Мафия 083: Пред Его Очами

[Ширра 21 593]

 

Роли розданы, если мастер не написал вам в личку - вы мирный

 

В доме суета, словно в муравейник бросили мясной обрезок. В гостиной шторы приопущены и пахнет мятным чаем и еще чем-то сладковато-наявзчивым. Фигуры в бирюзе, восседающие за столиком. Жены. Горделивые прически и бриллианты – не известно чьи ранее драгоценности, пафосно мерцающие на  фоне подчеркнуто-пуританских платьев с неуклюжей претензией на шик. Жестяные улыбки и фальшивая откровенность поцелуев в щечку.

 - Святой день! Душечка, я так рада за вас! - миссис Томпсон с притворной улыбкой бросается с объятьями к жене хозяина дома, вынуждая миссис Уиллсон, из под подола платья которой виднеется край белой сорочки, встать и подставлять девичьи щеки под светские лобызания занудной и пустоголовой старой клуши.

В миссис Томпсон весу, наверное, центнера полтора - бирюзовое плате Жены на ней скорее напоминает палатку, а массивнее серьги в ушах покачиваются как колокольчики на шее коровы.

Собравшееся Жены благопристойно улыбаются, хотя все понимают, что она лжет – рано еще радоваться. Пусть Карлова и рожает не в первый раз, но никогда точно нельзя сказать  что получится. Родится ли Чадо или нечто иное - Нечадо, с булавочной головкой, двумя телами, скрюченными конечностями. Заранее не выяснить. Прежде выясняли, была техника, но теперь это незаконно. Да и что толку знать? Их нельзя вынуть; что бы там внутри ни было, нужно донашивать. Но светский этикет требует поздравлений, улыбок восторгов и , конечно же, благообразия..

Марфа Рита, тихая, словно тень, подходит к столику и ставит еще один чайник чаю, чашку для вновь прибывшей и вазочки с кексами и печеньем. Шоколадным печеньем, щедро усыпанным крошкой толченых орехов - шик.

 

* * *

В бильярдной распахнуты большие стекляные двери, ведущие во внутренний дворик. Здесь пахнет табаком и в бокалах – элитный янтарный коньяк. Контрабандный, конечно, но ейчас это никого не волнует.Из-за дверей тянет запахом жареного мяса – там под навесом, защищающим от непогоды, стоит мангал,  возле которого суетится Хранитель Командора Уилсона Джеймс. Барбекю – роскошь, но это день того стоит.

 Здесь не место для женщин – серьезные мужские разговоры… как, собственно, в гостиной сейчас не место для мужчин. Костюмы, галстуки, золотые запонки и булавки. Демонстрация силы с легкой показной ленью, вежливо скрывающая готовность заклевать слабого или оступившегося, если будет нужно.

- Я думаю, мы сможем достичь согласия, - Командор Стемптон, делает затяжку сигарой. – В конце концов, у них нет другого выхода, иначе я просто вывалю весь имеющийся у меня компромат.

Слушатели понимающие кивают. Армии нужно топливо, а Стемптон не просто так щедро привечает зарубежных торговых партеров в борделе за городом.  Борделе, которого, разумеется, нет и в котором можно все . Здесь все прекрасно знают, что один из его Хранителей – великолепный фотограф.

- Кстати, вчера взяли баптистов, тех, что на Синих Холмах, - как бы межу делом замечает Командор Гринфолк. – Хорошо бы все наши проблемы решались так легко. Казнь перенесли на завтра, чтоб никого не отвлекать в такой день.

 

* * *

Автомобиль Красного Центра останавливается у крыльца. Дверцы раскрываются, выпуская Тетку Мейбелин – сухопарую женщину неопределенного возраста,  без улыбки, одетую в коричневое платье и чепец.  Следом за ней выходит такая же корчневая, словно старый сухарь, Тетка Виктория с акушерским саквояжником, а далее – вереница служанок. На Рождении положено присутствовать всем служанкам, вне зависимости от текущего  назначения. Шуршат красные одежды, смиренные взгляды из-под белых чепцов-крылышек теряют кроткостьь, возможно преждевременно. Но  сейчас время служанок. Вернее, оно настанет за порогом комнаты Карловой, когда некоторые правила ослабляют хватку. Когда можно наконец-то вдохнуть-выдохнуть-не думать о…

 

* * *

Карлова сидит у себя в комнате. В белой сорочке посреди кровати на фоне унылых однотонных стен без украшений. Уже поставили родильное кресло, но схватки еще редки. Марфы Марта и Синтия уже принесли тазы, кувшины с теплой водой, полотенца и мисочку со льдом. Впрочем, Карлова  прекрасно знает что делать…

Роли 

Повстанцы (мафия) – выкрали у Очей сыворотку правды, которая, при пролукустарных методах изготовления в Галааде, вводит человека в кому. Правда, до впадения в кому он таки даст правдивый ответ на 1 вопрос, раскрыв свой статус. Химики повстанцев изготовили к ней антидот, передача которого от ячейки к ячейке должна была стояться в доме Командора, но их отследили, а флакон с антидотм кто-то подобрал. Каждую ночь вводят «кривую» сыворотку мейд ин Галаад одному из присутствующих, пытаясь выяснить тут ли антидот.

Звеньевой (1) – босс, невидим Агенту Очей.

Рядовой (1) – без особенностей.

Выборная роль:

Жребий (Палач, упрощенный мер) – выбирается общим голосованием, в случае ничьей решает кто из набравших максимум кандидатур уйдет. То еть, грубо, полкучает полголосв только в случае ничьей на голосовалке и сразу ж им ходит.

 

 

Мирные – собравшиеся, попавшие под подозрение Очей

 

Агент Очей (Шериф) (1) – каждую ночь делает проверку, выясняя статус проверяемого.

Любопытный (Док) (1) – особо любопытная личность, которая взялась следить за присутствующими, поэтому может спугнуть повстанцев, не может 2 ночи подряд обеспечивать собственную безопасность (бессоница две ночи подряд – плохо).

 

Антидот (переходящий реаниматор)

Флакон антидота загулял по рукам. В присутствии Очей его оставить себе страшно, пердать прямо Очам – тоже, начнут же допрос с пристрастием. Даже если ты повстанец – не стоит оставлять его себе, пока не будет возможности выйти и его унести. Поэтому каждый, его получивший, подкидывает флакон ближнему по своему разумению. Но. Имея антидот, можно вывести из комы  любого, кто находится в ней. (Переходящая роль реаниматора, передается другому игроку до линча, срабатывает в конце ночи. Если принято решение кого-то реанимировать, заявка об это  делается с заявками активов, тогда же делается заявка – кому передаешь). Нельзя два раза подряд отдать  флакон одному и тому же лицу от одного и того же лица, нельзя дважды вернуть в игру одно и то же лицо. Если тот, кому передали флакон, выбыл, но есть хоть 1 активный маф (иггра продолжается) - мастер вводит флакон в игру рендомом (броском куба).

Hide  

Правила по времени и порядок ходов
 

Голосование до 22по МСК

Переголос -  в любое время до дедлайна

Ходы активов -до 21.30

В случае ничьей выбор делает Жребий

Передача флакона- Линч- Жребий-Шериф-Док-Мафия- Результат хода реаниматора

Hide  

Таблица голосов

. 

 

Hide  

Изменено 22 марта, 2021 пользователем Ширра

[Ghoul 1 155]

Давайте Святых (голос) Александр, все всегда намного проще.

- Переголосовывай, это Виллис - он прямо обвинил меня во лжи после моего признания, понимая, что им не победить с учётом моего голоса даже при воскрешении Жанны.

[Black Lamia 2 611]

Не верьте Командору. Он лжет.  

 

 

[Dart Ph 14 799]

Второй любопытный будет?

[Black Lamia 2 611]

Я серьезно, народ.  Прошу, не верьте ему. 

Только что, Dart Ph сказал:

Второй любопытный будет?

 я уже сказал, что  Уиллсон лжет. Недостаточно?   Я доктор.

Да блин, вы что такие бестолковые-то? Почему он до сих пор жив?   Стадл бы доктор в мэры выбиваться, подставляя себя? Он знал, что его поддержат. Не тупите, народ!!!! 

[Dart Ph 14 799]

Ну пусть командор Уиллсон. Ничья, которую обратит командор себе на пользу.

[Black Lamia 2 611]

вот именно, что обратит

 Блин, не тупите! 

тупой город.. 

[Black Lamia 2 611]

Мне жаль вас, город. Вы просрали все на свете. Живите дальше с этим.  Жанна Была ангелом. И вам никому с ней не сравниться.  

Но м Сверин тоже не проснется. Антидот я вылью, чтоб не достался никому. 

[Эри 10 896]

Ещё одним пустые угрозы, Сверина вы хотели на дуэль вызвать.

[Ghoul 1 155]

- Какое замечательное шоу! - Потягивается в кресле командор. - Право, я получил искреннее удовольствие, спасибо, Александр Виллис,  я прощаюсь с вами и говорю вам "adieu", что по-французски значит "прощай", потому что мы с вами больше не встретимся.  Он широко улыбается и будто ненароком кивает туда, где находится невидимая из гостиной Стена.

Показать контент  

Hide  

"Надо валить в Аргентину", - думает он про себя. - "Ловушка с антидотом была моим единственным успехом в череде ошибок, и если Очи простят мне их - то народ не забудет. Моя карьера загублена."

У него подготовлен транспорт, билет на корабль и документы на имя Хулио Кончалеса и аналогичный набор для Педро Гомеса - такое имя получит его Хранитель.

Изменено 24 марта, 2021 пользователем Ghoul

[Black Lamia 2 611]

Сверин заслужил свою смерть.  И я не жалею ни о чем, кроме как о том, что Жанны больше нет. 

[Black Lamia 2 611]

- Какое замечательное шоу! -

- Говорят, проклятие мертвых сбывается,  Командор. Теперь у Вас есть два проклятия - Жанны и мое.  Живите дальше, если сможете. - Александр усмехнулся, достал флакон антидота и швырнул его в открытое окно. Снизу послышался звон разбившегося стекла. На асфальтовой дорожке растекалось темное пятно, похожее на кровь. .  -  Формулу я , к счастью, передал и  вам она не достанется, ее получат те, кто этого заслуживает. Живите в своей убогой тюрьме и любуйтесь на трупы  вдоль улицы.  Где там ваши  Очи?   

[Ghoul 1 155]

- Вы опоздали. Я уже проклят.

[Ширра 21 593]

Технические итоги  голсоания

Ничья Уиллсон/Виллис 

Ход Палача

(формальности надо соблюсти)

Изменено 24 марта, 2021 пользователем Ширра

[Ghoul 1 155]

- Меня терзают смутные сомнения, что Александр Виллис - повстанец

[Ширра 21 593]

Технические итоги третьего дня

Игра окончилась победой мирных

Художественные итоги будут завтра - послеавтра, когда я сведу все завязки по РП, котые вы отыграли или пропустили. И да, я могу стучаться вам в личку - спрашивать что делать ваш чар если то-то и то-то.

Изменено 24 марта, 2021 пользователем Ширра

[Beaver 5 063]

Сверинова не нашла в себе сил ни вернуться, чтобы ответить на вопросы и укрепить свою позицию, на второе голосование, ни участвовать в обсуждении на третьем. Единственное, что она всё-таки принудила себя сделать, — это назвать имя второго повстанца, продолжая исполнять свой долг, чтобы не подставить под удар собственного сына. Она всё так же осознавала насколько неправильно обменивать его относительное благополучие и жизнь на две других, но отступиться от сделанного выбора уже не могла и, наверное, не хотела. Как бы малодушно и эгоистично это ни было. Своя рубашка — и тем более своя плоть и кровь — ближе к телу.

Итог всей этой мерзкой возни оказался закономерным, но оттого не менее трагичным и безнадёжным. Сожаление, гнев, бессилие, печаль, смирение. С очередным щелчком по носу, вновь ярко продемонстрировавшим, каково её место в этом гнилом устое, не только усилилось и так немалое нежелание продолжать существование, но и возникла идея, как именно его прервать.

Пользуясь суматохой вокруг Александра, Рэйчел незамеченной проникла в покои, где лежал командор Джерон. Заперла за собой дверь. Ощупала карманы его пиджака, извлекла из внутреннего нагрудного револьвер, положила на прикроватную тумбочку. Уверенными отрешёнными движениями сняла с головы тошнотворные белые крылышки, разоблачилась от ненавистного красного платья, оставшись в тонкой сорочке, аккуратно его свернула. Методично разгладила складки на нём.

Присела на край кровати.

— Скоро всё закончится, — прошептала одними губами и ласково, почти по-матерински огладила Сверина по волосам.

Он выглядел таким безмятежным и умиротворённым, каким из-за болезни она не видела его уже давно. Будто просто спал. В отличие от других её поступков хотя бы этот будет милосердным.

Скинула туфельки, взяла оружие и легла рядом. Виском к виску. Со спокойной улыбкой человека, с плеч которого свалился тяжкий груз, приставила револьвер к своей голове так, чтобы пуля прошила обоих, большим пальцем взвела курок и нажала на спусковой крючок.

Раздался выстрел.

[Ghoul 1 155]

Эпилог семейства Уиллсонов

Аргентина, Сан-Карлос де Барилоче, два года спустя

Летнее солнце освещает живописный город у подножия Патагонских Анд, деликатное, в отличие от нахального бостонского светила, которое каждое лето грозило ему сердечным ударом. Хулио Кончалес возвращается с утренней рыбалки. На плече у него нахлыстовая удочка, а в ведре бьётся радужная форель.
— Qué día tan encantador (исп. «Какой прекрасный день»), — приветствует он жену и практикуется в испанском. Семья — его единственные собеседники. Он выбрал для виллы укромное место: с трёх сторон её прячет густой лес, а с четвёртой защищает озеро Нахуэль-Хуапи. Карл излишне щепетилен: в Аргентине, нейтральной к гражданской войне в Галааде, они могли бы жить свободно и открыто. Но его удовлетворяет такое положение дел. От людей Уиллсон устал за бытность командором.
— Juanita, ¿qué hay para desayunar? (исп. «Что у нас на завтрак, Хуанита?»)
Жанна стоит около плиты и ковыряет лопаткой слегка пригоревшие равиоли. Биология, рисование, история — это всё очень хорошо, но вот с готовкой, как последние пару месяцев показывают, у нее проблемы, даже если готовить по книжке. Синее ненавистное платье сменили легкие бриджи, в которых было так удобно ходить по дому, и изрядно потасканная рубашка мужа, завязанная под грудью в узел, что живот оставался открытым. На ногах же было… целое ничего. Жанна ходит босиком. Никаких каблуков, шнуровочек и застёжечек. Это удобно и… таким образом она может дразнить Карла сколько ей захочется, а хочется ей постоянно. Черная копна густых волнистых волос собрана в небрежный пучок на затылке, чтобы не мешали.
— Коть… Ради всего прекрасного… Не называй меня дома Хуанитой… Это очень режет ухо, — бормочет она, отдирая со сковородки особо пригоревший равиоль. — Особенно с твоим акцентом. Ты сильно говоришь в нос и временами зажевываешь букву «р». Потренируйся. А на завтрак… сгориоли… — наконец плод национальной кухни отца Жанны отрывается от сковородки и отправляется в тарелку хозяйки, чтобы Карл не ворчал лишний раз. Обложив рыбу льдом из холодильника, Карл моет руки, вытирает их и садится за стол. На втором этаже, в залитой солнцем детской, спит маленький Адольф.
— Я родился и вырос в Роксбери, — вдруг говорит он Жанне. Карл часто рассказывал про свою жизнь до Галаада, но никогда — про детство. — Это чёрный район Бостона, в котором на всех окнах стоят решётки, а ночью наступает тишина, потому что гулять после захода солнца будет только самоубийца. В 911 я звонил чаще, чем бабушке с дедушкой, а звонил я им часто, напрашиваясь в гости. Они были ворчливыми стариками, но не били меня за отказ вступать в банду, рисунок на футболке или молчание на вопрос «Ты кто такой будешь?»; не догоняли в подворотнях и не выворачивали мои карманы, забирая все деньги. Однажды в Роксбери произошла забавная история: мы с родителями всего на час ушли в парк, а когда вернулись, дом был пуст. Грабители вынесли всё, даже диван!
Он улыбается, будто рассказывает что-то потешное, и отпивает кофе. Глаза туманятся ностальгической дымкой.
— «Чёрный район» означает «криминальный». Иронично, но ни один борец за социальную справедливость по доброй воле не зашёл бы в чёрное гетто. А я жил там, и я видел то, чего не знают теоретики: негры не хотят меняться. В их распоряжении были государственные и чартерные школы, но они не учились, а тех, кто тянулся к знаниям, высмеивали. Негритоски получали пособия, но тратили деньги на очередные туфли вместо учебников. Когда их детки вырастали, они становились проститутками, бандитами и наркоторговцами. И черножопым это нравилось! Они считали нас идиотами. Да мы и были идиотами, всю жизнь вкалывая — и раздавая свои деньги бездельникам во имя мертворождённой идеи справедливости. Некогда ты назвала меня фанатиком, а я скажу: тот, кто утверждает, будто все люди равны, либо идиот, либо не знает, о чём говорит.
— Коть… в каком я городе родилась и прожила добротный кусок моей жизни? — Спрашивает Жанна, приподняв бровь, когда Карл заканчивает рассказ. — Я из Шривпорта. У нас что черных, что белых пополам… было. Это так, для справки. Я прекрасно понимаю твою обиду и ненависть, но… ты не представляешь, как я плевать хотела на все расы разом. Тут делай, что хочешь. Пусть хоть все узкоглазые, черные и краснорожие прыгнут с Эвереста. Меня эта расовая война за равноправие не колышет от слова никак. Я тебя назвала фанатиком не по этому поводу. Плюс, у меня есть такой же заскок, что и у тебя, просто в другом направлении. — Выдыхает Жанна, ставя на стол тарелки и седлая первый попавшийся стул. Все-таки она старается говорить не «выборочно-откровенно, чтоб по голове не получить», а, как минимум старается, «полностью откровенно». Это у нее выходит с переменным успехом.
— Знаешь, какой у меня был лучший сон за все те пять лет? Что ты мне дал автомат, а возле нашей любимой Стенки выстроились все командоры Бостона. Разом. Вместе с моим дорогим папаней. И я думаю, ты догадываешься, что я сделала. И видит чёрт, если мне дать возможность, я с удовольствием это сделаю. Жаль, до отца уже руки не доберутся… Я назвала тебя фанатиком не по поводу этого. В первую очередь я тогда была крайне злой, ибо ты посылал меня, фактически, на скотобойню. Я ж понятия не имела, что и ты планируешь сматываться. Знала бы то, скорее всего, не блистала бы своей хитростью с этим планом. Молча бы испарились, как только бы Евгения родила. Но нет, один пенек с ушами мне ничего не сказал, — откровенничает Жанна. Со дня, как она очнулась в Аргентине, она не хотела поднимать тему Галаада. — И сбегала я далеко не от тебя. И не к другому мужику. Мы с тобой два собственника, и я прекрасно понимаю, что ты там себе придумал. Я тоже дико ревновала тебя к Евгении. Я убегала по другой причине. Если бы звезды сошлись так, что мы бы встретились через годика три-четыре, и не было Галаада, и ты сделал бы мне предложение, я бы все равно сказала да. Ну, или если бы девушкам бы разрешалось учиться, читать, писать и иметь хоть какую-то работу, то я бы немного вела себя иначе. Я хотела пойти в университет, потом устроиться в какую-нибудь лабораторию учёной. Фиг с тем браком. В некотором роде я бы была счастлива, если бы пока ты был на работе я была бы в школе, а потом с радостной улыбкой возвращалась домой, делала домашку, ждала тебя и ты бы просил у меня дневник, дабы узнать, как у меня дела по учебе. Я чаще представляла себе картину, как я катаюсь на роликах с тобой, чем думала куда спрятать книжку. Да и плюс ко всему у меня уже в печёнках сидело бояться за свои руки и жизнь, ибо глаза и уши везде. А после того, что случилось с миссис Вотерфорд у меня вообще во время каждого приема волосы стояли дыбом, ибо «а вдруг догадаются». Я просто хотела быть счастливой не только в пределах нашей спальни. Ты не представляешь, какой у меня сейчас кайф, когда я одеваю штаны, футболку, кроссовки, сажусь на велосипед, одеваю наушники, включаю музыку с той же Металликой или Найтвиш и еду на почту за платежками за газ и свет. Вот просто детская наивная радость, словно мамочка купила новую куклу. И, как ты видишь, я даже не пытаюсь удрать. Мне хорошо так. Мне хорошо с тобой, — миссис Уилсон съедает пару сгориолей и запивает их вишневым компотом, ибо самые подгоревшие она положила к себе. Говорит она довольно быстро, нервно, не подбирая слов и, местами, через силу. Старые привычки давают о себе знать, хотя Жанна очень хочет от них избавиться. Дальше равиоли перестают лезть в горло, и она гипнотизирует взглядом тарелку, быстро моргая и размазывая слезы по глазам.
— Вряд ли ты когда-нибудь вновь увидишь ненавистный тебе Галаад, — Карл отвечает, не переставая жевать: ужасная привычка. — Я хорошо нас спрятал. Если бы мы сбежали вдвоём с Педро Гомесом, я не слишком бы переживал, чтобы нас не нашли агенты США. Не будь тебя и Адольфа, я бы почувствовал облегчение, если бы в дверь однажды постучали. — Он щурится от солнца, и кажется, будто смеётся глазами. Стучит по столу, улыбается: — Тук. Тук. Тук.
Он не говорит о том, что демографическая политика Галаада — лучшее, что могло бы придумать человечество в условиях катастрофы рождаемости, если бы только не отказ от современной медицины в угоду Библии; не поучает, что в условиях катаклизма нет места демократии.
Может быть, потом, в один из скучных вечеров. У них есть целая вечность для разговоров и споров, а сейчас итальянские макароны и восходящее солнце слишком хороши, чтобы не отдаться им полностью.
Да, потом; за разговорами о прошлом он забудет, что не вернётся домой.
Никогда.

Жанна молча встаёт из-за стола. После таких, даже кратковременных, упоминаний Галаада нужно сделать одну важную вещь — выпить лекарства. Она достаёт облатку с успокоительным и, наливая воду в чашку, выпивает сразу две таблетки. После сыворотки правды организм девушки отказывался поддаваться одной, как ни крути. Она молча выдыхает, глядя на любимого мужа, и слегка улыбается. Хотя в голове у нее опять и опять всплывает сцена, как она очнулась тут, увидела за окном пейзаж нового места и... Карла. И какая истерика у неё случилась от осознания, что все ее старания пошли прахом. Уж лучше б было умереть сразу. Еще и ненавистного синего цвета пижама. И как до нее дошли слова о том, что это не Галаад, только с десятого раза... а потом... самое жуткое похмелье, что у нее было за всю жизнь (по совместительству и первое), а вместе с похмельем — смутные воспоминания о горящих синих платьях и пижаме на заднем дворе. Ибо она не могла на них смотреть, не начиная рыдать или заливаться каким-то ненормальным смехом.
Карл следит за женой с серьёзным вниманием, в котором скрывается забота, готовый при необходимость подхватить её и вызвать врача.
— Коть... У меня вопрос, — как только таблетки проскакивают горло, Жанна решается все-таки сказать это. — Ты ж всегда можешь найти себе молоденькую дурочку даже краше чем я. Зачем было так стараться чтоб меня вернуть? Просто.... — она спотыкается на полуслове, закусывая язык.
— Да, есть молодые девушки, которые лучше тебя, пусть не по красоте — здесь я с тобой не согласен — но спокойным нравом: они не стремятся разрушить всё, до чего дотянутся, и не ввязываются в обречённые истории. Но разум не всегда живёт в согласии с чувствами, и я спас тебя вопреки рассудку, потому что мне нужна именно ты.
Улыбка, с которой он травил анекдоты, пил коньяк и приказывал вешать людей, гаснет, и лицо мистера Уиллсона становится непривычно серьёзным:
— Ты можешь носить синие платья или бриджи, рисовать или читать, спорить со мной или соглашаться, когда мы говорим об удалённых от жизни вещах, но где и как мы будем жить, решаю я, потому что я политик и мужчина. Если я скажу «собирай вещи, мы уезжаем» — значит, так будет лучше. Если тебе кажется, что я тебя предаю — значит, ты чего-то не знаешь, потому что я решил, что тебе это знать небезопасно. Запомни: всё, что я делаю, я делаю ради твоего блага.
— Коть, скажу одно: ты один из тех редких индивидуумов, которых я не хочу убить, — она улыбается. Впервые Карл видит такую реакцию Жанны на серьезный голос. По времени таблеткам рано действовать. — И скажу так. Мне плевать с высокой колокольни, где мы будем жить. Если при таком сценарии событий моим рукам, нервам, глазам, прочим органам и интересам ничего не угрожает... — Тонкие руки аккуратно обвивают плечи Карла со спины, утаскивая в объятия. — ...Меня все устраивает и даже больше, — пухлые губы быстро чмокают мужа в висок. — Папочка, — шепчет она ему на ухо со страннейшей интонацией, в которой адской смесью играет палитра эмоций из лёгкого налета благодарности, влюбленности и... подкола. Она отходит, убирает со стола свою тарелку. Все равно есть не хочется. Потом разогреет и доест. Жене не становится хуже, и Карл возвращается к завтраку. Вкусно, но не сытно. На обед будет форель, соблазнительно блестящая серебряной чешуёй, которую не сможет испортить даже Жанна, а завтрак и обед разделит лесная прогулка и перечтение «Mein Kampf». Впереди их ждут только хорошие дни и длинные ночи.

Аргентина — это огромные синие озёра, богатые рыбой, тёплое солнце и сочные зелёные леса в гранитном обрамлении высоких скал. Это дожди, облегчающие жару, с хмурыми тучами и посуровевшими под ними драматичными завораживающими пейзажами.
Но как Карл и сказал Жанне, чувства не всегда согласны с рассудком. Аргентина — не его страна. Ум всё ещё тянется туда, в США, а ныне Галаад, в сильное милитаристское государство, отвергая эту трусливую страну с её политикой невмешательства. Невмешательство — это слабая позиция, а слабаков не любит никто, даже они сами. Где-то там бьётся его народ, сильный и волевой. Одни — за свободу, а другие — за порядок, и Карл Уиллсон тенью следует за ними, точно призрак, привязанный к месту погибели.
А Хулио Кончалес сидит на вилле в Сан-Карлосе де Барилоче и пьёт остывший кофе. О многих событиях в закрытом Галааде он не услышит, а про международные узнает несколько суток спустя в искажённом, перемолотой либеральной цензурой виде из новостей. Он вдруг запевает:
— Отчизна, Отчизна, дай знак сыновьям,
они его ждали давно.
Однажды весь мир покорится нам,
ведь завтрашний день — за мной!

OST  

 

Перевод  

По-летнему солнцем согреты луга,
олень бродит в чаще лесной.
Но будьте готовы разить врага,
ведь завтрашний день — за мной!

Ветвь липы одета в зелёный наряд,
Рейн плещет волной золотой.
Но ждёт меня славы моей заря,
ведь завтрашний день — за мной!

Дитя в колыбели закрыло глаза,
целуется роза с пчелой.
Но что-то мне шепчет: грядёт гроза,
ведь завтрашний день — за мной!

Отчизна, Отчизна, дай знак сыновьям,
они его ждали давно.
Однажды весь мир покорится нам,
ведь завтрашний день — за мной!

Hide  

Hide  

@Ghoul & @Feanora