Таб

И, оставив позади кровавый след, Мисима растворяется в беспокойной тишине ночи. Привкус чужой плоти застывает на языке омерзительной сладостью. Он петляет едва различимыми в тени тропами словно бесплотный дух, не зная, где скрыться и найти приют. Ощущая беспокойство, обуявшее мысли, теряясь среди подозрений и дурных предчувствий. Теряя себя. Всё больше и больше. Неизбежность падения. Прохлада воды. В чужом дворе он омывает себя от крови и исчезает вновь словно полуночный морок. Не оставляя следов. Ноги сами несут Мисиму к городской черте, на свет огней, горящих во мраке. Туда, где не спят даже ночью. Он и сам не знает зачем. Повинуется неведомому порыву, зная о невозможности забыться в чужих объятиях. Он щурится, приближаясь к Ёсивари, сторонясь громких возгласов праздности, смутно осознавая, куда держит путь и зачем. Вспоминает лицо женщины, что дарила ему прохладу покоя, а не жар своего тела. Они встретились далеко, во времена, затерявшиеся в туманах памяти. Но отчего-то он понимает, что найдёт её здесь. "У Эммы сейчас клиент, вам придётся подождать." Залитый лунным светом дворик публичного дома - время тянется медленно как будто его не существует. Мисима трепещет в полумраке беспокойного сна, среди тревожного морока и причуды теней. Перебирает в памяти образы случившегося. Кровь, пролитая посреди храма. Красные нити судьбы. Лица двух женщин и одного мужчины. Он узнал их. Узнали ли они? Эмма является подобно луне на небосводе, вырывая его из оцепенения. Небрежность одеяния на разгоряченном теле выдаёт её ремесло. Улыбка и кивок, тёплые слова, радость встречи. В ответ - бесстрастность. Искренне или делано - Мисима не знает и сам, оставаясь холодным как острая сталь. И всё же - небезразличность, лучом лунного света сочится сквозь мнимую непроницаемость. Ему кажется, что Эмма уже обо всём знает, объятая туманом неясностей, но она щурит глаза, и лукавые слова, пропетые полушёпотом, льются сквозь её уста, кружа голову, побуждая послушно склониться. И он рассказывает, что случилось ночью. Рубленностью фраз. Не вдаваясь в детали. Просит о приюте, пока не забрезжит рассвет, и не станет понятно: Бежать ему, прятаться или принимать поражение. И она кивает, разрешая переждать бурю. И тянет его за руку, увлекая за собой сквозь тени деревьев и миражи. И вот уже - потаенный уют её покоев, среди мерцающего тёплого света фонарей, мягких перин, запахов благовоний. И она льнёт к нему, прося облегчить душу. Поведать о том, что его тяготит. И о том, чего он желает. Мисима отстраняется, не веря, что она в силах понять. Смотря сверху-вниз. Цедя грубость сквозь зубы. Что-то проскальзывает сквозь вуаль лукавства и беззаботности. Отблески неведомого. Дуновение запредельного холода. Она шепчет ему, прислонясь беспредельно близко. О том, что тоже ведала прикосновение смерти. Но вернулась назад. И он понимает, что это не может быть ложью, и что-то трескается внутри Мисимы. Чтобы надломиться с концами. И он говорит, говорит, говорит. О том, кем был и во что верил, и о том, как проявил малодушие, и ступил на тропу, обагренную кровью и ведущую в кромешный мрак. И о том, что хотел бы всего одного: вернуться, исправить, обратить время вспять. Если это возможно. И Эмма смотрит на него с жалостью. И снова шепчет, прохладным дуновением ветра. Предлагая другой путь. Отринуть оковы чужих устоев, и пройти кровавой тропой до конца, дабы обрести себя самого. И Мисима отстраняется от неё. И в глазах его, и в дыхании - гнев. Но он затухает, как свеча, стоит пройти мгновению. И Мисима поникает, в бессилии склонив голову. Опускаясь к её ногам. Уставший и жалкий. Призрак человека, которым когда-то был Во взоре Эммы грусть. И она обнимает его, припавшего к её коленям. Целуя в макушку. Приподнимая за подбородок. Видя тотальность бессилия, застывшую в тёмном омуте глаз. Целуя бескровные губы. И дрогнувший Мисима чувствует внутри себя трепет и отвечает ей тем же. Одежды остаются разбросанными по комнате. Обнаженные тела устилают ложе. Теряясь в сладости забытья. Но когда брезжит рассвет, и Мисима раскрывает глаза. Рядом с ним никого нет. Лишь слова Эммы продолжают звучать бесконечным отзвуком эха. "Ты всегда можешь передумать"

И это снова случилось - поддаться сладострастному порыву, нырнуть с головой в кровавый омут, зная о том, что это - точка невозврата, но не первая и не последняя, а лишь ещё одна, и потому лишена сущности. Ощутить, как желание переступить черту становится нестерпимее, и ты теперь - облаченный в плоть голод, всё вокруг - вихрь, написанный всеми оттенками красного, человек - не более чем кровоточащее мясо. Отдаться желанию, потеряться в нём, перестать быть, надрывая кожу и сухожилия, лопая сосуды, ломая суставы. Стать одним целым с алыми цветами крови и плоти, стекающими по губам и подбородку, соединить дыхание с чужим криком, растворяясь в запретном удовольствии, которому нет равных. И это случится снова - ощутить, как сладострастие гаснет, и всё проваливается в омут мучительной тяжести, пульсирующей в такт сердцебиению. Мир - отдельность кадров панически суженого поля зрения, красное на чёрном следов сделанного посреди подрагивающего пламенем свечи смазанного образа мира. И трепет удовольствия, охвативший тело, сменяется спазмами ужаса осознания себя и рвотным позывом нестерпимого отвращения к совершенному. Сбивчивое учащенное дыхание. Липкость пота. Размазанная по лицу и пальцам кровь. Скрутивший желудок порыв исторгнуть из себя следы кровавого пира, но невозможность отменить свершенное - лишь ещё большая мучительность, нескончаемый круговорот закольцованных мыслей и чувств посреди осквернённого храма. И полумрак ночи. И лёгкое колебание ветра. И истерзанное тело у твоих ног, и звуки чьих-то шагов, тихо шелестящие в коридорах. И кто-то наблюдающий за всем, что случилось. От и до. Ещё одна невинная жизнь. Ещё одна невозвратная точка. И вновь нога зависает над пропастью. "Я не знаю, кто я. Но - это просто потоки дхармы. Сосредоточься на дыхании и наблюдай. Ничего не закончилось." Всё замирает. Становится ненастоящим. Как образы на касании света и тьмы. Но вот ты дышишь. И чувства стихают. Решётка, сочащаяся луной. Твердое осознание: слишком много красного. Тебе не утаить труп и не замести следы. Можно только бежать. Бессущностные феномены пустотной реальности. Наблюдающий анатман тебя. И мысли вспыхивают в звёздной пустотности ночи, холодные и лишенные омрачений. Пока есть дыхание, всё ещё можно исправить. И ты - как лезвие, блестящее в ночи отражением мира, глядящего в самого себя, Устремляешь острие воли на решетку, пытаясь высадить её отточенным порывом движения тела. Не бежать - отступить. Чтобы вернуться в бой с новыми силами.