Rеi

Раз. Солнечной грозою, духотой прелого ветра, биением дождя по церковному колоколу, раскалённой землёй под босыми ногами и запахом сладкого плода - тяжелый шлейф с плеча демона, что явилась обликом Самаила в круг смертных. Два. Алука обменялась приветствием с Ангеликой, Салахом, и в каждом точёном движении венценосной свой особый ритуал. Исключенная из дуальности верхнего сечения пирамиды, в её собственных руках была власть совсем иного рода, и прочувствуйте, перламутровой кровью отлитые, что за мнимой ранимостью, чуткостью и безнадёжной жаждой, кроется нечто более крепкое, чем связывает умы тонкой сетью и пересыпается песками эс-Сина. Силён тот, кто обнажён для удара. И что она вообще здесь забыла? Лишь на ладони печать бледных губ застыла. Веди, Николя. Три. В святом семействе раздор. Обида, злость, недопонимание и лёгкая дрожь ресниц в попытке с соловьями сплести вечернюю мелодию. Мужчина в своей привычной манере слеп и обижает тонкую чувственную натуру. Мужчина в своём обыкновении... подсунут ли сегодня Бетрис записку со словами "он не стоит обид и даже слезы по чистой любви"? Без пяти минут полнолуние. Добрый вечер, мой брат. Шери улыбается. Четыре. хоть люди здесь по преимуществу мертвы, однако не чужды великих и вполне человеческих чувств Алука приподняла бровь, когда ей просто-таки нанесли личное оскорбление и потеряла дар речи. Путанные, лишенные зрелого плетения речи, и тут... словно кинжал под солнечное сплетение. В её присутствии допустить, что подобное... удивляет? Вероломные артефакторы из далёкой Севильи, малодушные чтецы стен Города! Четыре. - Два дня назад Город решил, что ему понадобится защита от умелых рук, - тонко заметила, выцепив тонкими пальцами табакерку и дамский мундштук, вполне возможно, даже хозяйский. - Когда дети Пустоты проявили себя в полную силу на той площади. Ей нужен огонь... сегодня ночью ей потребуется, Салах мой дорогой, много огня.

Шестая южная улица, первый дом Дева меж тем любопытна, легка и безмятежна, словно бы не хлыст держит в минуты непокоя, а кружевной зонтик. Однако, в таком насыщенном, жарком воздухе столько мужского духа, что она невольно опасается зачать нового полукровку... и белое платье испачкать в пыли и копоти, сейчас дивным образом всё ещё сохраняющее свою ангельскую, непостижимую красоту.... Мисс Корртано, мурлычет себе, чуть вытянув шею. Такая... невероятная, что в мужских глазах зажигается огонёк из ладони Везувия. О, как же она была права, проведя их пути к этому дому первым. Чужая страсть что мёд на языке. - И что же за разведчик?.. И почему забраковал работу такого видного мастера?.. - не давит на больное, но даже возмущена, ибо кто посмел так поступить с.. как же его, как же его.. неважно. Спросить бы у Николя, может ли картина перенимать поведения своего мастера?.. Его желания и влечения?.. Однако пальцы покалывают острием влечения, и мысли демоницы едва-едва сохраняют зримость, а тонкое движение хвоста взбудораженного демона начинает вить свой гипнотический танец...

Шестая южная улица, первый дом Первый дом на шестой южной улице представлял собой идеал практичности. Первый этаж был отдан целиком и полностью под мастерскую, второй этаж служил жильем. Вероятный владелец дома был внутри, старательно обрабатывая молотом зажатую в тиски деталь на наковальне и демонстрируя красивый рельеф мышц, залитых сейчас трудовым потом. Сеньор Буджардини с уважение и скромной завистью обводил внимательным, полным любопытства и восхищения взглядом облик мастерской. Он даже на какое-то время вновь отвлекся от своей спутницы, предоставив ей возможность оценить рельефность и фактурность представшего перед ними автора вечерней Сафо и заговорить с ним первой: опыт показывал, что Шеор многих тут знала. А Николя пока вежливо отдавал должное кузнечным инструментам и добротно обустроенному быту мастера. - Вижу, люди в этом городе довольно часто находят себя в призвании, - заметил он спутнице вполголоса, пока хозяин еще завершал свою работу. - Извини?... Белые ресницы над голубыми глазами, обрамляя эту груду мышц чем-то печально-трогательным... трогательным... И как только прошёл мимо её цепкого взгляда, где же же он прятался? Чертовки-галлеристки прятали! - Да, у нас настоящий Рай... И Рай, и Ад.... Но сияющий взгляд не тому белогривому мужчине в расцвете сил, на что обречён каждый жемчужной крови сын, но скромному, застывшему среди грубой силы художнику. Шери мягко касается плеч, остановившись за спиной Николя и подтолкнула ближе. Губы едва-едва коснулись кудрей, шёпот едва-едва коснулся разума. Тихо. Скромно. - Смогу ли я поддержать разговор о полезном деле, как ты? - она вложила все свои сомнения в обнадёживающее сжатие плеч, до поры до времени оставаясь в тени. Есть же.. слабости у бедной девушки. Есть у неё и Рыцарь в защиту.

Галерея Четверо. Многовато для одного заговора, не находите? Абигейль Кортано, Марта Лагенсдорф и Джонатан Хилл. Кажется, "Сафо дневная" тут единственная, кто ведет себя, хм, пристойно. Как думаешь, Шеор? К кому бы из них пойти первым? А вы, Магда, не подскажете, что они за люди? – К мсье со склона*, – не задумываясь, ответила его спутница, царственно взирая с высоты... своего положения, однако, чрезвычайно довольная, что её мнением интересуются. – Не думаю, что это он, но самое интересное нужно оставлять на десерт... Кортано, Кортано... Интуиция, лишенная любого веского доказательства, навязчиво игралась с этим именем. Или оно настолько Шери понравилось?... что скажет Николя, когда этой мыслью поделится с ним, но в близости большей, чем публичное расстояние? Скажет, что возлагает свои надежды на эту женщину. * Хилл - подъем, склон

Галерея Ощущение, что картины вешала разная рука. Или вечерняя Сафо больше заботится о том, какое впечатление произведет на мир, чем Сафо утренняя. Она у вас не только соня, но еще и рассеяна... О том ли они думали, об одном ли, но тонкий кивок на опыт художника. Конечно, Сафо Вечерняя наряжается в цветы Люцифера, что увидел как Ева радуется цветам и заключил их в кристалл, в щепотку откровенной лжи и тонкое полотно недосказанности, складками скрывающее её... ... об этом одна женщина напрямик другой не скажет. Шери сохранит тайну преклонения женской красоте. Вечерняя Сафо выходит в свет, даже если одиночество терзает зверем. А Утренняя опекает своё тело и дух, в утреннем водопаде и ароматах жасмина омывает его. Ей не нужно притворяться утром, она сыта или рассеяна, утро это всегда - исход... - Кто знает, может, им самим невыносимо смотреть друг на друга? Шеор улыбается Николя. Он - дирижёр в этом оркестре.

Галерея Ты пришёл ко мне по ту сторону жизни – и так малодушно неверен в том, что за опущенными веками преграда для той, что принесёт с границы Лимба белые лилии и багровые каллы – для него. Стекутся линии мрамора, ленты небесного света, лучи, сплетённые из пламени, и будет он с ней не только чувством – но верой. Закрыв глаза – не оказаться одному. С пустой рамой и раной в груди, затянутой нитями артефактной защиты сейфов. Она ревнует, во имя Света! Нет, не к галеристкам... но к каждому мазку, каждому смазанному рукой скульптора изгибу, манящему внимание Николя, что тот невольно тянется поближе. С золотой парчи вспархивают огоньки что звёзды, а преисполненная.. назовём это искусством, Алука уже готова отсечь Галатее голову. В ней чувствуя угрозу. Да лопнут окна с дребезгом, обрушатся замки и камни, если так случится! Говорят, шедевр пробуждает чувства, гнев, презрение, ненависть или сраженного, павшего на колени пред созданием в любви и почитании, и гибнет в равнодушии льда. Гибнет... преисполненным сожаления повядшим цветком, облачившись в траур тления и осени... Шери склонила голову. Есть те, кто жаждет дать гибели венец, и против имени своего искрящего зимой и холодом, он... губы её тихо шептали английское наречье, почти как мантру: "From what I've tasted of desire I hold with those who favor fire". Когда Пустота щелкнула своим хлыстом почти у кончика носа, вытравливая, выедая саму материю жизни, все её тепло... Шеор, — наконец обратился он к женщине, которая вдохновляла его творчество, и может быть видела многое отчетливее, — что ты видишь? В слове Николя не было пустоты, лишь мягкое касание шерстяной ткани, когда замерзаешь на бдении ветров, пускай и имя – не имя, род из глубин времён. Перо, не пожелав окраситься белым во сне и наяву, навязчивая Песнь, что вечная мигрень, вложенные ножны с чёрным жемчугом. Два удара сердца, и женщина, что изматывала во имя творчества, была, возможно, отрадой души на её выбранном пути к погибели пробудилась от грёз, от мыслей, там, где было двое, не одна. И вместо шага навстречу, перейти не один золотой мост – тяжелый взмах крыла, лишь с тонкой досадой, что скульптура не опрокинута неловким движением и не разбилась. С северных небес падают огоньки и пророчицы не предсказывают их смысл... Что-то настолько же недоступное демону, как ангельское милосердие. – Я, возможно, не совсем понимаю в плетении, как глубоко оно должно пропитывать холст за обманкой рамы, – реверанс тем, в чьих глазах не только видна внешняя красота, но и её хрупкая суть, и любовным касанием шелковые пальцы скользят по холсту поверх его биения, его дыхания, опасно близко к сокрытой за рукой груди Сапфо утренней, тяжелой и мускусной... – Но разве это от него такая устойчивая аура у неодушевлённого? Подруга Клариссы, что любит загадки, спутница канатоходца Николя, тонко улыбнулась хозяйкам, словно бы комиссар лихой обнаружил странную зацепку против самих пострадавших, но за благожелательностью его скрывалась жажда не покарать – раскрыть шкатулку с секретом, даже если там будут всё тайны Пандоры. Она только что назвала плод страданий неизвестного ей художника лишённым души! Аrrêtez! Делало ли это демона более одухотворённым?.. – Всё, чего любовно касался наш шутник, впитало его яркое солнце, – уточняет для лёгких нравом, глубоких в своём красноречии глазам художника из Севильи.

Галерея — Однако… — он предложил своей даме согнутую в локте руку, чтобы она могла свободно опереться, если пожелает выступить с ним в живой инсталляции галереи. Как день и ночь. Двуликий Янус, расщеплённый на полюса, как две раковины устрицы... только вот что будет жемчужиной, песчинкой из морского дна, переменчивого будущего, долгими трудами перекованная в шедевр его мысли. Ведь он уже объял своим перламутром, так тонко и незаметно, что белая рука пропитывает собой складки его одежд. И порванная... и связанная нить. Вечерними взглядами поверх страниц, плетением рук, не познавшим дрожи сомнений, взгляду лебедя, постигшего недоступные ей небеса... – Смерть ведёт кисть по другому? – тонкий взгляд, ведь однажды, может случится, он наткнётся на картины человека своего прошлого. Живого прошлого. Но вот уже близость чужой души в общем мастерстве отбирает у неё художника, и тот упорхнул от своей музы к Сапфо, которая познала его утренние страдания. А Шери... драгоценная Шери переглядывается с Магдой за их спинами, сохранив при полном благочестии перчинку намёков, полутона тонкой игры. В первую очередь, в мужчину и женщину. В ведущего и ведомого. В кокетливую картину. Ровно до мгновения, пока не приходит время обратить время на себя. На краски, составившие образ будущей картины. Так много прохладного белого. Лучшее, что можно увидеть в расколотого на инь и ян, более чем человека, менее чем человека. Больше, чем просто женщины... но... ... ей показалось, что тема неуместна? Быть может, загадка волнует художника... больше? Нет-нет, показалось, и сеньорита знает, к каким хрустальным замкам будет проложен путь творца... если бы не эти смерти, эти шутки, то это бы случилось на два вдоха раньше. – Тебе приснюсь такой, – обещает, и грохот воды и плеск её почти касается лица истомлённого капризами художника. – Может быть. Приснится... облачённая в его чистоту, как одежды святой. Так, как запрещал инквизитор. Как они оба нарушали его смешной запрет. Но миг упущен, и Алука следует собственному наитию к скульптурам, чувствуя в них то, чего мёртвому камню не стоило бы таить. И лишь тонкой стрелой Амура под водопадом ангельской росы выглядывает натура кончиком хвоста.

Галерея Искусств – Левое крыло, – коснулось из-за плеча Николя тёплым дыханием его музы, – обставлена согласно их собственным представлениям о прекрасном... Туда не каждого допустят посмотреть. За мягкой улыбкой скрывается глубокое познание души двух очаровательных галеристок, упорхнувших пред ними подобно лесным нимфам меж травы. Сафо днём. Касаться её было уже удовольствием, а привлекать новое внимание... о да, игрой. Игрой над чувствами. – Похожа?... – Алука обернулась почти как на картине, хотя для полной схожести на ней, закубованной в футляр, не хватало искренней наготы.

- Здравствуйте! Меня зовут Магда Густафссон, а это моя подруга, Ани Миккенсон, - приятным грудным голосом произнесла первая женщина. - Мы вместе владеем этой галереей, - пояснила вторая женщина, голосом на пару октав выше. Смотрела она Николя с некоторым беспокойством. — Сеньориты, меня прислала сеньора Кларисса для консультации. Впустите демона в монастырь... впустите суккуба в галерею под сенью божественного огня, и она устроит среди его теней бал-маскарад, фривольное кабаре... о да, кажется, именно так, неопределенное время и десятки тайных встреч в ограниченном кругу назад, Шери познакомилась с выточенными северными ветрами галеристками. Природа требовала извилистых линий, дьявольской откровенности и человеческого Встряхнуть городок от навязчивой комы, вдохнуть жизнь к сокрытому под шёлком юбок, тяжелым бархатом штор... Нет, нет. Не банальные тела. Тайны... Кажется, она увлеклась, считывая на кончиках пальцев воспоминания этих стен и звон бокалов. Николя пришлось подождать, пока леди выберет наряд... ... возможно, тем самым сохранив покой пышнотелой кухарки, озабоченной, что новый гость ничего не ест? От девчонки, что лазила по руинам в броне из перьев сегодня не было и следа – осталась лишь корона да возмутительно обнаженная линия спины в прорезы крыльев... Что особенно выделилось, пока девушкам стоило обменяться поцелуями и лёгким теплом своих тел. – Мой спутник, – отозвалась горным ручьём, хрустальными бликами на солнце благословенная словом артефактора Шери, представляя его для своих подруг по эстетике, и представляя с гордостью. – Николя Буджардини, мастер над плетением.

Придуманная сказка о постоянстве — всё равно что песочные замки, которые мы некогда строили на берегу. Стоят до первого прилива. Dmitry Shepard & Rei

Шутка закончилась совсем не так как ей хотелось. Ангельский хор, назойливая песнь и без того не приносящая удовольствия исчадию в его пребывании в Санктуме, трубил теперь как пред вратами истинного рая. Глас инквизитора разливался по каменным плитам, клубился под потолком грозовыми тучами, изливая власть, данную Господом, громом и молниями. Она почти чувствовала, как пробивают перья и нежную кожу гвозди с креста Христового. Как можно с ней... так? За что? Сжалась, по всему телу прошла судорога, исказив лицо, изломав линии, созданные для воспевания в легендах и серенадах. Так Инквизиция топтала своим грубым сапогом всё прекрасное, что выходило за пределы её ограниченного понимания красоты, уничтожала названное "ересью"... Ибо задумка Господа во всей его несправедливости. О нет, не будет даже проверять слова живого, ибо ценности выше жизни для неё нет. Не посмела и посмотреть в сторону названного поэта, и не смогла спалить нахала, вероятно рождённый в огне от огня не страдал. – Прекрасно! Аплодисменты кузнецу судеб, а с неё довольно! Пусть весь их мир сгорит и тонет в кислоте! Ловко покинула облюбованный насест, даже сейчас явив филигранное владение телом, наделенным тяжелыми для перемещения на земле крыльями. И уже на полпути, застали слова Старшей: Я вижу, что у вас и впрямь наладились взаимоотношения, поэтому, Шери, если ты действительно пожелаешь сопроводить мистера Буджардини по нашим достопримечательностям, я возражать не буду. Застыла на мгновение. Бросила тяжелый взгляд через плечо, в тёмные, куда темнее её собственных глаза, и продолжила движение. Самый короткий путь отсюда – через балкон. Давно облюбованный.

Я тебе запрещаю. Инквизитор снова что-то разрешает, что-то запрещает... бедному проводнику, благодаря которой они обошли все ловушки и сохранили драгоценное время для своего друга, для оскверненного ангела. – Пробуй, – подпирает кулачком щеку, любуясь растлением нрава в изгибе губ. – По всем правилам... Доказать свои умения на демоне.. может, стоит начать с полудемона, убедиться, что не надорвётся? Позволить цветку зла прорасти глубже, и Гордыня сменится Гневом? Но, по правде говора, в нежной улыбке нет и толики веры в его способности. В них отражается та самая ночь и то самое безсилие, за безобидностью почти дружеского подначивания. И чёрные крылья, явив свою атранцитовую красоту словно ракушку для чёрной жемчужины раскрыты для удара. А то вдруг промахнётся?

Появление Ангелики, как всегда, произвело неизгладимое впечатление – сам ангел, говорили, снизошёл до смертных. Ангел этот обладал свойственным всем возвышенным над смертными высокомерием, не менее восхитительным чем линия от лодыжки и под колено, высеченной мастером на камне. Алука скосила взгляд и не стала прерывать будущий доклад троекратными поцелуями или радостными приветствиями. Она испытывала смешанные чувства, зная слишком много и слишком мало. У этой обелённой в рассветных лучах девушка был ещё один секрет. С которым все желания переставали быть... интересными. А вот её слово "истязатель" весьма заинтересовало.. да и Зигфрид очевидно рад такому благополучному возвращению своей греховной любви. А Шери составит вам компанию. - с улыбкой сфинкса он взглянул на демоницу. - Искусство никого не оставит равнодушным. Имя выдернуло демоницу из сладких, как сахарная пена, размышлений и она вздрогнула. – Я? – на юном лице той, кому наконец за умопомрачительными открытиями досталась толика внимания, отразилось чистое изумление. И хоть происшествия могли напрямую зацепить её род, может быть, она пропустила момент, когда позволила самоуверенному инквизитору управлять собой? Не попросить, не обольстить, а просто распорядиться как своей собственностью. – Какая у тебя интересная идея.. Но по тому, что не сдвинулась с места и даже повисший через край облюбованного стола обнажённый хвост не шевельнулся, "интересной" идея о руководстве демоном ей не показалась. А посему грозила вполне быть проигнорированной.

Если ты голодна, приятного аппетита Dmitry Shepard & Rei

Алука самоуверенно считала, что существует, нет, живёт на распутье, пересечении, торговым шёлковым путям великого базара вселенной, где на одном лотке продаются восточные пряности, на другом амулеты, а на третьем зычным голосом предлагают отведать британского чая. И что Небесный – есть суть этих пересечений. Что удивить охотника за редкими товарами в нём удивить уже невозможно. И только считав по шрамам Салаха древнее спокойствие, она подумала, что это ей напоминает.. кофе. Который он готовит как никто другой. Кофе, для неё со сливками, молоком, пряностями, сладкими сиропами, воздушной пенкой... Сначала терпко, потом сладко и легко, а на проверку – горчит, бодрит. И на первый вкус показавшись разведенной землей, после понимаешь, что хочешь ещё... Хочешь, несмотря на лучшие мгновения сладости и лёгкости, словно облаками, укрывшими от взгляда Господа тени его детей. Можно съесть только пенку, и, очарованным молоком надежды, уйти. Или допить до дна, и прочувствовать тепло, распалённое внутри солнце на промозглом дублинском воздушном вокзале, когда бариста продрогшему и уставшему путнику предлагает ещё один слой, слой жизни, огненную воду, настоянную в бочках из-под стаута... Она согласилась увенчать себя ещё одной короной познания, хотя с удовольствием посмотрела на Мортимера, с отнятым языком или даже лежащим в коме. А может быть, пожалела остальных, мстить которым такого удовольствия не приносило. *** Растворившись где-то в мраморе и дереве, Шеор наблюдала за пресечением нитей. Да, подружка Клариссы не отличалась стойкими моральными императивами чтобы страдать за чей-то далёкий мир или признать в Старшей врага сущего. И, кажется, она раньше забыла расказать, что поведёт их к Женщине совсем из чужого мира? Такая забывчивая... Это даже придавало пикантности всем их отношениям.