, то есть во второй из двух комнат избушки на курьих ножках, не было ничего, похожего на кровать. Правда, возле дверей имелся солидных размеров сундук. - А... - по инерции вставая следом за надзирающим, Морин уже собиралась что-то спросить, но ее прервали. - А матушка будет на печи. Там тепло. - хмыкнул Потоцкий. - Пойду, проверю, все ли в порядке. - пояснил он, уже выходя в сени, и накидывая на плечи исходящий паром от печного жара плащ. "Матушка", поклонившись гостям, открыла перед ними узенькую деревянную дверцу, говорила что-то непонятное, но, как и сказал инквизитор, ласковое, видно, приглашая войти. Керосиновая лампа осветила небольшую комнатку с тесноватой для двоих постелью, на которой покоилось не меньше пяти подушек. Крошечные оконца здесь так же, как и в передней, посверкивали струйками шумного ливня. Пахло деревом и еще чем-то невыразимым. Хозяйка поправила фитилек, и прикрыв стеклышко, оставила супругов одних. - Она очень любезна. - С оттенком смущения отметил Освальд степень оказанного им гостеприимства, и то, что их внезапная ночлежка согнала её с кровати. - Даже неудобно как-то. Но с этим, похоже, оставалось только смириться, и потому пожав плечами и избавившись от внимания чужих глаз, он принялся снимать одежду укладывая её на стул неподалёку. - Зато кажется, мистер Потоцкий тебе всё таки понравился. Морин огляделась и тихо вздохнула, ощущая, как наваливается после целого дня езды по ухабам и сытного ужина с национальным колоритом, сонная усталость. - Мы же только на одну ночь. - пожав плечами, она невинно улыбнулась уже, наверное, привычной Освальду, улыбкой, какая бывает у ребенка, не осознавшего еще, что взрослые благоволят ему за исключительную красоту. - И мне бы не хотелось ночевать на сене. Представляешь, как ужасно оно потом кололось бы. Смешинка сорвалась с губ. Миссис Вуд задернула на мокрых окошках кружевные занавески, прежде не слишком пристально вглядевшись в темноту. И принялась за дорожное платье. Темный жакет, жемчужные бусы, брошь, браслетки, серьги.. кажется, одних только украшений на Морин было столько, что впору было под их тяжестью пасть на землю. - Иногда мне кажется, - поворачиваясь спиной и непринужденно переступая через упавшую юбку к постели, чтобы там нырнуть под одеяло и задрожать от прохлады не нагретого еще человеческими телами простого ложа. - что он побаивается меня так же, как я его. Только скрывает лучше. Щекой прижавшись к подушке, она с наслаждением вдохнула запах чистого до хруста белья, и прижалась к бревенчатой стене спиной. Часы с кукушкой мерно постукивали, их было слышно даже через закрытую дверь. - Это в некоторой степени облегчает.. - она задумалась, и завершила расплывчато. - ..все. Кроме того, инквизиторская аура привычна мне с детства, в каждом из них для меня есть что-то родственное. - Если бы я тебя не любил больше жизни, то тоже побаивался бы. - С игривой улыбкой сделал он признание, о котором Морин, и так, должно было быть давно известно. Но поскольку сердце его уже было насквозь пораженно, ничто не помешало ему оглянувшись через плечо полюбоваться вечерним туалетом. - Ведь я был бы обречён бесповоротно влюбиться. А то, как было в веках воспето в песнях, бывает как самым прекрасным в жизни, так и самым коварным проклятьем сгубившим не мало жизней. Труд Гомера был памятником этому злому року, о чём Освальд напомнил не без театральности затушив последний огонёк погрузив горницу в мрак ночной тишины, сквозь которую ему пришлось красться. И которая скрыла его лёгкий укоризненный взгляд, когда он подобрал и сложил упавшую юбку. - Это хорошо, а то я боялся что ты так и будешь его избегать. - Продолжил он нырнув под одеяло с крепкой нежностью обняв любимую, но всё же заключив свой последний упрёк. - Только, ты совсем его смутила. Злокозненная фэйри с британских островов уделила этим бесспорно занимательным замечаниям прискорбно мало внимания. Только вздохнула, и во тьме скользнула ладонью по груди мужа, чтобы обнять в ответ. - Вечно ты мною недоволен. - проворковала она, прижимаясь еще и щекой. - Я хотела, как лучше. Но выходило, разумеется, как всегда. *** Молодой, хотя и не настолько, как его подопечная, инквизитор, на котором весь вечер непроизвольно оттачивалось демоническое обаяние, тяжело ступая, вышел под дождь. Ветер рванул край плаща, косые потоки ударили по спине, мгновенно превращая его в камень, к прискорбию своему попавший в стремительный горный поток. Ледяная вода трезвила, и Александр поднял лицо к бушующему небу. Мрачные облака цеплялись за острые пики черного лесного войска, оставляя на них рваные клочья тумана. Отер ладонью мокрое лицо. Два небольших окошка, до того светившихся ровным теплым сиянием, потухли. Инквизитор пошел в обход. Это ведь была его работа, не так ли? Следить, чтобы все было в порядке. Чтобы ничего не случилось. В дороге или потом. Машина ютилась под навесом, который летом служил укрытием для почтовых лошадей. Раскисшая земля грозила обратиться трясиной, так что, обойдя избушку-на-курьих ножках кругом, Потоцкий сел на крыльце. Козырек прикрывал его от ливня, только мелкие брызги долетали до сапог. Рука медленно сжала рукоять сабли и так же неспешно отпустила. Он еще долго сидел, не желая идти в сени, откуда, он слышал даже здесь, уже доносился громовой храп, совершенно не соответствующий достаточно субтильной конституции их водителя. А дождь все шел. Быть может, за грехи человеческие, Господь наслал на Землю новый вселенский потоп? Hide . Один переезд спустя Архангельск Показать контент Hide "Адский прогресс зашёл так далеко, что железную дорогу проложили к краю мира..." Освальд Итан Вуд, октябрь 1925г В этой короткой записи сделанной на поле пухлого ежедневника Освальд отразил часть своих впечатлений от поездки, близкой к которой в его памяти и жизни ещё не было. Он уже видел конец одного мира, скрытого в облаках и мареве брызг бесконечного водопада с высоты мраморного дворца, оттуда Город, огромный и прекрасный, был как на ладони, заключённый в хрустальный шар снов, но это было другое. Прошёл первый день в пути, после того как они сели на поезд в Вологде, второй, а железная дорога всё не кончалась, и упрямый поезд всё также продолжал бежать вперёд в неизвестность. Всё реже становились остановки, всё меньше постоялых дворов и станций становилось на пути, разбросанные тут словно не по умыслу, но по ошибке, они были похожи на капли чернил упавшие на холст бескрайних девственных земель. Прекрасных земель. Поражающих воображение своей красотой, первых, ещё неуверенных красок осени, дикостью, и необъятностью. Да такой необъятностью, что к началу третьих суток уже стало не так интересно окликать друг друга, когда на глаза попадалось что-нибудь интересное, а на краю сознания сложилось впечатление что нет, за этими лесами уже не будет ничего, ни городов, ни деревень, и стоило только этой мысли укрепиться в голове, поезд стал сбавлять ход, а за окном показались дома, тянущиеся туда, дальше, к бесконечной водной глади. К краю мира. Во всяком случае, отсюда его точно было видно. Врата Арктики, открылись перед ними. И если грехи человеческие средней полосы Российской империи были так велики, что разозлили Его, то здесь, в северной обители, об этом не слышали. Позади остались многие мили дороги и дни непогоды, некогда первый порт страны встречал гостей и вернувшихся сыновей спокойным днём, что бывают впору, когда природа замирает в нерешительности, взять очередной крутой виток последних теплых дней или ударить первыми морозами. И тем сложнее было определиться с первым впечатлением, то ли здесь и лето такое, что не выйти без утеплённого плаща, то ли день всё же выдался неудачный, и всё же, обычно бывает теплей. И по людям это тоже было не понять, город жил жизнью, с размеренной торопливостью, которой может жить только портовый город, рабочие люди спешили и отдыхали, но в отличии от Северной Жемчужины здесь мало кто прогуливался праздно, и что тревожило куда как больше, сколько народу при этом еще предпочитало носить при себе оружие. Деревянные дома, деревянные помосты, чем это напоминало описание фронтира Западного Доминиона, и всё больше последний оплот цивилизации на краю мира. Было ясно, незнакомо пахло сыростью моря, деревом, срубом. И в этом всем неопределённости было больше, чем в самый непогожий ветреный день, и только белоснежные стены и золотые купола Михайло-Архангельского монастыря ярко блестели впереди, как огни маяка в ранний вечер. И если до Вологды надзиратель без большой охоты, но все-таки отвечал на задаваемые ему вопросы, а в исключительных случаях даже изрекал что-то по собственному почину, не подвергаемый пыткам метафорическими раскаленными клещами, то в поезде сделался неразговорчив, как тот медведь, порочный главным образом от вопиющего незнания английского языка. Тем самым он, с умыслом или без него, прекрасно компенсировал неуемную ворчливость мистера Вуда, так что среднее арифметическое число произнесенных слов оставалось не так уж велико. Большую часть дня Потоцкий отсиживался в общем вагоне для разночинцев, где Инквизиция, проявив не свойственную ей скаредность, оплатила ему место, встречаясь с несколько более обласканными вниманием большого начальства, и через это, путешествующих в отдельном купе, супругами Вуд только в вагоне-ресторане трижды в сутки. Очевидно, возможность побега вверенной ему ведьмы путем спрыгивания под откос с движущегося поезда была давно отметена, как маловероятная, и встреч за едой для надежной отчетности вполне хватало. В купе Вудов их спутник наведался ровно один раз, и имея для того приличный повод - гости Империи могли взглянуть на железнодорожный мост через Северную Двину, являющий собой в некотором роде достопримечательность: на его постройке, по слухам, было украдено свыше миллиона золотых рублей. *** Квартира с окнами на площадь и впрямь оказалась очень милой. Морин, когда ступила на порог, выразилась именно так. Впрочем, все что угодно могло показаться милым после того, как на перроне троицу встретил ужасающий для Британии мороз в целых десять градусов и полная темнота там, куда не дотягивались редкие фонари. Спасал ситуацию лишь уже с неделю лежавший здесь хрусткий снег. Три комнаты на втором этаже двухэтажного каменного дома из прошлого века были немедленно превращены в гостиную, кабинет и спальню, а демоническая фигурка поставлена на место, вполне достойное высоких кровей ее тайного прообраза. Теперь демон-мыслитель сумрачно таращился на всякого входящего в гостиную, с самой верхней книжной полки, скрытый от случайного взгляда, но ничем не защищенный от достаточно внимательного. Разборка вещей оказалась отличным поводом, чтобы не выходить на улицу вообще, и не подвергать испытанию морозом нежную кожу, чем Морин без зазрения совести и пользовалась. Впрочем, теперь, когда китайская ширма заняла свое место в спальне, платья - в шкафу, украшения на туалетном столике, а демон - под потолком вместе с книгами, откладывать визит в новому начальству становилось все более неловко. - Надо хоть кота завести, с лоснящейся чёрной шерстью, надменными янтарными глазами, пушистым хвостом... Как думаешь? - Пошутил Освальд, оглядывая комнату, когда уже можно было сказать, что всё готово, и подвести итог. Косой лучик света осторожно заглядывал в комнату, что теперь, наконец, можно было назвать жилой, а не базой контрабандистов. Только к третьему дню после приезда удалось разложить все вещи, расставить по местам, после ещё раз, до финального варианта, но сколько ещё следовало купить! Список уже был, и был бережно припрятан в карман, и хоть их обеспечили всем необходимом в небольшой квартире с неплохим видом на Ломоносовскую площадь, всё же, многого не хватало. Во всяком случае, на его взгляд. С честью выполнив своё обещание ворчать всю дорогу, Освальд теперь планировал начать исправляться, и, наверное, новую жизнь. - Что ж, можно и кота. - рассеянно отозвалась супруга, теребя любимые жемчужные бусы, и глядя, пока это позволял невероятно короткий зимний день, в окно, за которым шел снег. Предстоящее, как всегда, крайне неловкое знакомство с новыми людьми занимало ее не самый мощный ум полностью. Площадь имени великого русского ученого, про которого миссис Вуд не знала ровным счетом ничего, так же была "довольно мила". На горизонте кое-где торчали кресты церквей и трубы общественных станций отопления. - Или не кота? - Переспросил супруг, в голосе любимой не уловив особого внимания к своим словам, и отложив всякие дела пристроился рядом у того же небольшого окна. - Ветер кружит белые хлопья снега, ещё не успевшего почернеть от сажи, а мороз уже пробирает насквозь. На стих не походило, на песню тоже, скорее на то что происходило прямо за окном. - И совсем не хочется выходить. Что тоже было правдой, выходить не хотелось совершенно, по целой массе причин. Но волновало и заботило его совсем не это. - Ты молчалива. Волнуешься? - А кого же? - несколько более оживлённо отозвалась миссис Вуд, повернув голову. - Моржа? Или, может, медведя? Очевидно, мысль завести медведя приходила в ее очаровательной взбалмошную головку не впервые. Мимолётно улыбнувшись, Морин снова уставилась в окно. - Никак не могу решить. - проверяя пальцами прическу, неловкую попытку хотя бы частично замаскировать проявившуюся за время болезни заметную седую прядь, она коснулась выцветших волос на макушке. В окне можно было разглядеть отражение, как в плохом зеркале. - Никак не могу решить, - повторила она, и добавила с совершенно братской интонацией избалованного ребенка. - Портит она меня или делает более интересной. Пронзительная голубизна обратила свои могущественные силы против слабого смертного, ожидая, очевидно, его вердикта. Беспощадно не ведая, что для него ответ на подобный вопрос, был сродни решению жизни и смерти, когда каждый вариант мог обернуться самыми ужасающими последствиями, сродни решению что может принести как баснословную прибыль, так и полный крах вместе с долговой ямой. Морщины пересекли высокий лоб бывшего аналитика инквизиции сраженного столь непростой задачей. - Даже не знаю, - начал он сдвинув очки ближе к глазам, и повторил снова, - даже не знаю что могло бы тебя испортить. Для чистоты эксперимента рукой он прикрыл злосчастную прядь, склонил голову, таки и сяк. - С одной стороны, ранняя седина очень далека от принятых канонов женской красоты... С другой же стороны, так ты выглядишь более смело. Интереснее, и возможно взрослее. Так что думаю, это зависит от того какое впечатление ты хочешь произвести. Невероятно, но факт: ничего ужасающего миссис Вуд не планировала в любом случае. - Значит, оставлю. - решила она, что лучше будет казаться взрослее. И вздохнула. - Сегодня последний день, нельзя больше тянуть. Так что я пойду наверное.. - она наморщила лобик и еще раз выглянула за окно. - ..пешком? Надо же было как-то привыкать к жутким Архангельским морозам? - Пешком? - Переспросил мистер Вуд не отказывая себе и в этой своей порой раздражающей привычке. - Тогда я пойду с тобой. И несмотря на наличие этого благовидного предлога, иное кажется и не рассматривалась, без обиды, и даже оскорбления. - А то вдруг на улице и вправду окажется медведь. Морин нежно улыбнулась, пожав плечами. Надела жемчужные бусы поверх строгой, темно-синей блузы с глухим воротником, и накинула теплое пальто, которое, как рассчитывали наивные уроженцы туманного альбиона, спасет миссис Вуд от северных морозов. *** В воздухе висел туман, настолько плотный, что затруднял дыхание. Он скрывал собою все: запущенный барский дом, крошечную часовенку, еловое редколесье. Бурно-цветущий лиловым вереск упрямо отказывался ломаться под сапогами, сминаясь и тут же жизнерадостно поднимая цветущие, похожие на хвойные, веточки снова. Где-то здесь должна была быть конюшня на три лошади, а там, немного дальше, укатанная телегами дорога вниз, в деревню. Вершина пригорка, откуда летом, в ясный день, открывался приятный вид на окрестности, потонула в молоке с одним единственным, царапающим память, красным пятном. На холме стояла изящная, одетая в алое, фигурка. Живой узор на платье захватил внимание, но только для того, чтобы затопить затуманенный, как и сознание, взор липким страхом. Диковинный изменчивый орнамент, напоминающий о цветах и листьях, оказался попросту живым огнем, охватившим целиком живого человека. Туман медленно оседал микроскопической серой пылью на вересковой полянке, лип к коже, припорошил одежду. Это была.. гарь. Резкий запах паленого резанул чувства. Дама в красном обернулась, умиротворенно улыбаясь и пылая, одетая в безумное пламя с ног до головы. Пламя отражалось в ее невозможно, неестественно синих глазах, танцуя бесовский танец. Синеглазая пронзительно улыбнулась, вскинула руки и инфернальный огонь раздался вширь, мгновенно пожирая все.. Потоцкий проснулся в холодном поту, задыхаясь. Спихнул с себя шубу, которой усовершенствовал одеяло с вечера - в его жилье, расположенном всего за квартал от Ломоносовской площади, казалось немилосердно холодно вчера. Почти так же, как оказалось теперь душно. Спустив ноги на ледяной пол, инквизитор почти обжегся и ругнувшись, тяжело выдохнул, ладонью утирая приноровившиеся кудрявиться, чуть отпущенные темные волосы со лба. Сердце еще колотилось, никак не желая понимать, что видение ушло. Разум внутренне подрагивал, кто знает, быть может, следующей ночью... От этой мысли стало совсем не по себе, и Александр замер, прислушиваясь к чему-то. Ничего подозрительного не ощущалось, но кто знает... - Чертова ведьма.. - с чувством прошептал он, и, задержав дыхание, босиком добрался до оставленных у порога сапог. Давешние дни ушли у него на визиты в отделение, старым знакомым, и на тому подобные приличные вещи. Сегодня у него оставалось еще одно, потенциально неразрешимое, дело, но перед тем инквизитор твердо намеревался как следует позавтракать. *** На улице Морин пискнула и закрыв нос меховым воротником, довольно решительно потащила Освальда по нужному адресу едва ли не бегом. Правда, раз или два мистеру Вуду пришлось самостоятельно корректировать направление, ибо жена его отнюдь не была чемпионкой по ориентированию на местности. Здесь на улицах им попадались люди наружности столь же грубой, как и их профессии: рыбаки, лесорубы, разнорабочие. В Лондоне в приличном районе таких и не встретишь, и, разумеется, никто из них не смог бы подсказать дорогу иностранцам. Особенно, учитывая тот факт, что лисий воротник, приподнятый едва ли не до глаз, очень удачно скрывал не только лицо, но и ведьминский знак, вышитый, как положено, на пальто. Наконец, двери архангельского отделения Инквизиции Его Императорского Величества Александра III, отворились перед гостями города. Та же атмосфера сонной неторопливости, в которую погружены были улицы, окутывала и двухэтажный каменный особняк с внушительной инквизиторской эмблемой и императорским вензелем над крыльцом. Из пятидесяти человек штата супругам Вуд посчастливилось сразу же, на первом этаже, встретить не менее десятка. Мерный гул беседы в начале рабочего дня, перекладывание бумаг, щелканье канцелярских принадлежностей, все это оборвалось разом, стоило Морин снять свое пальто и лучезарно, хоть и не без нервозности, улыбнуться первому попавшемуся господину с, разумеется, бородой. - Нам нужен господин.. Ма-ра-ноф. - выговорила она по складам, и огляделась. Ответом ей была гробовая тишина, излучаемая исключительно мужским коллективом. - Здесь кто-нибудь говорит по английски? - дрогнувшим голоском прибавила она. Пожалуй, иностранцы выглядели забавно, в этой своей неприспособленной к морозам одежде, дующие на онемевшие пальцы, и совершенно неспособные справиться с невозможным выговором русских слов. Морин тоже дула на пальцы, убивая тем самым сразу двух зайцев, согревая руки и частично скрывая лицо. Строгая прическа с седой прядью, темная и скромная одежда, бледность замерзшей кожи, все это и правда делало ее старше. Серьезнее. И те, кто спустя несколько секунд все-таки смог оторваться от ее скромно опущенных синих глаз, уставились, наконец, на ведьмин трилистник, который объяснял все не хуже, чем попытки мистера Вудя изъясняться на чужом языке. - Господь Всемогущий.. - пробормотал кто-то. - Позовите кто-нибудь Осипыча. - прошептал второй, убежденный, очевидно, что иностранцы ни слова не поймут из его родного языка. - И что они тут забыли? Свалились, как снег на голову.. Кто-то третий молча подставил даме стул, покрытый овчиным тулупом, и спустя несколько минут, погруженных в прежнее тягостное молчание, помещение вновь вернулось в прежней улиточной жизни. Будущие коллеги частью старательно отводили глаза, а частью разглядывали Освальда, как персону в этом смысле куда более безопасную. Спустя пять минут перед гостями появился чай из самовара в пестрых чашках с блюдцами, поданный человеком, больше напоминающем лесное чудовище, нежели блюстителя границ человеческого мира от адских полчищ, и так же в полном молчании. А спустя еще три - в дверях появился довольно грузный человек в не самом новом и явно ему тесноватом парадном мундире. Лысеющий, и, ради разнообразия, носящий не бороду лесника, а приличные бакенбарды. - Мистер и миссис Вуд? - уточнил он с чудовищным акцентом, но, к счастью, по-английски, и вежливо поклонился. - Просить вы проходить в мой кабинет. Проходить. - рукой он указал на лестницу, ведущую на второй этаж. - Просить. Освальд с неохотой откладывая столь кстати предложенную чашку с чаем, кивнул и поклонился в ответ, вежливо, и даже с благодарностью за своеобразное спасение, ибо было несколько неловко чувствовать себя... экспонатом под взглядом мужчин столь же суровых как местные холодные земли, коих лишь ненадолго отогрела оттепель, пришедшая с появлением Морин. Интерес хоть и можно было назвать взаимным, поскольку местный быт и работа отделения инквизиции, его немало интересовали по целому ряду причин, но все ужасные бороды, огромные одежды из оленьего меха казались жутко дикими, диковинными, словно пришедшими с давно минувшей эпохи. И хуже всего бесспорно было это ужасное лингвистическое недопонимание, в голове вопреки всему до сих пор не укладывалось, что где-то могут совсем не говорить по-английски. Так что даже ломанное звучание родной речи было принято с облегчением, если даже не с тихой радостью. - Spasibo. - Озвучил он слово что более-менее хорошо выучил и предложив Морин руку, последовал за тем, кто вероятней всего и был господином которого они искали. Снизошедшее в буквальном смысле, по лестнице, до гостей начальство вразвалочку направилось обратно, на свой маленький Олимп. Кабинет прятался за прекрасной дубовой дверью с нескромных размеров табличкой, на которой витиеватыми буковками была выписана фамилия, инициалы и звание. - Мараньев. Архип Осипыч. - представился полноватый господин, подрагивая бакенбардами. - Садиться. Просить. - вновь косноязычно обратился он к гостям, утирая тыльную, со складкой, сторону шеи платочком. - По-шведски говорить? - поинтересовался он с надеждой. Как бы находясь в сомнении, он замер рядом с письменным столом, на котором, поверх зеленого сукна, покоились пузатая, с дарственной надписью, чернильница, стопка бумаг, и потрепанные перья соседствовали с современными чернильными ручками и погрызенными карандашами в одном бронзовом стаканчике. Позади начальственного кресла, со стены, на супругов Вуд царственно взирал сам Император, который, о ужас, так же носил солидную, даже окладистую бороду и каракулевую шапку. От предложения сесть Освальд в этот раз отказываться не стал, и даже с любопытством огляделся по сторонам, примечая мелочи что в кабинете начальника отделения инквизиции могли не мало сказать как и о самом отделении, так и городе целом. Бесспорно он был скромнее тех, что были в Лондоне не говоря уже о Риме, и не было здесь посуды, что местные жители, как он успел приметить, используют в качестве украшения, и местным мастерским порой удавалось умело копировать делфтский фарфор. Но долго осматриваться из вежливости и приличия не вышло. - Нет. - Был вынужден огорчить Освальд, шведский язык он к сожалению тоже не знал. - Только на английском. И хоть разговор обещал был скупым на фразы, он представился следом, стараясь говорить разборчивый и медленней, по себе он уже успел уяснить сколь важно порой это бывает. - Освальд Итан Вуд, моя супруга миссис Вуд. - Улыбнулся он той, что в представлении нуждалась куда меньше, чем он. - Она перевелись сюда из Санкт-Петербурга, но вы должно быть, уже в курсе. Архип Осипович печально вздохнул, бросив короткий неопределенный взгляд на миссис Вуд, которая, присев, чинно сложила ручки и молча слушала, как и подобает благовоспитанной девице. - Eto zhal'.. - вздохнул он, продолжая утираться платочком. - Shvedov tut, chto sobak ne rezanuh, uzh po-ihnemu zaprosto. По-вашему трудно. Плохо. Мараньев неловко улыбнулся, и из шкафчика достал графинчик с темно-красной жидкостью и три стопки. - Хотеть? Вот эти вот.. рука - демонстрируя потные ладони с пухлыми пальцами, просиял косноязычный господин. - я делать. - Вино? - с любопытством взглянула на графин ведьма. - Да, да! - после секундной паузы, потребной на поиски перевода в ориентированном на шведов словаре. - Nalivochka. Domashnia. - Я попробую. - лучезарно улыбнулась Морин, и Архип Осипович поперхнулся. Позвякивая стеклом о стекло налил две, и вопросительно взглянул на Освальда. Не желает ли? - Вообще-то мы из Лондона. - уточнила Морин. - Да-да.. Лондон. - закивал Мараньев, грузно плюхаясь в свое кресло. - Neprostue ludi nunche... Надзирающий ваш ещё.. - Да, благодарю, - согласился и Освальд на пробу наливки собственного производства и непонимающе взглянул на начальствующего инквизитора, не озвучивая вопроса, из соображений тактичности, и ограничиваясь лишь нейтральной характеристикой. - ...Благородный джентльмен, очень помог нам в дороге. "Несколько ворчлив и немногословен." - Мог бы ещё добавить к ней Освальд, но это можно было сказать с небольшим исключением, о каждом ими встреченном мужчине, в отличии от пятого ранга. Так что волнение Архипа Осиповича бывшего на ранг ниже его на самом деле было понять не сложно, с его места все они были проблемой, но что хуже проблемой неясной, от которой было непонятно чего ждать. Бед? Скорых инструкций? Но чего так точно, так это нарушения спокойствия, неловких ситуаций, и множества сплетен. Все это неумолимо следовало за ними по пятам. - И к счастью, она обошлась без происшествий, разве что несколько утомительной. Здешние леса воистину бескрайние и прекрасные. А воздух! Мы ещё только не успели привыкнуть к морозам, и едва успели обустроиться, но ничего ,это всё мелочи жизни, приходящее и уходящее. Верим, что нам тут понравится. И будем рады служить благородному делу Инквизиции. Хотя, лично я надеюсь, что здесь спокойно. - Улыбнулся Освальд делая медленный глоток. - V ego blagorodstve ia i ne somnevaius. - пробормотал Мараньев себе под нос и с воодушевлением опрокинул стопочку. Морин, взглянув, как это делают мужчины, повторила номер с наливкой и тут же закашлялась. - Осторожно, barushnia. - Архип Осипович привстал даже, но, к счастью, ничего серьезного не происходило. - Да, я понимать. Долгая дорога. - он чуть хохотнул, когда Освальд упомянул леса и морозы. - Привыкать долго тоже. Он пощелкал пальцами, бормоча себе под нос. - Kak eto.. ganz? ..goan? А! - вспомнив, просиял. - Оружие. Оружие есть? Этот вопрос несколько расшатывал гипотезу о застойном спокойствии в делах Архангельского отделения инквизиции. - Оружие? - переспросила Морин. - Вас интересуют мои возможности? Мараньев поперхнулся. - Да, но.. нет. Не совсем. - Он пытается сказать, что вам стоит приобрести ружье. - послышался голос Потоцкого от двери, сразу после символического стука для разрешения войти. - По улицам, бывает, бродит дикое зверье. Ищут пропитание возле человеческого жилья. В своей донельзя похожей на такого дикого зверя шубе, инквизитор, нервирующий начальство даже больше, чем потрясающе красивая ведьма в его целиком состоящем из мужчин отделении, ступил через порог, и, наконец, поздоровался, как полагается. - И медведи? - немедленно поинтересовалась Морин, чем вызвала мрачную усмешку своего Надзирающего. - И они. К счастью, это случается очень редко. А вот волки, лисы, заходят не стесняясь. - и на всякий случай повторил все то же, но по-русски для полноватого лысеющего господина начальника. Мараньев выдохнул и немедленно нацедил себе еще рюмку, вцепившись взглядом в кучерявую бороду Александра Станиславовича. Взгляд этот, в отличии от разницы в возрасте, отнюдь не свидетельствовал в пользу Архипа Осиповича. С одной стороны, объясниться теперь будет проще. С другой... Мараньев сделал еще глоток и беспомощно развел руками. - Да. Да, я говорить это. Вопрос об оружии встревожил Освальда даже больше чем небольшая стычка с местной наливкой, прошедшая к счастью без потерь, но к его успокоению, причина оказалось прозаичной. Почти что будничной на фоне того что он мог бы успеть подумать, не вмешайся внезапно появившийся их видный надзиратель, как следовало видеть, не слишком уважающий свое формальное начальство. - Волки прямо в городе, надо же. - Протянул Освальд факт казавшимся диким, после того как несколько секунд подождал следуя этикету. В Великобритании да и всей Европы волков уже давно можно было встретить разве что в самых глухих местах, а тут на улицу было не выйти. От этой печали он прикончил оставшуюся настойку решительным глотком, и согласился. - Приобретём, от чего нет. - Волки, лисы, даже медведи были конечно напастью, не укладывающейся в голове близ города, но все же не продавшиеся, и не тронутые пустотой, не пугали жителя города как должно. - Благо, что выходит, охота здесь обещает быть преинтересной после получения свидетельства, разумеется. Надо же было показать Морин медведя. - Добрый день, Мистер Потоцкий. - Поприветствовал он вошедшего после этого. - Добрый день, Алек-сандр Станилс.. Сталс.. - лучезарно улыбнулась Надзирающему Морин, немедленно запутавшись в его сложном отчестве, и, чтобы как-то выкрутиться, закончила вежливой стандартной фразой. - Как ваше здоровье? Потоцкий взглянул на нее, как орел на лисицу, и не слишком вежливо буркнул себе под нос: - Превосходно, спасибо. Коротко поклонился Освальду, скинул мохнатую шубу на вешалку и в своем неизменном офицерском мундире и блестящих высоких сапогах, пока еще не уступивших свое место бесформенным валенкам, сел на стул для самых малозначимых посетителей. Подальше и от Мараньева и от супругов Вуд, у стены. В бездонных глазах миссис Вуд отразилось легкое недоумение. - Да.. случается... - в поддержку темы ружей прибавил Архип Осипович, снова хватаясь за свой спасительный платочек. - Бродить. Волк. Редко медведь. Но вы не бояться. Бывать на окраинах. Центр города - нет. Успокоив таким образом иностранцев, и искоса взглянув на пристроившегося возле стены инквизитора более высокого ранга, Мараньев кашлянул и приступил к не менее обыденным, но более важным вопросам: - Мало мочь предложить. Здесь тихо. Вам, barushnia, иногда с ugolovnui rozusk. Tamozhnia. - Здесь недалеко каторжники живут. - пояснил на своем практически идеальном "англез" Потоцкий. - Иначе, как через Архангельск, им не сбежать. А таможня в порту проверяет суда. Чтобы не было чего-нибудь опасного или запрещенного. - Специалист ваш профиль - продолжил Мараньев, снова бросив короткий взгляд на господина Потоцкого, и адресовав Морин не вполне уверенную улыбку очень расположенного к красивой молодой особе пожилого человека. - в городе почти нет. Очень меньше. Свободное время найти, чем занять. Мистер Вуд? Что мы мочь предложить для вас? Вы желать работать Инквизиция? - О, нет. - С неуместной в таком вопросе поспешностью ответил Освальд отвлёкшись на Потоцкого, чьё поведение, вызвало и его недоумение тоже, инквизитор, кажется, был не в духе. Вернувшись же к теме вопроса, он тут же несколько поправился, скорее даже оправдываясь. - Я работал в Лондонском отделении Аналитического Департамента Инквизиции, старшим аналитиком, и буду рад помочь если мои услуги или руки потребуются, но пока, если позволите, хотел бы воздержаться от ответа. Больше его волновало куда устроят Морин, и известие что специалистов её профиля, второго профиля, в городе немного, не слишком его обрадовало, нет, с одной стороны ему это казалось даже неплохим, и было чему за неё порадоваться, но поводов для волнения он всё же видел больше, несмотря даже на то что городок был тихий. Незнание языка, преобладающий мужской состав в совокупности с местными нравами, опять же//. И несмотря на соблазн получить должность поближе, он всё же приходил к тому что идея эта была скверной, человеку без дара на достойное место в таком, "удалённом" отделении, не светит. Тем более без знания языка. Не похоже что здесь, даже особо нуждались в тех же оперативниках. - Поглядеть прежде что к чему, думаю, вы понимаете. Мараньев уставился на Освальда, а потом на Потоцкого, который кратко перевел, резюмируя, что мистер Вуд покамест не хочет поступать на работу. Возможно позже. Начальство развело руками, не имея намерения принуждать мистера Вуда к чему-либо. При словах "уголовный розыск" Морин едва заметно поморщилась. - Я стану делать то, что нужно. Безразличный взгляд надзирателя коротко скользнул по ее плечу и вновь вернулся к созерцанию потолка. - Вы, конечно, учить говорить po-russki. - это был даже не вопрос, и Архип Осипович с надеждой взглянул на иностранных гостей. - В столице вам было бы легче. - флегматично заметил от себя Потоцкий, в данный момент изучая собственные сапоги. - Почему? - немедленно полюбопытствовала Морин. - Те, кто принадлежит дворянскому сословию, с детства изучают иностранные языки. Кто один, кто больше. Англез теперь в моде. А дворян в столице, kak sobak... - Александр Станиславович! - немедленно возмутился Мараньев. - Poboites Gospoda! В общем-то, и без знания языка, контекст был ясен. Младший по возрасту, но не по рангу инквизитор тяжко вздохнул. - Много их там. Много. Вам, может, и не пришлось бы с простолюдинами беседовать вовсе. С вашими.. хм.. - он снова взглянул на Морин, но скорее с легким скепсисом, нежели с неприязнью. - ..талантами. А здесь придется учить. Иначе будете все равно, что немая. Супруг ваш дело говорил. Освальд же коротко без всякого выражения взглянул на Потоцкого без устали демонстрирующего своё недовольство, гадая, иссякнет ли оно когда-нибудь, или то обычное для него поведение, и не будет ли с того проблем, но, как и прежде, не пришел к конкретному выводу, сочтя что его можно было, наверное, понять, и что нужно время. - Конечно мы думаем учиться говорить по-русски, - кивнул Освальд Мараньеву поправляя очки, и ободряющие улыбнулся Морин. Обещание, данное не донимать этим вопросом до того, как она поправится и все не уладится, иссякло, и к вопросу теперь следовало вернуться. - Я хотел найти учителя или школу самое ближайшее время, и если вы можете что-нибудь посоветовать, буду премного благодарен. Возможно в Торгово-Морском училище учат русской грамоте и иностранцев? - Предположил он. Чего-чего, а недовольства у господина Потоцкого действительно имелся неограниченный запас. По крайней мере, до сих пор оно ни разу не исчерпалось ранее конца беседы. Надзирающий сдвинул брови, отчего его довольно молодое, в целом, лицо, обрело ещё больше суровости. Прежде чем Мараньев успел открыть рот, а Морин метнуть быстрый взгляд сначала на супруга, а потом, закусив губу, на их сердитого сопровождающего, тот встал со своего места и отошёл к окну. - Я уже побывал в училище. И в гимназии тоже. - без выражения сообщил он, так как эти три дня, что супруги Вуд разбирали вещи, он большую часть дня посвящал поискам подходящего учителя. К несчастью, те либо волею божиею помре, либо впали от старости в маразм, либо знали английский (или русский) столь дурно, что у Потоцкого зубы начинало сводить после двух-трёх фраз. Он обошел человек десять, адреса которых смог раздобыть, после чего, под утро четвертого дня решение пришло само собой. В полусне, зарывшись под тремя пахнущими пыльными сундуками одеялами, он понял, что есть совсем простой выход: - Учить вас тут некому. - вся интеллигенция кучковалась в столице, а среди лесорубов и рыбаков учителя попадались крайне редко. - Но я мог бы взять это на себя. Отвернувшись от окна, Потоцкий уставился на Освальда. - Если, конечно, у вас нет возражений по поводу моей кандидатуры. Познания языков сомнений не вызывали, но, пожалуй, была небольшая проблема в полном отсутствии педагогических талантов. - Что, нашелся учитель-то? - по-русски поинтересовался Мараньев несколько растерянный, потому что из английского монолога своего коллеги понял далеко не все. - Вот и славно. Вот и чудесно. - О, мне прямо неловко утруждать Вас ещё и этим, - ответил Освальд доставая белоснежный платочек чтобы протереть очки, не предполагая что мистер Потоцкий столь загорится этой просьбой. Но неиссякаемый источник недовольства вне всяких сомнений не был тем, что искал мистер Вуд в учителе языка, или любой другой господин на его месте, испив подобного вдоволь ещё в пору юности от Оксфордских мудрецов столь же старых как и его стены, и столь же порой увязнувших в маразме, как те в почве. И его безупречно прозрачные стекла очков не смогли сейчас укрыть мелькнувшего в глазах смятения, способного выдать что при наличии выбора, он бы предпочёл учителя иного, и не без причин отличных от предполагаемого полного отсутствия педагогических талантов у сурового молодого инквизитора. Легкое недоверие к неудобному отсутствию учителей в всё же портовом городе где было полно иностранцев, и неожиданному рвению проявленному к обычному светскому вопросу, растворилось почти без следа, но не затаённая неприязнь с дня первого встречи, что походила на не долеченную болезнь, спящую, порой почти неуловимую, но неизбежно возвращающийся в часы неудобства и слабины. - Но раз такое дело, это было бы весьма любезно с Вашей стороны, если, вам это, и правда будет не в тягость. Ведь эту мысль Освальд хотел предложить ещё раньше сам в попытке наладить дружеский контакт и задавить ту заразу, увязнувшей в нелюдимости инквизитора. Теперь же, вот, видимо Он решил в очередной раз пошутить. Может, оно было и к лучшему. - Какие могут быть возражения? - жизнерадостно изумилась Морин, одновременно с мужем, проявляя свойственную ей наивную недальновидность. За эту нравственную поддержку была награждена наимрачнейшим взглядом серых глаз. Освальду досталось неопределенное выражение излома губ. То ли Потоцкий прочел его скрытое за протиркой очков недовольство, то ли нет, оставалось неясным. Инквизитор ничего не ответил на это, но, вероятно, раз решился на это, то, видимо, не боялся немного затрудниться. - Сообщите мне, когда желаете начать уроки. - соревноваться в вежливости и предупредительности речевых оборотов надзиратель то ли не умел, то ли просто не желал. Мараньев поднялся со своего стула, продолжая приговаривать свое "вот и чудненько", и протягивая мужчинам руку для рукопожатия, что означало, что встреча закончена. - Сегодня отдыхать. - взмахнул он давешним платочком, и снова принялся отирать испарину на лбу и щеках. - Завтра известить, если надо. Нарочный. Позже поставить к вам телефон. *** Демоническое Р-ы-ы-ы Через день. Следуя наказу господина Мараньева отдохнуть и привычке мистера Вуда не откладывать дела на потом, первый урок заумной русской грамоте было решено назначить через день, чтобы у всех было время подготовится, но как это частенько бывает, назначенный час подкрался подобному хищнику - тихо и неожиданно, тут же нависнув тяжёлой неотвратимостью, готовой рухнуть на стол предусмотрительно купленными заранее учебниками, словарями и писчими принадлежностями, только и ждущих возможности смутить человеческие умы, или, отдельно взятую юную ведьму. - Не поможешь? - Окликнул её супруг закидывая дрова в остывшую печь чтобы подогреть чай к приходу инквизитора-учителя. Следующий после визита в Архангельское отделение Инквизиции, день для Морин прошел в напряженном ожидании, однако, обещанный Мараньевым нарочный так и не появился. Видимо, дел для нее никаких так и не нашлось. На следующее утро миссис Вуд проснулась рано, и после завтрака без дела слонялась по комнатам в какой-то непонятной даже ей самой тоске. К счастью, Освальд все-таки решил прервать это пагубное занятие, ибо вид лежащих на столе письменных принадлежностей и стопок книг навевал на его супругу глубокое уныние. Морин взялась за поиски подходящей случаю посуды на стол, выпустив, наконец, из цепких пальцев многострадальные жемчужные бусы, к которым так удачно подходило подаренное ей на свадьбу обручальное кольцо. - Мне кажется, я никогда не справлюсь. - отчаянно выдергивая бахрому из расписного аборигенного платка, который ей накануне презентовала хозяйка, Морин закусила губу. - Я же совершенно глупая. Учеба мне никогда не давалась.. - Вздор. - С непоколебимой уверенностью заявил Освальд в лицо этому жесткому к себе суждению, и с мягким укором во взгляде, дал вполне себе наказ. - Выбрось это из головы. "Выбросить и желательно раздавить каблуком", что-то такое блеснуло в его взгляде и в том, как он вскочил, подобно высвобожденной пружине будучи полным несогласия с прозвучавшими утверждением. Даже если они были частично правдивы, трудности в учёбе не были основанием считать себя совершенно глупым для него, и обняв её за плечи он с вкрадчивой нежностью прошептал над самым ухом: - Всё у тебя получится. - И слово своё как скрепил поцелуем, и волей рук что, скользнув по предплечью ниже, спасли платок от нервных пальцев в обмен на растерзание отдав себя. - И мы же вместе будем страдать над этим великим и ужасным северным говором, еще неизвестно кому придётся краснеть. Черный платок с ярким, с чем-то даже безвкусным, если рассуждать с позиций столичных мод, разноцветным цветочным узором, несомненно, вздохнул с благодарностью и облегчением, когда его оставили, наконец, в покое. Морин склонила голову мужу на плечо и тихонько засмеялась. - Ни за что не поверю, что ты станешь справляться хуже меня. Тут, однако, раздался стук во входную дверь, и миссис Вуд, подобрав подол темной длинной юбки, соответствующей ее недавнему положению замужней дамы, сбежала в кабинет, со словами: "Открой ему ты." Господь знает, зачем ей это понадобилось. Но Освальд догадывался, что дело было, не иначе как в каменной статуэтке, символизм которой до сих пор не был ему до конца понятным. Задумчиво пожав плечами и улыбнувшись вслед, ему ничего не оставалось как выполнить эту маленькую просьбу, чтобы не заставлять господина Потоцкого ждать. "Настроение, надо было полагать, у него будет скверное" - Подумал Освальд открывая дверь. За дверью мистера Вуда ждала неизменная мохнатая шуба из меха некоего неопределенного, явно не самого благородного зверя, в которой, лишь присмотревшись, можно было разглядеть их нового учителя русского языка. Господин Потоцкий немедленно охватил взглядом пространство за плечом Освальда, и только после этого протянул ему руку. - Доброго дня. - сказал он по-русски и почти улыбнулся, чем, вероятно, поразил хозяина прямо в его чувствительное сердце. Затем повесил шубу на крючок. В два ряда пуговицы на синем мундире тускло блеснули. Взяв в руки принесенный с собою сверток, гость, предварительно оглядевшись, снова взглянул на Освальда. - Миссис Вуд не почтит нас.. - он почему-то запнулся, перейдя снова на родной его новым коллегам язык. -...своим присутствием? Показать контент Hide Вокруг никто не щебетал и не пытался исковеркать его имя. С некоторых пор это стало непривычно. - Dobrogo dnja. - Повторил Освальд на языке, собравшем их сегодня пожимая протянутую ему руку, и даже тоже улыбнувшись в ответ британской улыбкой, которой приветствовали соседей, гостей, с которой совершали торговые сделки и... объявляли войны. Слишком уж разительны были перемены в поведении господина инквизитора, и сердце чуткое не только к миру, но и к злокозненным интригам, чуточку кольнуло от смутного ощущения дежавю, эта улыбка, осторожный взгляд через плечо, и вопрос, явственно что-то напоминали, только, никак не удавалось вспомнить что именно. - Разумеется, она сейчас подойдёт. Может быть пока чаю? - Предложил Освальд гостеприимным жестом приглашая войти и переобуться, не дав помешать своей порой нездоровой осторожности радушному гостеприимству. - Pochemy bu i net? - согласился гость, и добавил, чтобы покамест не слишком загружать память ученика. - Было бы неплохо. На улице довольно прохладно. Между тем, зима в поморских краях только-только разворачивалась. И настоящие холода еще не наступили. - Что это тут у вас? - поинтересовался он, склоняясь над письменным столом, на котором были разложены приобретенные в Петербурге учебные пособия. - Отлично, отлично, - повторил радушный хозяин следуя в трапезную, - надеюсь настоящий ассам придётся вам по вкусу, мне он всегда был ближе по духу, чем дешёвые подделки Томаса Липтона. Увы, рыцарский титул полученный от королевы за благородный напиток, не был гарантом качества для массового рынка. - Это? Методические пособия. - Спокойно, и даже несколько удивлённо заметил он разливая ароматный напиток на троих, даже несмотря на то, что Морин, кажется немного задерживалась. - Словарь, разговорник, учебник, учебник для гимназистов, думаю, это будет полезно. Транскрипции правда, не даются мне совершенно. Вопрос был предельно простой и не содержал в себе решительно ничего удивительного. Потоцкий взял пару книг и бегло пролистал. - Что ж, хорошо.. - задумчиво протянул он, откладывая столичные пособия. - Но начнем мы вот с этого. Из свертка на свет божий появилась не первой свежести книжица, на обложке у которой было большими буквами начертано "АЗБУКА". А с первого разворота смотрел портрет автора, сердитого старика с большой седой бородой. Старик этот уже несколько десятков лет был известен в литературном мире настолько, что, кажется, любой достаточно образованный человек на планете знал фамилию Толстой. Инквизитор одернул мундир и сел. Потом, прикинув что-то в уме, отстегнул пояс с приделанными к нему ножнами и кобурой, и отложил, видимо, в расчете, что здесь ему не придется ни отстреливаться, ни отбиваться саблей. - По правде говоря, я мало что понимаю в чае. - признался он, принимаясь за свою чашку, но из этого не вышло ничего хорошего. С потрясающим, за полным отсутствием злонамеренности, невезением выбрав для своего появления наименее подходящий момент, Морин, нервно сжимая кулачком платок на своей груди, возникла откуда-то со стороны прочих комнат. Волосы были убраны по совету Освальда, дабы казаться старше и ответственнее, темная глухая блуза и юбка с высоким поясом, в пол, производили впечатление скорее монашеского, нежели светского одеяния, но на этот счет однажды высказался даже ее брат: старания придать себе строгий рабочий вид увенчались успехом лишь частично. - Здра-ст-вуйте, Александер Станивс.. Заметно было, что она практиковалась и звучало это куда лучше чем прежде, но длинное, вероятно польское, отчество вновь поставило ей подножку. Оступившись, Морин смолкла, не решаясь, как обычно, повторить попытку. То ли от неожиданности, то ли слепящей ведьминой красоты, то ли от всего сразу рука у самопровозглашенного педагога дрогнула и половину кипятка из чашки он плеснул себе на грудь. С губ слетел какой-то незнакомый Освальду фразеологизм, который вряд ли был включен в программу их первых уроков. Схватившись за ближайшее полотенце, Потоцкий свистом втянул воздух сквозь зубы. - Da Bozhe moi, миссис Вуд! Не мучьтесь вы так, зовите меня просто Sasha! - выпалил, перемежая свои и иностранные слова, пострадавший. Бросив беглый взгляд на ведьму, потом на ее мужа, добавил уже спокойнее. - Сложностей и так будет много, к чему добавлять лишние с самого начала? По всему выходило, что даже пить чай в этом доме было довольно опасно для здоровья. Освальд не сдержал ироничного взгляда на предложенную книгу, странным образом ему был известен не только автор, но и сама книга, ибо к покупке "методических материалов" он отнёсся с свойственной ему щепетильностью и, возможно, с британской горделивостью, ибо счёл себя достойным более серьезного чтива, сунувшись сразу в овраги - в переводы газет и нужных ему статей и заметок. А сказки были больше для души, но это был секрет. Теперь, же, как говорят, "Не говори врачу как лечить, а учителю как учить". Оставалось верить, что господин Потоцкий знает что делает, и избавь господь от дурных мыслей, не решил позабавиться над с чудными иностранцами. - Скажем так, сбор детскими руками на вкусовые качества не влияет. - Хмуровато поджав губы сделал Освальд наверное только ему понятное замечание и повернувшись на голос любимой, невольной улыбкой подтвердил слова её брата. И не он один. - Ох! - Хмыкнул он тут же повернувшись за салфеткой, но гость справился уже и сам. - Неудача, говорят к неожиданным переменам. Давайте одолжу вам что-нибудь на время?.. Чай и правда пить в этом было опасно, и к несчастью, сабля и пистолет тут помочь не могли никак. - Нет, благодарю. - вернув себе большую часть утраченного самообладания, инквизитор вежливо отказался. Пятно было не слишком большим, уже остыло, и у пострадавшего были все основания полагать, что оно высохнет само. Когда-нибудь. Морин ещё несколько секунд стояла неподвижно, а потом губы ее дрогнули, складываясь в некое подобие неуверенной улыбки. Она села за стол рядом с Освальдом. Устроив очаровательную свою головку на ладонях, спросила: - Скажите, Саша, - уменьшительная форма прозвучала в ее устах так трогательно осторожно, что инквизитор перестал полотенцем оттирать мундир и теперь смотрел на ведьму не отрываясь. - где вы так хорошо изучили английский. Потоцкий кашлянул в кулак и с заметным только ему самому усилием разорвал зрительный контакт. - Моя матушка была полиглот. Она сама учила меня с самого раннего детства. Потом в гимназии несколько лет. По-французски я так же говорю довольно сносно. А вот немецкий помню плохо. Ну и латынь, разумеется. Эта последняя для инквизиторов была предметом обязательным. Наконец, гость вернулся к привычному для всех стабильно хмурому состоянию. - Давайте же начнем. - Как вам будет удобней. - Не стал настаивать Освальд вновь наполняя чашку душистым напитком взамен разлитого, даже ещё толком сам не подозревая насколько и она возможно может быть близка к тому чтобы оказаться не там где полагается. Морин с свойственной ею непосредственностью была очаровательна, и Освальд надеялся что из всех дисциплин обязательных для инквизитора, Потоцкий, был прилежен не только в латыни и вредности характера (что порой шутки ради, он относил к перечню тех самых обязательных предметов). - Впечатляет, - не стал скрывать он скромного восхищения в немалых познаниях в той области в которой обошла его стороной, и улыбнувшись, заметил, - выходит, нам с вами повезло. Остаться без учителя было бы дурно, а приглашать в такой... отдалённый во всех отношениях край было бы крайне расточительно, здесь с этим, как он успел набить короткие справки, была целая напасть. Преподаватель в училище, как он понял с сбивчивых объяснений, то-ли выпил какой-то "сугроб" прошлой зимой, то-ли утоп в сугробе, но так или иначе скончался, и желающих занять вакантную должность до сих пор не нашлось. Так что, разложив перед собой и Морин письменные принадлежности, он кивнул. - Пожалуй. Между тем, в следующие полчаса чай никуда не выплескивался, зато скрипели по бумаге перья и время от времени трио голосов хором произносило очередной звук. Мистер Потоцкий избрал прогрессивную методику, в которой полагалось не только произносить, но и немедленно записывать незнакомые звуки. Нашлось здесь место и транскрипциям, которые, впрочем, не всегда облегчали дело. - Нет, не так. - качнул головой инквизитор, временно заделавшийся учителем, и повторил. - Р-р-р-р-р.. Такого звука в родном языке Вудов просто не было. Морин немедленно прокартавила новую букву, инквизитор усмехнулся краешком рта. - Это сложно. - заметил он. - Придется потренироваться. - Не то слово. - Согласился Освальд, по прежнему придерживаясь своего прежнего мнения, что транскрипции делу нисколько не помогали, а только лишний раз всё усложняли абстрактным обозначениями, что не мешало ему однако делать на полях какие-то свои заметки и тайные обозначения, напоминающие студенческая скоропись. Тут, действительно требовалось долгая практика, месяцы постоянного труда. Сделав недолгий гортанный распев, он тоже попробовал повторить, но в привычной для языка манере выходил скорее шепелявый звук близкий скорее к "с". - Напоминает де... - начал было он чтобы пожаловаться на обилие рычащих и гортанных в этом наречии - "Даже демоны говорят на английском, но не русские..." Но вспомнив кто сидел напротив него быстро поправился. -...мецкий*... - Очень воинственный язык, с рычанием. Что он и продемонстрировал, после второй попытки, довольно близко. - Попробуй держать язык ближе к зубам и как-бы, вибрировать. - Посоветовал он с стеснительной улыбкой Морин. - На немецкий? И вовсе нет. - немедленно сдала все секреты мужа миссис Вуд, запальчиво заявив. - Эти буквы словно демоны выдумывали! И правда, очень похожи. К счастью для всех, демонический язык хотя и не был так же распространен среди господня воинства, как латынь, но являлся этаким маркером высокого положения и глубоких познаний в предмете. Знать демонический было почётно. О чем не раз напоминал Морин ее брат. Это была одна из причин изучать его. - Интересное впечатление. - без особенного выражения заметил Потоцкий, кончиками пальцев выбив какой-то ритм на столешнице. - Разве вы сами никогда не замечали? - неподдельно изумилась Морин. Краешек рта педагога против воли вернулся вверх. - Никогда. Дело в том, что на демоническом я не говорю. Как-то.. - он запнулся, скользнув взглядом по присутствующим и остановившись на посудном шкафу с прозрачными дверцами. Такой шкаф имелся в каждой уважающей себя имперской гостиной. - ...не подумал, что это мне пригодится. - О, вам не пригодится. - лучезарно улыбнулась миссис Вуд. - Я на нем ни слова не знаю. А вот мой брат говорит на нем свободно. - У вас ещё и брат есть. - было в инквизиторской интонации нечто странное. То ли некоторое отсутствие такта, то ли опаска, то ли обречённость. А может, все вместе. - И что же, он такой же, как вы? - поинтересовался надзирающий, отпивая чай, маскируя интерес вежливостью. - Он гораздо умнее меня. - на лицо прекрасной демоницы набежала лёгкая тень. - И он инквизитор, как вы. Но в остальном мы похожи, это так. Наконец она воспользовалась советом Освальда и снова зарычала, как рычат котята, воображая себя тиграми. - Нет, у меня никогда не получится. - убеждённо заявила ведьма. Два монаха в древности принёсшие письменность в эти земли будь сейчас живы, без сомнения оскорбились бы до глубины души, и хотя та история Освальду была пока неизвестна, он видимо не иначе как почувствовав негодование святых старцев на небесах от речей четы Вудов, смутился, и было уже хотел остановить супругу, но, действительно к счастью, ничего вроде бы не произошло и он убрал неплотно сжатый кулак от подбородка, все же жалея что оговорился. Ибо похоже Потоцкий всё равно нашел подобное сравнение не слишком приятным, или нашел ещё причин. И желая сменить тему, вернулся к уроку, воодушевляюще возразил вновь хотя бы ради возможности послушать новые попытки что находил по особенному милыми. - Получится. Уже вроде бы ближе? Только нужно больше практики. Думаю, язык Врага Мортимеру тоже дался не за пол часа или час. Хм. К слову говоря, Мортимер. Третий звук в имени довольно схож. Только более раскатиситый, и кажется, язык следует держать ближе к зубам, я прав? - Обратился к учителю, что счастье, пока не ещё не сбежал. Потоцкий сидел на своем месте спокойно, и покамест склонности к побегу не проявлял. - Ближе к зубам, верно. - кивнул он. - Нужно при этом сильно выдохнуть, чтобы кончик языка задрожал. Морин только тихонько вздохнула. Мортимер и правда вызубривал слова языка их предков с невероятным упорством. У него ушли на это годы. Последняя мысль привела буквально в отчаяние. Мортимер всегда отличался большим прилежанием в учебе, с другой стороны, раз уж она приехала сюда, деваться некуда. - Тренируйтесь, миссис Вуд. - поднажал строгий педагог. - Почаще. Можно перед зеркалом. И подумал, что же будет, когда они дойдут до камня преткновения всех иностранцев - великой и ужасной буквы "Ы". Ведьма вздохнула и принялась картавить с удвоенным усердием. - Безусловно, мы прибегнем к этому совету. - Согласился муж ведьмы и поддержал её похвальное рвение собственными попытками распугивая мышей вместо еще отсутствия настоящего ведьмовского кота, а может, и не только их, ибо на пути к правильному произношению супругов ждало ещё много трудных препятствий и котлованов способных вернуть буквенные кошмары. До великой и ужасной буквы "ы" была "ц" заставляющая иностранцев привычно сопеть и шепелявить, вместо нужной чёткости и звонкости звука, и не менее ужасная буква "щ" тоже ставящая в тупик, но безусловно, "Ы" была хуже всего, Освальд недоуменно взглянув на наставника, и внимательно, с неприличной откровенностью вглядываясь в его гортань, озвучил нечто, что и сам счёл неприличным. - Нет, тут явно следует сделать небольшой перерыв. - Безапелляционно заявил он, заменив чернильницу на тарелку с булочками и встал чтобы подогреть чайник. - Прошу, угощайтесь. Русский походил на демонический не только звучанием, но и тем, что воспроизвести это звучание можно было только, воистину, с нечеловеческим речевым аппаратом, или как минимум, не без пары попыток застудить горло, ибо его уже саднило как голову после попыток разобрать Слова Творения. Только послевкусием было не до сих пор ясно горящие в памяти труды Платона, а шум, свист, и желание пить и выпить. Как бы не той самой "Vodka" - Знаете, не стану скрывать, что хотел полюбопытствовать на несколько запретную тему, если не станете возражать. - Начал Освальд стряхнув то пагубное наваждение, и тут же впав в другое. - Вы как-то вскользь упомянули местные заповедники, вам доводилось там бывать? К вящей таинственности, разглядеть инквизиторский речевой аппарат за кучерявой бородкой не представлялось возможным, так что все признаки демонизма, если они имели место быть, так и остались для учеников загадкой. Впрочем, если проехать еще пару-тройку тысяч километров на восток, то наверняка можно было встретить пёсьеглавцев или даже сциоподов, в нечестивом происхождении которых сомневаться уже не приходилось. Потоцкий не стал возражать против перерыва. Морин совершенно по-детски радовалась возможности перестать упражняться, словом, все были довольны в той или иной степени. - Я служил в Уральском последние несколько лет. - ответил инквизитор после небольшой паузы. - Хозяйка лично просила меня взяться за.. - короткий взгляд на Морин. - ..эту работу. Похоже, это было важно для нее. - О, надо же какая удача, что-то подобное я и предполагал. -- Изогнув бровь обрадовался Освальд, ведь действительно было логично отправить на подобную должность того, кто знает, нежели чем посвящать нового человека в столь деликатную тайну. А уж в том, что матери Морин не составляет труда замолвить словечко, сомневаться Освальду не приходилось. Совсем не приходилось. - И Вам знакомы другие? - Полагаю, да. - осторожно отозвался Потоцкий. - Если под "другими" мы с вами понимаем одно и то же. Впрочем, таких, как вы, - ещё один короткий взгляд в сторону подпирающей голову кулачком Морин. - я не встречал ещё никогда. То есть, я слышал, как таких... отпрысков.. подвергали зачистке. Вместе с существами, их породившими. Чуть запинаясь, инквизитор замолчал, Морин мягко улыбнулась, касаясь кончиками пальцев своих бус. На фоне тёмно-синей ткани ее кожа казалась одного цвета с жемчугом. - Один инквизитор пожалел нас с братом. - кивнула она, соглашаясь, что случай действительно уникальный. - По его настоянию казнь нашей матери отложили на срок, достаточный, чтобы выносить и родить. - Но как.. - вопрос не успел прозвучать. - Все дело в том, что мы были лишены дурного влияния, над нами не проводилось порочных ритуалов. Кровь - это всего лишь кровь. Как цвет глаз или волос... - Вы сейчас прочли мои мысли? - нахмурившись, поинтересовался Потоцкий. - Нет. Я никогда не читаю чужих мыслей без разрешения. - подумав, она взглянула на Освальда, и добавила. - Или рабочей необходимости. У вас на лице все написано. Нежная улыбка вновь озарила ее красивое лицо. Инквизитор покосился на мистера Вуда, представляя, каково это, быть женатым на женщине, которая даже без магии всегда знает, что у тебя в голове. По тому, как он смотрел на неё, с любовью, столь разной и переменчивой как погода весной, с обожанием, обжигающим собственную душу и преданностью, с тем как он говорил о ней, даже в строгости официального тона и светского разговора, порой роняя плутовские искры, выходило что очень даже неплохо. Уж лучше, чем если бы было наоборот, или если, быть женатым на той, чьи мысли сплошь туман и виражи. - Жаль, очень жаль, признаться, была надежда что тут могут и другие, которым повезло спастись во Христе. - улыбнулся с воздушной грустью счастливый муж, отламывая себе кусочек булочки, утверждаясь в знании, и так ему давно известном, что жена его настоящее чудо. Увы, порой так тоскующая о том, чего наверное он дать не мог, как бы не старался каждый раз. Туманов и внезапных виражей под копной каштановых волос было и вправду предостаточно. Морин взглянула на супруга с удивлением. Подобные надежды для нее оказались новостью. - Так вы поехали сюда искать.. кх.. себе подобных? - в легкой растерянности поинтересовался Потоцкий. - Нет! - торопливо возразила миссис Вуд, и чуть порозовев от собственной бурной эмоциональности, добавила. - Нет, конечно. Это были.. - она вдохнула поглубже, взяв на мгновение паузу. - ..семейные обстоятельства. "Семейные обстоятельства" применительно к даме, в дедушках у которой сидел настоящий демон, а сама она вмещала в себе чудовищные по разрушительной мощи силы, наверняка достойны были самого тщательного изучения. Однако, надзирающий отставил чашку с чаем и изрек: - Продолжим. А для Освальда, с неловким каламбуром, новостью стало удивление супруги и предположение их учителя. - Нет, - ответил бы он на вопрос в унисон, если бы не тихая и спокойная уверенность его голоса не вошла бы в резонанс с пылкостью ответа Морин. - То есть, да, семейные обстоятельства, а это просто случайное любопытство. Во всяком случае, ему бы лично показалось странным, если даже не глупым, отправляться в такую несусветную глушь ради поиска себе подобных без всяких предварительных справок, или хотя бы намёка на их возможное наличие. Но истинной причиной визита сюда стали медведи, и они тут доподлинно водились, но ни Освальд, ни тем более уж Морин, внешне, в отличии от господина Потоцкого, никак обликом не выдавали возможного с ними родства. Может в этом и был секрет ужасной буквы "Р". И если уж все медведи, ужасные звери, не говорят по-английски, как у них обстояли дела с буквой с ещё более таинственной, "Ы"? Может именно её они повторяют бродя по заснеженным лесам проснувшись от спячки раньше срока? Вот так проснувшись и вместо сладкого запаха весны и зелёной травы увидев перед собой белый покров так и застывают мыча "Ы-ы-ы-ы-ы". Освальду это казалось очень вероятным, о чём он даже пошутил, потому как у него это буква и звук теперь надёжно ассоциировались с безнадёжным отчаянием, и будь он русским медведем, то непременно замычал бы, но, поскольку был пока-что безработным британским аналитиком, только кривил лицо и в тщетных попытках напоминал никак не медведя, а скорее ирландского моряка пропившего душу, или немого от рождения в тщетных попыток выдавить из себя хоть какой-то подобный звук, что даже, верным звучало не очень аппетитно как "Ы-ы-ы-э-э-э". И бесспорным, становилось и другое, если уж прекрасную ведьму миновали порочащие заклинания в младенчестве и при прошлых попытках чтения супруга, то они могли её настигнуть сейчас, сложившись случайным образом из нечестивых коверканий великого языка. И тем не менее, первые камни были заложены, первые слова-примеры не заставившие инквизитора болезненно морщится были произнесены, а результаты для первого дня были достигнуты в удовлетворительном качестве, как следовало надеяться, не переросшим в желание сбежать. И на конец академических часов, Освальд поблагодарив за урок и пожав руку, обратился к Морин с просьбой чтобы решить один еще нерешённый вопрос. - Морин, не оставишь нас на пару минут? Пока медведи в своих берлогах страшными голосами подвывали "ы-ы-ы!", устраиваясь на зимний сон, Морин, ради разнообразия, решила побыть покладистой. - До свидания, Саша. - сделав крошечный реверанс, ведьма улыбнулась тихой, сдержанно сияющей улыбкой, поцеловала мужа в щеку и упорхнула в другую комнату. От чего инквизитор вновь несколько растерял концентрацию, упустив кое-что из короткого диалога, завершающего урок. - До свидания. - эхом отозвался он, вытягиваясь по струнке, по той самой военной, бог весть где приобретенной, привычке. Довольно опрометчиво было с его стороны разрешать звать себя так. Эта мысль запоздало ввинтилась в мозг. - Когда вы.. - небольшая пауза. - ..намерены продолжить уроки? - В любой удобный для Вас день и час. - Ответил Освальд инквизитору уже серьёзней, после того, как проводил Морин теплой, и немного плутовской улыбкой. - Это ведь Вы оказываете нам большую услугу взявшись за это дело, и мы так не обговорили Ваше вознаграждение. Выражение лица инквизитора с привычно хмурого, чуть растерянного временами, сменилось на оскорбленное. - Жалованье инквизитора в любой стране вполне достаточно для того, чтобы обеспечить пристойную жизнь даже семейному человеку. Я же холост. Как это часто бывало и с братом миссис Вуд, беседа ни с того ни с сего, и очень круто свернула с ровной дорожки в овраг и все полетело в тар-тарары. - Не заговаривайте больше о деньгах, будьте так добры. Если только вам не захочется вдруг нарочно оскорбить меня. Как-будто опасаясь возможных неловких переговоров на эту тему, Потоцкий ретировался в коридор, к своим меховым доспехам. - Продолжим завтра. В тот же час. Выбор времени был предоставлен ему, и Александр Станиславович - Саша - не пожелал откладывать его в долгий ящик. И как это частенько бывало с братом инквизитором, причиной взаимных обид, и тем что дорожка сворачивала не туда, становилось такая банальная, и одновременно сложная тема как недопонимание. - У меня и в мыслях не было Вас оскорбить каким-либо образом, всякий труд должен быть справедливо оплачен, а Вы немало тратите своего времени - сказал он уже, наверное, не иначе как вслед, и последнее слово пришлось вероятно в спину. - Видимо, в этом состоят культурные различия. Значит за мной ответная услуга. Начиная этот разговор, Освальд и не думал никого оскорблять, а потому немало удивился, и в некоторой степени, скорее оскорбился сам, ибо по жизни придерживался озвученного принципа, и того что безвозмездные услуги могут быть только между приятелями и родственниками, иначе это или неприятные долги, или эксплуатация, или благотворительность. Предложение, сделанное позавчера, как ему показалось, было сделано едва ли не из необходимости, если тайные надежды на отказ и выражение инквизитора была весьма красноречиво, и отказ сейчас от составления хоть и устного договора, британцу был искренне не понятен, что он и засвидетельствовал разведёнными руками и располагающей улыбкой. Но на счёт времени, спорить очевидно не стал. - Конечно, - возражений на это у него никаких не было, и раз начатый разговор был столь неприятен, видимо, оставалось только попрощаться. - Благодарю за урок ещё раз, хорошего дня. Господин Потоцкий, между тем, проявил к чувствам мистера Вуда предосудительную бесчувственность. - Не стоит благодарности. - вполне вежливо ответил он и изящно поклонился. - И не забывайте тренировать произношение. Накинул шубу и ушёл. Только теперь, в воцарившейся тишине, Освальд услышал доносящееся из кабинета приглушённые пение. Ария польского происхождения русалочки рвалась из заточения в четырех стенах, в стесненной каким-то неясным ощущением девичьей груди. И не прошло много лет, лишь минута, как моряк сраженный в сердце, бесшумной походкой утреннего штиля подкрался к своей леди Рейна* Мотив песни был иной, но что это меняло, когда голос манил и очаровывал, даже в словах просто лишенных смысла?.. - Уже тренируешься? - Спросил он с улыбкой, не сразу, дав куплету завершиться, а себе полюбоваться. - Знаешь, мне кажется я раскрыл секрет русского произношения, все дело в бороде! Воздушным жестом он подхватил каштановую прядь и прислонив к своим губам полюбовался в зеркало, прикидывая как бы она смотрелась на нём. - Может мне тогда тоже отрастить, м-м-м? Сирена засмеялась перезвоном серебристых колокольчиков. - Попробуй, отчего же нет? - промурлыкала она, обнимая супруга и склоняя голову ему на плечо. - Станешь похож на их Gosudar Imperator. Александр III отвергал бакенбарды и отдавал предпочтение окладистой священнической бороде на каждом виденном ими до сих пор портрете. - И, кажется, это не po-russki. - неуверенно прибавила она. - Честно говоря, я понятия не имею, о чем там поется. Но мелодия очень хороша. - Значит, ты даже не догадываешься о чём поёшь? - Ужаснулся Освальд с наигранностью романтических комедий. - А вдруг это непристойные, как их там... Chastushki?! Где сам супруг успел познакомиться с этим небезынтересным народным творчеством, ещё предстояло выяснить... - Где же ты её услышала? - Что однако не помешало ему игриво и самому обвинить в подобном. - Мало ли... Хотя мелодия, действительно красивая. А то говоришь что у тебя ничего не получится... Получится. Уже получается, ещё будешь петь po-russki и все будут замирать в восхищении, со слезами радости на лицах... Чуть отстранившись он словно бы выглянул за вуаль времени, увидев умудрённым взглядом ту картину что рисовали его слова и одобрительно кивнул. Свет за окном создавал любимой сияющий ореол и он отпустил удерживаемую прядь. - Значит решено! - Без раздумий твёрдо решился он насчёт бороды, тёплым бархатом голоса напев: - Надо же соответствовать своей коронованной солнцем императрице, столь прекрасной и волнующей кровь без всяких прикрас... И с пылкой нежностью поцеловал её в белоснежную шею, предусмотрительно предупредив заранее. - Она будет колоться... И поцеловал ещё жарче и ниже, обнял словно приглашая в танец, но прижимав к себе столь почти бесстыдно близко *1 Имеется ввиду: Demonic (демонический) Deutsch (немецкий) *2 Имеется виду легенда о Лорелей, сирене что заманивала корабли на скалы в устьях реки Рейн. *** О чём не поют в джазе Спустя две недели Шли дни, прошла неделя, а за ней и вторая, почти что ежедневные уроки приносили свои первые, если не плоды, то ростки, такие, что бывают у счастливых садоводов, вроде бы ящик с какой-то скупой землицей, а в ней едва-едва заметно что-то зелёное, смотрит хозяин с улыбкой на это дело и молвит "А это отличный сорт тыквы, сладкой как груша, что прекрасно идёт на пироги", а на деле - два крошечных листочка ещё не сбросивших шелуху с семечка, так же было и тут. Стоило преодолеть первый порог страшных букв и звуков, и взяться за слова, как выяснилось что то было самое простое, а впереди ждала сложнейшая грамматика, и правила! Если их таковыми можно было назвать! Казалось в этом языке вообще не было ни одной ясной и чёткой установки, на любой закон находилось исключение, иногда целый десяток. "Это слово из французского, оно произносится по другому", "Это из польского", "Это, ну оно просто так читается", и так пожалуй во всём, в этом наверное и было отражение русского духа и быта. Нельзя - но иногда можно. Запрещено - но если надо, то ладно. Умопомрачительные рода терзали рассудок, обилие нюансов вгоняло в трепет, первые успехи жестоко критиковались, чтобы не было времени почивать на лаврах, да и какие успехи за две недели, даже с ежедневными занятиями? Ещё вечерние тренировки которые порой стремительно прекращались едва начавшись... Быт постепенно налаживался, спадала слабость от долгой поездки и перемены воздуха, морозы ещё терзали тело, но уже так не пугали дух, но настоящие холода для этих земель были ещё впереди. Постепенно приходило привыкание к мысли что они тут надолго, что это не диковинное путешествие что скоро закончится, и когда эта мысль вновь шевелилась в голове Освальда, он с новым рвением брался за книги, и поиск себе достойного, как он считал, занятия. Но в этот день, Морин вместо всяких приятных сюрпризов которые он пытался ей устраивать почаще, ждал неприятный - муж не вернулся как обычно, уже стемнело, а его по прежнему не было, в чём у него привычки не было. И дело уже шло ближе к ночи... *** ... Людей на улицах уже было очень мало, а те что были в большинстве своём были с ружьями, большинство уже сидело по домам и о их присутствии в этом городе говорили только теплые огни в окнах, если те не были закрыты на ставни, и без этих огоньков и силуэтами за ними легко было представить будто место это дикое, необжитое, или вовсе - забытое. Стихли звуки оставив только завывания ветра, и волчьего воя, что порой иногда можно было услышать. Только не всё же места в городе спешили закрывать глаза в дремоте, одним из таких мест была пристань, и как это часто бывает во всех портовых городах мира, шум у его дверей не стихал никогда, или же, почти никогда до самого утра, сегодня же, день было конечно не такой, какая-то компания уже выясняла отношения за углом, громко звучали грязные ругательства, но всё это было за углом, внутри же тепло, сытно, и весело, пока была компания и деньги. - Хэй, давай ещё по одной! - Последняя была две кружки назад, меня дома ждёт жена, не хочу её расстраивать. - Да тут у каждого жена! - Хохотнул один, и все остальные засмеялись. - А ещё два десятка ждут отсюда до Испании! Никуда она денется, дружище, давай, давай! Смех прокатился по столу, и требовательный стук кружок вторил ему, пришлось согласиться, хотя уговаривать то по некоторым причинам, примерного до эта дня семьянина особо не пришлось, тот непринужденно влился в компанию моряков словно оставшийся на берегу состарившийся матрос стоило только услышать на пирсе связанную родную речь, то оказалась команда прибывшей ночью "Мэри Роуз" с грузом сукна, зерна и малкой бытовой утвари, слово за слово, новость за новостью, и одна кружка в питейной сменилось другой, до самого позднего вечера. - Ну раз так, за ваш счёт господа! До Испании говорите, ну-ка, отдай. Отобрав у молодого Уилла Гитару, Освальд под одобрительный рокот выпил залпом пол кружки, и взял первые бодрые ноты, полилась музыка, слова песни, и конечно, выпивка... -Прощайте, прощайте, испанские леди Прощайте, не стоит лить слезы из глаз... или на русском: За эти две недели миссис Вуд начала время от времени посещать порт. В основном прелестной иностранке в сопровождении бородатого господина надзирающего поручалось побеседовать о погоде с соотечественниками, или же просто присутствовать, когда беседу ведут другие. Мараньев с коллегами довольно быстро смекнули, что теперь у них есть отличный способ безболезненного усмирения особенно гонористых в силу знатности или богатства пассажиров. Пока те приходили в себя, ослепленные демоническим обаянием, физический и ментальный осмотр каюты, багажа и, собственно, пассажира бывал уже закончен. А еще Морин намертво зазубрила слова: "спасибо", "до свидания", "меня зовут Морин". Вместо жуткого zdravstvuite, однако, иностранка по-прежнему пользовалась привычным "хэллоу". В качестве мести за этот мелкий акт неповиновения, Потоцкий из принципа перешел на русскую речь, снисходя до перевода только тогда, когда его об этом просили особо. Обоснование "так скорее научитесь" выглядело достаточно правдоподобно, но Морин оно не устраивало. Сегодня, впрочем, с мстительным господином Потоцким ведьма еще не виделась. С утра завернул мороз, а кораблей с достаточного калибра пассажирами не предвиделось, как и очередного столкновения в сфере выявления разнообразных нарушений магического правопорядка с очаровательными в своей непосредственности братьями Волковыми, сангвинарами-близнецами. Дети плотника, забранные у родителей в семилетнем возрасте, они не знали ни слова по-английски, зато неплохо разумели латынь и Морин казалось, что несмотря на языковой барьер, они прекрасно понимают друг друга. Выискав в квартире наиболее выгодную в смысле звукового резонанса точку, ведьма бросила пение, и взялась за словарик. Потом за обед. Потом снова за пение. Потом долго смотрела на телефон, и довольно поздно поняла, что уже стемнело. Спустя час она сидела на стульчике с высокой спинкой, и сжимая пальчиками одной руки жемчужные бусы, а другой - фигурку печального демона, и смотрела в стену. Обои в этом месте были повреждены, кажется, еще при поклейке и трещинки на бумажной основе складывались в причудливый иероглиф. Пробило семь. О, она прекрасно помнила, как сидела вот точно так, накануне отъезда в Рим, а брат, который всегда приходил вовремя, не явился. Теперь она стала немного старше. Когда часы показали восемь, миссис Вуд решительно повязала пуховый платок, накинула раздобытую коллективными усилиями достаточно ладно сшитую шубу из чернобурки, и вышла вон. *** Дребезжащий звонок разорвал сонную тишину, и Потоцкий вскочил, бестолково шаря рукой, которой никак не мог нащупать свалившийся с кровати пояс с ножнами и кобурой. Только сейчас он понял, что отключился неожиданно для самого себя. Осоловевший, как медведь ранней весной, он пошатываясь подошел к двери: - Кто? - скрипнул непослушный голос. - Саша, это я. - донеслось оттуда и ведьме пришлось некоторое время подождать. Она поскреблась снова и спросила вовсе шепотом в замочную скважину. - Саша? - Сейчас, сейчас. - откашлявшись, преувеличенно бодро очнулся тот, и, спотыкаясь, метнулся к зеркалу, чтобы привести себя в условно приличный вид. Сказать, что он не ожидал подобного визита - ничего не сказать. Когда дверь, наконец, открылась, на пороге возникло закутанное в чернобурку прекрасное видение с алыми от мороза щечками и самым несчастным видом. - Что случилось? Попятившись, надзирающий пропустил ее внутрь своего жилища, рефлекторно приглаживая растрепавшуюся шевелюру. - И.. как вы узнали, где я живу? - все еще не оправившись до конца от потрясения, Александр Станиславович временно вернулся к богомерзкому английскому. - Я была в offis. - стряхивая с воротника снежинки, Морин подняла глаза к лицу инквизитора, и он в очередной раз имел возможность изумиться, насколько глубокая в них синева. - Освальд пропасть. Голос ее дрожал. Александр, бросив, наконец, бессовестно ее разглядывать, отошел к гардеробу. Часы показывали что-то около девяти вечера. - М..м.. - Он никогда не приходить так поздно. - мешая русские и английские слова, путано разъясняла она. - Всегда время. Вдруг он замерз? Вдруг его съел.. медведь? Потоцкий чувствовал, что ему смешно, и в то же время, смеяться не имелось никаких сил, так это было трогательно. - Может, он зашел куда-нибудь выпить? - Куда?! - воскликнула Морин, ломая пальцы. - С кем? Мы здесь две недели! Кроме того, он никогда прежде.. - И давно вы женаты? - довольно бестактно поинтересовался бородач, в глубине души уже проиграв этот спор. По правде говоря, проиграл он его еще до того, как отпер дверь. Ведьма покрылась румянцем. - Да... нет.. это неважно! - выпалила она. - Найти его, Саша, пожалуйста! Повисло молчание. Послышался вздох. - Хорошо. - жуткая лохматая шуба из меха неизвестного зверя уже сорвалась с крючка. - Я найду его и приведу домой. В голове прозвучала такая решительность, что в этот момент мистеру Вуду наверняка икнулось. - Нет! - испугалась Морин. - Не надо приводить. Просто.. посмотреть. Чтобы все порядок. - чудно выговаривала она, очевидно, в душе своей все-таки не отметая варианта, что никакой медведь супруга ее не съел и потерялся он по каким-то иным, банальным причинам. - И дать мне знать. Не надо.. это.. будет плохо, если ничего не случиться. Сердиться на меня. Инквизитор подавил вздох. - Иди.. - прозвучало уж как-то слишком, и Потоцкий торопливо прибавил забытую частичку. - ..те домой. Я все сделаю. - Спасибо. - наверное, во всем мире так проникновенно благодарить умела она одна. Пальчики коснулись лохматого рукава чужой шубы, но на мгновение показалось, что прожгло до самой кожи. А потом скрылись в пуховой варежке. Ведьма исчезла так же внезапно, как появилась. А Потоцкий, молча выругав себя перед зеркалом последними словами, отправился искать человека, которого прямо сейчас желал бы задушить. Тем временем в портовом кабаке, разыскиваемый даже и не подозревал как может близка над ним расправа, не чесалась шея, не краснели уши, и даже не икалось! Вечер казался отличным, поскольку уже пересёк ту пенную черту когда границы этого понятия размываются до невозможности, и самый скверный вечер становится "Неплохим" Совесть же, мотивы вернуться до полуночи, утонули где-то в бессчетной кружке или затерялись между куплетами "Óró, добро пожаловать домой" или иной весёлой песней, которые к моменту прихода господина Потоцкого могли в скором времени потерять приличие, но не ритма. -... А я, а я... Говорю ему, не дашь мне время и адрес, всё же на тебя же ляжет, всё... - Начал было рассказывать Освальд в небольшом перерыве в тему разговора столь витиеватую что кажется никто уже не помнил ни начала, ни края, и сложно было разобрать где были кивки понимания, а где от попыток не уснуть прям на месте. - И? - А? А... Ничего. Через два дня нашли на берегу утопившимся. Бедный Джекки, за Джекки! - За Джекки! - За Джееки! Но услышав тост, весёлая компания в очередной раз воспрянула, и бойко поддержав его принялась подпевать очередной песне, бывшей к месту лишь номинально и восхваляющего былую удаль одноимённого одноногого ветерана. - Эт' ешо что, вот мы как-то... вот прям около этих мест, в шторм попали... Ветер с волн пену как сдувал, так-та прям на всём коркой застывает. Канат через час с мою ногу толщиной будет. Так, мы топорами да ломами в четыре смены двое суток по пол часа, думали помрёт все, нет, выбрались... А как выбрались считаться стали, троих как и не бывало, и не углядели когда смыло. Хорошие ребята были, за ребят! - За ребят! - Дружно поддержали все шумным хором, и вновь заиграла песня, какой это был круг, сколько это уже продолжалось, и сколько ещё могло продолжаться и Ему не было известно, но по всей видимости не мало, рука Освальда по прежнему умудрялась брать верный акорд, а голос пока еще был звонок хотя тело уже и шаталось под стать компании уже давно решившей что они качаются на волнах где-нибудь в широких водах. И даже то что в глазах уже мутило и в очках, препятствием этому плаванию не становилось. Именно здесь, в портовой пивной, стало ясно, почему Потоцкий поверх мундира, подчеркивающего наверняка врожденное благородство, носил это меховое пугало: в нем и с бородой, скрывающей половину лица, он отлично сходил за своего в компании рыбаков и лесорубов. Расправа временно откладывалась. Инквизитор, предпочитающий инкогнито, прошел мимо шумной компании, выцепив в ней не особенно-то скрывающегося, заросшего длинной щетиной, гитариста, и устроился в дальнем углу. Заказав себе пива, дабы не выделяться, Александр задержал разносчицу жестом, начертал на клочке бумаги несколько слов и вручил девушке вместе с парой монет. Выполнив первичный долг, привалился к стене и, похоже, приготовился наблюдать, как долго способна храпеть британская совесть. Британская совесть - странный предмет, многие были убеждены в том, что её в природе нет, что её, как костыль, подменяют запутанные правила лицемерного этикета, и если так, то ждать её пробуждения можно было до второго пришествия, долгие-долгие века. И до той поры греховным делом инквизитор мог успеть и сам спиться. А пока, прошло только полчаса, и вперёд разыскиваемой совести проснулась нужда, и бородатый гитарист, улыбаясь и шутя выскочил наружу, где покончив с оной в недалёком клозете, ненадолго задержался под промозглыми морскими ветрами. Виртуозно не привлекая к своей персоне никакого внимания, Потоцкий все эти полчаса сидел практически неподвижно, боком к бушующей компании, и, казалось бы, был совершенно равнодушен ко всему окружающему. Пару раз он прикоснулся к своему пиву, но на лице оба раза отразилось страдание, которое не могла скрыть даже борода. Впрочем, стоило Освальду выскочить на свежий воздух, как гость этого, с позволения сказать, мужского клуба в своей мохнатой шубе, тоже засобирался наружу. За спиной наслаждающегося природой мистера Вуда раздался тактичный кашель. - Да, да, минуту. - Отозвался он заторможено и не слишком интересуюсь тем кто-бы это мог быть, больше отдавая предпочтения виду, и тем заметкам что скорой, не слишком твердой рукой делал в толстом ежедневнике в кожаном переплёте. Не сразу, но всё же он повернулся. - Александр! - Улыбнулся он широкой, самой радушной белоснежной улыбкой, которую к несчастью портили только алкогольные пары и в целом пьяный вид. - Ста...Санис-ло'итс. Станиславович. Какая встреча! Прогуливаетесь? - Aga. - донеслось откуда-то из недр шубы. Мистер Вуд, насколько Потоцкий успел узнать его за эти недели, до тошноты был внимателен к тому, что британцы, и прочие европейские снобы, называли "приличия". Сейчас приличия мистера Вуда несколько поистаскались. Александр стоически выдержал очередное надругательство над своим отчеством, реприз традиционной семейной забавы четы Вуд, натянул поглубже шапку на уши, и оглядев растрёпанный костюм своего визави и его же пошатывающийся скелет, молвил: - Гулял. Гуляю, значит, и вижу, вы тоже, кхм.. гуляете. Дай, думаю, подойду, поздороваюсь. Инквизитор решил сегодня сделать исключение и говорить по-английски, дабы не утомлять и без того утомленный возлияниями мозг. Помолчав немного и многозначительно перенеся центр тяжести с пяток на носки и обратно, надзирающий за ведьмой и, как выяснилось, ее мужем тоже, прибавил: - Вот, как раз домой собирался. Время позднее. А вы ещё долго собираетесь... гулять? Мистер Вуд, в своём не самом трезвом состоянии не приметил сарказма, или упаси лжи, а потому со всей непринужденностью и стимулированной дружелюбностью шмыгнул носом и ответил задумчиво посмотрев вдаль где небо сливалось с морской гладью. - Как пойдет. Видно чувство времени затерялось там же где и совесть. Сыщи их теперь в янтарных водах и дремучих лесах... Только новая заметка появилось в ежедневнике пока его не спрятали вместе с ладонями от вечернего мороза. - Может быть задержитесь, и я вас приглашу на стакан чего-нибудь крепкого? Потоцкий уже было открыл рот, чтобы возразить, но какая-то мысль возникла в его кучерявой голове. - Аа... И раз возникнув, уже не желала покидать вновь освоенные территории. - ..почему бы и нет? - он насупился и попал плечами. - Но только на один! Один стакан. Для верности он даже показал Вуду один палец, позабыв, что у того могло уже двоиться в глазах. - И что это вы там пишете? Стихи? - инквизитор кивнул на секретный кармашек. - О, да! - Рассмеявшись кивнул Освальд и набрав в грудь побольше воздуха, выдал с чувством и экспромтом белый стих. -Если в день ненастный Встретил ты компанию друзей Для души ты смело выпей Что бы её постичь увлечение Цель узреть, и желаний вес. Перепив же слишком много, Вспомни что тебя ждут дома, И чтобы головы не терять надолго, Лучше, лучше... Выпей ты воды!.. Винные пары голове не чернила! На последних строчках он запнулся и рассмеялся вновь. - Нет, нет, упаси Лорд мир от моих стихотворений! Боюсь, моя память на утро не слишком надёжна, и на всякий случай, я имею привычку всё записывать. Она меня не раз выручала, знаете ли. Когда мистер Вуд закончил свою мысль, Потоцкий вздохнул, и сказал: - Слыхал я стихи и похуже. - Возможно,- не стал возражать Освальд на счёт того, что где-то в мире есть стихи и похуже чем его, - и всё же, стихотворчество не моя стезя, и знаете, говорят что блеклая середина в творчестве, хуже жуткой крайности. А вы сами, проявляете интерес к поэзии?.. Вопрос застал инквизитора на входе, дверь скрипнула и вместе с порывом теплого сквозняка в нос ударил кисловатый запах хмеля, и всего того что обычно откладывалось в голове с чёткой ассоциацией "пивная" за время их отсутствия тут не успело измениться решительно ничего, что не мешало бывшему аналитику представить и компанию, и заведение, так, словно она была его. - Джентльмены, знакомьтесь, мой друг сэр Потоцкий, инквизитор!.. Прозвучало почти как "Самый настоящий, правда, честное слово!" и несмотря на разоблачённую медвежью маскировку, судя по взглядам, поверили многие, улыбки чуть поникли, голоса стихли, а лица стали чуть серьёзней, повисла небольшая пауза, и самый морщинистый их всех, протянул господину руку с татуировкой двух скрещенных якорей, что для человека знающего, выдавала в нём боцмана. - Рэйф, - коротко представился он. А следом за ним и остальные, Питер, Стив, Тревор и Трой, вся небольшая собравшаяся компания, отмечающая выход на сушу. - Нет. Я чужд искусству. - отрубил инквизитор и вошел следом. На слове, последовавшем за названной фамилией, мистер Вуд пребольно, хотя и скрытно для окружающих, получил каблуком по ноге. Во всем мире это был сигнал, призывающий если не к молчанию, то к перемене темы, но, очевидно, нервные импульсы в нынешнем состоянии, перемещались от ноги к голове слишком долго. Инкогнито было раскрыто и оставалось лишь смириться. - Alexander. - представился он на британский манер, пожимая протянутые после некоторого раздумья руки. И вольно процитировал Пушкина тоже на английском языке без малейшего акцента. - Долгое плаванье? И как там, за семью морями? Сев на углу стола, чтобы иметь возможность свободно двигаться, если потребуется, Потоцкий сделал знак рукой и вскоре ему тоже принесли стакан. Как оказалось в текущем состоянии медленно доходили не только нервные сигналы, но и ещё был занижен болевой порог, инквизитора после экзекуции ткнули в бок, чтобы не портил хорошую обувь сомнительными сигналами дошедшими слишком поздно, после чего разоблачитель и находка для шпиона сел на прежнее место и повторил заказ. - А эт' от погоды зависит, и от т'го за какое море занесёт. - Не слишком уж подробно и дружелюбно ответил пожилой боцман. - А это правда, что я как слышал, в краях этих позапрошлой псоглавца поймали? - Не удержался тут же от вопроса, загорелый рыжий парнишка. - Не поймали, а увидели, и не псоглавца, а заросшего лесника, ты пей, пей, дружок, и тоже увидишь. - Хохотнул ему в ответ бородатый мужик походивший на борова, как по виду, так так и отчасти по привычкам. - А чего, край дикий, миля сюда - болото, миля туда - лес глухой, не черти, так волки и медведи... - Задумчиво возразил другой. - То и дело, что им тут делать. - Допив из кружки усомнился Рейф, в то время как парень всё ждал ответа инквизитора. Алкоголь, как это часто бывало, легко слущивал тонкую шелуху воспитания с любого считающего себя цивилизованным человека, разом делая его значительно ближе к природе и далёким предкам. Иногда даже гораздо ближе, чем это кому-либо хотелось, но, к счастью это был не тот случай. Посему, Потоцкий получил в ответ на толстый намек лишь полное непонимание и тычок локтем. В блокноте он заметок не писал, в отличии от Вуда, но мысленную пометку на будущее сделал. - И то верно. - согласился с боцманом инквизитор. - Северные моря не слишком гостеприимны. Навигация в этих краях скоро заканчивалась, так что, вероятно, британские мореходы, спаивающие ведьминых мужей, не появятся тут до весны. От скуки те наверняка полезут на стену. - Псоглавцев у нас, как г...вна за баней. - мигом отрешившись от собственной благовоспитанности, невозмутимо отозвался новичок в народном стиле. - Начинает какой-нибудь добрый господин становиться на четвереньки, лаяться, и мочиться в неположенных местах, так его немедля записывают в псоглавцы, и в околоток. Храня прежнее выражение на прячущем молодость за кучерявой бородой лице, он хлебнул и продолжил. - А поутру жандарм ему штраф и домой. Тоже божия тварь, соответствующего обхождения требует. Кто-то хохотнул новой шутке, кто-то пропустил её мимо ушей, заглядевшись на краснощёкую крепкую барышню пришедший чтобы поменять пустые кружки на полные, подталкивая компанию, как говориться, всё ближе к земле, и тем самым далёким предкам и их примитивным желаниям. Рыжеватый же парнишка пропустил мимолётное устроенное представление для мужской компании разочарованно уставившись в кружку. - Ну таких псоглавцев у нас в Корке... Начал было он, но его тут же оборвали на полуслове. - ...Не меньше половины населения. - И все с вашего плешивого острова. - Не полез он за словом в карман. - Всё это, как его, этого, его, дева святая... - Количества сброда?.. - Осторожно шепнул Освальд украдкой на ухо. - Да, количества сброда! - Не подумав согласился бородатый, и все дружно засмеялись, тот поняв что сказал неладное, хмурым взглядом принялся искать вредного советчика, недоверчиво оглядывая соседей. - Нет! Хохот только стал сильнее, лицо мужчины слегка покраснело. - Кто-то тут не за тех воюет. - А мы разве воюем?.. - Тут же удивился бывший аналитик с самым непричастным и невинным лицом какое только мог сейчас изобразить. - А вот не знаю. - Невесёлый был ему ответ. - Малой наш всё с псоглавцами воюет. - Подыграл товарищ справа. - Всё не со своими сапогами. - Быстро ответил "малой" почти что скороговоркой. - Ты смотри, дружок, поговори, завтра снова юнгой проснёшься... - ... И всё не в бочке. - Не унялся тот на угрозы. - Х'р'ш собачиться. - Рыкнул Рейф, сморщившись от шумных голосов как от зубной боли, и обратился к инквизитору в образовавшийся относительной тишине. - Хорошо говоришь по английски, от местных того редко дождёшься... Александр молча слушал вялую перепалку и кривовато усмехался, глядя в основном в стол и маскируя любое свое настроение бородой. - Благодарю. - сдержанно кивнул инквизитор. - Получил хорошее образование. Пить расхотелось. Содержимое стакана стало вдруг отдавать тухлятиной или горечью. Или и тем и другим, засевшим в голове. Поддерживая разговор только по необходимости, убил час или около того. В конце концов Потоцкий встал со своего места. Проходя мимо Освальда склонился и отрекаясь от тонких намеков, спросил на ухо: - Вам домой не пора? После чего удалился на несколько минут в уборную. Дабы подготовиться к нелегкой дороге через разыгравшуюся на улице метель. - Ка...кажется... - Начав со столь обнадёживающих инквизитора слов блудный ведьмовской муж потянулся к скрипучим нагрудным часам, столь идущим в разрез с его остальным имиджем, и видимо увиденное там с трудом, ввергло его в короткий шок. - Сегодня возвращаться уже слишком поздно. Таковой была короткая аналитическая сводка своего текущего состояния. Времени вполне хватало и на обстоятельный анализ создавшейся безвыходной ситуации. Инквизитор не торопился. А когда вернулся, вежливо поклонился экипажу британского судна, бессмысленно прогуливающего жалованье. - Благодарю за компанию, господа, но нам с мистером Вудом уже пора. Идёмте. Это последнее адресовалось уже одному Освальду, как и короткий, указующий направление к двери, кивок головой. Не рассматривая вариант, что Вуд вздумает отказаться, Потоцкий уже почти развернулся, чтобы уйти. И зря, ибо по всей видимости, у мистера Вуда были собственные планы как и когда уходить, отличное от одарённых господ. - Что уже? Даже с какой-то усмешкой спросил бородатый Трой, на что Освальд кивнул, с сожалением возвращая музыкальный инструмент, и жестом подозвав официантку. - Не хочу опустошить за ночь скромные запасы этого заведения на зиму. - С шуткой ответил он и повернулся к подошедшей хозяйке. - Будет ли у вас комната до утра?.. Надо заметить, что наиболее ёмко описывающим инквизитора в этой во всех отношениях выдающейся ситуации было слово "остолбенел", которое он не смог бы произнести вслух ни на одном из известных ему языков, включая родной. Потоцкий, в расстёгнутой шубе, просто стоял и смотрел, как Вуд беседует с хозяйкой, собираясь совершить нечто настолько вопиющее, что не укладывалось в голове. Вопиющее тем временем свершалось как говориться, в одном акте, почти как в коротком немом кино, хозяйка утвердительно кивнула, что-то шепнула в ответ на тихий вопрос, и указала рукой в сторону лестницы, подопечный благодарно кивнул, и подойдя к инквизитору утвердил ужасные его догадки - по всей видимости он твердо собирался не ночевать сегодня дома. - Что же, доброй ночи, и... хм, - запнулся он на почти что мычание, - завтрашний урок, лучше перенести на час если вам будет удобно... Членораздельного ответа на свое предложение мистер Вуд не дождался, и молчание вполне можно было счесть за знак согласия. Однако же, уже на вершине лестницы инквизитор догнал непутёвый довесок к доверенной ему ведьме. - Какого черта вы творите, Вуд? - не слишком вежливо поинтересовался он уже у двери арендованной комнаты. - Вы что, забыли, что вас ждут дома? - Что за истерика, мистер? - Не оценил проявленных эмоций тот самый довесок пытаясь совладать с ключами, с удивлением вновь увидев инквизитора, с которым, как считал, уже попрощался. - Изб... Всё нормально. я прекрасно помню. Спасибо за беспокойство. Невежливость противодействия, сила которого, как всем известно, точно совпадает с силой действия, заставила мистера Потоцкого испытать грандиозное по масштабам своим ощущение, природу которого он определить затруднялся. Нет, определенно, еще никого в своей жизни не хотелось ему так страстно схватить за плечи и трясти до полного вытрезвления. Может быть, немного дольше. Ясно было лишь одно, волну жара, окатившую его с головы до ног, вызвало воспоминание о визите, потянувшем за собой всю эту цепь событий, в процессе прохождения которой так называемый "Саша" проделал извилистый путь едва ли не по всем портовым кабакам, прежде чем нашел нужный. И все это ради малознакомой, да к тому же еще и замужней, женщины. - Ваша супруга - чувство такта, и без того не самая сильная его сторона, безвременно пало в битве с чувством справедливости и прочими вражескими пособниками. - и без того волнуется. Вы собираетесь оставить ее дожидаться вас всю ночь? До утра? - инквизитор, уже по самые уши влезший в чужие семейные дела, добровольно закапывался в эту устрашающе вязкую трясину все глубже. - Не кажется ли вам это несколько... Он хотел сказать "бессовестным". Или, быть может, "гнусным"? Замешкавшись в проблемой выбора, упустил нужный момент. - Моя супруга, - повторил Освальд вялым тоном прикрыв глаза, уже лежа в мыслях одной ногой в постели и наверняка собираясь в самом скором времени положить туда и другую, если бы не эмоциональный выпад адресатом которого он стал. "Избавьте меня от нравоучений" - таковые были его несказанные слова, и сейчас он пожалел что не произнёс их и пожелал произнести их снова, но вместо этого совершив над собой усилие, смирил инквизитора тяжёлым взглядом и вздохом. Выдох же был полон алкогольных паров, как глаза мыслей и сдерживаемых слов. Обычно они мелькали быстро, прятались в серо-зелёных водах, но сейчас воды те стали мутными, им нужна была осторожность, и было отчётливо заметно как они проплывают медленно - она за другой. Освальд смотрел на инквизитора долго, пристально, оценивая, прикидывая, выжидая, пока устало не ответил, выверяя слова. - Возвращайтесь домой, со своей супругой я поговорю утром сам. Без лишних извинений, благодарностей, и прочих слов что столь часто приписывали всяким британским снобам. Без возмущений на тот факт что за ним следили целый вечер, в ответ на дружеское приглашение, вместо того чтобы просто передать, слова, что прозвучали сейчас, вместе с обвинением для которого словно бы почти повода и ждали. И главное, без намёка на причину что заставила инквизитора проделать этот длинный путь, с этим было сложнее всего, от чего в словах отдало тем северным холодком от той метели что стояла за окном. Прозвучало почти угрожающе. Для супруги. Инквизитор ощутил жгучее желание коротко стукнуть гулящего британца в челюсть и без дальнейших пререканий доставить его домой. К счастью, выдержки ещё хватало, и международный скандал откладывался на неопределенный срок. С явным намерением прожечь в нем дыру, Александр ещё раз взглянул на Вуда, а затем, резко развернувшись, ушел. - Chto imeem, ne hranim. - пробормотал Потоцкий только половину пословицы, уже спускаясь по лестнице вниз. Выйдя на крыльцо кабака, он запахнул шубу плотнее, и вгляделся в белую мглу. Вьюжило. Помедлив ещё пару секунд, решительным шагом отправился туда, откуда пришел. То слово, которое он искал и не нашел во время беседы было - небрежность. Оно пришло в освеженную морозом голову само собою. Очень вероятно, что не находилось так долго оно потому, что было совершенно неприемлемо, в этом Потоцкий был нынче абсолютно убежден, если речь шла о такой женщине, как миссис Вуд. *** Будильник сработал, но не столь хорошо как стук в дверь хозяйки по вчерашней просьбе, но, просыпаться было всё равно тяжело. Больно и стыдно. На фоне последнего, серое жёсткое белье, возможно с клопами, на жалкой кровати, не столько приносило неудобства и отвращение, сколько подчёркивало моральное падение с самочувствием, будто это самое падение произошло накануне физически не меньше чем с двадцати ярдов. Болело всё, но в особенности голова, кое как кряхтя и пыжась, со второй попытки Освальд поднялся, с третьей, дойти несколько шагов до приколоченной на манер стола доски и опустошил кувшин с водой, прямо с горла, по тому как кружку или стакан по всей видимости просто забыли принести вчера. Или не стали делать из местной привычки. Стало немного лучше, и больше немного чем лучше, от воды мерзкий привкус во рту только усилился, а чуть прояснившийся рассудок подмечал всё больше очагов боли и неудобств. Теперь заболели даже кончики пальцев от гитарных струн, и желание рухнуть обратно в постель усилилось стократно. Короткий сон был столь мимолётен что не принёс ни ясности мысли, ни сил, ни отдыха, и вообще словно был как прощальный подарок адского виконта. Но позволив себе лишь постоять с минуту облокотившись к стене с закрытыми глазами, он достал очки и ежедневник, где вчерашний Освальд негодник, адресовал своему будущему я все свои злоключения и события вчерашнего вечера что могли улетучится из головы с винными парами. Стало зябко, стыдно еще больше, и еще более одиноко. Но оно же дало заряд чтобы привести себя в порядок, начиная с разминки, и заканчивая внешним видом... Утро выдалось тяжёлым как крест. *** Возвращение блудного мужа, произошло под утро, в час что в иных обстоятельствах можно было назвать еще очень ранним, но в текущих, непростительно поздним, и что хуже всего, к ужасу Морин, ему хватило наглости и бесстыдства, ещё заявиться с молодой девицей в обнимку! Та прижавшись к его груди, трогательно заглядывала в его глаза, да так, что у любого мужчины чьё сердце мягче камня, просто не была шанса сбежать из хватки опытной хищницы знающей себе цену. Осторожно ступая внутрь, почти крадясь он занёс её домой на руках... В этот еще весьма ранний, но, по некоторым сведениям, и непозволительно поздний час, определить который было довольно сложно, когда большую часть суток составляла астрономическая ночь, миссис Вуд дома не оказалось. Впрочем, в отличии от своего щепетильного супруга, долго ждать себя она не заставила. Спустя четверть часа ключ повернулся в скважине, и в прихожей послышался характерный шорох. Ведьма стряхивала с шубки снег. Подошла к зеркалу, оправив строгую причёску, и замерла, приметив на вешалке одежду, которой вчера вечером на положенном месте не оказалось. - Только не говори что меня искала. - Послышался сбоку смущенный голос хозяина одежды тут же явившегося на звук открывшейся двери. За эту четверть часа негодный муж наверное успел в сжатой форме почувствовать всё то, что жене пришлось пережить за минувшие часы, и если ей хотелось отомстить, то, это бесспорно ей удалось. Первые десять минут он не находил себе места, и хотел ринуться её искать, но, передумал, сочтя что это будет, крайне глупым, и конечно, не веря, что какие-то медведи могут ей навредить. Тех оставшихся минут хватило чтобы переодеться и разжечь печь, чтобы встретить жену вот на пике волевого желания сохранять спокойствия, все равно разбившегося при её появлении. - Прости. Сейчас поставлю чай. - Коротко он сказал виновато, и приблизился чтобы помочь снять шуму. - Встретил вчера команду с британского торгового судна, слово за слово, а за словом кружка... Кажется я здорово перепил, решил не возвращаться в таком постыдном состоянии. Обещали познакомить завтра с капитаном, может удастся договориться, они скоро отправляются, прямиком в Ширнесс, так что если хочешь можно будет переправить с ними посылку... Морин взглянула на мужа кротко и чуть-чуть испуганно. И почему-то покраснела. - Нет. Не искала. - успокоила, или, быть может, напротив, разбила тайные надежды. Тонкие руки выскользнули из шубы, сразу же кутаясь в ставшую любимой цветастую шаль. - Одной даме сделалось очень плохо. - пояснила она, ускользая в гостиную, и усаживаясь там на свое любимое место, за столиком возле окна, за которым во тьме светили редкие газовые фонари. - Нужно было успокоить ее, не навредив. И все. Никаких скандалов и сцен. Словно бы они каждый день встречались вот так, ранним утром, после ночи бог знает где. Метель, не прекращающаяся всю ночь, похоже только усилилась. Снежинки в жёлтом свете уличных ламп летели совершенно горизонтально. Может для кого-то и были привлекательны тайные желания собственных поисков, но не для мистера Вуда, среди грехов которого был взгляд на то что исполнение долга стоит выше подобной, глупой на его взгляд, суеты. Ответ его в самом деле успокоил, больше чем известие о собственных поисках, но... Не до конца. Тишина и спокойствие было хуже громкой ссоры, и принявшись за готовку завтрака, он ловил себя на мысли, что дух его беспокойной, совестью гонимой, ждёт хоть небольшого упрёка как глотка воды студёной. Может, то был недостаток чувства вины требующий воспаления, глупость, или очередная мнимость, доподлинно он знал лишь то, что она его конечно ждала, и должно быть искала раз послала Александра, а сейчас молчала. - Ты хоть поспала? - Спросил он мимоходом заглянув под шкаф, а затем на лицо любимой со следами бессонной ночи в темных кругах под глазами что были редки. Говорить о его блудной ночи она не желала, и боясь сделать только хуже, он отвернулся, почти сделав вид что день, и правда обычный. Ранее утро которое портит ненастье и зыбкий холод, он готовит завтрак... Но на большее в этом фарсе и лжи, ему не хватило, несколько яиц упали на сковороду с какой-то чёрной досадой, и готовить в таком настрое дело было скверным. - Послушай, я сделал глупость, - признал он очевидное подвигая стул садясь ближе к ней. - Мне очень жаль и стыдно что я заставил тебя волноваться, п... Слова оправданий были скомканы и выброшены прочь, как мелкие и недостойные. - Ты имеешь право и злиться, и сердиться, только не замыкайся, прошу тебя, мне от этого больно. В тишине шкворчало масло на сковороде, шаркала деревянная лопаточка, и, не выдержав напряжения, начал нервный посвистывать чайник. Морин, казалось, не слышала. Подперев кулачками подбородок, витала в каких-то ей одной видимых облаках. Мог бы не заставлять волноваться, но заставил. Мог бы отправить записку, но не отправил. Мог бы прийти раньше, но решил, что задержится до утра. Все это говорить смысла не имело. Все это и без того было слишком очевидным. И только одна мысль крошечными коготками, как ослепшая на утро летучая мышь, карабкалась к сводам черепа: капитан. Выходит, будет ещё и знакомство с капитаном. - Тебе здесь тошно. - умозаключила ведьма, не меняя детской усталой позы. - Скучно. Холодно. За окном забрезжил слабый рассвет. - Ты правда так думаешь?.. - Поджав губы спросил он подтверждение мысли неприятной и горькой. - Ох, Мори, прости, иногда ты говоришь такую глупость... Никогда он не жалел ни ласковых слов, ни комплиментов, но это ласковое сокращение, было произнесено впервые из его уст, может всему виной было выпитое, а может иное. С досады он упустил руки и покачал головой. - Если и бывает мне холодно и грустно, так это только от твоей тоски и печальной задумчивости что я не могу развеять. А больно только от минут ревности к маленькой фигурке в который ты находишь утешение, и от задетых твоих чувств. От мысли что тошно здесь тебе. Если и бывали тяжёлые часы здесь, так это те в которые его посещали эти и другие чёрные мысли, те когда она сидела у окна или камина, держа демоническую статуэтку в руках, и только ей доверяя мысли в которых прибывала. Их далёкость и глубина терзала его, порой без меры обжигая чувством вины, поиском причины. И если и была тошнота, так только, быть может в этом, но город и холод были тут не причём. - Этот город не весёлая ярмарка жизни и далёк от того что я привык в ней ценить, мне захотелось провести вечер в шумной компании, забыться от гонки последних дней, и вспомнить былое. Перебрал лишнего к тому же, и не мог сделать это дома. Не мог же я под лишнюю кружку, горланить с тобой на мужские темы, и распевать шанти во всё горло в перерывах? Как и не мог вернуться к тебе помятым свином на плече Александра, чтобы рухнуть замёрзшим у порога, или если повезёт, у самой постели, чтобы не пришлось снимать с меня ботинки, упаси святые меня от этого. Но ты всё равно моя самая большая любовь и радость в жизни, рядом с тобой мне не может быть тошно и скучно. Закончив пространный монолог в своём стиле, он смущённо с любовью заглянул в бездонные синие глаза, утонув в них очередной раз, и не без усилий, смущённо отвернулся. Ладошки чинно, как на уроке, легли на стол. Голубые глаза смотрели непонимающе. Господь знает, куда в такие моменты эта женщина прятала свою обычную проницательность. - И часто у тебя возникает желание забыться и горланить песни? - без тени сарказма поинтересовалась она - На моей памяти это первый раз, но.. Ведьма осеклась, припомнив колючий вопрос: "И давно вы женаты?". И опустила глаза. Действительно. - ..мне хотелось бы знать, - едва не прерывающимся от волнения голосом докончила она. - когда ждать этого снова. - В полнолуние, Морин, конечно в полнолуние. - С усталостью, и наверное той самой украденной тенью сарказма ответил Освальд вставая и пряча лицо. Чайник кипел, свистел и дрожал требуя к себе внимания которое ему пришлось оказать, разлив на две чашки горячего напитка. - Мне сложно поверить, что это нужно объяснять. - Покачал он головой. - Пару раз в месяц, иногда чаще с друзьями собирались в "Чёрной Канарейке", хорошее тихое местечко, а у хозяина отменной виски. Обсуждали работу, всякую всячину, играли. Мать меня тебе сдала с потрохами, одно время даже пробовали Джаз. Но как-то не пошло и "вступили" в общество Шарпа*. И ничего такого, что ты наверное успела надумать, моряки, просто оказались, как говориться, ребятами просоленными. Видимо, именно эта тень тени сарказма и пробудила к жизни одного из демонических прапрадедушек. - Твоя мать ничего не говорила мне о том, что временами ты напиваешься настолько, что не в состоянии вернуться домой. - отчётливо выговорила она, вставая тоже, но не двигаясь с места. Дорогой супруг по каким-то ему одному известным коварным причинам игнорировал главное противоречие. Дело было отнюдь не в самом факте встреч с друзьями. И уж тем более не в джазовой музыке. - Ты выбрал остаться. Выбрал не меня. - и вдруг, неожиданно даже для самой себя, ведьма закричала, яростно отталкивая от себя кухонный столик и оставляя на поверхности обугленные отпечатки собственных ладоней. - ТЫ ДОЛЖЕН.. ДОЛЖЕН БЫЛ ВЕРНУТЬСЯ КО МНЕ!! К счастью, из посуды на нем почти ничего не было. Но ещё прежде, чем разлетелись по углам осколки, миссис Вуд вылетела из кухни, целиком оправдывая традицию называть ураганы женскими именами. Громко хлопнула дверь в спальню. Эпитет "малопредсказуемая" в личном деле был проставлен неким зловредным инквизитором не просто так. Ибо адская маркиза Лерайе, как это и свойственно демонам, определенно обманула своего отпрыска, якшающегося с людьми, назвав ему лишь двух благородных отцов. Судя по темпераменту, где-то наверняка был и третий, принадлежащий к ветви неукротимых разорителей. Бледнея, и медленно обращаясь в мраморную статую дорогой муж так и остался стоять с чайником в руках, может ещё минута и другая, и он стал бы достойным украшением площади Ломоносова к лету, если бы вдруг губернатор решил украсить город фонтаном. В немом шоке увязли желание тут же броситься следом, закричать в ответ на до боли обидные слова, эхом звучащие в голове громче последнего крика. "Выбрал не меня." Тонкая металлическая ручка чайника прогнулась сжатая в его руке, и острые грани до крови впились в разгорячённую плоть, боль, тупая и острая, столь отдаленная привела его в чувства и с ложной невозмутимостью он коротким движением залил тлеющую скатерть и стол, решив стать фонтаном досрочно. Ибо он знал, что выбирал её каждый, каждый раз, одним движением руки перечеркнув всю прошлую жизнь. Оставил родителей, дом, доставшийся немалых усилий, работу, друзей и знакомых, даже город. Всё променял на неё одну. Согласился на переезд в эту дыру. В чувствах он был и тогда, но только сейчас в первый раз в его голове и сердце поселилась мысль что зря. Ибо кажется, одна единственная мысль так и не посетила голову его супруги, что эта жизнь, у него вообще была, и что в ней есть место, не ей одной, ещё любимое дело, увлечения, друзья, сам он наконец. О чём он и сам стал забывать, и вспомнил, как ни странно, вчера. И у него просто не осталось слов чтобы эту простую мысль озвучить и объяснить, его объяснения вообще не стоили ничего, не больше чем дорогой чай и валяющийся на полу фарфор. Один вечер, одна ошибка, он уже все сказал и объяснил, извинился, не было никаких причин и смысла пытаться сделать это снова, и грубо обвязав руку белым платком он собрал в испорченную скатерть осколки с разлитым, и вместе со столом понёс на улицу. Только два блестящих мятной зеленью глаза смотрели на все с испугом из под стола. - Что подруга, пошли, посидишь на чердаке, пока хвост не подпалили. Оказавшись в спальне, Морин застыла, пытаясь понять, что всё-таки случилось и как она здесь оказалась. Вернее, как так вышло, что она сама себя заточила в крохотной комнатке, когда стоило всего лишь.. На глаза, будто нарочно, попался задумчивый демон с печально поникшими крыльями. Его костяная поверхность матово поблескивала глубокой чернотой, символизируя пропитавшую все квартирку горькую обиду и боль, безвыходное несоответствие желаний, миндальный привкус невысказанных и прозвучавших упрёков. Тяжело дыша, ведьма спрятала статуэтку в ладонях, согревая и, быть может, впитывая. "Наверное, именно об этом говорил Люциус." Это имя, имя инкуба-разорителя, отрицающего самоё себя, впервые прозвучало в мыслях с тех пор, как они покинули небеса. Быть может, он не совсем это имел ввиду, но из беседы с ним ведьма вынесла одно: идти против собственной природы трудно. Иногда даже невозможно. Но разумные существа, между тем не оставляют безумия бесплодных попыток. Вздохнув, она прошла по спальне, ища подходящее место. Не сразу, но демон, наконец, обрёл новую обитель среди дамских мелочей, в самой глубине темного ящика. Там, где, по мнению Морин, он никогда бы не попался Освальду на глаза. Тяжесть в груди собралась в неподъемный ком. Ведьма легла на кровать, чтобы по привычке, выплакаться и получить облегчение. Но сегодня, как ни странно, слезы не шли. Так, лёжа лицом вниз, она впала в некое оцепенение, от которого мгновенно очнулась, когда слуха достиг знакомый голос. Очнулась она утомлённой, и даже осунувшейся, как если бы не проводила время в праздном безделье, а занималась напряжённым, требующим сосредоточения, трудом. В конце концов, дверь распахнулась, и миссис Вуд, в том же, несколько измятом, платье, в котором некоторое время назад вошла в дом, повисла на шее мужа, утопив его в растрепавшихся кудрях. - Не сердись.. - Не буду. - Пообещал утопленник не делая и попытки вынырнуть из накрывших его вод, да только лаская те волны в безуспешной попытке придать им порядка в которых те и не нуждались, раскачиваясь в такт пропеваемых в мыслях слов. Их было так много, целое море, сказанных, и несказанных, неразделённых и неприкаянных как морская пена, утонувших забытым кораблём на дне души, и оставшихся без ответа, звенящих и поющих тех с глубин. Cердито ли? Гневались ли? Нет, та искра угасла быстро, а у новой, рождённой вопросом были иные ноты удивления тем, на что же следовало сердиться. Не хватило бы ему наверное благородства, что имей он ту волшебную возможность прочесть мысли той осунувшийся осинки что заключил в тёплые объятия, не смог бы наверное от неё отказаться. Заглянуть одним глазом в окошко в чудный мир, что порой, по его предположениям там таился. Всё было на вид, так до невозможного просто, что из любви сберегая его чувства, мучаясь от мыслей что ему тут худо из-за неё, она готова была проглотить всё и спрятать, и горькую обиду от противоречия его слов и того, что время с незнакомыми моряками он предпочёл времени с ней, и демоническую ревность, догадываясь ли как его это тревожит. Он же главный источник противоречия, хоть и не видел его в своих словах, совал же руку в пламя, раз за разом желая и обжечься, и того, чтобы оно его не опалило, искал сложность там где может её нет и в помине. - Это было даже мило. Я... не думал, что тебя это тронет так сильно, зная, я бы так никогда не сделал. -Проговорил он плавно увлекая её в танец, стремясь унести далеко, далеко, от этого хмурого утра. - Разве, когда либо ставил под сомнение, что ты мне всех радостей дороже? И больше всего мне хочется тебя поцеловать, да только вот... Смущённая пауза повисла. Смущенная пауза повиснуть не успела, потому что ее немедленно заполнил жгучий демонический поцелуй. Наверное, именно так, до беспамятства, до полной потери желания сопротивляться, сирены целовали моряков, увлекая на дно. И будь он тем моряком, суждено было бы ему пропасть и сгинуть в тех тёмных пучинах когда все воды мира сомкнулись над ним не разорвав объятий, когда колдовская глубина влечения поглотила все звуки оставив только биение двух сердец, только их двоих, в целом забытом им мире, со всеми его сиюминутными обидами и печалями, в поцелуе столь долгом, что в нём обреталось второе дыхание. Могла пройти вечность, и обнимая её лицо ладонями, чуть щекоча шелковом платком, не вспомнил бы почему отворачивал взгляд, почему краснел как юнец пряча несвежее дыхание, и как скинул с прекрасных плеч цветастую шаль, ничего из выпитого вчера и когда либо, не ударяло в голову так безудержно сильно. Не наполняло столь горячей эссенцией жизни и желания... Только подняв её на руки влекомый порывом ощутить её ближе, он вспомнил что стоял и сам. - И как же я мог тебя обидеть?... - Спросил он себя, взглянув ей в глаза, - И как же мне это исправить... И в поиске отгадки он понёс её в место, что сегодня осталось столь несправедливо неразделённым. *Имеется ввиду "Общество народной песни" Сесила Шарпа, академика занимающегося популяризацией английской народной музыки. *** Бумага всё стерпит Спустя пол года Строгие родители, сумрак и ночь, долгие долгие месяцы не выпускали своё драгоценное дитя надолго к людям в эти холодные края, и любопытное солнышко, только изредка, бледное и уставшее, заглядывало сюда в щёлку у горизонта, как в шкатулку с драгоценностями, осторожно, тихо, боясь спугнуть и разрушить сказку. Но проходили недели, и оно становилось всё смелее, заглядывая пораньше, заглядывая почаще и дольше, сегодня оно впервые за долгие годы осмелело, протянуло свои ручки-лучики сквозь горизонт скинув с себя теплый шерстяной платок облаков и ощупывая ночную мглу, решало, пора, или нет?.. Нерешительно, словно боясь кого-нибудь спугнуть, в особенности старую, вредную старушку-зиму, оно заглянуло в каждое окошко, в каждый дом ища кого-то. Немного полюбовалось в своё отражение в золотых куполах, и скромно опустив голову, зашагало дальше, пока не нашло нужный дом и не щёлкнуло по носу двух лежебок игристым отблеском пробившись в щель в ставнях. Прищурившись сквозь сон Освальд перевернулся на другой бок, и тут же пожалел, ибо та сторона постели, злобно огрызнулась холодом, разумно передумав, он отступил и снова перевернулся, прижав к себе любимую поближе, счастливо улыбаясь, но коварное солнышко уже ждало тут как тут. Может где-то, на границах сна и грёзы, у них состоялся очень занимательный диалог. - Мистер, прошу, просыпайтесь, у вас сегодня так много дел! - Шептало лучезарное, голосом то ли пожилой домоправительницы, то ли материнским мягко теребя за плечо. - Нет, нет, я совершенно занят и так. И вообще, там холодно и одиноко, а тут тепло и хорошо. - Возмущался он молчаливо в ответ. И если была вещь в мире столь же жёстких и неумолимых нравов, как его отец, так это будильник зазвеневший под его подушкой. Чёрная тень тут же вытянулась и холодным мокрым носом решила проверить, а точно ли завтрак её решил проснуться? Следует уже сказать требовательное "Мяу-у-у" или может, всё таки ударить лапой? Когда Освальд открыл глаза - никакой пощады и милосердия в зелёных же глазах напротив не было, как видно, и желания продолжать греть ноги без уплаченного ежедневного довольствия. - Встаю. - Сказал он хрипло и тихо, взяв негодяйку под лапы, спустил на пол, сам же вытянулся и приподнявшись ласково поцеловал Морин, словно извиняясь за осторожное бегство. Как раз вовремя, ибо через минут в дверь уже постучали. - Pochta. - Послышалось за окном. Муж покинул нагретую за ночь постель, Морин сладко потянулась и перевернулась со спины, свесив одну руку из-под одеяла. Шерсть на спине питомицы немедленно вздыбилась, раздалось характерное шипение. - Да уйди ты. - сонно фыркнула ведьма, запуская в хвостатую негодяйку какой-то мелкий предмет своего гардероба. Задрав хвост, черный комок шерсти сбежал в коридор, к своему верному защитнику. Наладить отношения с кошкой оказалось куда как сложнее, чем с бородачом Надзирающим. Неудивительно, впрочем. Кошачье чутье было куда тоньше человеческого. Вздохнув, миссис Вуд уткнулась лицом в подушку, явно намереваясь продолжать прерванное стуком в дверь занятие. - Что, опять прогнали? - Спросили несчастную беженку, а та, как всегда, ответила красноречивым и высокомерным взглядом, в котором столь ясно читалось "И как ты её терпишь?...". Какой-то древний восточный мудрец, сказал "На одной горе два тигра не уживутся", на ситуацию пословицу следовало переделать, на что-то вроде: "Две красавицы-хозяйки в одной избе не уживутся". И чёрная бестия, как истинная представительница кошачьего рода, бесспорно считала себя безраздельной властительницей этих земель, на которой, по христианской доброте, двуногим позволяла жить за подобающее подношение, и даже, как сейчас, почесать себя за ухом. Но после все равно убежала на кухню вылизывать пушистую чёрную шубку, в своей безупречной чистоплотности подвергая сомнениям чистоту рук человека, что здоровался со всякими незнакомцами понимаешь ли... К счастью, те не задержались надолго в её владениях, оставили после себя только большой увесистый ящик, нёсший на себя столь много новых незнакомых запахов. - Морин, тебе посылка. - Крикнул Освальд глянув на герб инквизиции, но тут же добавил тише, глянув отправителей. - Или нет. А ещё через пару минут последовало негромкое ругательство когда нож неудобно соскользнул по руке. Наверное, то была моментальная карма за то что не дождался. "Сейчас же убьешься." - говорили зелёные глаза смотря в след человеку что пошёл за инструментом получше. Ответа пришлось немного подождать, но в конце концов сонная и растрепанная ведьма появилась на пороге кухни. - Что случилось? - зябко запахнув халатик плотнее, она зевнула. - Это мне? Господи, что у тебя с рукой! - Порезался, - смущённо ответил муж пойманный с поличным за неловким занятием слизывания крови с пореза, - взломщик из меня так себе. Как и "так себе" были и принятые им меры, порез только и открылся, ища взглядом какую-нибудь тряпку он наткнулся на то что и искал изначально - кочергу, монтировки, увы, в доме не было. - Но, да, тебе. - Улыбнулся он. Морин покачала головой, и достав платочек, протянула раскрытую ладонь. - Дай мне. Перевязав пострадавший в неравной борьбе с кухонным принадлежностями палец, ведьма вернулась, наконец, к ящику. Крышка оказалась не столь уж упрямой и со второй попытки подалась. Миссис Вуд со свойственным ей любопытством заглянула внутрь. Любопытствующих оказалось много, это и муж, и кошка, которой, конечно, было нужнее всех, как писал Редьярд Киплинг в "Книге Джунглей" - у водопоя царило перемирие, пускай то был и источник не воды живой, но волшебства с большей земли. Получателем действительно значилась Морин Смит, и герб инквизиции был тому свидетельством, но, увы, даже это не оберегло ящик от долгих многомесячных блужданий, пока он, как Одиссей, наконец не дошёл до заветной земли. Крышка откинулась, и сверху, как грязный лондонский снег, лежали лондонские же газеты столь радующие взор некоторых присутствующих заголовками на родном языке. "Сумасшедший спектакль" - кричал один заголовок, второй, принадлежал набирающему популярность писателю детективов, и главное - обеспокоенность растущей армией Российской Империи, эта газета лежала на самом видном месте, как бы невзначай, случайно, но верилось в этом с трудом, думалось что кто-то с каким-то хитрым и неясным намёк положил её так специально. Во всём остальном это были обычные светские новости, новинки, сплетни, споры, чёрные списки налогонеплательщиков для общественного порицания, и, примечательным было разве что интервью, то-ли разговор с призраком. В любом случае кто хотел изучить их более детально мог подвинуться и освободить место, а таковых не нашлось. Следом за ними в бумажном пакете лежала толстая пачка писем перевязанная шпагатом, несколько открыток, поздравления с рождеством, свадьбой, и минувшим днём рождения, от дальних родственников и запоздалых знакомых, деловые бумаги, и бог весть что ещё. Всё это тоже могло подождать. Тут же за письмами оказалось припрятана небольшая бутылка виски, и с Освальда чуть не упали очки. - Отец, что, помирать собрался, раз свои запасы раздаривает?.. - Видимо, данная бутылочка, была ему подозрительно знакома. Но, наверное самое интересное, было дальше, где бережно перепакованные явно женской рукой, лежало несколько свёртков, с отдельными добрыми пожеланиями пожеланиями от Карлы, а в самом свёртке, лежало яркое как пламя и солнечные фрукты Сицилии колье из коралла Шакка. Показать контент Hide Видимо, очевидно, то был подарок для Морин, следовательно, дальше должен быть подарок и жениху, но его аналитический ум, не сразу сообразил что они достали следом. Показать контент Hide - Эм, что это? - Спросил он, когда очки всё же пришлось поправить. Подсказка оказалось на бумаге - это тринакрия, символ Сицилии, а также счастья и благополучия для семьи, в виде головы медузы Горгоны с исходящими из неё тремя согнутыми ногами. - Признаться, я надеюсь её не следует вешать как подкову на дверь, ставлю хоть сто рублей на то, что Потоцкий за меч хватится. А далее в ещё одном пакете отдельно, лежал алый, как рубины на солнце или демонический огонь, шёлк. Закатными лучами сплетёнными в золотые нити на нём были вышиты цветы и парящие журавли, готовые взмахом своих крыльев поднять невесомую ткань что растекалась в руках как сердечная кровь, что на первую проверку оказалось платьем в традиционном китайском крое. Освальд пристально, краем глаза, ждал на него реакцию. А там, ниже, было ещё одно, цвета дикой синевы и кроя строгой европейской моды, с искусной вышивкой, в которой с изяществом вписали ведьмовские знаки, не сложно было догадаться, чьей рукой. - Трискелион считается безопасным. - пожала плечами миссис Вуд. Тонкие и не очень намеки в ритуальном расположении газет она привычно не замечала. Пальчики коснулись кораллового ожерелья, губы тронула полуулыбка, более подобающая какой-нибудь древней даме с полотна, запертого в Лувре. Из ящика на свободу вырвался алый, расшитый листьями, шёлк, разумеется, первым захвативший ее интерес, но потом на горизонте возникла пачка писем. Отложив кимоно в сторону, Морин принялась перебирать ее, просматривая адреса и имена отправителей. В конце концов, все они были отложены в сторону, кроме двух, которые, кажется, не принесли особой радости. Да-да, мать и Беа писали ей, конечно. Но того письма, которое она хотела получить, в ящике не было. Тщательно скрывая выражение лица, ведьма отошла к окну, к свету. И принялась безобразно разрывать конверты адресованных ей посланий, не обращая внимания на то, что портит и сами письма. - То есть, если повесить его на дверь, нас не сожгут? - с игривым скептицизмом поинтересовался мистер Вуд во своим самым доверенным советником и по части ереси, наук волшебных, и сжигания всего и вся. Самому ему виделось, что лучше будет повесить его на чулане, или какой-нибудь, особой комнате, хоть на спальне чтобы пугать детишек. По какой-то причине он был полностью уверен, что изделие из застывшей лавы непременно оставит впечатление в детской психике. В этом виделось хорошее приобретение на будущее и итальянская древняя мудрость - спрятаться порой от детей для сохранения счастья и благополучия семьи разумеется... А также душевного здоровья родителей. С улыбкой он продолжил ждать реакции, но внимание любимой привлекли письма, не нужно было гадать от кого она ждала вести, хоть скромной открытки, и не было удивления в том, что его не было, только, скорее, неодобрение и грусть в тени которой померкла улыбка. С тревогой поинтересовался он, последовав за ней к окну, где, беззастенчиво заглянув через плечо положил руки на талию, и поняв, что происходит сделал попытку её остановить. - Морин что ты делаешь?.. - С вопросом его ладони легли поверх её, уберегая бумагу от дальнейшего разрушения, и неожиданно спросил, то что хотел спросить давно. - Ты сама не пробовала ему написать?.. Точно сказать здесь можно было лишь одно: если дерзнувших прикрепить к своей двери непонятный знак кто и сжёг бы, то это точно были бы не служители Инквизиции. Пальцы упрямо терзали бумагу даже тогда, когда Освальд перехватил ее руки, не делая сдаваться. Морин упрямо помотала головой, закусив губу. В глазах стояли слезы: - Нет, нет. Я не могу. Освальд не согласился чуть крепче сжав мятежные руки, но слезам, иногда как дождю просто было нужно пролиться, и он оставив попытки спасти бумагу, обнял любимую крепко прижав её к себе, лишь спустя может минуту, или долгие минуты, он сказал, вкрадчиво и уверенно: - Можешь. - И поцеловав её в щёку, добавил. - Письма тем и хороши что их не обязательно отправлять после того как они написаны. Slovo ne vorobei - vyletit ne pojmaesh', с письмами не так. Пойдём, ты возьмёшь перо и бумагу, и напишешь всё, всё, станет легче, поверь. Ведьма вздохнула и покорилась. - Только не подсматривай. Столь интимное действо требовалось совершать в одиночестве. Минуты шли и шли. Большую часть времени миссис Вуд, пожалуй, потратила впустую, неподвижно сидя за столом и глядя в одну точку. Только кончик старого гусиного пера, еще встречающегося в глухих провинциях, слегка потрагивал в тонких пальцах, да печальный демон немым свидетелем ютился на краю письменного стола. Этот никому ничего не расскажет. В конце концов Морин ощутила прилив вдохновения и нацарапала несколько строк: Где вдали селенье родное? Край отеческий лик свой скрыл! И на платье горькие слезы Лью и лью, склонясь у перил… Беспокойны длинные реки, Вдалеке утесы круты, Свет луны на мое окошко Плавно падает с высоты. Путь Серебряный вижу в небе, Но и ночью мне не до сна! Я замерзла в тонкой рубашке, На ветру роса холодна… На бледном лице ее отразился неподдельный ужас, а бумага была тут же скомкана, но в бумажную корзину не попала. Вспыхнула прямо в сжатом кулаке, оставив после себя немного сажи, и только. Как звоночек новых сомнений в муже, почти следом раздался звук в дверь, может быть за ней всё таки следили, и когда дверь открылась, это подозрение подтвердилось - следили ещё как следили. Два зелёных глаза и распушенный бельчий хвост. Ну и Освальд привлеченный шипением конечно. - Не выходит?.. - Спросил он помимо показаний своего пушистого детектора, учуяв палёное. - Чушь какая-то! - в сердцах выдохнула ведьма, отшвырнув перо. Перо, разумеется, совершенно случайно, попало в кошку, кошка вздыбила спинку и снова зашипела. Миссис Вуд не удостоила нахалку вниманием, и оттолкнувшись от стола, встала. - Я так устала.. - пожаловалась она, прикладывая изящное тонкое запястье ко лбу, и прошла обратно в кухню. Сплоснув руку, как ни в чем ни бывало, взялась рассматривать нарядное кимоно, и, видимо, ища перемены темы, спросила. - Во сколько сегодня наше занятие? Мирить любимую с кем-то, даже с кошкой, было тяжким испытанием духа и христианских добродетелей, и за полгода Освальд не достиг большого прогресса, но попыток не оставлял. - Морин! - Возмутился он, когда перо прилетело в любимицу, и подняв его попытался ту погладить, но, та с мявом убежала, наверное ругаясь на своём кошачьем языке. - Ирэн! - Тихо позвал он, возмутившись и её поведением тоже, но удостоился только вида мохнатой попы, и гордо вздёрнутого хвоста. Две женщины под одной крышей для него было слишком много, брать надо было кота, в надежде на большую мужскую солидарность, но кто кроме него был виноват, что страдая от похмелья он не заглянул под хвост?.. Устало вздохнув он поднял пачку писем и последовал на кухню следом. - Сегодня выходной. Можем куда-нибудь сходить. - Пожал он плечами, правда, не зная что сможет выдумать на этот раз. - А на счёт письма подумай, правда подумай, если не получается ничего написать, так и напиши. Пожалуй, это наверное был последний совет, по крайней мере сейчас, чтобы не принуждать, и сменяя тему, он предложил. - Или наоборот, останемся дома, и... На возглас, уже далеко не первый с того дня, как в этом доме поселилась другая особа женского пола, Морин дернула плечом: - Что? Я случайно. И вообще, она первая начала! Пальчики любовно проскользили по краю кимоно, Морин уже прикладывала новый наряд к себе, стоя перед зеркалом. - Выходной?.. Странно, он мне ничего не сказал. Задумчивости хватило ровно на несколько секунд, ведьма явно собиралась примерить новое платье прямо сейчас. - Нет, никуда не хочу. Давай лучше побудем дома. - Я попросил. Вчера не было никакого настроя. - Отмахнулся муж, совершенно ничего не имеющий против того чтобы остаться дома. И с интересом и лукавой улыбкой он только и ждал когда ведьма примерит новинку. - Нравится? Я могу отвернуться... - Спросил он и правда отвернувшись, сделав вид что отвлекся на письма но верить этому было никак нельзя, глаза его то и дело норовили бесстыже убежать в сторону и подглядеть. А письма... Письма могли и подождать, по ним он тоже пробежался взглядом, дела, дела, и одно письмо всё же удивило его, аккуратно вскрыв его, он бегло прочёл и лицо его быстро сменило выражение с улыбки на лёгкую хмурость, что перешла в смущение если даже не в растерянность. Зрелище, в котором отказывал себе мистер Вуд, однако же, представляло заметный интерес для скульпторов, художников, и прочих ценителей. Морин пожала плечами и выскользнула из халата, явив зеркалу ещё не вошедшую в пору зрелости фигуру нимфы. Она не собиралась просить Освальда отворачиваться. В супружестве девичья стыдливость покидала ее прискорбно быстро. Настоящий шёлк нежно коснулся кожи. Алый, как и любой другой, цвет, был ей, разумеется, к лицу. - Что-то случилось? - поинтересовалась молодая жена, завернувшись в кимоно и неверно повязав широкий пояс. Освальд выглядел немного взволнованным даже со спины. - А-а-а? - Переспросил он оглянувшись и с прискорбием обнаружив что всё таки пропустил самый интригующий момент представляющий интерес для скульпторов, художников и главного ценителя - его самого в неповторимом лице, но и от увиденного после мысли и эмоции окончательно перепутались, и глава склонилась в бок в моменте созерцания прекрасного выронив и суть вопроса и только что прочитанного. - Да. - Ответил он только спустя несколько долгих секунд за которые лёгкая улыбка вернулась на законное место. - Ты. Очень красивая. Обошёлся он в этот раз без странных вычурных оборотов и метафор, не сразу, вспомнив и оной причине, и только наверное по тому что по прежнему держал лист в руках что по какому-то неведомому инстинкту мимо мыслей попытался безуспешно спрятать. - Очень... Неожиданное письмо, от сестры Николя. - Не сразу пояснил он просто откладывая его в сторону с шёпотом закатив глаза: - Француженки! Думал это сплетни!.. Морин полуобернувшись, озарив комнату улыбкой, в которой определенно читалась братская бесовщинка. Она тоже знала, что красива. Теперь знала это точно. Она повернулась вокруг себя перед зеркалом. - Твоя идея? - поинтересовалась она, поглаживая ладонями шелк на животе. Вряд ли матушка Вуд, весьма достойная дама, разумеется, сама додумалась до такого подарка. Упоминание о Николя стерло с лица демонической ведьмы остатки весёлости. На высокий лоб набежала тучка. - Ты ведёшь переписку с его сестрой? - удивилась она, и, перестав вертеться перед зеркалом, отошла прочь и присела за стол. - Зачем? - С твоих уст это звучит ужасно. - Отмахнулся Освальд по-плутовски прищурившись на один глаз, и с задумчивостью вздохнув ответил на вопрос. - Не переписка, всего пара писем. Я писал его отцу с соболезнованиями, для старого сеньора это стало большим ударом, я подумал что письмо хоть немного его успокоит, и удержит от бессмысленных и опасных поисков правды, а ответила его сестра. И ответ смутил чопорного англичанина хоть и женатого на дочери Лилит, и теперь тот в растерянности покачал головой, не зная что отвечать, и стоит ли отвечать что-либо вообще, ведь мотивы, к удивлению демонических ведьм, были. - Хотя, должен сказать... дом Буджардини довольно известен, держит несколько патентов, я счёл такое знакомство полезным, такие знакомства всегда полезны. - Пожал он плечами признавшись, и конечно, как следовало ожидать, имея планы рождённые долгими зимними ночами. - Думаешь это неправильно? - Это странно. Вы незнакомы. И, возможно, никогда не увидите друг друга. Коварная ведьма пожала плечами, ощупывая синее платье. - Впрочем, быть может, именно это и притягивает. Не думаю, что смогла бы отвечать на соболезнования неизвестных мне людей, если бы.. если бы.. Она судорожно вздохнул, будто бы что-то застряло в горле и уставилась в стену. Молчание длилось с минуту. - Никогда не знаешь, чего больше, боли или утешения, принесет такое послание. - Как и молчание. - Развёл руками Освальд. - Во всём мире нет ни одного универсального приёма или слова. Иногда и молчание с тишиной становятся дороже любых слов, иногда только шумная компания способна заглушить холодный звон опустевшего сердца, душа подскажет что и когда лучше даже если другая незнакома, во всяком случае, ему хотелось в это верить, как и в то что здесь, прежде всего, важнее намерение, иного ориентира ведь не было. Правда, в том что касалось разлуки, он до сих пор не был уверен как было бы лучше... - "Бумага всё стерпит" - Процитировал он самого себя за это утро, и часть письма, принимая наверное и странность его содержимого как некую форму борьбы с утратой, но, желая переменить тему подойдя ближе ответил на оставшийся неотвеченным вопрос. - А вот это платье уже идея не моя. Степень бескорыстности собственных намерений Морин могла бы оставить Освальду определять самому, но молчать тогда, когда это требовалось, было не в ее обычае. - Даже попытку свести полезное знакомство при столь печальных событиях. - продолжила ведьма цитату. - Это мне тоже нравится. Хотя и немного меньше. Вынесла она вердикт относительно синего, с лёгкостью меняя тему трагическую на повседневную. - Да, даже что-то вроде этого. - Кивнув Освальд и не подумав отпираться от корыстной части своих мотивов, как говорил и сам: "В коммерции первая сделка заключается с совестью", но сейчас сказал иное. - И на могилах цветут цветы. В конце концов, так просто совпало. Механическую птицу с соболезнованиями он всё равно отправил бы, вне зависимости от того кем она была, это, в общем-то, влияло только на то что он собирался отвечать на это, последнее, письмо от молодой мадемуазель смутившее его. Над этим надо было подумать, но, потом. - Ты так уверена в этом даже не примерив?.. Ах, зря я разрушил всю интригу! - С прискорбием выдохнул негодник, помимо всего прочего, ещё смеющий обвинять любимую в столь приятной его сердцу предвзятости в интригующей борьбе дикой синевы неба и алого пламени крови. - Но я рад что это тебе понравилось. - Шепнул он поцеловав за ухом и добавил. - С огнём наверное будет смотреться вообще чудно. *** Долгожданные первые теплые дни, сколь много им было посвящено ожиданий и мечтаний, сколько раз выходя на набережную и смотря на белоснежную пустошь до горизонта он думал, когда уже развернуться небеса и могучая сияющая длань расколет лёд сковавший море?.. Но проходили недели, целые пасмурные месяцы долгой ночи, и вот, наконец, солнце утвердилось на небосводе как хозяйка а не приезжая гостья, и медленно, но верно принималось наводить свои порядки. На улице уже было не выйти крепко не зажмурившись - так сильно слепило обилие света и снега, ничего не стоило утонуть в дневной слякоти неверно выбрав путь, или как сейчас, почти подскользнуться когда по утру все мостки покрывало ледяной коркой. Впору было начать радоваться, но долгожданная оттепель приносила больше поводов для раздражения и переживаний, отчего даже преображающийся город напоминал сейчас шелудивого пса. У того на проплешинах взамен показывалось новая шерсть взамен старой, всклоченной и грязной, а у города маленькие островки земли с чем-то, намёком похожим на траву, оттаивали забытые у берегов брёвна но до настоящего тепла было ещё далеко. На три тысячи миль к к югу. Или пара месяцев в оптимистичном варианте, когда сойдут льды и растают метровые сугроб у дорог, вот тогда, выйдут на улицы вновь рабочие в безуспешных попытках осушить улицы, вновь начнутся стройки в столь же отчаянной попытке бороться с суровым климатом жующим недолговечный, но столь дешёвый здесь материал, вернуться люди с зимних промыслов и вновь пойдёт лес по реке, а оттуда - за море. И как у шелудивого пса, у Освальда уже чесались руки и голова в ожидании этого дня, всю долгую зиму потратил на подготовку планов и составлению договорённостей что предстояло пустить в жизнь, скоро уже должны были прийти станки и товары, а уже пришедшие дивиденды внушали оптимизм, но этого было мало. Хотелось уже заняться чем-то серьёзным, но он так и не прибег к щедрому предложению Мараньева устроиться в инквизиции, а потому не ожидал получить сегодня от него приглашения встретиться. Даже более - в размеренной жизни последних месяцев оно его встревожило. "Вряд ли что-то плохое." - думал он выбирая путь по новым мосткам и там где можно было пройти без большого риска упасть. "С другой стороны вряд ли повод радостный." - подумал он в противовес уже заходя в отделение. - Добрый день, мне передали что господин Мараньев хотел меня видеть. Посетителя пропустили без лишних вопросов, проводив сумрачными - присущими этим странным бородатым русским - взглядами. Мараньев ничуть не изменился за эти месяцы, хотя, пожалуй, несколько осунулся, и бакенбарды свои оставил без должного ухода - на долженствующей быть гладковыбритым подбородке красовалась свежая щетина. Начальник Архангельского отделения инквизиции и так был невысок, немолод и некрасив, не страдал избытком стройности и здоровым цветом лица, но эта небрежность делала его ещё более далёким от идеального образа служителя Господа, в который вполне вписывались молодые его коллеги, что Потоцкий, что зловредный Шурин мистера Вуда, оставшийся в Британии. - Господин Вуд! - обрадовался Мараньев, чуть напряжённо улыбаясь, при этом одна обрюзгшая щека его нервно подергивалась. - Очень рад, очень рад, что вы нашли время для вашего покорного слуги. Яростно потрясая чужую руку в приветственном жесте, Архип Осипович набрал воздуху во впалую грудь, и нырнул в глубины большого шкафа с, как это было уже Освальду известно, достойным набором разнообразных напитков. - Желаете наливочки? А какие грибочки замариновала ещё с осени моя дражайшая супруга.. вы просто обязаны попробовать. - Ох... - С тяжестью что даёт рюмка с утра на весь день выдохнул гость, за минувшие зимние месяцы он тоже растерял прилежности, отрастил небольшую бороду, обменял где-то остатки скромности на новое тёплое пальто, и теперь глядел на инквизитора с выжиданием, если не сказать пробой на вкус этого сказанного "...Вашего покорного слуги". И лесть, в отличи от обыденной светской вежливости, всегда казалось ему кисловатой на вкус. С примесью удобрений для последующих намерений политых домашней наливочкой. - Грибочки... Солёные грибочки. Солёная капуста. Солёная рыба. В этом городе солёным было всё. Даже яблоки и характеры. Освальд всегда считал себя непривередливым в еде, но всё это так надоело, что душа просто изнывала уже по чему-нибудь свежему и сладкому, хоть тыквенной каше. Лимонные же пирожные тут естественно к его скорби никто не готовил вовсе... Но видимо как никто в городе не решился на покупку мнительности финансиста, так и на английскую чопорность не нашлось покупателя, и та во всём, нисколько не истрепавшись, сталось при владельце что всё таки согласился, хотя бы вежливости ради. - Раз уж обязан, тогда не откажусь, благодарю. Позвольте только полюбопытствовать чем обязан вниманием? Неужели что стряслось? - Спросил он чтобы сперва, сразу без промедлений, подтвердить или закрепить свои опасения. Насквозь просоленный ветрами Беломорья кругленький господин с бакенбардами несколько напряжённо засмеялся. - Что вы, что вы! - замахал пухлыми руками Мараньев, и, бормоча себе под нос, принялся разливать. - Слава Господу, ничего. Тишь, да гладь, Божья благодать. Красивый графин с напитком цвета венозной крови несколько раз стукнул о краешек рюмки. - Хвала Ему. - Воскликнул Освальд без особой экспрессии, только лёгкая, едва уловимая улыбка разгладило его лицо, когда он оставил так и не начатую попытку дознаться в причинах приглашения. - Тишь, да гладь это хорошо, но признаться, я не редко скучаю по бурной жизни большого города. Мараньев уместно осенил себя крестным зна́мением, и, покряхтывая, сел. - Молодость. - с видом древнего старца лет пятидесяти, максимум шестидесяти, умозаключил он, пухлая рука сама собою потянулась к рюмке наливки. - Провинциальный покой - великое благо, доложу я вам. Но ценить его начинаешь не сразу. И употребил. - И что же, - как бы между прочим поинтересовался он. - изрядные знакомства остались у вас на ваших островах? Что ж я спрашиваю.. коли такая жена, без знакомств никак неможно. Тут господин начальник Архангельского отделения позволил себе многозначительную паузу. - Зато как правило, иные блага цивилизации вроде электричества и котельного отопления начинаешь ценить сразу. - Пожав плечами возразил Освальд и кивнул в ответ на вопрос. - Кое какие действительно остались. И тоже сделал многозначительную паузу запил её домашней наливочкой не слишком много света проливая на столь деликатный вопрос. - Такие знакомства, - продолжал инквизитор, одним своим видом разбивая вдребезги идеальный собирательный образ, созданный некоторыми из своих коллег, не обращая внимания на камень в огород вверенной ему области. Конечно, с паровым отоплением в Архангельске было не все так хорошо, как хотелось бы, многие жители по старинке спасались печным, но электрические столбы, гордость градоначальника, на центральных улицах все же имелись. Ох уж эти британцы с их вечными жалобами на недостаток комфорта! - конечно, весьма полезны, но иной раз накладывают неудобные, порой, откровенно неприятные обязательства. Уж я-то знаю. На этой многозначительной фразе господин Мараньев сделал паузу, дабы снабдить себя и своего гостя ещё одной строкой наливки. - Вы пейте, пейте. - радушно посоветовал он, утирая полную красную шею не первой свежести платочком. Британец данному совету вроде бы последовал, но постольку-поскольку, больше изучая подлитую наливку взглядом взбалтывая её на дне и словно разглядывая там что-то неприглядное. Нечто вроде мутного осадка от ускользающей темы разговора, что как хищная рыба на глубине, крутилась вокруг но никак не показывалась на глаза. - Возможно вы правы. - Начал было он вновь пожав плечами и даже улыбнувшись светской, дежурной британской улыбкой, не надолго впрочем задержавшийся на его лице прежде чем он поднял взгляд. - Но не сочтите за грубость поинтересоваться, сколько мне надо выпить чтобы узнать что вы хотите сказать?.. Как бы одной и второй рюмки не оказалось мало, и не пришлось расстраивать любимую жену снова... Но чтобы юлить чужой язык нужно знать в совершенстве, а это, он себе, пока к сожалению позволить не мог. "И когда ты стал таким прямолинейным" - с тоской только спросил он сам себя в мыслях. - Нам обоим будет проще если перейдём сразу к главной теме. Господин Мараньев поперхнулся домашней наливочкой и издал нервный смешок, бакенбарды нерегулярного ухода слегка задрожали. Внутри дряблой шеи явно зарождалась, но никак не могла прорваться к наружу какая-то фраза. Так сразу сложно было сказать, будет ли она окрашена возмущением или смущением. - А.. ээ.. - оказалось, что и тем и другим. - Наверное, вы меня не так поняли.. Пробормотал Архип Осипович, и смолк. Чтобы продолжить, ему потребовалось сделать над собою усилие. - Не поймите меня неправильно, просто такой уровень секретности внушает... хм-хм.. беспокойство? И ваша супруга, она... вот я и подумал... Невнятное бормотание сошло на нет, так и не сформировавшись в что-то мало-мальски доходчивое. Освальд промолчал явно ожидая продолжение "что" его супруга или что думал уважаемый инквизитор, и в собственной манере мог сам надумать очень много всего, если бы всё таки не согласился. - Наверное. Наверное странная пара британцев выглядело подозрительно. Наверное уровень секретности вызывал беспокойство. Наверное он всё не так понял. Наверное. Освальд покачал головой подобно зверю угодившему в сети своей подозрительности и теперь ищущему в себе силу их разорвать. В конце концов просто опустошил предложенную ранее рюмку. - Извините, просто прошу, говорите прямо, мне ещё несколько сложно бывает уловить суть сказанного. Так что вы имели ввиду?.. - В последние годы мне редко удавалось проявить себя. - будто бы и забыв, с чего начался этот непонятный разговор, пожаловался Мараньев. - А вы.. вам ведь куда больше подошла бы столица. Ну к чему вам этот богом забытый городок на краю света? - В малых городах вроде этого всё же есть нечто такое, чего нет в больших. - Отведя взгляд ответил Мистер Вуд так, как наверное отвечал десятый, а может и сотый раз. Повторял из убеждения на позитивный настрой, повторял чтобы избежать надоедливых вопросов, повторял из непреклонного упрямства и теперь - с уверенностью забродившей, давшей кислинку сомнений, и только зарождающимся осознанием что если рассудит судьба что нужно будет уехать снова он... Расстроится. И Враг знает почему. Но вряд ли Мараньев прятал за этим вопросом предложение, или нечто родственное ему, больше его волновало собственная неустроенность связанная с их появлением. И Освальд вздохнув продолжил согласившись однако. - Проявить себя здесь действительно сложно, но возможно и просто, если просто... - Чуть запоздало поняв награможденность и глупость сказанной фразы на ещё сложном для себя языке Освальд поморщился и продолжил. -... Не обращать внимания на провокации, особенно мнимые. Вы же ходите на рыбалку? Архип Осипович, погруженные в собственные, воображаемые и действительные неурядицы, растерянно моргнул. - На рыбалку? - и следом произнес сентенцию, ставившую в тупик большую часть иностранцев, недавно занявшихся изучением русского языка. - Да... нет. Из ружьишка постреливаю. Бывает. - Я тоже. - Как бы между делом сообщил Освальд прежде чем вернуться к мысли пока та совсем его не покинула. - Но я не видел ещё ни одного рыбака что не обратил бы внимания на поклёвку как бы слаба она не была. Даже если он закинул удочку шутки ради. Если понимаете о чём я. Воцарилось неловкое молчание. Так и не придя к твердому мнению о том, был ли он прав в своем беспокойстве или это пустое, Мараньев принял ещё дозу домашней наливки. - Поохотиться как-нибудь.. не желаете? - неожиданно предложил он. - Почему бы и нет? - Легко согласился Освальд, так быстро, что можно было подумать что этот озвученный вопрос Мараньев у него просто украл. - Пока не расположилось, я по большей части, до неприличного свободен. - Превосходно! - констатировал необразцовый инквизитор, и употребил ещё немного наливки. Концентрация ее в пожилом организме уже достигла того порога, когда начинают нездорово рдеть щеки, а в глазах появляется не свойственный им прежде блеск. - На будущей неделе, возможно. Я сообщу, когда станет известно. Дальнейшая беседа свелась к обсуждению незначительных и, большею частью, скучных предметов. Зато поднимаясь по лестнице к своей двери мистер Вуд легко мог бы от скуки избавиться: из-за двери донеслись отголоски ангельского пения, которое вскоре стихло, а после, о ужас!, донеслись мужские голоса! Догадка, разумеется, оказалась верной. Это стало очевидно уже внутри, когда мистер Вуд обнаружил на своей вешалке две одинаковые, подбитые стриженным мехом телогрейки, на каждой из которых была нашита символическая капля - знак сангвинаров. - Ну пожалуйста, ещё разок! - послышался умоляющий голос одного из братьев. Понять, которого, решительно не представлялось возможным, ибо они были похожи, как две капли воды. Непосредственность близнецов, которую Морин, почему-то, находила очаровательной, часто граничила с грубостью и дуболомством. Одному Господу известно, как такой ценный дар попал в столь невоспитанные семейство, но так уж случилось. В семье рыбака помора родились два мальчика, которых после забрали в семинарию. Видимо, на этом самом основании братья-сангвинары считали возможным наведываться к замужней иностранке не реже одного раза в месяц. - Ох, но только ещё один раз. - не заставила себя долго уговаривать Морин. И запела одну из рождественских колядок, которые так любила. То ли Освальд вошёл слишком тихо, то ли Морин была слишком занята гостями, но на приход законного супруга никто не обратил внимания. Ангельский голос полился из гостиной в прихожую, заставляя едва ли не задерживать дыхание. И законный супруг дыша, подобно камню, по вздоху раз в столетие, затаился в тени за дверным косяком выдав своё присутствие лишь на последнем куплете, дополнив его в дуэт собственным баритоном прозвучавшим словно бы из ниоткуда. - Неужели я опять проспал Рождество и все пряники уже съели?! - Спросил он в шутку, беря на руки чернохвостую бестию что разоблачила его совершенно нехитрый розыгрыш ещё до того как он переступил порог. От неожиданности ведьмин голосок задрожал, грозя сорваться, но уроки вокала, полученные ещё в ранней юности, не пропали даром, выступление закончилось, как полагается. - Здравствуй. - нежно улыбнулась молодая миссис Вуд, чуть розовея. - Они просто очень нравятся мне, ты же знаешь. Потоцкого действительно не было, во имя баланса гостеприимства в этом доме. Братья поднялись со своих мест, приветствуя Освальда такими радостным улыбками, будто все это время ждали его одного. Показать контент Hide - Хозяин! - Добытчик. - Мамонт за порогом? Пожимая и потряхивая руки британца, одинаковые сангвинары вновь наводили столь приятный сердцу Морин лёгкий хаос. Она серебристо смеялась. Судя по чашкам с остатками чая, подавать который ведьма приноровилась с блюдечками, и крошкам, близнецы заявились на порог едва ли не сразу после того, как Освальд его переступил. - Зачем же мамонт, когда добыча сама в дом идёт?.. - Отведя взгляд в сторону в поисках чего-то ответил Освальд с мимолётной кровожадной улыбкой. Притворной конечно, но в которой всё равно что-то мелькнуло. Морин, вопреки обыкновению, не сумела разгадать вложенный в мимолётное выражение уголков рта смысл, и несколько обеспокоилась. Близнецы захохотали, и по очереди дружески хлопнул Освальда по спине. Суммарное усилие вполне могло бы свалить с ног коня. - А тебе палец в рот не клади! - Ладно. Пора и честь знать. - Развлекайтесь. Беспардонно подмигнув Морин, братья ретировались в прихожую. - Я провожу. - мимолётно обвив руками шею мужа, ведьма коснулась губами его щеки. - Вернусь через минуту. Вернулась через пять, потому что ещё некоторое время возле входной двери шли какие-то переговоры, пересыпанные шутками и тихим смехом. Однако, наконец, щёлкнул замок и все стихло. - Как все прошло? - поинтересовалась миссис Вуд, вплывая в гостиную и одновременно сладко потягиваясь. - Ретируйтесь пока я не осерчал? - Подшутил Освальд каждого из братьев одарив движением напротив, очень лёгким, коим в пору была стряхивать пыль с антиквариата и между тем почти угрожающе ласковым. - Весьма благоразумно. И с этими словами жестом отправил несносных братьев в далёкий путь, то есть, несколько лениво попрощался и принялся собирать себе нехитрый перекус пока Морин провожала гостей, когда же та вернулась, он встретил её скорбным видом с сожалением мотая головой стоя к ней спинной за столом. - Знаешь, я не так давно читал одну статью... О болезни имени Алоиса Альцгеймера, старческом слабоумии, там между тем писались что иногда, оно к сожалению наступает ещё в совсем молодых годах. И кажется я встретился как раз с таким случаем... - На этих словах выражение лица Освальда стала совсем уж скорбным, или даже может быть недовольным? Раздражённым? Злым?.. - Ну сколько можно?!.. Я точно уверен что кормил тебя с утра трижды! Возмутился он резко повернувшись к дамам своего сердца, одной из которых достался кусочек колбасы. В очередной раз, из-за чего изготовление бутербродов затягивалась так, словно ужасная болезнь коснулась и его тоже. - Кажется, наша Ирэн, больна... Как думаешь, у животных оно встречается?.. - Продолжил на этот раз наверное всё же, обратившись к жене, что не в малую степень выражалось в тоне более ласковым. - Утомили эти негодники? Наверное ещё специально дожидались когда я уйду. Покачав головой он не стал дожидаться ответа, наверное уже загодя предвидя его, и потому просто сменил тему. - Всё хорошо, договорились как-нибудь сходить на охоту. Кажется, визит к руководству не особенно занимал загадочный разум ее мужа. Морин посмотрела на Освальда, потом на кошку, та вздыбила шерстку на спине и ретировалась под стол. - Думаю, что ты напрасно переносишь свое недовольство на другой объект. - заметила ведьма, прибитая чашки со стола. - Они не предупреждали, что придут. - как бы между делом заметила она. - Этикет - не их сильная сторона. - Это точно. - Согласился Освальд кивая, с этим было сложно не согласиться и уж тем более ему. - А ещё стыд, приличие... И где-то ещё с полдюжины верхних позиций из списка личностных качеств что принято считать благоразумными и что ценились в британском обществе, но очевидно, не здесь. -... Стоп! Мне не показалось? Ты защищаешь Ирэн? - Стремительно движением он приложил тыльную сторону ладони к бледному лбу возлюбленной. - Я знал что где-то в глубине сердца ты её любишь! Только скажешь, объект, правда. Несчастная леди! Бедняга ничего не помнит что было пять минут назад, не помнит покушала ли, это ужасно! - Уж кто бы говорил, про стыд.. - игриво проворковала ведьма, подперев голову кулачком и глядя на возмущенного супруга блестящими глазами. Но разговор вновь вернулся к маленькому черному бесенку с хвостом. - А я никогда и не говорила, что не люблю кошек. Просто она не даёт мне и шанса. - пожаловалась Морин, взглянув на негодницу под столом. Та немедленно зашипела снова. - Не справедливо. Что я ей сделала?! - Не знаю. Как не знаю чего мне стыдиться. - С улыбкой ускользая от прошлой темы развёл руками супруг, безгрешный и невинный как римский император, защитник и поклонник всех бесят, чертят, дьяволиц и прочих обворожительных нечистых. - Кинула туфлёй? Бранила по чём зря? Не поделилась сосиской? Предположил он вставая позади ведьмы, как бы выставляя её перед себя перед ужасным шипящим зверем в немилость которого как оказалось так легко попасть. - Или, о ужас! Закрыла в комнате чтобы не мешала бесстыдничать?.. - С шутливым недоверием взглянул он на Морин со стороны. Морин поджала губы и напустила на себя оскорбленный вид. - Так и знала, что ты её любишь больше меня. Все, решительно все предположения гласили, что виновата может быть только одна ведьма. - Чушь. - Тут же не согласился муж обняв жену за плечи, видно догадавшись о ходе её мыслей. - Кошки они как стихийное бедствие, не могут быть ни в чём виноваты. И вреда от них порой столько же... Впрочем, и голубоглазые ведьмы полностью подходили под это описание, но настоящий повод им насторожиться прозвучал следом. - И только одну женщину на свете я готов любить больше чем тебя... - На этом слове он сделал небольшую паузу и поцеловал. - Нашу дочь. На секунду повисло неловкое молчание. Морин обернулась. Тревожное любопытство светилось в синих глазах, влияние которых могло быть куда более разрушительным, нежели от самой невыносимой кошки. - Ты... хочешь? - как-будто она удивилась. - То есть, я хочу сказать, все ведь и так хорошо, и я.. мы... Она замолчала, так и не закончив мысль. Но новая секунда неловкого молчания не продлилась и мига, Освальд залился негромким смехом, отчего-то сочтя неожиданную реакцию забавной и милой. - Конечно хочу. - Ответил он с безмятежно счастливой улыбкой, и нотой в голосе что шла от струны натянутой к сердцу, спокойно и тихо. - Не прям сейчас конечно. Дети в отличии от кошек, вряд ли гнездились под забором, Аисты не залетали в эти холодные северные земли у края света, и что-то то несносном муже выдавало его солидарность с пернатыми почтальонами в вопросе пригодности этих земель для воспитания. - В будущем. В фантазиях всё выглядит неплохо, но... - сказал он сделав паузу чтобы подвинуть стул и сесть рядом улыбнувшись. - Страшно немного! А ты... Тебя что-то тревожит? - Прямо сейчас у нас и не получилось бы. - рассудительно заметила ведьма, - обычно, на это требуется месяцев восемь хотя бы. А лучше девять. Тоненький пальчик легко постукивал по столешнице, Морин впала в задумчивость. - Не знаю... Все детство я думала, что это что-то вроде обмена. Если появляется ребенок, значит - кто-то должен уйти. - поделилась она занятной мыслью. - Знаю, знаю, история, в которой моя мать умерла при родах, оказалась ф.. неправдой, но я столько раз себе это представляла... Сложно было сказать, это больше страх или любопытство. - Не знаю. - ответила она сама себе. Похоже, конкретное место ее не беспокоило вовсе. - А я знаю. - Таинственно подмигнув заверил Освальд с тёплым сочувствием и неожиданно крепко прижал Морин к себе не допуская и возможности кому-то из них куда-то уйти. - К счастью это не так. Уверен у нас будет замечательный малыш! Сочиним ему парочку колыбельных на местный мотив, будем петь дуэтом а он будет r-r-rykat' с рождения! Представляешь? Как маленький медвежонок! Твоя матушка так испугается, что ещё долго будет искать у него намёк на маленькие рожки... А если это будет мальчик, научу его ездить верхом, стрелять с двух рук, подделывать облигации и налоговые декларации... - И мы могли бы назвать его Михаилом. - в тон, почти восторженно, продолжила мысль ведьма. - Как архангела. Пожалуй, это было почти кощунство, но судя по тому, как просияло улыбкой ее демонически прекрасное лицо, Морин определенно не было до этого дела. Слова упали на добрую почву. Hide . В это время года в лондонском саду камней уже зацветали первые розы. Разумеется, по ночам все ещё было прохладно, но певчие птички, распевающие перед рассветом свои брачные песни, уже и думать забыли о зиме. Конец первой декады мая в Архангельске ознаменовал ледяной дождь, крепкой скорлупой сковавший оконные рамы и дверные замки, устроивший коварные ловушки на ступенях и уличных спусках. Обволакивающая льдинки вода слабо смягчала грохот по железным крышам, так что заснуть в эту ночь было непросто. В конце концов стихия начала успокаиваться и Морин перестала ворочаться. Казалось, прошло всего несколько секунд, или, быть может, несколько часов? Так сразу и не разберёшь. Ведьма резко села в последи, распахнув широко свои почти черные в темноте глаза. С губ сорвался тихий вздох. Но успей она сделать только первый вздох, как тёмные воды сновидений разверзлись вновь и нечто, схватив её, потянуло обратно в льняные пучины Морфея. - ...Е-е-е... Но... щу... - Совершенно неразборчиво пробормотал сквозь сон Освальд в котором наверняка имел на неё ещё большие планы. От прикосновения неизвестности хрупкие плечи вздрогнули, и донесся новый, жалобный вздох. - Что-то не так... Морин обернулась, но ничего, кроме темной стены не разглядела. А спустя несколько секунд пронзительно заверещал телефонный аппарат, который всё-таки провели в квартиру несколько недель назад, для прямой связи. Он дребезжал и дребезжал, и явно даже не думал отказываться от намерения перебудить весь дом. Подробное случалось впервые. Слова любимой о том, что "Что-то не так" для человека склонного к мнительности и бдительности сработали лучше чем любой будильник, или как оказалось, телефон взявший на себя такую роль в столь ранний чай, когда даже механический петушок, дитя предыдущего витка адского прогресса, ещё спал. Освальд сел скомкав под себя одеяло, и только после открыл глаза разбирая на ходу где сон, где мираж, а где реальность. - Ш--ш-ш... Что такое?.. - Пробормотал он, и протерев глаза уже более чётко сказал вставая с кровати. - Я подойду. Кажется, кажется лучше сразу одеться. Почему-то именно такая нехорошая мысль о необходимости этого пришла в ещё пробуждающийся рассудок. - Не знаю. - отозвалась с сомнением ведьма. - Мне показалось, будто я слышала... Телефон взрезывал кору головного мозга не хуже цепной пилы, работающей по древесине. - Господи, ну что за невыносимый звук... С силой она прижала кончики пальцев к вискам и зажмурилась. Между тем, с того конца провода Освальда поприветствовал знакомый баритон. - Мистер Вуд? За вашей женой сейчас прибудет автомобиль, - произнес Потоцкий тоном, не допускающим возражений. - она должна быть готова как можно скорее. Я встречу ее здесь - продолжение не слишком-то вязалось с началом. - Прошу прощения. Мне пора. Раздались короткие гудки. - Что случ... - Раздавшиеся телефонные гудки оборвали речь на полуслове оставив лишь возможность бранить и расспрашивать дежурных телефонисток и демонов витиеватых проводов, но не им, а ни в чём неповинной трубке досталось всё возмущение, когда её с тихой злобой с силой опустили на место, не иначе как с потаённым желанием вдавить в самые тёмные глубины, задушить как Змея из Эдема, чтобы не смела звонить больше. Вдох. Выдох. И так три раза. Лишь затем Освальд развернулся и сообщил: - Звонил Потоцкий, сказал, что сейчас будет машина, просил собраться как можно быстрее. Никаких подробностей. Голос его в этих словах, не слишком был отличен от монотонности машиниста что мог объявить остановку на очередной станции, с неохотой он зажёг свет, вернулся за очками и нырнул в шкаф, из глубин которого и задал вопрос. - Ты сказала, что что-то слышала. И то даже скорее не вопрос, а некое утверждение, что лишь закрепило намерение достать и свой костюм тоже. А вместе с ним и ящик на замке, пряча его за дверцей. Морин с выражением отстраненной беспомощности наблюдала за тем, как муж достает и проверяет оружие. Он определенно намерен был ехать с ней. А ещё он был довольно уклончив в своих ответах. - Не знаю. - в который уже раз повторила ведьма, натягивая одеяло до подбородка. - Это было, как... стук сердца, может быть? А ещё неразборчивое бормотание. Такое случается, когда жар, знаешь? Она нежно улыбнулась. - Будто кто-то говорит и говорит с тобой. А ты все понимаешь, но при этом разобрать не можешь ни слова. Наконец, она спустила ноги на пол и потянулась к брошенному с вечера на спину стула платью: - Ты уверен, что тебе тоже нужно ехать? - Разумеется. Ведь...- Улыбнувшись через плечо ответил несносный муж без намёка на раскаяние со своей стороны, уклончивость в ответах была не его виной, а в чём она была, так это в маленькой хитрости которую Морин расколола как белка орех. Тяжело вздохнув ещё раз он впрыгнул в брюки и подойдя нежно поцеловал. -... Я уже всё равно проснулся и не усну, а тут такой интригующий повод, размяться и провести с тобой время!.. И о чём могла сказать затаёная тень мелькнувшая в глазах - повод и правда был интригующий. В хорошем случае этот голос, отзвук сердца, со слов любимый ведьмы, мог означать приезд её несносного великолепного брата, в худшем - что с ним что-то случилось... И в плохом - случилось нечто скверное в магическом плане, наиболее вероятный вариант учитывая слова Потоцкого. И разумеется, как не гадать, во всех вариантах он свое присутствие видел необходимым. -... И кроме того, с тобой кто-то во сне пытается разговаривать, мешает тебе спать своим биением сердца прямо у меня под боком, я уже возмущен и жутко ревную! - Пошутил он пряча дурные мысли надевая кобуру. - Я слышу голоса с детства. - пожала плечами Морин, застегивая юбку, которая, несмотря на длину до самых щиколоток, в верхней своей части была пошита чрезмерно по фигуре. - Время от времени. Просто они очень давно меня не будили. В дверь раздался требовательный звонок, и ведьма заторопилась скорее застегнуть блузу, ничем не уступающую в провокационной скромности юбке. Похоже, никто не собирался Освальда отговаривать. По крайней мере, не сейчас. - Это их нисколько не оправдывает! - Обвиняющим тоном заявил Освальд грозя невидимым призракам пальцем в след обольстительной ведьме, и добавил чуть тише, опуская взгляд ниже. - В общем-то даже совсем наоборот... И только после того как звонок вернул его в чувство живо засобирался дальше, успев к двери уже накидывая пальто, чтобы наверняка излить свое недовольство на кого-то более материального. - Скажи, что я сейчас! - донеслось ему в спину. На пороге образовалась чрезвычайно хмурая борода, обрамляющая не до конца укомплектованный зубами рот. То есть, когда-то, давным-давно, все тридцать две позиции имелись в наличии, но вмешались обстоятельства непреодолимой силы. Через это разобрать, что конкретно данный рот произносил, становилось задачей нетривиальной. Особенно для иностранца. - ..стр Фуф? Фис, пыфее! Мрачная борода махнула рукой и довольно прытко для своего возраста поскакала вниз по лестнице. *** Колеса немолодого, но надёжного автомобиля чудовищного дизайна безжалостно ломали тонкий ледок, раздражённо визжа на поворотах, где терялось сцепление. Пару раз фонарный столб так близко перебежал дорогу, что короткое ругательство, донесшееся с водительского сиденья, прозвучало вполне отчётливо. Спешка объяснилась по прибытии на место происшествия. Прояснилась бы и раньше, борода отвечала на вопросы с охотой, пропорциональной количеству дефектов речи. Полыхал старый деревянный док, облепленный трущобами, как гнилой фрукт - мухами. Пожарные экипажи устало сновали на границе света и тьмы, подвывали женщины, качающие на руках скулящих детей, горы собранных в спешке грязных узелков валялись под ногами. Пламя неумолимо ползло вширь, и, похоже, остановить его уже отчаялись. В окно сунулось смутно знакомое лицо: Морин прикрыла рот ладошкой. - Саша! Внушительный клок курчавой бороды, волосы, ресницы, все было опалено, и даже вечная распахнутая шуба ещё слегка дымилась. - Здесь... - увидев Освальда, инквизитор споткнулся. - Какого черта, Вуд?! Морин взглянула на мужа без удивления, но с лёгкой укоризной. - Он здесь не причём. - Со всей серьёзностью заявил мистер Вуд пытаясь заверить инквизитора в том, что нечистые не имеют никакого отношения к его здесь появлению, но учитывая все обстоятельства, вериться в это, конечно, могло с трудом, когда же он вышел из машины всё удивление, все обвинения и укоризненные взгляды стекли с него как с гуся вода. - Подумал, что моё присутствие может быть не лишним, и кажется, я не ошибся. Взглядом он указал рукой в сторону в которой сложно было уже оказаться лишним, там в дыме и зарнице пожара уже собралось наверное не меньше трети города, все кричали, охали, метались с делом и без дела в борьбе с беспощадной стихией что была в этом городе опасной и частой гостьей, и несмотря на то что лишним в этой толпе было оказаться трудно, в глубине душе кое-в чём лукавя. По лицу Потоцкого пробежала судорога, делая его правильное лицо почти некрасивым. Он уже приоткрыл рот, чтобы возразить. - Не надо, Саша. Ведьма вылезла из машины, накидывая на голову капюшон пальто и осмотрелась. Инквизитор испепелил взглядом несносного супруга несносной подопечной и перешёл к делу: - Пожар давно должны были бы потушить, но... - ...не могут. - перебила его Морин, неотрывно глядя на огонь, пляшущий на крыше ещё не уничтоженного, но уже погибшего дома. Что касалось вежливости, тут у них с близнецами сангвинарами было много общего. - Не удивительно. Это же не простой огонь. Потоцкий воззрился на ведьму в некотором удивлении. - Идёмте. - не особенно обращая внимание на то, следует ли кто-нибудь за ней, миссис Вуд, элегантным жестом приподняв юбку чуть выше щиколотки, зашагала в одной ей известном направлении. - С вами я ещё не закончил. - сердито буркнул русский медведь Вуду, когда Морин уже не могла его слышать, и тоже пошел. Разумеется. - Как вам угодно. - Со всей дипломатичной, но редко находящей отклик в здешних сердцах отклик, невозмутимостью ответил Освальд разорвав зрительный контакт только когда спешка за неведомым источником пламени разделяла их, и так и не придав большого значения невысказанным словам и упрёкам инквизитора поспешил следом за Морин. В голове к тому моменту уже и так прозвучали все возможные упрёки и слова, на которые в сердце нашлось немало аргументов против особенно после того, как нехорошее предчувствие подтвердилось словами о непростой природе пожара. Вероятно, не все инквизиторы так уж сильно ценили дипломатичность. Потоцкий сердито молчал, сердито шагал и даже руками в такт шагу подмахивал сердито. Заунывные причитания сделались тише и через какое-то время остались позади, зато приблизился гул пламени и стало жарче. Здесь, на задворках старого порта, куда завела мужчин проклятая ведьма, не было и следа слабеющей зимы. Морин стала в начале кривого переулка и теперь словно бы ждала чего-то. Но спустя несколько секунд стащила перчатки и выставив ладони вперед, повела руками. Ближайшие два дома, или вернее сказать, барака по обе стороны улочки страдальчески заскрипели и... погасли прямо на глазах, оставив лишь дымящиеся остовы. - Господь Всемогущий.. - пробормотал Потоцкий благоговейно, и даже отступил на полшага. Очевидно, читать было вовсе не тоже самое, что лицезреть воочию. Ведьма не повела и бровью, продолжая толкающее вниз движение рук. Притухли еще один, другой, и, кажется, даже третий сарай. Победоносное шествие лицензированной магии длилось недолго. В уже потухших углях вновь взметнулись языки пламени. - Оно не хочет. - озадаченно констатировала Морин, потирая костяшкой пальца переносицу. - Мне надо посмотреть, что внутри. Услышав слова Потоцкого Освальд повернулся, и с едва различимой улыбкой отстранёно хмыкнул чуть было не повторив свои ранее сказанные слова в слух снова. "Он тут не причём" Во всяком случае, к этим чудесам... Лорд был причастен чуть менее чем полагалось по церковным канонам. Зато вот на ранний вопрос инквизитора тут уже можно было дать вполне конкретный ответ с именами всех причастных, и несносный муж ведьмы даже в очередной раз огляделся что лишних свидетелей тому не найдётся, как и желающих задать тот самый, каверзный вопрос. К счастью, уже не было желающих оказаться так близко к пожару, к несчастью, демоны или ангелы тому причиной, явленное чудо оказалось недолговечным, и стихия было уже укрощенная, вернулась снова на недожёванные ею опалённые остовы, и жар, едва терпимый даже в утренний мороз, грозил вернуться вот-вот, закончить что начали термиты ещё давно и обвалить вход окончательно. - Сюда? - Спросил Освальд оглядываясь и думая как поступить лучше, сняв шарф и обмотав им руку он довольно что шустро выбил всё-то что оставалось от окна общую кухню, и осторожно скользнул внутрь оценивая возможность пройти дальше, встреченная чёрная от сажи печь не внушала много оптимизма на этот счёт. - Тут может уже проще всё окончательно сжечь и посмотреть что останется... - Не то в шутку, не то для красного словца дал он комментарий. Обнаружив не свойственную ему обычно торопливость в принятии судьбоносных решений, мистер Вуд ринулся в дымящиеся развалины. Потоцкий, отчётливо чертыхнувшись в адрес вселенной, достал пистолет и полез следом. Морин слегка замешкалась. Но секунду спустя уже подобрала подол ручкой и точеным, не по весеннему теплым башмачком оставила след в пепле. - Я имела ввиду только себя, когда говорила. - с досадою заметила она, обгоняя и одного и второго, пробивая себе дорогу к линии фронта. - Ну, прочь, прочь! Жар от стен становилось трудно терпеть, но.. какое-то неуловимое движение нематериальных сил и пламя снова отступило. Поглядев на потолок, на север и на восток, ведьма полезла в темное чрево обугленных трущоб. - Морин, не торопись! - Воскликнул в треть голоса Освальд ей в спину всё намереваясь её обогнать, но жар и дым дующий прямо в лицо делал и без того неширокий коридор совсем уж тесным в ширь. Казалось, что почерневшие стены, таящие в себе раскалённые угли как маленькие кусочки янтаря, вот-вот стиснутся и проглотят их, вот-вот, вот сейчас, в следующий миг! Осторожность делала каждый шаг короче, заставляла прислушиваться к вездесущему треску, в котором всё отчётливей слышалось агонизирующее дыхание, где с каждым вдохом что-то умирало, лопалось, падало. Считанные метры тесноты уже стали казаться бескрайними. - Не торопись... - Повторил он, шагая вперёд, но как видится, увидев соломину в чужом глазу едва не упустил бревно в своём, сверху что-то треснуло, и он, почувствовав неладное поднял голову и успел только отскочить к Морин с предупреждением: - Впра!.. ... Утонувшем в грохоте упавшего ригеля едва ли не напрасно, всполох искр и облако пепла скрыло всех. - Ты цела?.. Упрямая женщина и не подумала сбавить шаг, то ли не слышала, увлеченная погоней за неуловимым следом, то ли не желала прислушиваться. А жар, поступающий к краю свободного от пламени пятна, подгонял спутников не отставать. - Осторо... - одновременно с голосом Вуда в треске и шипении потонул голос инквизитора, вынужденного броситься в другую сторону. Мгновение, и язычки пламени уже бегут по стенам, словно где-то здесь на поверхность просачивался газ. Послышалась несколько более нервозная, чём прежде, замысловатая русская ругань. На Освальда взглянули безмятежные ангельские глаза, будто вовсе не в сердцевине огромной жаровни они находились. - Я в поря.. - договорить Морин не успела. В чету врезался Потоцкий, тщетно пытающийся сбить огонь с рукава. Синие глаза сделались похожи на чайные блюдца: - Сейчас, сейчас, - пришлось вцепиться в беспорядочно движущуюся, и изрядно уже дымящую, шубу. - Тшшш.. Та как ждала. - Тшшш.. Пламя, облизнувшее мохнатое одеяние инквизитора, послушно отступило, а в дыму показалось присыпанное пеплом лицо Потоцкого, правда, изрядно утратившее сходства. Серебристый смех самым неуместным образом вторгся в предбанник филиала ада: борода, брови, темные кудри, от всего этого растительного богатства у инквизитора осталось не так уж много. - Не очень то... - Со сбитым дыханием прохрипел Освальд с трудом пытаясь подняться после того как внезапно для себя оказался на полу, в зале, в пепле, и черти только знали в чём ещё, в чём моментально оказался похож на одного из них. - ...И смешно. И конечно, подумав что все насмешки были адресованы в его сторону, когда же пришло осознание обратного и впереди показалось лицо Потоцкого неуверенная улыбка против воли, показалось и на его сером лице. - Совсем. Услышав звонкий смех, инквизитор вздрогнул и застыл на мгновение, а потом гневно выдернул обгоревший рукав шубы из ручек зловредной ведьмы. Морин, спохватившись, зажала рот ладошкой. Смеяться было нехорошо, осенило ее! Бросив виноватый взгляд на Освальда, немедленно покаялась: - Простите. Однако, ни извинения, ни мужская солидарность, ни даже очаровательное пятнышко сажи на кончике ведьминого носа не смогли заставить Потоцкого изобразить хотя бы тень улыбки. С обгоревшими волосами, черный, злой, он до треска одернул шубу: - Может, мы поторопимся? Или нам нужен еще один несчастный случай? Синие глаза миссис Вуд, в которых плясали оранжевые отражения раскаленных углей, сделались еще больше и несчастнее. - Конечно. Освальд громко чихнул, почти что было согласившись с мудрым решением инквизиторской ячейки по божественному велению, но всё равно добавил: - Торопиться как раз не стоит. Наверное уже в пятый, а может и десятый раз. - Лучшее быть осторожней. Но осторожней не значило в споре и согласно этому принципу Освальд пошёл вперёд пожав плечами и так и не задав вопрос который на секунду повис на языке. К резолюции мистера Вуда ничего добавлено не было, так что ячейка во главе со своевольной ведьмой снова двинулась вперед. Продвигаясь вперед, служители инквизиции несомненно могли ощутить нарастание жара, а от пепла, дрожащего в воздухе, становилось трудно дышать. - Мы уже близко. - загадочно сообщила Морин, не оборачиваясь. - Близко к чему? - уточнил не чуткий к разного рода эманациям господин Потоцкий. - Я чувствую.. - пробормотала ведьма, игнорируя вопрос и вытягивая перед собою руки, словно слепая. Так она шла еще какой-то время, уже не обращая внимания, что юбка ее черным-черна от сажи. - Где-то здесь... - прошептала ведьма совсем тихо как раз в тот момент, когда инквизитор стал, как вкопанный. Судя по выражению его лицо, он тоже почувствовал. Тут, совсем рядом, было что-то.. В полуподвале, по счастью расположенного среди саженных в толщину кирпичных стен прошлого века, под темным небом, заменившим собой истлевший потолок, мерцала кучка углей, расположенная в самой середине. Здесь и гореть-то, в общем, было уже нечему. Одинокий рыжий огонек ритмично пульсировал, будто вздрагивал. Яркое, скорее не тлеющее а пламенеющие, качающие жар словно кровь, не огонёк, но сердце, лежало на постаменте из гари и пепла, не больше детского кулачка размером. Живое и бьющиеся по какой-то злой, чуждой причуде. Даже ему, человеку далёкому от мистерий, почудилось в этом что-то опаснее источника пожара, Потоцкий же увидел и почувствовал больше, краем глаза Освальд увидел как изменилось лицо инквизитора, приняв гримасу может, даже более угрожающую чем сегодня с утра когда он увидел его в машине. И все вышло быстро, как-то неуловимо, на одних только инстинктах, одним стремительным движением он вскинул пистолет и выстрелил. Нечто разлетелось на осколки и алые искры, и только уже после он запоздало моргнул, подумав обо всех других, возможных дурных последствиях. - Всё?.. - Спросил он пришуриваясь чтобы углядеть неуловимое, и одними только зрачками оглядывая то Морин, то на инквизитора, которого ему захотелось чуточку, но обойти. Два выстрела прогремели почти одновременно, однако инквизитор оказался чуть более медленным. В тот же миг Морин вскрикнула так, как если бы пуля попала в нее, и сжала виски ладошками. Необыкновенное сердечко разлетелось на куски, но Потоцкий так и держал наведенным на него свой пистолет, сжатый напряженной до предела рукой, и неотрывно смотрел. Словно ждал еще чего-то. Однако, мгновения шли, но ничего не происходило. Куски неизвестного артефакта постепенно затухали. Вместе с ними затухали и догорающие дома. Этого нельзя было разглядеть из подвала, но пожар очевидно лишился той силы, что держала его до сих пор. Теперь с ним возможно стало бороться. - Все. Все-все... - бормотала ведьма, стоя посреди черноты с закрытыми глазами и все еще прижатыми к голове ладошками. Инквизитор осторожными шагами приблизился к остаткам "сердца" и, достав саблю, кончиком ткнул один из обугленных кусков. По поверхности зазмеились красно-рыжие блики, но и только. - Ты как? - Тихим-тихим шёпотом с шелестящей тревогой спросил Освальд коснувшись плеча Морин, обеспокоенно оглядев её. Не задело ли осколком, рикошетом? Та может, закрыв уши, и не услышала его, а он, получив какой-то свой ответ и посчитав что лучше всего будет как можно скорей вернуться домой, обратился уже к Потоцкому с вопросом, почти что утверждением: - Полагаю, их необходимо собрать? Носком ботинка, не касаясь, он очертил круг вокруг упавшего рядом с ним осколка злого артефакта, и все же убрал пистолет обратно в кобуру, хоть и явно затаив какое-то недоверие к окружающей обстановке. - Не знаю, можно ли здесь найти что-то ещё... Пламя уничтожило почти все, но откуда-то то это здесь взялось, и этот вопрос наверное был не только в его голове. Куда более сумрачный, чем обыкновенно, взор инквизитора обратился на Освальда. - Да. Необходимости выяснить, что это за чертовщина. Очевидно, мысль о том, что нельзя прикасаться к этим останкам руками пришла им в голову одновременно. Кончиком сабли, как ножом, Потоцкий соскоблил все, что возможно, в небольшой стеклянный сосуд. Прозрачные стенки его немедленно зазмеились бликами, но уже голубыми. Ведьма стояла, чуть покачиваясь из стороны в сторону, совершенно не замечая ничего происходящего вокруг. Потоцкий поднялся на ноги, убирая саблю в ножны. - Миссис Вуд? - поинтересовался он тихо? - Все в порядке! Все в ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ!! - ни с того ни с сего та расплакалась и побежала прочь из обгоревших завалов. Ей нужно было на воздух. На мгновение инквизитор странно переменился в лице. - Что-то случилось? - просил он Вуда уже на ходу с той интонацией, которая явно подразумевает "случилось что-то еще?" - Вы все видели сами. - Cкосив взгляд ответил мистер Вуд уже было по привычке дёрнувшись поправить очки, но одёрнув себя бросил в сосуд инквизитору наверное, последний осколок отстранёно пояснив, скорее предположив. - Её восприятие очень чувствительно, думаю она почувствовала, или увидела что-то. Неприятное. Такие вещи не создаются без жертв насколько я могу знать... Не забивайте пока голову, я с ней поговорю. С этими словами он развернулся и тоже зашагал прочь из проклятого дома обратно в весенние утро манящее своей непривычной для этого времени года стужей. - Морин? - Позвал он выбираясь из завалов. Потоцкий проводил британца долгим взглядом. "Насколько я знаю" - Хм. "Насколько я знаю." Александр скривился. - Не слишком ли много ты знаешь? Отвечать на этот вопрос предстояло закопченым обломкам кирпичей, вероятно. В крайнем случае обугленными кусочкам зловещей плоти. Выйдя наружу, инквизитор обнаружил Морин, уткнувшуюся мужу в плечо, и шепчущую слезливо "Я хочу домой." - Нужен отчёт. - поговорил он и смолк, будто невольно обронил заранее заготовленную фразу, когда не смог симпровизировать в изменившейся обстановке. Вряд ли Потоцкий мог слышать этот жалобный шепот, ведь он находился достаточно далеко, и тем не менее, он переступил с ноги ногу и с секунду поразмыслив, решил: - Ладно. Я сам. Потом. - рубленые щепки слов скупо просыпались на уже начинающую подтаивать ледяную скорлупу. - Машину пришлю. Почти сердито бросил он напоследок, и запахнув плотнее обгоревшую шубу, скорым шагом прошел прочь. Ведьма приподняла голову от плеча Освальда, не отнимая, однако, обнимающих его шею рук, взглянув на удаляющуюся мохнатую спину и вздохнув успокоенно, снова прильнула к нему. - И ещё я проголодалась. - как маленькая капризная девочка, миссис Вуд поджала губы. В подъехавшей спускается несколько времени машине кроме водителя никого не было. - Проголодалась? - Переспросил мистер Вуд словно услышав совершенно неуместную просьбу и покачал головой так что пошёл маленький пепельный снегопад. - Даже не знаю... Он немного отстранился чтобы оглядеть прогодавшуюся оценивая, насколько та проголадалась, и сколько та может съесть, со всех сторон выходило что немного и всё же, он сомневаясь продолжил качать головой. - Даже не знаю. - Повторил он. - Сначала тебя следует отмыть, а тут такое дело, не знаю, не будет ли проще завести новую жену?.. Он улыбнулся краешком рта и в доказательство своих слов вытащил из волос любимой кусочек не то бумаги, не то обгоревших обоев, отбросил в сторону случайно вместе с монеткой вывалившийся из манжета, которую он планировал театрально достать тоже. Трюк не удался и он раздосадованно пожал плечами улыбнувшись, но улыбка, вышла столь же экстравагантной по меньшей мере, ибо вид был далеко не лучше чем тот в котором он шутя обвинял жену. Миссис Вуд, способная уничтожить куда больше припасов, чем это возможно было предположить по ее безобидному внешнему виду, надула губки. Однако, выпавшая из рукава монетка немедленно привлекла ее внимание. Не меньшее, чем обгоревшая шуба ее надзирающего минутой ранее. - Что ж, ты всегда можешь попробовать. - загадочно блеснула она глазами. *** Спустя время Не всё так плохо, уверен, борода и волосы отрастут к лету. Сказал Освальд как-то после сверхъественного пожара в порту когда речь зашла о Александре. Обычно в таких случаях говорили, "К свадьбе", "К старости", "К...", одним словом, ссылаясь к вещам и событиям конечно, возможным, но в быту или маловероятным или столь далёким в ожиданиях, что думать о них не следовало вовсе. Конечно, в тот день он был уверен, что инквизитор оправится во всём быстро, но впервые подумал что лето, такое, каким он его помнил, в этих краях вещь ещё более мифическая, нежели любое событие их этих поговорок. Чуждое на этом краю света, оно казалось чем-то вроде дня рождения, датой примечательной, но неспособной что-то изменить в замороженном пейзаже. Только тепло начинало казаться близким, всё начинало таять, как тут же начинались новые заморозки, сводя всё на нет. Он смирился, прошло два месяца, погружённый заботы более весомые чем борода инквизитора, он и не заметил как оно, то самое, наступило. Просто в одну ночь, или максимум пару дней, какие-то трудолюбивые люди взяли и собрали остатки снега с улиц, зелень что до этого пряталась выжидая, получив отмашку победным маршем прошлась по улицам, садам, холмам и лесам, установила свои штандарты, поначалу маленькие, у самой земли, белые и неказистые, затем всё выше и больше они сменяли друг друга, поражая буйством красок неожиданных для цветов русского севера. Лёд шурша и кряхтя сошёл с реки и бухты, и льдины сменились спускаемым по Двине лесом, играющая детвора сменилась мастеровыми и работниками, а там у большой воды, корабли и лодки слетелись как мухи. Освальду хотелось подобрать более лестное сравнение, но те, если и имелись, стремительно покидали голову любого оказавшегося в порту в те дни. Всюду толпились люди, повозки шли потоком буйным, но казалось, лишённым какой-то осмысленной цели, если что вдруг падало, то тут же втаптывалась в грязь, бочки с рыбой могли так и протухнуть прежде чем до них доходил свой черёд, зато ящики с алкоголем и импортным портвейном исчезали загадочно, но регулярно. Бардак. Осознание собственной предвзятости не слишком сглаживало ни настрой, ни впечатление. Здание к которому он шёл было одним из немногих кирпичных в порту, каждое лето его известью красили в белое как невесту на выданье, но сырость и ветер быстро его раздевали, обнажая всё нелицеприятное, когда он пришёл, работа была в самом разгаре и встретил его мужчина видом и повадками напоминающим крепкую дубовую доску следующую в очередь на побелку, или скорее уже её прошедшую, буркнув что-то он скрылся, как оказалось за нужной дверью, выйдя через минуту, он велел заходить. В кабинете обычно светлом сейчас стоял приглушённый мрак, окна заклеенные газетами не давали много света, а единственной электрической лапочки не хватало силы, чтобы осветить его весь. Та весела прямо над столом в красивом витражном плафоне, всячески намекая на особое внимание к хозяину кабинета и что мол, всё остальное внимания не стоило вовсе. Так действительно могло показаться, кабинет не был обставлен ни уютно, ни со вкусом, цветные грани расходящиеся от плафона сглаживали впечатления и ломали формы, но откровенно, кабинет был захламлен. Несколько тяжёлых шкафов разных по стилю и комодов было ещё ничего, но ящики и сундуки в обилие и стоящие в углу даже друг на друге и накрытые тканью, было уже перебором. Не стоило большого труда догадаться, что в этом была простая причина и расчёт, всё действительно ценное, что проходило через несколько пристаней хранилось не в складских домах, а прямо тут, под неустанным бдением хозяина, человека от природы крепкого, но с годами обленившегося и несколько заплывшего. Всё находящиеся здесь он по праву считал своим, даже то что было лишь на хранении, и отдавал после долгих уговоров что называл "разумным торгом", разумным настолько же, насколько разумен выбор между кошельком и жизнью в подворотне. - Заходи дорогой, садись, угощайся, - смуглой рукой хозяин указал на столик для гостей где всегда стоял чайник и сладкие заморские лакомства для гостей, пастила, рахат-лукум и леденцы насыпанные в вазочку как драгоценные камушки, но тут же впрочем покопавшись вытащил из ящика стола бумагу. - Пришёл твой груз, да, остаток и пошлину уплатишь и всё, можешь забирать. Минуя улыбку хозяина и манящие восточные сладости, Освальд одев очки, потянулся к тому. к чему доверял больше всего к бумагам. - Славная новость. - Сказал он, однако, не удостоил их внимания большего чем мимолётного взгляда. - Но я не собираюсь его забирать. Мужчина только хмыкнул едва уловимо пожав широкими плечами, сочтя услышанное не больше чем безумной прихотью иностранца, весь его спокойной вид готовился сказать. "Не хочешь забирать дорогой, не забирай" но прежде чем слова были сказаны, Освальд встретившись глазами заявил: - Я собираюсь востребовать с Вас его стоимость, Господин... - Борис, дорогой, зови просто как брата Борисом. - С лучезарной улыбкой поправил его мужчина проведя рукой по сальным чёрным волосам, ему было смешно как иностранец с акцентом зовёт господином, и никак не может произнести полное татарское имя что оказалось слишком тяжёлым новым испытанием для языка. И куда смешнее были его требования. - Плати и забирай, или не плати и не забирай, или плати и не забирай, дорогой, я ничего не покупаю, у меня всё есть. Он обвёл руками свой кабинет, показывая, что всего у него и так в избытке, но он решительно не понимает, что от него хотят, и что конечно забавно, но отнимает время. - Я не хочу, чтобы вы его купили. Я хочу, чтобы за него заплатили. - Пояснил Освальд, всё же притронувшись к бумагам. - Я говорил с стивидором и осмотрел груз, два ящика повреждены, один отсутствует вовсе. Я не могу принять груз в таком состоянии. - Какое несчастье! - С досадой покачал головой татарин Борис. - Сочувствую, друг, сочувствую, я даже сам прослежу, чтобы всё доставили, как следует, твой видно дорогой, и ты отдал за него хорошие деньги, заплатишь и всё будет в лучшем виде, не обижу друга. - И ещё я хочу деньги за доставку обратно, в качестве компенсации. - Твёрдо покачал головой Освальд, хоть и несколько сомневаясь, что его слышат и понимают. - Ой, дорогой, - устало сморщившись лицом, так что стал похож не финик, сказал Борис, махнув рукой, - хе, хе, об этом тебе лучше поговорить с капитаном. Я в эти дела не лезу. - Но судно ваше, и фрахтовый договор заключен с вами. Вам и нести ответственность. - Освальд ткнул пальцем в нужный пункт в договоре и развернул его к Борису. -Дорогой, что же ты говоришь, дорогой, я к тебе как к брату а ты...- С презрением мужчина взглянул на бумаги как на мусор, мусор которым в него тыкали, оскорбляя для глубины души. - Забирай груз, плати и забирай. Хочешь ругаться, ругайся с капитаном, я согласно договору обеспечил, условия, да, условия, хороший корабль, крепкий корабль! Но шторма и льдины, за дурную погоду и чужие дурные головы ответственности не несу. Не хочешь платить, не плати, бросим в море или продадим. Мне и так забот хватает. С оскорблённым видом и потеряв всякий интерес к собеседнику, татарин ткнулся взглядом в толстый и грязный от бесчисленных прикосновений гроссбух. - Грустно видеть что такой большой и уважаемый человек, столь грубо пренебрегает записанным словом скреплённым печатью, - с той же досадой качнул головой Освальд вспоминая уже по пути продуманные слова. - И что из-за этого мелкого несогласия и пары тысяч, тратится столько времени. Придёмся объяснить своим коллегам в Англии и Голандии, что Мурманск, как я и думал, действительно будет намного предпочтительней для нашего предприятия... Ладно, не бывает дороги без кочек. Спасибо за приём, увидимся в суде. Сняв очки, Освальд попрощался и повернулся к выходу когда услышал хмыканье со спины. - Сядь, дорогой, - чуть несколько жёстче чем прежде попросил мужчина, и сменив гнев на милость, сказал, - не хочу чтобы ты о Борисе думал плохо, что плохой Борис человек, слово Борис не держит, что Борис о друзьях не думает. Забирай свой груз, так уж и быть, прощу остаток, я человек к друзьям щедрый. Пошлину только заплатить всё равно придется. - Я не могу его принять. - С искреннем сочувствием к своему "другу" ответил мистер Вуд, повернувшись в пол оборота. - Если только вы конечно, не замените утерянное и испорченное в оговорённый срок. Я слышал о вас как о человеке... Не только щедром но и способным на чудеса. - Да, способном. - Согласился мужчина хмурясь. - Но не на такие чтобы несколько ящиков стоили столько! Я за них не заплатил бы столько, будь они набиты золотом, и сами были из золота. Ты друг, ошибся, как минимум в половину. - Под которой вы расписались. Хотя я действительно мог ошибочно занизить цену, возможно, это поможет вам хоть немного компенсировать убытки, когда будете искать покупателя на испорченный товар. - Но не тебе друг, пока ты будешь тратить время на бесполезные суды. Ты сядь, сядь, послушай друга, что хочет тебе помочь. - Помахал рукой Борис призывая сесть и спокойно всё обсудить. - Может, я даже соглашусь оплатить половину пошлины, в обмен письменный отказ от всех претензий. Оплати половину, забирай груз, и будь рад что нажился на своём друге Борисе пока он не рассерчал. -Пожалуй, - начал Освальд, всё-таки согласившись сесть, - я действительно мог бы помочь избежать своему другу убытков и судебных тяжб, за полностью выплаченную пошлину и компенсацию согласно договору. Но мой поверенный рекомендовал этого не делать, поскольку лично настоял о поправке, о недопустимости неполной поставки, поскольку в таком качестве, груз бесполезен. - И кто же твой поверенный? Хотел бы я взглянул в глаза, этому бесстыжему человеку! - Он перед вами. - Невозмутимо ответил Борису тот самый человек в очках и безупречном иностранном костюме напротив. - Это уже наглость. - Возмутился назвавшимся Борисом, вновь разгладив густые чёрные волосы толстыми пальцами и фыркнул. "Все торговцы, от природы люди низкие" - хоть отказывая себе в этом, по себе же зная, подумал татарин, чиновники, бумагомаратели, юристы, были, по его мнению, ещё хуже, но вот когда всё это уживалось в одном человеке, то эта бормотуха из человеческих пороков становилось совершенно паскудной. - Я своё последнее слово сказал. Всё. - Значит, не договорились. - Тем же тоном подтвердил Освальд, вставая и вышел, напоследок только вместо прощания добавив. - Советую подробнее перечитать пункты шесть-шесть и шесть-семь. *** Вернулся он домой, как следовало ожидать несколько позже обычного. В настроении не словоохотливым, но, переодевшись в домашнее и скромно отужинав одними печеньями с чаем, отошёл, отогрелся, и вернул привычную бодрость и жизнерадостность духа. Но лишь затем чтобы обмануть. Когда было время готовится ко сну, он, поцеловав Морин сказал что сейчас ляжет и ушёл, но так и не пришёл, только свет в соседней комнате где стоял стол продолжал гореть, как, наверное, собирался гореть всю ночь освещая завал бумагами и так не начатую чашку чая. Северное лето закончилось столь же быстро, как и началось. На исходе сентября по-зимнему холодные ветры ворошили жухлую траву, покрытую льдинками там, где опалило ее море своим студеным дыханием. Заиндевевшие на рассвете окна с неохотой поддавались ослабевшему солнцу. Миссис Вуд изменилась за это лето, как никогда сильно. Изменения эти теперь бросались в глаза каждому: дверь рабочего кабинета бесшумно отворилась. Морин так и осталась стоять на пороге, прислонившись плечом, одной рукой придерживая живот: желание, высказанное Освальдом единожды, похоже, исполнилось едва ли не в тот же день. Животик сделался круглым, удивительно гармонично вписавшись туда, где, казалось, его никогда не должно было быть. Полнота не портила ее, напротив. Дьявольская красота расцвела, как никогда, и братья сангвинары участили свои и без того слишком частые визиты вдвое. - Ты звал меня? - своим звучным, более низким и несколько.. слишком потусторонним голосом вопросила жена, глядя, между тем, не на мужа, а куда-то в пустоту. И надкусила яблочко, одно из тех, корзину которых накануне молча принес и поставил на кухне хмурый надзиратель, после пожара расставшийся с бородой навсегда. - Уже... уже утро? - Вместо ответа спросил Освальд поднимая невидящий взгляд на жену. Короткий прерванный сон его оставил на лице розовый отпечаток складок ткани, в свете утреннего солнца напоминающих глубокие старческие морщины оставшиеся от тяжёлых дум. Моргая и зевая он никак не мог сообразить какой сейчас час, где находился сейчас, и звал ли он её сейчас тоже. Сообразив же нащупал очки и торопливо убрал бумаги со стола в ящик. - Кажется я засиделся. - Странно.. - после заметной паузы обронила Морин, кажется, вовсе не удивленная. - Я была уверена, что.. А впрочем.. Туманная полуулыбка на ее устах напоминала улыбку мадонны с полотна какого-нибудь великого итальянца, одновременно знающей и не знающей еще, что ей предстоит. Невесомо коснувшись пальчиком плеча мужа, ведьма так же неслышно, как пришла, удалилась. Он остался сидеть, любуясь невидимым движением в воздухе, танцем крошечных пылинок на золотистых лучах утреннего солнца, зачарованно глядел в след с умиротворённой улыбкой. Закрой он сейчас глаза - провалился бы в сон, и подумал бы после что этому ему приснилось, в приятном, счастливом сне, странным только, как и все прочие сны. Даже моргнул, разок, уже растерянно, подумав "А не приснилось?", "Не приснилось" - сказала ему ломота в теле от неудобного сиденья, да убранные в стол бумаги, он снова их достал, поглядел, но что там было написано - всё разбегалось перед глазами без всякого смысла. - Странно. - Повторил он слова любимой вставая и на ходу разминаясь, разгоняя остывшую было кровь. Такие вот странности, были не в первой, ничего не значащие в отдельности, они тревожили его порой частотой, казалось, будто нет, и нет, а Морин соскальзывает в те же грёзы, как волшебная фейри из поверья, чуть отстранишь глаз и нет её, и снова есть, порой он даже не слышала что ей говорили прямо. Всё это виделось ему тревожным, а тревожным виделось ему многое, после пожара, тихий Архангельск не казался уж таким тихим, округлившийся было живот, сделал его в одночасье самым счастливым человеком, на другой же час, столь же озабоченным. "Столько надо успеть!" - сказал он. Люлька появилось в доме скоро, уж едва ли не следующей день как всё стало очевидно ясно. За ней - ещё кое-какие мелочи, конечно, необходимые, впрок. "Мало ли, тут зимой бывает и ложек в продаже нет" - ответил бы он на любой вопрос не рано ли суетиться. А суетился много, порой, допекая заботой, что сам осознав отстранялся, и уходил в попытки наладить тут дела, теперь как видел, надо было думать и пытаться в двое усердней. И снова суетился, а поскольку Архангельск был городом небольшим - суетился преимущественно по кругу. Такой круг он сделал и по комнате отгоняя сон прежде чем бесшумной походкой отправится посмотреть куда Морин пошла, и что делает, почему-то думая, что скорей всего застанет её спящей, и все равно спросил: - Какие на сегодня планы? Миссис Вуд обнаружилась в спальне, где и полагалось находиться любому человеку глубокой ночью. В позе лежащей Венеры она облокотилась на подушки, стащенные в это гнездо, казалось, со всего дома, и, кажется, только дремала, потому что глаза были лишь полуприкрыты. Ночник выхватывал из мрака ее подбородок, обнаженное плечо, расцвечивал золотыми искорками тяжелую волну каштановых волос. - Пойду на службу. - отозвалась ведьма после паузы, которая потребовалась на то, чтобы вынырнуть из мира грез. И как бы пожаловалась мимоходом, все еще произнося имя своего надзирающего с ничуть не изменившимся ласковым акцентом. - Саша больше не рад, когда я прихожу. Он хочет, чтобы я сидела дома, в то время, как я никогда не чувствовала себя так хорошо, как теперь. Самочувствие будущей матери и впрямь было на удивление прекрасным. Никаких обычных для ее положения недомоганий, никаких, сверх обыкновения, капризов или слез, разве что излишняя рассеянность. Необходимо было признать, что это последнее - чертовски малое, по сравнению с ожидаемым, неудобство. Освальд замер в дверном проёме задумавшись над чем-то что скрыла предрассветная тень, только стеклышки его очков отразили рваные блики от тусклой лампы. - Может, тогда не стоит тратить силы на чтобы подразнить Александра? - Спросил он наконец оживая, в тоне его голоса явственно прозвучали идеи лучшего их применения и времяпровождения, но вместе с ними некоторые сомнения и неуверенность, кровать так и скрипнула когда он рухнул в неё тяжёлым мешком. - По-твоему, я дразню его? - грудным голосом переспросила она, бог знает что имея ввиду. Фосфоресцирующие в полумраке потусторонне синие глаза обратились к лицу мистера Вуда. - Может, ты и прав. - согласилась Морин с какими-то своими мыслями. - Но я не желаю, чтобы меня запирали в шкатулке, словно надоевшее украшение, только потому, что у меня испортилась фигура. Венера раздражённо перевернулась, откидывая со лба каштановую прядь. Может это была ещё одна игра тусклых лучей и неясных теней, но на прямой вопрос на лице Освальда показалось то, что можно было счесть за ответ "Да, дразнишь" медленно моргнув он просто промолчал, не желая озвучить озвучивать очевидное, то, что сейчас могло принять излишнее острою форму. - Не думаю, что он мог бы. - Сказал он тоже неизвестно что имея ввиду переворачиваясь на бок, и уткнувшись острым подбородком в плечо, прошептал на ушко. - Бу-бу-бу, какие мрачные мысли. Их, всё же, он считал собственной привилегией, и оберегал от посягательств с ревностью, едва ли не большей чем проскользнула в его словах ранее. - Через неделю будет ровно годовщина как мы приехали. - Добавил он, подумав чуть позже уже серьёзней. - Можно будет пригласить его и намекнуть, что он напрасно оберегает тебя вообще от всяких дел. Или, никто не запрещает заняться делами самостоятельно, конечно это может быть не так интересно... "Как" - он не договорил, сам не определившись, что хотел сказать. Дела вроде четырёхмесячной давности? Их он бы счёл сам интересней, но, он готов был на спор с тем что именно оно и было причиной нынешней осторожности Потоцкого. Стоило ли ждать их продолжения, вопрос был открытый. Или, может, интересней были совместные дела с братьями сангвинарами?.. В любом случае, дела вроде потерянных вещей и ночных кошмаров вряд ли можно было назвать интересными. - А ещё в театре вроде должны быть вскоре представления, думаю, возможно, попробовать организовать выступление для тебя. - Пригласи. - чуть искоса синие глаза мазнули по лицу Освальда, который теперь был совсем рядом. Будет хорошо, если приглашение станет исходить от мистера, а не миссис. Морин знала, что мужчины не могут игнорировать ее, но вопреки всему, господин Потоцкий именно этим и занимался время от времени, с тех самых пор, как они познакомились. Это казалось неправильным. Несправедливым. Что касалось занятий самостоятельных, это как раз и не приветствовалось. Покамест миссис не была настроена на борьбу с системой. Разве что самую малость. - О нет, только не театр. Это грязный сарай, ничего общего не имеющий со словом "искусство"! Надо заметить, миссис Вуд несколько преувеличила ужасность Архангельского дома искусств, но не так, чтобы слишком сильно. - От одного его вида можно умереть. Капризная сирена надула губки. - Уверен, кто-то именно так и сделал. - Не предпринял ни единой попытки защитить местный культур центр, утонувший в голубом море моряк, напротив всецело поддержал капризную сирену. Та в действительности не преувеличила, живы были их ещё свежие воспоминания зимним вечерком скрасить досуг культурным времяпровождением. А минувшей весной, как только растаяли сугробы, неподалёку нашли тело, не первый, и наверняка не последний раз. Причастность к этому театра была сомнительна, но всё же, на его взгляд, некоторая связь имелась. У мистера Вуда имелась чудовищная привычка находить и строить связи, где можно было бы обойтись и без этого. - Но! Твоё выступление могло бы стать хорошим поводом привести его в порядок. Мараньев думаю, не отказался бы озвучить мысль, где надо, а там дело бы осталось за ничтожно малым. Городок стал бы немного лучше, а тебе, возможно, посвятили что-нибудь примечательное. Доску благодарности, или может, даже памятник... Сложно было сказать, шутил ли он сейчас, или уже в полудрёме говорил не всерьёз, ему то было известно всё тщеславие в семье досталось несносному брату Морин, а ей если что и перепало, то совсем немногое, что сейчас, возможно, и не давало ей покоя. Глупо было рассчитывать подловить её подобным, и всё же, огонёк в глазах и голосе, выдавал какой-то недобрый план, что он затеял. - Гадость какая. - скривила губы ведьма. Реакция несколько выбивалась из расчетного диапазона, учитывая контекст, но, миссис Вуд была дамой довольно-таки специфической. - И зачем ты только мне все это рассказываешь? - Ну, - смущённый неожиданной реакцией протянул он не зная что ответить, - ты не одобришь... Идею посетившую его можно было назвать сомнительной, но всё же, не заслуживающий подобных слов, уж только не в самой благовидной части! Освальд даже изогнул бровь не понимая, что такого гадкого может быть в памятнике или доске благодарности? Лишнее, неприятное, но чтобы прям гадкое?.. По интонации он вдруг понял, что Морин имела ввиду совсем не то что он сказал. - "Но памятник будут делать когда фигура у тебя поправиться, а то ведь и правда поправилась..." - прищурившись и приподнявшись на локте обратился он к ней только в своих мыслях лишь только пошевелив губами. - Как не стыдно. - капризно скривила губки располневшая нимфа, ладонью обнимая живот, с выражением лица женщины, совершенно уверенной в своей неотразимости даже теперь. - Постой, ты не..? Она смолкла, прислушавшись к чему-то, вдруг улыбнулась туманно и тяжело приподнялась на локте. Для этого всего потребовалось время. - Не могу поверить, что ты сказал это вслух. - озабоченно закусив губку, изрекла Морин, уставившись супругу в глаза. - А я и не говорил. - Возразил Освальд торжествующе улыбнувшись. - Подловил! Закрепляя свою маленькую победу, он подмигнул одним глазом и щёлкнул пальцем как бы стреляя. С первых дней знакомства ему не верилось, что имея такую удивительную способность можно совсем-совсем никогда не читать мысли без спроса. Не из злого умысла, или умысла как такового, но хотя бы праздного интереса ради или шутки. Чуть-чуть. Он бы точно не удержался. Морин утверждала обратное, и никогда до этой минуты не давала повода в этом усомниться. И вот! Словно удалось избавиться от камушка в ботинке. - Попалась на такой вздор! - Подтверждая свои слова он быстро чмокнул её в губы, разубеждая в собственных коварных мыслях. - С тебя... Нет, это я решу позже, признавайся что ты хотела услышать. Едва внезапный поцелуй прервался, как Морин зажала рот ладошкой. Крылья точеного носа затрепетали. Будь она фунтов на тридцать легче, как раньше, непременно вскочила бы. Сейчас миссис Вуд неосознанно соблюдала приличную своему положению почтенность в движениях. Она осторожно встала и походила по комнате. - Нет-нет, я ничего не хотела.. Запретительное движение рукой оказалось несколько более замысловатым, чем обычно. - Ничего-ничего.. - рассеяно пробормотала Морин уже совсем тихо, ложась снова в постель и натягивая одеяло до самого носа. А потом повернулась и улыбнулась нежной потусторонней улыбкой. - Давай все же спать. Оставалось, впрочем, недолго. - Всё, - Освальд сделал паузу садясь на кровати, - нормально? Он бы наверное встал, но Морин легла первой, и он немного помедлив, согласившись коротким "Да" провалился в собственные мысли о том что только что произошло. - "Ладно" - сказал он сам себе решив дождаться утра. - "Но всё же было бы действительно неплохо, если за театр возьмутся, хороший шанс сделать имя, мебели им понадобится много.* После странного разговора С того ночного разговора прошло совсем немного времени, и выяснилось, что Морин вовсе даже не собирается облегчать всему Архангельскому отделению инквизиции и своему надзирающему лично их и без того нелегкую службу. Несмотря на туманные намеки, ведьма исправно посещала и Мараньева, и все то сколько-нибудь интересное касательно работы, что только могла найти. Об любопытном сообщали бессовестные братья-сангвинары. Вот и сегодня, когда приполярный октябрь разродился редким солнышком, миссис Вуд убыла по служебной надобности. А благоверный ее был застигнут неожиданным гостем: мсье Потоцкий, со времён пожара в порту отказавшимся от ношения бороды, постучал в дверь. Сумрачное выражение лица объяснялось просто: новый имидж скинул и без того довольно молодому инквизитору ещё лет десять, и нужно было хоть как-то компенсировать порчу авторитета. - Мистер Вуд? - инквизитор, не дожидаясь приглашения, шагнул через порог. Наверное, это был первый за все время их знакомства визит, когда мужчины оказались с глазу на глаз не по стечению обстоятельств, но намеренно. - Мне нужно с вами.. - он запнулся и на мгновение отвёл взгляд. Но скоро взял себя в руки. - ..поговорить. - Проходите. - Ответил Освальд приглашающим жестом после короткой паузы которой встретил взволнованного Потоцкого. - Чаю, или чего-нибудь согревающего? На "или-или" чрезмерно помолодевший инквизитор лишь рассеянно кивнул, предоставив Освальду выбирать самому, и, скинув лохматую шубу на сундук в прихожей, решительно прошел в кухню. Испарения разного рода согревающих жидкостей витали в воздухе. Иней быстро сошел с темных вьющихся волос и не по-мужски длинных черных ресниц гостя. - Вы прежде не замечали за ней чего-нибудь странного? - поинтересовался он, сложив руки на столе и, видимо, не понимая, что более всего сейчас странен его вопрос. Молчание и возвращённую подачу в виде выбора Освальд конечно же истолковал по своему, цокнув языком закрыл кухонный ящик что было открыл сначала, и открыл другой - что был на простеньком замочке, и в котором с терпеливостью очереди в здешний мороз стояли разные чудные бутылки. - С первой минуты знакомства. - С улыбкой предположил он выбирая что представить ко столу, бутылку в темном стекле, или напротив, прозрачную. - Даже памятуя самые необычные обстоятельства. Вам больше других известно к сколь многим я столкнулся. Взглянув через плечо на Александра, Освальд принахмурился выдыхая и поставил бутылку с темным стеклом на место, и взял всё таки ту что была с прозрачным стеклом приняв как факт, что визит этот что и сам был странным, состоялся не просто так. - Моя жена необыкновенная женщина, странности ей привычны и в её положении неудивительно обзавестись новыми. Но.. - он сел, вынул пробку и слегка, именно что слегка, наполнил рюмки, - да, замечал. Она стала временами рассеяной, и как предполагаю, у неё иногда происходит спонтанные проявления телепатического дара. - Н-да.. - прищелкнув языком то ли согласился, то ли высказал свое отношение к происходящему нежданный гость. - Известно. Кончиками пальцев выбил какой-то решительный ритм на поверхности стола. Сложно сказать, заметил ли Потоцкий, что мистер Вуд склонен толковать все по-своему, и если да, то просто не подавал виду, или нет. - Значит, это был не единичный случай. Предложенный напиток инквизитор выпил залпом так, словно это была вода. Ещё с минуту он хмурым взором водил по стенам, а после все же приступил к тому, за чем пришёл. - Пару дней назад она сказала.. кхм.. я даже сперва не понял. Она, похоже, не всегда различает слова и мысли. Так вы говорите, это происходило и раньше? С самого вашего знакомства? - уточнил он, глядя в сторону. - Или же это появилось недавно? - Недавно. - Вынырнув из задумчивости ответил Освальд решив было снять очки но передумав. - Это недавно. Где-то со времени памятного пожара. Вас это настораживает? Последнее в поведении Александра становилось всё более очевидным и было горькой закуской к выпитой водке. Пожав плечами, он добавил. - Я написал радостное письмо в Лондон, это тоже помянул, но ответа приходится ждать долго, и мне думалось, что в её положении это может быть нормальным. Спонтанные проявления дара были тем злом, с которым в семинариях и академиях боролись вдохновенно и непрестанно. Каждый выпускник знал: подобное следует подавлять всеми силами. Разумеется, ошибки случались, иногда они даже стоили проводникам потустороннего карьеры. В случае массовых трагических последствий, даже жизни. Но, похоже, пугало Потоцкого не это: - Она даже не замечает. - понизив голос до неслышного шёпота, ужаснулся он. На колени инквизитора вспрыгнула черная кошка, вздрогнув, Александр взялся за рукоять сабли, но спустя секунду медленно положил руку на стол. - Я.. не решился сказать ей. Повисла небольшая пауза, нарушаемая лишь довольным урчанием кошки. Инквизиторы явно нравились ей больше ведьм. - Это проявилось после пожара, но сложно сказать, в следствии ли его. Я не понимаю, почему она даже не пытается.. Потоцкий оборвал сам себя и вздохнул. - Эту проблему нужно решить. Если об этом станет известно.. - не было сказано, но подразумевалось "кому-то ещё". - избежать последствий станет невозможно. Я должен тщательно осмотреть дом. - Вертихвостка мохнатая. - Пробурчал Освальд себе под нос на английском отвлекаясь от тревожных известий скрививших его лицо. - Я... Понимаю. Что именно вы надеетесь найти? Потоцкий неосознанно коснулся пальцами черной шерстки, и кошка тут же выгнула спинку и выпустила коготки. С хозяйкой отношения у нее так и не ладились, мужчины, в жилах которых не было демонической крови, нравились ей куда больше. Инквизитор встал, бережно спустив кошку на пол. - Я не знаю. - после заметной паузы неохотно признался он. - Просто надеюсь, что.. Он не договорил, поглощённый предстоящим действием. В кухне ничего не привлекло инквизиторского внимания. На гостиную ушло несколько больше времени, но итог был тем же. Гость утомлял своим присутствием хозяина уже больше часа, но похоже, высказанная неопределенная надежда до сих пор не оправдала себя. Взгляд упал на двери покамест не обследованной комнаты, по всей видимости, спальни. Александр выпрямился, невольно демонстрируя свой мундир наиболее выгодным образом. Посмотрел на Освальда. - Я могу?.. Хоть мистер Вуд и выразил весьма своевременное понимание, одобрив таким образом "обыск", войти в эту комнату вот так просто не хватало духу. - Можете. - поджав губы дал согласие Освальд, воздержавшись от зачитывания цитаты из сказки которую читал Морин пока та болела, той самой где царь хотел сгубить своего служку неопределённым заданием. Должно быть Потоцкий хотел точно также сгубить его, или хотя бы его самообладание. Непреднамеренно, но столь же верно. Но и столь же верно, что по настоящему злиться на него причины не было. Очень тяжело оставлять начатые поиски не обследовав последний угол, какой бы не был результат, мысли в конечном итоге как в чулан стянут туда все подозрения. - Надеюсь, она не вернётся, застав нас в неловкой ситуации. В голову даже не лезли возможные оправдания кроме неприятной правды. А в спальне, в сущности, не было ничего крамольного, кроме... Всего. Костюмов и платьев в шкафу слишком непривычных для здешних краев, таких же книг и прочих мелочей, не говоря уже о тех простых вещах что просто не предназначались для чужих глаз. Кроме этого, где-то тут, если не где-то еще, было кое-что и правда спрятанное. Освальду не хотелось чтобы она её выбросила, в это не верилось, но он ляпнул лишнего, и таков был результат. Он сам было её искал, мимоходом, то там то здесь, без рвения, опасаясь быть неправильно понятым, теперь же поторопился желая обогнать Потоцкого, или простая желая закончить все это побыстрее. "Почему же ты решила её спрятать?" - в очередной раз спросил он сам себя. "Не хотела меня расстраивать" - снова ответил он сам себе закрывая ящик комода принявшись тут же за следующий. - "Вот ты где..." Фигурка не то грустного демона, не то задумчивого ангела обнаружилась на самом дне, он улыбнулся тому что нашел, и нахмурился от противоречивых чувств, тут же закрыл ящик стола, так снова и не придя к определенному мнению на её счёт. Из горла Потоцкого вырвался звук, по всей вероятности, означающий смех, но совершенно не поддающийся опознанию. О да. Это стало бы апофеозом всего до мерзотности приятного ритуала, если бы миссис Вуд застала его роющимся в своих вещах в компании собственного мужа. Потоцкий молча проклинал себя, Освальда, его жену, и заодно даже их черную кошку, но ничего не мог с собой поделать: быть здесь, касаться вещей, словно несущих на себе печать принадлежности своей хозяйке, иметь возможность узнать о ней что-то, пусть и тайно.. Пожалуй, он не смог бы себе отказать в этом. Но ведь должен, должен был поступить именно так! Какого черта Освальд не вышвырнет его за дверь? Почему он продолжает терпеть все это? Инквизитор подавил обречённый вздох, и покосился на Вуда. Видимо, проблема серьезнее, чем он надеялся. Что же ему известно? Как раз в этот момент покладистый супруг излишне торопливо задвинул один из ящиков, внутренняя гончая немедленно вытянулась в струнку, почуяв что-то. Затратив на это непозволительно много душевных сил, Потоцкий все же смог сосредоточиться на том, зачем пришёл. Переходя от шкафчика, к комоду, от комода, к стеллажу, и предчувствуя, что мельком увиденное кимоно из алого шелка будет преследовать его ещё долго, невежливый гость добрался, наконец, до того самого ящика. Открыл и, словно ослеплённый, немедленно захлопнул. Моргнул и открыл снова. Посреди тех предметов дамского гардероба, видеть которые посторонним мужчинам не полагалось вовсе, прятался он: сомнительный ангел с витыми, в аршин, рогами. Зловещее и печальное, это существо излучало, меж тем, совершенно поразительную ауру. Потоцкий ощутил, как если бы окружавший его удушливый туман, развеялся и он получил возможность увидеть все это, и себя, и комнату, со стороны со всей ясностью. - Откуда это.. у вас? - хрипло поинтересовался он. - Вам не с... - С возмущением обратился Освальд стоило только Потоцкому коснуться той самой ручки комода, но не успел на ту самую долю секунды что требовалась чтобы его открыть. Не начавшийся рывок навстречу перешёл в уверенную поступь и тяжёлый выдох человека, прижатого фактами но намеренного до последнего стоять на своём. - Сувенир. Памятная вещь. Собой он загородил и комод, и ящик, будто этот самый чудный сувенир и печальный ангел мог решить теперь покинуть своё пристанище силой. - Он несколько... extravagant, - запнулся он усилий найти в своём словарном запасе русских слов подходящее, и от очередного приступа головной боли, для верности бьющей в напоминание об осторожности. - Но уверяю, ничего стоящего внимания, диковинка не имеющая отношения к проблеме. Завороженный, инквизитор взял фигурку в руки. - После того, как я прочел ее личное дело, мне казалось, я готов ко всему, но... кажется, я неверно оценил масштаб. - проговорил он наконец. Печальный монстр не собирался ни подтвердить, ни опровергнуть эти выводы, но определенно не желал воплотить в себе какую-нибудь предосудительную улику в деле "падшей" ведьмы. К счастью, или нет, аура его была какой угодно, но в ней не было ни грана зла. Со вздохом Потоцкий вернул любопытный сувенир на место, и педантично закрыл все ящики. - Простите меня. - с неожиданной проникновенностью попросил он Вуда, и тяжело вздохнул. Десять лет - большой срок. Впрочем, для иных существ - это лишь щелчок пальцев. Наверное, у него просто развилась паранойя. - Тот пожар. Я перерыл весь город, но так и не смог связать имеющиеся факты воедино. Тот, кто устроил его, словно.. на крыльях улетел? Ни следов, ни свидетелей, ничего. Мараньев только рад был сунуть дело на полку, но мне казалось, это как-то связано с ней, понимаете? Как она отреагировала. И как теперь она читает даже не мысли, а.. - он снова не договорил, опустив голову виновато. - Может, мне просто нужен отпуск. От всего этого. Инквизитор сделал неопределенный жест рукой, подумав, что зря он ругал Мараньева жирным ослом за глаза, ведь он, похоже, был не так уж и неправ, а у него самого развилась явная паранойя. - Этот ваш "сувенир" хоть и странен, но это не то, совсем не то. Я не вижу ничего, что натолкнуло бы меня на какую-то мысль и, наверное, все это зря. Простите. Выдав эту невероятно обширную тираду, странный господин, гонимый снедающим его стыдом за все, что он устроил в чужом доме, и особенно за то, что при этом чувствовал, оставил мистера Вуда в покое. Но лишь для того, чтобы спустя два дня вернуться, и сообщить известие, от которого ужасом заходилось сердце: ведьма, к которой он был приставлен, исчезла. Пропала? Похищена? Ушла? Точно так же, как четырьмя месяцами ранее, следов не было. "Господи"... - пальцы больно вцепились в волосы. - "Как я мог.. Как я мог.." - билось в голове. - Я ошибся. - почти беззвучно прошептал Александр, прикрыв глаза и стоя перед дверью злосчастной квартиры. Это была не паранойя. На них надвигалось нечто страшное, но никто не понял вовремя, а теперь стало поздно. Он одернул себя. Нет. Не поздно. Он найдет ее. Они вдвоем с Вудом найдут. Если нужно, для этого у него есть вся его жизнь. Hide . 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
